Группа Фале

Глава 3. Странный маньяк

Где-то наверху скрипнула половица, пробежав нервной дрожью по телу. Семен откинул в сторону книжку и прислушался. Тишина. Дом давно умер. Хочется услышать ее смех, но это увы, теперь невозможно.

— Скоро свихнусь окончательно. — Прошептал сам себе парень и опустил ноги с кровати. Долго шарил по полу ступнями в поисках тапочек, но в конце концов плюнул на это безнадежное в сумерках тусклого торшера дело и встал, зашлепав босиком на кухню.

Включил противный, режущий взгляд свет, звякнул стаканом о графин, налив себе воды, сделал глоток и вновь вздрогнул, услышав за спиной шуршание.

Медленно обернулся, и улыбка расползлась по его губам.

— Ты. — Воскликнул он. — Ты пришла, ты снова со мной рядом! — Бросился он обнимать гостью, но руки обхватили пустоту. Он сел на пол обхватив голову руками и завыл:

— За что мне это? Почему? Почему ты, а не я? Это несправедливо.

В заломленные в страдании руки уткнулась морда мурлыкающего кота.

— Ты? — Ладонь опустилась на шерсть. — Ты всегда рядом и понимаешь меня.

Он долго сидел, раскачиваясь в такт беззвучной музыки похоронного марша, гладя кота, но все проходит, прошла истерическая безнадежность, оставив после себя пустоту. Сергей встал и пошел в спальню. Вытянулся сверху одеяла, подтянув подушку на спинку, и взял в руки книгу. Кот лег рядом.

— Мерзкое произведение, и автор дурак. То, что он пишет, полный бред. Как там его зовут. — Хлопнул он страницами, посмотрев скривившись на обложку. — Фале. Не мог себе придумать псевдоним, более соответствующий тому, что пишет. Например: «Придурок». Но да за неимением лучшего почитаем. Это хоть немного отвлечет и притупит боль. — Он вновь открыл книгу.

— Ну что? Добегался? — До чего же у него противный голос, словно змея, которой наступили на хвост. Фале поднял голову и посмотрел в глаза своему врагу. Шалагуд яркий представитель этой поганой расы.

Создатель погорячился, дав ползающей заразе ноги, но забыв объяснить, куда гнуться колени. Толи кузнечик, то ли змея получилась в итоге. Противно смотреть.

Лысый череп, бегающие глазки с вытянутыми изумрудными зрачками. Морда без носа, с тремя дырками ноздрей и рта, не понять какая из них для чего. Гронд сплюнул от отвращения.

— Рад приветствовать тебя у себя в гостях. — Снова этот поганый голос. Эх, если бы не путы, свернул бы ублюдку шею. — Ты зря хмуришься. Не бойся. Я не буду тебя убивать. Мы просто поговорим, и ты примешь мое предложение. В любом случае примешь, даже если не захочешь. Я умею быть убедительным. — Смех еще поганее чем речь. Фале отвернул голову в сторону и закрыл глаза, показав таким образом свое презрение, и тут же дикая боль парализовала все тело. Жуткая, невыносимая. Но он сдержался и не застонал.

— Это тебе мое «здравствуй». — Усмехнулся гость. — Разговор еще впереди. Я заставлю тебя не только говорить, но и ползать у моих ног в соплях и моче, и просить стать моим рабом.

Фале вновь плюнул тому под ноги и улыбнулся. Тебе не сломить волю гордого Эльфийса. Червяк на ножках. Гронд умеет терпеть боль. Главное не отключиться и не показать слабость, застонав в небытие.

— Упрямый, как весь ваш род. — Покрытая чешуей рожа склонилась к лицу и посмотрела с ухмылкой в глаза. — Ты не сдохнешь. Твои муки будут вечными, и в конечном итоге ты сломаешься…

Как же это приятно, плюнуть врагу в рожу. Ну и что, что тот не обиделся и безучастно вытер унижение трехпалой ладонью. Главное, что Фале это понравилось, и какое ему дело на последовавшую за этим боль, он доволен собой, а мучения можно и потерпеть. Только бы оставаться в сознании. Тело, в отличие от духа, слабо.

— Как там Чирнелло. — Задумчивый Николай Сергеевич сидел, нахмурившись в кресле и задавал этот вопрос уже в третий раз, не слушая ответа.

— Перестань себя терзать, Гронд. Тут никому не нравится это задание. — Гоо отхлебнул из чашки, поставил ее на стол и склонился заговорщически к писателю. — Скажу даже, что все его с удовольствием провалят.

— Ну да, ну, да. — Самому себе ответил собеседник и вдруг встрепенулся осознав, что ему только что сказали. — Ты сдурел, ворона, какое провалят… Это задание высшего, только он в праве решать, кого оправдать, а кого наказать. Мы обязаны выполнить его волю. Еще раз услышу такие слова, отправлю в «Облако ожиданий» распределителем душ.

— Только не это. — Черный джентльмен в наигранном ужасе прикрыл рот и повернулся к угрюмой Вернерре. — Нет поганее места, эти новоявленные покойники, постоянно дергают тебя за рукав, и с ужасом в голосе спрашивают: «Что дальше со мной будет? Я умер? Меня в рай или в ад?», тут свихнешься, расталкивая их в нужные двери, читая перед этим досье.

— Хватит! — Рявкнул раздраженно писатель, обрывая монолог. — Я задал вопрос и жду ответа.

— Я тебе уже два раза отвечал, но ты не слышал. Отвечу в третий. Кот внедрился успешно и втирается в доверие. Велел передать, что в следующий раз отправит нас всех самих жрать кошачий корм и лакать молоко из блюдечка. Ему, благородному Муронянину, это противно и унизительно.

— Он агент Высшего, пора к этому давно привыкнуть. — Не смог сдержать улыбки Николай Сергеевич. — Пусть терпит, его подопечному, по моим подсчетам немного осталось, болезнь прогрессирует, а он не лечится.

— Может и мне поучаствовать? У него ведь жена была моей ровесницей. Я могла бы познакомиться и последить. — Вернерра посмотрела на писателя ожидая реакции.

— Еще чего… Ни лезь куда не просят. — Последнее время писатель был раздражен и несдержан, и потому ответил довольно грубо.

— Я только предложила. — Пожала плечами девушка.

— Извини. — Фале смутился. — Злость рвется наружу. Тяжело сдерживаться.

— Я просто подумала, что смогла бы с ним подружиться, скрасив последние дни. — Прошептала с надеждой Вернерра. — Он несчастен в этой жизни, а что ждет его после смерти, мне даже представить сложно.

— Да что Вы! Сговорились! — Вновь взорвался писатель и вскочил с кресла, заходив нервно по комнате. — Я, по-вашему, бесчувственный чурбан, и ничего не понимаю? Мне тоже жаль этого парня, но у меня приказ. Воля высшего. И с чего вы решили, что он непременно будет наказан?

— Я сейчас не об этом. — Уперлась девушка, отстаивая свое предложение. — Я о поддержке несчастного человека в трудную минуту. Я о сострадании.

— Ладно, уговорила. — Иди знакомься. — Гоо пусть разработает легенду.

— Алло! Это вас беспокоят по поводу электроснабжения. — Приятный мужской баритон прозвучал в телефонной трубке. — Вы будите сегодня дома? Во сколько будет удобно подойти.

— А что у меня с электричеством не так? — Удивился Семен. — Я вовремя плачу, просрочек нет.

— Да не беспокойтесь вы так, просто сверка показаний счетчика с нашими данными. Простая формальность, ну и пломбу посмотреть надо, для отчетности. — Странный звонок, но беспокойства не вызвал. Полиция не стала бы предупреждать о приходе. Степан не хотел бы провести последние дни в кутузке.

— Я дома весь день, только к вечеру отлучусь, часам к восьми. — Кивнул он в трубку.

— Хорошо, принято, ожидайте. — Связь оборвалась.

Черный огромный кот потерся мурлыканьем о ногу. Отрада для души. Прибился неожиданно. Всего несколько дней назад. Степан возвращался домой, а тот сидел на крыльце и словно его ждал. Вошел в двери, как всю жизнь тут прожил — хозяином. Так с тех пор и остался. Видно, что не дворовый. Ухоженный. Чей-то домашний, владельцы наверно места не находят, ноги сбили, а он тут. Степан даже объявления подал о находке, без всякого вознаграждения, но пока глухо.

Пошел на кухню, насыпал корма, погладил черную спину, очередной раз удивился с каким недовольным выражением на морде кот ест корм, и вернулся в комнату к телевизору, который молотил что-то свое, что было абсолютно неинтересно. «Фон». — Говорила она. Вспомнил и боль иглой пробила душу.

В дверь позвонили. На пороге стояла симпатичная девушка в форме энергетика.

— Вас предупреждали о моем приходе. Можно пройти? Где у вас счетчик?

— Он ждет. — Гоо положил трубку на аппарат. — Вначале удивился, но вроде не испугался.

— В его положении пугаться глупо. Он одной ногой в могиле. С онкологией шутки плохи. — Пробурчал писатель. — Не нравится мне ваша затея. Но здравый смысл в ней все же есть.

— Илью позвать? Пусть машину готовит? — Джентльмен поднялся и пошел к двери не дожидаясь ответа.

— А если объект заметит. Где вы видели, что бы контролеры на лимузинах с собственным шофером разъезжали. — Мотнул головой писатель.

— Он ее подальше высадит, и проводит. Парень провожает девушку, что тут необычного, заодно и подстрахует. Это не помешает.

— А… Делайте что хотите. Мне уже становится безразлично. Выгорел. — Махнул рукой Николай Сергеевич. — Только не упустите объект.

Автомобиль оставили на соседней улице. У дверей нужного дома остановилась держащаяся под ручку парочка. Девушка явно нервничала. Ничего удивительного, как бы не относились к нему друзья, как бы не сочувствовали, но он все-таки маньяк.

— Может передумаешь. — Илья заглянул в глаза.

— Нет. — Вернера упрямо мотнула головой. — Там Чирнелло один, да и этот парень… — Она задумалась не зная, как пояснить свои поступки. — Жаль его. Он несчастный, потерял жену и умирает.

— Не забывая при этом отправить на тот свет пятерых. — Нахмурился Илья.

— А ты как бы поступил на его месте?

Он задумался, потом отвернулся от ее требовательного взгляда и нерешительно ответил, пожав плечами.

— Не знаю, наверно так же. — Голос его дрогнул.

— Вот и не осуждай. Легко обвинять, когда сам не в его шкуре. — Она решительно протянула руку к кнопке звонка.

Без выяснений: «Кто пришел?», дверь открылась. На пороге стоял хозяин квартиры. Широкоплечий, высокий, голубоглазый брюнет, мечта девушек, но осунувшийся, с темными кругами под глазами и бледный. Он без всякого интереса выслушал объяснения Вернерры о цели ее появления, и отошел в сторону приглашая проходить в дом.

Степан с интересом смотрел на тянущуюся на цыпочках к счетчику девушку, пытающуюся снять показания. Симпатичная. Фигура как у его Аленки. Очень похожа. Тупая боль воткнулась в душу ноющей занозой. Ему еще рано умирать, остался еще один. Прячется, боится, но все еще жив. Ничего, он уже знает, что надо делать.

— Вы так и будите смотреть как я мучаюсь? Вон ваш кот и тот понимает, что надо помочь. — Нескрываемый сарказм прозвучал в голосе девушки, а то, как она подмигнула коту, выглядело как прямое оскорбление, еще и показалось, что черный приспособленец, (так Степан его называл), ей подмигнул и улыбнулся.

— Не я к вам пришел. Работайте. — Зачем нагрубил, и сам не понял. Даже котяра перестал мурлыкать осуждая. Нет, конечно же черный не понял человеческой речи, он просто испугался громкого и грубого голоса, вот и замолчал. — Простите. Настроение сегодня просто не к черту. Давайте я вам продиктую показания. — Попытался извинится Степан, и у него получилось, девушка отошла в сторону, пропуская его к счетчику и улыбнулась.

— Какой у вас кот замечательный, и необычный, первый раз вижу мейн-куна такой черной расцветки, у него даже глаза темные. Удивительно. Весь как ночь. — Она присела и потрепала черного между ушей, но тот недовольно фыркнул и отошел в сторону.

— Он на вас обиделся? — Удивился Степан. — Неожиданно. Интересно, что ему не понравилось?

— У меня есть один знакомый, знаток кошек, я у него непременно при встрече спрошу. — Рассмеялась девушка и подмигнула коту, а тот словно понял. Фыркнул и отвернулся.

— Ну что же, мне пора. — Смутилась гостья. — Простите, нам не положено так себя вести с клиентами.

— Ну что вы. Мне было приятно. — Степан встал так, чтобы она не смогла пройти к двери. — А тот парень, что остался у дверей. Он ваш друг?

— Жених. — Она выглядела немного испуганно.

— А давайте пригласим его внутрь, и попьем вместе чаю. Я последнее время не избалован гостями. Если это противоречит инструкциям, то даю слово, что никому не скажу.

— Почему бы и нет. — Пожала она плечами, и выглядело это так знакомо, так как пожимала когда-то жена.

— Ну и чем они там занимаются? — Писатель выглядел раздраженным и прожигал ворону глазами.

Гоо обернулся в человека, блаженно выдохнул и плюхнулся в кресло напротив, подхватив чашку.

— Остыл. — Буркнул он, и сделал глоток.

— Не тяни. Я жду отчет. — Николай Сергеевич встал и навис над джентльменом, делающим глоток кофе, так неожиданно, что тот поперхнулся.

— Ты чего такой. До истерики себя довел. Ты же Гронд. Веди себя соответственно. Успокойся, все у них нормально. Сидят втроем, чай пьют и болтают. Ой прости, в четвером. Там еще Чирнелло за столом, сидит почти как в человеческом облике, недовольный чем-то, только вот чашки ему никто не предложил.

— Как он себя ведет? — Писатель сел напротив.

— Нормально все у кота. — Пожал плечами ворона.

— Причем тут Чирнелло! — Вспылил писатель. — Ты что дурак. Я про объект спрашиваю.

— Спокоен и весел. Видно, что ему нравится компания. За все время, что я за ним наблюдаю, такое в первый раз.

— Права оказалась Вернерра. — Фале задумался. — Как думаешь, он пойдет за шестым?

— Непременно, он не отступится, парень упертый, такой пойдет до конца.

— И еще больше усугубит свою участь. — Вздохнул Николай Сергеевич.

— Он неверующий, высший суд для него сказка, а он хочет настоящих мести и наказания, которые увидит лично сам, а не потом когда-то ему расскажут. Я его понимаю, у самого руки чешутся.

— Только попробуй. — Кулак Гронда воткнулся в нос Гоо. — Мы тут не мстители, а ловцы. Не марай рук кровью.

— Все я понимаю, и от того на душе погано. Завыл бы, и зарыдал от безысходности, да вот беда, не умею. — Вздохнул ворона и отхлебнул из чашки. — Противно холодный пить. — Сморщился он. — Словно покойника целуешь.

— Вот и не пей, и не брюзжи. Лети лучше и проследи, что бы все там было нормально.

— Да я только что оттуда. — Возмутился Гоо.

— Лети, сказал, не развалишься. Если что, то знаешь, что делать. Я на связи. — Швырнул в ворону книгу, лежащую на столе, писатель. — Быстро!

Хорошая девушка, и парень ей под стать. Отличная пара. Степан стоял в коридоре, у зеркала во весь рост, и рассматривал свое отражение. Они тоже были счастливой парой. Аленка была на третьем месяце. Капризничала. Но это нормально в ее положении. Он был счастлив, у них будет малыш. Он носил жену на руках. Никакой работы, только отдых и забота о себе. Он все для этого делал…

Кулак врезался в отражение, брызнув кровью и осколками. Не уберег. Суки. Он завыл. Кот внезапно уткнулся головой в ногу и замурлыкал.

— Успокаиваешь? — Степан окровавленной рукой провел по черной шерсти. — Не надо. Я спокоен. Это сейчас пройдет. Это не на долго. У меня так бывает, когда вспоминаю жену.

Кот почти по-человечески посмотрел в глаза, словно сказал: «Не надо».

— Надо черный, надо. Еще один, и я спокойно умру, с глубоким чувством удовлетворения. Если правду говорят про рай и ад, то преисподняя будет приятной платой за месть. Я буду гореть в огне и улыбаться чертям прося подкинуть дров.

Пойду сегодня, пора завершать, пока еще силы есть. Головные боли все чаще. Я готов. Дом и сбережения завещал детскому дому, в котором мы с Аленкой выросли. Там директриса честная, не разворует, все деткам пойдет.

Он вернулся в зал и сел на диван, вспоминая недавнее прошлое и скривился улыбкой, больше похожей на оскал. Стон боли вырвался из груди, и кот запрыгнул на колени, не обращая внимания на капающую на него кровь.

Воспоминания — это все, что у него осталось в заканчивающей свой бег жизни. И еще месть.

— Вы уверены, что хотите подать заявление? — Следователь с водянистыми глазами и красным простуженным носом, сощурился и ехидно улыбнулся, взглянув исподлобья на красную от смущения Алену. Всем своим видом он излучал сарказм, и желание поддеть посетительницу.

— Что за вопросы, капитан? — Взвился возмущенный Семен. — Зачем мы тогда, по-вашему, пришли?

— Это ваше право. Я вас не заставлял унижаться. — Пожал тот плечами. — Но пока все улики не в вашу пользу.

— Какие унижения?! Эти ублюдки надругались над моей женой… Вшестером!.. А вы говорите об уликах. Вы сдурели? — Семен встал и навалился на стол, уперевшись испепеляющим гневом взглядом в представителя закона.

— Сядьте! — Рявкнул тот. — Я говорю о фактах, которые не в вашу пользу. То, что экспертиза показала, присутствие биологического материала, полностью соответствует показаниям задержанных, которые, кстати, и не думали запираться и все рассказали следствию, и ничего не доказывает, а вот ваши показания на этом фоне становятся ложью. Задержанные утверждают, что все произошло по взаимному желанию. Мало того, они подали жалобу на сотрудников полиции в неправомерном применении силы. Так тому лейтенанту, которого вы разжалобили своими речами, еще и грозит реальный срок.

— По взаимному желанию вшестером?! Неправомерное применение силы?! Ты себя-то слышишь, капитан?!

— Пьяные женщины и не на такое способны, особенно если склонны к подобному. — Хохотнул нагло следователь, скосив с намеком глаза на Алену.

— Какие пьяные!!! Какое склонны!.. Она вообще не пьет, она беременна… была!!! — Семен еле сдерживал себя, чтобы не врезать по этой наглой роже.

— Успокойтесь. Вы не на базаре и не на разборках с братками. Это вы, медицинскому заключению скажите, где указано количество промиллей алкоголя в крови. Не пьет она… Столько и здорового мужика с катушек снесут. — Хмыкнул капитан.

— Ей же насильно влили водку! — Еле сдерживал себя Семен.

— А где свидетели? — Капитан стал серьезен и постучал согнутым указательным пальцем в листок допроса. — Нет свидетелей?

— Вы сдурели, она же беременна. — Парень даже растерялся, не находя слов.

— Беременна. — Усмехнулся следователь. — Можно подумать это кого-то, когда-то останавливало. — Он положил на стол лист бумаги, хлопнув по нему ладонью, словно поставив печать. — Вот у меня показания соседей, что вашу жену неоднократно видели в нетрезвом состоянии и в обществе мужчин. Я повторю. Не одного мужчины, а именно компании мужчин. Вот это и есть свидетели. А где ваши?

— Это гнусная ложь! — Семен уже орал, не сдерживая себя.

— Это опять только слова, а у меня факты. Мой вам совет. Не пишите вы это злосчастное заявление, всем легче будет. Ну было и было, чего уж там. Кроме того, еще и компенсацию приличную вам выторгую, они ребята сговорчивые. — Заговорил он как добрый дедушка, но внезапно изменился в лице и рявкнул. — Или нарветесь на встречный иск в клевете и срок. Мало не покажется. Поверьте, вам ничего хорошего не светит.

— Сколько тебе заплатили, сука?!

— Вот это уже оскорбление при исполнении. — Поднялся капитан.

— Не надо. Сема. Хватит. Я ничего писать не буду. Не хочу больше этого позора. Пойдем домой. — Прошептала бледными губами Алена, придержав мужа за руку.

— Тварь ты продажная, она ребенка потеряла… Моего ребенка… Нашего ребенка! — Выплюнул слова в лицо полицейскому Семен, и вышел, вслед за женой, хлопнув дверью.

— Сука!!! — Донесся его удаляющийся голос.

— Ну и как он вам показался? — Встретил Вернерру и Илью в дверях вопросом взволнованный Николай Сергеевич.

— Пусть хоть в дом войдут. — Усмехнулся Гоо. — Не дави на них Гронд, они и сами все расскажут.

Писатель сделал шаг в сторону пропуская гостей и закрывая за ними дверь. Девушка с парнем быстро вошли и сели в кресла, и тут же черный джентльмен протянул им парящие ароматом чашки.

— Вот, хлебните, очень, знаете ли, успокаивает. Все хорошо, это просто работа. Не надо так расстраиваться. — Попытался он успокоить молодых людей, поглядывая на их подрагивающие пальцы. — Вашей вины в том, что происходит с клиентом нет. Он совершил проступок, за который должен ответить. Это рутина. Обычное дело.

— Хватит Ворона. — Рявкнул писатель. — Твои доводы и так всем понятны, и ни грамма не успокаивают. Мы и так знаем, что Семен преступил человеческий закон не по злому умыслу. Нормальный мужик, в его случае, то же бы слетел с катушек. Но он виновен в смерти пяти человек, у нас есть приказ, и мы обязаны его выполнить. — Он повернулся к Вернерре. — Успокойся девочка, возьми себя в руки и рассказывай, все говори без утайки, и не стесняйся выражать эмоции, это важно для меня, так проще будет понять объект и составить план захвата.

Девушка вздрогнула, словно ее ударили.

— Он глубоко несчастен, но не от того, что понимает, что осталось жить совсем немного. Мне кажется, он очень спешит доделать, то, что не успел, и расстроен, что может не успеть. Он не боится смерти, и последствий, он верит в бога. Семен готов опустится в сам ад, ради мести, и поверьте, он готов к этому. Его не остановить. Вечные муки он считает наградой за месть, и умрет с улыбкой. Он несчастен и ужасен одновременно. Мне страшно за него, и за его будущую жертву.

— У него глаза покойника. — Неожиданно перебил невесту Илья. — Пустые. Он смотрит на мир, так… — Он задумался, подбирая слова. — Не могу объяснить. Наверно так смотрят скучное, нудное кино, как фон, пытаясь уснуть. — Он отхлебнул из чашки. — Его не остановить. Он пойдет до конца. Это видно.

— А остановить надо во что бы то ни стало! — Грохнул писатель кулаком по столу. — Он уже натворил столько, что приговор будет жесточайшим. Дурак не понимает, на что обрекает себя.

— А я бы не вмешивался. — Каркнул ворона. — Одним больше, одним меньше, какая теперь разница. Теперь уже все равно. Но вот на земле на одного ублюдка станет поменьше. Мне такой исход по душе.

— Думай, что говоришь! — Взвился Николай Сергеевич.

— А я, и думаю, что нужно оставить все, как есть. — Буркнул недовольно Гоо. — Он заслужил месть, муками своими выстрадал. Как ты когда-то

— Но он его убьет! — Вернерра в ужасе прикрыла рот, словно ее крик способен разбудить демонов.

— Ну и пусть. — Отвернулся в сторону Гоо, не желая, чтобы кто-то видел его, исказившееся ненавистью лицо. — Он настоящий мужчина. И знаете, что… — Он внезапно развернулся обратно, прострелив собравшихся сощуренными глазами и прошипев злобой. — Я ему завидую. Он сможет сделать то, что я когда-то не смог. Не дали, заставив мучится всю жизнь.

Корабль шуршал маршевыми двигателями, рассекая бесконечность космического вакуума, пытаясь догнать звезды. Он держал путь к цели, заложенной рукой капитана, не смея ослушаться и проявить свою волю. Рабский искусственный разум. Бездушная машина, выполняющая волю хозяина, несла пленника к страданиям, неумолимо, строго по пунктам, не смея нарушить алгоритмы поведения.

Ей все равно. Она умеет думать, сопоставлять факты, избегать ошибок, но не умеет чувствовать. Боль — ни душевная, ни физическая недоступны, не заложены они в нее рукой инженеров, а вот Фале чувствует. Он живой.

Как бы он хотел умереть сейчас. Но это невозможно. Последний из Скараду откусил себе язык, пытаясь захлебнуться кровью, но проклятая машина спасла жизнь. Нереально обмануть бесчувственную тварь, выполняющую инструкции, и действующую строго по протоколу. Он попытался, но все в пустую, ничего не вышло.

Окинув сумеречное помещение затуманенным взглядом, он едва сдержался, чтобы не застонать. Кругом серые стены безысходности. Подлость Шалагуда не знает предела. Впереди, без каких-либо шансов, только вечность мук. Ему не дадут ни жить, ни умереть.

Капля стукнула по темечку, передернув судорогой тело, словно ударила в тотемный барабан. Ему даже не дадут сойти с ума. Это страшно. Он может не выдержать и покрыть себя позором.

Извращенная пытка. Древняя как мир, и эффективная, как продуманная мысль безжалостного, искусственного интеллекта. Капля, за каплей, в одно и то же время, в одно и то же место, неумолимо. Он даже знает когда она вновь упадет, и с содроганием ждет этого момента, отсчитывая мгновения. Сердце на миг замирает и:

— Тук…

И снова тишина и ожидание. Невыносимо. Мучительно. Безысходно:

— Тук.

Семен откинул в сторону осточертевшую книгу и скривившись от приступа боли, потянул руку и погладил кота, устроившегося у него на коленях, и смотревшего прямо в глаза так, словно говорил: «Я все понимаю, и сочувствую тебе. Только одумайся».

Книга помогла скоротать время. Чтение этого бездарного произведения отвлекла на несколько часов, от тяжелых мыслей, сгладив страдания. Боль вновь прострелила тело. Онкология брала свое. Червь болезни грыз нутро. Не понимает дурак что, убив носитель умрет сам. Что взять с бездумной скотины, хоть и невидимой. Укол обезболивающего поможет справиться, успокоит ноющее тело. Он научился его делать сам. Это просто. Только в первый раз трудно решиться проколоть кожу, но затем это уже просто привычка. Рутина смертельно больного человека.

Он аккуратно снял с колен кота, положил его на свое, еще нагретое воспаленным телом место и пошел на кухню. Там в аптечке спасение.

— Лежи бандит. — Обернулся к животному парень. — Надо сделать укол, иначе сдохну раньше времени, а мне еще рано. Не все еще завершил в этой жизни. — Подмигнул он и скрылся за дверью.

Шелест разрываемого пакета резанул по нервам, одноразовый шприц в руки, ампула хрустнула стеклом, открыв доступ к лекарствам, она куплена на черном рынке, те, что в аптеке уже не помогают. Скривившиеся болью губы, медленно расползаются в улыбке блаженства. Легкость побежала по телу, гася страдания.

Захотелось бежать, действовать, желание мести горит внутри. Но еще несколько часов надо подождать, пока совсем не стемнеет. Как же хочется сейчас выскочить из дома и рвануть к цели, но надо себя сдерживать. У него не будет второго шанса.

Степан вновь сел, бережно положив наблюдающего за ним кота на колени.

— Уже скоро. — Прошептал он, вновь взял книгу, и не раскрывая страниц уставился немигающим взором в обложку. Надо ждать, он умеет это делать.

— Распишитесь здесь… Здесь… И здесь… Аккуратнее… Что вы делаете?!

Степан даже не почувствовал, как порвал дешевой шариковой ручкой свидетельство. Кисть напряжена до судорог, а в душе ничего. Ничего больше нет. Пустота. Зачем жить?

— Вы дату не поставили… Вот тут… — палец санитара ткнул в листок.

Они приехали не спасать. Они приехали констатировать смерть и увезти труп. Сухие статисты. Почему ни его? Он готов занять место под белой простыней. Вытянуться вот так на носилках, вместо нее. Поменяться местами. Но надо жить дальше. Зачем?

— Зайдете завтра. Принесете одежду, согласуете время похорон и подпишете договор. У вас есть кому копать могилу? — Бездушный канцелярский тон. Для них это просто работа, а для него конец.

— Что? — Семен поднял красные глаза.

— Могилу говорю, есть кому выкопать? Сейчас с этим тяжело. — В глазах санитара появилось наигранное сочувствие.

— Нет.

— Ну вот там заодно и договоритесь. Митрич поможет за денежку малую.

Дверь хлопнула, и он остался один.

Бледное, серое лицо, склоненная голова и язык. Язык… Он словно дразнит его, высунувшись из приоткрытого в последнем выдохе рта. Губы, которые совсем недавно он целовал и которые обожал. Красные, любимые вишенки. Они посинели.

Веревка? Зачем веревка? Что же ты наделала Алена! Они пережили бы эту боль вместе? Любой позор пройдет, нужно только время. Все перемелется. Были бы у них еще дети. Все бы еще было у них, но она решила по-другому. Она не смогла. Она не выдержала, оставив его одного. Как теперь жить?!

Но он нашел смысл той жизни, что ему осталась.

Тогда в парке, потеряв внезапно сознание, он узнал, что болен. Смертельно болен. Вот тогда-то и пришло осознание того, ради чего стоит еще немного пожить.

Скорая помощь, а затем, после недолгого обследования, сидящий напротив врач в кабинете, опустивший глаза, рассказывающий о диагнозе, и о небольшом оставшимся сроке, а он улыбался. Он был счастлив. Он нашел смысл. Их смерть спасет его, скрасив последние минуты. Он успеет. Месть продлит необходимые для свершения дни — продлит жизнь.

— Нельзя оставлять его сейчас одного. Срок его существования на земле подходит к концу, и мы должны быть в нужный момент рядом. — Николай Сергеевич мерил шагами помещение.

— Ты правда думаешь, Гронд, что он попытается сбежать? — Усмехнулся Гоо.

— Тут нечего думать. — Остановился внезапно писатель около кресла, в котором сидел джентльмен, и навис над ним грозовой тучей. — У нас задание, и мы отвечаем за его исполнение.

— Если бы я не знал тебя, то подумал бы, что ты испугался. — Гоо даже не пошевелился. — Но ты прав. Долг надо выполнять, каким бы он поганым не был. — Он замолчал и вдруг резко развернулся, и выплюнул с ненавистью слова в лицо склоненного писателя. — Но почему тогда так больно вот тут. — Он врезал кулаком себе в грудь. Или у тебя по-другому? — Он также резко отвернулся и прошептал. — Не верю.

— Больно. — Опустил глаза Фале, и рухнул в стоящее рядом кресло. — Проклинаю себя, но ничего не могу сделать.

— А может его отпустить? — Дрогнувший нерешительностью голос Вернеры, порвал накопившуюся напряженность в комнате, словно взрыв пропана у нерадивого хозяина.

— Куда? — Рявкнул писатель. — В небытие! Вечным скитальцем по иномирью, который ни может ни вспомнить кто он, не найти путь, ни в рай, ни в ад. Такой судьбы даже врагу не пожелать, а этот парень вызывает во мне уважение. Он не будет подселяться в младенца и губить безвинную жизнь как прочие ищущие пощады маньяки. Он обречет себя на муки пустоты. Мне от этого жутко становится.

— Я не верю, что нет никакого выхода. — Слеза сама собой скатилась по щеке девушки.

— Может и есть, но я его не знаю. — Отвернулся, вздохнув Фале и замолчал.

— Он ушел. Я пойду следом, но мешать не буду. Пусть делает то, что хочет, он это заслужил. Готов понести любое наказание. Мне плевать. — Чирнелло швырнул телефонную трубку на свое место, и сел в кресло.

Это был уже не кот, это был человек. Взбешенный и раздраженный, от которого требовали выполнение долга, а он этого не хотел. Долг и совесть противоречили друг другу. Должно было совершиться преступление, и в его обязанности входило предотвращение, но он с удовольствием поменялся бы с преступником местами.

Кота не испугать кровью. У него на руках ее столько, что все человечество способно ей умыться. Он хищник, и убивать для него естественно, но только не так как сделали эти ублюдки. Убить ради пропитания, убить врага, чтобы самому выжить, убить из мести, но не подло, в спину, а в глаза, как и положено мужчине, он это умеет.

Но вот так… Унижая жертву, издеваясь над ней насилуя и избивая… Нет такому оправдания. Только месть. Кровавая, медленная, чтобы перед смертью падаль осознала: «За что». Прав Семен в своем желании, и кот не станет ему мешать. Проследит, и понаблюдает в сторонке. Порадуется за парня.

Чирнелло осторожно подошел к двери и выглянул на улицу.

Фонарь тускло освещал калитку и тропинку вглубь парка, в сторону города, на которой медленно таяла в ночи одинокая фигура Семена. Пора. Опытному охотнику не составляет труда выслеживать добычу, пусть даже такую необычную. Слиться с ландшафтом, растворится в окружении, что может быть проще.

Плавная, текучая как ртуть тень, заскользила следом. Кот видит все, а вот его обнаружить практически невозможно.

— Тук. — Очередная капля привела его в сознание. Сколько он не осознавал себя? Страшно подумать, что могло произойти за это время. Он мог стонать, мог бредить, мог корчиться в муках на радость садисту. Остается только надеяться, что тело выдержало пытку, и не проявило слабость. Только надежда, так как боги покинули его, забрав с собой везение. А есть ли они на самом деле?

Но что-то не так. Фале прислушался, что-то происходит. Слишком тихо. Сквозь вату сознания пробилось понимание. Двигатели не работают. Это конец пути, и начало новых мук. Он заскрежетал зубами от накатившей на душу безысходности. То, что с ним происходило до этого времени, лишь разминка, прикосновение нежного ветерка к расслабленному негой телу, вот впереди его ждет настоящая боль и унижения. В своем логове Шалагут применит все свои извращенные знания.

Шелест отъехавшей в сторону двери, тусклый свет из коридора, и тень в проеме, как признак новой бои.

— С прибытием. — Знакомый, ненавистный смех, ехидной улыбкой, прокатился эхом по помещению. — Тебе понравится у меня в гостях. Дорогого гостя ждут неизгладимые впечатления. Новые апартаменты уже готовы, и вот-вот войдет свита для сопровождения моего гостя. Я смотрю ты не рад? — Трехпалая ладонь схватила Гронда за подбородок и резко развернула голову, посмотрев в глаза. — Тебе всего-то надо было присягнуть мне на верность. Всего присягнуть, плюнув на некому не нужную в этом мире совесть. Но ты уперся. — Он резко врезал пощечину. — Обижайся теперь сам на себя.

Как только боги терпят эту тварь. Фале с ненавистью посмотрел в узкие глаза. Как они дают такой вот мрази жить и побеждать? Или их не существует? Все эти рассказы о высших силах ложь? Если так, то зачем тогда это все? Зачем эта борьба во славу справедливости? Зачем страдания?

Смерть как последняя точка в бессмысленности существования и на этом все… тьма и небытие. Но как это сделать, когда находишься во власти врага, и уже не принадлежишь себе. Только бы не застонать…

Резкий, внезапный, как нож прячущегося в подворотне убийцы, звук завибрировавшего по нервам телефона, заставил Вернерру вздрогнуть и захлопнуть книгу.

Сорвавший трубку Николай Сергеевич долго слушал, в замершем, остановившим свой поток времени, шуршащих решительностью слов, постепенно бледнея.

— Ты что творишь, кот! — Взревел он, внезапно покраснев раздражением. — Ты не посмеешь нарушить приказ. Сволочь! Стой! Куда! — Он с остервенением швырнул трубку на аппарат, и повернулся к застывшим в ожидании членам группы. — Этот гад не собирается останавливать убийство, он на стороне серийника. Собираемся! Быстро! Илья, машину! — Плевался он злобой вышагивая по помещению.

— Молодец. — Хмыкнул Гоо. — Я наверно так бы не смог.

— Думай, что говоришь, ворона. — Испепелил джентльмена взглядом писатель. — Эмоции лишние, когда делаешь дело. Они мешают. Я, то же не в восторге от задания, но выполнить его мой долг, как кстати и ваш с котом.

Ворона вздохнул, пожал плечами и отвернулся, всем своим видом выразив несогласие.

— А я за то, чтобы его остановить. — Хлюпнула Вернерра. — Он убьет этого парня. Может он и прав по-своему, но это неправильно… — Она замолчала, подбирая слова. — Нельзя лишать жизни человека. — Опустила она глаза и отвернулась, от прострелившего ее взгляда Гоо.

— Глупое добросердечие. — Нахмурился тот. — Вы люди странные существа. Посылаете проклятия и пожелания: «Сдохнуть», своим врагам, и в то же время вас тошнит от вида их крови. Вы уж определитесь, или убивать, или быть вегетарианцем и не мараться.

— Хватит философствовать. — Грохнул кулаком по столу писатель. — Немедленно выезжаем. Надо остановить парня, пока он не совершил то, за что потом будет отвечать перед Высшим. Илья, я же сказал машину! Чего ты ждешь?

Парень выскочил в двери, и спустя мгновение во дворе заурчал двигатель автомобиля.

— Меня самого тошнит от этого задания, еще и вы мне на душу отвращение льете. Долг превыше всего. Это правило таких как мы, и отступать от него, это идти против совести.

— Выполнить его, вот что против совести. — Пробурчал ворона и встал, направившись на выход за Николаем Сергеевичем.

Вот она, дверь. Третий этаж элитного дома. Тут живут те, кто ставит себя выше толпы. Кормится за счет нее, пользуется услугами, и призирает, не скрывая этого. Ничего, сейчас один из таких узнает, что такое народный гнев, на своей паскудной шкуре почувствует, что такое безысходность.

Семен улыбнулся, вот только улыбка получилась больше похожей на оскал волка. Он вывернул лампочку, и ткнул в кнопку звонка. В квартире тренькнул колокольчик, резанув по нервам, и замер в тишине. Ничего, ни звука. Парень ещё раз надавил на кнопку, и не отпускал до тех пор, пока за дверями не послышались шаги.

— Кого там принесло? Ночь на дворе. — Голос прозвучал, раздраженно, но скрыть в нем нотки страха хозяину не удалось.

— Сосед снизу. — Семен вложил в интонации и почтение и раздражение, и надежду, одновременно. Так как и должен, по его мнению, звучать голос взволнованного посетителя. — Вы нас заливаете, до подвала уже вода протекла, дождь с потолка, электричество «коротнуло», пол подъезда без света. Открывайте. Аварийка уже на подходе. Быстрее, надо завернуть вентиль, пока перекрытия не обрушились.

— Да, да, минутку. — Голос, в котором послышались и облегчение, и нервозность. С деньгами на ремонт этот подонок расстаться готов, а вот с жизнью нет. Замок защелкал задвижками.

— На. Сука! — В появившееся в проеме лицо врезался кулак. Не зря Степан в детстве занимался боксом. Полный нокаут. Теперь быстро затащить тело в квартиру, скрутить приготовленной веревкой руки и ноги. Люстра на крючке. Как кстати. Долой роскошную вещь, на ее место другое украшение, более приятное страждущей мести душе.

Что там за окном? Показалась улыбающаяся морда кота? От куда он тут? Нет, это галлюцинации. Усатый дома, наверно сейчас спит на диване, вылизывается и урчит блаженством.

— Что ты творишь Чирнелло. Это тебе даром не пройдет, ты ответишь за свою выходку. — Разгневанный Николай Сергеевич плевался раздражением. — Быстро поднимаемся, надо его остановить, пока не поздно.

— Не стоит. — Улыбнулся кот. — Теперь уже спешить некуда. Месть свершилась. Парень постарался на совесть. Вам, несравненная Вернерра, вообще смотреть на такое не следует. Расстроите себе психику, потом спать не сможете. — Кот стрельнул по мгновенно побледневшему лицу девушки сочувственным взглядом. — Тут теперь место для криминалистов и следователя. Последний насильник мертв. Уж можете мне поверить, я в таких вещах не ошибаюсь. — Мурлыкнул довольно Чирнелло и отвернулся от всех. — Он заслужил это. — Прозвучал его тихий шепот.

— Опоздали. — Писатель обреченно опустился на лавку у подъезда. — Гад ты кот. Ты подставил всю группу. — Он устало достал платок из нагрудного кармана и вытер капли пота на лбу. — Надо полицию вызвать. — Вздохнул он и опустил голову.

— Уже. — Хмыкнул кот. — Сердобольные соседи постарались, им не понравились вопли. Вот и чего он поленился рот пластырем заклеить? Эх молодость… Горячность… Наделают ошибок, потом маются. Еще и наследил сегодня, кругом отпечатки, в прошлые разы он был аккуратнее, пришлось подтирать. Думал видимо, что все равно где помирать, в тюрьме или больнице. Э — нет, позволь. Последние минуты нужно наслаждаться свободой. Тут я с ним несогласен.

— Чему ты-то радуешься, ворона? — Вздохнул Фале.

— А чего грустить. Подумаешь проваленное задание. Зато на одного ублюдка, на земле меньше. Да и не провалено оно еще. Клиент при смерти, последние дни доживает, отойдет, мы его изловим и доставим по назначению. — Гоо отвернулся от всех и желваки его скул заходили гневом. — Ты знаешь, Фале, что я лишен сантиментов, но этого парня мне жаль, если он и заслужил божественного суда, то приговор должен быть условным, на грани порицания, но мне кажется, что ему достанется по полной. Мне это не нравится.

— Нравится, не нравится. — Вздохнул писатель. — Не нам это решать. — Он встал. — Поехали домой, здесь больше делать нечего, убиенный хоть и мразь, но дурак, и его уже утащили на оглашение приговора. Скоро полиция появится, уже слышу сирену, не нужно лишний раз светиться перед властями, а ты Чирнелло к клиенту беги, и глаз с него не спускай, как только кризис наступит, сообщишь.

Семен неторопливо шел по ночному парку. Внутри пустота. Месть свершилась, последняя тварь подохла в муках, но удовлетворение не пришло. На улице темно, как и в душе, только тусклый фонарь впереди, как путеводный маяк сквозь мрак жизни к концу. Он как та морковка у морды осла, манит и не дает остановится, всегда недоступен, и зовет в никуда.

Он даже не помнит, как звали последнего ублюдка. Игорь, или Николай…, да какая теперь разница, он висел вместо люстры и молил о пощаде, предлагал деньги, грозился папой и смертью. Смешной. Пугать того, кто доживает последние часы, и чем… смертью… Ничего нелепее и придумать нельзя.

Семен сел на лавку, вытащил из кармана бутылку и не поморщившись, сделал глоток. Вкус спирта прокатился огнем по гортани, но он даже этого не заметил. Врачи категорически запрещают, но теперь-то какая разница. Все, дела в этом мире завершены, впереди вечность смерти. Как бы ему хотелось, чтобы все эти рассказы о жизни после кончины были правдой, что бы там он снова с ними встретился, обнял и прижал к груди жену и нерождённого ребенка. Их ребенка. И чтобы они смеялись.

Ублюдок висел на люстре и дергал ногами, пытаясь освободится. Дурак. Кто ему позволит. Ему уже вынесен приговор. Смерть!

Какие у него оказывается огромные глаза. Они сейчас выскочат от ужаса. Подожди, не торопись. Семен достал нож, и обрезал резинку на трико. Не зыркай на сталь глазами. Все еще впереди. Они сползли, оголив толстые волосатые ляжки и цветастые трусы, повиснув на коленях зеленой и уже мокрой от мочи половой тряпкой. Отвращение. До рвоты мерзость во рту. Нож еще раз сверкнул, распоров трусы, оцарапав кожу, и кровь закапала на пол, медленно стекая по ноге.

— Виновен. — Глухо произнес Семен, зачитывая придуманный для этих тварей приговор. — Виновен в смерти Алены. Виновен в смерти нерожденного ребенка. Виновен в продолжении своей никчемной жизни, после совершенного преступления. Виновен в том, что просто родился на этот свет. Легкой смерти недостоин. Муки, и конец от истечения кровью, чтобы успеть осознать всю мерзость своего пустого существования. Тварь.

Нож сверкнул, окончив движение диким криком боли. Семен отошел и сел напротив, на стул, и стал ждать, безучастно рассматривая корчащееся в судорогах, извивающееся, умирающее, вопящее тело, и стекающуюся в лужу кровь.

Пустота внутри.

— Он упал, я вколол лекарство, но результата нет, даже если вызвать скорую помощь, клиент не дождется. Полное отсутствие желания жить. Разум угас, но энергия еще цепляется за тело. Разделение не происходит. — Голос Чирнелло в трубке звучал глухо, и с ненавистью. — Поторопитесь, время идет на минуты. Я рядом с ним и контролирую. Но мне кажется это бессмысленно, он и так не будет убегать. Он высох, полностью. Душа пуста.

— Жди, мы скоро. — Николай Сергеевич неторопливо повесил трубку и вернулся в кресло, подхватив по дороге чашку с кофе. Сел, сделал глоток и задумался.

— Смотрю, ты не особо спешишь? — Голос Гоо прозвучал глухо в тишине дома. Ворона отстраненно смотрел на стеллаж с книгами и говорил, не поворачивая головы, словно выдавливая из себя слова.

— Нет. — Фале еще раз неторопливо отхлебнул из чашки. — Чирнелло там и все держит под контролем.

— А я теперь не знаю, как относится к Семену. — Вернерра подняла красные от слез глаза и посмотрела на сидящего напротив писателя. — Мне было его жаль, как умирающего, глубоко несчастного человека, потерявшего в жизни смысл. Но после того, что он совершил. — Она отвернулась. — После жуткого убийства… Это жутко… — Она вновь повернулась, готовая вот-вот расплакаться. — Кто он? Зверь или человек?

Фале не ответил, он и сам не знал, как относится к объекту. По закону, тот виноват, подлежит суду и наказанию, а по совести, он в своем праве. Оставить то, что совершили те ублюдки, и спокойно дожить остаток дней, не отомстив, это неправильно, и сам Гронд, поступил бы так же, как Семен. За него ответил Гоо.

— Не обижай животных, они убивают не так как люди, в них нет злобы, они это делают только ради еды, исключительно на инстинктах. Человек же убивает ради удовольствия, и не важно в чем оно заключается, это самое удовольствие: в крови и унижении ближнего, или в получении дополнительной прибыли и влияния. Масштабы смертей разные, в первом случае это маньяк одиночка, а в другом война, но смысл во всем этом один — потешить себя превосходством. Наш же клиент другой. Он не получал радости от смерти, она ему была противна. Он мстил. Мстил за убитую любовь, за потерянный смысл жизни. Я его понимаю и судить не хочу.

— И все равно он мясник. — Девушка брезгливо передернула плечами.

— Мясник. — Хмыкнул ворона. — Не видела ты мясников. Этот парень сама гуманность, он убивал, причиняя как можно меньше физической боли, давая жертве время осознать, выстрадать, то, за что она умирает. Истинные маньяки ведут себя по-другому. — Он повернул голову к писателю. — Ну так что будем делать, Гронд, поедем?

Светлана то теряла сознание, то вновь приходила в себя. Боль была жуткая. Спазмы простреливали тело, разрывали его на части, и отступали, давая немного времени приди в себя и собраться с силами.

Перед воспаленным взором капельница и суетящийся врач. Скорая летит, пугая пространство сиреной с мигающими сине-красными огнями. Взгляд мужа. Он рядом. Сильный, волевой, всегда уверенный в себе мужчина, сейчас бледен. Его колотит нервная дрожь, плечи опущены, в глазах растерянность.

Боже, как больно.

— Я все делаю, что в моих силах. Ребенка мне не спасти, он давно умер. Я борюсь за жизнь вашей жены, а вы мешаете мне своими просьбами. Помолчите. — Раздраженный голос врача пробился в вернувшееся сознание, пробившись сквозь вату обморочного бреда.

Ее сын умер? Как же так? Все показания до этого были хорошими, последнее УЗИ показало, что плод развивается нормально, а теперь он мертв. Кого винить? Чертова картошка. Зачем ей нужен был это магазин. Чертова жадность. Чертова тяжелая сумка.

— Останавливаемся тут. Буду «кесарить». Плевать на ответственность, беру все на себя, у нее только один шанс остаться в живых. Я знаю, что это тюремный срок. Но я должен сделать то, что велит мне долг и совесть. Плевать на последствия. — Последние злые слова ругающегося с кем-то за спиной врача, и вновь мрак облегчения.

Скрипнули тормоза и за автомобилем скорой помощи остановился черный лимузин.

«Кого это сюда занесло?». — Посмотрел в зеркало заднего вида водитель, и выпустил струю табачного дыма в открытое окно.

Дверь остановившийся машины хлопнула, и вышел молодой парень. Потянулся, расправив устало плечи и подошел к «скорой»

— Привет. — Улыбнулся он. — Дай прикурить. — Затянувшись сигаретой, он блаженно выпустил струю дыма вверх. — Не подскажешь дорогу до гостиницы? Мои пассажиры устали и спят, а карта у них. Не хочу будить. Что у вас там за крики? — Он мотнул головой в сторону салона.

— Роды. Врач решился на кесарево. Жалко дурня. Если что случится, посадят его. Но он такой. Упертый. Да и долг для него не пустой звук. Мало таких осталось.

Гронд задумчиво ходил по дому, рассматривая фотографии, заботливо развешанные на стенах. Остановившаяся жизнь. Память на клочках бумаги в рамках.

Вот симпатичная, улыбающаяся девушка, на берегу реки с ромашками в руках. Сколько счастья в глазах. Вот она же в свадебном платье, кидает букет хризантем. Снова она, в том же платье на руках высокого спортивного парня, несущего ее в новую жизнь.

Это было совсем недавно. Как бы сложилась их жизнь, если бы не похоть шести ублюдков? Доставило им радость преступление? Они осознавали это потом, медленно истекая кровью, видя перед собой лицо человека, которого убили. Лицо с пустыми глазами, в которых нет жизни. Так смотрит смерть.

— Гронд. Пошло разделение. — Голос Чирнелло заставил писателя вздрогнуть, вернув в реальность. — Надо приготовиться, сейчас энергия отслоится и пока будет в растерянности от осознания новой реальности, надо ее перехватить.

— Да. — Неуверенно произнес Николай Сергеевич. — Я сейчас. Минуту.

— Жаль его. — Вздохнула Вернерра. — Он, конечно, убийца, но такой несчастный. — Она отвернулась и посмотрела в окно. — Хочется, чтобы его не очень строго наказали.

На полу лежало тело того самого счастливого парня с фотографий. Вытянувшееся, бледное, с заостренными чертами лица. Дыханье давно остановилось, сердце не бьется, и только разум еще цепляется за этот мир, но и это не на долго. Мозг без кислорода скоро умрет.

— Несите его в машину. Выезжаем немедленно. — В комнату ворвался писатель.

— Ты что задумал, Гронд? — Вскинул удивленные глаза Гоо.

— Потом. По дороге. Времени нет. Илья заводи.

Семен вдруг осознал себя, вынырнув из тьмы. Мир изменился. Кругом непонятные всплески, свечение, мелькания теней. Он умер, это понятно. Значит всё-таки разговоры о: «жизни после», не пустой треп. Значит придется отвечать за свои поступки перед богом. Ну что же, он готов к этому, и ни о чем не жалеет. Интересно, ему удастся здесь увидеть Аленку?

— Нет, не удастся. — Странное создание, вроде человек, но с хвостом, сидело рядом. — Она тебя уже не помнит, у нее новая жизнь. Память после смерти стирается быстро. Ты тоже скоро все забудешь. Такова реальность. Новая жизнь, новая память. Только высшему доступно помнить все.

— Ты черт и пришел за моей душой? Мне куда? В ад? — Усмехнулся Семен.

— В каком-то смысле да, я пришел за твоей душой, но не для того, чтобы отправить в чистилище, и я не черт, их не существует. Нет. Я хочу дать тебе новый шанс прожить новую, счастливую жизнь. Ты ее заслужил. — Собеседник посмотрел так, словно разорвал душу.

— Я не хочу новую жизнь. — Насупился парень. — Я больше не хочу боли. Наелся до отвращения. Хочу забвения.

— Дурак. У тебя есть шанс. И еще. — Гронд сделал небольшую паузу, делая дальнейшие слова более убедительными. — Она этого хотела… Займи опустевший сосуд и позволь ему и тебе жить. Не ради себя, а ради ребенка. Стань его душой.

— Теперь придется нам за это ответить. — Счастливый Чирнелло шумно отхлебнул из чашки напиток. — Вот уж не ожидал от тебя такого, Гронд. Удивил. — Хохотнул он.

— А вы помните глаза того врача? — Засмеялся Гоо. — Я думал они вылезут из орбит. Еще бы. Сделать кесарево. Быть уверенным, что достаешь труп младенца, и вдруг услышать, как тот заорал. Силен Семен, ничего не скажешь. Оглушил меня. — Он повернулся к писателю. — Как оправдываться-то будем?

— Упустили. Недоглядели. — Пожал плечами тот. — Все имеют право на ошибку.

— Только раньше у тебя такого не случалось. — Улыбнулся довольный ворона.

— Все когда-то происходит в первый раз. — Вновь пожал плечами писатель. — Как ни будь отбрешусь. И вообще, хватит о плохом. Сегодня прекрасный день. Достань-ка Чирнелло бутылку коньяка. Того, что припасли мы в позапрошлом веке для особого случая. Сегодня есть за что выпить.

За новую-старую жизнь. Он заслужил это.