Гостинец из будущего

Глава 12. Отчет

Джадфайл выкинул наружу свою копию. Это была хорошая копия, крепкая, часа на два такой за глаза хватит, а главное, что не отличишь. Оболочка у копии была непрошибаемая, никакой чистильщик нипочем не определит, что под оболочкой лишь одна закольцованная программка, управляющая копией.

Игрушки были составлены так хитроумно, что позволяли виртуалам растворяться в них. Это была перестраховка на случай, если вдруг чистильщики выйдут на этот компьютер. Пусть выходят. И ничего не найдут.

Перестраховка, конечно, была жутчайшая. Десятикратная, стократная, даже тысячекратная.

Шурфейс также ушел в монитор, а вскорости выкинул свою копию, ни в чем не уступающую джадфайловской.

Радио орало, и «Шурфейсу» пришлось идти на кухню. Мальчик сидел на табуретке, смотрел, сильно сощурившись, в окно. На плите вовсю кипел чайник, но Витя этого не замечал.

«Шурфейс» по-хозяйски выключил чайник и сказал: «Готово».

«Виртуалы» показали мальчику, как запускать игрушки, как в них играть, после чего ушли, а Витя, зачарованный, остался подле компьютера. Это было много лучше, чем пялиться в окно, за которым всё было размыто. То, что происходило на экране монитора, маленький очкарик видел прекрасно.

«Виртуалы», заметая следы, попетляли по дворам, потом будто невзначай вышли на чистильщиков. Вышли, сымитировали растерянность и кинулись удирать, но были настигнуты и стёрты. Всё произошло так естественно, что у чистильщиков не возникло никаких сомнений в истинности убиенных. Почти одновременно с этим, так совпало, в разных точках города были уничтожены последние пять виртуалов…

Капсула прошивала и прошивала века, и не было силы её остановить. Правда, вдогонку двигался Фраст, но у этого деятеля способ был один — к ногтю. Его не интересовало, что там, в прошлом, произойдет, когда, скажем, он взорвет капсулу. А ведь она уже набрала чудовищную энергию. Это можно было сравнить с гигантской пружиной, которую скручивают всё сильнее и сильнее. Освободи её, и она разнесет все вдребезги. Тогда никакими Мулюк-Кефалями в будущем даже не запахнет.

Бершонцы это прекрасно понимали, однако сделать ничего не могли — подпространство, по которому передвигался Фраст, им было недоступно.

Из двадцатого в двадцать седьмой век по тому же подпространству перемещался трансмутант Игорь Попов, заряженный благородными идеями всенародного счастья, не подпорченными даже последними годами российского хаоса.

Оставалось лишь молить Бога, чтобы трансмутант опередил высокопоставленного злодея. И бершонцы молили, не забывая о нудной повседневной чистке.

К счастью, ниже девятнадцатого века посетителей из будущего не было. Сама капсула после себя следов, если не считать нисходящего хронопотока, не оставляла. Втянутые в хронопоток местные жители в счет не шли, обычно таковых были единицы.

Если же говорить об описываемом нами времени, то у бершонцев этот день прошел весьма плодотворно, а вот завершился неудачей.

Но сначала о плодотворном. Виртуальный план был вычищен основательно. Это раз. Корректировщик поработал на славу. Это два. И, наконец, пришел капут прохиндеям Фраста. Это, кстати, вычислил корректировщик, имеющий в своей памяти параметры троицы.

Параметры эти были весьма необычны по медицинским меркам и объяснялись наличием в организме Люписа и Тяпуса специального органа, позволяющего вышеозначенным прохиндеям без труда перемещаться в сопредельное пространство. У Марьяжа дело обстояло несколько по иному, но и он беспрепятственно пользовался данным пространством.

Сейчас речь шла не о нем, следы Марьяжа терялись в пожарище на Котельнической и, принимая во внимание его структуру, наверняка навсегда, речь шла о Люписе с Тяпусом, чьи тела находились в морге. Ни в коем случае нельзя было допустить вскрытия этих тел. Специальный орган имел искусственный характер и мог быть смоделирован местными умельцами, среди которых были отличные медики и великолепные программисты.

И вот тут-то, при попытке изъятия тел бершонцы потерпели неудачу.

Через минуту после того, как четверо крепких бершонцев проникли в пустое здание и, водрузив тела на две каталки, повезли их к служебному выходу, дабы перегрузить в фургон, к центральному входу подъехали две машины и автобус. Из машин вышли пятеро сосредоточенных мужчин, а из автобуса высыпали парни и девчата и с ними трое кинооператоров — с видеокамерой, штативом, галогенными прожекторами.

Миг — и здание наполнилось шарканьем подошв, цоканьем каблучков, сдержанными переговорами, взрывами смеха и шиканьем — грешно смеяться в обители печального.

Бершонцы, бросив каталки посреди коридора, юркнули к служебному выходу, сели в фургон и стали ждать своего часа. Некстати, ох некстати привалила сюда эта делегация.

А делегация прибыла потому, что некто Куроедов, прозектор, как всегда перед операцией выпив спирту, начал вскрывать тело Люписа и сразу наткнулся на такую аномалию, что прекратил резать и, заклеив недлинный разрез пластырем, позвонил уже знакомому нам заслуженному хирургу, собирающему для своей монографии материалы по аномалиям, после чего закрыл морг и вместе с лаборантом Ерохиным отправился в дешевое кафе пьянствовать. Потряс его начавший вдруг вспучиваться из вскрытой полости окровавленный пузырь.

Каталки с телами в коридоре удивили Свечкина (фамилия хирурга), ибо он знал, что хоть Куроедов и неслаб заложить за галстук, но в работе обычно аккуратен и любит, чтобы всё стояло на своих местах. А тут каталки в общем коридоре при полупустом холодильнике.

Впрочем, ладно.

Каталки ввезли в секционную, тело Люписа поместили на цинковый стол, камеру — на штатив, осветитель развесил прожекторы, члены экспертной комиссии и студенты встали вокруг стола, Свечкин, уже надевший резиновый халат, маску, очки и перчатки, взял нож…

Где-то через полтора часа были завершены сразу пять дел: изъяты и заспиртованы два идентичных аномальных органа с неким подобием рыбьего пузыря и мелкосетчатой мантией, составлены протоколы с указанием всех связей данных органов с прочими внутренними органами, снят фиксирующий фильм, дана экспертная оценка сему факту с подписями членов комиссии в обоих протоколах и, наконец, проведены полтора часа учебной практики для студентов-медиков, каковую нагрузку Свечкин нес, будучи профессором медицинского университета.

Вскоре после этого делегация уехала, увезя с собой заспиртованные экспонаты, и тогда бершонцы беспрепятственно забрали тела. Однако они могли бы этого и не делать, у предков были теперь все материалы, чтобы начала работать творческая мысль. Так что день, хотя трупы и были уничтожены на одном из пустырей, окончился неудачей, и тут уже нужно было уповать на провидение — авось пронесет.

Это не помешало начальнику отряда, обслуживающего 20 век, послать в будущее по спецканалу связи отчет следующего содержания:

«Ч.Карр, 20В.

Ж.Бершону, 27В.

Экселенц!

Спешу уведомить Вас, что работы по ликвидации последствий аварии в границах 20В практически завершены. Уничтожены зачатки преждевременной виртуальной революции. Откорректирована память наиболее заметных деятелей, противоправно переместившихся из будущего. Что касается внедрения в ряды местной бюрократии привходящих элементов, то ни структура, ни состав бюрократии, ни методы бюрократической работы от этого существенно не изменились. Маховик тяжел и надежен, сэр, и нет оснований беспокоиться, что кто-то или что-то сумеет нарушить его ход.

В вызывающем особое опасение 1937 годе, переполненном авантюристами из будущего, произошло спонтанное самоочищение, поощряемое руководством страны, в результате чего привходящие элементы в совокупности с репрессированными автохтонами сгинули в концлагерях. По этому периоду вопрос закрыт абсолютно.

Извещаю Вас, сэр, что в результате трагических совпадений погибли агенты г-на Фраста Люпис, Тяпус и Марьяж.

Трансмутант Попов отбыл в 27 век, дальнейшей информации не имеем.

Жду Ваших указаний.

С совершеннейшим почтение. Ч.Карр».

Ответ Бершона был краток:

«Служебная Вертикаль. Измайловский парк. 25 июня, 2 ч пополуночи местн. времени. Поиск по градиенту. Ж.Бершон».

То есть, хронолифт за отрядом Ч.Карра прибывал 25 июня в указанное время в указанное место. Четко и ясно, без всяких там сантиментов.

В гостинице Маша сдала живописную четверку знакомой администраторше — милой опрятной женщине лет пятидесяти — и укатила вместе со Светой и Колькой домой.

Едва она укатила, милая администраторша превратилась в стерву. Разговаривать стала брезгливо, через губу, презрительно морщась. Дескать: много вас тут, желающих пожить на халяву. Устроили тут шалман для всякой шпаны. Сдать бы, мол, вас куда положено, пусть там отмывают и от вшей лечат.

Дело происходило в кабинете администраторши, без свидетелей, вот она и изгалялась.

— Заткнись, — веско сказал Толян и водрузил на стол перед её носом свою большую потертую сумку, которая до этого Бог знает где только ни стояла.

— Четыре номера, — объявил он, вытащив из сумки запечатанную пачку зеленых и пошлепав ею по ладони. — С ванной, с биде, с ужином и шампанским. Пришлешь человека, пусть снимет мерки. К утру чтоб готова была новая одёжка, фирменная. Будет не фирменная, взыщу.

Говорил он коротко, отрывисто, как с каким-нибудь быдлом. И администраторша вновь стала приветливой и милой.

— Четырех номеров не будет, э-э, сударь, — сказала она. — С указанными параметрами будет всего лишь два. Есть без биде, но там уже живут.

— Выгони, — распорядился Толян.

— Это невозможно, — сказала она. — Ответственные работники.

— Выгони.

— Это будет дорого стоить.

— Сколько?

— Двести долларов сутки, — краснея, произнесла администраторша.

— Заметано, — сказал Толян…

Сонного Кольку, который спал на ходу, уложили в кресло-кровать, после чего Маша со Светой перебрались на кухню.

Квартира у Маши была маленькая, чистенькая, на шестом этаже шестнадцатиэтажного дома. Окно в кухне было распахнуто настежь, легкий сквознячок колыхал тюлевую гардину. Внизу во дворе орали пацаны, сгущающиеся сумерки уже мешали играть в футбол.

Разговор шел о том, о сем, этакий необременительный, отвлекающий от проблем трёп под чашку остывающего терпкого чая.

Порой Света, которой очень нравилась и уверенная в себе Маша и эта сияющая чистотой кухонька, ловила себя на мысли, что завидует. Завидует, что люди могут жить так спокойно и уютно, а она не может. И квартира есть побольше этой, и чемоданы денег, на которые можно купить дворец, нету главного — спокойствия. Которое ушло, как только ушел Игорь.

Всякий раз, когда Света думала об Игоре, она мрачнела, замыкалась в себе, и Маша начинала её тормошить.

Света возвращалась из своей оцепенелой задумчивости, а Маша говорила ей, успокаивая:

— Да вернется он. Все всегда возвращаются. Не война ведь.

— Может, хуже, чем война, — вздохнув, отвечала Света. — Мы же не знаем. Ты извини, что я такая… квёлая. Навязалась тебе на шею.

— Вот только этого не надо, — говорила Маша. — Я же не чурбан какой-нибудь. Я же понимаю.

Незаметно прошел час, мальцы во дворе угомонились. Поднялся ветер, шумя листвой стоящих внизу лип и тополей, и Маша прикрыла окно.

Разговор у них теперь шел о молодняке, и Маша очень опасалась, что нынешние реформы (так сказать реформы) молодежь исковеркают, потому как всё и вся начинает заменяться золотым тельцом.

Наплевать на искусство, на культуру, на науку. Главное — любым способом нахапать. Примеры перед глазами: олигарх хапает, не имея за душой ни таланта, ни элементарных способностей, а писатель, художник, ученый сидят на бобах. Родители, окончившие институты, также сидят на бобах. Так какой смысл учиться? Зачем напрягать извилины? Страшненькая мораль, подленькая мораль — всё сводить на голые деньги. Деньги — всего лишь эквивалент труда и не более. Сначала должен быть труд, а нет труда — нет денег. Труд — это лошадь, деньги — телега. Больше телега — больше труда, чтобы её свезти. Верно ведь? А у нас, как у дураков, телега впереди лошади. Запрягли! Экие умельцы.

— А если нашел сверточек? — сказала Светлана. — Тоже ведь без труда.

— Сверточки на дорогах не рассыпаны, — отозвалась Маша. — Это как лотерея: есть везение — нету везения. Мне вот не везет, приходится рублик за рубликом зарабатывать.

— Погоди-ка, — сказала Светлана и принесла из коридора туго набитую хозяйственную сумку.

— Считай, что нашла свой сверточек, — произнесла она, открыв сумку. Наружу, будто выталкиваемые какой-то силой, выплыли пачки запечатанных сторублевок. — Половина твоя.

— Игоревы? — спросила Маша, покосившись на деньги.

— Да, — ответила Света. — Ты как будто не рада?

— А чему радоваться-то? — сказала Маша. — Их бы на экспертизу. Наверняка поддельные.

— А вот и нет, с печатного станка, — возразила Света. — Таких станков пока не делают. Но будут.

— Заманчиво, — сказала Маша. — Только ведь у нас как? Купишь чего — сразу начинают доставать: почему такие расходы, что превышают доходы? Налоговая, то-сё. Из органов, естественно, турнут. И что дальше?

— Э-э, не вешай лапшу, — совсем по-цыгански сказала Света. — Тут тебе лет на двадцать хватит. Зачем тебе органы?

И подмигнула.

Вот это совсем другое дело. Вот такая Света Маше нравилась.

— Ты и мертвого уговоришь, — сказала Маша. — В самом деле, не ворованное же. И не взятка, потому как от чистого сердца. Не взятка?

— Обижаешь, начальник.

— Лететь мне с работы к чертовой бабушке, — якобы в задумчивости произнесла Маша и добавила уже совсем другим, деловым тоном: — Но не быть же дурой. Сыпь прямо на пол. Мы по ним босыми ножками гулять будем…

Толяну достался трехместный люкс, Ремизовой одноместный номер с биде, а Шепталову и Буханкину по одноместному без биде. Ответственные работники — командированный директор оборонного завода и прибывший на семинар начальник Госналогслужбы некой захудалой области — были уплотнены в двухместный номер. И даже не пикнули.

С дорогими гостями были очень предупредительны. После того, как они помылись и облачились в махровые халаты турецкого производства, специальный человек снял с мужчин мерки, Ремизову обслужила женщина. Затем в номере Толяна был накрыт стол, где блюд и вин было без счета. Каждые полчаса с кухни приносилось что-нибудь новенькое, только что с жаровни либо из духовки. Грязные тарелки с объедками при этом как бы исчезали сами собой. Очень вышколенная была прислуга.

Разговор за столом шел самый непринужденный и спонтанно перескакивал с темы на тему. Только что, скажем, Толян на полном серьезе объяснял Зинаиде, что биде — это такой фонтанчик для питья с бодуна, дополз на карачках и пей, не выпрямляясь (Зинаида хихикала и вроде бы верила), как Буханкин вспоминал вдруг гада Мефодия, и Толян, мрачнея, говорил, что так это дело не оставит. Разберется с дерьмом пузатым.

— Ах, Толянчик, — говорила Зинаида. — Ты такой вспыльчивый. А я жалею, что не покушала ананас. Там, в казино, такой толстый ананас стоял. Рядом с водкой.

— Могли бы и чем другим накормить, — замечал Буханкин. — Глиной, например.

— Тьфу на тебя, Степа, — отвечала Зинаида.

— Гадом буду, во всем виноват Марьяж, — говорил Толян. — И в том, что выигрывали поначалу, и в том, что потом продували. Это ему, стерве, раз плюнуть. А когда мы втянулись по самую маковку, пошел подламывать мою квартиру. И влетел в капкан. Я вот думаю, не этот ли охламон еще и хату поджег?

— Не повезло тебе, Толянчик, — вздыхала Зинаида, переглянувшись с Буханкиным. Золотишко-то да перстеньки были спрятаны надежно. — Но ты не переживай. Ты у нас умный. Ты у нас удачливый. Еще наживешь.

— Фарт — главное дело, — соглашался Толян, обласканный её мурлыкающим голосом. — Дерябнем за фарт.

К полуночи принесли одежду: для теплой и холодной погоды, как и было заказано фирменную, с лейблами.

Переодеваться никто не стал, кто же переодевается в полночь-то, если гастролировать никуда не тянет, а в свой номер можно прошлепать и в халате.

Вскоре Антон отправился спать, через полчаса ушли Ремизова с Буханкиным, потом Ремизова вернулась, чтобы остаться на ночь. Толяну это дюже понравилось, тем более что Зинаида, раздевшись, оказалась еще лучше, чем можно было предположить.

А в четверть второго…

В секторе «Местонахождение» вновь мелькали цифры, подбираясь к заветному 27 веку.

Тело под каркасом ныло, всё-таки здоров был этот Фраст. Наверняка в процессе сражения он применял что-то такое, о чем Игорь и не догадывался, да каркас выдюжил. Впрочем, дело было не в одном только каркасе. Оставайся Игорь в прошлом качестве, в этом каркасе бултыхался бы сейчас студень. Само тело обрело новые свойства и каркас был теперь составной частью этого тела, его внешней оболочкой. Но даже этому телу, способному выдержать любые нагрузки, крепко досталось.

Вскоре, однако, боль поутихла, а потом и совсем прошла. Почему-то вспомнился Корнелий. Как давно это было.

— Видите ли в чем дело, Игорь, — сказал тогда Корнелий, усадив Попова на какой-то несерьезный ажурный стул, который, казалось, не смог бы выдержать и ребенка. — Нас здесь пятнадцать человек, и нам очень нужна ваша помощь.

Стул, между прочим, был весьма удобным и крепким. Казавшаяся пустой лаборатория вдруг наполнилась людьми. Вот пересек проход некто в серебряном трико, из-за приборов выглянул загорелый чернявый парень и улыбнулся, проплыла в отдалении фигуристая девица в легком радужном халатике, по которому хаотично пробегали разноцветные сполохи.

— Это Кира, — проследив за взглядом Игоря, сказал Игнат Корнелий.

Кстати, Корнелий, как впоследствии объяснил Восходящий Вектор, была его фамилия, но поскольку сей ученый имел мировую известность и был дюже популярен, фамилия эта превратилась в нарицательное имя.

— Ну так вот, — сказал Корнелий. — Лаборатория у нас научная, исследовательская, экспериментальная. Что еще? Сверхсекретная. Из 27 века, да, да, не падайте. Так сказать, гостинец из будущего. Исследуем свойства и параметры времени. На чем и погорели.

И вкратце изложил суть проблемы, изредка постреливая по сторонам своими карими глазами.

Там, в 27 веке, во время проведения опыта случилась авария, в результате которой лаборатория была уничтожена. Однако ученые не были бы учеными, если бы предварительно не застраховались, закольцевав будущее с прошлым. В итоге лаборатория с находящимися в ней персоналом и оборудованием возродилась, как птица Феникс. Но при этом погрузилась в хронояму, то есть в прошлое, на интервал, адекватный затраченной на восстановление хроноэнергии. Вместе с этим спираль времени, заметьте, Игорь, сжалась. Это очень важно. Причиной аварии, как оказалось, послужил сбой растрового синхронизатора. Это тоже очень важно, потому что нужно изъять синхронизатор до начала опыта.

В чем загвоздка? — сказал Корнелий. В том, что, закольцевавшись, мы периодически погибаем и периодически возрождаемся, не имея возможности что-либо изменить, так как попасть в будущее не можем, ибо уже преставились в нём. Капсула же с изолированной в ней лабораторией с каждым возрождением проваливается всё глубже в прошлое, всё больше сжимая спираль времени. Погружение это не беспредельно — в какой-то момент спираль достигнет критического сжатия, вслед за чем неминуемо и резко распрямится. Что будет после этого — одному Богу известно. Может, произойдет какая-то жуткая суперпозиция, может — взрыв такой силы, что разнесет Землю в клочья, а может, взрыв этот будет протяженным по всему пути прохождения капсулы. В общем, ничего хорошего не будет, уверяю вас.

Спрашивается, что делать?

Остановить капсулу невозможно, нету такой силы. Нашим современникам вернуться вспять и предотвратить аварию не дано, ибо никому не дано попасть в собственное прошлое. Даже Матиусу Фрасту при всех его иррациональных возможностях.

Фраст наверняка попытается догнать капсулу по хроноследу и уничтожить её, а это беда, это глобальная катастрофа. Ему, однако, на это наплевать.

Единственный способ что-то изменить — это пресечь начало эксперимента. Никто в мире не сможет это сделать. Никто в мире (тут Корнелий многозначительно поднял палец), кроме того, кого мы подготовим к данной операции, используя наши новейшие разработки. Данные разработки — великая тайна есть. Мы, так сказать, уносим её с собой в могилу. Но, надеюсь, не унесем.

Пресечь эксперимент можно самым банальным образом. Например, извините за грубое слово, врезать Фиме Гуральнику в пятак, не дав нажать пусковую кнопку, вынуть из гнезда синхронизатор, он со спичечный коробок, а пока Фима прочухивается, громко и внятно объяснить ему и всем, кто бросится Фиме на помощь, чем чреват этот опыт. В доказательство предъявить вот эту записку и карточку моего генетического кода.

С этими словами Корнелий вручил Игорю начертанную вручную записку с размашистой подписью и кусочек серебристого пластика, на котором было меленько написано: И.П.Корнелий, КГК.

После этого Корнелий познакомил Игоря со своими сотрудниками, особо попросив запомнить Фиму Гуральника. Фимой оказался тот самый загорелый чернявый парень, что выглянул из-за приборов. Был он высок, жилист и, похоже, хорошо тренирован. Такому дать в пятак не больно-то разбежишься, придется повозиться.

— Не волнуйтесь, — успокоил Игоря Корнелий. — После трансмутации вы сможете померяться силой с самим Фрастом.

— Так что бей легонечко, — сказал Фима, подмигнув Игорю. — Лучше в челюсть, а не в пятак, а то потом пятак из головы не вытащишь.

Сотрудники у Корнелия были хорошие молодые ребята, жутко способные. Только-только сформировались, как команда, и вдруг на тебе. Особенно хороша была Кира, глаз не оторвешь.

Умирать не страшно, сказал Корнелий. Всякий раз это случается неожиданно, и ты просто исчезаешь в черном зеве Времени, не успев ни о чем подумать. В ту же секунду, как тебе кажется, ты восстанавливаешься, но это не так. Восстановление происходит ровно через 17 секунд. Это было нетрудно зафиксировать по отраженному сигналу, в подробности вдаваться не будем. Почему фигурирует именно эта цифра — непонятно, да это и не важно на данном этапе. Хотя потом может оказаться, что эти 17 секунд очень даже неспроста.

— А будет потом-то? — не удержавшись, спросил Игорь и, посмотрев на Киру, на то, как она поморщилась, тут же пожалел о своем вопросе.

Почему-то очень не хотелось её обижать. Кира была не просто чертовски хороша, было в ней еще что-то, пробуждающее какие-то тайные желания, тайные надежды.

— Будет, — твердо ответил Корнелий и повел Игоря к установке, на которой находилась злополучная пусковая кнопка и злополучный растровый синхронизатор, по дороге объясняя, почему в качестве приманки была выбрана старинная карта.

Дело в том, что при каждой остановке в этом неуклонном падении они искали добровольцев, которые бы им помогли. Бестолку, их принимали за сумасшедших. Ближе к двадцатому веку, во всём изверившись, они вспоминают старый испытанный способ, на который невозможно не клюнуть — подбрасывают карту, указав на ней место, где можно найти нечто. То есть, уже не сами идут к людям, а пробуждают в людях инстинкт идти к ним. Для верности делают десять карт с тем, чтобы иметь выбор в исполнителях. Сработали все десять, но исполнителем единодушно был выбран Игорь, к которому карта попала самым изощренным путем. С определенного момента, а именно со скомканной карты в помойном ведре, его начали «вести».

Всё, пришли, вот она, эта установка. Вот кнопка, вот синхронизатор. Здесь будет стоять Гуральник, люди прибегут отсюда, из-за спины никто не появится. Да хоть бы и появился, трансмутированному Игорю всё будет нипочем. На него хоть сто человек полезет, всех расшвыряет.

Потом Игоря поместили в оптимизатор, где организм его подвергся кардинальной перестройке, давшей толчок росту скрытых физиологических и энергетических возможностей, то есть его структура превратилась в своего рода эмбрион, из которого должен был вырасти закованный в энергокаркас супермен. Одновременно память его наполнилась необходимыми знаниями и резко возросли паранормальные способности.

Выйдя из оптимизатора, Игорь выпил поднесенный Кирой стакан специального эликсира, который не просто пролился в желудок, а проник, опалив жаром, в каждый капилляр, в каждую жилочку. После этого Игорь почувствовал себя полностью обновленным.

Вот как всё это было. А потом, уже напоследок, был разговор с Корнелием, где тот предупредил, что трансмутация — штука тонкая и требует ответственности со стороны трансмутируемого. То есть, пока она не завершилась, а потребуется два-три дня, нужно быть осторожным в своих мыслях и желаниях. Нужно быть скромным, чистым и взвешенным, дабы не превратиться в монстра типа Фраста. Нет, конечно всё будет тип-топ, всё просчитано, всё выверено до микрона, учтены и характер, и наследственность, и все отклонения, присущие Игорю, но мало ли что. Так что поаккуратнее.

Когда же всё будет завершено и Игорь вернется в свой 20 век, включится обратная программа, и из супермена Игорь превратится в обычного человека. Правда, с некоторыми, оговорками, поскольку будут иметь место остаточные явления. Но этого бояться не следует, так как владение тайными силами всегда во благо.

На этом они распрощались.

В памяти сохранился взгляд Киры — внимательный, изучающий, будто она хотела запомнить его напоследок.