Жребий Судьбы

Глава 10. Мутузники

Внутренний толчок пробудил Лёна, но прежде он почувствовал к своей персоне чей-то пристальный интерес. Только потом уже в уши заползло назойливое треньканье скрипок, гнусавое дудение рожков, людские голоса, звон тарелок, шипение очага, смех, разговоры, пьяный шум. А следом так же достигли носа разнообразные запахи кухни: аромат свежей выпечки, жареного мяса, крепкого вина и пива.

Он открыл глаза и обнаружил, что сидит в харчевне, пристроившись в углу перед пустым столом. На глаза надвинута кожаная шляпа, на плечах — дорожный плащ, опушенный выдрой. Одет он в кожаный колет, в такие же штаны и сапоги. Под рукой заявил о себе плотненький замшевый кошелёк, судя по всему, далеко не пустой. Вот к этому-то кошельку и проявил внимание некий молодец недурной наружности.

Едва Лён приподнял поля шляпы, как наткнулся взглядом на крепкого молодого человека, который уже подсел к нему на лавку и тянулся рукой к кошельку со вполне понятной целью.

— Что надо? — спросил Лён, не вполне проснувшись, зато ощущая под второй рукой надёжный эфес длинной шпаги. И осёкся, увидев прямо перед собой большие голубые глаза со светлыми ресницами, под такими же светлыми бровями.

— Василёк! — воскликнул он, не веря себе.

— Лён?! Какими судьбами?! — изумился старый знакомый по школе в дубе.

Василёк за прошедшие со времени расставания годы сильно вырос, стал по-крестьянски широк в плечах, но сохранил своё красивое лицо с ясными глазами. Волосы его были всё так же светлы, но только уже не так растрёпаны. Теперь лицо Василька украшалось тщательно ухоженными льняными кудрями — чувствовалось, что парень сознаёт свою привлекательность и любит щегольнуть нарядной одёжкой. На нём была надета шёлковая просторная рубашка и вышитая безрукавка с меховой опушкой. Штаны со шнуровкой и добротные сапоги. Весь он походил на сказочного Иванушку, только в глазах не было наивности. Василёк вырос и многое, похоже, в жизни повидал.

— Откуда ты, бродяга?! — радостно спрашивал он, крепко хлопая товарища по плечу. — Э, брат, да ты не из бедных!

— Как ты, Василёк? — взволнованно спрашивал Лён, оглядывая ладную фигуру своего бывшего однокашника по лесной школе. В те поры Василёк был худеньким мальчишечкой, с тонким личиком и большими ясными глазами.

— Да как? Вот так. — развёл широкими ладонями товарищ. — Фифендра меня из школы сбыла на следующей же ярмарке после твоего ухода. К учёбе я оказался не слишком горазд. Попал я к купцу одному, а потом началось всё это с вурдалаками. Большая была буча! Я от купца утёк, да и давай своим умом жить. Я, конечно, не то что ты, не мастак на большие магические штуки, но тоже кое-что умею. Руки у меня ловкие, вот и начал я на базарах городских народ забавлять — шарами жонглировать да булавами горящими. Фокусы показывал ещё — тоже получалось. Да одному-то плохо — стали приставать да требовать долю. Вот я и примкнул к мутузникам.

— К кому? — не понял Лён.

— К мутузникам. — открыто пояснил Василёк. — Всё же кучей лучше выживать — товарищи заступятся в случае чего.

— Это циркачи? — опять не понял Лён.

— Ну, и циркачи тоже! — подмигнул ему в ответ товарищ. Он обернулся и помахал рукой какой-то компании, сидящей за отдельным столом. Вид этих мутузников несколько озадачил Лёна. Выглядели они что-то не слишком похоже на артистов. Понятно, что простодушному Васильку такая компания казалась самой лучшей.

— Мы тут проездом. — пояснял тот. — А ты куда путь держишь?

Тут Лён и вспомнил, что поначалу Василёк примеривался к его кошельку. Нет, не прост так бывший ведьмин ученик, как кажется!

— А чего сидеть за пустым столом? — развивал тему неудавшийся чародей. — Пошли к нам, у нас — компания!

За тем столом и вправду сидели молодые люди не слишком цивильной внешности. Некоторые были с бородами. С бородой был и тот, кого сразу признал за вожака зоркий Лён.

Предводитель шайки был лет сорока, с густой чёрной бородой и не слишком опрятными длинными чёрными волосами. Он один сидел в шляпе. На коленях его заливалась пьяным смехом трактирная девица. Другие барышни тоже бойко хохотали, обнимали подвыпивших мужчин, чокались оловянными стаканами.

Лён не хотел общения с такой компанией, но тут его внимание привлекла девушка, сидящая с краю лавки — подперев щёку кулачком, она глядела в свой стакан. Была в её тонкой фигуре какая-то странная отвлечённость от обстановки — словно она не замечала ничего вокруг, погружённая в свои видения.

— А это кто такая. — невольно спросил Лён.

— Кто? А, эта… — Василёк сразу догадался, о ком был вопрос. — Это… ну, как сказать… Это же Пипиха.

— Пипиха? — изумился Лён.

— Ну да, Пипиха. Странная она. Но Ганин Тотаман держит её в шайке. Пипиха как-то узнаёт о том, где спрятаны клады и ещё чувствует, когда к нам приближается городская стража.

Голос Василька выдавал его отношение к Пипихе, и ясно было, что эта действительно странная особа, несмотря на всю свою полезность шайке, не вызывает у него уважения.

Тут девушка оторвалась от созерцания стакана и подняла на Лёна глаза. От этого взгляда он сразу заволновался: у Пипихи оказались странные глаза — изумрудно-зелёного цвета. Она посмотрела на Лёна, как будто прожгла его взглядом, потом перевела глаза на главу мутузников — Ганина Тотамана — и едва заметно кивнула.

— Кто таков? — тут же спросил гостя атаман. Его глаза цепко обшарили фигуру Лёна. Был Ганин среднего роста и коренаст, напоминая видом цыганского барона — так щегольски небрежен был его наряд.

— Так это же мой товарищ по школе у ведьмы! — охотно поведал Василёк. — Он тоже умеет немного колдовать.

— Это хорошо. — с удовлетворением признал главарь, хотя его глубоко сидящие глаза неопределённого цвета так и впились в лицо Лёна.

— Что-то он выглядит, как барин. — не понравился Лён одному из мутузников — испитого вида мужичку. — А точно колдовать умеет?

Гость поколебался, глянул куда-то в сторону и протянул перед собой руку. На глазах у всей шайки его рука покрылась перьями до самого плеча, и тут же оперение пропало, оставив взглядам только кожаный рукав да крепкие длинные пальцы, выглядывающие из широкого манжета.

— Ух, здорово! — воскликнул один из мутузников и спросил: — А это в самом деле, или только вид такой?

— Только вид. — кратко отвечал Лён, не желая выдавать своего настоящего умения превращаться в птицу.

— Да это можно на ярмарке показывать! — обрадовался Василёк.

— Ладно, садись с нами. — разрешил предводитель и крикнул трактирщику:

— Вина гостю!

При этом он как-то странно дёрнул щекой, а Лён незаметно глянул в сторону Пипихи и наткнулся на её пристальный взгляд.

Лёну принесли захватанный пальцами стакан, полный пенной красной жидкости.

— Хорошее вино. — подбодрил его Василёк.

«Ну как же.» — с усмешкой подумал Лён, который уже сообразил, что угодил в воровскую банду, а также то, что всем мутузникам отлично виден его замшевый кошелёк, висящий на шее. Он макнул в вино палец, прочёл про себя заклинание и выпил стакан одним духом.

— И как же тебя зовут, красавец? — ласково спросил его Ганин Тотаман.

— Лён его зовут! — поспешно сообщил Василёк, который явно надеялся, что друг останется с ним в шайке.

— Лён?! — поднял брови один из мутузников. — Вот это имечко!

И он фамильярно хотел шлёпнуть гостя по спине, но рука его, едва коснувшись плеча Лёна, резко отлетела в сторону. Дело в том, что дивоярец не просто обезвредил вино от сонного зелья, а превратил его в отталкивающий состав.

— Ох, ты! — только и вскрикнул атаман.

— Да, он силён в магических науках. — с гордостью за товарища ответил Василёк.

Все тут же одобрительно зашумели, стали предлагать гостю выпивку и угощение, предлагали чокнуться на счастье. И только Пипиха исподлобья посматривала на него, и в её глазах не было ни капли хмеля.

Совершенно ясно, что эта шайка — те, с кем ему придётся пройти новую историю. А Василёк — спутник, данный Жребием. Следовательно, от Василька ему не стоит ожидать никакого подвоха. Но кто же тут Лембистор?

Лён разглядывал себя в осколок зеркала, который был приклеен к стене в комнате, куда он попал на постой вместе с Васильком и прочими. Из мутного осколка на него смотрело довольно благородное лицо в обрамлении длинных волос. Ему очень шёл тот светло-коричневый кожаный наряд, в который одел его по своему усмотрению Жребий, и щегольская шляпа с фазаньим пером. Тонкая батистовая рубашка с дорогим кружевом была под колетом, стянутым клёпаным ремнём. Через плечо перевязь, на ней — эффектная шпага. Это явно был его дивоярский меч, только в изменённом виде. Наряд довершался атласным плащом тёмно-зелёного цвета, опушённым выдрой. И вообще Лён ощущал себя экипированным намного лучше, нежели в предыдущий раз. Ему даже подъёмные выдали в дорогу.

— Ну видишь, тепло сейчас будет. — говорил меж тем Василёк, ловко разводя огонь в камине.

Он притянул к огню два деревянных кресла, уселся удобно в одно и принялся жарить на длинном ноже над огнём колбаски. Василёк ещё в школе обожал уют.

Пока они были одни в этой комнате, Лён решил немного расспросить о планах шайки.

— Да, напела нам Пипиха, что где-то спрятан клад. — отозвался на вопрос Василёк, сосредоточенно поворачивая над огнём колбаску.

А далее из рассказа товарища Лён узнал, что эту странную девушку они приобрели случайно. Проходила прошлым годом по дороге колонна каторжников, а после них по обочинам нередко остаются трупы — кто падает в пути, того добивают и бросают. Но с Пипихой произошло иначе: её до смерти не убили, а только поранили и бросили. Встретили её мутузники, когда она уже кончалась, только тихо так чирикала: пи-пи-пи… Пить просила. Как-то получилось, что она увязалась за мутузниками, а потом и проявились эти её странные способности — указывать места кладов и чувствовать погоню. Видать, досталось девчонке по жизни — поиздевались над ней добрые люди. Да и в шайке кое-кто пытался задрать ей драную юбчонку, да только Ганин запретил. Так её и прозвали Пипихой.

— Чокнутая она. — заключил Василёк, с удовольствием поедая с ножа горячую колбаску. — Сумасшедшая, одним словом.

Поскольку путь Жребия лежал через шайку мутузников, пришлось Лёну вписываться в коллектив. Через городок они проезжали мимоходом, да как не остановиться и дать на рыночной площади представление?! Вот назавтра проспавшиеся от выпивки пройдохи с утра пораньше отправились договариваться об установлении помоста. Были у них при себе и крепкие лошадки, и хорошие повозки. А у Лёна своего коня не оказалось, правда, никто и не спросил, что делает в городе пешим такой нарядный господин. Мало ли что — у каждого свои дела.

— Ты что умеешь делать? — спросил его Ганин Тотаман.

— В смысле? — не понял Лён.

— В смысле кормёжку надо отрабатывать. — пояснил атаман. — Будешь фокусы показывать.

Какие же фокусы ему показывать? Какие хочешь, сказали ему — главное, публику потешить.

И вот на площади установили дощатый помост, а за ним — балаган с занавесками — так сказать, костюмерную. И к вечеру собралась толпа народу.

Василёк вовсю наряжался для представления. Он надел сплошное обтягивающее трико, раскрашенное в яркие цвета. На костюме были нашиты алые лоскутья шёлка, так что при каждом движении казалось, что Василёк пылает, как костёр. Лицо его скрывалось за алой маской, а волосы — под шапочкой с ворохом петушиных перьев.

— Вот так! — воскликнул Василёк, ловко исполнив сальто в ограниченном пространстве балагана. Он тут же выскочил за занавеску, и снаружи донеслись вопли публики и рукоплескания. Весело заголосил рожок, запели скрипки, заквакала валторна. Судя по всему, выступление Василька вызвало большой восторг в публике.

— Готовься, тебе через номер. — быстро бросил Лёну запыхавшийся артист. Он скинул маску и колпак, что-то накинул на себя, напялил низко шапочку и быстро выветрился в заднюю дверь возка.

На помосте уже звонко играли саблями — похоже, разыгрывалось мастерское представление с боем. Свист клинков, удары, крики — так и сыпались со сцены, возбуждая нервы и волнуя кровь. Лён тоже втянулся в эту игру и лихорадочно ворошил кучу реквизитов. Он выбрал чёрную атласную одежду и такой же плащ, подбитый алым шёлком. Вырвал широкую алую маску из вороха масок, висящих на стене, и в порыве вдохновения надел на голову серебряный тюрбан с пером.

— Давай! — бросил ему конферансье, заглянув в палатку.

Лён в панике заметался по кибитке, не зная, каким будет его первый номер. Взгляд его упал на ведро с водой, поставленной для взмыленных артистов. Мгновенно вспыхнул в памяти недавний эпизод. В следующую секунду он вышел под свет факелов, которые разгоняли осеннее ненастье. Дул холодный ветер, но щёки Лёна пылали непонятно отчего.

Он увидел перед собой толпу и на мгновение опешил, но музыканты-ловкачи моментально подобрали под его костюму замысловатую восточную мелодию. И он почувствовал, что входит в неведомое ему таинство балаганной мистерии.

— Бадью с водой. — шепнул он конферансье, и тут же перед ним возникла та самая бадья из повозки.

Некоторое время он развлекал публику тем, что вызывал на кончиках пальцев маленькие огоньки, потом стал перебрасывать их в воздухе, потом они стали соединяться в гудящие языки пламени, которое возносилось в небо, отражаясь в глазах зрителей. Пламя бегало, как огненные мыши, по всей фигуре мага, вызывая в толпе крики страха и восторженные вопли. Наконец, Лён весь окутался иллюзией пламени и в следующий момент уже раскланивался.

Следующим трюком было обращение воды в вино. Бадья была поставлена на самый край помоста.

— Ну, кто желает проверить — точно ли в ведре вода?! — весело спрашивал ведущий. Нашлись желающие и провозгласили, что точно — чистая вода.

Лён отступил от ведра как можно дальше, чтобы никто не заподозрил, что он что-то сыпет в воду. Зрители так и впились глазами в прозрачную воду. Музыка стала выделывать что-то колдовское.

На виду у всех факир сделал пасс рукой и выкрикнул непонятные слова. Жидкость чуть слышно всколыхнулась, но осталась прозрачной. Раздались смешки, но Лён, уверенный в своём мастерстве, крикнул:

— Рюмки!

Откуда взялась такая прорва стаканчиков, рюмок и стопариков — просто непонятно — как будто конферансье заранее был готов к такому фокусу. Но все бросились пробовать то, что было в ведре.

— Ух, крепка! — крикнул кто-то, и сзади стали напирать с желанием попробовать волшебной воды.

В ведре оказалась чистая водка. Публика обрадовалась дармовщине и давай лакать! Потом, счастливая и благодушная, огромными глазами смотрела на фокусы мага. Летали огненные птицы, взвивались над головами зрителей трепещущие флаги, мчались огненные колесницы, плыли, покачивая огненными парусами, величественные каравеллы. Возникали и пропадали среди пылающих волн таинственные острова. И в завершение всего сам маг обернулся совой и облетел, бесшумно трепеща крылами, под тихий стон публики вокруг площади и испарился в ночном небе.

— Ну ты и мастер! — восхищённо сказал ему Василёк, когда Лён, свернув в ком плащ и тюрбан, никем не узнанный из публики, подходил к заднику кибитки. — Недаром тебя Фифендра так любила!

Польщённый Лён отправился в толпу посмотреть, что там будет дальше.

На сцене под светом факелов сидела на задрапированном столике Пипиха. Девушка была одета в василькового цвета платье, её седые волосы были распущены и слабо посверкивали при свете факелов. Глаза Пипихи мечтательно смотрели поверх голов толпы, а губы что-то тихо лепетали. Она была так неестественно прекрасна, так легка, так необычна, что Лён невольно задержал дыхание, пытаясь уловить хоть слово из её песни.

Музыка потихоньку отступала, оставляя девушке простор, и постепенно над притихшей толпой поплыли звуки песни. Завораживающий мотив, тягучие потоки незнакомых слов. Пипиха была в трансе. Она поднялась на ноги и словно устремилась в небо. Её губы пели, её руки поплыли в волнистом танце лебединого крыла. Лён явственно увидел, как её босые ноги оторвались от опоры, и Пипиха медленно начала вращаться в воздухе, раскидывая вокруг себя поющие волны серебряных потоков. Из лёгких рукавов выросли синие перья, а руки превратились в крылья, и вот над дощатой платформой, над факелами, над кибиткой закружилась синяя птица с лебединой шеей.

— Тоззим элле, тоззим элле, лайвм аллаве… — услышал впавший в оцепенение Лён и понял смысл:

— Мой дом, мой дом, прощай навеки…

Впавшая в транс толпа на площади исчезла с глаз его, темнота небес разлетелась, разверзлась светлым днём. И он увидел себя стоящим на башне замка Вайгенер. А рядом с ним — женщина в синем.

— А лаэллим, а тоэвим, а ланнэлим…

— Уплываем, уходим, улетаем…

Девушка-лебедь пела, а перед глазами Лёна разворачивались цветные строки символьного письма:

— Потоки вод уносят нас, цветы весны осыпаются и улетают по желанию ветров. Теряет время нас, теряет и уносит, как сухие листья. О, мой Джавайн! О великий мой Джавайн…

Всплывали перед его широко распахнутыми и ничего не видящими глазами из цветных туманов высокие лёгкие башни, танцевали радуги, пели весенние дожди. Солёный ветер моря ронял на губы свои слёзы, и золотые облака смеялись, играя солнечными волосами. А лайн Джавайн! А ваэвви лайн Джавайн…

Он не понял, отчего тормошат его — волшебный ветер ещё пел в его ушах.

— Кончай торчать столбом! — шептал Василёк. — Драпать надо!

Ничего не понимая, Лён послушался и пошёл следом за товарищем. На сцене уже никого не было, только толпа раскачивалась в сладком трансе, а кибитка тихо откатывалась от помоста.

Василёк запрыгнул в неё на ходу и затащил товарища.

— Когда поёт Пипиха, все теряют разум. — блестя глазами, сказал он Лёну. — Тогда хоть раздевай догола кого угодно — не заметит. Вон сколько деньжонок посрезали!

Ошеломлённый Лён смотрел ему в глаза и не мог поверить: это магическое представление затевалось лишь затем, чтобы обобрать зрителей?! И он внёс своим ведром водки посильный вклад в этот гнусный план! Вот почему Ганин Тотаман собирал в свою шайку тех, кто обладает даром магии!

— Ты огненный маг. — уверенно сказал Лёну Ганин Тотаман. — Это хорошо, огненных магов у нас ещё не было. А фокусы с водкой показывать не обязательно. На это у нас есть Яштен.

Яштен, худощавый мутузник с диковатыми глазами, криво усмехнулся.

Лён не особо был согласен с таким определением своих даров, как огненный маг, но угрюмо промолчал. Можно подумать, что, кроме фокусов с огнём, он ни на что больше не способен. Но спорить с атаманом не собирался: скорее всего, он тут надолго не задержится — надо только выяснить, кто здесь Лембистор. Может, как раз этот Яштен и есть демон — уж больно недобро он смотрел на Лёна. Но это было не всё, что его интересовало в шайке Тотамана.

Пипиха — та, о ком Лён думал не переставая — с того момента, когда мутузники тихо дали дёру с площади. С того дня он её не видел, хотя после бегства из городка прошло уже трое суток — шайка воров-актёров потихоньку двигалась к другому городку.

В какой кибитке пряталась эта седая волшебница? Что за тайну она скрывала? В ней было что-то явно родственное Лёну. Его тревожила разбуженная память о том, кем он однажды был — о Гедриксе. Но никто более не говорил о Пипихе, и даже Василёк уклонялся от разговора. Совершенно ясно: это было распоряжение Ганина.

Лошади тащили повозки среди осенней распутицы. Было холодно, дул промозглый ветер и время от времени начинал идти дождь. Телеги то и дело застревали, тогда всем приходилось покидать убежище, выходить наружу и помогать вытаскивать колёса из заполненных грязью ям. После этого приятного занятия Лён возвращался в кибитку, закутывался в одеяло и вместе с Васильком качался на каждом ухабе.

— Сделал бы, что ли, выпить. — тоскливо обронил тот.

Не говоря ни слова, Лён высунул наружу руку, набрал полную ладонь холодной воды и одним звуком превратил её в красное вино. Василёк схлебнул с его ладони и повеселел:

— А Яштен делает такую кислятину! Сделал бы ещё пожрать! А то всухомятку надоело.

— Вот это не могу. — покачал головой Лён. — Я так и не освоил бытовую магию. Простого куска хлеба наколдовать не могу.

Это в самом деле было так — из всех учеников Фифендры Лён хуже всех справлялся с бытовой магией. Превратить в вино воду — это всё, что было ему доступно из этого раздела магической науки. Магирус Гонда пробовал его учить сотворять еду, но оставил эту затею, как невозможную. По его мнению, Лён был настоящим боевым магом, а этих учить печь из воздуха блины — пустое дело. Так что Лён делал то, что у него неплохо получалось — превращал в мадеру дождевую воду.

Старые приятели и развлекались, пока не опьянели. Тогда Василёк разговорился:

— Я ведь вспоминал о тебе недавно. Думаю: где Лёньчик теперь, в каких хоромах служит?

— Ага. — сонно отвечал Лёнчик. — Я у хорошего человека долго жил. И Паф тоже у него жил. Магирус Гонда — слышал про такого?

— Не-а, не слышал. — мотнул льняными кудрями Василёк. — Я вот думаю, накоплю побольше денег, да смотаю от Ганина. Не люблю я, когда мною верховодят. Дом куплю в городе, женюсь, займусь торговлей.

Хорошие планы у Василька, подумал Лён впросонках. Только задел плохой — не стоит наживаться воровством, не к добру это.

А Василёк не знал о том, какие мысли были у товарища — он сидел, закутавшись в одеяло, и покачивался, одной рукой машинально играя шарами: над его ладонью сами собой плавали семь разноцветных стеклянных шариков, выписывая сложные фигуры и пуская искры.

— Вот добудем клад. — глядя перед собой невидящими глазами, говорил впавший в мечтательную прострацию Василёк. — поделим и разойдёмся. Хватит по дорогам мёрзнуть да от стражи бегать. Попадётся однажды Ганин, вот помяни моё слово — попадётся.

— А сам он что умеет? — поинтересовался Лён, чувствуя, что разговор приближается к основной теме.

— Пыли в глаза умеет напускать. — усмехнулся друг. — Сам-то он ничего магического не знает, но умный — страх! Поэтому слишком даровитых магов не любит — их в узде не удержать. Так, всякие мелкие умельцы около него толкутся. Не удержишься ты, Лён, в мутузниках — не тот полёт. Не знаю, чего ты к нам прибился.

— Просто некуда деваться. — равнодушно обронил Лён, лёг на спину и стал смотреть в отвисший от влаги холст повозки.

Тоска вдруг сжала его сердце, в душе томилось что-то непонятное. А лайн Джавайн, а ваэвви лайн Джавайн…