Голос крови

ГЛАВА СЕДЬМАЯ Записки Долианы, герцогини Эрде-младшей – IV «Горная страна»

Окрестности Кезанкийских гор.

23 день Третьей весенней луны.

Дорога на Кезанкию начиналась от расположенных в полуночной части Шадизара ворот, закономерно носивших имя Кезанкийских. Замощенная на протяжении первой лиги, далее она становилась хорошо наезженным проселком, и бежала через плоскую степь к видневшимся на горизонте синеватым всхолмьям. Солнце еще не успело выжечь местную скудную зелень, и степь цвела: сизовато-серые волны ковыля, островки тюльпанов, желтые соцветия дрока и пряный, горький запах полыни. Сбиться с пути или заблудиться невозможно – две глубоко проложенные колеи послушно ложились под копыта лошадей, и с Полуночи долетал тихий, заглушенный толщиной скал Зов.

Два дня назад мы распрощались с месьором Ши Шеламом и его гостеприимным домом. Узнав о нашем намерении наведаться в Кезанкию, почтенный шадизарец высказал изрядное сомнение в здравости наших с Элларом разумов. С трагическим видом, который он столь умело напускал на себя, Ши пожелал нам легкой дороги, присовокупив, что надеется увидеть нас живыми и невредимыми. Ради этого он даже готов сделать щедрое пожертвование в храмы Бела и Астэйра, ибо в своем несомненном безумии мы чем-то ему симпатичны. Если же мы не вернемся, то новый вид черных маков получит название «Печаль по безвременно усопшим друзьям»…

Я утащила Эллара прежде, чем он и месьор Ши опять затеяли перепалку относительно делянки в Карпашских горах, обвиняя друг друга в неумеренном стяжательстве и излишней склонности драматизировать события.

Аластор Кайлиени выполнил обещание, честно сопроводив нас до конца выложенного известняковыми плитами участка дороги. Бывший протектор выглядел на удивление серьезным, надавал уйму полезных советов и пообещал: коли мы не объявимся спустя две седмицы, он попытается выторговать у гномов хотя бы наши бренные останки – для надлежащего захоронения.

Мощеный тракт закончился, пепельный жеребец Эллара, моя рыжая кобыла и груженый вьюками соловый мерин запылили по проселку. Я обернулась, помахав на прощание казавшемуся очень одиноким среди огромной степи под голубоватым небом Аластору. Мы пришли и ушли, а он оставался – со своим любимым и сумбурным городом у подножия Карпашских гор, с начинающимся мятежом против немедийских властей, со своими ворами, мошенниками, содержателями таверн, уличными лицедеями, ростовщиками и шлюхами. Они удивительно походили друг на друга – Аластор Кайлиени и Шадизар. Иногда мне казалось, будто я чего-то недопоняла, не уловила крохотной малости, лежащей на поверхности. Эта малость позволила бы мне окончательно разобраться в странных отношениях между месьором Альсом и местом его проживания. По-моему, Эллар отлично знал секрет своего приятеля, но я решила не приставать к нему с расспросами. Пусть в мире будет одной загадкой больше. Когда-нибудь догадаюсь сама.

Кони рысили по равнине, отроги Кезанкии с каждой пройденной лигой становились все ближе, а я качалась в седле и вспоминала, что мне известно о подгорных королевствах.

Когда-то (если верить летописям, изысканиям ученых Тарантии и Бельверуса, а также легендам, услышанным мною от отца, это «когда-то» отстояло на добрых десять – пятнадцать тысяч лет) гномы основали под Кезанкией самое огромнейшее из своих царств. Звалось оно Хадходронд – не знаю, переводится ли как-нибудь это слово, или Мориа, «Черная Бездна». Мораддин Эрде утверждал, будто на те далекие времена приходился расцвет народа двергов, державших под своей рукой не только Кезанкию, но также не существующие ныне Голубые и Туманные горы, да вдобавок выветрившийся и осыпавшийся Железный Кряж у границ Гиркании. В сокровищницах гномов скопились невиданные и неслыханные богатства, они создавали столь великолепные украшения и оружие, ради обладания которыми надменные альбийские короли нарушали клятвы и начинали войны…

И, как водится, пришел день, когда подгорные жители лишились почти всех своих владений.

Тот день – день, когда пала Цитадель Роты-Всадника на полуночном побережье – выдался скверным для всего мира. Вместе с Цитаделью на дно Океана канули земли вокруг близлежащих Голубых гор, исчезли альбийские поселения, а сотрясения земли были столь велики, что большая часть чертогов Хадходронда обрушилась, погребя своих создателей, их кладовые, рудники, великолепные залы и хранилища летописей.

Мориа пришла в упадок, восстановить ее прежнее величие не удалось. Ныне средоточием жизни и власти гномских владений полагают хребет Граскааль в Пограничье. Что творится под Эйглофиатом, Киммерийскими горами и Нордхеймским нагорьем – в точности никому не известно. Тамошние дверги почти не показываются на поверхность, ведя торговлю через посредников-людей.

Мораддин, сын Гроина, мой отец, был родом из Кезанкии, хотя почти всю жизнь провел в Туране и Немедии. Ему доводилось бывать в королевстве под горами, хотя и недолго. Мы с братом слышали от него множество преданий и таинственных сказок двергов, однако отец никогда не упоминал о желании вернуться к образу жизни своих предков.

Зато я, его дочь – возвращаюсь. Еду в Кезанкию, не зная, как туда попасть и как поступать дальше. Сказать по правде, я представления не имею, как разыскать вход в подземелья Хадходронда и на что он похож! Вдруг нам придется облазать половину Кезанкийских гор поисках какой-нибудь приметной лощины или потаенной пещеры?

– Найдем, – самоуверенно заявил Эллар в ответ на мои причитания.

Как ни странно, он не ошибся. На второй день путешествия дорога пошла вверх, карабкаясь между охристыми валунами, заросли ковыля сменились камнеломкой, чахлым ползучим вьюнком и сиреневыми кустиками лаванды. По левую руку высунул синевато-голубую макушку Харайт, самый высокий пик Кезанкии, могущий похвалиться льдами на вершине и небольшим водопадом. Тракт, чего я в душе опасалась, не прерывался, упрямо стремясь к известной только ему одному цели, и к вечеру привел нас в чашеобразную долину, на склонах которой отважно произрастали сосновые рощицы. Здесь дорога вновь стала мощеной, только не плитами, а шестиугольными каменными торцами темно-красного цвета, плотно пригнанными друг к другу. Она огибала долину, завершаясь широкой площадкой между двух выступающих скал. Приглядевшись, я вдруг осознала, что это никакие не скалы, а вырубленные из скальных выходов песчаника скульптуры, изображающие неких загадочных существ, вроде драконов или больших ящеров. Время сгладило их черты, и теперь звери безопасно скалились на путников изъеденными ветром клыками.

Дорога подходила вплотную к зеркально ровной, возможно, отполированной стене высотой в три человеческих роста, и бесследно пропадала.

– Приехали… – растерянно протянула я. В скале зеленовато-желтого цвета не имелось ни единой трещины и никакого намека на возможный вход. – Это что, такая особая гномская шутка – завершить дорогу у подножия монолита, дабы гости вволю побились головой о камень, проклиная день, когда они решили навестить Кезанкию?

– Смотри внимательнее, – покачал головой Эллар.

– Гляжу! – возмутилась я. – Сплошной гранит, больше ничего! Зря мы сюда тащились…

Рабириец не спеша слез с облегченно зафыркавшего коня, зачем-то извлек меч из ножен, подошел к стене и преспокойно постучал серебряным навершием рукояти по стене.

Ничего не изменилось.

Вернее, сначала ничего не изменилось. Потом по гладкой поверхности зазмеилось тонкое, как нить, углубление. Оно походило на линию, проведенную конским волосом, окунутым в лучшую кхитайскую тушь, и эта линия очерчивала створки! Громадные створки, вроде как у городских ворот Бельверуса, завершавшиеся удивительно ровно выгнувшейся аркой.

– Э-э… – глуповато протянула я. – Что дальше?

– Дальше надо убедить хозяев открыть дверь и впустить нас, – откликнулся Рабириец, словно говорил о чем-то само собой разумеющемся. – Причем желательно обойтись без срывания ворот с петель и разбивания их на много маленьких кусочков.

– А ты можешь? – с надеждой поинтересовалась я.

– Очень жаль тебя разочаровывать, – в единственном глазе мага из Рабиров вспыхнули насмешливые искорки. – Не могу. Кроме того, это невежливо.

– Тогда как попасть внутрь? – я тоже выбралась из седла и подошла ближе к скале. Потрогала – ровный, чуточку зернистый камень, нагревшийся за день. Очерчивающая контур ворот трещина уходила в глубину монолита, однако я не смогла просунуть в нее ни лезвие кинжала, ни куда более тонкий ноготь. За отсутствием иных идей я пару раз треснула кулаком по стене и крикнула: «Есть кто дома?»

– Доводилось слышать шадизарскую легенду про Отмычки Бела? – с коротким смешком поинтересовался Эллар. Я кивнула:

– Связка волшебных ключей, способных открыть любую дверь. Знаю, Ларн Шелам рассказывал. Нам бы такие… Впрочем, не вижу ничего, похожего на замочную скважину. В твоей бездонной памяти, случаем, не кроется какой-нибудь подсказки? Как вообще открываются подобные ворота?

– Заклинанием либо определенным словом, – Рабириец тоже провел ладонью по желтоватому граниту. Втайне я рассчитывала, что сейчас он произнесет нужное заклятие, и ворота послушно распахнутся. – Подгорный народ всегда держал эти слова в строжайшей тайне, не доверяя их никому.

– Не повезло, – философски заключила я. – Что ж, подождем чуда. Интересно, с той стороны кто-нибудь есть? Какие-нибудь караульные или сторожа?

– Наверняка, – согласился Эллар. – Только они предпочтут дождаться, пока мы уберемся восвояси.

Он уселся на большом валуне и задумался, возможно, пытаясь отыскать в прошлом нечто, способное помочь нам сейчас. Я еще раз осмотрела ворота, убедившись в их полнейшей неприступности, полюбовалась на молчаливых каменных стражей и припомнила рассказы отца об обычаях подгорных королевств. Как-то в нежном возрасте не то пяти, не то шести лет мне довелось услышать от него сказку, где герои вроде бы испытывали подобные затруднения. Возможно, на самом деле Мораддин вспоминал очередную слышанную от сородичей историю древних времен, но я сочла ее сказкой.

Герои предания вошли в пещеры Кезанкии, воспользовавшись тем самым отпирающим словом. Отец называл его, и я, будучи крайне любопытным ребенком, запомнила таинственно звучавшее и непонятное словечко. Смогу ли я вспомнить его теперь, спустя почти десять лет?

Я старательно выговорила ряд глуховатых и шипящих звуков, подсказанный смутными детскими воспоминаниями. Эллар, нахмурившись, удивленно скосился на меня. Состроив зловещее лицо, я повторила попытку, слегка изменив порядок чередования гласных и согласных.

– Дана, чем ты развлекаешься? – осведомился Рабириец.

– Открываю ворота, – самоуверенно провозгласила я и объяснила: – Когда я была маленькая, отец рассказывал нам с братом…

– Берегись! – маг не позволил мне договорить, стремительно вскочив и с силой оттолкнув с места, на котором я стояла, разглагольствуя и помогая себе усиленной жестикуляцией. Я споткнулась о сапог Эллара и едва не шлепнулась. Рабириец успел поймать меня на полпути к земле и рывком отодвинул за спину.

Позади величественно и совершенно беззвучно прошелестела толстенная, не меньше трех ладоней толщиной, каменная створка. Поднятый ею веер песка и каменной крошки щедро засыпал нашу одежду, и перепугал мою рыжую кобылу, неуклюже шарахнувшуюся в сторону.

– Ой… – шепотом произнесла я, встав на цыпочки и выглянув из-за плеча Эллара.

– Ой, – согласился почтенный наставник. – Значит, от отца сказочек наслушалась?

– П-подействовало, – чуть заикнувшись, пробормотала я и замотала головой, вытряхивая пыль из волос.

Казавшаяся цельной и нерушимой гладкая стена раскололась на две половинки разомкнувшихся огромных створок. За ними открывался уходивший в слегка подсвеченный факельными языками сумрак гигантский зал, и я неожиданно подумала: зачем низкорослым двергам нужны столь высоченные помещения? Такой потолок в полтора десятка локтей и для людей будет великоват.

С потолка мой взгляд опустился ниже, наткнувшись на полдюжины коренастых фигурок, выстроившихся сразу за порогом и казавшихся естественным порождением камня и подгорной темноты. Солнечный лучик искрой отразился на лезвии двухсторонней секиры, лежавшей на плече одного из стражей Ворот.

С равным недоумением и опаской хозяева Кезанкийских гор глядели на нас, а мы, незваные гости – на них.

– Кто станет говорить, я или ты? – не оборачиваясь, шепотом спросил Эллар.

– Дай я попробую, – решилась я, лихорадочно припоминая начатки гномского наречия, преподанные отпрыскам предусмотрительным Мораддином Эрде. Наверняка местные жители умели объясняться на туранском, немедийском или заморийском языках, но я решила произвести хорошее впечатление. В конце концов, четверть крови в моих жилах принадлежит народу двергов!

Поселение гномов под Кезанкийскими горами.

23 день Третьей весенней луны,

Ближе к вечеру.

– Долиана Эрде, дочь Мораддина, – задумчиво повторил сидевший напротив гном – седоватый, с окладистой русой бородой, заплетенной в три толстые косички. Физиономия его напоминала хорошо пропеченное яблоко, однако светло-голубые, слегка выцветшие с возрастом глаза смотрели живо и проницательно. Узловатые короткие пальцы неторопливо перебирали звенья висевшей на шее дверга массивной золотой цепи, перемежаемые крупными изумрудами. – Дана Эрде и ее друг Эллар.

Упомянутый Эллар слегка шевельнулся, скрипнув резным креслом. По-моему, короткое пребывание в пещерах изрядно поколебало его душевное равновесие. Видимо, он недолюбливал подземелья и нависающие у нас над головами потолки, поддерживаемые низкими толстыми колоннами. Даже мимолетный взгляд доказывал, что королевство гномов под Кезанкией находится в изрядном упадке: капители колонн потрескались, висящая над столом вычурная бронзовая лампа покрыта налетом патины, мебель поточена червями…

Однако я решила делать вид, что не замечаю местных тягот. Меня куда больше интересовал старый дверг, хотя я не могла в точности определить, действительно он стар или нет. Подгорные карлики, подобно оборотням Пограничья и гулям Рабиров – долгожители, и возраст в сто пятьдесят – двести лет отнюдь не является для них преклонным.

Гнома звали Гроин, сын Фарина Секиры, он считался кем-то вроде наместника здешнего края и встречи с ним мы добились после небольшого скандала, учиненного подле Ворот Кезанкии.

А еще Гроин, сын Фарина, приходился мне родным дедом, ибо Мораддин Эрде был его сыном. И я пребывала в некоторой растерянности, ибо, во-первых, при всем старании не обнаруживала в своей душе никакого намека на родственную привязанность, а во-вторых, испытывала неловкость за предстоящую ложь. Что я ему скажу, если он решит узнать, зачем мы сюда пришли?

Наше внезапное и шумное появление ввергло гномов-стражей в глубочайшую растерянность. Люди редко допускались в глубины Кезанкии, редкие торговые сделки обычно осуществлялись на площадке подле Ворот. То, что какая-то девчонка ведала заветные слова, открывающие створки, заставило гномов относиться к нам с удвоенной подозрительностью.

После долгих и не совсем толковых расспросов нам наконец позволили войти внутрь. Не знаю, что оказалось более убедительным – мое знание гномского наречия или грозившее вскоре лопнуть терпение Эллара, вполголоса пообещавшего превратить чрезмерно бдительных двергов в ящериц.

– С него станется, – вежливо предупредила я. – Он вообще-то маг, причем с исключительно скверным характером.

Стражники пошептались, заново переспросили мое полное имя и отослали вестника разыскать старейшину Гроина, сын Фарина и передать ему, что у ворот стоит некая человеческая девица вкупе со своим дружком, нахально утверждая, будто она – дочь Мораддина, сына Гроина.

Минуло колокол или чуть подольше. Я уже начала подумывать, не заставят ли нас дожидаться до конца года, когда явился запыхавшийся посланец с ответом. Гроин милостиво соглашался принять странных визитеров.

Наших лошадей увели куда-то в боковой придел зала. Серый жеребец Рабирийца возмущенно захрапел, и Эллару пришлось успокаивать коня, иначе он непременно затоптал кого-нибудь из подгорного народца.

Один из караульных, прихватив масляный фонарь, повел нас через множество галерей, полутемных разветвляющихся коридоров, по узким мостам, проложенным над неразличимыми в темных ущелий реками, и бесконечным вереницам похожих одна на другую пещер. Далеко в глубинах надсадно ухали молоты и что-то протяжно урчало. Эллар, с его ростом в неполных четыре локтя, постоянно шипел, задевая головой потолки. Я пыталась запомнить повороты и переходы, но вскоре поняла безнадежность своей затеи. Самостоятельно мы отсюда не выберемся. Хадходронд не заслуживал названия перенаселенного – нам почти никто не попадался навстречу, зато многие из пещерок, явно предназначавшихся для жилья, выглядели пустыми и заброшенными.

Почтеннейший Гроин так долго и пристально рассматривал нас, что я начала подозревать: вдруг он каким-нибудь невероятным образом догадался об истинной цели нашего прихода в Кезанкию? Я кратко пересказала историю трех последних лун моей жизни, упирая на то обстоятельство, что сильно досадила королевской власти Немедии и теперь меня повсюду разыскивают, дабы придать заслуженной каре. Помня рассказы отца, я решила поискать убежища здесь. Если по каким-то причинам народ гномов не разрешает чужакам появляться в своих владениях, мы немедленно удалимся…

– Мораддин иногда присылал краткие весточки, – старый дверг, казалось, пропустил окончание моей речи мимо ушей. – Писал, будто добился неплохого положения среди людей. Упомянул, что женился, а спустя несколько лет – что у него появилось двое детей. Мораддин выбрал жизнь наверху, под солнцем, в городах, и я понимал, что вряд ли увижу своих внуков…

«Интересно, – мелькнула непрошеная мысль. – Мораддин – единственный сын Гроина или есть другие?»

– И вдруг приходишь ты, – гном, казалось, услышал мои размышления. – Ты и твой друг. Говоришь: Мораддин поссорился с новым правителем вашей земли, твои родные мертвы, вы сами скрываетесь. У меня был сын и его наследники. Теперь осталась только ты. Спрашиваешь, можно ли вам пожить здесь? Неужели ты полагаешь, что у меня повернется язык сказать – уходи?

– Я не знаю здешних традиций, – честно ответила я. – Отец говорил, у вас есть причины не доверять людям. Я – дверг наполовину или даже на четверть, мой друг… э-э… человек (Эллар еле слышно хмыкнул), поэтому мы не будем в обиде, если нам укажут на дверь.

– Вы останетесь, – не разрешил, распорядился Гроин. – На срок, который сочтете нужным.

– Благодарим, – на удивление вежливо отозвался Рабириец. – Это большая честь для нас…

– Это всего лишь то немногое, что я могу сделать для своего единственного потомка, – хмуро процедил старейшина гномского народа, выбрался из-за стола, прихватил шандал со свечами и жестом велел нам не отставать.

Идти пришлось недалеко – шагов двести по извилистому коридору. Гроин распахнул перед нами приземистую дверь, пояснив:

– Будете жить здесь. Я велю принести вам поесть. Если понадобится еще что-нибудь – на стене болтается шнур. Дерните пару раз и скажите тому, кто прибежит, что нужно. Поговорим попозже, мне надо подумать. Я зайду за вами… как это по людскому счету… колоколов через пять или шесть. В ту сторону, – он махнул рукой в сторону убегавшего в темноту коридора, – Яшмовый зал. Можете дойти до него и посмотреть, только не сворачивайте ни в какие ответвления, иначе заблудитесь.

– Как тебе нравятся владения предков? – осведомился Эллар, когда дверь захлопнулась за старым гномом. Я неопределенно пожала плечами и отправилась изучать новое место жительства.

Две комнаты, одна побольше, другая, отделенная низкой аркой, занавешенной обшарпанной портьерой, поменьше. Надо полагать, гостиная и спальня. В углу гостиной лежала горка наших вьюков – обитатели Кезанкии сделали одолжение и принесли их сюда. Похоже, ради нас в помещениях навели некоторый порядок: смахнули пыль, принесли угля для камина и обновили запас свечей. В потемневшем от старости шкафу хранились старые, но вполне приличные серебряные тарелки и бокалы, в отгороженном кожаной ширмой углу пряталась каменная чаша, наполняемая проточной водой, а поверх кровати распласталась огромная бело-желтоватая шкура, былого хозяина которой я угадать не смогла. Я решила, что жить здесь можно, если не обращать внимания на вечный полусумрак, разогнать который не могли даже три десятка хороших свечей. Влажные потеки на стенах, плесень на вытершихся гобеленах и спертый, душноватый воздух. Эллар нашел бронзовую курильницу, зажег под ней огонек и высыпал внутрь целую пригоршню хранившихся в ящике шкафа благовоний, но старое проверенное средство не помогло.

– В исторических хрониках совершенно истинно отмечено, что древнее царство Мориа потихоньку гибнет, – я подозрительно уставилась на густую жидкость, плескавшуюся в извлеченной из шкафа тяжелой стеклянной бутыли. – Как думаешь, это пьют или этим травят крыс?.. Гроин, сын Фарина, производит впечатление симпатичного и умудренного жизнью старикана себе на уме. Надеюсь, вид неожиданно обретенной внучки его не разочаровал. Однако какие мысли вызываешь у него ты, сказать трудно… Как будем действовать?

– Ты слышишь Камень? – Рабириец подбросил углей в камин, выполненный в виде сводчатого грота, и тоскливо пробормотал: – Отчего так холодно?..

– Я слышу множество камней, – с сожалением призналась я. – Похоже на многоголосый хор.

– Так я и думал. Подземелья – особенный замкнутый мирок, со своими законами и порядками… Действовать? Поедим, вздремнем, дождемся Гроина. Твое мнение о людях обычно оказывается верным, так почему бы не попробовать честно рассказать, зачем мы явились? Иногда правда оказывается самым надежным ключом.

– И Гроин вынесет нам Каримэнон на золотом блюде, – невесело поддакнула я.

– Вряд ли. Может, удастся убедить его помочь. Без местного жителя мы не сможем пройти по здешним крысиным норам и десяти шагов.

– Следи за языком, вдруг нас подслушивают? – хмыкнула я, но впавшего в уныние Эллара мое замечание ничуть не одобрило.

Белая с желтоватым подшерстком шкура оказалась поистине королевской щедростью, ибо некогда принадлежала снежной ящерице дрохо из Пограничья. В Немедию подобные шкуры попадали редко и оценивались в столь крупные суммы, что даже матушка, обожавшая редкие вещи, не рискнула украсить дом Эрде таким приобретением.

От шкуры пахло старой прелой травой. Заснуть никак не удавалось, несмотря на усталость. Подозреваю, что мой приятель тоже не спал, прислушиваясь к наполнявшим подгорный мир звукам: не стихавший ни на миг далекий грохот железа и рев горнов, еле слышный шелест осыпающегося песка, журчание пробирающихся сквозь каменные толщи ручьев и какое-то непонятное ритмичное шипение. Здесь все звучало, потрескивало, звенело, шуршало – содержимое укрытых за железными дверями кладовых, рудные жилы, не отделенные от породы драгоценные камни и плескавшаяся на самых глубинах огненная лава. Если бы я с рождения обитала здесь, может, я принимала такое существование как единственно возможное. Однако сейчас в моей душе упорно брала верх кровь матери, требовавшая открытых просторов, чистого воздуха и неба над головой, а не громоздких, угрюмых потолков!

Я прикинула, который сейчас может быть час. Время под Кезанкией застыло, будто муха в янтаре. Пожалуй, мне тут совсем не нравится.

Откуда-то прилетел и растаял обрывок мелодии. Не призрачной, настоящей, исполненной то ли на арфе, то ли на большой виоле. Аккорды повторились, и я не выдержала. Тихонько встала, накинула плащ и выбралась в коридор. Прислушалась. Точно, музыка – протяжная, слегка тяжеловесная, в которую вплетается низкий, чуть фальшивящий, но весьма старающийся голос:

Мелодия рванулась вверх такой щемяще-тоскливой нотой, что я поежилась.

– Зачем я здесь? – вслух проговорила я. – Что я пытаюсь найти?

Долго стоять босиком на слегка влажном каменном полу оказалось выше моих сил. Вернувшись обратно, я удостоверилась: бессонницей мы маемся вдвоем. Почтенный наставник сидел в изголовье кровати, подтянув колени к подбородку, и встретил меня на редкость сумрачным взглядом из-под упавшей на лицо челки:

– Ты где бродишь?

– Ловлю местных призраков, – отмахнулась я. – Ни одного не поймала… С тобой все хорошо?

– Дурной сон, – коротко уронил Эллар.

– Разве боги видят сны? – я забралась на постель и ткнулась головой в плечо Рабирийца.

– Я вижу. О прошлом, о темноте, из которой не найти выхода… И мне жутко, – еле различимым шепотом признался он.

– Мне тоже, – откликнулась я. – Кажется, вокруг нет никого, кроме нас. Только камень, сумрак и прячущиеся тени. Бр-р! Сделай что-нибудь, пока мы не начали пугаться любого шороха!

И мы попытались сделать, но ничто, даже объятия и последовавшая за ними любовная близость, не спасало от здешнего стылого полумрака, ощущения довлеющей над всем тоски и чувства, что мы самой сущностью глубоко чужды загадочному подгорному королевству, решительно отторгающему любых обитателей поверхности.

Около одиннадцатого послеполуночного колокола

24 дня Третьей весенней луны.

Прошло гораздо больше пяти-шести обещанных колоколов, прежде чем явился Гроин. Возможно, мне начало изменять чувство времени, но Эллар тоже сомневался, утверждая, что мы ожидаем никак не меньше десяти колоколов. Мы потратили их с пользой: немного выспались, навестили Яшмовый зал, поразивший мое воображение числом разнообразных оттенков этого поделочного камня, и отважились пройти дальше по коридорам, угодив на льнущий к отвесной скале узкий карниз. У меня не хватило духа заглянуть через край, но Рабириец посмотрел и сказал, что различает глубоко внизу движущиеся красные и голубоватые огоньки.

Постучавшийся в дверь Гроин застал гостей в разгар очередного магического урока: я старалась перехватить крохотные ледяные стрелки, неожиданно возникавшие в разных углах комнаты и летевшие в меня. Удачно отраженная стрелка разлетелась на осколки как раз над распахнувшейся створкой, осыпав дверга мелкими градинами. Я виновато улыбнулась и развела руками.

Старейшина (я никак не могла заставить себя даже мысленно называть его «дедом») одарил нас неодобрительным хмыканьем и без долгих предисловий сообщил: он подумал и принял некоторые решения. Он намерен представить свою наследницу и ее спутника местному правителю, как раз изволившему посетить здешнюю область своих владений. Представление состоится сегодня. Но сперва он хотел бы… Тут Гроин запнулся, начав уклончиво комкать слова.

– Почтеннейший дверг сомневается, захочет ли встречи тот, кому мы должны нанести визит? – спросил, как припечатал Эллар.

– Вот именно, – с видимым облегчением закивал седеющей головой Гроин, сын Фарина. – Понимаете ли, с тех пор, как он пришел, он живет один, ничего не говорит, ни о чем не спрашивает… Люди из Шадизара привозят новости, он не желает слушать. Я не мог понять, что с ним случилось, пока не пришли вы и не объяснили. Теперь, думаю, он должен увидеть вас и выслушать вашу историю. Если это не поможет…

– Можно узнать, о ком идет речь? – опередил меня Рабириец.

– О Мораддине, – четко произнес гном.

Наверное, мне полагалось хлопнуться в обморок. Или разрыдаться от радости. Или заявить, что слова Гроина – низкая ложь.

Я стояла и бессмысленно таращилась на тлеющие угли в камине.

– Дана? – Эллар решительно привлек меня к себе и обратился к встревоженному двергу: – Почтеннейший, около двух лун назад Мораддин Эрде погиб во время пожара, вспыхнувшего в доме его семьи. Есть заслуживающие доверия свидетели этого печального события, в том числе его дочь. Боюсь, произошло недоразумение…

– Сами взгляните на это недоразумение, – устало попросил Гроин. – Мне кажется, он сошел с ума и считает, что как раз он единственный выжил, а остальные – мертвы.

– Ведите, – сухо каркнула я. Эллар неодобрительно скривился, но возражать не стал.

Теперь я поняла, что такое «идти, как во сне». Я перебирала ногами, Рабириец крепко держал меня, не позволяя споткнуться, впереди белесым пятном качался фонарь в руке Гроина, и я постоянно напоминала себе, что пребываю в реальном мире. Мой отец умер. На него упала горящая балка. Маэль Монброн заверил меня, что своими глазами видел излеченный из руин особняка Эрде обгорелый труп. Обгорелый. До неузнаваемости. Не узнать.

– Сюда, – Гроин остановился возле неприметной двери, украшенной выкованным из светлой латуни изображением диковинной звериной морды. – Войти и подняться по лестнице. Я с вами не пойду, не обессудьте. Не могу видеть его… такого. Подожду здесь, – дверг с приглушенным кряхтением уселся на каменной скамье подле входа.

– Уверена, что хочешь этого? – Эллар обеспокоено глянул на меня.

Я коротко кивнула. Толкнула дверь, едва не запнувшись о начинавшиеся сразу за порогом ступеньки. Шедший следом Рабириец сдавленно проклял местных строителей: он опять ударился головой о слишком низкую притолоку.

Новая дверь. Скрипит, когда открывается. Комната, освещенная тремя большими шандалами на стенах. За столом, спиной к двери, сидит, углубившись в созерцание развернутой толстой книги, человек невысокого роста. Услышав скрип, раздраженно взмахивает рукой – мол, уйдите.

– Отец? – на удивление спокойно произнесла я.

Он медленно повернулся. Осунувшийся, постаревший на десяток лет, сгорбившийся, лысоватый человек с глубоко запавшими глазами.

– Долиана? – скрипуче вопросил он, неловко поднимаясь с табурета.

Вот тогда я на него и бросилась. С кулаками. Эллар не успел меня удержать, а скопившаяся злость рвалась наружу. Почему он покинул нас? Почему не пришел мне на помощь? Почему?..

– Наверное, для меня пришло время оглянуться назад и понять, сколько ошибок я умудрился совершить. Моя жизнь стала непрерывной погоней за властью. Ради нее я жертвовал всем – женой, детьми, друзьями, собственной душой. Ринга предупреждала, что когда-нибудь я заберусь так высоко, что падение может стать роковым, но я счел, что она преувеличивает. А она оказалась права. Нашелся противник, которому было плевать на окружавшие меня слухи и который сумел обвести меня вокруг пальца. Впервые в жизни я растерялся.

– Просто вам не доводилось сражаться с магами. С обычными людьми – сколько угодно. Образ действий волшебника частенько непредсказуем, а подлинные цели, которых они добиваются, укрыты туманом недомолвок.

Разговаривали где-то надо мной. Открывать глаза не хотелось, и я рассеянно прислушивалась. Два голоса: один постарше, бесцветно-усталый, другой помоложе, с легким акцентом жителя Полуденного Побережья.

– Должно быть, я поступил слишком жестоко. Убедил себя, что Ринга и дети справятся сами. Хватит им оглядываться на грозного отца и надеяться на его защиту! Кроме того, моя кончина освобождала их от необходимости лгать властям, если бы их схватили. За ними не нашлось никакой вины, кроме той, что они – мои наследники.

– Месьор Эрде всерьез полагает, что такое обстоятельство хоть на мгновение удержало бы Тараска Эльсдорфа или ксальтоуна от того, чтобы расправиться с отпрысками попавшей в опалу семьи?

– Не знаю… Когда я услышал, что они погибли, даже не сумев выбраться из горящего дома… Я понял: моя жизнь отныне кончена. Какая разница, кто станет королем Немедии, если моих детей нет в живых? Я ушел с намерением никогда не возвращаться к людям. Довольно интриг, довольно политических игрищ, довольно предательств! Трое из Эрде мертвы, четвертый похоронил себя в Кезанкийских горах.

– Ринга Эрде жива. Дана Эрде жива, – убежденно возразил обладатель более молодого голоса. – Она здесь, и ей необходима помощь. Друзья пытаются отыскать и покарать виновников вашей смерти. Мораддин Эрде зря торопится умирать, он необходим многим из живущих. Конечно, его жизнь – это только его жизнь, но принимать решение придется, и очень скоро.

Молчание. Я все-таки взглянула на мир вокруг, узнав, что лежу на покрытом овечьей шкурой сундуке, моя голова удобно покоится на коленях Эллара, и ладонь мага успокаивающе гладит меня по затылку. Мораддин сидел возле стены, скрестив ноги и пристально глядя на покрытый старой циновкой каменный пол.

– Сумеет ли она меня понять? – раздумчиво проговорил Мораддин, обращаясь к Рабирийцу. – Не простить, но хотя бы понять? Она стала совсем другой, не похожей на маленькую Долиану, которую я помнил.

– Ей пришлось очень быстро повзрослеть, – Эллар пошевелился, устраивая меня поудобнее.

– Оно и заметно, – отец издал знакомый мне с детства быстрый, гортанный смешок. – Полагаю, мое мнение вряд ли будет иметь для вас обоих какое-то значение?

– Я уважаю мнение почтенного отца Даны, – ровно произнес маг из Рабиров. – Однако ее собственный выбор я ценю больше, а она пожелала остаться со мной.

– Моя дочь учинила мятеж против короля, нашла себе весьма странного друга и намерена стать волшебницей, – с грустной иронией перечислил Мораддин Эрде. – Волей-неволей приходится мириться с тем, что дети уходят по собственным дорогам… Значит, вы намерены добыть этот Талисман, Алый Камень или как там он еще зовется?

– Если он здесь, – кивнул Эллар.

– Мои сородичи вряд ли согласятся отдать такую ценность чужакам, – здраво предположил Мораддин.

– Тогда придется убедить их в том, что оставлять Камень в подземельях весьма опасно. Именно поэтому нам необходима ваша помощь.

– Помощь… – отец, на моей памяти никогда не сомневавшийся, теперь колебался. – Боюсь, что тогда мне придется расстаться с Кезанкией без всякой надежды вернуться снова…

– Скажи, что ты здесь забыл? – сварливо осведомилась я, усаживаясь и заставив обоих спорщиков встрепенуться. – Сплошные хорьковые лазы, слякоть и темнота! Ты знаешь, что Конан Канах и Ольтен Эльсдорф делают все, дабы помешать Тараску уютно расположиться на захваченном троне? Если ты откажешься, я, выбравшись отсюда, рвану прямиком в Аквилонию и расскажу варвару, что его лучший приятель поселился в гадючьей норе, откуда не собирается вылезать до конца своих дней!

– Дана, Дана, – укоризненно протянул Рабириец. – Он же твой отец.

– Это его не извиняет, – отрезала я. – Я хочу получить точный ответ: пойдет он с нами или нет. Гроин вскоре собирается вывести новообретенную внучку на какую-то парадную церемонию, после которой мы начнем искать Камень, даже если придется обшарить все здешние подземелья. Я доступно выражаюсь, дражайший папенька?

– Более чем, – Мораддин взглянул на меня так, будто увидел впервые в жизни. – Могу я надеяться, что вы постараетесь уладить дело миром?

– Конечно, – проговорил Эллар. Уроненная мне на плечо рука яснее всяких слов требовала промолчать. Пожалуй, я в самом деле наговорила лишнего. Не так должна выглядеть встреча некогда крепко привязанных друг другу отца и дочери после долгой разлуки, но я обвиняла Мораддина в смерти Вестри и безумии матери. Лучше бы он в самом деле умер, прости меня Милостивая Иштар за подобные темные мысли!

Около первого послеполуденного колокола

24 дня Третьей весенней луны.

Позже я искренне сожалела о том, что все получилось именно так, как получилось. Тогда же я сочла свой поступок единственно верным, даже не подумав, как мы будем расхлебывать последствия. Ведь нас было всего двое (Мораддина я в расчет не принимала, не доверяя ему) против доброй сотни, если не полутора подземных карликов, расположившихся в огромном зале с уходящими высоко вверх стрельчатыми колоннами, казавшимися удивительно легкими. Должно быть, помещение строили во времена процветания Хадходронда и потом неоднократно подновляли. Находясь здесь, мы, пожалуй, могли вообразить, как выглядела некогда великая Мориа – мрачно-торжественная, в переливах радужных самоцветов, отблесках граненого камня, роскоши позолоты и строгости полированного гранита. Местный зал для торжественных приемов произвел впечатление даже на видавшего виды Эллара. Во всяком случае, когда мы вошли через бронзовые двустворчатые двери, он огляделся по сторонам и еле слышно восхищенно присвистнул.

Благодушие моего приятеля быстро пошло на убыль, когда стражники довольно вежливо попросили нас отдать оружие. Гостеприимство – гостеприимством, а предусмотрительность, особенно по отношению к редким гостям с поверхности, никогда не помешает. Ручательство Гроина не помогло, так что мой легкий клинок и драгоценный двуручник Рабирийца остались тоскливо висеть на вбитых в стену крюках, дожидаясь возвращения хозяев.

Изгнать из уголков зала вечный полусумрак не сумело даже множество свечей, которого вполне хватило бы для освещения маленького городка. Дальняя часть зала приподнималась, образуя невысокий подиум, где стоял отдельный стол. Если традиции везде одинаковы, на возвышении отводятся места для тех, кто управляет подгорным королевством.

Прочих гостей рассадили за выстроенными полукругом столами в нижней части зала, и сейчас это поголовно бородатое скопище удивительно кряжистых и приземистых созданий недоуменно уставилось на вошедших, сиречь на нас. Меня поставили в середину, между Гроином и Рабирийцем, отец предпочел держаться позади. Я по-прежнему была уверена, что он сожалеет о почти вырванном насильно решении пойти с нами.

В течении дюжины-другой ударов сердца в зале висела растерянная тишина. Звякнул уроненный нож, припечаталось о деревянную столешницу донышко чаши.

Молчание разрушил хриплый, слегка шипящий звук медных труб, Гроин, сын Фарина, заговорил, обращаясь к соплеменникам на своем наречии, я разобрала наши имена, чуть искаженные местным произношением – должно быть, нас представляли обществу. Напряжение постепенно схлынуло, зал наполнился обычным говором, и Мораддин тихо проскрипел из-за моего плеча:

– Обошлось. Нас приглашают к столу правителя.

– Кто верховодит в Кезанкии? – шепотом поинтересовалась я, пока мы шли к подиуму. – В Пограничном Граскаале – Дьюрин VIII, а у вас?

– Трайн Первый и пока единственный, при нем – выборный Совет Старейшин. Вон он, в центре Высокого стола.

Я с любопытством глянула в указанном направлении. Стол на десять-двенадцать персон, винно-красная парчовая скатерть, блестящие золотые приборы. Четверо двергов, среди которых нетрудно распознать местного короля: эдакий пузатый величественный бочонок с каштаново-седой лопатообразной бородищей, в наряде коричнево-желтых цветов и при золотой короне – широкий вычурный обруч в алмазных искрах. На шее у него болтается традиционная массивная цепь, а на ней…

А на ней светится алыми гранями мой ненаглядный Талисман, получивший новую оправу в виде крохотных переплетенных топоров и секир.

Я закричала раньше, чем успела понять, что делаю:

– Каримэнон! Я здесь!

Мой срывающийся вопль улетел под своды потолка, отразился и повторяющимся эхо вернулся обратно. Трайн приподнялся с кресла, гневно таращась на возмутительницу спокойствия, Эллар коротко встряхнул кистями рук, готовясь в случае чего пустить в дело не слишком сильное, но поражающее воображение заклятие, Гроин изумленно крякнул, и тут я поняла, что Кристалл услышал меня. Полыхнул чистейшим огненным цветом и рванулся, словно застоявшаяся лошадь с привязи.

Звенья порвавшейся цепочки разлетелись по столу, гномского правителя отбросило назад. Крохотная живая звезда взмыла в воздух, стремительно пронеслась над столом, опрокинув пару кувшинов, и упала в мои ладони, словно вернувшийся из полета охотничий ястреб. Талисман радостно горел, сиял, переливался цветами, для которых нет названия в людском языке, словно не веря, что снова вернулся ко мне.

– Я же говорила: никому тебя не отдам, – пробормотала я.

– Что ты творишь?! – оглушительным басом взревел Гроин и выбросил руку, пытаясь не то схватить меня за плечо, не то вырвать цепочку с Камнем. Я увернулась, юркнув за спину опешившего Мораддина.

– Стража! – загремел пришедший в себя Трайн. Со стороны парадных дверей и из-за колонн выныривали доспешные гномы, на ходу вытягивая из-за поясов топоры и широкие тесаки. Гвалт царил невообразимый, учитывая, что наречие двергов напоминает грохот перекатывающихся камешков, а, разозлившись, карлики имеют привычку голосить, подбадривая себя перед грядущим боем. Большая часть собравшихся не уловила, что стряслось, поняв только, что их король чем-то оскорблен и повинны в этом мерзкие пришлецы с поверхности. Те, что сидели поближе к нам, уже тянулись с явным намерением схватить, повалить, а затем долго и с наслаждением топтать – чтоб впредь неповадно было.

Кажется, я погорячилась, воззвав к Камню…

Мораддин пнул скамью, образовав между мной и тяжеленными гномскими кулачищами шаткую преграду, способную продержаться не более двух ударов сердца. В отчаяние я вскинула руку с зажатым в ней Каримэноном, мерцавшим беспокойным алым светом, совершенно не представляя, как быть. Не заклятие же Содрогающейся Земли насылать? В гномских летописях потом напишут: явились, мол, двое смертных мерзавцев-колдунов, прикидывающихся дружелюбными гостями, украли сокровище и перебили мирных рудознатцев!

Гномы при виде Талисмана озверели пуще прежнего.

– Бей! – прокричали сразу с десяток голосов. – Бей-убивай!

– В топоры!

– Взять их! – надрывался со своего места Трайн. – Воры! Грабители! Стража!

– Остановитесь! – в нужные моменты голос Рабирийца с легкостью перекрывал любой шум, даже вопли полутора сотен разъяренных подгорных карликов. От неожиданности я едва не выронила Камень.

Гномы притихли. Я сочла их молчание угрожающим.

– Остановитесь, говорю вам, и выслушайте! – повторил Эллар, стоявший шагах в десяти от королевского помоста. Ему удалось завладеть вниманием всех без исключения присутствующих, но я опасалась, что терпения двергов надолго не хватит. – Прежде чем необузданный гнев обратит в прах ваш собственный дом, узнайте о великой Силе, готовой пробудиться. Магический рубин, что сияет в руке спутницы моей – не побрякушка, годная болтаться в королевском ожерелье, но один из уцелевших камней Радужной Цепи Равновесия, Сердце Подземного Пламени, иначе Каримэнон. Не человеческие руки гранили его в те времена, когда мир был юн, и никому из живущих ныне не совладать с силой Алого Камня, кроме этой девочки, моей… моей ученицы. Коснитесь ее хотя бы пальцем – и Темный Огонь пожрет Хадходронд, как некогда пожрал великие города Подгорного Народа, по сравнению с которыми Мориа – лишь бледная тень былого величия. Попробуйте коснуться Камня, и увидите, как посягнувший умрет страшной смертью. Каримэнон выпьет его душу и сожжет тело. Отныне Благой Рубин потерян для вас навеки. Не украсть его явились мы, но избавить вас от величайшего проклятия и вернуть то, что принадлежит нам по праву Крови. Древняя клятва связывает Долиану Эрде с Каримэноном, клятва сильнее стали и камня, восемь тысяч лет не звучавшая в мире сущем. Хотите встать на пути Рока? Что ж, вот они – мы. У нас нет мечей. Но истинно говорю вам, Подгорный Народ: никто из живущих в мире не узнает, как гнев и алчность сгубили королевство Мориа, ибо не останется никого, чтобы рассказать об этом. Отпустите нас. Мы уйдем, забрав с собой проклятие Изначальных.

До чего же он был хорош в этот момент – в пламени факелов, с горделиво откинутой головой и спокойной уверенностью в голосе, звучавшем подобно пению боевых рогов и грохоту лавины. Даже кошмарный ожог не бросался в глаза, став всего лишь игрой света и теней. Неудивительно, что в Шадизаре до сих пор поклоняются некому Астэйру. Может, мое мнение пристрастно – все-таки я по уши влюбленная в своего наставника девица шестнадцати лет от роду! – но я видела, как по мере продолжения речи опускаются в нерешительности поднятые ножи, топоры и кулаки, как злоба на суровых бородатых физиономиях сменяется сомнением.

Однако сказанное не оказало нужного воздействия – нас не тронули, но вокруг по-прежнему колыхалась непроходимая толпа.

На живой части лица Рабирийца промелькнуло и скрылось раздраженное выражение, означавшее, что его скудное терпение скоро иссякнет. Он что-то неслышно пробормотал, и я сомневалась, чтобы в его словах содержалось хоть одно хорошее слово, касающееся подгорного народа.

Трайн оживленно шептался со своими приближенными. Эллар украдкой стянул с ближайшего стола кувшин, принюхался и с отвращением хлебнул из горлышка.

– Нет, так не пойдет! – правитель Кезанкии решительно воздвигся над столом во весь невеликий рост, топорща бороду и двигая косматыми бровями. – Положим, Алый Камень действительно принадлежит Долиане, дочери Мораддина, и подчиняется только ей. Девица Долиана – нашего племени и нашего рода. Ей незачем возвращаться обратно, особенно если наверху ее преследуют. Мы даже согласны, чтобы ты, почтеннейший, также поселился среди нас.

«Лучше сразу сдохнуть, – прозвучал в моей голове обескураженный голос Эллара. – Еще полдня среди приплюснутого народца – и я за себя не отвечаю. Своим стремлением из всего извлечь выгоду дверги кого угодно сведут с ума! Насколько проще иметь дело с людьми!»

– Трайн убежден, что с помощью Камня можно возродить былую славу Мориа. Многие ему верят, – вполголоса сообщил Мораддин. – Вам не позволят унести Талисман. Может, согласитесь?

– Если бы боги хотели, чтобы мы жили под землей, они создали бы нас крысами, – съязвила я. Отец сердито поджал губы и отвернулся.

– Хорошо, – проникновенная высокопарность Рабирийца вмиг улетучилась. – Тогда будем говорить проще. Ни Дана, ни я не можем остаться и жить здесь. Также мы не можем оставить вам Каримэнон. В таком случае я предлагаю выкупить его.

Кто-то из карликов растерянно хихикнул. Я потрясла головой, думая, что ослышалась. Выкупить? Как? Чем?

– Выкупить? – недоверчиво повторил Трайн. – Ты настолько богат, человек? И какую же цену ты можешь предложить?

Вместо ответа Эллар принялся деловито перерывать висевший на поясе кошель, пока не извлек оттуда позеленевший от старости бронзовый тубус. Подошел к столу короля Кезанкии, на ходу отвинчивая крышку. Аккуратно вытащил наружу лист порыжелого пергамента, расправил на столе и прижал указательным пальцем. Дверги уставились на загадочную реликвию, и я услышала, как Гроин охнул: «Этого не может быть!»

– Насколько я знаю, эту карту Подгорный Народ ищет уже которое столетие, – невозмутимо проговорил Рабириец. – Она затерялась в мире людей и, думаю, не слишком важно, как она попала ко мне. Главное – она здесь. Вы получаете карту, мы – право уйти, забрав Кристалл.

Трайн сгорбился, словно пытаясь зарыться в собственной бороде. В его душе исконная гномская алчность боролась с недоверием и сильнейшим желанием не упускать Камень. Не знаю, что там изображал пресловутый чертеж, но мудрое и предусмотрительное общество старейшин Хадходронда дружно зашептало своему предводителю: «Подлинная… Точно, подлинная, и знак Дори Железного Шлема… В конце концов, какой прок с побрякушки, вдобавок магической?.. Наследие Изначальных, провались оно пропадом… Если сведения верные, у нас будет сотня таких камешков…»

– Уговор, – рыкнул осаждаемый со всех сторон Трайн. – Идите! Идите и не возвращайтесь, потому что если ты, человек, солгал…

– Вы отыщете меня в любом городе Заката и Восхода, и постараетесь, чтобы моя смерть была весьма мучительной, – закончил фразу Эллар. – Спасибо за гостеприимный прием.

Он развернулся и пошагал к медленно открывавшимся бронзовым дверям. Я торопливо выскочила следом. Мораддин замешкался, с непонятной мне тоской глядя на возникшее в зале столпотворение. По-моему, Гроин окликнул его, но я рассудила по-своему – цепко ухватила отца за рукав и потащила за собой.

Кезанкийские горы.

Около шестого послеполуденного колокола

24 дня Третьей весенней луны.

Когда мы выбрались на поверхность, солнце клонилось к закату, окрашивая чашеобразную долину и сосны в яркий медно-золотистый цвет. Врата Кезанкии закрылись за нами, вновь обратившись гладкой скалой желтоватого цвета с вкраплениями зеленоватых прожилок, и я плюхнулась на галечную россыпь, от души прокричав в сине-лиловое небо:

– Ноги моей отныне не будет в подземельях!!

– Не зарекайся, – хмыкнул Эллар. – Нам лучше убраться отсюда подальше, пока дверги не опомнились.

– Что за карту ты им всучил? – меня разбирало любопытство пополам с восторгом. – Она настоящая?

– Во времена Наина Пятого или Шестого, не помню точно, она соответствовала истине, – Рабириец подержал мне стремя, пока я залезала в седло. – Это чертеж сокровищниц и рудников старой части Мориа, ныне засыпанной. Немного усердия, и лет через пять жители Кезанкийского королевства изрядно пополнят свои кладовые.

– Но где ты его раздобыл? – продолжала настаивать я.

– Аластор пожертвовал. Ему она досталась за долги от какого-то вдрызг проигравшегося в зернь карлика из Чамгана. Как говорят в Шадизаре, никогда не знаешь, где найдешь, где потеряешь…

Эллар выразительно закатил глаз, а я захихикала. Мы в самом деле на редкость везучие! Выбрались живыми, и Камень унесли!

– Куда едем? – Мораддин после нашего спешного ухода из парадного зала, более смахивавшего на бегство, наконец произнес первое слово. – Талисман теперь у вас, что вы намерены с ним делать?

– Давайте рассуждать, – изрек свою любимую фразу Рабириец. – Полагаю, нам следует известить друзей и союзников о возвращении к жизни Мораддина Эрде и о том, что мы добились кое-каких успехов.

– Навестить Аквилонию? – отец задумался, привычно оценивая шансы и возможности.

– Там Конан, который всегда тебе поможет, – напомнила я. – И Ольтен. Принцу очень пригодятся твой опыт и знания. Мы, наверное, должны сопроводить отца до Тарантии? – я вопросительно покосилась на своего приятеля.

– Конечно, – согласился Эллар. – История с Троном Дракона обязана завершиться, после чего мы с чистой совестью можем отправиться в те края, где Камень и ты окажутся в безопасности.

– В Рабиры? Нет, я не против, но ради чего?

– Из-за Каримэнона, – терпеливо объяснил маг. – Он, как и мы, нуждается в отдыхе. Нам предстоит многое сделать: поискать средство уменьшить силу притяжения между тобой и Талисманом, разобраться, как вернуть Камню спокойствие Равновесия, ибо ты напомнила ему, как ненавидеть… В конце концов, я рассчитывал обучить тебя чему-нибудь полезному!

– Ты уже научил меня многим чрезвычайно полезным вещам, – проворковала я, услышав в ответ глуховатый смех Рабирийца. – Хочешь узнать, каким?

Я остановила кобылку посреди дороги, убегавшей вниз, к ковыльным равнинам Заморы, дожидаясь, когда Эллар поравняется со мной. Мораддин, без труда поняв, что дожидаться нас – дело бесполезное и безнадежное, хлестнул низкорослого гирканского конька, проехав вперед и наградив самонадеянную дочурку укоризненным взором.

Камень, спрятанный под колетом, внезапно кольнул меня острой тревожной иголкой. Я глянула на песчаный откос по левую руку – может, там крадется какое-нибудь хищное животное? Или обозленные дверги решили устроить погоню?

Отвлеклась я всего на краткое мгновение. Этого оказалось достаточно. Пепельный жеребец Рабирийца пронзительно заржал, и обернувшись, я увидела соскальзывающего с конской спины Эллара. Он падал неуклюже, мешком, как падают мертвецы или потерявшие сознание раненые на поле боя. Упал и больше не шевелился.

Резкий поворот головы, так, что хрустят позвонки. Шагах в десяти от меня топчется гнедая мохноногая лошадка, возле нее лежит коричнево-серая кучка тряпья с выброшенной в сторону рукой. Какое-то время пальцы медленно скребли пыльную землю, потом застыли.

Что происходит? Почему я не могу двинуться? Талисман подстреленной птицей бьется около сердца, исходя отчаянным звоном.

На склоне появляются всадники. Двое, пятеро… Десять человек. Мысли путаются, пальцы выпускают поводья, я бросаю стремена и угловато покидаю седло, опираясь на теплый лошадиный бок. Всадники подъезжают ближе, трое спешиваются рядом с Мораддином Эрде, приподнимают его голову, утвердительно кивают и начинают деловито связывать моего отца. Выходит, на нас напали? Кто?

Напротив останавливается длинноногая пегая лошадь, с нее не спрыгивает, торопливо сваливается человек в черно-красной тунике, зачем-то хватает меня за расстегнутый ворот колета, вытягивает наружу цепочку с висящим на ней Кристаллом и торжествующе кричит. Я хочу предупредить его, чтобы не дотрагивался до Талисмана, но язык не слушается.

Ладонь незнакомца обхватывает Камень. Вопль боли, от которого закладывает уши, а стоявшая сбоку рыжая кобыла делает свечку, сбивая меня с ног. Коснувшийся Каримэнона человек мечется на обочине, судорожно тряся обожженной рукой и непрерывно крича. Крик переходит в задушенный хрип, человек падает, катается и бьется в рыжей пыли, и вдруг замирает. Он лежит ко мне лицом, выпученные от боли глаза стекленеют, изо рта стекает грязно-розовая пена, и я понимаю: он только что умер и я его знаю. Ораст из Сарваша Кофийского. Маг Ораст.

– Сколько раз я его предупреждал, – удрученный низкий голос принадлежит подошедшему к скрючившемуся трупу кофийца человеку в ярко-красной хламиде. – В кои веки он почти сумел довести до конца порученное ему дело. Что ж, будем считать его погибшим от излишней преданности.

От звуков этого голоса в мою душу вползает холодный, липкий, обволакивающий любые мысли страх. Я больше не ощущаю присутствия Талисмана, хотя отчетливо вижу блики заходящего солнца на его гранях.

– Вставай, Дана, – ксальтоун протягивает мне руку, помогая подняться. – Должно быть, ты не слишком хорошо себя чувствуешь? Это пройдет. Видишь ли, я не могу позволить, чтобы ты опять улизнула или уничтожила кого-нибудь из моих людей… Что ты хочешь спросить? Как я тебя нашел? С моего откровенного попустительства ты и твой друг столь романтично и стремительно сбежали из Бельверуса. Следом за вами устремился Ораст. Оставалось набраться терпения и ждать, пока некая упрямая и настойчивая парочка отыщет исчезнувший Каримэнон. Говоря откровенно, я не сомневался, что вы своего добьетесь, хотя порой Орасту приходилось наставлять вас на путь истинный. Вас препроводили до Врат Кезанкии, после чего мой верный ученик сообщил, что вы скрылись в подгорном царстве и неизвестно, когда вернетесь.

Менхотеп совершенно отеческим жестом приобнял меня за плечи и повлек за собой – туда, где несколько человек окружили неподвижного Эллара – продолжая невозмутимо рассказывать:

– Дабы лично присутствовать при завершении долгой и славной охоты, я покинул Бельверус и, использовав кое-какие простейшие заклинания перемещения в пространстве, прибыл сюда. Нет-нет, я не собираюсь насильно отнимать твое сокровище. И убивать дорогих тебе людей тоже. Ты ведь не хочешь, чтобы они умерли? Знаешь, я предпочитаю учиться, добывая знания у других. Ваша предприимчивая троица даст мне ответы на кое-какие вопросы, а потом… Потом посмотрим. Только не надо делать такие яростные глаза. К сожалению, дорогая Дана Эрде, сейчас ты бессильна, хотя твой драгоценный Камешек болтается у тебя на шее. Объяснить, почему? Пришлось перерыть кучу пыльных фолиантов, прежде чем я создал подходящее заклинание, удерживающее в плену твою неугомонную душу и довольно симпатичное тело. Камень не беспокоится, полагая, что ты спишь. Кстати, твои друзья тоже мирно дремлют, – ксальтоун вытащил из складок хламиды полосатый, точно оса, короткий дротик и показал мне. – Немного черного лотоса, немного ароматных вендийских травок, немного магии и совершенно никакого шума.

– Скоро закончим, господин, – с почтительным поклоном уведомил ксальтоуна тип, распоряжавшийся хлопотами вокруг начавшего приходить в себя Рабирийца. – Остался только шлем, и порядок. Желаете взглянуть?

– Смотри-ка, твой друг оказался крепче, чем я предполагал, – с легким изумлением заметил Менхотеп и доверительно наклонился ко мне: – Я знаю, что он сделал в Демсварте, и догадался, кто он такой, но в подобное верится с трудом… Тебе-то, как ученице и заодно любовнице, наверняка известна правда? Скажи, он на самом деле Темный Всадник?

Я посмотрела на Эллара. Его усадили, прислонив спиной к валуну. Черная потрепанная куртка с серебряными нашлепками, которую он обычно носил, лежала неподалеку, в нее тщательно завернули длинный меч моего приятеля. Двое слуг Менхотепа возились с болтами странного вида оков, застегнутых на лодыжках и запястьях мага из Рабиров – браслеты серого с красными искорками металла шириной в три пальца, соединенные длинными цепочками.

– Лайворт, редчайшая вещь, – пояснил ксальтоун. – Поглощает магические волны без остатка, намного лучше холодного железа и серебра. Трудно сказать, подействует ли на воплощенное божество, но, если верить древним летописям, раньше помогало… Дана, отчего ты молчишь? Мне крайне любопытно услышать, кого я одолел. Итак, он – Всадник?

– Да, – беззвучным шепотом проговорила я.

– Забавно, – Менхотеп покачал головой, его серебряные серьги мотнулись туда-сюда. – Ты даже не представляешь, до чего забавно…

Из обычного холщового мешка на свет явился упомянутый шлем, также откованный из пепельного лайворта – гладкий, блестящий морион, лишенный привычных глазных прорезей и с забранным мелкой сеткой отверстием для дыхания.

– Не надо… – безумным усилием я смогла протолкнуть слова наружу. Ксальтоун сочувственно похлопал меня по плечу:

– Извини, придется. Кто знает, на что способен твой приятель? Я вынужден позаботиться о себе, да и об окружающих тоже.

Может быть, Эллар расслышал наши голоса? Я увидела, как его живой глаз распахнулся, сразу выхватив самое главное – ксальтоуна и меня. Зрачок в сером ореоле чуть расширился, пристально следя за моим лицом, пока ровный край опускавшегося мориона не скрыл его.