Жабья царевна

Глава 12

До рассвета было еще далеко, когда в доме раздался громкий и настойчивый стук. Уленька заворочалась в колыбели, но не проснулась. Василиса же соскочила с постели и, на ходу протирая глаза, выглянула в окно. От увиденного лицо ее удивленно вытянулось, и она шумно вздохнула. Под окном стоял муж. Только муж ли? Василиса даже прищурила глаза, внимательно рассматривая силуэт мужчины. Вроде бы и Игнат, а вроде и не он вовсе! Одежда была его – серая рубаха, подпоясанная кушаком, широкие штаны, рыжие кудри, торчащие во все стороны из-под съехавшей на бок шапки. Вот только был он так худ, что, казалось, не человек стоит, а тоненькая жердочка. Лицо Игната, обросшее густой бородой, посерело, как у покойника, щеки впали, а под глазами залегли черные тени.

– Василиса! Открывай! – нетерпеливо крикнул мужчина.

Сомнения Василисы рассеялись – под окном стоял муж, который пропал без вести несколько недель назад. Она все глаза выплакала после его ухода, родители поседели от горя, думая, что с их единственным сыночком приключилась беда, и он, поди уже, лежит где-то холодный и мертвый. Они винили в случившемся Василису, свекровь в сердцах наговорила ей столько гадостей, что Василиса еле стерпела, чтобы не ответить грубостью. Человеку в страшном горе всегда хочется найти виновного.

Деревенские мужики много дней искали Игната по лесам, но нигде даже следов его не нашли. Василиса, хоть и догадалась сразу, куда отправился ее муженек, никому и слова об этом не сказала. О тайнах Зеленого озера непосвященным людям лучше не знать. Она могла бы отправиться за Игнатом сама, да без жабьей кожи ей там делать нечего – Нежить больше не пощадит, погубит.

Так и жили – родители Игната тужили и горевали, а Василиса пыталась управиться с мужскими обязанностями, которые легли грузом на ее хрупкие плечи. И вот теперь, открыв дверь Игнату, изменившемуся до неузнаваемости, она, несмотря на все, что между ними было прежде, прониклась к мужу такой сильной нежностью, что окончательно все для себя решила.

– Игнат… – начала она, глядя на мужа.

Но он не обратил на нее внимания. Взгляд его был устремлен на колыбель, где спала Уленька.

– Я ненадолго зашел, – хрипло проговорил он, – С дочерью повидаться. Прошу, дай мне ее увидеть.

Василиса подошла к колыбели, но не взяла Уленьку на руки. Взглянув на мужа, она тихо проговорила:

– Совсем скоро она проснется, уже реснички дрожат. А ты пока что присядь, обожди. Сейчас заварю чай – твой любимый, с брусничным цветом.

Игнат потоптался у двери в раздумьях, но потом прошел на кухню и сел. Василиса поставила перед ним дымящуюся чашку, принесла из кладовки блюдо со вчерашними пирогами. Игнат удивленно уставился на еду, как будто и забыл уже вовсе, что это такое. Но потом взял пирог и с жадностью откусил добрую половину.

– Пока перекусываешь, послушай-ка, что я тебе скажу.

Василиса села за стол напротив Игната, но на него больше не смотрела, уставилась куда-то в сторону, сцепив от волнения руки.

– Полюбовницу я твою хорошо знаю. Это сестрица моя, Неждана.

Игнат перестал жевать и замер с недоеденным пирогом в руке, уже третьим по счету.

– Рассказать тебе про нее? Слушай. Одному Богу известно, кем была мать Нежданы, и почему она так жестоко поступила – отнесла ее, едва родившуюся, к Зеленому озеру и бросила. Там ее нежить озерная подобрала да сгубила. Из живого ребенка Неждана превратилась в такую же нежить – существо, которое и ни живо, и ни мертво – получеловек, полужаба. Тело у нежити гнилое, как у покойника, а кровь – черная и холодная, как озерная вода. Больше всего на свете Неждана мечтает быть похожей на живую девушку, для этого ей нужна кровь. Она твою кровь выпьет, а высохшее тело твое в озеро сбросит – на корм нежити. Вот вся правда о моей сестрице.

Услышав это, Игнат непроизвольно коснулся запекшихся ран на своей шее. Какие-то из них были старые, покрытые темными высохшими корочками, другие были совсем свежими и кровоточащими.

Василиса посмотрела на мужа, и ей показалось, что губы Игната дрогнули.

– Даже если так, тебе то до меня какое дело? – спросил он.

– Люблю я тебя, дурак! – выпалила она.

Грудь Василисы судорожно вздымалась, щеки покрылись пунцовым румянцем. После такого откровения она, наконец, осмелилась взглянуть мужу в лицо, но ее пыл тут же иссяк. Игнат смотрел на нее холодно и отстраненно, в его глазах не было ни понимания, ни интереса, ни ответных чувств, в них сквозили лишь смятение и тревога – он то и дело обводил беглым взглядом кухню и поглядывал в сторону спальни – туда, где все еще спала Уленька.

– Игнат, – позвала Василиса, – Послушай меня! Не ходи к ней. Она не любит тебя. Она нежить! Если ты вернешься к ней, она погубит тебя. Она… Она уже почти погубила тебя!

Мужчина остановил на жене затуманенный взгляд, но тут же отвернулся, заметив слезы на лице Василисы. Когда-то он любил ее больше жизни, терял голову от одной улыбки, готов был горы ради нее свернуть. Вот только она была холодна. А теперь ее чувства ему не нужны.

– Меня твои слова не волнуют, Василиса. Ты так мне назло говоришь! Пусть и неживая она, зато любит меня. Все уже решено. Я больше не вернусь в деревню. Пришел с дочерью попрощаться. Хочу увидеть ее напоследок. Принеси мне Уленьку!

Просьба Игната прозвучала строго и требовательно. И в это самое мгновение девочка проснулась, захныкала недовольно, почувствовав под собой сырые пеленки.

– Принесу, – покорно ответила Василиса, – Обожди еще чуть-чуть, минуточку. Она голодная и мокрая. Я ее переодену и накормлю. Тогда и попрощаешься.

Василиса скрылась в спальне, задернув шторку, которая отделяла ее от кухни. Сменив пеленки, она приложила девочку к груди, и та начала жадно сосать материнское молоко. Василиса слышала, как Игнат нетерпеливо ходит по кухне. И чем дольше она слушала монотонный звук его шагов, тем сильнее нервничала. Гнетущее, неспокойное чувство овладело ей.

– Хоть бы маменька пришла или, на худой конец, свекровь! Все с ним, очарованным, не одной разбираться… А вдруг он задумал чего? Вдруг навредить хочет? – шептала она еле слышно, поглаживая гладкий лобик дочери.

– Выходи, Василиса! Нету сил больше ждать! – громко крикнул Игнат.

Девочка вздрогнула от громкого звука, скривилась, испугавшись, и разревелась.

Василиса поправила сорочку на груди и вышла к мужу, прижимая к себе плачущую Уленьку. Игнат протянул к дочери руки, и Василиса замешкалась. Материнское сердце предчувствовало беду, поэтому она никак не решалась передать ему девочку. Но Игнат, не обращая внимания на мертвенную бледность жены и отчаянный плач дочери, подошел и вырвал ее из материнских рук. На миг взгляд его прояснился, потеплел. Он смотрел на Уленьку с тоской и любовью, но потом от окна донеслось громкое кваканье, и глаза Игната вновь заволокло мутной пеленой. И тут Василиса все окончательно поняла, догадалась, что он пришел за дочерью. Это внезапное осознание обожгло ее, будто к коже приложили раскаленное железо. Она вздрогнула, метнулась к двери, преградив мужу путь, протянула руки вперед.

– Попрощался? Теперь отдай ее мне.

Но Игнат стоял неподвижно, вперившись в нее диким, не своим взглядом.

– Отойди, – глухо прорычал он.

Руки у Василисы затряслись, колени ослабли, но она изо всех сил пыталась удержаться на ногах. Как же она сразу не распознала, что он пришел сюда с дурными намерениями?

– Игнат, отдай мне мою дочку, – снова попросила она тихо, почти шепотом.

– Уленька больше не твоя. Теперь она наша с Василисой, – сказал Игнат.

– Ты хотел сказать с Нежданой? Называй нежить ее собственным именем! – Василиса задохнулась от возмущения, – Никогда мертвая, холодная Неждана не сможет стать ей матерью. И тебе она не женой станет, а погибелью!

Говоря это, Василиса медленно продвигалась к Игнату, а потом схватила его за рукав, пытаясь дотянуться до Уленьки, но мужчина оттолкнул ее с такой силой, что она упала. Встав на колени, она вцепилась в ноги Игната, не давая ему уйти. Но он пнул ее в грудь, и Василиса задохнулась от боли, согнулась пополам и повалилась на пол. Таким же резким пинком Игнат распахнул дверь и выбежал на улицу. Крепко прижимая к себе кулек с запеленанной дочерью, он побежал к лесу – туда, где между шелестящих листвой осин и берез его уже поджидала Василиса.

– Помогите… Мама… – прохрипела Василиса.

Но кто ее мог услышать?

***

Матери чувствительны, точно провидицы, когда дело касается их детей. В тот момент, когда в окно Василисе постучал Игнат, Иринушка, выпив на завтрак стакан кислого молока, внезапно ощутила такое сильное беспокойство, что у нее резко скрутило живот, пришлось бегом бежать в туалет, расположенный в самом углу двора. Вернувшись в дом, она поняла, что что-то не так – на душе было тяжело и неспокойно.

«Не случилось ли чего с внучкой?» – подумала она.

Наскоро одевшись, Иринушка крикнула мужу:

– Пойду проведаю Василису с Уленькой! Что-то на сердце неспокойно, кабы не стряслось чего.

– Совсем ты, Иринушка, дурная стала! Вот куда ты собралась идти ни свет ни заря? Петухи еще не пели! Угомонись! Спят они еще! – заругался на нее Василий.

От негодования он стукнул кулаком по столу. Иринушка в сомнениях потопталась у двери, потом скинула теплый платок и вернулась к плите, где томилась в горшке пшеничная каша. Бросив в нее большой кусок масла, Иринушка подцепила горшок ухватом и ловко поставила его на стол прямо перед мужем. Потом она отрезала несколько длинных ломтей от ржаного каравая и положила их рядом с деревянной ложкой.

– Садись завтракать, Васенька, не ругайся с утра, – ласково позвала она.

Муж сел и стал с аппетитом есть дымящуюся кашу вприкуску с хлебом. Иринушка присела напротив и смотрела на него. Но тревога ее не проходила, наоборот, все только росла и росла. Едва дождавшись, когда Василий уйдет кормить скотину, она бросила все начатые дела и побежала к дочери.

Дверь в доме Василисы была распахнута настежь, и все внутри у Иринушки оборвалось от дурного предчувствия. Болезненный комок подступил к горлу. Она судорожно вздохнула и забежала в дом. Увидев дочь, лежащую на полу без чувств в одной ночной сорочке, она заголосила, упала перед ней на колени и заплакала.

– Василиса, доченька моя милая! Жива ли ты?

Василиса приоткрыла глаза и замычала, шевеля губами. Она хотела что-то сказать, но выходило до того невнятно, что Иринушка не разобрала ни единого словечка и только прошептала в ответ:

– Ох, милая моя, слава Богу, живая! Да что стряслось? Что с тобою приключилось?

Потом Иринушка перевела взгляд на Уленькину колыбель, и лицо ее наполнилось ужасом. Колыбелька была пуста, а самой внучки нигде не было.

– Василиса! Где ребенок? Где наша Уленька? – с надрывом закричала женщина, схватив дочь за плечи.

– Игнат, – наконец, выговорила Василиса, – Игнат приходил, забрал Уленьку!

Иринушка схватилась за голову, серый повседневный платок съехал на затылок, обнажив темные волосы с проседью.

– Как же так? Зачем же ты отдала ему дитя? – возмущенно воскликнула она.

– Я пыталась ее забрать у него, мама! Но разве может женщина тягаться в силе с разъяренным мужиком? – закричала Василиса.

Слезы брызнули из ее глаз, потекли по щекам. Иринушке стало нестерпимо жаль ее. Если у нее самой сердце будто вынули и разорвали в клочья, то каково дочери! Она обняла ее, прижала белокурую голову к груди.

– Куда он мог унести ее?

Вопрос Иринушки прозвучал в пустоту, она не ждала на него ответа, просто думала вслух. Но Василиса вдруг подняла голову и проговорила:

– На Зеленое озеро, к Жабьей царевне.

Иринушка округлила глаза, плечи ее поникли, будто в этот самый миг на них положили сверху огромную тяжесть.

– Откуда ты знаешь? – спросила она.

Василиса поднялась с пола и, держась за стенку, подошла к лавке, села. Иринушка еле переставляя ноги прошла за ней и, словно тяжелый мешок, рухнула на лавку напротив дочери. Василиса какое-то время пристально смотрела на мать, точно хотела найти ответы на свои вопросы в ее беспокойных глазах. Но Иринушка молчала, сжав челюсти с такой силой, что губы превратились в одну сплошную тонкую полосу. Тогда Василиса сцепила пальцы в замок и сказала:

– Любовь у них, мама. Она его околдовала, за собой увела… Сестрица моя!Хочет все такое же, как у меня. Сначала мужа забрала, теперь вот – ребенка.

Иринушка смотрела перед собой стеклянным взглядом, на лице ее застыл ужас.

– Ты ведь помнишь, как я, маленькая, заблудилась в лесу?

Василиса повернулась к матери, взяла ее за руку.

– Как же не помнить? Такое не забывается! – прошептала Иринушка.

Женщина напряглась, уголки губ опустились вниз, и лицо сразу постарело на десяток лет.

– Я ведь думала, что умру – там, в этом проклятом лесу – если не от голода, то от страха, – продолжила Василиса. – Я, и правда, чуть не умерла – провалилась в пологий овраг и никак не могла выбраться из него, силенок не хватало подтянуться на руках. Если бы Жабья царевна не появилась и не спасла меня, так бы и остались мои косточки гнить в этой яме. Мне ведь было всего пять годков, я ничегошеньки не знала и не умела. Все детство провела на печи, где вы с отцом меня решили схоронить от болезней да недугов! Видать, хотели как лучше, а на деле превратили живого ребенка в беспомощную пленницу!

Василиса с укором взглянула на мать. Но та не смотрела на нее, взгляд ее был устремлен в стену, она будто смотрела сквозь нее.

– Когда Неждана меня со дна оврага вытащила, то тут же обняла меня, как родную сестрицу. И мне от этого стало хорошо и спокойно. Была она худенькая и длинная, черноволосая и прыткая! Личико ее было темным от грязи, но уже тогда я заметила на нем гнилые отметины. Думала, это болячки, оспины, всякое бывает. Я ничуть не боялась ее, ведь она спасла меня и так искренне полюбила!

Удивительно, но мы были похожи с этой дикой озерной девчонкой. Я ясно видела это сходство, когда мы склонялись к воде, чтобы умыться. Глаза, нос, рот – мы словно и вправду были родными сестрами! Если бы ты сама увидела ее, то не поверила бы своим глазам, такое между нами было сходство! Только волосы у меня были светлые, а у Нежданы – черные. Тогда я спросила, где ее родители, и она от этого сделалась несчастной. Оказывается, ее бросила у Зеленого озера родная мать. Не знаю, как такое возможно, наверное, у этой женщины сердце из камня, если она оставила родного ребенка!

Иринушка затряслась, обхватив себя руками, по ее побелевшим щекам полились слезы, но Василиса этого не заметила, она задумчиво смотрела в окно – туда, где солнце играло бликами с дождевыми каплями, застывшими на стекле.

– Мы быстро подружились с Нежданой, с утра до ночи бегали и играли, прячась друг от друга между деревьями, катались кубарем по земле, визжали и хохотали на весь лес. А потом я встретилась с чудищем! Оказывается, Неждана жила у Зеленого озера не одна. Все это время ее растила озерная нежить. Как-то мы, уставшие от игр, лежали в траве, вдруг поблизости заскрипели деревья, зашуршали кусты. Я испугалась, а Неждана улыбнулась и сказала, что это тетушка накормить нас пришла.

Знаешь, на кого была похожа ее тетушка? На огромную жабу, только тело ее было длинным и вытянутым, Встав на задние лапы, она схватила нас обеих за шкирку и понесла к озеру. Я визжала от страха и вырывалась, а Неждана смотрела на мои тщетные попытки освободиться, и смеялась, запрокинув голову. Огромная жаба зашла в озеро, опустила в воду нас обеих и принялась полоскать, водя лапами в разные стороны. Я думала, что захлебнусь от такого купания. Но нет, этого, слава Богу, не случилось. Потом жаба бросила нас на берег, пододвинула большой круглый лист кувшинки, на котором копошились мерзкие белые черви. Черви, представляешь? Пока я с отвращением рассматривала их, Неждана подхватила самого жирного двумя пальцами и тут же отправила его в рот. Я почувствовала, что меня сейчас вырвет, но она толкнула меня в бок и сказала:

– Ешь, а не то я все съем, и тебе ничего не останется!

Она ухмыльнулась и отправила очередного червя в рот. Я тогда так и не съела ни одного. Но потом, позже, голод все же взял свое. Знаешь, эти черви были не так уж противны на вкус, особенно если закусывать их молодым рогозом.

Все остальное время мы с Нежданой играли с жабами, которых на Зеленом озере было бессчетное число. Мы прыгали за ними, а потом – от них. Мы без устали бегали по лесу, срывали озерные купальницы и плели венки, на ночь устраивались в огромном травяном гнезде, под боком у нежити, которую Неждана звала тетушкой.

Знаешь, маменька, мне ведь нисколько не хотелось тогда возвращаться домой! И, может, я бы и не вернулась никогда от Зеленого озера, навсегда бы осталась там. Но однажды нежить чуть не утопила меня в озере. Неждана снова спасла меня – вытащила со дна. В тот день она сказала, что мне больше нельзя здесь оставаться, если я хочу остаться живой и увидеть родителей.

Нам обеим стало грустно, и тогда мы задумали породниться – расцарапали острыми камнями запястья, чтобы смешать кровь. И вот тут обнаружилось наше различие. Моя кровь была алой и горячей, кровь Нежданы была черной, тягучей и холодной. Когда моя кровь потекла по венам сестрицы, щеки ее порозовели, гнилые раны на лице затянулись. Она обрадовалась, решив, что теперь навсегда останется такой. Но живая кровь быстро остыла в мертвом теле. Тогда я пообещала Неждане, что буду приходить и делиться с ней кровью, чтобы она, хоть иногда, могла быть такой же, как я. А чтобы озерная нежить меня больше не тронула, сестрица дала мне с собой жабью кожу.

Я вернулась домой, но стала тайно сбегать по ночам к Зеленому озеру, чтобы повидаться с моей названной сестрицей. Поначалу все было хорошо, мы с ней, по-прежнему, резвились вместе, как прежде. Я делилась каплями крови, отчего ее чувства пылали все сильнее, а мои же, наоборот, затухали. Мы как будто поменялись местами – Неждана чувствовала себя живой, а из меня жизнь будто утекала капля за каплей.

Потом я стала замечать, что сестрица переменилась ко мне. Она все чаще смотрела на меня с завистью, даже со злостью. Как будто я в чем-то провинилась перед ней. Она завидовала многому, но главное, что не давало ей покоя – это ты, маменька…

Вижу, ты расстроена и удивлена. Но чему удивляться? Неждану бросила родная мать, а ты у меня была уж очень любящей и заботливой! Меня это тяготило, а Неждана мечтала о такой простой материнской любви. Сама я всегда считала, что моя жизнь – вовсе не повод для зависти. Сплошная неволя! Чему завидовать? Но Неждана завидовала. И зависть ее была черной, топкой. Она погружалась в нее все глубже, как в болото. Завистники слепы, они не видят подноготную, зацикливаясь лишь на том, что находится на виду.

Когда вы с отцом решили выдать меня замуж, я решила – будь, что будет, сбегу к Зеленому озеру. Если не примет меня сестрица, лучше утоплюсь, чем выходить замуж! А потом ты украла мою Жабью кожу, и мне пришлось идти замуж за Игната, которого я, на самом-то деле, не любила…

После свадьбы Неждана совсем обозлилась – решила, что я позабыла ее, загордилась, променяла сестрицу Жабью царевну на милого муженька. Она стала завидовать моему семейному «счастью».

Не знаю, в какой момент сестрица совсем потеряла разум от своей зависти, решив отнять у меня мужа. У нее это ловко вышло, я носила ребенка, и меня мало что волновало тогда. И, если с потерей Игната я примирилась, то с потерей ребенка не смирюсь ни за что на свете! С рождением Уленьки я снова почувствовала себя живой. Мои чувства ко мне вернулись. Я не отдам дочку Жабьей царевне! Не отдам! Слышишь, мама? Пусть она сильнее, пусть она нежить, но зато я – мать! Никого нет сильнее матери. Помнится, так батя когда-то тебя утешал. И эти слова оказались истиной.

Василиса замолчала, взглянула на мать: та сидела, прислонившись к стене, и тяжело дышала, будто каждый вздох давался ей с большим трудом. Лицо ее и было очень бледным, на нем застыла перекошенная, жуткая гримаса боли и отчаяния.

– Я пойду за дочерью к Зеленому озеру, маменька. Если не вернусь, значит, такова моя горькая судьбинушка. Зато я буду знать, что боролась до последнего.

Иринушка разрыдалась в голос, затряслась так, будто ее лихорадило.

– Ну что ты, доченька! Куда тебе одной с ними, нечистыми, тягаться? Игнат уже на их стороне, на него надежды нет! – сквозь рыдания закричала она.

Василиса поднялась и стукнула маленьким кулачком по столу.

– Пусть и погибну в неравном бою – все легче будет, чем без родной дочери жить, зная, что ее кровушку пьет ненасытная Жабья царевна! Уж лучше умереть, чем допустить такое!

– Василиса! Василисушка! – взмолилась женщина, упав на пол и обхватив руками колени дочери, – Не ходи одна, голубушка! Давай отцу расскажем, вместе пойдем, мужчин на помощь позовем!

Она прижималась мокрым от слез лицом к ногам Василисы, изо всех сил пытаясь удержать дочь, сберечь от опасности. Василиса была для нее всем, всей ее жизнью! Но дети не считаются с чувствами родителей. Поэтому Василиса была непреклонна.

– Отцу ничего не говори, маменька! Если он пойдет за мной, то назад уж не вернется. То же самое и других касается. Никого оттуда нежить не выпустит, всех сожрет, – Василиса помолчала, а потом уверенно добавила, – Я сама пойду за дочкой. Я уже все решила.

Иринушка заохала, застонала, повалилась на пол, рыдая. А Василиса оделась, заплела косу и обернула ее вокруг головы.

– Куколку ведьмину с собой возьми! – закричала ей вслед Иринушка.

Метнувшись к колыбели, она схватила Матренину мамку-берегиню и сунула ее дочери за пазуху. Крепко обняв дочь, она проговорила ей на ухо.

– Я горжусь тобою, моя доченька. Знай, ты гораздо лучше меня.

– Ну что ты, маменька! Я такая же, как ты…

Иринушка покачала головой и снова горько заплакала. Ей было стыдно перед взрослой дочерью – Василиса жертвовала жизнью ради своего ребенка, а она в свое время пожертвовала ребенком ради спасения своей никчемной жизни…Иринушкой овладело чувство гадливости, она стала противна самой себе.

Василиса погладила ее по плечу, а потом вышла из дома, направляясь быстрым шагом в сторону леса. Маленькая, хрупкая женщина-мать пошла в одиночку защищать свое единственное дитя. Потому что только матери ничего в мире не боятся, даже самой страшной нечисти. Василиса шла, прижимая к груди мамку-берегиню, а в лесной чаще огромная, безобразная жаба – озерная нежить – уже поджидала ее, моргая выпученными бледно-желтыми глазами и раскинув в стороны длинные перепончатые лапы…