Гори, ведьма, гори! [Дьявольские куклы мадам Мэндилип]

Глава 10 Шапочка сиделки и лестница ведьмы

Она умеет отделываться от улик, — засмеялся Брэйл, но в его смехе не было ничего веселого.

Я промолчал. Эту же мысль я скрыл от Мак Канна, когда исчезла голова куклы. Избегая дальнейших разговоров на эту тему, мы отправились повидать Рикори. У дверей стояли два новых телохранителя. Они вежливо поднялись и поговорили с нами. Мы тихо вошли. Рикори спал. Он дышал легко, спокойно в здоровом сне. Комната была в конце здания, и окна выходили в небольшой садик. Оба моих дома старомодны: толстые лозы вирджинского винограда оплетают их задние фасады.

Я приказал установить экран у лампы, чтобы на Рикори падал слабый свет, и предупредил телохранителей, что выздоровление их босса зависит в значительной степени от тишины. Я пригласил Брэйла к обеду, затем попросил его навестить пациентов в госпитале и вызвать меня, если появится необходимость. Мне хотелось быть дома в момент пробуждения Рикори.

Мы почти кончили обед, когда зазвонил телефон. Подошел Брэйл.

— Мак Канн, — сказал он.

— Алло, Мак Канн, говорит доктор Лоуэлл.

— Как босс?

— Лучше. Я ожидаю, что он проснется и сможет говорить, — ответил я и внимательно прислушался, стараясь уловить, какая будет его реакция на это сообщение.

— Это чудесно, док!

Я не мог уловить в его тоне ничего, кроме глубокого удовлетворения.

— Слушайте, док, я видел Молли и узнал кое-что. Зашел к ней сразу же от вас. Застал Джилмора, ее мужа, дома, и это дало возможность мне пригласить ее покататься. Мы оставили Джима с ребенком…

— Знала она о смерти Питерса? — перебил я его.

— Нет. И я ей не сказал. Теперь слушайте. Я сказал вам: Горти… Как кто? Да, мисс Дорнили — девушка Джима Уилсона. Да. Дадите вы мне говорить, наконец? Я вам сказал, что Горти любила ребенка Молли. В начале прошлого месяца Горти явилась с красавицей куклой для девочки. У нее была поранена рука, и она сказала, что повредила ее там же, где достала куклу. Женщина устроила ей это. Что? Рану? Нет, куклу. Слушайте, док, неужели я неясно говорю? Да, она повредила себе руку там, где достала куклу. Это я и говорю. Женщина наложила ей повязку. Она подарила ей куклу, потому что Горти показалась ей хорошенькой и согласилась позировать ей. Да, позировать ей для статуэтки или что-то в этом роде. Горти это очень польстило, и она страшно расхваливала эту даму. Да. Через неделю после этого Том — это Питерс — зашел к Молли и увидел куклу. Она понравилась Тому, он даже приревновал девочку к Горти и спросил, где она ее достала. Она дала ему адрес мадам Мэндилип, и Том сказал, что кукле нужна компания и решил достать куклу-мальчика. Молли спросила, сколько он заплатил за нее. Она не сказала, что Горти заплатила тем, что позировала. Молли говорит, что Том смутился, но ответил, что плата за куклу его не разорила. Тогда она стала шутить, спрашивая, не нашла ли мастерица кукол его достаточно хорошеньким, чтобы позировать ей, но девочка в эго время закапризничала, и она отвлеклась, не получив ответа. Том не показывался до первых чисел этого месяца. Когда он пришел, на руке у него была повязка, и Молли шутя спросила, не поранил ли он руку там же, где достал куклу. Он удивился и сказал: «Да, но какого черта ты знаешь об этом?» Да, да, она говорит, что он так ее спросил. Что? Завязали ли ему руку у мадам Мэндилип? Какого черта? Нет, я не знаю. Может быть, Молли не сказала, а я не спрашивал… Слушайте, док, я вам говорю, что Молли не дура. Мне пришлось потратить два часа, чтобы узнать у нее всё это. Говорил о том, о другом, опять возвращался к старому, как будто просто хотел поболтать. Но я боялся задавать слишком много вопросов… Что? Да, док. Да, я сам думаю, что всё это глупо. Но, повторяю, что я всё-таки боялся зайти слишком далеко. Молли слишком умна… Да, и когда Рикори был у нее вчера, он, видимо, применял ту же тактику. Он восхищался куклами и спрашивал ее, где она достала и сколько они стоили и т. д. Вспомните, я говорил вам, что оставался в машине, когда он был у нее. После этого он приехал домой, звонил по телефону, а потом отправился к этой бабе-яге… Да, это всё. Что-нибудь это значит?.. Да?.. Тогда здорово!..

Он помолчал минуты две, но не вещал трубки. Я спросил:

— Ты слушаешь, Мак Канн?

— Да. Я думал… мне бы хотелось быть с вами, когда босс проснется. Но мне нужно съездить удостовериться, как мои люди смотрят за этими коровами Мэндилип. Может быть, попозже я заеду к вам. Всего!

Я медленно подошел к Брэйлу, пытаясь привести в порядок разбегающиеся мысли. Я повторил ему всё, что сказал мне Мак Канн, очень точно. Он не перебивал меня. Когда я кончил, он спокойно сказал:

— Гортензия Дорнили отправляется к старухе Мэндилип, ей дают куклу, просят позировать, ранят ее, затем лечат рану. И она умирает. Питерс тоже отправляется к ней же. Тоже получает куклу, его тоже ранят там, и, видимо, лечат, и он умирает, как Гортензия. Вы видели куклу, для которой он, вероятно, позировал. Гарриет прошла через то же самое. И умерла, как Гортензия и Питерс. Что же теперь?

Я вдруг почувствовал себя старым и утомленным. Не очень приятно видеть и чувствовать, как рушится знакомый, организованный по определенным законам окружающий мир с изученными причинами и явлениями. Я сказал устало:

— Я не знаю…

Он встал и погладил меня по плечу.

— Поспите немного. Сестра позовет вас, если проснется Рикори. Мы доберемся до сути этой ловушки.

— Если даже сами в нее попадем, — сказал я и улыбнулся.

— Даже если сами должны будем попасть в нее, — повторил он, но не улыбнулся.

После ухода Брэйла я долго сидел, глубоко задумавшись. Затем, решив отвлечься от своих мыслей, попытался читать. Но я был так выбит из колеи, что не мог сосредоточиться. Мой кабинет так же, как комната Рикори, выходит окнами а маленький садик. Я подошел к окну — стал смотреть в него, не видя ничего. Резче, чем когда-либо, я чувствовал себя стоящим перед запертой дверью, которую жизненно важно было открыть. Я вернулся в кабинет и удивился, обнаружив, что было уже около десяти часов. Я погасил свет и лег на кушетку. Почти тотчас же я уснул. Проснулся неожиданно, вздрогнув, как будто кто-то сказал мне что-то громкое прямо в ухо. Я сел, прислушиваясь. Кругом была полная тишина. И вдруг я понял, что тишина была какой-то странной, необычной и давящей. Какая-то густая и мертвая тишина заполняла мой кабинет, и ни один звук снаружи не мог пробиться через нее. Я вскочил на ноги и включил свет. Тишина, казалось, стала изливаться из комнаты, как что-то материальное. Но медленно. Теперь я мог слышать тиканье моих часов. Я нетерпеливо тряхнул головой и подошел к окну. Я нагнулся над подоконником и высунулся, чтобы глотнуть свежего воздуха. Потом высунулся еще больше, чтобы взглянуть на окно комнаты Рикори, и при этом оперся рукой на ствол виноградной лозы и вдруг почувствовал, что она слегка дрожит, как будто кто-то осторожно трясет ее или как будто какое-то маленькое животное осторожно взбирается по ней.

Окно комнаты Рикори вдруг осветилось. Позади я услышал тревожный звонок, который говорил о необходимости спешить на помощь. Я бросился из кабинета вверх по лестнице и по коридору. Я увидел, что стражи не стоят у дверей Рикори. Дверь была распахнута. Я остановился на пороге ошеломленный. Один из стражников нагнулся над окном с автоматом в руках. Другой склонился над телом, лежащим на полу. Пистолет его был направлен на меня. За столом сидела сиделка, голова ее покоилась на груди. Она спала или была без сознания. На кровати никого не было. Тело на полу принадлежало Рикори. Телохранитель опустил оружие. Я нагнулся над Рикори. Он лежал лицом вниз, в нескольких футах от кровати. Я перевернул его. Лицо его было смертельно бледно, но сердце билось.

— Помогите мне положить его на кровать, — сказал я охраннику, — и заприте дверь.

Он молча повиновался. Человек у окна спросил сквозь зубы, продолжая смотреть в окно:

— Босс умер?

— Не совсем, — ответил я и выругался, что вообще делал крайне редко. — Что вы, черт бы вас побрал, мерзавцев, за сторожа?!

Человек, запиравший дверь, невесело засмеялся.

— Тут есть много, о чем стоит спрашивать, док.

И он взглянул на сиделку. Она всё еще сидела в расслабленной позе спящей или находящейся без сознания. Я снял с Рикори пижаму и начал детальное обследование его тела. Никаких следов на нем не было. Я послал за адреналином, сделал инъекцию, затем занялся сиделкой. Я стал трясти ее, но она не просыпалась. Я поднял ее веки, зрачки были сужены. Я поднес к ее глазам яркий свет, но они на это не реагировали. Пульс и дыхание были слабы, но не опасны. Я оставил ее в покое и обратился к сторожам.

— Что случилось?

Они смущенно посмотрели друг на друга. Стоящий у окна махнул рукой, как бы приглашая своего товарища говорить. Тот сказал:

— Мы сидели в коридоре. Вдруг в доме наступила какая-то проклятая тишина. Я сказал Джеку: «Похоже, что по всему дому установлены глушители». Он ответил: «Да». Мы сидели, прислушиваясь. Вдруг услышали звук из комнаты, как бы от падения тела с кровати. Ворвались в комнату. Увидели босса в таком виде, в каком вы его застали. Сиделка спала на своем месте. Мы позвонили и услышали ваши шаги. Это всё, Джек?

— Да, — ответил тот, — я полагаю, что всё.

Я посмотрел на него подозрительно.

— Ты полагаешь, что это всё? Что ты хочешь сказать этим «я полагаю»?

Они снова переглянулись.

— Давай, валяй всё, Билл, — сказал Джек.

— Черт, он ведь не поверит, — ответил тот.

— И никто не поверит. Тем не менее расскажи.

Билл сказал:

— Когда мы ворвались в дверь, то заметили что-то похожее на пару дерущихся кошек на подоконнике. Босс лежал на полу. Мы схватились за пистолеты, но боялись стрелять, так как вы сказали нам, что шум может убить босса. Затем мы услышали странный звук, будто кто-то играл на флейте за окном. Два существа разъединились и бросились в окно. Мы подбежали к окну, но ничего не увидели.

— Вы видели какие-то существа на подоконнике. На что они были похожи?

— Скажи, Джек!

— На кукол!

Дрожь пробежала по моей спине. Это был ответ, которого я ожидал и боялся. Выпрыгнули в окно! Я вспомнил, как дрожала лоза, когда я взялся за нее. Билл посмотрел на меня, и рот его закрылся.

— Господи, Джек, — прошептал он. — Он верит этому!

Я заставил себя заговорить.

— Какие это были куклы?

Джек, стоявший у окна, ответил охотнее:

— Одну мы не рассмотрели. Другая была совсем как одна из наших сестер, если ее уменьшить до двух футов.

Одна из моих сестер… Уолтерс! Я почувствовал слабость и опустился на край кровати Рикори.

Что-то белое у кровати привлекло мое внимание. Я тупо смотрел на эту вещь несколько минут, потом нагнулся и поднял ее. Это была шапочка сестры милосердия, маленькая копия той, которую носила Уолтерс и которые носят сестры в госпитале. Она была как раз таких размеров, какой нужен для двухфутовой куклы…

Там лежало еще что-то… Я поднял. Это была веревочка с узелками из волос. Светлые пепельные волосы… Девять сложных узелков, расположенных на разных расстояниях друг от друга.

Билл стоял, глядя на меня с тревогой.

Он спросил:

— Хотите я позову ваших людей, док?

— Постарайтесь найти Мак Канна, — попросил я, затем обернулся к Джеку:

— Заприте окна и опустите гардины. Заприте дверь.

Билл позвонил по телефону. Сунув шапочку и веревочку в карман, я подошел к сиделке. К ней начинало возвращаться сознание, и через две минуты мне удалось разбудить ее. Сначала она ничего не понимала, затем встревожилась и вскочила.

— Я не видела, как вы вошли, доктор. Неужели я заснула, доктор? Что случилось? — она схватилась за горло.

— Я надеюсь, что вы нам об этом расскажете, — сказал я мягко.

Она взглянула на меня с удивлением.

— Я не знаю… стало вдруг очень тихо… Мне показалось, что-то шевелится на подоконнике… Затем появился какой-то странный свет… и затем я увидела вас, доктор.

Я спросил:

— Не можете ли вспомнить что-нибудь о том, что вы видели на окне? Малейшую деталь, малейшее указание. Пожалуйста, попытайтесь!

Она ответила медленно:

— Там было что-то белое… что-то… что-то наблюдало за мной. Затем появился свет… запах цветов… это всё!

Билл повесил трубку.

— Всё в порядке, док! Пошли за Мак Канном. Что теперь?

— Мисс Батлер, — сказал я сестре. — Я заменю вас сегодня. Идите спать. Я хочу, чтобы вы выспались. Я вам советую принять… — я сказал ей название лекарства.

— Вы не сердитесь? Вы не считаете, что я недобросовестная?

— Нет, нет, — я улыбнулся и погладил ее по плечу. — Просто произошли некоторые серьезные изменения в состоянии больного, это всё. Не задавайте вопросов.

Я проводил ее до двери.

— Делайте так, как я сказал вам, — проговорил я и запер за ней дверь.

Я сел около Рикори. «Шок, который он испытал, должен пройти или убить его», — подумал я мрачно.

Вдруг легкая дрожь пробежала по его телу. Одна рука со сжатым кулаком начала медленно подниматься. Губы шевелились. Он заговорил по-итальянски так быстро, что я не мог уловить ни одного слова. Рука упала. Я встал. Паралич прошел. Он мог двигаться и говорить. Но вернется ли к нему сознание? Это станет ясно через несколько часов. Я больше ничего не мог сделать.

— Слушайте меня внимательно, — сказал я обоим ребятам. — Неважно, что то, что я вам скажу, может показаться странным, всё равно вы должны повиноваться мне даже в мелочах — от этого зависит жизнь Рикори. Я хочу, что бы один из вас сел позади меня, у стола, а другой около Рикори, в головах кровати, между ним и мной. Если я засну, а один из вас будет бодрствовать, — разбудите меня. Если вы заметите какое-нибудь изменение в его состоянии, немедленно разбудите меня. Ясно?

Они ответили: — Ладно!

— Очень хорошо. Теперь самое важное: вы должны еще внимательно наблюдать за мной. Тот, кто сидит позади меня, не должен сводить с меня глаз. Если я пойду к вашему боссу, я могу сделать три вещи: послушать его сердце и дыхание, поднять его веки, измерить температуру. Конечно, если он будет в таком же состоянии, как сейчас. Если вам покажется, что я хочу его разбудить или сделать что-нибудь другое, — остановите меня. Если я буду сопротивляться, свяжите меня и заткните мне рот… хотя нет, не затыкайте, а слушайте, что я буду говорить, и запоминайте всё. Затем позвоните доктору Брэйлу. Вот его телефон.

Я записал и отдал записку.

— Не вредите мне больше, чем это необходимо, — сказал я, и они засмеялись, переглянулись в явном недоумении.

— Если вы так говорите, док… — начал с сомнением Билл.

— Я так говорю. Не рассуждайте. Если вы будете грубы со мной, я не обижусь.

Я потушил все лампы, за исключением той, которая стояла на столике сиделки. Я вытянулся на стуле и установил лампу так, чтобы мое лицо было хорошо видно. Маленькую белую шапочку, которую я поднял с пола и которая так потрясла меня, я вынул из кармана и положил в ящик стола. Джек сел около Рикори. Билл придвинул стул и сел напротив меня. Я засунул руку в карман и взял веревочку с узелками, закрыл глаза, постарался ни о чем не думать. Оставив хотя бы на время мои концепции о здравом смысле и порядке в этом мире, я решил дать мадам Мэндилип все возможные шансы действовать.

Сквозь сон я услышал, как пробил час ночи. Я заснул.

Где-то дул ветер. Он схватил меня и унес. Я не имел тела или какой-нибудь формы. И, всё же я существовал. Что-то бесформенное, но чувствующее, кружащееся по воле ветра. Я уносился в бесконечное пространство, бестелесный, нематериальный, я знал всё-таки, что я существую, больше того, я обладал какой-то неземной жизненностью. Я ревел вместе с ветром, в нечеловеческом ликовании. Ветер принес меня обратно из неизмеримых пространств.

Казалось, я проснулся и пульс странной жизненности всё еще пронизывал меня… Ах! Там на кровати было что-то, что я должен уничтожить… Убить, чтобы этот пульс не замер… должен убить, чтобы ветер подхватил меня снова, унес, дал бы мне свою энергию… но осторожнее… осторожнее… вот тут, в горло, под ухом… в это место я должен вонзить… затем снова улететь с ветром… туда, где бьется пульс… что держит меня? Осторожнее… Осторожнее…

— Я хочу измерить его температуру.

Теперь один быстрый прыжок — и в горло, в то место, где бьется пульс.

— Нет не этим!

Кто это сказал? Всё еще держат меня! Ярость, всепоглощающая в своем бессилии… темнота и звук удаляющегося ветра!

Я услышал голос:

— Стукни его снова, Билл, но не очень сильно. Он приходит в себя.

Я почувствовал сильный удар по лицу. Танцующий туман рассеялся. Я стоял на полпути между столиком сиделки и кроватью Рикори. Джек держал мои руки. Рука Билла всё еще была поднята. Я что-то крепко сжимал в руке. Я посмотрел. Это был большой скальпель, отточенный, как бритва.

Я уронил его и сказал спокойно: — Теперь всё с порядке, вы можете отпустить меня!

Билл не сказал ничего. Его товарищ не отпустил моих рук. Я посмотрел на них внимательно и увидел, что лица обоих землисто-серые. Я сказал:

— Это было то, чего я ожидал. Поэтому я дал вам соответствующие инструкции. Всё кончено. Вы можете направить на меня свое оружие, если желаете.

Джек отпустил мои руки. Я пощупал свое лицо и сказал мягко:

— Вы стукнули меня довольно сильно, Билл!

Он ответил: — Если бы вы видели ваше собственное лицо, док, вы бы не удивились тому, что я ударил изо всей силы.

Я кивнул, прекрасно понимая теперь демонический характер испытываемой радости. Я спросил:

— Что я делал?

Билл сказал:

— Вы проснулись, сидели несколько минут, глядя на начальника. Затем вы вынули что-то из ящика стола и встали. Вы сказали, что хотите измерить температуру. Вы были уже на полпути, когда мы заметили, что у вас в руках. Я закричал: «Нет! Не этим!», а Джек схватил вас. После этого вы словно обезумели. И мне пришлось стукнуть вас. Всё!

Я снова кивнул. Затем вынул из своего кармана веревочку с узелками, сплетенную из светлых женских волос, положил ее на поднос и поднес к ней спичку. Она начала гореть, извиваясь, как маленькая змея. При этом крошечные узелки сами развязывались… На подносе образовалась кучка золы.

— Я думаю, что сегодня никаких беспокойств больше не будет, — сказал я, — но всё-таки будьте осторожны, как всегда. — Я снова упал на стул и закрыл глаза.

Да, Брэйл не показал мне души, но я поверил в мадам Мэндилип.