Жабья царевна

Глава 11

В лесу Игната вдруг ни с того, ни с сего накрыл страх. Весеннее солнце почти не пробивалось к земле, путалось в ветвях сосен и елей, и лишь иногда дразнило тонкими лучиками, больно слепящими глаза. Заросли вокруг издавали странные, пугающие звуки и шорохи, будто кто-то следил за Игнатом, тихонько шепча и пробираясь за ним по кустам. Один раз он даже остановился и крикнул, озираясь по сторонам:

– Эй! Есть здесь кто? Ау!

– Ау… Ау… – отозвалось эхо с разных сторон.

На мгновение лес затих, даже пение птиц смолкло. Густая, гнетущая тишина окутала Игната, и ему почудилось, что между деревьями кто-то стоит – высокий, тощий, с пупырчатой кожей и человечьим лицом.

«Нежить!» – пронеслось в голове Игната.

Он уже был готов развернуться и бежать прочь отсюда, назад, в деревню, домой! Но взял себя в руки, сощурился, присмотрелся получше и понял, что это не чудище, не мертвец, а просто кривое дерево с круглым дуплом, напоминающим темное человечье лицо.

– Уф… – облегченно выдохнул мужчина и вытер со лба испарину.

А потом дунул ветер, кусты вновь зашевелились, зашептались, стволы вековых деревьев заскрипели, и птицы продолжили разливать в вышине свои трели, славящие весну.

– Фу ты! Что я пугаюсь всего, будто дите малое! Да я наши леса, как свои пять пальцев знаю, ничего страшного здесь нет.

Сказав так, Игнат решил больше не прислушиваться и не присматриваться, а просто идти вперед, в самые дебри – туда, где спряталось от людей обросшее нехорошей молвой, лесное озеро.

И вот, когда ноги Игната загудели от усталости, оно, наконец, раскинулось перед ним во всей красе – темная вода, подгоняемая ветром, шла рябью, шумно плескалась о высокий берег. Спереди озеро обрамляла ярко-зеленая кайма свежего рогоза, в воде, почти прозрачной у берега, отражались белые облака. Но чем дальше тянулись воды озера, тем темнее казалась водная гладь, на горизонте она становилась почти черной – там начинались непроходимые болотные топи. Над озером кружили чайки, высматривающие в воде рыбу, в зарослях камыша плавали парами утки. Селезни с цветными, сверкающими на солнце, перьями, завлекали сереньких, невзрачных уточек. Здесь было не страшно, наоборот, вся эта нетронутая природа вызывала лишь восторг и благостный трепет. Игнат присел на высокий берег, выпрямил уставшие ноги, подставил лицо солнцу.

– Переведу дух и пойду искать избушку, о которой говорила Василиса, – сказал он сам себе.

Где-то вдалеке закуковала кукушка. Игнат, по привычке, стал отсчитывать года, которые взялась ему пророчить лесная гадалка, но после седьмого по счету “ку-ку”, глаза его закрылись, и он провалился в сон.

***

Темная водица, умой мне лицо,

Смой все зло, чтоб в землю стекло.

Мягкая травушка, укрой мои ноженьки,

Дай отдохнуть, ведь скоро мне в путь.

Нежное солнце, согрей мои плечи,

Наполни силой, чтоб дошел я к милой.

Милая моя страдает одна,

Рассветы встречает, меня поджидает.

Проснулся Игнат от того, что рядом кто-то пел и ласково гладил его по щеке. Голос был низкий со знакомой, приятной хрипотцой, а прикосновения – такими нежными, что он сразу же узнал, кто с ним рядом. Не открывая глаз, он прошептал:

– Василиса, любимая…

– Пришел все-таки? – спросила она.

– Пришел, – ответил Игнат.

– Неужели навсегда теперь ты мой?

– Навсегда!

Игнат открыл глаза. Девушка сидела на траве спиной к нему и смотрела на озеро, воды которого стали оранжевыми от закатного солнца, опускающегося все ниже и ниже. Еще чуть-чуть, и оно упадет в черные болотные топи, тогда все вокруг накроет холодная тьма. Весенние ночи не ласковы! Но Игнат не боялся замерзнуть, рядом с Василисой внутри него разгорался такой огонь, что, при надобности, можно было бы обогреть целую избу.

Он взял девушку за плечи и развернул к себе. И тут же резко оттолкнул ее, а сам отполз в сторону с гортанным звуком, похожим не то на рычание, не то на хриплый крик. В сгущающихся сумерках плясали тени, и ему привиделось, что лицо Василисы покрыто гнилой, отслаивающейся лоскутами, кожей, что глаза ее надулись мутно-желтыми пузырями и страшно выпучились, того гляди вывалятся из глазниц. Нос впал, губы высохли, обнажив массивную гнилую челюсть, за которой виднелся большой черный язык. Василиса потянула к нему руки, и Игнат снова закричал, на этот раз громко и пронзительно. К нему тянулись вовсе не руки, а холодные и влажные лягушачьи лапы с длинными перепончатыми пальцами. Он истошно завыл, замотал головой, зажмурился, а когда вновь открыл глаза, то понял, что это было лишь видение, жуткий обман зрения – Василиса стояла перед ним в своем обычном прекрасном облике и испуганно смотрела на него. От громкого крика из-под ног ее выпрыгнули две большие жабы и поскакали к воде.

– Что с тобой, миленький? – взволнованно спросила она.

Игнат, облегченно вздохнув, вытер глаза и крепко обнял возлюбленную.

– Так, ерунда привиделась… Наверное, от усталости. А может, и вправду, здесь нечистая сила с людьми балуется, голову дурит, вот и обходят эти места стороной.

Василиса улыбнулась, глаза ее вспыхнули яркими искорками, и Игнат улыбнулся в ответ. Только теперь он обратил внимание на ее наряд. Она была очень красива сегодня – в новом, ярко-зеленом платье, в рубахе с широкими рукавами. Волосы девушки украшал расшитый каменьями кокошник. Ни дать, ни взять царевна! Жабья царевна…

– Как же ты прекрасна, ненаглядная моя Василиса! Дай волю, я бы вечность на тебя смотрел, ничего мне больше не нужно! – восторженно проговорил Игнат.

И он не преувеличивал. Василиса была прекрасна, как никогда. В таком великолепии он ее доселе не видал. Смотреть – не насмотреться!

– Праздник что ли сегодня? – спросил он.

– День рождения у меня.

– Разве? А мне и порадовать тебя нечем! – воскликнул Игнат.

Лицо его сделалось расстроенным. Вот было бы хорошо порадовать любимую в такой день. И как он не догадался на базаре пряников купить? Жену часто подарками баловал, хоть она их не заслуживала, а возлюбленную свою ни разу ничем не одарил. Игнату стало так стыдно, что щеки его покрылись румянцем. Но Василиса будто ничего не заметила. Поцеловав его в губы, она сказала:

– Не нужны мне твои подарки. Для меня самый главный дар – ты сам.

В груди у Игната все затрепетало, он обхватил возлюбленную за талию и осторожно положил на мягкую траву. Поцелуи их были страстными и ненасытными, оба истосковались друг по другу за долгую зиму. Вот уже нарядный кокошник спал с головы Василисы, а расшитое лентами платье она скинула сама и положила на траву. У Игната закружилась голова от ее близости – теплой, манящей, желанной. Ее сладкий запах снова окутал его, опьянил.

– Подожди, – вдруг сказала Василиса, накрыв ладонью губы Игната, – Спросить хочу.

– Спрашивай! – ответил он, тяжело дыша.

– Ты теперь муж мне? Навсегда со мною останешься?

Спроси она в тот момент, что угодно, Игнат, в порыве страсти, все равно бы ответил согласием. Он отчаянно затряс головой.

– Да, да… Я без тебя больше ни минуточки не проживу, Василиса! Сохну я без твоей любви! Умираю!

Он хотел притянуть ее к себе, прильнуть губами к ее телу, он жаждал насытиться ею досыта, но Василиса вновь отстранилась и обхватила руками его пылающее лицо.

– А что я попрошу у тебя – сделаешь? – тихо спросила она.

Лицо ее стало серьезным, темные брови сдвинулись к переносице, алые губы плотно сжались. Изнемогая от страсти, Игнат выдохнул:

– Да, проси чего хочешь! Все сделаю.

– Дитя свое у жены забери и сюда принеси.

Игнат уже раскрыл было рот, чтобы согласиться, но тут до него дошел смысл слов Василисы и он замер с открытым ртом.

– Зачем тебе дитя? – медленно спросил он.

Девушка улыбнулась загадочно, и почудилось Игнату в ее улыбке что-то темное, недоброе, сразу нехорошо стало на душе. Он обернулся – кругом все заволокло белым туманом, ничего стало не видать – ни озера, ни леса. Если теперь бежать отсюда, он даже не знает, в какую сторону надо бежать. Игнат хотел встать, но Василиса уже вновь обвила руками его шею, положила голову на плечо. И опять у него голова пошла кругом от любви к этой странной, загадочной женщине.

– Я, Игнат, пустая, не смогу тебе ребеночка родить. Будем твою дочку, как свою собственную растить. Забери ее у жены, и будет она наша с тобой! – ласково прошептала она ему на ухо.

В иной раз Игнат бы задумался о жене – каково ей будет остаться одной без родимого дитя, но теперь Василисины чары окончательно околдовали его. Он потерял разум от любви. У мужчин так часто бывает.

– Хорошо, любимая, – с хриплым стоном выговорил он, – все сделаю, как ты скажешь!

– Вот и хорошо! – радостно воскликнула Василиса.

Она опустилась в мягкую траву и увлекла за собой Игната, ему показалось, что он проваливается все глубже и глубже – в бездонный черный омут…

***

Несколько дней провел Игнат с Василисой в лесу. Он перестал считать дни и часы, не понимал, утро сейчас или ночь, не помнил, когда последний раз что-то ел и пил. Ему ничего и не хотелось, он жаждал лишь без конца сжимать Василису в объятиях и целовать ее прекрасное лицо.

Иногда он, очнувшись от тяжелой дремы, выбирался из объятий спящей Василисы, – уставший, обессиленный, и еле-еле полз к берегу. Там, свесив руку, он зачерпывал пригоршню озерной воды и жадно пил. Вода была невкусная, мутная, пахла тиной, но Игнат ничего этого не чувствовал. В редкие моменты просветления он понимал, что с ним творится нечто странное и нехорошее, но ничего не мог поделать с этим.

– Скоро познакомлю тебя с тетушкой! – говорила ему Василиса, когда мужчина чуть ли не ползком возвращался в ее объятия, и он радостно и послушно кивал головой.

Игнат любил Жабью царевну и понимал, что эта любовь его убивает. Но ничего не мог с этим поделать. Несколько раз ему вновь мерещилось вместо красивой невесты жуткое существо, которое тянет к нему руки-щупальца, но, стоило зажмурить глаза, как видение исчезало. Игнат был уверен, что все это от того, что нечисть хочет запугать его, прогнать из леса. Вот только он не уйдет. Василиса манила и притягивала его к себе. Любовь – это такая сила, которая сильнее всего на свете, теперь Игнат это точно понял. Все, чего ему хотелось – лежать в высокой траве, вдыхать сладкий женский запах и целовать алые губы. Этим невозможно было насытиться.

Единственное, что раздражало Игната – это бесконечное, противное кваканье. Оно постоянно доносилось отовсюду, окружало их с Василисой даже в самые нежные и трепетные моменты. Иногда это так злило Игната, что он хватал комок сухой земли и яростно бросал его в сторону, откуда слышались звуки. Но Василиса тут же хмурилась и стыдила его:

– Не обижай моих сестриц, Игнат!

– Слушаюсь, моя Жабья царевна! – страстно шептал он ей на ухо, а потом клялся, что больше такого не повторится.

И все же, как ни старался он привыкнуть к Василисиным «сестрицам», ничего у него не вышло. Большие, коричневые жабы вызывали в нем чувство гадливости, его передергивало, если какая-то из-них дотрагивалась холодным, толстым, бородавчатым телом до его кожи. А Василиса спокойно брала жаб в руки, даже целовала их.

– Ты привыкнешь! – улыбаясь, успокаивала его Василиса.

И мужчина верил.

– Когда пойдем знакомиться с тетушкой? – спросил однажды Игнат, когда они с Василисой лежали в траве и смотрели на белые облака, плывущие по небу. Вода Зеленого озера звонко плескалась о берег, вдалеке крякали утки, а где-то совсем рядом раздавалось ненавистное кваканье – громкое, хриплое, отчаянное.

– К тетушке отправимся сразу, как ты принесешь сюда ребенка! Заживем, как семья! – незамедлительно ответила она.

Игнат удивленно взглянул на любимую. Он уже позабыл о своем обещании, но любовный морок и сейчас позволил ему представить, что забрать дочь у жены вполне реально. Уленька еще мала, она и вовсе не поймет подмену. В том, что Василиса станет его дочери хорошей матерью – в этом у Игната сомнений не было.

– Завтра же схожу за Уленькой, – сказал он и притянул к себе Василису.

Она широко улыбнулась и с довольным видом устроилась у него на груди. Игнат мечтательно смотрел в небо, представляя, как хорошо и счастливо они заживут втроем. Он представлял, что выстроит на берегу Зеленого озера большой, крепкий дом, и Уленька будет расти здесь счастливой и здоровенькой, резвясь и играя на лесных полянах. Игнат улыбался блаженной улыбкой, перебирая длинные волнистые локоны любимой, а Василиса лежала на его груди с серым, гнилым лицом, взгляд мутно-желтых выпученных глаз замер, открытый рот исказился в жуткой гримасе, а вывалившийся наружу язык черной змеей ползал по обнаженной груди Игната…

***

Иринушка с Василисой были дома, когда деревня наполнилась шумом и криками людей. Василиса только-только уложила спать Уленьку, которая надрывалась от крика вторые сутки. Она испуганно взглянула на мать, и обе они подбежали к окну, посмотреть, что случилось.

– Пожар что ли? – громким шепотом спросила Иринушка.

– Не знаю, маменька, не видать ничего отсюда. Пойдем на улицу, посмотрим!

Они вышли со двора на улицу и оказались среди других баб, которые тревожно озирались по сторонам, пытаясь понять, откуда доносятся крики. День был теплый и солнечный, ветер развевал белье, сохнущее на веревках, пытаясь сорвать его. Каждое утро теперь Иринушка приходила к дочери и помогала с Уленькой, пока Василиса бегала на реку стирать грязные пеленки и распашонки. Каждый раз она проклинала зятя на чем свет стоит, а Василиса молчала, выполняя свою работу с каменным лицом.

Внезапно женщины повернулись в одну сторону – по деревне бежал паренек лет десяти и кричал во все горло:

– Ведьму ведут! Смотрите все! Ведьму ведут!

Когда паренек пробегал мимо них, высокая, широкоплечая баба схватила его за руку и гаркнула на ухо, отчего тот вздрогнул и покраснел:

– Говори по-хорошему, не мельтеши! Что за ведьма, да куда ведут? Что приключилось-то?

Женщины столпились вокруг паренька и тот затараторил:

– Ведьма Матрена сына своего, Степушку, убила, и муж-то ее, Яков Афанасьич, от этого упал замертво и помер! Говорят, все из-за молодой невестки! Уж она ее и так, и эдак трепала, а потом невестка-то, Лесана, взяла да и рассказала прилюдно про все ее нечистые делишки и колдовство. Оказывается, ведьму-то зовут вовсе не Матрена, а Упыриха. Она обманом выманила себе тело молодой бабы и жила в нем, поживала, горя не знала! Мужики скрутили ее и ведут в лес, чтоб она тело обратно Матрене вернула, если конечно та еще жива. В теле дряхлой старухи долго-то не проживешь!

Толпа загалдела вполголоса, отовсюду слышались тревожные возгласы и вздохи.

– Ужас-то какой!

– Вот и ходи по ведьмам!

– Пусть скорей уводят! Без нечистой силы жить, знамо дело, лучше!

Иринушка взяла испуганную Василису за руку и отвела в сторонку. Как раз в этот самый момент по улице мимо них прошла целая толпа крепких мужчин, они вели за веревку связанную ведьму. Вид у Матрены был просто неузнаваемый: платье было порвано и все испачкано в грязи, волосы торчали в разные стороны неопрятными космами, а лицо посерело. Кто-то из женщин подобрал с земли камень и бросил в нее. Ведьма пошатнулась от удара, но не вскрикнула, не подняла головы. Проходя мимо Василисы и Иринушки, она искоса взглянула на них мутным взглядом и улыбнулась жуткой улыбкой.

– И среди вас есть те, чьи грехи не меньше моих! Скоро и вам придется ответ держать.

Иринушка покачнулась от этих слов, и, если бы дочь ее не поддержала, точно бы рухнула на землю. Одной фразой ведьма буквально лишила ее сил.

– Пойдем скорее в дом, что-то плохо мне, – прохрипела женщина на ухо Василисе.

– Матери твоей уже ничего не поможет. А ты сама за мою куклу держись, может и выплывешь! – прокричала вдруг ведьма, глядя на Василису через плечо, а потом жутко, гортанно расхохоталась.

Было непонятно, о чем она говорит, женщины шептались между собой, пожимали плечами, обмениваясь многозначительными взглядами. Иринушка с Василисой стояли обе бледные и растерянные.

Василиса очнулась первой, взяла мать под руку и повела к дому. Вскипятив чайник, она напоила ее кипятком.

– Чего только не творится в семьях! Порой кажется, что у тебя все хуже всех, но потом как глянешь на других и понимаешь, что нет, с тобой еще не самое худшее приключилось! У других-то и похуже бывает! – воскликнула Василиса, присаживаясь рядом с матерью.

Иринушка обняла дочь, погладила ее по светлым волосам и тихонько спросила:

– Сильно тоскуешь по мужу?

Василиса пожала плечами, смахнула слезинку ответила обиженно:

– Раз ушел, то пусть не возвращается!

В голосе ее звучала обида. Иринушка прижала ее к себе еще крепче.

– Раз злишься на него, значит тоскуешь. Вот увидишь, он вернется. Одумается и вернется! – ласково сказала она.

Василиса хмыкнула и уткнулась мокрым от слез лицом в материн подол. Плечи ее задрожали, но Иринушка больше ничего не сказала, только гладила дочку по голове. Гладила и гладила, не переставая – как в детстве.

***

На следующее утро Игнат пришел домой…