Главред: назад в СССР 3

Глава 7

Бюллетень был составлен по довольно простому принципу: в первой части респондентам нужно было рассказать о себе, чтобы мы могли лучше узнать своего читателя, а во второй уже требовалось оценить содержание номера.

С самого начала я вынашивал мысль сделать опрос анонимным, поэтому сразу исключил строку ФИО. В итоге портрет читателя состоял из пола, возраста, образования и рода занятий. Для удобства это было размещено на одной стороне бюллетеня. На оборотной же было несколько общих вопросов и голосование за материалы по уровню интересности.

Мне, прежде всего, хотелось узнать, достаточно ли читателям одного выпуска в неделю, а еще чего, на их взгляд, газете не хватало — тут требовался развернутый ответ. И, наконец, каждую статью нужно было оценить по пятибалльной шкале со школьной системой. То есть пятерка — это отлично, а кол — отвратительно. То же самое требовалось в плане фотографий — оценить снимки каждого из наших фотокоров.

Нам оставалось лишь систематизировать бюллетени, которых оказалось приятно много. Я вывалил их из коробки прямо на стол, завалив его с горкой, и мы вчетвером принялись их обрабатывать — выписывать данные в заранее заготовленные бланки. Потом несложные арифметические подсчеты — и вуаля. Обратная связь, пусть и предварительная, готова.

Я перебирал аккуратно вырезанные листочки, ощущая радостный перестук в груди. Моя идея сработала, она получила отклик — а значит, людям не все равно. Судя по количеству заполненных бюллетеней, это не меньше двух третей тиража. А то и больше. Уже одно это говорило, что газету на самом деле читают. Не просматривают, как в моей прошлой жизни ленты новостей в соцсетях, а вдумчиво разбирают каждую статью. Соглашаются, возмущаются, спорят.

Изначально мне казалось, что обратная связь не получится столь массовой. Думал, люди будут лениться заполнять бумажки и потом еще отправлять их по почте. Но я недооценил энтузиазм жителей советского Андроповска. И не только самого города, а еще и целого района. Читатели на предприятиях, в магазинах, конторах, колхозах искренне поддержали призыв газеты выразить мнение. Этого я не учел как раз при добавлении вопроса о том, чего не хватает «Андроповским известиям». Люди столько всего написали… Некоторые даже к вырезанным бюллетеням скрепочками подкалывали исписанные страницы с замечаниями и советами.

Оказалось, что люди читают газету от корки до корки, но больше всего им нравятся человеческие истории. Те же интервью — не только с героями-ликвидаторами, но и партийцами вроде Краюхина. Читателей захватывали расследования Сони Кантор, обзоры кино от Никиты Добрынина, репортажи о работе милицейских патрулей. Некоторые обижались на рубрику о профессиях — мол, почему не пишете о нас? Журналистов звали доярки, комбайнеры, пожарные, газовики, ветеринары, экскаваторщики, бульдозеристы, строители. У меня даже голова закружилась от одного только огромного списка будущих статей о людях труда. А еще… мы без всякого преувеличения попали в яблочко с атомным страхом.

— Итак, — начал я, когда мы спустя несколько часов перебрали все бюллетени. — Поздравляю вас, Зоя Дмитриевна, ваша статья про безопасность АЭС набрала больше всего баллов. Отрыв от всех остальных просто огромный. Вы даже Софию Адамовну обскакали, хотя криминальные истории наш народ любит.

Слабым звеном оказалась Евлампия Тимофеевна Горина, подружка Метелиной, в отличие от нее не желавшая расти в профессиональном плане. Потом шли несколько внештатников, печатавшихся в газете в основном по старой памяти и по требованию райкома. Чуть выше разместились Катя и Люда, молоденькие журналистки, которым не хватало опыта и которых, кстати, обскакала Юлька Бессонова со своими «модными приговорами».

Тройка лидеров прошлого номера была следующей: Зоя Шабанова, София Кантор и Виталий Бульбаш. Затем уже шел Никита Добрынин со своими фильмами, Аркадий Былинкин, Пантелеймон Шикин и мой второй зам Бродов. Бесспорным лидером среди фотографов, как я и был уверен заранее, стал Леня Фельдман. Хотя у кадров Андрея тоже хватало поклонников. И еще я по-новому открыл для себя одного из внештатников — Вольдемара Сеппа, милицейского фотографа-криминалиста.

— Давай-ка, Степаныч, подтягивайся, — Бульбаш потрепал по плечу Бродова, понурившегося от довольно низкой, по его мнению, оценки.

— Арсений Степанович, у вас очень хорошие статьи, сильные, — попыталась приободрить его Зоя.

— Я абсолютно уверен, что вы можете лучше, — внес и я свою лепту.

— Ладно, — тяжко вздохнув, махнул рукой Бродов. — Пойду я интервью с Пеньковым доделывать…

И он побрел шаркающей походкой к двери. Мне его стало жалко, но утешать и поддерживать в нем умонастроение жертвы я не собирался. Пусть сам делает выводы. А я ему, если что, потом помогу. Когда сам захочет.

— Евгений Семенович, на проводе Поликарпов, — сообщила мне Валечка, когда я уже дочитывал последний на сегодня готовый материал. — Сказал, что вы поймете…

— Да-да, соединяйте, — попросил я.

— Радуйтесь, товарищ Кашеваров, — сказал чекист сразу после приветствия. — Котенок согласился на наши условия. Особенно он заинтересовался возможностью официально публиковаться… Его требования тоже в целом оказались приемлемыми.

— Это действительно хорошая новость, Евсей Анварович, — сдержанно ответил я. — А что насчет других кандидатов, которых мы обсуждали?

— Челубеева и Голянтов, — чекист назвал только две фамилии. — Пока могу предложить только этих двоих.

— Но этого же мало! — я постарался, чтобы голос не прозвучал слишком разочарованно. — Я, Котенок, Голянтов и старушка Кандибобер — вряд ли у нас получится полноценная дискуссия на общегородские темы. Кворума нет.

— Не спешите, Евгений Семенович, — успокоил меня Поликарпов. — У нас, разумеется, есть и другие активные диссиденты на примете. Вот только давайте начнем с малого. Вы же не собираетесь сразу всем давать печатную площадь?

— Справедливо, — согласился я. — Но даже если в клубе будет сто человек, я все равно не планировал публиковать сразу всех. Помните опросники в газете?

— Конечно.

— Так вот, напомню, их заметок они тоже будут касаться. И читатели так же станут голосовать за лучших.

— Разумно, — чекист словно чего-то еще ждал от меня. — А лучших не так много, и они не всегда на виду…

— Вы хотите, чтобы их предложил Котенок? — догадался я. — Чтобы все выглядело естественно, а не как принудиловка от КГБ? А он пока молчит, правильно?

— Он хитрый, — чекист рассмеялся. — Хорошо знает принцип «разделяй и властвуй», и потому с этими двумя ему проще. С Челубеевой они в контрах, и ее, если что, ему не жалко, а Голянтов хоть и идейный, но спокойный. Все-таки священник, он за мир между людьми. Так что каких-то действительно интересных личностей Котенок нам выдаст после того, как увидит результаты работы клуба. Ну и первые публикации, разумеется. Бережет себя, прикрывает тылы. Так что, еще раз говорю, просто потерпите. Главное в любом деле — начать.

— Понятно, — я побарабанил пальцами по столу, напомнив сам себе Краюхина. — И, в общем-то, предсказуемо. Я ведь могу поговорить с Котенком отдельно? Так сказать, успокоить, усыпить его паранойю?

— Разумеется, — подтвердил Поликарпов. — И, кстати, еще вопрос. Я помню, что мы говорили не только о городских инакомыслящих. С вашей стороны ведь тоже люди будут? Те, кому мы можем доверять в отличие от Котенка и компании?

— Будут. Как раз составляю список.

— Вот и отлично, Евгений Семенович. А пока давайте организационные вопросы решим. Жду через тридцать минут у районного дворца культуры. У вас получится?

— Успею, — коротко ответил я и положил трубку.

Сейчас меня в первую очередь интересовали именно городские диссиденты. Лояльных советскому строю спикеров мы и так уже с Зоей составили, когда обсуждали авторские колонки. Вот они-то как раз и должны составить костяк центристов. Тот же профессор Королевич, к примеру, который лечил ликвидатора Павла Садыкова. Сам чернобылец, кстати, тоже. Еще в моем списке кандидатур был Вовка Загораев, владелец полулегальной качалки и будущий андроповский предприниматель, один из первых. В клубе я, кстати, видел вариант будущего для Петьки Густова — моего знакомого афганца. Ему я готовил роль представителя ветеранов локальных войн. В общем, народ подбирался разношерстный, и это как раз то, что нужно.

У массивных колонн РДК, где всего пару месяцев назад загорелась скандальная звезда группы «Бой с пустотой», я очутился уже через пятнадцать минут. Поликарпов улыбнулся моей оперативности, мы пожали друг другу руки и направились в здание. Там, как выяснилось, шел ремонт — пахло краской и цементной пылью, сновали рабочие, перемежаясь с пышно разодетыми кружковцами.

— Евгений Семенович? — обрадованно воскликнул директор ДК Константин Сеславинский, узнав меня. А потом быстро помрачнел, увидев, что я не один. — Доброго дня, любезный Евсей Анварович. Чем могу служить?

— Товарищ Кашеваров вам все объяснит, — уклончиво ответил чекист, тем не менее, вежливо улыбнувшись.

Мы прошли в тесный кабинет Сеславинского на первом этаже. Все тот же столик из ДСП, календарь с голубем мира, шкафчик с наградными кубками и маленькая аккуратная скрипка. Инструмент работы мастера Льва Горшкова, принадлежавший отцу директора — земскому депутату Филиппу Андреевичу Сеславинскому. Вспомнив все это, я сразу же понял, откуда Константин Филиппович знает, кто такой Поликарпов, и почему сразу же так напрягся.

— Присаживайтесь, судари мои… то есть, простите, товарищи, — засуетился директор.

— Не переживайте, Константин Филиппович, — улыбнулся Поликарпов. — За обращение «сударь» в советской стране не наказывают.

— Да я и не переживаю, — Сеславинский все же смутился. — А то просто молодых людей смешит порою моя старорежимность… Вот и поправляюсь сразу на всякий случай. Кофию?

Мы с Поликарповым синхронно кивнули, и директор ДК принялся хлопотать с напитком. Достал все тот же кипятильник, трехлитровую банку… Я улыбнулся.

— Константин Филиппович, мне нужно помещение для нового дискуссионного клуба. Вы сможете помочь?

— Осмелюсь спросить, почему не в редакции? — уточнил Сеславинский, покосившись на Поликарпова.

— Единственное свободное помещение — это библиотека, которая сейчас также используется как опорный пункт народной дружины, — ответил я. — Позже нам обещали поставить специальный киоск во дворе, а пока…

— Я понял, — кивнул директор. — Помещение есть, оно совсем маленькое для танцевального или, скажем, театрального кружка. Могу посодействовать, Евгений Семенович, для вас — почту за честь.

— Спасибо, Константин Филиппович, — искренне поблагодарил я.

— Туда, правда, перевезли архивы избы-читальни из Дятькова, — развел руками Сеславинский, а потом принялся заваривать нам свой фирменный «кофий».

Я сразу понял, о чем он говорит: Дятьково — это деревня на границе с Андроповском. Ее недавно снесли для строительства новых городских домов, сломали и старую избу-читальню. Интересно, что там за архивы? Всегда было интересно копаться в старых бумагах… Столько открытий можно совершить, не сходя с места!

— Нас это не смущает, Константин Филиппович, — кивнул я. — Если нужно, мы и приберемся.

— О, не утруждайтесь, прошу вас! — Сеславинский смешно всплеснул руками. — Когда вам потребуется помещение?

— Завтра, — ответил я. — После сдачи номера в половину седьмого вечера.

— Тогда, быть может, сходим осмотреться? — тут же предложил директор. — Попьем кофию и направимся…

С напитком мы закончили быстро — подспудно всем хотелось поскорее освободиться. Я торопился домой к Аглае, Сеславинскому просто было неприятно общество чекиста, хоть он это и старательно скрывал. Сам Поликарпов относился к нашей беседе как к части работы и вряд ли испытывал к потомку «лишенцев» что-то личное. Просто не хотел рассиживаться по причине конторской прагматичности.

Комната и впрямь оказалась маленькой, но для собраний вполне подходящей. Еще и напоминала нашу редакционную библиотеку книжными стеллажами. Только здесь они были заставлены наспех — сразу видно, что содержимое привезли недавно и еще не успели отсортировать. Я подошел к одной из полок, с интересом разглядывая корешки старых книг. Задел плечом какую-то папку и…

Со звуком, напоминающим плеск воды, на пол посыпались фотокарточки и отрезки пленки. Я попытался удержать лавину, но сделал только хуже. Старая папка окончательно развалилась, накрыв меня дождем снимков. Подобрав один из них, я с любопытством всмотрелся в старую фотобумагу. Карточка пожелтела, на ней было почти ничего не разобрать. С сожалением отложив ее, я взял один из отрезков пленки. Она была испачкана чем-то серо-синим, но кадры можно было разобрать.

— Что это? — с интересом спросил Поликарпов, подбирая еще один отрезок.

Я посмотрел на свет — со старой фотопленки на меня смотрели люди в старомодных тулупах, косоворотках, платьях… Это же какой-то архив!

— Позвольте-ка, — попросил Сеславинский, надевая на нос очки. — Это же… это… Я могу ошибаться, но это похоже на фотографии Тюлькина!

— Кого, простите? — уточнил чекист.

— Народный фотограф! — выдохнул я. — Константин Филиппович, вы знали об этих снимках?

— Нет! — воскликнул директор. — Их… привезли совсем недавно, я планировал разобрать архив. Только дел сейчас с празднованием Нового года, сами понимаете…

— Евсей Анварович, вы на машине? — я повернулся к чекисту. — А то я свою отпустил…

— Да, меня ждет водитель, — сказал Поликарпов, непонимающе глядя на меня.

— Нам нужно срочно ехать к развалинам Дятькова! — заявил я. — Константин Филиппович, вы с нами?

— Разумеется! — воскликнул директор ДК.

— Евсей Анварович, это очень важно! — я повернулся к чекисту. — По дороге все объясню.

В будущем Россию и нашу Тверскую область захлестнула мода на частные музеи. Как правило, они создавались местными активистами — краеведами, историками и просто неравнодушными людьми. Мне доводилось бывать во многих, когда я готовил спецматериал. Например, в селе Михайловском под Тверью — там работал Музей гвоздарей. Местные просто взяли в аренду здание, привели его в порядок и подготовили экспозицию со старыми вещами. Патефоном, маслобойками, ткацкими станками, самодельными игрушками. И получился музей старого деревенского быта, посвященный местным ремесленникам — васильевским и михайловским гвоздарям.

У нас в Любгороде тоже открыли похожий музей, и среди экспонатов там было несколько пожелтевших снимков деревенского фотографа Архипа Тюлькина. Их случайно обнаружили в районном ДК почти полностью сгнившими и рассыпавшимися… А основное собрание, как впоследствии выяснилось, погибло в развалинах дятьковской избы-читальни. Той самой, о которой мы только что говорили столь буднично. А я-то ведь и не сразу об этом вспомнил! Но главное, что все-таки сознание Женьки Кротова из двадцать первого века вовремя выдало эту информацию.

Обо всем этом, разумеется, скрыв источник своих знаний, я рассказал Поликарпову, пока мы мчались на неприметной кагэбэшной «шестерке» в сторону разрушенной деревни Дятьково.

— Это же достояние нашей малой истории! — не переставал восклицать Сеславинский. — Евгений Семенович, как хорошо, что вы тоже знали о Тюлькине! И хорошо, что вспомнили!

— Неужели он настолько ценен, этот ваш Тюлькин? — спросил чекист. — Что такого в этих старых фотографиях?

— Пройдет время, Евсей Анварович, — сказал я, — и за этими кадрами будут охотиться, чтобы восстановить память о нашем прошлом. А мы сейчас с вами эту память спасаем.

Машина затормозила возле разрушенного деревенского дома, присыпанного ярко-белым снегом.