Голос крови

ЗАВЕРШЕНИЕ Из дневника Халька Юсдаля – IV «Летнее солнцестояние»

Лес Руазель, Аквилония.

22 день Второй летней луны 1294 года.

Бракосочетание короля Аквилонии Конана I из Канахов и девицы Зенобии Сольскель, уроженки королевства Пограничного, отныне являющейся также законной королевой Аквилонии, праздновали согласно всем традициям и с надлежащим размахом. Торжества растянулись на две с лишним седмицы, в Тарантию съехалась половина страны, вино лилось не рекой, но водопадом, трезвый человек вызывал на улицах подозрение – не кофийский ли шпион? Казну опустошили почти наполовину, гостей с Восхода и Заката пригласили столько, что замок напоминал переполненную бочку, крылья мельниц тщеславия и громких имен вертелись, не переставая, а уж сколько громких од с восхвалительным прологом и прославительным эпилогом было прочитано…

Неудивительно, что под конец новобрачные не выдержали и сбежали.

Сбежали не в одиночку – запасливо прихватив с собой кучу друзей. Кавалькада направилась в отстоящий в дне езды от Тарантии Руазель, старинное охотничье владение аквилонских королей, небольшой чистенький лесок. По моему твердому убеждению, траву на тамошних полянках каждое утро подстригают и красят зеленой краской, а олени и кабаны при встрече говорят друг другу: «Добрый день, почтеннейший!»

Самое подходящее место, чтобы устроить небольшую пирушку на лоне природы.

Говорят, что не делается в мире – все к лучшему. Может, пословица и справедлива. Как выскажутся через сотню лет о наших поступках летописцы и историки? Перечислят кучу совершенных ошибок и сквозь зубы признают, что мы по совершенной случайности добились кой-каких успехов? Например, король Аквилонии, достигнув возраста почти в сорок пять лет, остепенился. Правда, и здесь сделал все по-своему, приведя в Тарантийский дворец не наследницу знатного рода и не заграничную принцессу, а купеческую дочурку из Пограничья.

Думаю, варварское здравомыслие Конана в очередной раз одержало верх над соображениями этикета: из Дженны Сольскель получится не только замечательная жена, но и хорошая королева.

Поживем – увидим…

Тараск Эльсдорф выкарабкался и нынче ходит своими ногами, правда, теперь ему придется учиться справляться с оружием, ложкой и пером одной конечностью. Догадываюсь, кто озаботился распустить слушок, утверждающий, будто с Тараском поступили согласно заморийским законам – уличенному в краже вору отрубили правую руку.

В Немедии неразбериха царила почти до конца Первой летней луны. Ольтен – нынче ставший Нимедом Вторым – карал, миловал, вознаграждал, восстанавливал попранную справедливость и внушал подданным уважение к Закону. Среди прочих его указов мелькнул один, показавшийся мне весьма символичным: Ольтен решил сохранить знамя Рокода Полуночи, сделав его новым штандартом вице-короля.

Конан с приближенными побывал на коронации Эльсдорфа-младшего и потом долго ворчал, что пережитые испытания «этого сорвиголову» ничему не научили. Надо же, взять и широким жестом даровать почти приговоренному к смертной казни Тараску свободу, отпустив его на восемь сторон света! Просперо и я убедительно доказали королю, что такой поступок Ольтена гораздо разумнее, чем банальное повешение. Теперь никто не решится принять Тараска Эльсдорфа при своем дворе, в Кофе ему наверняка вежливо укажут на дверь, и кому он нужен – не сумевший удержать свою удачу?

Насколько мне известно, сейчас Тараск пребывает в Хорайе на должности командира захудалого гарнизона, мертвецки пьет и проклинает коварство судьбы.

Начинающийся мятеж Восходных провинций подавлять не пришлось: он прекратился сам собой, когда пришло известие о смене власти. Аластор Кайлиени вновь объявлен протектором, причем не только Заморы, но и Коринфии, о чем он не замедлил сообщить лично. Я не сомневался, что Кайлиени непременно объявится в Тарантии – не упускать же такой великолепный случай поесть, выпить и повеселиться за счет друзей?

Герцог Мораддин Эрде, кому торжественно возвратили отнятые титулы и должности, получил регалии канцлера Немедии и ничуть тому не рад. Подозреваю, в мире ничто больше не способно его обрадовать. Его дети мертвы – друзья семьи Эрде приезжали в загородное поместье Энден, отдать последнюю дань двум надгробиям в семейной усыпальнице, могиле Вестри и кенотафу Даны. Настоящее последнее прибежище юной герцогини, должно быть, расположено где-нибудь на берегу Хорота, под соснами Рабирийских холмов.

Непосвященному человеку Мораддин наверняка покажется прежним, если не считать обильной седины и какого-то погасшего, скучливого взгляда. Его разум остер и гибок, подобно лучшему зингарскому клинку, он останется вернейшей опорой немедийского Трона Дракона, но служба не приносит ему былого удовольствия. Он выполняет ее из чувства долга и обязательств перед молодым королем, по-моему, втайне ожидая подходящего момента, чтобы вернуться в Кезанкию – навсегда.

На свадьбу старинного друга Мораддин, однако, явился. Вместе с немедийским посольством, дарами, уверениями в вечной дружбе и приязни. Отсидел на торжествах приличествующие пять дней и удалился, сославшись на неотложные дела. За время пребывания в Тарантии он произнес не более двух десятков слов, избегал любых бесед, в том числе и с Конаном, производя тягостное впечатление человека, слишком подавленного собственной недавней бедой, чтобы разделить чужое счастье.

Ринга Эрде к супругу пока не вернулась, и, судя по редко приходящим из Рабиров посланиям, в состоянии рассудка герцогини перемен к лучшему не произошло. Ее брат, Рейенир Морадо да Кадена, уже луну обретается в Зингаре на должности посланника Рабиров. Чем он там занят в действительности – долго гадать не надо.

Конан, когда до него дошли слухи, только скривился, ехидно посочувствовав Чабеле и ее придворным дамам. Поговаривают, Рейе также сумел неплохо проявить себя на должности неофициального советника королевы Чабелы по политическим делам, и меня это ничуть не удивляет. Родич госпожи Ринги, как мы убедились, способен не только волочиться за прекрасными женщинами. Хотя это занятие получается у него лучше всего.

Затея отметить Летнее Равноденствие принадлежала, разумеется, оборотням. Эртель и Веллан ужасно разозлились из-за того, что их лишили возможности принять участие в Бельверусской заварушке. Они, как верные подданные, отбыли в Пограничье вместе с Эрхардом, раненым при Демсварте Альбиориксом и уцелевшими бритунийцами, а подлый стигийский колдунишка (подразумевался Тотлант) улизнул и отправился в одиночку совершать подвиги! У него что, приключилась внезапная немота? Почему он никому ничего не сказал?!

Тотлант, после Бельверуса ставший на редкость неразговорчивым, объясняться не пожелал. На него тоже накатила блажь и тяга к перемене мест: он и в любимое Пограничье не спешил, и в Немедии оставаться не хотел, и нас, аквилонцев, уверил, что после праздников уедет, только куда?

Однако сегодня по молчаливому соглашению прошлое предали забвению и разошлись вовсю. Праздновать Солнцеворот, так праздновать! В истинно варварском духе: с прыжками через костры, игрищами, песнями и плясками, шуточными поединками, непрерывными заигрываниями, купаниями при луне и гаданием на венках. Кто-то отправился поискать цветы папоротника, хотя всякому образованному человеку известно, что папоротник по природе своей цвести не способен.

Уговорить приехавшую с немедийскими посланниками Цинтию Целлиг пойти купаться мне не удалось, но венками мы обменялись и потом бросили их в речку. Сегодня там плавало много таких венков, уносимых неторопливым течением куда-то к Закату. До темноты мы сидели на берегу, слушая разносящиеся по лесу голоса и смех, болтая, целуясь, и хоть убей, не помню, кто первым сказал: «Давай поженимся»…

Цинтия, по вечной привычке женщин присваивать себе чужие заслуги, клянется, что она. Я не спорю.

– Похоже, дурной пример заразителен, – с понимающей усмешкой приветствовала нас Дженна, когда в сумерках мы выбрались к костру подле королевского шатра. Над огнем булькал огромный котел, в котором готовили вино со специями, сюда постепенно собирался круг наших друзей, и я в который раз поразился прихотливости нитей судьбы, связавшей столь разных и непохожих людей. – Вас поздравлять?

– Всенепременно и обязательно! – жизнерадостно прокричал из темноты кто-то из оборотней. – Коли нас не пригласят на свадьбу – мы обидимся!

– Точно, это поветрие, – согласился Конан, пребывавший в столь благодушном настроении, что, явись сюда кто-нибудь из его давних недругов, вроде Тот-Амона или покойного Страбонуса, их непременно усадили, поднесли чарку и расспросили, каково нынче злодействуется на белом свете. – Хальк, даже не надейся удрать в свое гандерландское захолустье. Ты ведь не бросишь ненаглядную библиотеку на произвол судьбы?

– Мне нужно разрешение Вашего величества на временную отлучку, – твердо заявил я. – До начала осени. Или даже до конца. Я домой не показывался уже лет пять! Матушка забыла, что у нее есть младший сынок!

Конан посмотрел на меня, на украдкой хихикавшую Цинтию, на собственную жену, в темных волосах которой запуталась бледно-золотая кувшинка, вздохнул и сказал:

– Желаю счастья. Не вернетесь к Первой зимней луне – казню. Лично приеду в Юсдаль и повешу обоих на одной веревке… Барышня Цинтия, ну растолкуй, зачем тебе сдался этот книжный червь?

– Нравится, – убежденно ответила моя рыжая непредсказуемая дама.

Кипящее вино в котле воспользовалось моментом и выплеснулось через край, весело зашипев на углях.

Луна достигла вершины небосвода и начала клониться к горизонту. Шумный лагерь на лесной поляне постепенно затихал, хотя самые рьяные любители гулянок намеревались сидеть до рассвета. Пуантенский Леопард подбил благородное собрание учинить песенное состязание, в ходе которого появились невинные жертвы – Веллан, перестаравшись, оборвал струны.

Нетвердо держащееся на ногах общество отправилось искать замену доблестно павшему инструменту, вернувшись с добычей: виолой, принадлежавшей Меланталь, и еще одной, выпрошенной под честное слово у немедийцев. Этой немедленно завладел явившийся из леса Аластор, со скорбным видом поведавший, что цветов папоротника ему отыскать не удалось и пришлось сорвать парочку соцветий иного рода…

– Ой, парочку ли? – невиннейшим тоном осведомился Эртель, за что был пнут и обозван блохастым кобелем.

Начинающуюся перепалку оборвала рабирийка, резко ударив по струнам виолы и заявив, что хвастовство свойственно только мальчишкам, зато некоторые болтуны не в силах даже взять правильного аккорда. Кайлиени возмутился, и нам оставалось только слушать, как эта парочка старается перещеголять друг друга, вспоминая старинные мелодии и на лету сочиняя новые.

Наверное, я задремал, убаюканный теплом костра, вполуха внимая струнным переборам и голоску подпевавшей Цинтии. Разбудил меня собачий лай – кофийская псина Райана Монброна, прежде спокойно лежавшая подле хозяина, вскочила, навострив уши и рыча в темноту за пределами света костра.

– Чего это она? – спросила Дженна. – Зверя почуяла? Или кто-то шатается по лесу?

– Там человек, – без колебаний ответил Монброн. – Причем знакомый. Чин, приведи!

Но прежде чем Чинкуэда успела выполнить команду владельца, на границе света и тьмы возник высокий черный силуэт, вроде бы человека, одетого в тяжелый дорожный плащ с капюшоном. Что удивительно, заявился пришелец с той стороны, откуда придти никак не мог. Во всяком случае столь беззвучно и незаметно. Поляну там окружали старые кусты шиповника – я уже весьма близко познакомился с ними и готов был побиться об заклад касательно их полнейшей непроходимости.

В молчании гостя и его загадочном появлении чудилась некая угроза, которую, однако, никто не собирался принимать всерьез. Что может случиться в крохотном лесу, больше смахивающем на ухоженную рощу, где сегодня расположились король Аквилонии и его приближенные? Сам Конан не шевельнулся, вглядываясь в незнакомца поверх чаши с дымящимся вином, а внезапно оживившийся Тотлант поднялся на ноги, улыбнувшись и подняв руку:

– Эллар? Если ты хотел нас удивить, то своего добился. Присаживайся к костру!

Тот, кого я сначала принял за заблудившегося в лесной темноте гостя из соседнего лагеря, немедийского или зингарского, и впрямь оказался существом знакомым – жутковатым одноглазым магом из Рабирийских гор. Признаться, я не рассчитывал, что мы когда-нибудь увидим его снова, и ничуть не сожалел. Вечно с ним связаны непонятные странности, древние тайны, неразгаданные секреты и… И гибель Даны Эрде.

Посыпались вежливо-обрадованные возгласы, кто-то рассмеялся, кто-то встал, искать новую чашу для гостя. Зенобия с нарочито сожалеющим видом бросила в ножны кинжал, с удивительным проворством впрыгнувший ей в руку.

– Удачной дороги и благополучного возвращения, – сдержанно и, как мне показалось, с оттенком сожаления приветствовал ночного визитера Аластор. Моя подружка улыбнулась и поклонилась магу, но, как только он отвернулся, прижалась крепче ко мне – Цинтия всегда побаивалась мрачного Рабирийца, утверждая, будто от него не стоит ждать хорошего.

– Халлэ, Астэллар, – произнесла Меланталь Фриерра, почтительно склонив голову.

На обращенные к нему приязненные слова маг ответил разом, произнеся своим низким, с резким акцентом жителей Полуденного Побережья голосом:

– Рад видеть всех в добром здравии, – и, неуловимым движением сбросив плащ, присел напротив киммерийца на покрытое ковром бревно. Меча с лунной гардой при нем сегодня не было. По-моему, он вообще приехал без оружия.

– Здравствуй, Хасти, – проговорил варвар негромко и со странной интонацией. – Я ждал, что ты придешь. Сегодня или завтра, но обязательно придешь.

– Уж извини, что не явился на торжественную церемонию, – пожал плечами Рабириец. В отблесках пламени лицо мага казалось усталым, отрешенным и снова постаревшим на десять-двадцать лет. – Как представил, на что это будет похоже: свадьба Конана Первого, короля Аквилонии… Ой-ей…

– Да уж, весьма… утомительно, – подтвердил Конан. Дженна откровенно фыркнула.

Маг улыбнулся – одними губами – и пригубил предусмотрительно наполненный Велланом вместительный кубок.

– Поздравляю, – искренне сказал он. – Знаешь, я какое-то время смотрел на вас – пока меня не учуяла собака. Конан, ты наделен редким даром…

– Да-да, везде, где появляется Его величество король Аквилонии, немедля возникает либо пьянка, либо драка, либо переворот, – буркнул Эртель под всеобщие смешки.

– Ты собираешь вокруг себя исключительно хороших людей, – продолжил Эллар. – Я хочу пожелать тебе и твоей жене – а пожелания таких, как я, частенько имеют свойство исполняться – чтобы те, кого ты любишь на этом свете, всегда оставались с тобой.

На последних словах лицо на миг Рабирийца исказила мучительная гримаса – хотя какие чувства можно прочесть по лицу, от которого осталась лишь половина? Порывисто поднявшись, маг воскликнул:

– За здоровье короля и королевы Аквилонии!

Когда над лесом затихли последние отголоски дружеских здравиц, Эллар дождался, пока кубки наполнят заново, и в тишине, нарушаемой треском огня, зазвучал его ровный голос.

– Я хочу рассказать кое-что вам всем. В первую очередь тебе, Конан. Ты поймешь, почему.

– Это касается Даны Эрде, – наклонил голову варвар. – Нужно ли?..

– Нужно, – твердо перебил Рабириец. – Знаю, что начало прозвучит, как навязшая в зубах присказка или титульный лист старинной хроники, но с этим ничего не поделаешь. Очень давно, во времена, которые в ваших легендах именуются Темной или Предначальной эпохой, во времена, когда мир был юн, а люди делали свои первые шаги по земле, были созданы Семь и Три, Великая Радуга и Венец. Если вы спросите, кого считать их творцами, мне будет трудно ответить. К ним приложили руку почти все жившие в те поры народы, и каждый привнес лучшее из того, чем обладал. Камни Великой Радуги, одним из которых был Талисман, останавливали старение мира. В те дни возникло Изначальное Противоречие, которое грозило вылиться в страшную битву. Цепь Равновесия, или Великая Радуга, поглощала силу разрушения, устраняя Противоречие. Три светлых алмаза, звавшиеся Венцом, замыкали Цепь. Когда они явились в мир, те, что владели частью, возжелали Целого. Я не берусь их судить, искать правых и виноватых, и выискивать их ошибки. Война за Камни все-таки случилась. Венец надежно сокрыли. Шесть Радужных камней сгинули навеки. Предполагалось, что погиб и Рубин, Каримэнон, Сердце Огня – тот, что открывал Цепь.

Эллар на мгновение прикрыл ладонью лицо и судорожно вздохнул. Я подумал, что мы никогда не узнаем, какими путями он стал обладателем подобных знаний. В Тарантийской библиотеке нет ни одной летописи с хоть мало-мальски разумным пересказом легенд Изначалья. У Тотланта есть «Кэннэн Гэллэр», не то альбийская хроника, не то философический трактат, но я не владею языком, на котором она написана и вдобавок фолиант Тотланта сильно искажен переводом.

Может, есть такие вопросы, которые лучше не задавать, чтобы не оказаться раздавленным неподъемной тяжестью ответа?

– За тысячелетия Потерянный Талисман стал иным. Его мощь, безличная, как течение реки или величие стихии, обратилась на разрушение. Отыщись кто-нибудь, способный подчинить Камень – и во всех землях Восхода и Заката не нашлось бы человека могущественней. Смерть Даны, пусть это выглядит диким и нелепым, послужила во благо, изменив судьбу Камня. Цена крови связала их… как бы сказать… в единое целое, крепче чем мать и ребенка, влюбленных или учителя с учеником. Когда умерла Дана, умер и Талисман. Он более не опасен. Совсем. Возьми его, Конан. Это мой свадебный подарок.

Словно порыв ветра прошелестел над окружившими поляну буками, когда Эллар запустил пальцы за воротник куртки и вытянул за цепочку огромный, сверкающий всеми оттенками багряного и пурпурного, рубин.

– Хасти, нет, – решительно покачал головой Конан. – Это принадлежало Дане, теперь он перешел к тебе. У меня нет никаких прав на эту вещь!

– А я не могу на нее смотреть, – отрезал Рабириец. – Бери, говорю! Иначе я выброшу его в Океан. Надеюсь, хоть там его никто не найдет… Он сохранил кое-какие свойства. Носи его на шее – и проживешь лет двести. Положи его в сокровищницу, и страна, которой тебе выпало править, будет процветать, а сердца твоих подданных отвратятся от зла. Каримэнон – более не игрушка враждующих колдунов. Не Камень Крови, но Камень Королей. Возьми и используй на благо государства.

– Теплый, – заметил киммериец, бережно принимая Рубин в сложенные лодочкой ладони. Дженна боязливо коснулась Кристалла указательным пальцем и отдернула руку, словно обожглась.

– В нем нет зла, – подтвердил Эллар. – Кому владеть им, как не тебе?

Он легко наклонился и поднял с земли брошенный плащ.

– Это все, зачем я приезжал в Аквилонию, – произнес маг тоном человека, наконец-то успешно завершившего долгое и трудное дело. – Вряд ли мы еще встретимся, но… Пусть лучше будет «до свидания», чем «прощайте».

Он нарочно говорил резко, отбивая у нас желание убеждать его посидеть до утра, и потому церемония прощания вышла краткой. Человек спешит, что тут поделать. У него – свои дела и заботы, у нас – свои…

Тотлант, выглядевший каким-то напряженным и внутренне подобравшимся, подошел попрощаться одним из последних. Стигиец медлил, путаясь в простейших словах, и, наконец, решился высказать то беспокойство, которое, как заметили мы все, терзало его целую луну, с времен возвращения из Бельверуса.

– Эллар, я… у меня… – запинаясь, начал он. – Могу ли я осмелиться попросить?.. Сет Змееликий, да что я несу!.. Я хочу учиться у тебя. Пожалуйста! – одним духом выпалил он.

Серый зрачок Эллара уперся в молодого волшебника долгим взглядом, под которым стигиец совсем сник и хотел отступить в тень. Тягостное молчание нарушил короткий, звенящий смешок.

– От капризов судьбы не избавлен никто – ни смертные, ни боги, – лукавая усмешка Аластора возникала и таяла, чтобы спустя миг снова вернуться. – Соглашайся, друг мой Хасти, не то сей многообещающий молодой человек пойдет и удавится на ближайшем суку.

– Я должен подумать, – Рабириец чуть скривился. – Но, если ты всерьез полагаешь… А, что говорить впустую! Возле устья Алиманы, там, где она сливается с Хоротом, стоит аргосская крепость Лерато. В день наступления Первой осенней луны будь там, в таверне «Речной берег». Тебя встретят и проводят через холмы. Конан, сделай одолжение, растолкуй своему впечатлительному приятелю, чем он рискует! У моих учеников никогда не бывает спокойной жизни и ровной дороги!

– Такого не суждено никому из нас, – странно притихшая рабирийка Меланталь быстрыми, нервными движениями перебирала отзывавшиеся серебристым перезвоном струны своей виолы. – Прежде чем уйти, выслушай меня. Не спрашивай, не жди ясных ответов – просто выслушай.

Маг озадаченно кивнул, остановился, привалившись к стволу древнего бука и глядя на девицу-гуля из-под черных прядей.

Предсказательница запела – негромко, слегка пришептывая, но так, что наверняка даже у напрочь лишенного сентиментальности варвара мороз пошел по коже.

Она умолкла, дабы перевести дух и исполнить надлежащий проигрыш стремительной, рвано звучавшей мелодии.

Может, нам это померещилось – от вина, разговоров, царившей вокруг настороженной лесной тишины. Только я не верю, чтобы десятку людей, отличающихся друг от друга характерами, темпераментами и взглядами на жизнь, могло померещиться одно и то же.

Однако я невольно вскочил на ноги, Цинтия и Дженна почти одновременно вскрикнули от изумления, Веллан поперхнулся аргосским, а Конан подозрительно заозирался. Меланталь не произносила ни звука, мы все это видели, но песня продолжала звучать, перекликаясь со звоном серебряных струн, приходя со стороны непроглядной чащобы, падая с ночного неба, заставляя чутко отзываться темное зеркало реки.