Гостинец из будущего

Глава 9. Реализатор Марьяж

Монорельсовый экспресс шел ровно и ходко. Сквозь прозрачные его стены видны были уносящиеся назад поля, лесозащитные полосы, пожухлые, как бы припорошенные пылью, придорожные кусты. Сверкали на солнце золотые маковки далеких церквей — уберегли, значит, люди-то, не дали погибнуть. Промелькивали деревеньки, застроенные двух- и трехэтажными особняками, деревянных домов уже не было. Напрочь исчезли железные дороги со всеми этими занюханными, облезлыми, прокопченными строениями, которые раньше в изобилии стояли вдоль путей.

Экспресс шел на десятиметровой высоте, проносясь порой над гладкими, широкими, сверкающими трассами, по которым мчались каплевидные бесшумные автомобили.

На каком-то отрезке за экспрессом увязалась летающая тарелка, на днище которой было коряво выведено пылающей желтой краской: «Не уверен — не обгоняй».

Из пассажиров кроме Игоря в вагоне имелись две женщины, пожилой панк с оранжевым гребнем на голове и пятеро ребятишек обоего пола. Ребятишки, примолкнув, смотрели стереовизор, на котором группа голых мужчин и женщин вытворяли черт-те что. Панк спал, привалившись к стене, женщины молотили о чем-то между собой. Хорошо же воспитание. Игорь избегал смотреть на экран, а потом пошел город, и он уже смотрел только на то, что открывалось перед глазами с десятиметровой высоты. А смотреть было на что, ибо эти утопающие в зелени белые дворцы были один другого краше. При каждом дворце обязательно имелся бассейн с прозрачной голубой водой. А впереди вырастал громадный разноэтажный город, расползшийся вширь на многие десятки километров. Огромный, причудливо застроенный город, в котором уже всё-всё изменилось. Попробуй-ка найти здесь улицу Первонепечатников.

Игорь вынул из кармана бумажник, почувствовал вдруг на себе чей-то взгляд и повернул голову. На него, не отрываясь, смотрел пожилой панк. Глаза у панка были мутные и какие-то безразличные. И был он не таким уж старым, как казался, поскольку морщины его были искусно нарисованы и подретушированы косметикой, придавая им естественный вид. Усмехнувшись, Игорь демонстративно извлек из бумажника радужную сиреневую купюру. У панка правая бровь полезла вверх, наверное это была очень крупная купюра.

Экспресс, снижая скорость, въехал в высокий и длинный полутемный зал и здесь остановился. Игорь вышел, купил жетон в метро (сдачи ему выдали столько, что карман распух), спустился под землю на быстром бесшумном эскалаторе. Станция метро была белая и какая-то зализанная — все углы были аккуратно скруглены. Кажущиеся каменными стены пружинили. Подкативший электропоезд имел совершенно несерьезный вид, так как был сплошь разрисован разноцветной рекламой. Внутри вагона, кстати весьма комфортабельного, рекламы было еще больше.

Игорь заметил, что панк вошел в этот же вагон. Он, с гребнем, был тут не один. Мода у них, что ли, была на яркие гребни. У большинства панков рожи были изборождены нарисованными морщинами. Истинных старцев было мало, по-видимому у них был свой мир, свой транспорт. Особенно изгалялся над собою молодняк. Много было бритых наголо, а на лысинах красовалось невесть что: пигментные пятна, панцирные узоры, складки, воровская тематика (надо же, дожило!), похабные картинки, шокирующие тексты, написанные с ошибками. В глазах рябило.

Юнец со смачной рисованной язвой на бритом черепе лениво подсказал, с какой станции и как ловчее добраться до Непечатников.

На нужной станции Игорь вышел. Вслед за ним вышли пятеро панков, и среди них был тот, с экспресса. Они шли вроде бы врозь, но ощущалось, что они не впервые в одной компании.

Народу в метро толклось много, видно это мешало панкам начать действовать. И всё из-за тугого кошелька. Другой причины не было. Ну-ну, ребятки, давай, дерзай, подумал Игорь.

Он нарочно шел вперевалочку, не убыстряя шаг. Специально обернулся и подмигнул панку с экспресса — я, мол, всё вижу. Уж это-то могло бы их как-то насторожить, не хотелось увечить потомков, пусть даже потомки эти были не из лучших. Но нет, шлёпали сзади. Вместе поднялись наверх, нырнули в людской поток, который у входа в метро был особенно густ. Здесь панки, не обладающие циклопической силой Игоря, подотстали.

Он думал — всё уже, отвяжутся, но через квартал панки, перешедшие на бег, догнали его. Догнать догнали, однако пока трогать не стали, а пристроились сзади шагах в десяти. Их, кстати, уже было семеро. Быстро же они размножаются.

Район здесь был старый, и хотя дома были отреставрированы, росту им это не прибавило. Семь, максимум восемь этажей. Улицы были узкие, и прохожие уже не ходили здесь толпами.

А вот, между прочим, и она, родимая. Улица Первонепечатников. Игорь вышел на нее из переулка весьма неожиданно для себя, казалось, что еще нужно идти и идти. На доме напротив помимо названия улицы красовался крупный номер 35.

Игорь с теплотой вспомнил толкового юнца с язвой на лысине, и тут на голову ему с силой опустилась стальная труба.

Труба эта, много лет служившая опорой для большого куста калины, хоть и проржавела изнутри, но была достаточно крепкой. Однако защищающий голову энергокаркас был много крепче. Труба разлетелась на несколько кусков.

— Он, — сказали сзади.

Игорь обернулся с блуждающей улыбкой.

Панк, тот, что ударил, смотрел на него большими глазами. Тот, что с экспресса, уже вынул из недр своей широкой блузы ребристый бластер, остальные тоже вытаскивали оружие. Похоже, это было не ограбление.

— По точкам, — скомандовал панк с экспресса.

Тотчас в каркас, в район солнечного сплетения и третьего глаза, вонзились ослепляюще белые молнии. Каркас отразил их, убийственно точно поразив ими же стрелявших. Этакий убийственно точный рикошет. В живых остался лишь панк с обломком трубы в руке. Он стоял ближе всех, но в стороне, поэтому молнии его не задели.

— Кто нанимал? — спросил Игорь. — Фраст?

Панк молчал.

— Люпис? Тяпус?

Панк судорожно закивал.

— Ладно, иди, — сказал Игорь.

Панк бочком-бочком пошел в переулок.

Игорь свистнул, и он дунул что есть мочи.

Всё происшедшее не заняло и минуты. Свидетелей было немного, все они, опустив глаза, старались побыстрее прошмыгнуть мимо…

В подвале дома номер 13 его ждал транспортировщик. Как и положено — в подпространстве…

Вновь за окнами была серая муть, а в секторе «Местонахождение», отсчитывая годы, мелькали цифры.

Корнелий оставлял транспортировщики в местах стоянки капсулы, это ясно. Люпис с Тяпусом, спускаясь за капсулой по хронроследу, на каждой стоянке, не мудрствуя лукаво, нанимали подонков для расправы с ним, Игорем. Авось где-нибудь да получится. Это теперь тоже ясно. Понятно, что делалось это по указке Фраста.

Ох уж этот Фраст, мимо которого, похоже, проскочить было невозможно. Игорь его не боялся, просто не хотелось пачкаться. По рассказам Вектора Фраст был существом омерзительным. Омерзительным не в смысле внешности, тут как раз всё было наоборот, внешность у Фраста была самая располагающая, этакий миляга лет сорока с посеребренными висками, а в смысле внутреннего содержания. Внутри у Фраста была бездонная смердящая хлябь.

Транспортировщик внезапно остановился.

«Разрыв в хроноплазме, — сказал Вектор. — Это Фраст».

Цифры в секторе стояли на отметке «2499 год, 7 месяц, 11 число, 10 часов 32 минуты по Гринвичу».

Отдел был непривычно пуст — все уехали на похороны Скоробогатова. За главного, но без права подписи и принятия кардинальных решений, остался непосредственный начальник Кибиткиной майор Шацкий.

Первым делом Маша позвонила в управление МВД своему хорошему знакомому капитану Реутову и попросила снять охрану с квартиры некоего Золотухина Анатолия Геннадьевича (ФИО Толяна). Реутов немедленно обещал помочь, вслед за чем начал прямо по телефону приволакиваться. Ну такой ловелас, такой ловелас. Маша, смеясь, сказала, что ей некогда, и положила трубку.

Разговор с Шацким был у нее вторым делом, мы же тем временем вернемся к событиям печальным…

Кортеж из пяти черных иномарок подкатил к ….му кладбищу. Нелюбин забрал у Веры урну с прахом, после чего маленькая процессия вдоль могил по асфальтовой дорожке направилась к погребальной стене-колумбарию.

Никто не обратил внимания на двух мужчин, одного с широким, другого с длинным лицом, которые стояли в отдалении у могилы некоего купца с могучим надгробьем из черного гранита. Мужчины эти, появившиеся совсем недавно, к колумбарию подходить не стали, их смутил выставленный для охраны милиционер.

Шагов за двадцать до стены Нелюбин передал фарфоровую вазочку-урну Ларину, и теперь уже тот понес ее к распахнутой нише. Ниша располагалась в выгодном месте — на уровне груди.

Всё наверняка делалось не так, как положено, не было ни сонмища провожающих, ни венков, ни взвода автоматчиков для прощального залпа, но ведь и могилы не было, и покойника пришлось силком заталкивать в печь. Ситуация была нестандартная, поэтому руководство отдела решило сам факт погребения не выпячивать, а произвести его узким кругом. Поминки же должны были пройти обычным порядком.

Вот Ларин поднял урну, чтобы поставить её в нишу. Офицеры встали смирно, милиционер давно уже стоял вытянувшись, отдавая честь.

Итак, Ларин поднял вазочку. В тот же миг в воздухе мелькнуло что-то черное, ударив по хрупкому фарфору. Вазочка разлетелась вдребезги, а всех рядом стоящих обдало мелким пеплом. Одному из офицеров фарфоровая крошка попала в глаз, он тотчас закрыл его платком. Другому в щеку впился фарфоровый осколок. Ларин, что удивительно, не пострадал, но всё лицо его было перепачкано.

Маленький Костя, готовясь зареветь, поднял глаза на мать. Та провела рукой по щеке, посмотрела на измазанную ладонь и, страшно побледнев, повалилась на асфальт. Стоявший сзади офицер едва успел подхватить её. Костя заплакал.

Вслед за этим Нелюбин сделал знак стоявшим неподалеку и всё видевшим рабочим, что нишу можно замуровывать. Те молчком, зная, что язык тут лучше не распускать, занялись делом.

Уже потом, умываясь под краном, Ларин спросил Нелюбина:

— Что это было?

Тот пожал плечами, а офицер, которому колючая крупинка попала в глаз (кстати, она уже вышла со слезами, а глаз был воспаленно-красный), уверенно сказал:

— Черная палка.

Вера этого не слышала. Она, умывшись первой, сидела с Костей в машине…

Толян из-под арки наблюдал за собственным подъездом. Мария, конечно, была девица что надо, но лучше было перебдеть. Кто его знает, ведь и у чекистов бывают промашки. Пойдешь, понимаешь ли, напролом в свою квартиру, а там менты. Ждут, родимые, чтобы, стало быть, белые рученьки выкрутить.

К подъезду подкатила милицейская «Лада», из неё выбрался брюхатый сержант Самсонов и вперевалочку направился к подъезду. В дверях он мельком оглянулся на Толяна, махнул рукой — давай, мол, за мной.

Самсонова Толян знал неплохо, раз даже вместе выпивали, и поэтому не стал долго раздумывать.

Боже, что они сделали с хваленой стальной дверью. Они её вывернули вместе с косяком и кирпичами и прислонили к стене. Это что же — квартира почти что сутки была нараспашку?

Ах, вот оно что. В коридоре на паласе сидел огромный черно-желтый пес, немецкая овчарка, и, раздувая ноздри, молча смотрел на Толяна. Гавкать не гавкал, потому что Толян был еще за пределами охраняемой территории.

Самсонов топал ботинищами по коврам и баском переговаривался с кем-то. Ему отвечал несолидный тенорок.

— Эй, — позвал Толян. — Кобеля уберите.

В коридор вышел Самсонов с маленьким тощеньким но при пушке ментом.

— Можешь проверить, всё в целости и сохранности, — сказал Самсонов и кивнул тощенькому — пошли, мол.

— За мной, Тарзан, — приказал тощенький, выходя первым.

Тарзан последовал вслед за ним. Проходя мимо Толяна, он коротко и мощно гавкнул, как бы говоря: цыц тут у меня. Толян отступил к лестнице.

— Да не боись, — посмеиваясь, сказал вышедший на лестничную площадку Самсонов. — Не укусит.

И последовал дальше, ничего больше не говоря.

— Эй, — сказал вдогонку Толян. — А дверь?

— Это к пожарным, — бросил в ответ сержант.

Щас тебе пожарные раскошелятся. У них в кармане вошь на аркане. Пришлось звонить ребятишкам из фирмы «Мастер», те пообещали сей же минут приехать с материалом и инструментом.

Тем временем подошли Шепталов, Ремизова и Буханкин. Антон тут же поставил в коридоре стул и уселся на него с дипломатом на коленях. По случайности он выбрал то место, где сидел Тарзан.

Между прочим, Самсонов не соврал — всё в квартире было в целостности и сохранности, даже золотая цепь как лежала себе на журнальном столике, так и осталась лежать. Спиртное было не тронуто, дорогая жратва тоже, долларовый энзэ в размере миллиона трехсот тысяч долларов (эти деньги держались в доме на всякий случай, основная сумма хранилась в одном западном банке) по-прежнему находился в стенном тайнике. Ай да милиция, ай да орлы-молодцы, всё уберегли.

Пожарники тоже были орлы — от пожара пострадала лишь игровая комната. Всё там, побывавшее в огне и залитое пеной, пришло в полную негодность, но главное, что квартира была спасена.

И еще хорошо, что дверь не спёрли. Это, надо сказать, повезло.

Вскоре прибыли ребятишки из «Мастера» и за триста долларов живенько установили дверь, укрепили её как положено, чтобы впредь ни одна сволочь не выломала, поставили кирпичи на суперцемент, замазали щели, закрасили поверху.

Вслед за этим Толян вызвал ребятишек из другой фирмы, и те за двести долларов быстренько привели в идеальный вид игровую комнату.

Живи не хочу, никакой тебе суеты, знай только отстегивай зелененькие.

По поводу счастливого разрешения всех проблем была открыта и выпита бутылка шампанского. После шампанского разыгрался аппетит, все вдруг вспомнили, что давненько на зуб ничего не попадало. Был шустренько накрыт стол с грибками, икрой, бужениной. К этому как нельзя более подошла водка из холодильника — вчера еще Буханкин засунул туда три бутылки на охлаждение. И пошла-поехала веселуха с музычкой, с песнями, с шумом и гамом.

Надо сказать, что Антон, как обычно, в общем загуле не участвовал, не тянуло. Мясо с грибами съел исправно, так же исправно смолотил два вкуснющих бутерброда с маслом и красной икрой, запив сладким чаем, после чего ушел с кухни в гостиную. Как-то неудобно ему было за своих друзей, которые могут вот так запросто среди бела дня взять вдруг, да начать наливать глаза. Невзирая на то, что время-то еще рабочее. И прохожие в окна пялятся.

За всем за этим из сопредельного пространства наблюдал Марьяж. Наблюдал и ждал своего часа. Чтобы применить контрмеры, нужно было бы выйти на физический план, а делать этого пока не хотелось. Присутствующие знали его в лицо, и этот хмырь, который стрелял без промаха, непременно побежал бы за пистолетом. Вот ежели только затаиться где-нибудь на навесных шкафах, там никто не разглядит, и оттуда внушать установки. Чтоб у толстого, у Толяна, скажем, сосуды лопнули, а у девки, у Ремизовой, чтоб водка не в то горло полилась, а у стрелка этого, у пулялы, у Шепталова, чтоб пупок развязался и всё наружу повылазило, а Буханкин чтоб просто взял да помер. Но нет, это было бы слишком просто.

Месть должна была быть изощренной, протяженной во времени, чтобы всё не закончилось быстрой смертью.

Как сладостно было поставить завершающую точку — разбить урну с прахом, но ведь покойнику-то от этого было ни холодно, ни жарко. Это был просто логический финал, когда всё плохое заканчивается убийственно плохо. Такое действие тоже имело право на существование, утверждая иррациональность мира, но оно не было местью.

Поэтому Марьяж ждал.

Вскоре пуляла Шепталов ушел в гостиную, и у Марьяжа возникло жгучее желание сделать его импотентом. Обрезать, так сказать, все узелки, завязываемые между ним и еще одной пулялой — Кибиткиной, которую, вкупе с матерью и дитем Поповыми, сейчас пасли коллеги Люпис и Тяпус.

Однако Шепталов, почувствовав нависшую над ним опасность, насторожился, вытащил из дипломата ПСС и начал обшаривать глазами углы. Вот нюх у чекиста, а? Марьяж решил не рисковать и вернулся к пирующим на кухню.

А там уже шел разговор про жизнь, и как-то незаметно разговор этот перетекал в разговор о деньгах, ибо что есть жизнь без денег? Глупость, гибель. Зато если ты при деньгах, то ты туз.

— Вот ты, Толянчик, туз, — сказала Зинаида Ремизова, — А мы с Васькой — чихня на постном масле.

Буханкин утвердительно кивнул.

— Ты, Толянчик, нас потерпишь-потерпишь, да и дашь пинка под зад, — продолжала Ремизова. — Куда нам? На помойку? Э-э, нет. Давай-ка мы лучше вот что сделаем. Сведи-ка ты нас с такой компанией, где в карты на бабки играют. Ссуди нам энную сумму, утром вернем. И сами с наваром останемся. Что мы как прихлебалы какие-то?

— Продуете, — уверенно сказал Толян. — Сейчас такие спецы пошли, не башка — компьютер. Продуете. А вот в рулетку можно попробовать. Новичкам, говорят, везет.

— Мы и в рулетку могём, — заметил Буханкин. — В рулетку даже лучше.

— Есть система, — сказала Ремизова и подмигнула Толяну. — Дело верное. Когда еще на «панаме» наработаешь. Бабки-то сейчас нужны.

Короче, Толян клюнул, и где-то около пяти вечера они вывалили на улицу. Именно что не вышли, а вывалили, ибо шедший следом за Ремизовой и Буханкиным Толян споткнулся на пороге и вместе с сожителями, смяв их, выпал из подъезда.

Проходивший мимо бизнесмен Гога Ревадзе сказал уважительно: «Гуляем, дарагой?», — и отдал Толяну честь. Бывало, что и сам он вот так же терял равновесие. Они, бизнесмены, знали друг дружку, как облупленных.

Вышедший из подъезда Антон недобро посмотрел на Гогу, и тот, наглый, как паровоз, отчего-то вдруг смешался.

Присутствующий при сём Марьяж потихоньку хихикал. Именно он, высунувшись из своего тайного пространства, сделал подножку Толяну. Любил он эту кутерьму, эту неразбериху, эту катавасию. Именно он шепнул на ухо Гоге «зарэжу». Как раз в тот момент, когда Антон угрюмо посмотрел на Гогу. Сыграл, так сказать, роль внутреннего голоса.

Ревадзе сделал гордое лицо и удалился стремительным шагом.

Антон помог Толяну подняться. Ох и тяжел же был парниша. Ремизова с Буханкиным, несколько помятые, встали сами…

В казино в затрапезном и пьяном виде не пускали, но был еще один вход, о котором знали только свои, куда уверенно направился Толян. Здесь, в недрах сверкающего здания, имелись залы с рулеткой, а также комнаты для любителей картишек. Сюда допускались лишь свои, кого знали в лицо, поскольку именно здесь крутились основные капиталы. И требования к трезвости тут не были такими драконовскими. Напротив, пребывание в пьяном виде даже приветствовалось, ибо в пьяном угаре кураж особенно силен. Что же касается смокинга с бабочкой либо костюма с бабочкой, то что за оттяжка при галстуке, который напоминает о намыленной веревке? Главное, чтобы кошелек был при себе. И желательно покруглее.

Толяна, который бросил: «Эти папурики-бабурики со мной», — пропустили беспрепятственно, Ремизову с Буханкиным тоже, а вот Антона остановили. Уж больно взгляд у него был честный. Честный и революционный, горящий, как у Павки Корчагина.

Два мордоворота на входе лениво велели открыть дипломат. Антон, пожав плечами, открыл, вынул оттуда СПП и наставил одному из них в брюхо. Сделал он это настолько быстро, что мордовороты не успели и пальцем пошевелить.

— Шутник, — сказал тот, кому пистолет смотрел в живот.

— Не положено, — пробасил другой.

Антон немедленно перевел СПП на него.

— Под вашу ответственность, кореш, — сказал первый мордоворот уже более любезно. — Я вижу, вы не под кайфом. В порядке исключения. Не горячитесь, прошу вас.

После чего оба посторонились, пропуская Шепталова, который на ходу убрал СПП в дипломат.

В уютном зале с объемными обоями, освещенном настенными светильниками, кроме стола с рулеткой имелись еще несколько столов с выпивкой и закуской. Здесь курили, но вентиляция была настолько хороша, что дым мгновенно вытягивался. Присутствующих при этом овевал легкий ветерок.

В зале было человек пятнадцать — худых и пузатых, пузатых больше. Все были одеты достаточно просто, все уже были выпивши. Едва в зал вошел Антон с дипломатом, к нему из соседнего помещения бегом направились трое в джинсах и майках, загорелых, с внушительными бицепсами, с разноцветной татуировкой на плечах.

— Стоп, — сказал Толян спокойно. — Это мой гость из Аджарии. Лучше его не злить.

Тройка затормозила в паре метрах от Антона, а один из седых пузанов, по кличке Мефодий, важно изрек:

— Твой гость — мой гость. Отвязка, братва.

Троица вернулась в свою комнату.

Минут десять Ремизова с Буханкиным наблюдали за игрой, потом Зинаида попросила у Толяна деньги. Тот выдал ей тысячу долларов. С собой он на всякий случай прихватил сорок тысяч — уж играть, так играть.

Всякий на месте Антона принялся бы на халяву опустошать заставленный яствами стол и курить дорогие сигареты, но он, непьющий и некурящий, страдающий в душе от того, что приходится проводить время с контрой, стоял и смотрел, как крутится колесо и как шарик, пометавшись в противофазе, занимает свою лунку.

Новеньким фантастически везло. Уже через полчаса при весьма крупных ставках Ремизова с Буханкиным имели в своем активе пятьдесят тысяч долларов. Даже Антона, который поневоле болел за своих, распирало от гордости. Гордость эта, кстати, была особого рода, она была замешана на чувстве удовлетворения от того, что свои, черт с ними, что они фарцовщики, обчищают сказочно богатых паханов. И тем это было неприятно, ибо фарт всегда был их уделом. Деньги что? Деньги тлен. Главное — фарт, везуха.

Следует, однако, внести ясность в происходящее. Система у Ремизовой с Буханкиным конечно же была, и именно она на старте начала приносить плоды, но нипочем бы нашим фарцовщикам не удалось выиграть и десяти тысяч, не вмешайся в игру Марьяж, у которого был свой интерес. Нырнув под стол и выйдя там на физический план, он оттуда руководил колесом и шариком, заставляя выпадать те номера, которые звонким голоском заказывала обольстительная Зинаида.

— Ты кого сюда привел? — не один уже раз спрашивал Толяна седой Мефодий. — Я у тебя эту ягодку покупаю на ночь, кореш.

А сам не отрывал глаз от распирающего майку бюста Ремизовой.

— Уже куплена, — односложно отвечал Толян. — Извините, папа.

Ясное дело, что папой Мефодий Толяну не приходился. Это было вежливое обращение к более старшему, более опытному, занимающему высокий пост в правительственных кругах коллеге.