Граф, Мак и Стром

Золото в дорожной пыли

Герой, который с похмелья оказывается в чужом мире… Что может быть банальнее? Читать, про то, как герой, с трудом разлепляя опухшие глаза, хрипло бормочет «Вот это мы вчера с Васькой надрались…», как он морщится от головной боли, недоуменно смотрит на стоящих над ним эльфов и волшебников, отмахивается от них «Уйдите, глюки…», дышит на принцесс перегаром и хлопает по плечу короля «Ну что, батяня, где здесь у вас дракон, которому нужно зуб вырвать?»… Что может быть скучнее? Верить в то, что пьяный герой окажется где-то кроме тюрьмы или придорожной канавы (в худшем случае — с перерезанным горлом)… Что может быть наивнее?

Виктора разбудило не похмелье. То, что терзало его, заслуживало этого банального названия не больше, чем атомная бомба «Толстяк» — звания громкой хлопушки. Во рту было сухо, как на Луне и гадостно, как в авгиевых конюшнях за день до прихода Геракла. Голову сверлило, сжимало, колотило и раскалывало, как будто многочисленный народец гномов обнаружил в ней алмазные копи и немедленно приступил к горным разработкам, используя все достижения гномского гения, вплоть до проходческих комбайнов и направленных взрывов.

Он открыл глаза. Глаза сказали «Не-а» и не открылись, плотно сжав веки и застегнув ресницы как молнию. Бунт? Виктор дотронулся пальцами до глаз. И ничего не почувствовал. Пальцы потеряли чувствительность? Он дотронулся до носа, до лба, до уха… Никаких ощущений. Как будто чувствительность потеряло все тело. Или как будто руки вступили в сговор с глазами и просто отказались повиноваться.

Героическим рывком, с невразумительным криком — который для стороннего наблюдателя прозвучал как тихий сип — он сумел открыть левое веко. И тут же зажмурился. В открытый глаз какой-то садист воткнул раскаленный штырь. Хотя, нет… Это не штырь. Это всего лишь яркий свет…

Виктор снова открыл глаз и попытался открыть руками второй. И тут он понял, что руки не служат ему по очень даже веской причине.

Они связаны за спиной.

Извернувшись на неловкой лежанке, он осмотрел помещение, в котором находился. Низкий потолок, стены из грубого камня, толстая деревянная решетка, из-за которой виднелся источник «яркого» света — висящий на вбитом крюке масляный светильник. Тюремная камера. Виктор лежал в углу, на охапке соломы — не то, чтобы гнилой, но видевший последний раз дневной свет явно не в этом году — со связанными руками.

Сквозь жуткую головную боль, к Виктору пришло понимание: он не на Земле. Он в другом мире. В тюрьме другого мира…

Еще бы ему это не понять: он в этом проклятом другом мире уже полгода и эта камера — не первая и даже не десятая, в которой он оказывается.

Как он оказался в этом мире — Виктор не помнил. Не осталось в памяти ни злобных волшебников, ни сияющих порталов, ни маньяков с ножами, ни автомобильной аварии, ни даже какого-нибудь кирпича на голову. Просто он жил, жил, жил… Пока однажды не очнулся на обочине пыльной дороги. В другом мире.

Мир, в котором отныне пришлось жить Виктору Белорукову, бывшему актеру маленькой театральной труппы, был таким… типично средневековым. Крестьяне в домотканой одежде, живущие в маленьких домах, крытых соломой и пашущие землю и рыцари в металлических латах, обороняющие свои высокие замки или же нападающие на высокие замки. Купцы, отправляющиеся в дальние путешествия с мешками монет и лесные братья, избавляющие купцов от лишнего груза. Короли в коронах, восседающие на высоких тронах и нищие, сидящие с протянутой рукой на ступенях храмов… Хотя храмов тут как раз и не было.

Веру в богов в этом мире — Виктору было откровенно недосуг узнавать, как же он называется — заменяла магия.

Вместо монастырей высились прочные стены резиденций магических орденов. Вместо странствующих монахов по дорогам пылили бродячие волшебники. Вместо деревенских священников собирали молоко и яйца с крестьян колдуны. Вместо церквей пронзали небо шпили башен, в которых жили маги. Хотя нищие на их ступенях все же сидели. И пожертвования несли. С точки зрения Виктора, это было честнее: ты не боженьке на небе денежку принес, а отдал почему-то брюхатому и бородатому дядьке, а сразу принес деньги тому самому бородатому дядьке, сиречь местному магу. И результат будет вернее. Наверное.

Несмотря на такое разнообразие вариантов, почему-то никто не стремился присваивать Виктору титул и дарить ему замок с землями. Магический дар в нем может и дремал, но никого не интересовал. Даже возможными техническими новинками никто не интересовался. Не говоря уж о научных открытиях. После того, как Виктору пришлось повидать черного дракона, неторопливо пролетавшего в небе куда-то по своим огнедышащим делам, Виктор не стал бы спорить, даже если бы ему сказали, что земля здесь плоская и четырехугольная. Вдруг, правда?

Причин такого возмутительного пренебрежения пришельцем из другого мира было несколько.

Самой главной было то, что таких, как Виктор здесь было немало. На всех замков не напасешься.

Тиссемли, как здесь называли пришельцев с Земли, появлялись с удручающей регулярностью дождя осенью. Началось это нашествие примерно двадцать лет назад, и с тех пор не было дня, чтобы где-то, в одной из десятков крошечных стран, на окраине деревни ли, у городских стен ли, не поднялся с земли пришелец в странной одежде, ничего не помнящий о том, как он здесь оказался.

По слухам, доносившимся до Виктора — каждый из собутыльников, кто узнавал, что он — «тиссемли», считал своим долгом рассказать все, что он о них слышал — где-то на западе, на побережье, пришельцев было так много, что они сумели даже основать свое собственное государство. Но это на западе. Здесь, на юге, тиссемли было немного. Фактически, за полгода он, Виктор, видел только двоих: сумасшедшего в черных джинсах, которого повесили на площади за многочисленные убийства и миловидную девчонку лет двадцати, сумевшую стать любовницей одного графа.

Периодически мысли о том, что надо было бы отправиться на запад, посмотреть, что там за государство основали земляки, возникали в викторовой голове. Но так и оставались мыслями, даже не становясь планами. Для того, чтобы путешествовать в этом мире нужно было обладать деньгами, для того, чтобы купить лошадь или прочную обувь, чтобы питаться в пути или кормить все ту же лошадь, чтобы уплачивать многочисленные пошлины, дорожные, мостовые, воротные и прочие, чтобы было чем откупиться от веселых зеленых братьев…

А денег у Виктора не было.

Жизнь в этом мире оказалась до безобразия упорядоченной и регламентированной. Длинными законами, положениями, указами и установлениями было определено ВСЕ: от длины юбок до количества этажей. В зависимости от статуса человека, конечно.

Любой род занятий тут подпадал под порядки одной из гильдий и никто не имел права заниматься не своим делом.

Пирожник не станет тут тачать сапоги, не только потому, что не сумеет этого сделать: он не купит сапожную кожу, так как не входит в Гильдию сапожников, он не продаст сапоги, потому что Гильдия торговцев обувью не купит сапоги, сделанные не по регламенту, он не сможет продать сапоги и сам, так как в Гильдию торговцев обувью не входит.

Мошеннику, чтобы притвориться пирожником, нужно будет изучить особенности одежды и нагрудных знаков, тайные символы и знаки Гильдии пирожников, выучить все гильдии пирожников в окрестностях, подделать рекомендательные письма и уплатить гильдейский сбор… Это не говоря уже просто об умении печь пироги.

Все тоталитарные диктатуры Земли, при виде такого стройного течения жизни, мгновенно почувствовали бы себя анархистскими скопищами и, горько рыдая, присоединились бы к стану демократии, так как поняли бы, что ТАКОЙ контроль им не переплюнуть.

А теперь, внимание: вопрос? И звонкий удар гонгом о бестолковую голову.

Как в таких условиях сможет заработать некую толику денег один несчастный тиссемли?

Присоединиться к одной из гильдий? А как? Думаете, в гильдию так просто попасть? Вступительный взнос, рекомендательные письма от тех, у кого вы учились ремеслу, и все равно первые лет пять вы будете простым учеником, с шансом — только шансом — стать подмастерьем. Чтобы стать мастером-стеклодувом или мастером-хлебопеком, вам нужно принадлежать к семье потомственных стеклодувов или хлебопеков. Иначе никак. И не лезьте сюда со своими гениальными проектами продажи кроссовок и прочих хромовых сапог: прежде чем мастера хотя бы взглянут на ваше творение, вам придется доказать, что вы умеете делать ВСЕ остальное. Иначе какой же вы сапожник? Так, самозванец.

Человек в буквальном смысле без роду без племени ни в одну гильдию не попадет никогда. Он будет здесь всего лишь досадным камушком в отлаженном механизме. Шестеренкам, знаете ли, все равно: копролит вы или алмаз.

Что делать?

Придти в театр и попроситься на роль? А где рекомендации от Гильдии актеров? Без них вы даже «кушать подано» не сыграете.

Выступать на улицах, давая представления? Ну да, пока вас не поймает Гильдия уличных актеров.

Сделать куклы-марионетки и выступать с ними? Никто, кроме членов Гильдии марионеточников не смеет показывать зрителям выступления с куклами.

Играть на гитаре? Гильдия уличных музыкантов против.

Рассказывать сказки, легенды, побасенки и анекдоты? Гильдия сказителей очень недовольна.

Актерское ремесло, кормившее, хотя и нерегулярно, на нашей старой Земле, здесь не помогало Виктору нисколько.

Так что же делать?

Воровать? Пока не попадетесь в лапы Гильдии воров.

Просить милостыню? А разрешение от Гильдии нищих у вас есть?

Виктору пришлось творчески соединять все возможности для добычи… нет-нет, не капитала, всего лишь средств к существованию. Он был и актером и сказителем и музыкантом. В среднем два раза из трех ему удавалось собрать в шляпу, когда-то украденную у богатого пьянчуги, небольшую горсточку медяков. На третий раз его обычно ловили и били. А потом бросали в тюрьму. Где, впрочем, тоже долго не держали: бродяжничество преступлением не считалось, а на каторгу его преступления не тянули.

На третий месяц такой жизни Виктор начал пить.

Ох-хо-хо… Опять, что ли, поймали гильдейские? Да нет, вроде бы: откуда у него тогда взялись деньги на выпивку? Проклятое пойло. Если вы думаете, что в средневековье нельзя было напиться, потому что не знали крепких напитков, то вам никогда не попадался мардианский лимонный кишковорот. Который мозги выбивает не золотым слитком, завернутым в ломтик лимона, а банальным кирпичом. Хоть и в лимонном ломтике.

Виктор честно попытался вспомнить, что же вчера такое было, но кроме стойкого вкуса лимонной отравы, которую подавали в трактире, он не помнил ничего.

Непонятность ситуации, отягощенная головной болью, начала настораживать. За что же тогда его сюда закинули? Да еще и связав руки, чего не делали во время всех предыдущих заключений.

Ответ не замедлил прийти, в лице плечистого стражника с алебардой в руках. Он залязгал ключами, отпирая замок:

— Вставай, — толкнул он Виктора торцом древка, — Сегодня тебе повезло, тиссемли.

Кривоватая ухмылка откровенно не радовала и заставляла усомниться в постигшем Виктора везении.

— Куда меня? — с трудом встав, спросил он.

— Вперед, — стражник взмахнул оружием.

Вперед так вперед. Полгода бродяжьей жизни сделали из Виктора записного фаталиста.

Они шли извилистыми коридорами, мимо пустых камер, мимо горящих на редких поворотах светильников. Желудок подавал сигналы опасности, но они плохо пробивались сквозь мардианский кишковорот. Наконец, мозг сумел их уловить и идентифицировать.

Пустые камеры… Коридоры без окон… Светильники… Это не городская тюрьма и даже не гильдейская, да и на сельский околоток не похоже. Это — подземная тюрьма дворянского замка. Господи боже, куда это я умудрился вляпаться?

В голове толкнулась было мысль, что он по пьяни оскорбил какого-то дворянчика, но потом эта мысль была отброшена. Нищий бродяга не мог оскорбить дворянина просто по определению, как не может оскорбить уличная шавка: слишком разные уровни.

Они поднялись по ступеням вверх, долго шли каким-то узким извилистым коридором, пока стражник внезапно не остановился у низкой двери и, распахнув ее, не втолкнул Виктора в просторный, по крайней мере, по сравнению с тюремной камерой, зал.

Узкие стрельчатые окна с витражами, в красно-бурых тонах. Возвышение, на котором стоял деревянный трон.

На троне сидел человек.

Вбитые сапогами и кулаками рефлексы сословного общества заработали, выдавая информацию.

Возвышение — на три ладони. Перед ним — герцог.

Трон — самовластный правитель. То есть сейчас Виктор находился в герцогстве, правителем которого был вот этот самый мужчина.

Худой, с острым лицом, похожий на отощавшего ястреба, в черном бархатном камзоле, на груди — массивная золотая цепь. Колючий взгляд странно светлых, почти прозрачных глаз, длинные прямые волосы цвета лежалого снега, то ли седой, то ли такой светлый…

Желудок задергался в панике.

Герцог наклонил голову, внимательно рассматривая стоящего перед ним нищего тиссемли.

— Вчера, — неожиданно произнес герцог, — ты напился. Пьяный тиссемли — не такое уж частое зрелище на моей земле, поэтому за тобой решил проследить один из моих шпионов. Во хмелю ты произнес очень интересные слова…

Неужели все-таки оскорбление? Дворяне — одно, а правитель — совсем другое… Но как можно было оскорбить того, чьего ты и имени-то не знаешь и уж точно до сегодняшнего утра — кстати, а сейчас утро? — не подозревал о его существовании.

— …ты сказал «Вы все глупцы» и заявил «На вашем месте я бы сумел добыть золото даже из дорожной пыли». Мне стало… любопытно… и я приказал привести этого тиссемли ко мне. Так вот, — герцог внимательно посмотрел на собственные ногти, — я приказываю тебе: в течение месяца достать золото из дорожной пыли. Как — мне безразлично. Мне просто хочется посмотреть, как ты это сделаешь. Ровно через месяц ты покажешь мне, как это делается, или умрешь. Можешь идти. Развяжите ему руки.

Стражник аккуратно развязал узлы и смотал веревку. Хотя на запястье левой руки что-то все-таки мешало. Виктор, пытаясь понять, о чем говорит герцог — золото? Из пыли? — машинально потер запястье. Рука наткнулась на браслет.

Прозрачный, как стекло, с мигающим внутри красным огоньком.

Браслет магического обещания.

Раз он надет на руку — значит вчера, в потерявшейся части вечера он, Виктор, сумел как-то пообещать, что сумеет добыть это проклятое золото. И герцог поймал его на слове и заставил надеть этот браслет. Теперь Виктор должен выполнить обещание — герцог должен произнести формулу «Обещание выполнено» — или… Он умрет.

Что за черт?! Браслет магического обещания не надевают на кого попало! Не каждый рыцарь получал его, обычно обходились более простыми и более дешевыми способами заставить выполнить обещанное. Кем надо быть, чтобы надеть его на нищего тиссемли?!

И тут Виктор вспомнил.

Вспомнил, кто правил герцогством, в котором он вчера выступал на улице перед прохожими.

Герцог Каргольд Разумный. Чаще — гораздо чаще — именуемый, хоть и с оглядкой, другим словом. В наречии Южного Маара оно отличалось от «разумного» только одной буквой.

В русском языке — двумя.

Каргольд Безумный.

Истории о Каргольде Безумном, слышанные в кабаках и трактирах, напоминали Виктору «Сказание о Дракуле». Не ту добрую историю о графе-вампире, которую сочинил Брем Стокер, а старинную русскую книгу о валашском господаре Владе Цепеше по прозвищу Дракул. Читать эту книгу слабонервным не рекомендуется: любимым развлечением Цепеша было насаживание людей на кол, кое он применял при каждом удобном случае. И при этом Влад пользовался любовью в народе, почти искоренил воровство в своем государстве, успешно боролся с турецким владычеством… Вот такая вот противоречивая личность.

Точно таким же был и герцог Каргольд, разве что арсенал приемов казни у него был побогаче: тут тебе и отсечение головы и повешение и утопление и четвертование… Понять логику поступков герцога подданные уже давно отчаялись: он мог внезапно и не объясняя причин казнить старого слугу, который прослужил у него двадцать лет, мог подарить кошелек с золотом разбойнику, который напал на него в лесу, мог приказать обвенчать парня и девушку, случайно встреченных на улице…

И вот такому человеку Виктор сумел дать магическое обещание. И не что-то простое выполнить, типа пойти туда не зная куда. Нет! Через месяц он, Виктор Белоруков, бывший актер, а ныне бродяга-тиссемли должен добыть золото из дорожной пыли на глазах герцога. Иначе браслет его убьет.

Бежать — бесполезно. Прятаться — бесполезно. Умолять… Нет, в принципе, можно попросить герцога снять с него магическое обещание вместе с браслетом. Но увы: шансов на то, что герцог откажется от такого веселого развлечения, нет.

Конечно, маарское слово «лартайн» означало не только «добыть», но и просто «достать», «вытащить», «извлечь», «получить любым возможным способом». Широкий спектр значений, к сожалению, не включал значение «найти». Иначе можно было бы выполнить обещание, просто подняв на глазах герцога золотую монету из дорожной пыли. Если, конечно, предположить такое маловероятное стечение обстоятельств… Хотя… Если найти кого-нибудь, кто одолжит на несколько минут золотую монету бродяге, то ее можно было бы закопать в пыль, потом привести на то место герцога и откопать монету… Хорошая мысль, но ничего не получится. Слово «лартайн» предполагает добыть золото неким способом, который возможно повторять неоднократно.

Виктор пошевелил пальцами в кармане штанов, бывших некогда чистыми, новыми и принадлежащими моряку. Даже думать не хотелось, откуда их достал старьевщик… Пусто. Однако под босой левой ногой что-то ощущалось. Виктор осторожно приподнял пятку и заглянул под нее. В дорожной пыли валялась потертая медная монетка в две каппи. Стоимость половины стакана дешевого вина.

Босые ноги привычно повернули в сторону кабака. И остановились. Вернее, остановился сам Виктор.

«Кабак? Вино? Я не алкоголик! Не алкоголик, я сказал! Я — актер, пусть никудышный, пусть бывший, пусть… Пусть! Но я не буду напиваться в ожидании смерти. Я найду выход! Будь я проклят, найду!»

Виктор подхватил монету и, гордо выпрямившись, зашагал вдоль улицы, поднимая ногами клубы пыли. Наверное, он выглядел смешно.

В тени городской стены сидел, привалившись спиной к нагретым за день камням, молодой человек в потертой, поношенной и грязной одежде, которая сразу выдавала в нем бродягу. Лицо скрывала когда-то дорогая широкополая шляпа, в пальцах безостановочно вращалась старая медная монетка.

Именно монетка навела Виктора на мысль. Он не знает, как достать золото из пыли, но доставать из пыли медь ему приходилось очень часто. Уличных актеров, музыкантов, сказителей, часто так и называют «люди дорожной пыли». Достать золото из пыли — заработать золото ремеслом уличного актера. Подойдет ли такое понимание задачи для безумного герцога? В принципе, почему бы и нет? Другой идеи он все равно не видит.

Виктор быстро подсчитал. В самые удачные дни он зарабатывал десяток медных монет. Десять каппи — одна десятая салли, серебряной монеты. Двадцать салли — одна калли, золотая монетка. Итого, чтобы получить одну золотую монету он должен заработать две тысячи каппи. Для чего придется работать всего-навсего двести дней. При условии, что все эти двести дней ему будут подавать как в самые удачные дни и к нему ни разу не прицепится Гильдия уличных актеров. К сожалению даже при таких идеальных — а значит практически неосуществимых — условиях он не уложится в срок. Месяцы в этом мире, конечно, длятся по сорок дней, но двухсотдневного месяца не бывает даже здесь.

Значит, нужно придумать способ зарабатывать деньги в пять раз быстрее и при этом ремеслом, не подпадающим под юрисдикцию ни одной из многочисленных Гильдий. Ах да, и не сходя с уличной пыли, иначе нарушатся условия обещания… М-мать!

Монетка, брошенная в припадке отчаяния, покатилась по пыли. Желудок робко заурчал, напоминая хозяину, что неплохо было бы и наполнить его. Виктор поднялся, подобрал монету и, подкидывая ее на ладони, зашагал по улице, продолжая размышлять.

Давать представление на улице он не может — Гильдия уличных актеров — и в помещении он этого делать тоже не может — Гильдия театральных актеров — показывать кукольное представление он не может — Гильдия марионеточников…

Марионеточников… Марионетки… Погодите…

Здесь, в этом мире знают только одну разновидность кукольного театра: марионетки. Но ведь есть еще перчаточные куклы, тростевые, ростовые… Ага, и все — это куклы. А показывать кукол во время представления могут только члены Гильдии марионеточников. Вспоминалась недавняя ссора Гильдии марионеточников и Гильдии уличных актеров по поводу того, к чему относятся ростовые куклы: к куклам или к актерам в масках? Насколько Виктор помнил, к общему мнению они так и не пришли, однако его это не спасет: просто получишь сразу от обеих.

Но должен же быть хоть какой-то способ!

Виктор старательно отогнал мысль о том, что в жизни далеко не каждая задача имеет решение и продолжил думать. В голову полезли другие незваные мысли, о том, что кинотеатр на открытом воздухе, в принципе, не сможет притянуть к себе ни одна гильдия. Вот только за месяц построить киноаппарат, выварить кинопленку, найти актеров и снять фильм он не успеет. Жаль, очень жаль… Движущиеся картинки местных бы заинтересовали…

Движущиеся картинки… Движущиеся картинки… Движущиеся. Картинки.

Эврика!

Смертельная опасность обостряет сообразительность гораздо лучше голода.

За следующую неделю в Трамаане, столице герцогства, произошло несколько небольших происшествий, которые остались неизвестными большинству.

У госпожи Фарсакин украли новую белую шелковую простыню. Нахалы унесли ее с веревки, где несчастная простыня сохла после стирки. Хотя средних лет вдова предпочла бы, чтобы воры попытались похитить простыню прямо из постели, прямо из-под пухлого и теплого тела, давно не знавшего мужской ласки. А то и — в этом месте госпожа Фарзакин мечтательно жмурилась — сделали бы еще что-нибудь нехорошее…

Пожилой маг, живший в скромной — всего в три этажа — башне в квартале Механиков, поутру недосчитался одного магического светильника белого света. Светильник висел над дверью и кто был тем наглецом, что не побоялся гнева волшебника, а также на кой ему понадобилась дешевая поделка, доступная любому более-менее обеспеченному горожанину — так и осталось неизвестным. Маг проклял злосчастного похитителя, но, так как старик принадлежал к Ордену Огня, а не Жизни, то его слова остались пустым сотрясением воздуха.

Третье похищение — набора красок для тканей, которые уважаемый член Гильдии красильщиков оставил на пять минут у двери в мастерскую — чуть было не стало последним для таинственного вора. Два не менее уважаемых члена Гильдии воров, чьей задачей собственно и было следить за тем, чтобы никто не нарушал монополию Гильдии, как раз в этот момент проходили по улице Зеленых Рук и увидели, как набор красок покидает крыльцо отнюдь не по собственной воле. Они молча кинулись к похитителю, но тот был настороже и вовремя рванул с места, пряча добычу за пазуху. Воры немного погоняли его по улицам, но верткий похититель сумел-таки оторваться от них. Будь там что-то ценнее, чем краски — ему пришлось бы туго, а так даже сам красильщик был не в претензии к уважаемой Гильдии.

У рыбака Калланта кто-то стащил нож. Самое главное — кому он мог понадобиться, старый, сточенный? Ребята, что ли побаловались? Вот озорники…

Кожевеннику Максамату в один из дней повезло больше, чем красильщику: его мало того, что не грабили, так еще и пришлый тиссемли напросился помочь разгрузить тюки с кожей за охапку ненужных кожаных лоскутов и обрезков, которые господин Максамат и так собирался выбросить. А так — тройная прибыль. И самому мусор выбрасывать не нужно и разгрузка прошла за бесплатно, да еще и веселое зрелище досталось, когда неосторожного тиссемли подстерегла Гильдия грузчиком. Сильно не били, так попинали ногами, но все равно весело. Да и ругаться с господином Максаматом из-за нарушения условий не стали. Так что, считай, четверная прибыль. Повезло, что и говорить.

Неделя в Мааре — как и во всем мире — длилась целых десять дней, ровно четверть месяца, почему и называлась — четвертина. Последний день каждой четвертины был днем отдыха, ярмарок и всяческих увеселений. На огромной рыночной площади, на которой при желании мог бы разместиться и городок поменьше — а уж любая деревушка и вовсе безо всяческого труда — в этот день вырастали как разноцветные грибы шатры торговцев, купцов, менял, гадателей, магов и «веселых девиц», то тут то там строились пахнущие свежим деревом помосты для артистов, циркачей, сказителей и фокусников.

Господин Паллатан нисколько не удивился, когда его старый шатер, выгоревший за время службы до цвета грязного снега, взял в аренду на неделю молодой человек, судя по выговору — типичный тиссемли. Почему бы тиссемли и не быть членом одной из Гильдий? Кто сказал, что это невозможно? Хотя душа у господина Паллатана к сделке и не лежала. Одежда юнца, хоть и пахла свежей краской, но была в заплатах и явно куплена на блошином рынке. Заплатил он «завтрашними монетами» — то есть попросту долговой распиской. Да и Гильдия, к которой он принадлежал была незнакомой.

— Гильдия Теней… — задумчиво покатала название на языке господин Паллатан, — Чего только не придумают…

Нездешний, явно. Все местные Гильдии господин Паллатан знал. А что там в других городах творится — кому это интересно.

Если бы не блеснувший на запястье подозрительного юноши браслет магического обещания, пожалуй, сделка бы не состоялась. Но к носящим такой браслет обычно относились как к бежавшим из тюрьмы жертвам самодурства властей. То есть, помогали по мере возможностей. Если эта помощь, конечно, была не в убыток. И не трудной. И настроение было хорошее. И погода — тоже…

Наблюдающие от Гильдий уличных актеров, марионеточников, сказителей, гадалок искоса наблюдали за тем, как юнец-тиссемли устанавливал шатер в отдаленном углу рынка. Цвета его одежды — темно-бурый, с желтыми полосами — ни одной из гильдий не принадлежали, но мало ли мошенников, которые оденутся в чужие цвета, а сами начинают влезать в участок, на котором плодотворно трудятся уличные артисты или сказители. Мол, если знака Гильдии нет, так и никто не догадается…

Незнакомец кое-как установил шатер и скрылся внутри. Но перед этим, на плохо оструганной палке установил грубо вырезанный из куска кожи знак своей гильдии: силуэт человеческой фигуры, растопырившей во все стороны руки и ноги.

«Ничего, — одновременно подумали наблюдающие — посмотрим, что ты будешь показывать…»

А то, что тиссемли решил порадовать уважаемых продавцов и покупателей каким-то зрелищем, понять было легко.

— Жители славного Трамаана! Слушайте и не говорите потом, что вы не слышали! Тот, кто не пожалеет своих ног, чтобы подойти сюда, и пары каппи, тот уж точно не пожалеет времени на то, чтобы насладиться удивительным и необычным зрелищем! Подходите! Подходите и смотрите!

Народ не рвался, проходил мимо, бросая взгляд на тиссемли, орущего в кожаный рупор — спасибо доброму кожевеннику — но внутрь шатра заходить не спешил. Местные жители не были склонны бежать, роняя тапки, ко всему необычному. Но Виктор не отчаивался: он был уверен в своей задумке. Ничего, кроме уверенности, у него все равно не осталось: других способов заработать золото он не видел.

— Жители славного Трамаана! Слушайте и не говорите потом…!

Виктор кричал и кричал, отмечая, что народ начал заинтересовываться. То один бросал короткий взгляд в его сторону и чуть приостанавливал шаг, то другой останавливался в отдалении и, якобы решив передохнуть, с любопытством наблюдал за происходящим. Кучка босоногих мальчишек уже давно была бы внутри шатра, если бы у них была хотя бы одна медная монетка на всех.

— Жители славного Трамаана!

Виктор оценил количество любопытствующих — набралось уже с десяток — и решил начинать.

— Проходите внутрь шатра! Всего за пару каппи вы увидите необычное зрелище, которое представит!

Язык уже начал заплетаться. А ему сегодня еще болтать и болтать…

Вошедшие внутрь озирались. Обычно все зрелища на ярмарке проходили на помостах, а тут — шатер. Необычно. А значит — настораживает.

Шатер был перегорожен пополам натянутой белой простыней, в которой вдова Фарсакин ни за что не узнала бы свое имущество: клейма были срезаны, а края выкрашены темной краской, образуя рамку.

Виктор выставил перед экраном наполненную дорожной пылью — обычай такой — плоскую глиняную чашу — если удачно повернуть, то совсем не видно отбитой ручки — и нырнул на свое место. Местные жители не имели обыкновения платить за зрелище ДО самого зрелища. Потом, когда посмотрят, да убедятся, что им понравилось… Хоть бы понравилось.

Ну, с богом. С каким-нибудь.

Виктор вздохнул и перекрестился.

«Не бывает атеистов в окопах под огнем…» — тихо пропел он.

Зрители заинтересовались: белый экран осветился изнутри, став светящимся проямоугольником.

Зазвенели невидимые колокольчики, в прошлой жизни были подобранными у кабака горлышками от бутылок.

— Давным-давно, так давно, что даже старики не помнят, когда это было, в одном городе…

Народ синхронно вздрогнул: на экране неожиданно появились черные силуэты домов с узнаваемыми очертаниями крыш и окон.

В Мааре, и, наверное, во всем этом мире, не знали театра теней.

— …жил-был господин Ланкатуур.

Кто-то хихинул: тут же возникший силуэт помянутого господина был несколько карикатурен.

— …он любил погулять по городу туда… сюда…

Силуэт, помахивая руками и ногами, прошелся к краю экрана и, быстро развернувшись, зашагал обратно.

— …и после его прогулок честные граждане обнаруживали, что их деньги отправились погулять вместе с господином Ланкатууром.

Послышался тихий смех: кто-то сумел переварить услышанное и сообразить, кем был господин Ланкатуур.

Виктор выдохнул и задвигал фигуркой.

История продолжалась.

Народ тихо хихикал, входил и выходил, но историю Ланкатуура, вора и обманщика, слушал с интересом. Виктор не прогадал: истории о таких трикстерах всегда популярны в народе. Осталось только определить степень этой популярности. Дотянет ли она до золота…

Господин Ланкатуур прогулялся по городу, обманул жадного купца, продав тому его же собственных коней, мимоходом соблазнил дочку начальника стражи и обвел вокруг пальца двух стражников, посланных на его поиски. А сейчас мошенник решил поднять планку и поспорил, что похитит любимого коня самого губернатора.

В этом месте экран погас.

Загудевшие зрители не кричали «Сапожник!» только потому, что не знали о таком обычае. А также потому, что точно знали — Виктор не сапожник, он из другой Гильдии.

— Добрые зрители! — вышел из-за потухшего экрана Виктор, — Я приношу самые глубочайшие извинения, но что-то случилось со светильником. Как только я его исправлю — тут же все начнется заново. Еще раз прошу прощения. Можете размять ноги и облегчить кому чего давит.

Народ захихикал — шутка немудреная, так и народ юмористами не избалован — и потихоньку вышел наружу.

Худой, как палка человек в одежде, не позволяющей сразу понять, кто он такой, замешкался на выходе, обернулся и подмигнул Виктору, пробарабанив тремя пальцами правой руки по ладони левой.

Черт.

Хорошо, что он, размышляя о способах зарабатывания денег, не вспомнил о традициях наперсточников. Во-первых, этот сравнительно честный способ отъема лишних денег у населения здесь был прекрасно известен, под названием «три черепка», во-вторых, Гильдия мошенников тоже не дремала. О чем ему сейчас и напомнил наблюдатель от Гильдии. Мол, представление забавное, но обманывать здесь можем только мы, не забывай.

Хорошо еще, что за господина Ланкатуура не обиделся…

Виктор вытер дрожащей ладонью пот со лба и ожесточенно начал расчесывать запястье. После того, как он появился в этом мире, на него периодически начала нападать какая-то нервная почесуха — запястья чесались просто страшно. Видимо, какой-то побочный эффект от перенесения в этот мир, так как, по слухам, многие тиссемли жаловались на нечто подобное.

Наверное, не стоило выпускать зрителей посреди представления — многие могли просто передумать возвращаться — однако у Виктора был немного другой расчет. Некоторые из зрителей могли, прогуливаясь, встретить знакомых, рассказать им о новом зрелище и пригласить посмотреть. Все больше шансов на деньги в конце представления… Кстати, о деньгах.

Виктор с надеждой взглянул в чашку под экраном. Увы, пока щедрость не поражала: на слое пыли лежала одна-единственная монета в одну каппи. Остается надеяться, что это не все, что он сможет заработать за сегодня: обычно зрители платили в конце выступления.

Виктор подобрал одинокую монету — местные жители не знали психологии и искренне полагали, что раз в чаше уже лежит монета, значит, свою можно и приберечь.

— Жители славного Трамаана! Те, кто уже видел удивительное зрелище — возвращайтесь! Те, кто не видел — подходите! Удивительное и необычное зрелище! Слушайте, и не говорите потом, что не слышали…

В первый день господин Ланкатуур, успешно укравший у губернатора и коня и сундук с деньгами и жену прямо из постели, принес Виктору двадцать одну каппи.

На второй день — сорок три.

На третий — пятьдесят девять.

На четвертый день за Виктором пришли.

— Прекратите! — услышал он грубый голос из-за экрана — Все вон! Вон!

Зрители зашумели, но почему-то не накостыляли грубияну и не выкинули его из шатра. Погасив светильник и выглянув, он понял в чем дело: вместе с тремя мужчинами в одеждах разных цветов и знаками гильдейских мастеров на груди, в шатер вломились четыре городских стражника с алебардами.

— Вот вы где, господин фальшивый актер! — обрадовался мастер Гильдии уличных актеров, — Вас уже неоднократно ловили на нарушении порядка, но теперь вы не отвертитесь, теперь-то я добьюсь того, чтобы вас упекли на каторги Южного Арманка!

Лицо Виктора загорелось, запястья зачесались, но он постарался держаться спокойно:

— Простите, уважаемый господин, а в чем вы меня обвиняете?

— Как это в чем?! Нарушение порядка! Не состоя в Гильдии, вы даете представление на улицах!

— Не на улицах, а на рынке. И вообще в шатре.

Сапог мастера взметнул пыль:

— Здесь нет подмостков и нет постоянного помещения. Значит, выступать здесь могут только члены Гильдии.

— Так я и не выступал, — вежливо ответил Виктор. Терять-то уже все равно нечего. Если он не сумеет оправдаться, то остаток жизни проведет в тюрьме. И то, что этот остаток будет длиной ровно до конца месяца — весьма слабое утешение.

Мастер осекся и начал багроветь:

— Всем известно, что вы тут выступаете! Весь рынок об этом знает!

— Скажите, когда вы сюда вошли, вы видели меня выступающим?

— Ты спрятался за эту тряпку!

— Тогда найдите человека, который бы видел меня выступавшим перед зрителями и я признаю свою вину.

Виктор мог не бояться того, что мастер и правда за небольшую сумму найдет такого человека, или же просто подкупит судей. Где-то в другом месте, но не во владениях Каргольда Безумного. Лжесвидетелей и неправедных судей он казнил таким извращенным способом, что никто до сих пор не мог точно ответить, каким именно. Все сходились только на том, что это нечто ужасное.

— Его правда, уважаемый господин, — качнул шлемом стражник, — Он всегда из-за тряпки выступал.

— Значит, — оттер обдумывающего ответ актера другой мастер, высокий худой старик из Гильдии сказителей, — ты рассказывал истории о гнусном воре и обманщике, давным-давно казненном в Ургаане…

Виктор взглянул на черную фигурку господина Ланкатуура, которую держал в руке. Сам лихой господин, казалось, был удивлен такими подробностями собственной биографии.

— Не рассказывал, а показывал, — выскочил вперед мастер марионеточников, — Ваша Гильдия следит за рассказами, а к тем историям, которые показывают, вы никакого отношения не имеете!

— Раз показывал — значит, актер! — опять влез мастер уличных актеров.

— Какой актер?! Что это за актер из-за тряпки?

Мастера вступили в перебранку, не обращая внимания на то, что стражники как-то странно оглядываются, ежатся, хмыкают и, сгорбившись, тихонько выбираются из шатра.

— Актер!

— Сказитель!

— Куклы!

— Куклы!

— Сказитель!

— Актер!

— Куклы!

Виктор спокойно стоял, помахивая господином Ланкатууром. В спор он не встревал, тем более, что к нему и не обращались.

— Куклы! — наконец затоптал в фигуральном смысле своих коллег мастер-марионеточник, — у него куклы, никто спорить не будет?

Палец мастера обвиняющее указал на черную фигурку.

— Раз куклы — значит, он нарушил НАШ порядок и должен заплатить НАМ. Согласны?

Сказитель махнул рукой — на самом деле, сказители могли только рассказывать, не прибегая к гриму, маскам, переодеваниям или иным актерским трюкам, а также не пользуясь куклами любых разновидностей.

Актер заворчал — он все-таки полагал, что Виктор — актер, но не мог это доказать словесно.

— Итак… — марионеточник обвел коллег взглядом и потер ладони, поворачиваясь к Виктору, — значит, вы нарушили наш порядок…

Короткий нарочитый кашель раздался из темного угла, в котором сидел незаметный человек в плаще с надвинутым на глаза глубоким капюшоном.

Мастера дружно оглянулись и окаменели.

Человек встал и неторопливо снял капюшон.

Все дружно поклонились.

— Герцог… — мертвым голосом прошептал актер.

Виктору тоже стало не по себе. Кто его, господина герцога, знает, кроме его собственной шизофрении? Может, он решил, что месяц уже истек?

— Господин герцог! — бросился в ноги тому марионеточник, — Справедливого суда!

— Кто обидел тебя?

— Этот человек. Он нарушил право Гильдии марионеточников…

Герцог Каргольд, не слушая марионеточника, подошел к мастерам. Внимательно посмотрел в глаза сказителю, отчего тот явственно задрожал.

— Этот человек, — сухо произнес герцог, — пользовался подручными средствами. Он — не сказитель.

Следующим взгляд светлых глаз проткнул актера:

— Никто не видел этого человека выступающим. Он — не актер.

Мастер-марионеточник подпрыгнул, вскакивая на ноги. И наткнулся на такой же безмятежный взгляд, нагоняющий дрожь:

— Никто не видел на представлении кукол этого человека. Он — не марионеточник.

— Но… — мастер подавился собственными словами.

Герцог несколько секунд посмотрел на него, но снизошел до объяснения:

— На представлении видели не кукол, а только лишь тени от них. Тени от кукол ваша гильдия не продает.

Герцог был серьезен, но Виктору почему-то казалось, что он смеется в голос.

— Н-но… Но… Гильдии, которая продает тени… Ее нет…

— Почему нет? Теперь есть.

Герцог подошел к Виктору:

— С сегодняшнего дня в моем государстве учреждается Гильдия теней. И, если я не ошибаюсь…

Он оглянулся, но никто не посмел сказать ему об ошибке.

— …здесь находится мастер этой Гильдии.

Остальные мастера оцепенели от появления такого коллеги. Даже Виктор обомлел. Он рассчитывал заработать денег под флагом несуществующей Гильдии, пока остальные будут спорить, к чьей зоне деятельности относится театр теней. Но что герцогу придет в голову узаконить эту Гильдию…

— Таково, — закончил герцог, — мое решение. Я вас не задерживаю.

Через пять секунд после завуалированной фразы «Все вон», в шатре остался только герцог и Виктор.

Каргольд подошел к экрану и качнул носком сапога чашу с пылью и монетами.

— Неплохой способ доставать деньги из пыли, — заключил он, — продавая тени от кукол.

Виктор вспомнил. Здесь была сказка о продаже тени от, кажется яблок, за которую платили звоном от денег. А он сумел получить за тень настоящие деньги. Так вот почему герцог смеялся про себя.

— Сколько ты сумел получить за три дня?

— Сто семнадцать каппи, господин.

Виктор старался питаться на две каппи в день.

— Я думаю, — задумчиво произнес герцог, — к концу месяца ты соберешь достаточно монет, чтобы обменять их на одну золотую. То есть, добудешь золото из пыли…

В миску, взметнув пыль, упала тяжелая монета. Золотой галли.

— Мое желание выполнено.

Браслет желания расстегнулся и упал на землю, погасший и темный.

Через три недели из ворот Трамаана выезжала карета, в которой ехал молодой мастер Гильдии теней. Тиссемли по имени Виктор.

На шее у Виктора, в медальоне, как самый дорогой талисман были спрятаны три монетки. Две медные — найденная в пыли, которая натолкнула его на мысль и первая заработанная с помощью театра теней. И золотая: подарок герцога.

Нет, можно было, разумеется, продолжать выступления, собирая дождь из монет с помощью неунывающего господина Ланкатуура. Слухи о том, как молодой юноша посрамил мастеров трех Гильдий, а также о последовавшем вмешательстве герцога, быстро разнеслись по городу и всем стало интересно: что же за выступления такие дает эта самая Гильдия теней? Так что к концу месяца Виктор сумел собрать не одну, а две золотые монеты. Не считая той, что досталась от Каргольда.

Можно было бы и остаться…

Но любая новинка скоро приестся и поток монет иссякнет. Нужны новые зрители, а для этого нужны гастроли. И второе…

Виктору не хотелось жить рядом с герцогом Каргольдом. Кто его знает, какая великолепная идея придет ему в голову следующей?

К черту, к черту…

Проехав мимо прислонившегося к стене человека в плаще, карета, покачиваясь, выбралась из города. Ей вслед смотрели из темноты глубокого капюшона светлые глаза герцога Каргольда.

Герцог улыбался.

Давно ему не было так весело.