Гимн неудачников

Эпилог

Промозглый ветер свистел в облетевшей роще. Голые почерневшие ветви тянулись к затянутому облаками небу словно в неслышной мольбе. Сумерки прятались в лабиринте белых стен, и непонятно было, день сейчас или вечер. Заклятый город навсегда застыл где-то на границе, замуровавшись в бесконечном сером безвременье.

Пройдя давно затверженной тропой, я на остатке дыхания добрался до старой липы и уткнулся лбом в морщинистую кору. Почему-то после этого всегда становилось легче, и даже эта мерзкая слабость отступала.

В прекрасный город Илькке пришел ноябрь, и в прекрасном городе Илькке окончательно наступила такая тоска, что впору повеситься.

То, что тут творилось после событий в лабораториях, иначе как цирком назвать нельзя. Града мариновали почти месяц, пропустив через всевозможные проверки, но так ничего не добились. Даже илькским следователям пришлось отступиться и поверить в сказочку о четырех героях — трех магах и одном нулевике — победивших злобное умертвие и освободивших томящегося в плену целителя. Да-да, именно так. Все свалили на Ильду как на проигравшую сторону. Когда я впервые услышал полную версию, то глаза полезли на лоб. Сказочка была авторства Беды и того самого целителя, а колдуна, по-моему, никто и не спрашивал.

На месте лабораторий теперь плещется обычное озеро, и если на дне его и скрывается очередная гадость, то все узнают об этом только тогда, когда эта гадость выползет наружу. Заклинатель так и не объявился, и правильно сделал. Честно говоря, я почти уверен, что если на горизонте замаячит очередная глобальная неприятность, то Беда обязательно будет крутиться где-то поблизости. Окончательно веселье закончилось, когда жители сумели выпереть из города друидов вместе с их несравненным начальником. Черная Смерть оказался единственным колдуном, побывавшим в Илькке за прошедшие десять лет, и местные власти успели двунадесять раз пожалеть, что сделали исключение.

…Стены усеивали пустые гладкие таблички. О том, что могилы передо мной — совсем недавние, говорили только множество трепещущих лент, под которыми почти скрывались две лесенки постижения. После того как пройдет траур, снимут и их. Ни имен, ни дат, зато защитные печати теснились в три слоя, и самая последняя шла по ограде. Неужели белые так хотят вычеркнуть лежащих здесь из памяти?

— Помнить слишком больно, — стук трости за спиной приблизился и замер.

— Мне показалось, или в Илькке не пускают черных магов?

Георгий Шенгер, смотритель кладбища, достал яркую ленту и начал привязывать ее к длинной перекладине.

А на похороны я так и не попал. Ни в качестве зрителя, ни в качестве участника, хоть мне и обещали последнее.

— Я здесь как представитель Города-на-Болотах. Должен же кто-то заниматься скучными бумагами…

— Вас сносят?

— Куда приграничные города денут колдунов? — философски ответил Смотритель, тяжело опираясь на трость и разглядывая надгробие. — Позвольте выразить вам мои соболезнования, Найджел. Я знал вашего приемного отца… Его гибель — большая потеря для всех нас. Он был прекрасным исследователем. Может быть, вы не знаете, но именно он впервые начал изучать умертвий. Проект "Память"…

Вот чур меня, чур. Все Юстины — это клинический случай стохастического распределения вероятностей. Что творят — непонятно, когда и кому за это попадет — тем более.

— Да? Впервые слышу.

Я прижался к дереву щекой, прикрыв глаза и вспоминая тот самый разговор…

…Первое, что я помню — серую фигуру с маской вместо лица, перезвон колокольчиков и теплую ладонь, касающуюся лба. Как будто я вернулся назад во времени, и все, что случилось с тех пор — просто один долгий суматошный и красочный сон. Мне было так уютно и хорошо рядом, я хотел только, чтобы она осталась… Но она ушла, оставив вместо себя пустоту.

Они всегда уходят.

Дни летели за днями. Люди приходили и уходили — слабые тени тех, кого я ждал. До меня доносились их голоса; иногда они спорили, пытались что-то спросить… всего лишь эхо тех, кого я мечтал услышать. Мир уменьшился до размеров комнаты, а потом до уголка волшебного леса — переплетение лиан, цветов и листьев, изумрудный, песочный и красный. Картинка на потолке. Я почти ничего не чувствовал, и только постоянно ныло запястье… А так ничего не менялось — кроме разноцветных отблесков от витража на полу, которые то укорачивались, то вытягивались с бродящим по небу солнцем.

А потом хлопнула дверь, и человек в накинутом белом халате пододвинул к кровати стул и сел, заглядывая мне в лицо:

— Я здесь.

И я проснулся.

О больничных палатах целители Илькке имели свое, довольно оригинальное представление. Начать хотя бы со стрельчатого витражного окна, окрашивающего комнату в яркие цвета, поневоле поднимающие настроение. Тогда я еще не знал, что жители красят стекла, чтобы не сойти с ума от вечной серости. В Городе-у-Горы никогда не бывает солнца.

Стены и потолок кто-то расписал причудливым узором, в изгибах которого легко было потеряться. Чем я, в принципе, и занимался, разглядывая его день за днем в своем странном полусне-полуяви. Мне нравилось здесь, и даже умертвие, клубочком свернувшееся на стуле, притворялось милым и безобидным. И если его сюда пустили, значит, звать на помощь бесполезно.

— "Новая Заря", так?

Град с неохотой кивнул. Это многое, очень многое объясняло. Кого же еще из целителей моя судьба заинтересует больше, чем того, кто заварил всю эту кашу с нулевым уровнем?

— Ну и что это все означает? — я сел, опираясь на подушки, досадуя на то, что тело еле шевелится, и раздраженно оттолкнул капельницу. — Месть за провальный проект?

Он покачал головой:

— Ты никогда не задумывался, Найджел, почему над тобой оформили опекунство только тогда, когда твоя защита едва не рухнула? И почему остался ты один?

Много раз, теперь жалею.

— Белая магия. Вы неспособны выжить без нее, и она же вызывает полную зависимость, стирая личность и лишая собственной воли. Ты поступаешь ровно так, как хотят остальные, — безжалостно сказал целитель. — Ты подчиняешься воле того, кто окажется рядом. Тогда, в лабораториях, ведь Эжен сказал тебе выжить любой ценой?

Я даже не стал отвечать.

— Ход исследований был верен, но нам не нужны были послушные марионетки, обожествляющие создателей. Мы хотели дать вам нормальную жизнь, а не…

— Все, стоп, хватит. Не надо про то, какое я ничтожество.

Умертвие послушно замолчал. Не то, чтобы я слишком уж удивился услышанному. Все логично, но… одно дело, когда ты говоришь себе это сам, и совсем другое, когда окружающие это подтверждают. Почему-то ни слова Эжена, ни Смерти меня не волновали. Поругались, поми… затаили злобу. Град просто констатировал факт, не собираясь меня задеть, и вот это было в три раза обидней.

"Мы хотели сделать шедевр, а получилась халтура". Чудесно.

— Когда нас завалило… Когда нас завалило, никто не знал, где мы и куда отправились. Мы пытались разобрать завал… Но время шло. Никто не знал, где мы, — монотонно произнес Град, рассматривая переплетенные пальцы. — Они не заслуживали таких мучений, и я пожелал, чтобы они умерли. Это была легкая смерть.

Я поежился от его мечтательной улыбки.

— И почему я раньше думал, что жизнь обладает абсолютной ценностью?

— Ты у меня спрашиваешь? — мрачно осведомился я, полностью сбивая настрой.

— Действительно. Перейдем к делу. Я разбудил тебя, чтобы…

— Ты меня разбудил, чтобы спросить, хочу ли я помереть? Еще чудесней.

— …предложить выбор. Если ты откажешься, я навсегда оставлю тебя в покое.

— У меня еще есть альтернатива? Просто фантастика! Помереть самостоятельно, или…

— Я — глава "Новой Зари", — терпеливо напомнил Станислав. — Кое-что удастся сделать, пока до тебя не добрались Мария Энгель и координатор Илькке. Ты не сможешь им солгать, и вряд ли они согласятся терпеть умертвие.

Любопытно, а какая сейчас официальная версия? Судя по тому, что на окнах нет решеток, а нежить сидит здесь, а не в шахтах — далекая от истинной. Нет, стоп. Это он намекает, что способен сделать что-то полезное из моей пропадшей кармы?!

— Ха, допрос невозможен без согласия опекуна. Опекуна. Мда…

Я пристально посмотрел на Града, Град пристально посмотрел на меня. Нет, это плохой вариант. Действительно плохой вариант.

— Выбирай. Чего ты хочешь на самом деле?

Фигня вопрос. Эм… он что, издевается? Можно, я на чем попроще потренируюсь? Я глядел на умертвие и чувствовал, что делаю большую ошибку.

— Совсем забыл, — спохватился он. — Друиды просили тебе передать.

На прикроватный столик перекочевало письмо, банка с яблочным вареньем и сверток из коричневой оберточной бумаги. Все-таки хорошие ребята реньевцы, особенно на расстоянии… Опасливо косясь на стеклянную банку в поисках скрытого подтекста, я потянулся к свертку.

Кулек с шорохом раскрылся, и на одеяло выпал ниморский нож с лезвием из синеватой тусклой стали.

Ветер гудел в лабиринте белых стен и скрипел ветвями, гоняя пыль и блеклые бесцветные листья.

Град, а точнее, Станислав, чтоб его, Юстин, интегрировался обратно в общество с пугающей быстротой. Не оставляет подозрение, что он единственный, кто получил от произошедшего настоящую выгоду; когда-нибудь я наберусь решимости и спрошу, что же случилось там, на поляне. Не сейчас. Потом. Он-то ответит, а мне потом с этим жить.

Почему он выпил всю силу? Потому что исчезла Ильда. А почему он позволил ей исчезнуть? Да потому что ты, Найджел, его об этом попросил. А теперь, последний вопрос: почему рухнула граница? То-то и оно.

— Кто бы мог подумать, что самой главной бедой нашей страны станет мир. На повседневные заклятья способны обычные люди, со сложными справятся шестерки. Высокоранговые колдуны никому не нужны.

Шенгер молчал, словно предлагая мне продолжать.

— А теперь у нас нет колдунов, зато есть умертвия. Внутренний враг превратился во внешнего. Конечно, если бы из лабораторий с шумом и блеском вышла бы целая армия, эффект был бы сильнее, правда? Чуждая, нечеловеческая сила, против которой надо объединиться всем…

— Проблема лишь в том, Найджел, захочет ли сейчас хоть кто-нибудь это сделать.

Так просто и удобно оправдывать собственную беспомощность нехорошими обстоятельствами и неправильным положением звезд. Такое искушение притвориться несчастненькой жертвочкой.

Большое искушение. Помоги мне Небеса.

Но мне уже до Ниммы опротивело жалеть себя, когда каждый потусторонний выползок так и норовит ткнуть в чужие недостатки. Хватит. Мне надоело плыть по течению. Жалеть уже поздно, опускать руки слишком рано, отступать еще есть куда, хотя скоро не будет. Я эту кашу заварил — я с ней и разберусь.

Эм… по крайней мере, сделаю попытку…