Гостинец из будущего

Глава 6. Дыра-с

Пришлось раз десять схватываться на кулаках с бершонцами. Ребята они, конечно, были крепкие, но техникой кси-перехода не владели да и не могли владеть. Не было у них для этого специального органа, как у Люписа с Тяпусом. А работали бы у Его Высочества — был бы. Он позволял переходить в сопредельное пространство. Поэтому бершонцы в основном месили кулаками воздух.

Кстати, орган этот, сделав Люписа и Тяпуса частью какой-то могучей незримой системы, наложил свой отпечаток — они теперь, совершенно непохожие друг на друга, стали по внутренней своей сути, по основе настолько схожи, что все их принимали за близнецов.

Какая-то польза от бершонцев, однако, всё же была — они отвлекали на себя внимание аборигенов. Они выкрали из сейфа подброшенные Корнелием карты (это у них называлось уничтожать следы посещения). Они по-наглому, в открытую болтались по городу, вляпываясь порой из-за незнания старинного быта в нелепые ситуации. Их чистильщики-коротышки громили мониторы и гоняли по улицам виртуалов…

Но вернемся к нашим баранам.

Итак, Люпис с Тяпусом отдыхали. Местом для отдыха был выбран храм в центре города, в двух шагах от Кремля. Марьяж, разумеется, знал, что они будут здесь.

Пока всё вроде бы складывалось удачно и могло сегодня же закончиться. Всё упиралось в расторопность Марьяжа. Если Марьяж со «Скоробогатовым» найдут и ликвидируют Попова, значит на дороге Его Высочества Фраста не будет никаких препятствий. Можно будет возвращаться с коротким докладом: «Ваше Высочество, путь свободен».

В галерее за толстыми каменными стенами со сквознячком через окна-прогалы было прохладно, шум с улицы доносился слабо, самое место для релаксации.

Дабы релаксация была более глубокой, Люпис с Тяпусом телепортировали со склада два новеньких, пахнущих свежей стружкой дивана, на которых сейчас возлежали, с другого склада два ящика пива, которое потягивали прямо из бутылок, с третьего склада ящик лососевой икры, которую вытряхивали в рот прямо из баночек. Пиво и банки открывали крупными желтыми зубами, не уступающими по крепости стальным.

Про эту старинную традицию — пить пиво, закусывая икрой, они были наслышаны. Был даже, помнится, такой исторический боевик, где в финале главные герои, торжествуя победу, серебряными черпаками аппетитно поедали икру из пластиковых бочек и запивали баночным пивом. А вначале жители двух соседних стран Грекии и Чурекии с помощью тына и острого лыка отбивались от насевших на них сибирских завоевателей. Завоеватели были в соболиных шубах и вооружены полуавтоматическими лаптями. В соболях водились вши, поэтому захватчики чесались и еще больше свирепели. Тут бы грекцам и чурекцам капут, так как огнестрельные лапти — это вам не примитивное колюще-режущее лыко, но появлялся главный герой-супермен верхом на драконе, в каске, с атомными гранатами за поясом и ранцевым бомбометателем. И пошло-поехало.

Классный был фильм, с эффектами. Когда дракон изрыгал пламя, становилось не на шутку жарко, от захватчиков смердело так, что дамы в зале лишались чувств, а когда герой-супермен Иванопулос месил злодея Глистогона, первые три ряда зрителей были залиты кровью.

Но самым незабываемым был финал. Пиво шипело и булькало, проваливаясь в утробу радостных грекцев и чурекцев, а от икры шел такой аромат, такой аромат. Иванопулос же, прихватив солдатскую шинель (чтобы получился мальчик), уводил нежную невинницу Тефтельджан в ближайшие лопухи, перемежающиеся с дающей густую тень развесистой клюквой.

В 27 веке, разумеется, днем с огнем нельзя было найти сваренного из ячменя пива и выпотрошенной из рыбы икры. Давным-давно уже все это делалось на основе белковой массы с добавлением жиров, углеводов и вкусовых ингредиентов. От природы, как таковой, со всеми этими лесами, полями и морями, к тому времени уже мало что осталось — всё было трансформировано таким образом, чтобы быть максимально удобным для человека.

Вторично вернемся к нашим баранам.

О, как прекрасна была эта традиция. Хоть оставайся насовсем в прошлом и предавайся ей с утра до вечера. Соленые икринки лопались на языке, а горьковатое пиво шипело, омывая их.

Внизу стукнуло — явился Марьяж.

— Караул, — выпалил Марьяж, появившись перед кайфующими суперсыщиками.

— Так уж и караул, — сказал блаженствующий Люпис. — Изложи по порядку.

Марьяж, встав в угол, изложил. В углу было надежнее — не упадешь, не то, что стоять у стены. Всё-таки, конструкция у него была специфическая — палка.

— В общем, ты дал деру, — подытожил речь Марьяжа длиннолицый Тяпус.

— Счел нужным предупредить, — сказал Марьяж. — Раз такое дело, нужно действовать сообща, господа.

— Надо было проследить, куда они пойдут, — произнес Люпис и рыгнул. — Пардон, само вырвалось. Проследить, стало быть, и там, на месте, применить контрмеры. Как с тем же полковником Скоробогатовым.

Тут следует добавить, что выражение «применить контрмеры» в жаргоне троицы имело значение применить к объекту неактивное воздействие путем внушения дестабилизирующих установок. Таким способом можно было сбить сердечный ритм объекта, резко повысить кровяное давление, отчего сосудики лопались ко всем чертям, вызвать грудную жабу, удушье и прочие тридцать три удовольствия. В результате объект весьма быстро и эффективно расправлялся с собою сам. Марьяж на такие пакости был мастер. Люпис с Тяпусом тоже умели, но куда им было до Марьяжа.

Впрочем, Попов был не простой объект. Уж наверняка Марьяж старался применить контрмеры, а когда не получилось — треснул Попова по башке, максимально одеревенев при этом. У другого бы башка раскололась, а Попову хоть бы хны. Марьяж же ушибся, да тут еще этот фраер залетный саданул по нему из пистолета, отщепив часть плоти.

Всё это промелькнуло в затуманенной «Жигулевским» голове Люписа, и он понял, что несправедлив к Марьяжу. Поэтому, икнув, он сказал следующее:

— Беру свои слова обратно. Одному там, конечно, было не справиться. Ты, Марьяж, все делал правильно. Хвалю. Гран мерси.

Марьяж приободрился.

— Домой Попов не пойдет, — продолжал Люпис. — Дом его пуст, но мы знаем, что у него есть семейство. Все это время Попов отсиживался в нейтральной яме, дозревал, но, судя по всему, еще не дозрел. Иначе бы уже вышел на хронотракт. Куда он, являясь главой семейства, рванет? Ясное дело — к семье. Надо искать, куда уехала Светлана Попова, а может и не надо. Шурфейс нашел в компьютерной памяти один адресок, где у Поповых свой домишко. Это рядом — Лыково. Вот туда первым делом и двинем. Но поначалу посетим еще один склад — армейский. Нужно, чтобы от Попова молекулы не осталось…

Шел десятый час вечера, уже наползали сумерки, чудесно пахло скошенной травой — Антон заметил сохнувшие валки, но самым замечательным в этом ухоженном местечке с островами густых кустов, близкими лесом и речкой, конечно же были соловьи. Эти кудесники высвистывали свои волшебные напевы со всех сторон. Такого Антон еще не слышал.

А воздух? Им невозможно было надышаться. А лягушки? Эти тоже трудились вовсю. От речки слабо тянуло сыростью. Вот бы где жить-то.

Остро запахло коровьей лепешкой, и Антон понял, что вляпался.

— Иди штиблеты-то помой, — посоветовала ему глазастая Зинаида, которая наконец-то отлепилась от Игоря и шла рядом с богатеньким Толяном.

Антон, засвистев, пошел к низкому берегу, спустился к воде. Вода была ласковая, теплая и пахла тиной.

Все остановились, ожидая его.

— Дыра-с, — заметил Буханкин, которого трясло, ибо выходил хмель.

— Очень мило, — возразила Ремизова, которая, напротив, чувствовала себя великолепно, после чего жеманно сказала: — Толянчик, ты бы не хотел здесь пришвартоваться? Прикупить домишко, то-сё?

— Корней пускать не будем, — басом отозвался Толян. — Ибо собственность в любой момент могут конфисковать. А самому предложить койко-место в тюряге. Нафига мне эта романтика?

— Правильно, за границей всегда было лучше, — сказал Буханкин, которому, разумеется, выгодно было спровадить опасного соперника куда угодно, лишь бы подальше.

— Меня с собой возьмешь, Толянчик? — интимно спросила Зинаида, прижавшись тугой грудью к руке Толяна. — За границу-то.

— Что-то вы меня, братцы, тово — совсем уж с родины выпихнули, — пробормотал Толян, на которого Зинаида действовала резко возбуждающе.

Вернулся Шепталов в обнимку со своим дипломатом. Наверное, и в нужник будет с ним шастать. Зинаида хотела было прицепиться, но передумала, а вместо этого сказала:

— Родина — это там, где нам хорошо. Это еще моя бабушка говорила.

— Твоя бабушка тоже была фарцовщица? — хладнокровно осведомился Антон.

— Ах ты, Господи, — воскликнула бабка Евдокия, увидев на пороге Игоря, потом вгляделась в его лицо, освещенное ввинченной над притолокой жиденькой лампочкой, и сказала осторожно, боясь обидеть: — Ты не выпивши?

Действительно, вид у Игоря был странноватый. Эта щетина на физиономии, мутноватый взгляд, щепка в волосах, которую бабка Евдокия разглядела своими цепкими глазками, небрежность в одежде. Она привыкла видеть Игоря опрятным, подтянутым, веселым. Одним словом, лёгким, а тут стоит на пороге этакая глыба, сопит и даже не улыбнется. Впрочем, нет, улыбнулся.

— Что вы, баба Дуня, — ответил Игорь. — Ни граммулечки.

Спиртным от него не пахло.

— Нагнись-ка, — попросила она, и когда он нагнулся, вынула из шевелюры черную щепку.

— Марьяж, — непонятно сказал он и сунул щепку в карман со словами: — Авось пригодится.

— А это что за люди? — спросила бабка Евдокия, кивнув на стоящих у калитки Толяна с компанией.

— Это со мной…

Света сразу уловила перемену в Игоре, но ничего не сказала. И без того досталось бедняге.

Антон, увидев Машу Кибиткину, весь напрягся, одеревенел, Маша же, заметив это, мимолетно улыбнулась.

Что касается гостей, то Зинаида, например, бабке Евдокии не то, чтобы не понравилась, Ремизова не могла не понравиться, просто в веселости её она разглядела неискренность. Толян ей показался добродушным слоном, Антон настороженным и умным псом (собак баба Дуня побаивалась), а Буханкин вообще никем не показался. Человек — ноль.

Хата сразу наполнилась. Итак-то тут, в двух комнатах, пусть больших, но забитых барахлом, из которого один только оставшийся в наследство сундук занимал четверть комнаты, было тесновато, а тут еще пятеро прибавились, и все не лилипуты.

Машу Кибиткину Игорь узнал. Эта фээсбэшница была неопасна, больше того — на данном этапе она в какой-то мере была союзницей. Маша была битком набита вопросами, которые хотела бы задать Игорю.

В доме Поповых было три комнаты, поэтому решено было перебраться туда и не стеснять бабку Евдокию.

Прежде, чем уйти, Игорь вынул из кармана и сунул под подушку пачку сторублевок. Свидетелей не было, была лишь одна Евдокия Саввична, которая попыталась запротестовать, но Игорь успокоил её, сказав, что получил крупный выигрыш. Потом, оставшись одна, баба Дуня пересчитала купюры — там было, с ума сойти, 14 тысяч.

Оказавшись дома, Игорь нашел два чемодана, вытряхнул из них Колькины игрушки и, запершись в комнате, где они с Колькой и Светой должны были ночевать, манипулируя бумажником, набил один чемодан стодолларовыми, а другой сторублевыми купюрами. Потом он позвал Свету, которая в компании с Машей и Зинаидой хлопотала на кухне, готовя салаты из зелени и жаря блины (благо мука, яичный порошок, соль, сахар и растительное масло всегда имелись в запасе), и этак небрежно раскрыл перед нею чемоданы. Она так и села. Не сочиняла Маша Кибиткина, когда говорила про доллары.

— Откуда? — спросила Света.

— Вот, — Игорь вынул из кармана бумажник. — Своего рода печатный станок.

— Ничего не понимаю, — сказала Света.

— Этой ночью я должен исчезнуть, — проговорил Игорь, закрывая чемоданы и ногою заталкивая их под кровать. — Могу не вернуться. Вы с Колькой не должны нуждаться.

— Как, то есть, «могу не вернуться»? — сказала Света, глядя мимо него. — Ты уж давай не темни, дорогой. Истемнился уже так, что чекисты ищут. Рассказывай, во что вляпался.

— Карту помнишь? — произнес Игорь. — С нее-то все и началось.

И он, не вдаваясь в подробности, рассказал о том, во что впутался. Несмотря на фееричность рассказанного, получилось более-менее правдоподобно, и эта правда испугала Свету.

— Почему именно ты? — сказала она.

А черт его знает, подумал он, пожав плечами. Судьба, значит, у меня такая. Ты бы лучше другое спросила. Ты бы лучше спросила, а не превращусь ли я в какого-нибудь монстра, если вернусь? В какого-нибудь циклопа, в какого-нибудь минотавра, в змея трехголового, в кощея трухлявого? Может, мне среди людей и жить-то нельзя будет? Вон ведь как изнутри-то ломает, экий каркас строится.

Он понял, что жалеет себя. А не надо бы жалеть-то, расслабляться, поддаваться глупым эмоциям, потому что Корнелий заверил — всё будет тип-топ. Всё просчитано, всё выверено до микрона, и если потом, когда дело будет сделано, сохранится что-то остаточное, то оно будет во благо, ибо всегда во благо владение тайными силами. Так что не надо себя жалеть.

Не надо-то не надо, но как-то вот накатило. Человек, все же, есть человек, существо слабое, подверженное эмоциям.

Света сидела на кровати с самым несчастным видом. Того и гляди разревется.

— Считай, что я еду в командировку, — сказал Игорь, чтобы успокоить её. — Помнишь, как я ездил в солнечную Мордовию? Ничуть не опаснее.

В эту самую Мордовию он в прошлом году отвозил партию компьютеров (было выгоднее чуть ли не вдвое отвезти их самому), и обратно вернулся с жесточайшим миозитом, стоматитом, сумкой наличных долларов и вымпелом, на котором было написано «Привет из солнечной Мордовии». Вымпел ему вручили вместе с наличкой. Холод, помнится, стоял собачий. Холод, ветер и наглухо закрытое свинцовыми облаками небо. Был, кстати, май.

— Нашел, что вспомнить, — сказала Света и встала. — Пойдем на кухню. Маше обо всем расскажи.

— Всенепременно, — ответил Игорь…

За столом он не ел, проформы ради попил чайку. Сказал бы кто, что в один из июньских вечеров он будет сидеть у себя на даче в компании фарцовщиков, крутого бизнесмена и двух чекистов, причем трое будут из 1937 года, только покрутил бы пальцем у виска.

Он уже переговорил и с Толяном, и с Антоном, и те обещали помочь. Очень хорошо, что у Шепталова имелось оружие — Люпис, Тяпус и Марьяж не любили, когда по ним стреляли. Толян стрелять не умел, зато у него были не кулаки, а двухпудовые гири, что было немаловажно в рукопашном бою, если вдруг дошло бы до этого. Маша Кибиткина также была очень кстати, как всякий чекист она, несомненно, стреляла прекрасно. Ремизова с Буханкиным были балластом, но с ними народу было больше, и это тоже могло остановить Люписа с Тяпусом.

В общем, защита у Светланы и Кольки была.

Конечно, лучше бы самому встать грудью за семью, оставил бы он от этих суперсыщиков из будущего одно воспоминание, да обстоятельства не позволяли.

Потом, когда трапеза закончилась, Игорь сделал Маше знак и вышел. Тут же вышла и она. Сели за летний столик, освещаемый лампочкой с застекленной веранды, и Игорь вкратце изложил свою историю. Маше, однако, это показалось мало, она устроила ему настоящий допрос. Любознательная такая попалась.

Хлопнула дверь, во двор вышел Антон. Свой дипломат с оружием он, слава Богу, оставил дома. Почему, спросите вы, слава Богу? Да потому что ясно было — парень, что называется, втюрился с первого взгляда. Он и за столом-то сидел молчком, боясь поднять на Машу глаза. Как пацан какой-то, как школьник. Это боевой-то офицер.

Антон прохаживался по асфальтированной дорожке от дома до калитки и обратно, покашливал, метал в сторону беседующих косые взгляды, в общем, ревновал на полную катушку. Для конспирации Игорь с Машей перешли на шепот, что еще сильнее возбудило ранимого чекиста. Шагать он начал, припечатывая шаг, и порою шепотом ругался. Смех, да и только.

А между тем разговор шел весьма серьезный и касался он того, какой вред могут нанести виртуалы, завладевшие компьютерными сетями и системами управления оружием.

Маша считала это катастрофой, ибо получалось, что судьбами человеческими теперь распоряжаются бездушные мультяшки. Вовсе нет, возражал Игорь. Ничего они сделать не могут, иначе будущее, корни которого находятся здесь, в настоящем, изменится. И тогда не будет ни Фраста, ни суперсыщиков, опекающих виртуалов, ни самих виртуалов. Это еще бабушка надвое сказала, что виртуалов не будет, не соглашалась Маша. Люди — да, люди могут исчезнуть, а мультяшкам на диалектику наплевать. Больше того, им выгодно остаться одним. Истребив людей, они создадут полностью виртуальный мир, который будет развиваться по своим законам. Подобное предупреждение где-то уже проскальзывало. Зачем им нужны все эти сеющие смерть Фрасты, все эти фанаты-ученые Корнелии, которые ради эксперимента готовы поставить мир на край пропасти, зачем вообще им нужна зависимость от непредсказуемых людей? У виртуалов будет строго просчитанный мир со строго программируемым будущим. А вот и нет, говорил Игорь. Не может быть, чтобы Высший Разум, который всеми нами руководит, допустил наличие искусственного мира, истребившего своего создателя человека и живущего не по его, Высшего Разума, законам. Не бывать этому.

Нам от этого не легче, сказала Маша, и на этом разговор закончился.

Игорь ушел в дом, а Маша осталась сидеть, наблюдая за Шепталовым, который перестал топать и бормотать, а сделал вид, что наслаждается ароматом ночных фиалок. Действительно, запах от них шел просто опьяняющий. Да тут еще соловьи.

— Ладно вам за грядками прятаться, — сказала Маша. — Все уже знают, кто вы такой, коллега.

— В каком плане коллега? — насторожился Шепталов.

— В том самом, — ответила Маша. — Одному делу служим.

— Как? Вы тоже? — поразился Антон и прямо по грядкам пошлепал к Маше. — В наше время, знаете ли, дамочек в органы не больно-то брали…

Люпис и Тяпус, оба с гранатометами (для поражения) и автоматами (для добивания), вынырнули из сопредельного пространства прямо перед дачей Поповых в тот момент, когда из дверей по малой нужде вышел заспанный Толян.

Увидев перед собой вооруженных диверсантов, он, не раздумывая, произвел два нокаутирующих удара — сначала левой, потом правой рукой. Диверсанты рухнули, вслед за чем к удивлению Толяна исчезли, оставив на дорожке оружие.

Толян, не торопясь, сходил в нужник, после чего затащил «стволы» в дом.

Был первый час ночи. Игорь, который не спал, вышел из комнаты на шум.

— Смотрю — два хмыря с оружием, — объяснил Толян. — Что им тут с оружием делать? Нечего.

— Где они? — спросил Игорь.

— Испарились, — ответил Толян.

— Рожи запомнил?

— Вроде запомнил.

— Это и есть Люпис с Тяпусом, — сказал Игорь. — Суперсыщики. С ними обычно бывает третий — Марьяж. В которого стрелял Антон. Черная палка.

— Гляди ж ты, — пробормотал Толян.

— Это злейшие враги, — сказал Игорь. — Злее нету. Увидите — стреляйте, не раздумывая. Этого они боятся.

— Я помню — ты говорил, — произнес Толян.

— Лишний раз повторить не вредно, — сказал Игорь. — Особенно берегите Свету с Колькой.

— Да помню, помню.

Спрятав оружие в кладовку, Игорь вышел, прошелся по саду. Вокруг было чисто — Люпис с Тяпусом из сопредельного пространства уже убрались в свое логово. Интересно, где у них логово? Поди, как у всякой шпаны, где-нибудь в подвале или на чердаке.

«Где у них логово?» — спросил он у Вектора.

«Храм на Красной площади», — ответил тот.

«Близок локоток, да не укусишь, — заметил Игорь. — Или укусишь?»

«Твоя задача не с Люписом да Тяпусом воевать, — назидательно сказал Восходящий Вектор. — Охолонись. Того и гляди труба позовет».

Игорь вернулся в дом и лег рядом со спящей Светой. И начал думать о Кире. Той самой Кире из лаборатории Корнелия, которая после того, как Игорь побывал в оптимизаторе, поднесла ему стакан эликсира.

В три ночи Игорь Попов ушел. Выглядело это так, будто он плавно растаял в воздухе…

Марьяж, оставшийся в храме, залечивал рану. Он потому и не пошел на дело, что рана, затягиваясь, отвлекала на себя часть внутренней энергии, что мешало работать в полную силу. А если работать в неполную силу, обязательно наколбасишь.

Он по-прежнему стоял в углу — так лучше уравновешивались инь и янь, поврежденным концом вниз — так лучше распределялась энергия, омывая рану.

Время тянулось медленно. Время для Марьяжа было субстанцией осязаемой, он его ощущал, как упругую, легко проницаемую среду без цвета и запаха. Время было носителем информации, но более слабым, чем вакуум с его голографическими атрибутами, и не таким навязчивым. В вакууме Марьяж, сопровождающий порой Фраста в его звездных круизах, чувствовал себя паскудно. У него было ощущение, что кто-то рядом постоянно и назойливо зудит, поучая, наставляя и вразумляя. Не помогали ни защитная оболочка, которую создавал сам Марьяж, ни энергочехол, в который его засовывал Фраст.

Между прочим, когда стрелял этот поганец Шепталов, защитной оболочки на Марьяже не было. Да и кто ее надевает в родной стихии? Это то же самое, что стоять у станка и точить детали в водолазном костюме.

Но меток, поганец, меток, ничего не скажешь. Просто впредь на физическом плане нужно проявляться на короткое время и действовать быстро, чтобы не успевал среагировать со своим маузером. Если, конечно, жив останется. Хорошо бы коллеги и его заодно с Поповым пришлепнули. В качестве, так сказать, вендетты.

Раны у Марьяжа никогда не ныли и не требовали хирургического вмешательства. Они лишь нуждались во временном покое, чтобы наросла, восстановилась кристаллическая решетка. Приходилось ждать, а значит оставаться наедине с собой, а значит думать либо впитывать информацию, носителем которой, как уже говорилось, было время.

В данный момент Марьяж думал. И думал он о Его Высочестве Фрасте.

Марьяж сам был не из последних загадок природы, но Его Высочество был загадочен особенно. В графе «место рождения» он ставил размашистое: Гелиос. И всё. Ни аспектов, ни эфемерид, ни поправки на прецессию, ни тебе банальных координат. Просто: Гелиос. Поговаривали, однако, что Его Высочество Фраст даже не из местных, а родина его — звездное скопление в созвездии Геркулеса. Поэтому и не приемлет порой законов Солнечной Коллегии, считая их старозаветными и суетными. Оно и понятно, Его Высочество пришел из такого Продвинутого Будущего, до которого человечеству развиваться да развиваться. И что он нашел в этом инфантильном захолустье? Но слава Богу, что нашел. Очень хорошо, что он здесь, и что по своей инициативе в пику беззубым бершонцам организовал сыскную фирму, раскрывающую самые заковыристые дела и пользующуюся особым расположением Монаршества.

Во время звездных путешествий, которые Повелитель позволял себе время от времени, особенно чувствовалась его неземная стать. Везде, каким бы разношерстным ни было общество, Его Высочество принимали с распростертыми объятьями. Он общался на короткой ноге и с правителями, и с мошенниками межгалактического ранга. Иной раз он вел беседу с такими уродами, что даже Марьяж при взгляде на них вздрагивал от ужаса.

Марьяж у Его Высочества не был средством обороны. Зачем какое-то приспособление тому, кто может изрыгать огненную струю на добрую сотню метров и быстрее мысли уходить в подпространство? Впрочем, у него был и саморазящий меч, лазерный клинок которого мог удлиняться до пяти тысячи метров, и гравиствол — ручная пушка с дальностью действия до тридцати километров. К этому нужно прибавить, конечно же, стандартный набор просвещенного мага, включающий телепатию, левитацию, астральные приемы нападения и защиты и т. д, и т. п., которым Его Высочество владел безукоризненно.

Марьяж у Повелителя был своего рода ручным гладиатором, бойцовым петухом, который животом своим и умением, сражаясь с такими же, как он, разномастными, разнокалиберными петухами, зарабатывал межгалактическую валюту. Каких только бойцов против него не выставляли: и зубастых, и перевитых мышцами, и вооруженных саблевидными когтями, и вытянутых, как он сам, и сплюснутых в сверхтяжелый кубик, и умеющих парализовать, и палящих одновременно из десяти бластеров, — всех разбивал наголову.

Марьяж чувствовал при этом, что Его Высочество Фраст им доволен, и преисполнялся гордости.