Граф, Мак и Стром

Счастья давно нет

Девочка сидела на табурете, весело болтая ногами и изредка покашливая. Доктор Бражек, вытирая руки платком, повернулся к крестьянке, маме проказницы:

— Ну что ж… Ничего серьезного я не вижу. Легкая простуда. Жара нет, так что попоите ее малиной, одевайте потеплее… Купаться не пускайте.

— Спасибо, пан доктор, спасибо, — потупив глаза, женщина попыталась тихонько всунуть в руку доктора узелочек с десятком яиц, — Возьмите, не побрезгуйте. Свежие…

Доктор с легкой улыбкой отвел руку:

— Не стоит, Маркета. Вот съезжу сейчас в Тврдец, куплю снадобья, дам твоей Михалке, она запрыгает — вот тогда и отблагодаришь. А то и не понадобится: сама выздоровеет. Вон какая румяная.

— Дай вам Отец здоровья, пан доктор, дай вам Отец здоровья… Пошли, егоза.

Бражек с легкой улыбкой смотрел вслед маме с дочкой, пока за ними не закрылась дверь кабинета. После чего улыбка застыла неловкой гримасой, а движения рук, которые он продолжал протирать платком, стали дерганмыи и нервными.

«И сюда добралось, в нашу-то глушь… Циркачи, это все бродячие циркачи… Говорил я отцу Йохану — гнать их надо, гнать! Теперь остается бежать самому. Бежать».

Все симптому налицо. Легкий румянец продержится на лице девочки еще несколько дней. Потом он превратится в заливающую все тело красноту, порозовеют белки глаз, усилится кашель, затуманится разум, как у пьяного — и с этого момента девочка станет смертельно опасной для своих родных. Прежде, чем на теле начнут появляться гнойные язвы, и веселая девочка Михалка упадет от слабости и умрет, она успеет заразить множество народа.

А жара так и не появится, все верно. У заболевших Алой чумой жара не бывает никогда.

Доктор Бражек сгреб в сумку все, что могло ему пригодится: деньги, наиболее ценные ингредиенты, диплом Староварского университета, вышел из дома, стараясь не подавать вида, вскочил на свою рябую кобылу Весенку и ударил ее каблуками.

От Алой чумы нет лекарства. Девочка все равно обречена. Убить ее и сжечь тело крестьяне все равно не согласятся, глупые, темные люди. Значит…

Бежать. Бежать. Бежать.

В деревенских воротах, доктор, невольно прибавивший ход, чуть было не сбил незнакомца, который еле успел отпрыгнуть в сторону.

— Проклятые бродяги… — прошипел Бражек. От них все беды.

Бродяга, зябко кутавшийся в плащ, несмотря на летнюю погоду, задумчиво посмотрел вслед удалявшегося всадника, но ничего не сказал. Вообще никак не отреагировал. Поправил широкополую шляпу и зашагал вдоль по улице, обходя гусей и привольно развалившуюся в луже свинью Агнешки Диновар.

— Добрый день, — поприветствовал он оказавшегося рядом старика Мартина, — Не подскажет ли уважаемый пан усталому путнику, где в вашей замечательной деревне можно остановиться на ночь?

— Что тебе сказать, добрый путник… — оперся Мартин о клюку, — Малые Гнищи — деревенька маленькая, сам видишь, гостиниц для проезжающих не построено…

— Куда уж мне в гостиницу, — бледно улыбнулся незнакомец, — Мне бы место на лавке, чтобы самому лечь, да под лавкой, чтобы котомку положить. Нет, так и охапке сена буду рад, лишь бы крыша над головой, да дождь не мочи…

Оборвав речь, бродяга зашелся в приступе кашля.

— Ты, укуси меня гусь, совсем больной, добрый путник.

— Ни… Ничего страшного. Мой кашель никому не причинит вреда.

— Ну, если так… Попробуй постучаться в любую избу: народ у нас добрый, кто хочешь тебя приютит. Только вон туда не ходи: там доктор Ктибор Бражек живет, а он только что ускакал по делам. И вон туда не ходи: у Бозидара мякины на обмолоте не допросишься, задаром никого на постой не возьмет. И еще туда не ходи: у Вилема молодая жена только что родила, так он над ней и малышом трясется, больного и близко не подпустит. И к Джейрку тем более не ходи…

Во время этого перечисления незнакомец медленно обвел взглядом деревенские дома, сначала справа налево, а потом, все также медленно — слева направо. Как будто хотел запомнить их. Или выбирал что-то.

— …прошлым летом, когда Рехор ехал в город за новой бочкой для пива…

— Прошу прощения, уважаемый пан, а кто живет вон там?

Костлявый палец указал на один из домов, внешне ничем не отличавшегося от своих соседей.

— Там? Там можешь счастья попытать. Марек Бедарш — человек добрый, правда, сына Отец ему не дал, три дочки…

Витиевато поблагодарив, бродяга зашагал к дому Бедаршей, глухо кашляя на ходу.

Маркета Бедарш как раз доставала из печи горшок с тушеной капустой, когда в дверь постучали.

— Сейчас, сейчас! — прокричала она, толкнула в угол ухват и, вытирая руки фартуком, раскрыла входную дверь, — Добрый день, уважаемый пан.

— Добрый день, пани.

Женщина чуть посторонилась, но незнакомец не заметил приглашения и в дом не вошел.

— Не будет ли настолько добра уважаемая пани, что впустит в дом на постой бедного странника, которому негде переночевать? Возможно также, уважаемая пани окажется настолько добра, что угостит голодного странника тарелочкой каши?

— Входите, входите, добрый пан. Неужели мы не люди?

Коротко поклонившись, бродяга прошел в дом. Снял шляпу и плащи и повесил на крючках у двери. Сел на табурет.

— Как называть доброго пана? — спросила Маркета, накладывая капусту в глиняную миску.

— Люди называют меня Арностом, добрая пани.

Женщина искоса поглядывала на бродягу. Муж дома, кормил свиней, так что опасаться ей нечего. А раз так — отчего ж и не приветить несчастного человека?

Почему-то никак не удавалось понять, кто Арност такой. Потертая, местами залатанная одежда, какую мог носить любой: крестьянин, горожанин… Стоптанные сапоги могли бы принадлежать и горожанину и солдату и даже монаху.

Сам бродяга был худ, почти костляв. Впалые щеки, бледное лицо, как будто летний загар не приставал к нему, блеклые выцветшие глаза, острый, чуть крючковатый нос. Весь облик был каким-то смазанным, невзрачным. Даже возраст понять было трудно: иногда Арност выглядел молодым, почти юношей, стоило ему шевельнуться, как тени ложились по-другому, и бродяга становился похож на старика. Серые, как будто присыпанные пылью волосы тоже не помогали.

— Что слышно в мире, добрый пан?

Тонкие бледные губы чуть раздвинулись в улыбке:

— Прошлым летом, когда Рехор ехал в город за новой бочкой…

— Это я уже слышала, — засмеялась Маркета, — Старый Мартин, вижу, вам уже встретился. А вообще? Как здоровье нашего короля, да продлит Отец его годы, что в стране происходит?

— Его величество уже очень давно не присылал мне приглашений посидеть, выкурить трубочку-другую табаку за бутылочкой сливовки, так что… Насколько я знаю: Матиуш Третий жив, скорее всего и здоров. А в стране… По стране ходит Алая чума.

— Спаси нас Отец! Опять?

— Да. В Звенижече видели заболевших, да по дороге сюда я встретил бродячий цирк, в котором заболели акробат и клоун.

— Откуда ж ты шел, добрый пан?

— Из Звенижеча и иду…

— МАРКЕТА!!! — прогремел крик Марека, — Или сюда! Бегом!

— Прошу прощения, уважаемый пан, муж зовет.

Крестьянка убежала. Арност посмотрел ей в спину, взял ложку, но, вместо того, чтобы зачерпнуть остывающую перед ним капусту, прислушался.

Где-то в доме еле-еле слышно раздавался детский кашель.

Бродяга криво улыбнулся.

— Ты знаешь, ЧТО это значит?!

— Не пугай ребенка!

Марек, огромный плечистый парень, в белой рубахе с закатанными рукавами, подхватил испуганную дочку и поднес к лицу жены:

— Видишь? Видишь?!

— Да что, что мне видеть?!

— Вот здесь, на шейке — видишь, я спрашиваю?

Маркета присмотрелась. Действительно, на розовой кожице были видны маленькие бледные пятнышки, бегущие цепочкой вдоль сонной жилки. Совсем неприметные, не приглядишься — так и не заметишь…

— Что это?

— Это?! Это признак заразы! Я на войне повидал таких. У нашей дочки — Алая чума!

— Нет! — женщина прижала ладони ко рту, — Не может быть… Доктор Бражек сказал — простыла…

— Доктор Бражек?! Этот мерзавец, недостойный своего имени, сбежал из деревни!

Девочка робко кашлянула. Как будто отзываясь, послышался громкий надрывный кашель из-за двери. Марек замер:

— Кто это там?

— С-странник…

— Странник?!

Крестьянин схватил первое, что попалось под руку: огромные вилы, и влетел на кухню.

— Добрый день, уважаемый пан, — вежливо склонил голову Арност, тут же зашедшийся в очередном приступе кашля.

Горе и гнев — все это помутило разум Марека. Он забыл, что заразный чумной выглядит иначе, что признаки болезни проявляются только на третий день, сейчас он видел в бледном незнакомце воплощение пришедшей к ним в дом беды.

— Ты! — вытянул он руку, — Это ты принес заразу в мой дом! Убирайся!

— Твои обвинения, добрый пан, — хладнокровно произнес бродяга, — беспочвенны и обидны.

— Пошел вон! — крестьянин в ярости замахнулся вилами. Подбежавшая сзади дочка вцепилась в штанину отцу. Взгляд Арноста цепко оглядел девочку.

— Я уйду, добрый пан, — поднял он глаза, — и воспользуюсь гостеприимством в другом месте. Прошу прощения, добрая пани, что не успел по достоинству оценить твою капусту, уверен, она вкусна…

— ВОН!

Бродяга снял шляпу и плащ и вышел за дверь. Молча.

Марек бессильно опустился на скамью. Обхватил голову руками. Девочка, не понимавшая, что происходит, дернула его за рукав:

— Папа, не кричи. Дядя хороший…

Взревев, крестьянин, вскочил и бросился на улицу, без особой цели, просто, чтобы движением погасить горе, разгорающееся в груди. Распахнул дверь — и замер.

Бродяга, который просил ночлег и пищу, спокойно шагал к околице деревни.

Крестьянин мертво посмотрел ему вслед, пока странник не скрылся за деревьями, после чего повернулся и, деревянно шагая, прошел в дом. Подошел к столу. Рука слепо нашарила за пазухой тяжелый серебряный крест, Марек сжал его покрепче и дернул, срывая с шеи. Положил на стол и наклонился, нащупывая топор.

— Что ты делаешь? — испуганно спросила Маркета.

Лезвие топора впилось в крест, разрубая его на две неравные части.

— Что ты делаешь, Марек?!

— Не человек, — хрипло произнес муж, нарубая крест крупными кусками, — Это был не человек. К нам в дом приходила сама Алая чума.

— Спаси Отец…

— Нашу дочку он не спас. Но я не позволю этой твари разносить заразу и дальше.

С этими словами Марек подошел к сундуку и достал из него свою старую солдатскую пищаль.

Бродяга, называющий себя Арностом, неторопливо шагал по лесной дороге, уже где-то минутах в пяти ходьбы от деревни. Солнце садилось, нужно было подыскать место для ночлега.

— Стой, тварь!

Бродяга остановился и неторопливо оглянулся.

— Мы уже здоровались сегодня, добрый пан.

— Я не собираюсь желать тебе здоровье, порождение Тьмы!

— Ты думаешь? Сдается мне, ты меня с кем-то спутал.

Арност спокойно стоял, не обращая внимания на направленный ему в грудь ствол. Над пищалью вился тонкий дымок фитиля.

— Ты принес болезнь в нашу деревню!

— Ты ошибаешься, добрый пан.

— Ты — зло!

— Нет.

— Ты — Алая чума!

Грохнул выстрел. Взлетели птицы.

Постояв секунду, Марек уронил дымящуюся пищаль и подошел к упавшему телу.

Грудь Арноста была разворочена серебряной картечью, кровь почти не текла. Пустые глаза мертво смотрели в сереющее небо.

Крестьянин взял труп за ноги и потащил в лес.

Заразу нужно сжечь.

Давно уже погас в овраге огромный костер, в котором сгорело тело бродяги. Давно уже пришли братья Марека, Томаш и Лукаш, помогли закопать кострище и отвели полубезумного парня домой. Давно уже все стихло. Уже и ночь прошла.

Наступило утро.

Чуть шевельнулась кучка рыхлой земли. Скатилось несколько комочков — и все опять замерло. И снова задвигалось. Земля вспучилась и из нее показалась рука, с тонкими костлявыми пальцами. Они схватились за траву, рядом вынырнула вторая рука, помогая первой. Медленно-медленно из могилы вылез бродяга Арност, вчера застреленный и сожженный.

На груди — ни следа от выстрела, потрепанный плащ цел и невредим. Ни на бледном лице, ни на одежде — ни одного признака огня. Хотя, нет…

Левая пола плаща наполовину обгорела, охвачена черным полукругом.

Бродяга стряхнул со шляпы остатки земли и зашагал к дороге. Пока он шел, обгорелый край плаща побежал вниз, оставляя за собой нетронутую ткань. Несколько шагов, струйка дыма — и вот теперь уже точно никаких следов вчерашнего происшествия.

В Малых Гнищах больше никогда не видели бродягу, называвшего себя Арност. Кстати, эпидемия Алой чумы там тоже не начиналась: девочка Михалка проснулась наутро совершенно здоровой, страшные признаки болезни исчезли без следа. Наверное, простыла где-то…

Многие слышали о порождениях Тьмы, несущих в наш мир зло, несчастье и беды. И никто, никто не слышал о порождениях Света… Мало, слишком мало их на земле…

Стать порождением Света можно только добровольно. Совершенно точно зная, что отныне твоя судьба — постоянные скитания, что благодарности от людей ты не дождешься. А также зная, что сам ты не получишь того, что принесешь людям.

Ходят по свету вечно кашляющее Здоровье, испуганная Смелость, одинокая Любовь, невезучая Удача… Там, где они появляются, там пропадают болезни, исчезает злоба и недоверие, появляются дружба и доброта.

Говорят, когда-то было и Счастье. Но…