Главред: назад в СССР 3

Глава 14

Остаток дня в подготовке пролетел незаметно, а потом плавно перешел в ночь и следующее утро. Работа кипела, все были при делах, и я, хоть коллеги и бегали время от времени советоваться, мог полностью погрузиться в подготовку к вечернему заседанию клуба «Вече». И наиболее важной задачей мне виделся подбор оппонентов для моих «карманных» оппозиционеров.

Павел Садыков, герой-ликвидатор, звучал по телефону уверенно и бодро. Все-таки лечение, которое ему организовали в ЦРБ под наблюдением доктора Королевича, дало о себе знать. Со знаком плюс, разумеется. На мое предложение подискутировать с известной на весь город и даже район бабушкой Кандибобер он согласился сразу — чувствовалось в человеке желание жить и что-то доказывать этому миру. В пару ему я решил поставить Зою Шабанову. С физиками в Андроповске было туговато, все они сидели в Калинине либо в Удомле, а на непонятное сборище вроде клуба «Вече» областной институт не захотел отрядить делегацию. Что ж, главное, как уже обсуждалось, ярко подать мое начинание, и калининские ученые сами будут ко мне проситься.

Оппонировать Сеславинскому с его угасшей светской культурой согласились обе отобранные мной кандидатуры — комсомольский поэт Вася Котиков и восходящая рок-звезда Сашка Леутин. А вот отцу Варсонофию точно придется туго… Я планировал, чтобы со священником дискутировал кто-то из райкома, но Краюхин, разумеется, вежливо отказался. Второго секретаря Козлова он тоже не отпустил, и я его мог понять. Пока порядок дискуссий не отработан, пока я не докажу, что это может быть больше чем просто балаган — до тех пор партийцы не станут рисковать репутацией. А вот Жеребкина, упертого секретаря райкома ВЛКСМ, Анатолий Петрович направил ко мне с добродушным смешком.

— Ты пойми, Евгений Семеныч, — говорил он, — Жеребкин настолько твердолобый, что с места не сдвинешь. Если этот батюшка его выдержит, считай, уже экзамен по ведению дискуссий сдал на отлично.

— Но это же рискованно, Анатолий Петрович, — я попробовал возразить. — Бардак разведет мне этот Жеребкин…

— А ты на кой черт вызвался? — голос Краюхина переменился, в нем зазвучал тяжелый металл. — Правильно, чтобы не было ни бардака, ни слащавой идиллии. Рули процессом, Кашеваров, а не жалуйся, что условия, видите ли, не устраивают.

Он бросил трубку, а я, вспылив было, подумал и согласился с первым секретарем. В конце концов, я всю эту кашу заварил… тьфу ты, как с фамилией перекликается. Так вот, значит, мне это все и расхлебывать. Молодец Краюхин, правильно меня приструнил. Жеребкин — значит, Жеребкин. В конце концов, это же всем испытание на прочность.

А мне — в самую первую очередь.

В холле дворца культуры было оживленно. Котенок, отец Варсонофий, директор Сеславинский и бабушка Кандибобер не просто о чем-то беседовали, но и весело смеялись. Как студенты перед сложным экзаменом, ей-богу. Чтобы максимально расслабиться.

А еще — они были не одни. В их компанию затесался высокий парень с ранней залысиной, русой короткой бородой и пронзительными голубыми глазами. Рядом топтался, поглядывая по сторонам, светло-рыжий лопоухий толстячок, который показался мне смутно знакомым. А вот высокого я сразу же определил. Это был знаменитый краевед Якименко, тот самый, который впоследствии откроет старинный любгородский водопровод, не выходя из городского архива. У него брал интервью Арсений Степанович Бродов, а в будущем с ним, уже постаревшим, беседовал я — Женька Кротов. Интересно, кому и как его удалось затащить в компанию с Котенком и нашей пожилой Гретой Тунберг?

— Пойдемте, Зоя Дмитриевна, — я кивнул девушке, с которой мы вместе приехали на собрание на служебной машине. — Вечер перестает быть томным…

— А вот и представители славной советской прессы, — сверкнул своей массивной челюстью главный городской диссидент. — Доброго вечера, Евгений Семенович! Здравствуйте, сударыня!

— Здравствуйте, товарищи! — поприветствовала всех Зоя Шабанова, и я прямо-таки душой почувствовал напряжение в ее голосе. Страшно девчонке.

Полминуты ушло на сумбурные рукопожатия, а разрядил атмосферу Константин Филиппович — директор ДК галантно поцеловал Зое ручку, чем заставил ее смущенно покраснеть, будто сахарная свекла. Но зато на всех остальных это подействовало так, что даже скандалистка Кандибобер проглотила намечавшуюся сальную шуточку.

— Евгений Семенович, изволите пройти? — повернулся ко мне Сеславинский.

— Здравствуйте, товарищ Кашеваров, — едва я кивнул директору, со мной второй раз, видимо, от волнения, поздоровался Якименко. — Меня и Антона пригласил Алексей… Вы же не против?

— Я только за, Александр Глебович, — я вовремя вспомнил, как зовут краеведа. — Тем более что с Алексеем у нас равные права в клубе.

— Как мы с вами и говорили, Евгений Семенович, — кивнул главный городской диссидент. — Вы приглашаете людей со своей стороны, я со своей. Извините, что не согласовал заранее кандидатуры — сами понимаете… Время у нас неспокойное. Людей нужно долго уговаривать, давать гарантии.

Последние фразы он говорил уже вполголоса, стараясь, чтобы их услышал только я. Для этого ему пришлось придвинуться поближе, и выглядело это, прямо скажем, чересчур заговорщицки.

— Хорошо, Алексей, я вас понял, — спокойно сказал я. — Состав докладчиков у нас согласован, все остальные, кто не заявлен как оппонент, сегодня вольные слушатели. Только вот, кажется, с Антоном мы еще не знакомы…

— Сало, — лопоухий, жадно вслушивавшийся все это время в наш разговор, протянул мне ладонь для рукопожатия. — Антон Янович. Я тоже краевед, как Саша. Только начинающий…

— И пока что с довольно узкой специализацией, — словно бы виновато улыбнулся Якименко, глядя на своего приятеля.

— Терве, — неожиданно сказал Антон Сало, и я моментально понял, что он не украинец, как я сперва было подумал. — Миеле он туттавуо!

— И мне приятно познакомиться, — подчеркнуто вежливо ответил я.

И только потом осознал, что понял своего собеседника, хотя он говорил не на русском. На карельском! У нас в Тверской области издавна жили представители этой народности — потомки тех, кто массово переселился из Водской пятины Новгорода в Бежецкий Верх в далеком семнадцатом веке. В конце тысяча девятьсот тридцатых в тогдашней Калининской области даже существовал Карельский национальный округ со столицей в Лихославле, но его быстро упразднили.

В старинном Любгороде тоже жили «тверин кариелазет», многие еще всего несколько десятков лет назад владели родным языком. А потом окончательно обрусели, вспомнив о своих корнях только в девяностые годы. Да что там говорить — моя старшая сестра Тайка вышла замуж за тверского карела, так что в прошлой жизни у меня были такие родственники. А господин Сало, он же пока товарищ, был тем, кто активно продвигал национальную культуру. Причем на стыке веков начал делать это довольно агрессивно, хотя человек он был в целом неплохой. И я даже читал интервью с ним — кто-то из наших готовил.

— А вы интересный человек, Евгений Семенович, — прищурился Сало. — Не знал, что вы говорите на карельском. Приятно.

— Так, всего пару слов, — я скромно улыбнулся, потом обратился сразу ко всем. — Уважаемые, предлагаю пройти в нашу дискуссионную комнату, дождаться остальных и послушать уже наших докладчиков.

— Погодите! — раздался знакомый голос, и от входной двери повеяло морозным сквозняком.

В нашу сторону быстрым шагом двигались Котиков и Леутин, а вслед за ними — надменно улыбающийся Жеребкин. Что ж, почти все в сборе, чернобыльца Садыкова только нет. И тут же, едва я успел об этом подумать, тот появился в проеме двери.

— Евгений Семенович! — радостно воскликнул Павел, пожал мне руку и крепко обнял.

Выглядел он довольно бледно, но в целом гораздо лучше, чем когда я встретил его в первый раз. Значит, не показалось по телефону, и я в самом деле все затеял не зря. Приятно, черт подери, когда видишь результаты своей работы!

— Давайте уже начнем, товарищ Кашеваров, — поджав губы и специально заложив руки за спину, чтобы ни с кем не здороваться, предложил секретарь комсомола. — Это с ними нужно дискутировать?

Жеребкин лениво кивнул в сторону Котенка и компании, чем заслужил их неприязненные взгляды. Более того, краеведы Якименко и Сало тоже смотрели на главного районного комсомольца с опаской.

— Хочу вам напомнить, товарищ Жеребкин, что руководителями клуба являемся мы с товарищем Котенком, — подчеркнуто дружелюбно, но одновременно тоном, не терпящим возражений, заявил я. — Так что, если вы устали с дороги и хотите присесть, можете пройти в помещение клуба.

— Клуба, — презрительно фыркнул Жеребкин, но спорить не стал. Просто встал чуть поодаль.

Рядом с нами росла кучка любопытных — в ДК в это время как раз занимались вечерние кружки, и народу было много. При этом люди старательно делали вид, будто мы их на самом деле не интересуем. Девушки в костюмах Зорро крутились у зеркала, время от времени бросая на нас любопытные взгляды, скучающие родители детей-кружковцев заняли соседние скамеечки, хотя подальше была куча свободных мест. Я понял, что теперь точно пора перемещаться.

— Константин Филиппович, дорогой мой! — режиссер Владимирский, судя по всему, пошел встречать своих молодых актрис и увидел нас. — Что за мероприятие? Ба, Евгений Семенович! Смотрю, знакомые все лица!

— Добрый вечер, Филипп Артемович, — я улыбнулся, приветствуя режиссера. — А вы же, кажется, по четвергам не репетируете?

— Так у нас новый спектакль готовится, — развел руками Владимирский. — «Звезда и смерть Хоакина Мурьеты»[12], самодеятельная версия. Придете на премьеру?

— На ваши спектакли, Филипп Артемович, с большим удовольствием, — искренне сказал я. — Рад видеть. А сейчас, к сожалению, нам уже пора.

— Константин Филиппович рассказывал, — режиссер загадочно подмигнул мне. — Надеюсь, и для меня потом найдется местечко. Так, девочки, время! Время! Начинаем прогон! Люся, Ната, Земфира! За мной!

Владимирский скрылся, уводя с собой хихикающих актрис, а я мысленно улыбнулся. О дискуссионном клубе начали говорить. Пусть пока только в масштабах ДК, но это очень скоро изменится.

Небольшое помещение клуба очень быстро заполнилось, и на этот раз ни у кого не вышло отгородиться от остальных. Просто свободных стульев не нашлось. Зато между сидящими была четко видна граница: по одну сторону стола разместились городские оппозиционеры, а по другую — лоялисты, как я решил называть это крыло про себя.

— Товарищи, попрошу тишины, — объявил я громко и уверенно, и все посторонние разговоры тут же прекратились. Лишь хмыкнул Жеребкин. — Начинаем первое заседание дискуссионного клуба «Вече». Для начала — правила. Советую слушать с максимальным вниманием и тех, кто впервые здесь, и тем, кто уже знаком. Лишним не будет.

Я повторил все то, что мы обсуждали два дня назад, представил Котенка как своего сопредседателя и обозначил темы выступлений со спикерами. Что приятно, все трое — Варсонофий, Сеславинский и Кандибобер — не соскочили, даже держали в руках исписанные листы бумаги. По всей видимости, конспекты докладов.

— Теперь пара слов отдельно для гостей мероприятия, — я окинул взглядом новоприбывших вроде краеведов. — Запомните, пожалуйста, что вы пока только слушатели. Порядок выступлений и дискуссий уже определен, но у вас будет возможность задать вопросы выступающим в определенное регламентом время. Все просто. А сейчас…

Едва я хотел назвать имя первого выступающего, как раздался резкий стеклянный звон, и в комнату, неся за собой крепкий морозный воздух с улицы, влетел увесистый темный булыжник.