Господин следователь

Глава двенадцатая Неожиданное предложение

Как хорошо, что я сегодня так плотно позавтракал! Спасибо, дорогая хозяйка за блины со сметаной. Но все равно, когда наступили сумерки, брюхо уже выдавало такие рулады, что посторонние, верно, заслушались. Но нет, эти самые посторонние, сейчас прислушивались к бурчанию в собственных желудках.

Осмотр места происшествия мы провели. Выявили, скажем так, детали быта мещанина Двойнишникова. Жил один, проедая накопления. Соседей он не чурался, но в задушевные разговоры не вступал. Даже чета Селезневых, что была, вроде бы, ближе всех прочих, только и знала, что старик овдовел много лет назад, а есть ли у него дети, внуки — неизвестно. При них к Антипу никто в гости не заходил, да и сам старик никуда не выезжал.

Еще каких-то сведений об убитом заполучить не удалось. Во-первых, жил старик на окраине города, где, в основном, живут новоселы — крестьяне, подавшиеся в город за лучшей жизнью. Даже Селезневы, что на общем фоне кажутся «старожилами», обитают в Череповце всего десять лет. А во-вторых, сегодня, когда народ пьет, выискивать свидетелей, которые что-то видели или слышали — бесполезно. И завтра не выйдет, завтра у нас тоже праздник, а послезавтра, господин пристав отправит городовых, чтобы те походили и поспрошали и тех, кто хоть что-то слышал — скрип колес или лай собак, доставят ко мне.

Но у меня сразу же возникло подозрение, что полицейские никого не отыщут. Убийство произошло либо нынешней ночью, либо утром. Скорее — ночью.

Варвара Селезнева в список пропавших вещей добавила ложки. Не то две, не то три, не помнила. Железные, не серебряные. Еще фарфоровую солонку в виде лебедя с клювом. Соль, как я понимаю, из клюва сыплется? Возможно, пропало еще что-то из мелочи.

Итак, какие появились у меня выводы: убийца — если не близкий человек, то хороший знакомый убитого. Старик с кем попало водку не пил. Правильно делал, кстати, я вот вчера пил водку с кем ни попадя, так и влетел на целое жалованье! Даже Андрей Селезнев обижался — дескать, мог бы, хоть раз предложить и ему рюмашку. Сколько раз у него детки и баба в лавку бегали? Тут дело-то даже не в водке — Селезнев трудится на лесопилке, получает целых двадцать рублей в месяц, дети одеты-обуты, свой дом, он в казенке и сам может себе и полштофа купить, и целый штоф купить, а в уважении!

Еще, вероятнее всего, неизвестный принес бутылку с собой, потому что накануне покойный ни Варвару, ни деток в казенку не посылал. И полуштоф бы старик не стал брать.

С водкой-то вообще интересно. Антон Евлампиевич подошел к столу, взял бутылку, понюхал горлышко и авторитетно произнес:

— А водка-то не из казенки!

Я тоже, по его примеру понюхал горлышко и, уловив крепкий сивушный запах, аж крякнул, а потом хмыкнул:

— Самогонка.

— Самогонка? — переспросил пристав, удивленно воззрившись на меня.

— Ага, — автоматически кивнул я, а потом врубился, что глава первого полицейского стана не знает этого слова! Как это так? Всю жизнь в России народ самогонку гнал, а слово неизвестно? Или этот термин появился позже? Ну да, я его в литературе встречал лишь применительно к революции и гражданской войне. Опять придется выкручиваться.

— У нас в университете один профессор, которому надо лягушек препарировать, а потом их в спирт замачивать, водку экономил, — начал импровизировать я. — Университетское начальство на водку денег жалеет. Так он у себя в лаборатории перегонный куб завел, водку гнал и говорил — дескать, сам все гоню! Мы потом его так и прозвали — Самогонович. А его водку — самогонкой.

— Лягушек в водку? — удивленно спросил пристав, а тот гражданин (ну, не используют это слово, это я так, чтобы как-то обозвать мужика) от изумления хрюкнул. — Вы простите, господин следователь, но если профессора резаных лягушек в водку засовывают, так зачем им такие деньжищи платят? Я слышал — по сто рублев в месяц.

— Учатся они на лягушках, а потом других учат, —сообщил, а потом со вздохом сказал: — Еще один профессор есть, так он смотрит — станет ли собака пускать слюну перед едой.

Вот тут уже не выдержал «датенький». Всплеснув руками так, что едва не задел по физиономии Селезнева, завопил:

— Да что же такое-то! Что за профессора-то малахольные? Чтобы собака слюну не пускала, ее кормить надо вовремя. Чего это они над невинными тварями издеваются?

Мне было немного стыдно за профанацию учения академика Павлова, но что поделать — надо же выкручиваться.

— А эта водка, которая в бутылке — ее многие гонят?

— Да как и сказать, — призадумался пристав. — У нас в городе — человек двадцать, а в селах — кто его знает? Отыскиваем, конечно, но что толку?

Ну да, а что я хотел? Отыскать подпольного самогонщика и вычислить, кто у него водку брал? Ага, щаз.

Значит, что мы имеем? Только мое предположение, что убийца и жертва были знакомы. Но кто преступник– неизвестно. Мотивы убийства неизвестны. Я вначале решил, что мотив — корыстный, но в сундуке жертвы, под чистым постельным бельем обнаружилась пачечка кредитных билетов.

— Ну ни хрена себе! — присвистнул пристав, понятые только языками поцокали. Ага, они изумляются, а мне считать и номера купюр в протокол осмотра вписывать!

Сумма-то по нынешним меркам приличная — восемьсот рублей. Мне за такие деньги год с лишним работать, Селезневу — еще дольше.

Исписав кучу листов, записав показания Андрея Селезнева и его жены, прошерстив еще раз избу мертвеца, я наконец-то решил — хватит.

Отпустив мужиков, уже измаявшихся и исстрадавшихся от недопития и, кое-как помыв руки под рукомойником, мы с приставом вышли таки на улицу.

Посмотрев на пристава, я сказал:

— Антон Евлампиевич, давайте сделаем так. Я начну рассуждать, а вы меня поправляйте и дополняйте. Хорошо?

Ухтомский, слегка приосанившийся от того, что следователь станет советоваться с ним, кивнул, я начал размышлять вслух:

— Преступник и жертва были знакомы. Преступник — назовем его Х пришел в гости к жертве с бутылкой водки. Водку он покупал не в казенке, а либо в селе, либо еще у кого-то. Они вместе выпивали, потом между ними произошла ссора, в результате которой Х убил жертву. Потом он зачем-то засунул труп в колодец, хотя рисковал, что его заметят. Взял более-менее ценные вещи, попавшие ему на глаза. Значит, ограбление старика не являлось его целью. Он был один, без телеги, взял с собой только то, что сумел унести в мешке.

— Верно, — поддакнул полицейский. — Тут у покойного инструмент остался, а он дорогой. На телеге он бы еще и белье, и одежду забрал. Или просто сундуки погрузил и увез.

— Преступником мог быть и черепанин, а мог быть и крестьянин, так?

— Так точно, — кивнул пристав. — Отсюда дорога идет на Богородское, до него две версты, поворот еще на село Рожество — это тоже две.

— Угу, — кивнул я, про себя подумав, что это дело — полная задница. Не стану при приставе произносить слово «глухарь». Думаю, что этого термина тоже еще нет.

— Иван Александрович, а к вам сегодня господин Карандышев приходил, — сообщила хозяйка, когда я явился домой.

Я усталый, голодный и мечтающий как следует умыться, чтобы смыть грязь. Времени-то уже шесть часов вечера, скоро ужинать пора, а я даже и не обедал.

— А кто такой Карандышев? — вяло спросил я, стаскивая сапоги и вешая на крючок шинель. Фуражку пристроил рядом. Наверное, все это у меня тоже в крови? Надо будет хотя бы влажной щеткой пройтись или хозяйку попросить.

Откуда мне знать — кто такой Карандышев? У меня эта фамилия ассоциировалась лишь с фильмом «Жестокий романс», в котором Карандышева играл актер… Ну, этот, который в «Иронии судьбы» снимался и в «Служебном романе». Мягков, кажется?

— Карандышев — уездный землемер, — пояснила хозяйка.

— А что ему надо?

— Не говорил, — пожала плечами Наталья Никифоровна.

Ну, если не говорил, так и черт с ним.

— Мне бы что-нибудь съесть, еще хорошо бы в бане помыться, — вздохнул я. — В бане воды горячей нет? Может, соседи мылись, осталось что-нибудь?

— Я сегодня баньку как раз топила, — заулыбалась хозяйка. — Как чувствовала, что вам помыться захочется. Но думала, что вы пораньше управитесь, тогда бы на первый пар попали. Так что не обессудьте — на первый пар я сама сходила. Может, вы что-нибудь съедите сначала, негоже париться на голодный желудок? Вон, хотя бы яичко вареное с хлебом? А как напаритесь, я вас уже как следует накормлю.

Я прикинул. Есть хочется, но руки, хоть я их и мыл, все равно кажутся липкими от крови. Такими руками брать еду?

— Ох, нет, — твердо сказал я. — Я париться сегодня не стану — не сердитесь, устал, помоюсь как следует, потом и поужинаю.

— Ну, воля ваша, — не стала спорить хозяйка. — И свечку взять не забудьте, а то вы каждый раз возвращаетесь.

Конечно возвращаюсь. Но не каждый раз, всего-то пару раз и было. Шаришь, как дурак, выключатель ищешь… Тоже рефлекс, словно у собачек Павлова.

Быстро ухватив чистое белье, полотенце и кусок мыла, помчался в баню. Еще бы побриться, пока кожа распарена, но не рискну. Там полутьма, а мне своя физиономия пока дорога.

После помывки настроение улучшилось, аппетит увеличился. Поэтому слопал аж две миски наваристого перлового супа с мясом, тарелку лапши и заел все это куском пирога с капустой. Когда настало время пить чай, предложил:

— Наталья Никифоровна, составите мне компанию?

Хозяйка, поставив на стол стакан в подстаканнике и выставив вазочку с брусничным вареньем, сказала:

— Простите, Иван Александрович, не составлю. Вот если только рядышком посидеть — так посижу.

— А что такого? — удивился я. — Вы не моя прислуга, чтобы церемонии разводить. В том, что хозяйка выпьет чайку со своим постояльцем не вижу ничего страшного. Тем более, вы коллежская асессорша. Супруг ваш потомственным дворянином был или личное выслужил?

— Супруг мой из мещан был, личное дворянство выслужил, сама из потомственных, — сказала хозяйка, присаживаясь на стул. — За Василия Кондратьевича замуж вышла, когда мне семнадцать лет было, ему двадцать девять. Он тогда в Устюжне служил, только-только коллежского секретаря получил. Вот, влюбилась. Родители мои были против, но пришлось им смириться. Я четвертая дочь в семье, приданого почти никакого. Ну, куда девку-бесприданницу девать? А тут, хоть и небогатый, но солидный, с положением. Понадеялись, что супруг чин выслужит, дворянство получит. Они даже похлопотали, чтобы супруга моего в Череповец перевели, на должность повыше. Но не успел Василий Кондратьевич потомственное дворянство получить. Так что, я, хоть и асессорша, но не дворянка.

— Так может, похлопотать как-нибудь? — предложил я, прикидывая — не смогу ли я использовать свои родственные связи.

Хозяйка, словно подслушав мои мысли, усмехнулась:

— Только не вздумайте своего папеньку о том просить. По мне — пустое все — дворянство там, недворянство. Игрушки. Вам, мужчинам, еще куда ни шло — чин получить, орден там. А нам? Если бы у меня дети были, тогда бы я сама пошла хлопотать. Все-таки, Подшиваловы — мои родственники, не последние люди в Устюжне. Живу я себе, пенсию получаю за покойного мужа, и ладно.

— А можно нескромный вопрос — сколько у вас пенсия?

— Отчего же нескромный? Сто восемьдесят рублей в год.

— Пятнадцать в месяц? Почему так мало? — удивился я. Напрягая свои знания, прикинув оклад коллежского асессора, сказал: — Я думал, у вас рублей тридцать в месяц выходит, если не больше.

— Если тридцать, разве я стала бы сдавать жилье? Жила себе припеваючи, да еще и служанку наняла. На кой-мне пятеро мальчишек, которые днем и ночью орут, да еще и есть постоянно хотят? Уж какой они беспорядок оставляют! Уж вы простите — но даже в уборной все время грязь, — хмыкнула Наталья Никифоровна. Помолчав, сказала: — У моего супруга чуть-чуть до двадцати пяти лет выслуги не вышло. Он в последний год очень сильно болел, в отставку вышел по болезни, ему половинную пенсию назначили. Уж с нее и мне половину дали.

Я слушал и жалел, что не могу рассказать обо всех этих тонкостях и нюансах своим современникам. Но додумать не успел, потому что раздался стук в дверь.

— Мне открыть? — привстал я со своего места.

— Да ну, сидите, — махнула рукой Наталья Никифоровна. — Вам не положено. Дверь должна открывать хозяйка.

И кого это принесло, на ночь глядя? Уже девятый час, скоро спать укладываться нужно.

— Иван Александрович, к вам господин Карандышев Роман Викторович, о котором я говорила, — доложила Наталья Никифоровна тоном хорошо вышколенной секретарши. — Вы его тут примете или в кабинет проведете?

Еще не хватало, чтобы непонятные люди ко мне в кабинет заходили. Тем более, что у меня там еще и спальня. Спальня — место личное.

— Давайте здесь, — махнул я рукой. Да мне, после такого ужина, и вставать-то лень.

В мою «приемную» вошел незнакомый человек. И не в мундире, а в простом пальто и фуражке без опознавательных знаков. Ага, день-то неприсутственный, значит, можно и в партикулярном платье. Но со стула вставать все-таки пришлось. Неудобно сидеть, если вошел гость, пусть и незваный.

Роман Викторович был не похож на того Карандышева из фильма. Крепко сбитый мужчина лет тридцати, со здоровым румянцем на щеках. Пожав мне руку (рука у человека довольно крепкая!), уселся и начал разговор.

— Иван Александрович, мне хотелось бы пригласить вас в гости, — сказал он, а когда я удивленно вскинул брови, непринужденно сказал: — Завтра вы не идете на службу, и я тоже. Да, забыл сказать, что я служу в уездной чертежной конторе заведующим. Так что, день у нас выдается свободным и я желаю вас видеть к четырнадцати часам. Договорились?

— Роман Викторович, с чего вдруг — незнакомого человека, да сразу в гости?

— Так у нас провинция, Иван Александрович. У нас все попросту и без затей. Были мы незнакомыми — вот теперь и познакомились. И жена у меня — она, кстати, красавица, двадцати четырех лет от роду, очень меня просила — дескать, любопытно познакомиться с молодым человеком. Ему, наверное, скучно целыми днями дома сидеть.

Может и на самом деле стоит завтра сходить в гости? Авось, уж сильно-то дров не наломаю? Надеюсь, по-французски со мной не попытаются заговорить? Вон, в Новгороде Ольга Николаевна, которая моя маменька, как-то выдала мне какую-то фразу, едва отбрехался — мол, рассеянным стал.

Сходить? А если городовые что-нибудь накопают? Пообещаю человеку и не смогу? Вдруг они к обеду готовиться станут, то я им свинью подложу. Нет, не стоит давать согласие раньше времени.

— Не знаю, смогу ли я завтра вырваться, — покачал я головой. — Может быть, вы слышали — произошло убийство, а мне по должности положено его раскрывать.

— Иван Александрович, ну какая служба в неприсутственный день? — заулыбался гость. — Я говорю — жена просила, она у меня красавица. Заметьте — выглядит не на свой возраст, гораздо моложе.

Ну и на хрена мне во второй раз слышать, если я с первого раза понял — жена красавица, двадцати четырех лет. Ну и фиг-то с ней. Смотреть на красавиц — да еще чужих, на кой-оно мне?

— Увы, наверное все-таки не смогу, — опять отказался я. — Боюсь, обнадежу, а если не приду, но выйдет неудобно.

— Ну, не смешите меня. Что значит, не смогу? — усмехнулся Карандышев. — Я, хоть и чертежник, и все-то титулярный советник, но даже я знаю, что судебные следователи сами себе хозяева. Как вы скажете — так оно и будет. Я вас на обед приглашаю, опять-таки, жена очень просит.

Нет, что-то тут не так. Отчего он опять говорит о жене?

— Роман Викторович, давайте-ка вы не станете ходить вокруг да около. Говорите прямо — с чего вам друг понадобилось приглашать меня в гости? Ну, не поверю, что вам вдруг прямо-таки (чуть не сказал –идея в башку стукнула) такая мысль пришла?

Чертежник из уездной конторы перестал улыбаться. Посмотрев мне в глаза, сказал:

— Хорошо, скажу прямо сейчас. — Немного помешкал, почесал затылок.— Так вот, Иван Александрович. Как я уже сказал, я — титулярный советник. Мне бы уже пора сдавать экзамен на коллежского асессора, но должность не позволяет. Да и мелковато здесь, в уезде. Вот в Новгороде, в отделе губернского чертежника, открыта вакансия помощника начальника, в перспективе можно получить надворного советника. И моя фамилия — черт бы ее подрал. Почему бы было для пьесы не взять другую? Пока я лишь титулярный– это вечные шуточки! Но с коллежским асессором или надворным советником такие шутки уже не пройдут!

— И я здесь причем? — хмыкнул я, хотя и догадывался, причем здесь я могу быть.

— Притом, что эта должность находится в ведении вице-губернатора…

— И я должен попросить своего папеньку, чтобы он назначил на нее именно вас? Вас я совершенно не знаю, обед- это еще не повод просить отца составить вам протекцию.

— Ну, какой же вы непонятливый, господин Чернавский, — покачал головой Карандышев.— Я знаю, что за все в этой жизни надо платить. Предлагать деньги сыну вице-губернатора глупо, да и нет у меня таких денег. Я говорю — у меня молодая и красивая жена. После обеда я просто выйду, оставлю вас наедине. Думаю, что двух часов вам хватит? Или три?

Я встал со своего места и с интересом посмотрел на чертежника.

— А что скажет ваша супруга?

— И что супруга? — пожал Карандышев плечами и тоже встал с места. — От супруги не убудет. Или, как говорят мужики — не мыло, не измылится.