Герой по принуждению. Трилогия (СИ)

При моем приближении Уриэль спустил девушку на землю и уставился на меня любопытствующим взглядом. Лаура взглянула на меня с доброй и ласковой улыбкой и спросила:

‑ Милорд, когда мы отправимся в путь?

Развалившись на мягкой, шелковистой траве, несколько неуверенным голосом я ответил:

‑ Думаю, что завтра, девочка моя. Или послезавтра. Мне хотелось бы побыть в Микенах денька два, а может три, чтобы собрать кое‑какую информацию от наших разведчиков, а кроме того я хотел бы устроить для жителей Микен магическую купальню. Из того, что мне удалось узнать от Эки, я сделал вывод, что она им вовсе не помешает. Особенно женщинам.

По‑моему только Лаура поняла, что я имел ввиду. Почти все жители Микен, как я успел заметить вчера, выглядели очень молодо, но на самом деле это было далеко не так. Большинство микенок были чертовски стары и только умение сатиров возвращать всем женщинам‑небожительницам внешнюю молодость делало их привлекательными. Эка была одна из немногих, действительно молодых дриад, но и она уже чувствовала скорое приближение старости.

Из того трактата, который добыла для меня Лаура, я узнал кое‑что такое, что должно было всех приятно удивить очень многих небожителей и в особенности сатиров. Ведь фактически Микены были домом престарелых, который они содержали за свой счет и то, что в этом городке еще звенели детские голоса, было самым удивительным чудом во всем Парадиз Ланде. Впрямую об этом в трактате не было сказано ни единого слова, но, сопоставив некоторые его главы я понял, что с помощь Кольца Творения можно творить невероятные чудеса, если присовокупить к этому такую мощную штуку, как наука Зазеркалья, которая с очень большой точностью знала то, что в Парадиз Ланде называлось именами Зла, именами Болезни или именами Смерти.

Поэтому не смотря на то, что Хлопуша уже полностью выздоровел, я не торопился покидать Микены. Запасливый Леха прихватил с собой не только компакт‑диски с музыкой, но и несколько компьютерных программ и библиотек. Самым важным из этих дисков был для меня тот, на котором имелась медицинская энциклопедия. Именно это позволяло мне сотворить такую магическую купальню, которая стала бы не только лечить всевозможные болезни, но даже возвращать обитателям Микен молодость. Это я сейчас считал своей главной задачей и был почти полностью уверен в том, что мне будет вполне по силам справиться с ней.

Не успел я поведать моим друзьями о своем плане, как в Микенах, вдруг, началась жуткая беготня и суматоха. Не понимая что происходит, я вскочил на ноги. В этот момент к нам с воплями прибежало несколько сатиров, среди которых я сразу же узнал Фемистокла и их батюшку, который, скинув с себя рясу, выглядел ничем не лучше самого обычного жителя Микен. От волнения Фемистокл напрочь забыл о том, что я не понимаю ни слова по‑древнегречески и мне пришлось напомнить ему об этом факте.

‑ Фемистокл, теперь скажи мне то же самое, но только по‑русски и медленно, не торопясь.

‑ Милорд, ‑ Завопил Фемистокл ‑ Большая, очень большая беда, к Микенам идет страшный зверь! Из леса прибежали сборщики меда, они бежали всю ночь и говорят что видели огромное чудовище высотой больше нашего храма. Оно ревет так, словно грохочет гром и ему не страшны наши отравленные стрелы. Милорд, мы умоляем тебя убить это чудовище и спасти нас силой твоей могущественной магии.

Отчего‑то я сразу понял, что дело пахнет керосином, а потому тут же велел вудменам распаковывать вьюки с оружием и седлать коней. Фемистоклу же я немедленно приказал привести ко мне сборщиков меда, чтобы получить информацию из первых рук. Пока Лаура отпаивала трех сборщиков меда "Байкалом" и тоником, я быстро оделся в более подходящую для охоты одежду и принялся вооружаться. Если зверь и впрямь был таким огромным, то и валить его следовало серьезным оружием, а потому я сразу же выдал всем вудменам автоматы Калашникова с подствольными гранатометами, а себе взял еще и ротный пулемет.

Уже сидя в седле я выслушал хотя и сбивчивый, но довольно подробный рассказ Антиоха. Кое‑что в этом рассказе показалось настоящей фантастикой. Все еще сомневаясь, я взял в руки альбом и несколькими штрихами нарисовал в нем чудовище. Показав рисунок Антиоху, я спросил его:

‑ Зверь из леса похож на этого?

‑ Да, милорд. ‑ Ответил пожилой сатир, пораженный моим рисунком ‑ Он точно такой, только огромный, как гора.

Уриэль взглянул на рисунок и молча пожал плечами и тогда я пояснил ему и сатирам:

‑ Такие чудовища некогда обитали в Зазеркалье, но Создатель уничтожил их очень давно. Мы называем их тиранозавр рекс. Это очень опасный и свирепый хищник. ‑ Не выдержав я ругнулся ‑ Да, где же эти чертовы вороны!

Словно отвечая на мой вопрос, Уриэль сказал:

‑ Кажется один летит.

Действительно, спустя минуту, другую, прилетел один из крылатых разведчиков и принялся бегло докладывать мне о приближении огромного зверя, который был уже в каких‑то сорока лигах от Микен и направлялся к этому мирному городку. По словам ворона его товарищи пытались сдержать его продвижение и даже применили против этого чудовища свои перья‑дротики, но их яд оказался бессильным против него. Это мне тоже не понравилось, так как вчера я прочитал кое‑что про амулеты‑обереги, которые защищают их обладателей от различного оружия.

Вполне могло статься так, что какой‑то ушлый и злобный маг сделал эту хищную тварь почти полностью неуязвимой и тогда вороны‑гаруда напрасно старались. Еще одной неприятной вестью являлось для нас то, что, по словам ворона, на спине у хищника было надето седло, но всадник скрылся гораздо раньше, чем они прилетели к тому месту, где буйствовала гигантская хищная зверюга. Мне некогда было разгадывать эту загадку, а потому я крупной рысью направил Мальчика в ту сторону, где несся по лесу тиранозавр.

Поскольку тиранозавр передвигался беспорядочными зигзагами с очень большой скоростью, нам следовало разбиться на группы. Уриэля я попросил в лес не соваться, там он с его огромными крыльями был совершенно беспомощен. Свой же отряд я разбил на три двойки. Ослябя с Лаурой должны были встать на левом фланге, Бирич и Горыня на правом, а мы с Хлопушей в центре. Выдвинуться нам предстояло километров на десять вперед и потому мы даже не стали долго гадать, как нам остановить зверя.

Один уоки‑токи я отдал Ослябе, другой Биричу, взяв себе приемник‑сканер, который заранее настроил на нужную волну и включил на полную громкость. Заняв место в центре, я мог всегда прийти на помощь одной или другой двойке, ну, а если тиранозавр выйдет на нас с Хлопушей, то тогда помощь нам должны были позвать вороны‑гаруда. Из леса как раз прилетел еще один разведчик и сообщил нам безрадостную весть о том, зверюга хотя и постоянно петляла по лесу, все же неуклонно приближалась к Микенам и нам следовало поторопиться.

Пустив лошадей галопом, мы покинули лесной город, охваченный паникой и рысью поскакали по лесу. Хорошо было хоть то, что вдали от опушки леса деревья росли довольно далеко друг от друга и в нем не было густого подлеска. По мягкому мху нашим коням было трудно скакать на полной скорости, но тем не менее уже через полчаса мы с Хлопушей были в нужном месте, у подножия высокой, одиноко стоящей скалы. Спустя несколько минут Ослябя доложил нам, что они с Лаурой заняли позицию на склоне невысокого холма, неподалеку от ручья. Бирич и Горыня ждали зверя на краю оврага.

Теперь только оставалось ждать и гадать, откуда появится зверюга. По фронту мы растянулись на добрых пятнадцать километров, но вороны‑гаруда время от времени докладывали нам о всех передвижениях тиранозавра. Сначала он двинулся в сторону Бирича и Хлопуши, но потом развернулся и помчался вдоль линии фронта, повернув сначала в нашу сторону, а затем свернул и проследовал дальше, к Ослябе и Лауре.

Услышав где‑то впереди, слева, жуткий, оглушительный рев, я немедленно пришпорил Мальчика и поскакал туда. Хлопуша двинулся за мной. Километра через полтора или два я обнаружил следы чудовища и они потрясли меня своими размерами. Трехпалая лапа у этой твари была более трех метров в длину, а ширина шага была добрых пятнадцать метров, стало быть его высота могла быть от двадцати до тридцати метров. Мы скакали по следу, когда я услышал по радио слова Осляби:

‑ Михалыч, однако он идет в нашу сторону. Силы небесные, ох и здоровенная же эта зверюга.

Несколько секунд спустя мы услышали стрельбу. Сначала по радио, а затем и в живую, так как мы мчались на помощь к Ослябе и Лауре во весь опор. Ослябя лупил по тиранозавру из подствольника, но судя по частоте взрывов это не имело особенного эффекта, хотя тиранозавр и оглашал окрестности жутким ревом. Хлопуша на своем Громобое стал обходить меня слева и я пришпорил Мальчика, но это было излишне, мой конь и без того мчался бешеным галопом. Внезапно взрывы и рев тиранозавра прекратились. Вылетев на вершину небольшого холма я увидел метрах в двухстах от себя, ниже по склону, огромную тушу тиранозавра. Бросив поводья и схватил в руки пулемет, я крикнул:

‑ Вперед Мальчик, подвези меня поближе к зверю и держись к нему все время левым боком.

Внезапно раздались частые пистолетные выстрелы, это Лаура садила по тиранозавру из своего "Кольта". Мне не было видно того, где именно находилась девушка, но выстрелы раздавались откуда‑то слева и под мой огонь она никак не могла попасть. Прицелившись в странный, черный горб на спине утробно рыкающего тиранозавра, я открыл по нему огонь, стреляя длинными, трассирующими очередями. С первых же выстрелов я заметил одну странность, когда я попадал в этот горб, зверюга дергалась, когда ниже или выше, магические трассирующие пули просто отлетали рикошетом и тогда я стал целиться точно в этот горб, который оказался при ближайшем рассмотрении большим седлом.

Тиранозавр повернулся ко мне мордой и тут я увидел, что в его пасти, отчаянно борется за жизнь, среди частокола длинных зубов, Ослябя. Решение пришло ко мне мгновенно. Сняв руку с курка, я выбросил из Кольца Творения яркий, голубой луч, стремясь ослепить тиранозавра, сбить его с толку. Зверюга яростно взревела, открывая пасть и, раздраженно мотнув головой, двинулась на меня. Ослябя вылетел из клыкастой пасти и полетел в кусты папоротников. Снова взяв в руки пулемет, я стал стрелять по этой гигантской твари, целясь в её широкую грудь, на которой при голубой вспышке я четко увидел черное перекрещение широких ремней. Разнесенные в клочья разрывными и трассирующими пулями, ремни свалились с тиранозавра и теперь я видел, как пули впиваются в его тело.

Справа от меня отрывисто рявкнул подствольник Хлопуши и грудь тиранозавра разворотило взрывом. Мне в лицо полетели горячие ошметки плоти. Тиранозавр был уже метрах в тридцати от меня. Вторая граната выпустила этой твари кишки и тогда она взревела во всю глотку и, развернувшись на месте, рванула от нас прочь, но, сделав всего лишь несколько шагов, запуталась в собственных кишках и рухнула на землю. Отбросив от себя пулемет, я громко крикнул Мальчику:

‑ Мальчик, Ослябя! Ищи Ослябю, дружок.

Всхрапнув, Мальчик огляделся вокруг, повел чуткими ушами, и в несколько гигантских прыжков преодолел добрую сотню метров и остановился. Ослябя лежал у его ног широко раскинув руки и хрипло, со свистом и бульканьем дышал. Его большое и сильное тело, подрагивало мелкой дрожью. Спрыгнув на землю, я велел Мальчику отойти, а сам быстро опустился на колени. Ослябя открыл свои маленькие глазки и, оскалившись, слабо прохрипел:

‑ Все Михалыч, каюк мне... Отбегался я за девками...

В его голосе вудмена была такая обреченность, что я невольно взбесился и заорал на псовина:

‑ Заткнись, морда собачья! И пока я тебе не прикажу, не смей мне тут помирать! ‑ Сменив гнев на милость, я улыбнулся ему, утирая рукавом со своего лица кровь ‑ А за девками мы с тобой еще побегаем, вот увидишь, Осля, а теперь молчи, дыши через нос и не хрюкай. Ну, а если, вдруг, помрешь, то не спеши в Чистилище, я твои мослы подштопаю и загоню твою душу обратно в тело. Ты только потерпи чуток, братишка.

Широченная грудь вудмена была прокушена в трех местах и через зияющую рану я видел как билось его сердце. Ноги Осляби были буквально искорежены и лишь руки и голова остались совершенно целыми. Для того, чтобы лечить такие раны, мало было прочитать один раз несколько коротких абзацев в трактате о магии Камня Творения. Для этого нужно было иметь соответствующую практику.

Правда, в то самое мгновение, когда я увидел Ослябю в пасти тиранозавра, я понял о магии куда больше, чем маг Альтиус за всю свою жизнь. Главное, что я понял, мне нужно было во что бы то ни стало вернуть к жизни этого квадратного, нескладного парня, поросшего густой собачьей шерстью. Первым делом я поднялся на ноги, немного отошел назад и осветил Ослябю голубым лучом из камня творения.

Повинуясь моей воле, зеленый мох под Ослябей превратился в белую, пористую субстанцию, высоко поднявшуюся широкой, белой кушеткой с гладкой поверхностью. С тела вудмена исчезли его овчинная куртка, холщовая юбка и мягкие онучи. Он лежал передо мной истекающий кровью и весь покрытый густой слюной тиранозавра. Очистив тело Осляби от слюны гигантского зверя, я заставил кровь вновь войти в вены. Сделав тело Осляби полупрозрачным, я стал быстро осматривать его раны, складывать воедино сломанные кости и сращивать их, соединять разорванные кровеносные сосуды и мышцы.

Какое‑то время его сильное и доброе сердце еще билось, а потом затихло, но меня это особенно не беспокоило, так как я точно знал, что мне нужно будет сделать для того, чтобы оно вновь забилось. Очистив легкие вудмена от кровавой пены и слизи, я вновь заставил его дышать, а сердце биться, но Ослябя не открывал глаз, так как он к тому времени уже был мертв. Ну, а я пока что еще не спешил возвращать его к жизни.

Когда все крупные переломы и кровеносные сосуды были заживлены, я стал тщательно восстанавливать все мелкие повреждения. Заодно я снял рубец с его сухожилия на ноге, из‑за которого он прихрамывал и приволакивал ногу, отрастил ему парочку сломанных клыков и убрал шрам с шеи, из‑за которого ему было неудобно поворачивать голову вправо. Повинуясь моим усилиям, тело Осляби вновь дышало и в нем ритмично билось сердце, но он все еще был мертв и душа его находилась где‑то поблизости.

Погасив голубой луч и повернув Кольцо Творения камнем внутрь, я сложил обе ладони ковшиком и, вновь заставив Камень Творения светиться, набрал полную грудь воздуха, вдохнул его в камень и повторил это еще два раза. После этого я сделал полный выдох, приложился ртом к холодному, словно сталь на морозе, синему камню Кольца Творения и стал вбирать в себя ледяную эманацию жизни и остановился только тогда, когда мои легкие были уже готовы разорваться в клочья.

Склонившись над головой Осляби, я слегка приоткрыл его волчью пасть и зажав щеки ладонями, стал вдувать в его легкие. Мне стоило делать это немного побыстрее и поосторожнее и поскорее отклониться, так как уже через несколько секунд Ослябя сделал выдох, дохнув на меня таким злым духом, что у меня в глазах зарябило. Отпрянув от него, я упал навзничь и, закашлявшись чуть ли не до рвоты, принялся колотить кулаками по мягкому мху и все никак не мог вдохнуть в себя воздух. Пришел я в себя только тогда, когда Ослябя принялся похлопывать меня по спине, приговаривая:

‑ Михалыч, да, што ит с тобой такое творится? Ну‑ка, глыбже дохни, глыбже.

Откашлявшись и отплевавшись, я слабым голосом спросил выздоровевшего от смерти вудмена:

‑ Ослябюшка, дитятко мое, что же ты сучий сын жрал сегодня за обедом, чтоб тебе пусто было?

‑ Волчатинку вяленую, Михалыч. ‑ Робко ответил мне испуганный Ослябя.

Видимо в этот момент я уже выглядел не очень, раз Ослябя громко гаркнул на весь лес:

‑ Бирька, Хлопуша, Горыня, подь сюды сучьи дети, Михалычу плохо сделалось!

Очнувшись в гнетущей тишине и полумраке, я долго не мог понять, где нахожусь и когда наконец разглядел над собой круглую крышу, тихонько заплакал. Значит все это мне не приснилось и я действительно нахожусь в диковинном мире, называющемся Парадиз Ланд, а мне так хотелось домой, на Ставрополье, к дочери. Башка у меня гудела, словно улей с потревоженными пчелами, во всем теле ныла боль и, что самое страшное, я больше не чувствовал на своей руке привычной тяжести перстня с большим, овальным синим камнем. Задыхаясь и корчась от боли в груди, я попытался позвать юную охотницу, которая была так добра ко мне, но из моей глотки, сведенной спазмом, вырвался лишь слабый хрип:

‑ Ларра...

Тотчас я услышал торопливые, быстрые шаги и чья‑то теплая рука коснулась моего лица. Не в силах вымолвить ни слова, я приподнял правую руку и пальцами левой стал показывать, что у меня отняли Кольцо Творения. На мое счастье Лаура сразу поняла, как мне сейчас нужен синий Камень Творения и быстро надела мне перстень на руку.

Из последних сил я повернул Кольцо Творения синим камнем внутрь, сложил ладони ковшиком и сделал несколько выдохов, после чего вдохнул в себя эманацию жизни и, не выдыхая воздуха, быстро повернул Кольцо Творения камнем наружу, ставя его таким образом на охрану и подпитку своих жизненных сил. Откинувшись на подушку, я медленно выдохнул воздух, открыл глаза и спросил Лауру вполне бодрым и даже веселым голосом:

‑ Девочка моя, сейчас день или ночь?

Не дожидаясь ответа, я потянулся и зевнул. Силы быстро возвращались в мое тело, выгоняя из него боль. Вставая с кровати, я обнаружил, что опять лежал в ней нагишом. Сердито фыркнув на Лауру, которая, похоже, все никак не могла прийти в себя, я завернулся в беличье одеяло и потопал к выходу.

Оказалось, что на улице давно уже наступило утро. С толку меня сбила полная тишина, которая царила сегодня в Микенах. Когда я вышел на широкую террасу, обходившую вокруг дома, то увидел внизу сидящих на траве вудменов и ангела Уриэля‑младшего, который сидел на коновязи в своей излюбленной позе и нервно курил сигарету. Вот чего именно мне сейчас не хватало. Курить мне хотелось больше всего на свете и потому я попросил ангела:

‑ Ури, дай закурить.

Уриэль, сидящий ко мне спиной, вывернул голову назад, чем всегда пугал меня. Быстро окинув меня взглядом с головы до пят, он облегченно сказал:

‑ Михалыч. Живой.

‑ Послушай‑ка ты, чудо в перьях, ты дашь мне, наконец, закурить или нет? ‑ Сердито рыкнул я на ангела.

В следующее мгновение Уриэль тряс меня за плечи и хлопал крыльями по спине и лишь когда я сам залез в его сумку‑кенгуру и достал из нее пачку "Мальборо", он догадался дать мне прикурить. Следом на меня налетело все наше мохнатое братство и принялось так тискать, что я и в самом деле, чуть было копыта не откинул и лишь появление Лауры спасло меня от преждевременной кончины. Девушка турнула всех с веранды, дала мне спокойно докурить сигарету, а потом силком затащила в круглую комнату. Круглые окошки уже были разшторены и комнату заливал яркий свет.

Войдя внутрь, я вновь почувствовал, как на меня наваливается усталость, но это уже было не то состояние, в котором я очнулся. Просто, мне, вдруг, захотелось вздремнуть пару часов или чуть больше, так как у меня было такое ощущение, словно я только что вернулся из старинного русского города со славным и гордым названием Большой Бодун. Все‑таки Лаура не дала мне сразу лечь в кровать, а сначала накормила меня вкусным бульоном с мелко покрошенными кусочками курятины, напоила сладким чаем и уже потом уложила в постель и заботливо укрыла беличьим одеялом.

Проснувшись через несколько часов, я не спеша оделся и вышел на свет божий. День клонился к закату, а в Микенах по‑прежнему стояла полная тишина, но мои друзья уже не пребывали в том унынии, в котором я обнаружил их поутру. Они занимались чисткой оружия и не сразу заметили того, что я стою на веранде и наблюдаю за тем, как Горыня шпыняет Ослябю за бестолковость, проявляемую при обслуживании личного оружия. Все‑таки мне было интересно узнать, почему в Микенах царила такая тишина и потому я негромко спросил:

‑ Мужики, а народ‑то куда подевался?

Хлопуша вскочил на ноги и, широко оскалив пасть, весело гаркнул:

‑ Дык ить, народ он в лесу, барин!

Ответ Хлопуши был для меня такой же туманный, как ответ оракула или пифии данный какому‑нибудь древнему греку и потому я позволил себе сделать уточнение:

‑ А чего он в лесу делает, Хлопушенька, народ этот?

‑ Дык ить тишину блюдет, барин.

‑ Хлопуша, мать твою за ногу, отвечай толком, куда из Микен подевались все жители и прекрати мне тут изображать из себя верного холопа Сережу, пока я не рассердился! ‑ Гаркнул я весело и насмешливо.

Пока Хлопуша давал свои сбивчивые и туманные пояснения, остальные вудмены с хохотом катались по траве и колотили по земле своими пудовыми кулачищами. Больше всех уматывался Ослябя, который уже не просто смеялся, а как‑то по‑поросячьи хрюкал и даже икал. Меня уже и самого трясло от хохота, глядя на этих косматых комиков и я едва сдерживался, хотя мою физиономию все время кривило от смеха. Хлопуша, обиженно сопя, стал мне втолковывать чуть ли не плачущим от обиды голосом:

‑ Михалыч, дык ить того, как мы тебя с лесу притащили и покудова ты лежмя лежал, тебя ить от кажного шороха карачун брал. Вот тогда Ослябя и выгнал всех элинцев в лес, дабы они не трандели и не стучали копытьями и конив наших он тоже в лес выгнал, а то твой Мальчонок уж больно жалистливо ржал.

Обстановка стала проясняться. Зная Ослябю и его крутой характер, я вполне мог ожидать чего‑нибудь такого. Правда, как он умудрился вытурить из Микен столько народу, было для меня полнейшей загадкой и потому требовало дальнейших пояснений. Может быть нам теперь нужно было уматывать из этой деревни и поскорее, пока мы не получили от сатиров по шее за такой беспредел. Я вежливо спросил вудмена:

‑ Хлопуша, а теперь объясни мне, темному, Бога ради, как это твой брательник умудрился выгнать в лес население целого города, пусть и небольшого?

‑ Михалыч, эт он запросто! ‑ Весело и задорно оскалился Хлопуша ‑ Эт он умеет, пес старый. Он как рыкнул на элинцев, что спалит всю ихнюю деревню, коли они не уберутся прочь, так они все и ушли разом. Тихохонько так. И коз своих забрали и хрюшек. Четвертый день в лесу костры жгут. Ему, конечно, малость ворон, Блестонец, подсобил, но всего маненько‑маненько, когда они за стрелки свои начали хвататься.

Спустившись вниз, я первым делом хорошенько осмотрел Ослябю. В вудмене появилась какая то новая стать и мне, право же, было радостно видеть его помолодевшим. Ослябя, понимая что мне хочется убедиться в том, что я все сделал правильно, охотно поворачивался передо мной и играл мускулами. Раскрыв свою клыкастую пасть, он показал мне два новых клыка. Когда я невольно отшатнулся от него, Хлопуша загоготал:

‑ Не, Михалыч, не боись, Ослябя таперича волчатины не ест и нам не велит, хотя ты не от её духа чуть не помер.

‑ Ладно, умник, хватит старших поучать, давай‑ка вихрем дуй в лес и пусть наши друзья возвращаются. ‑ Толкнув Хлопушу в каменно‑твердый бок кулаком, распорядился я, а сам обнял Ослябю за плечо и пошел в с ним в столовую.

Из рассказа Осляби и Бирича я узнал следующее: после того, как я потерял сознание, они вскочили на коней и помчались в деревню. Тиранозавра уже терзали вороны‑гаруда и он не представлял из себя никакой опасности кроме того, что вороны могли лопнуть от обжорства. Поначалу мое состояние не внушало никакого опасения моим друзьям, пока меня не довезли до хижины и ангел Уриэль‑младший не обратил внимания на то, что Кольцо Творения все еще повернуто камнем внутрь ладони. Уриэль повернул кольцо как надо, но я к этому времени уже буквально окостенел, хотя и еще дышал. Ну, а дальше было и того хуже.

Меня раздели, положили в кровать и стали пытаться привести в чувство, но все усилия Уриэля, Осляби, Лауры и еще нескольких женщин были напрасны. В то время я и правда корчился от каждого громкого звука и Ослябя велел всем жителям Микен покинуть город, так как они собирались начать праздничный пир по поводу счастливого избавления от напасти. В отчаянии Лаура обратилась за помощью к воронам‑гаруда и те немедленно послали за Блэкстоуном.

Старый ворон, как только увидел Ослябю, сразу сообразил, что со мной приключилось и велел снять с моей руки Кольцо Творения. Его окончательный диагноз был весьма категоричным малоутешительным, ‑ вдохнув в Ослябю эманацию жизни, я не уберегся от эманации смерти и теперь все зависело только от того, что написано мне на роду.

Со слов Блэкстоуна спасти себя я мог только сам и только с помощью Кольца Творения. Лаура дежурила возле моего изголовья все трое суток, что я находился между жизнью и смертью. Рядом со мной все трое суток просидел и мой персональный ангел‑телохранитель. Уриэль первый заметил то, что я начал приходить в себя и, выйдя из хижины, встал на колени и принялся творить какие‑то магические заклинания. Теперь они оба отсыпались после долгого бдения у моей постели.

Слушая бесхитростный рассказ своих друзей, я молча сжевал здоровенный кусок холодного, жареного мяса. После всех этих передряг мне жутко хотелось есть. Мне было стыдно за свою оплошность, которая привела к таким неприятным событиям. Стоило мне об этом заикнуться, как Ослябя похлопал меня по плечу и добродушно сказал:

‑ Михалыч, от судьбы не уйдешь. Видно такова наша с тобой планида, мне в зубы к дракону попасть, а тебе через смерть, аки через реку перейти.

‑ Ослябя, ‑ Тут же поинтересовался я ‑ Да, ты то как в пасть дракону залез, чертило косматый? Ведь вроде бы уже не маленький?

‑ Ну, оно... Ну в общем... ‑ Начал мямлить Ослябя.

‑ Михалыч, ‑ Перебил его Бирич ‑ Он сам залез к дракону в пасть, когда тот хотел ухватить Лаурку. Уж больно наша девка горяча, да, смела. Совсем страха не ведает наша краса, ни в жисть не сойдет с места, ни перед кем не поклонится. Если бы не Ослябя, дракон бы её вместе с Франтом слопал. А Осля‑то наш, молодца, встал дракону поперек глотки.

‑ Да, уж, молодец наш Ослябя, Бирич, ты бы видел, как его дракон изжевал. ‑ Усмехнулся я горечью, но Бирич рассудительно заметил:

‑ Зато Михалыч, теперь вороны его, а не нас склевали.

Что верно, то верно. Тиранозавра мы одолели и обеспечили воронам‑гаруда отличный стол. Во всей этой истории еще оставались белые пятна, поскольку я что‑то очень сомневался на счет того, чтобы у мага Альтиуса были под рукой такие помощники. Это же мне подтвердил и вожак воронов‑гаруда, Блэкстоун, который приехал из леса вместе с Хлопушей и Горыней верхом на Мальчике. Летать Блэкстоун больше уже не мог, так как объелся до невообразимости и мог только щелкать клювом и слабо каркать.

Мальчик обрадовался моему выздоровлению едва ли не больше всех моих друзей. Увидев меня живым и здоровым, он принялся подпрыгивать со всех четырех ног и залился громким, счастливым ржанием, от которого проснулись Лаура и Уриэль. Бедняга Блэкки возмущенно хлопал крыльями и орал на Мальчика грозным голосом, но тот продолжал пританцовывать и взбрыкивать ногами. Лишь после того, как я подошел к нему и стал гладить по морде, целовать в теплый, мягкий нос, Мальчик немного успокоился и положив мне голову на плечо, принялся тихонько жаловаться мне на своем конском языке о своих горестях и тяжких страданиях.

Блэкстоун сидел крепко вцепившись когтями в седло и пыхтел, словно паровоз, разводящий пары. Бедолага, видимо, съел большую часть тиранозавра и раздулся, как беременный индюк. Черные перья ворона‑гаруда были перепачканы кровью и жиром, слиплись и представляли из себя невероятно тошнотворное зрелище, но зато Блэкстоун был сыт и доволен. Смотреть на своего чернокрылого друга без содрогания я не мог, но не сажать же его в ванну.

Незаметно для ворона я выпустил из Кольца Творения слабый лучик, коснулся им Блэкстоуна и уже через мгновение он не мог даже трепыхнуться, связанный голубым коконом. Зато когда я освободил его, он блестел, как отлично начищенный офицерской женой хромовый сапог. Поскольку перемены касались только внешнего вида ворона‑гаруда, но не его физического состояния, я попросил Хлопушу перенести обкормленную птицу в нашу столовую и предложить ему выпивки, а сам вскочил в седло.

Прежде, чем отправиться на прогулку, я подозвал к себе Уриэля и поделился с ним своими планами на самое ближайшее время, которые касались магии, медицины и геронтологии. Не дожидаясь того момента, когда ангел окончательно придет в себя от услышанного, я хлопнул его по плечу и повернул своего коня в сторону дороги, по которой мы въехали в Микены несколько дней назад. После того, как я нос к носу столкнулся со смертью, я понял особую ценность здоровья и молодости и теперь остановить меня можно было только целым стадом вконец оборзевших тиранозавров.

Мальчик заржал громко и торжествующе, когда я поднял его на дыбы и рванул с места в карьер. Промчавшись через всю поляну и вылетев за околицу Микен, я увидел, как сатиры, их подруги и детишки толпами возвращаются к родным очагам. В моей голове уже полностью созрел новый, совершенно дикий и невероятный план, как мне окончательно расшевелить жизнь в этом сонном городишке и я галопом понесся по лесу в тут сторону, откуда мы приехали. За своей спиной я услышал конский топот, но придерживать Мальчика не стал, хотя и сразу догадывался, кто это мог быть.

Лаура нагнала меня, когда я уже был километрах в пятнадцати от Микен и вскоре мы скакали бок о бок в зеленых сумерках леса. Девушка молчала, но по её сияющему лицу можно было легко догадаться, что она счастлива. Она не спрашивала меня о том, куда я направляюсь и зачем, а я не торопился раскрывать ей своих намерений. Вскоре мы уже были на опушке леса и вновь увидели солнечный свет. Солнце уже опускалось к горизонту и в его ярких лучах с самой высокой точки плато передо мной раскрывался это огромный и удивительный волшебный мир ‑ Парадиз Ланд.

Не все в этом мире мне нравилось, как и далеко не все было мне по силам, но на некоторые вещи я все‑таки мог повлиять. Остановив Мальчика, я выбросил впереди себя голубой луч, раскинул его широким веером и в считанные минуты выполол все заросли супер‑ежевики, а заодно обезвредил все опасные ловушки, хитроумно устроенные этими трудолюбивыми ревнивцами, сатирами. Перед тем, как обрадовать жителей Микен, я хотел сделать Драконов лес полностью открытым для посещений.

Раз и навсегда разобравшись с оборонительными укреплениями сатиров, я снова пустил Мальчика в галоп и помчался к тому месту, откуда начиналась тропа, ведущая на плато Драконова леса. По пути я обрушил вниз все камни, надеясь на то, что никто не поднимался в этот момент по ней наверх. Через несколько минут к нам присоединился Уриэль, для которого добраться сюда по воздуху, было делом нескольких минут. Паря над моей головой, он сказал:

‑ Мессир, тебе крупно повезло. Никто не поднимался по тропе и ты не наделал беды, но в некоторых местах она стала совершенно непроходимой.

‑ Ничего, Ури, сейчас я все приведу в порядок, а ты слетай на Красный холм и скажи кентаврам, которые оттуда наблюдают за нами, что я приглашаю их завтра в Микены на большой праздник. Пусть непременно прихватят с собой всех больных и немощных, а заодно и того вредного старца Антиноя, которому я так благодарен за его трактат.

С громким смехом ангел взлетел в небо, а я подъехал к самому краю плато и посветил голубым лучом на дно пропасти, в то место, где некогда был брод. Собирая камни лучом, я в полчаса возвел там отличный широкий мост, который перекинулся через горную реку высокой аркой к самому началу тропы. После этого я превратил голубой луч из отдельного магического мостостроительного отряда в первое райское дорожно‑строительное управление и велел Мальчику идти вдоль обрыва быстрым шагом. Заодно я возводил вдоль края плато, мощеный каменными плитами парапет, огражденный красивой балюстрадой, чтобы зеваки не рисковали свалиться вниз.

Тропа превращалась в отличное шоссе шириной в двадцать метров, врезанное в стену под козырек пятидесятиметровой высоты и так же было огорожено от пропасти высоким каменным барьером. По моим расчетам Полифем вполне мог здесь пройти. Через каждые два километра я делал остановку и устраивал просторную площадку для отдыха. Ведь хотя кентавры и являлись магическими существами, они тоже временами могли уставать от крутого подъема. Чтобы шоссе могло использоваться и в темное время суток, я вешал через каждые десять метров на потолке козырька, нависавшего над ним, хрустальные шары, изливавшие день и ночь яркий свет.

Теперь даже ночью по этому широкому шоссе кентавры смогут подниматься в гости к сатирам, ну, а для того, чтобы они стали добрыми друзьями, я придумал еще кое‑что очень интересное и оригинальное. Как бы не были ревнивы сатиры, они отнюдь не были глупы и потому наверняка согласятся со всеми моими требованиями, которые я предъявлю им завтра утром. Им просто невозможно будет воспротивиться моему желанию принести в Драконов лес и на Красную гору мир.

Через два с лишним часа все было готово. Уриэль придирчиво осмотрел мое сооружение и, в основном, остался доволен, хотя и посетовал на то, что я сделал шоссе несколько грубовато. Он уже навестил кентавров, которые были поражены масштабом моих работ. На мой вопрос, как там поживают кентавры, Уриэль коротко ответил:

‑ Мессир, завтра ровно к полудню все кентавры Красного холма и его окрестностей будут в Микенах. Заодно они привезут с собой всех своих старух, Михалыч. Думаю, что именно они тебе и потребуются в первую очередь. Так ведь? Правда тут есть одна маленькая проблема.

Расплывшись в широкой улыбке, я воскликнул:

‑ Ури, за что я тебя особенно люблю, так это за то, что ты лучше меня знаешь, что я хочу сделать. Ну, и что за проблема возникла у кентавров, Ури?

‑ Они боятся Полифема. ‑ С улыбкой ответил Уриэль.

Зная, что проблема уже решена, я спросил‑таки ангела, чтобы он мог дать мне исчерпывающий ответ:

‑ Ну, а что Полифем?

Теперь уже ангел расплылся в широчайшей улыбке и весело отрапортовал мне:

‑ Как всегда, мессир. Парадиз Ланд ни чем не лучше Зазеркалья. Немедленно потребовал выставить ему выпивки и попросил, вдобавок, приставить его к мосту сторожем. Разумеется, он будет теперь взимать со всех за проезд по мосту плату.

Рассмеявшись, я миролюбиво кивнул головой и сказал:

‑ Ну, что же, Полифем полностью прав. Ведь это в конце концов его территория и где еще ему кормиться, как не на мосту. Ури, а как с выпивкой для этого здоровенного парня?

‑ Пришлось мне подарить ему пузырь водки, Михалыч, не поить же эту здоровенную орясину коньяком. ‑ С притворным огорчением в голосе, вздохнув, ответил мне ангел.

Спустившись по шоссе вниз на пару километров, что бы убедиться в том, все ли сделано правильной я вопросительно взглянул на Лауру. Девушка осталась довольна моей работой и выразила свое одобрение просто.

‑ Милорд, это очень хорошая и красивая дорога.

Уриэль взлетел в темнеющее небо, а магические кони мигом вынесли нас на плато. Работа с Камнем Творения взбодрила меня и, проложив напоследок до самого леса прямое и широкое шоссе, мы поскакали обратно в Микены. Для сатиров мои вечерние труды окажутся завтра большим сюрпризом, ведь они, уверовав в мою силу и заботу, даже сняли все свои посты на опушке Драконова леса, а стало быть им пока еще ничего не было известно о переменах.

Наше возвращение осталось незамеченным для большинства микенцев, но я вовсе не собирался долго держать их в неведении относительно своих планов на завтрашний день. Вызвав для разговора Фемистокла и микенского священника Милона, я коротко объяснил им, что собираюсь осчастливить Микены созданием магической купальни излечивающей от всех болезней, для чего мне понадобится множество камней, которые они должны собрать в том месте, где хотят видеть купальню. Камни мне были нужны любые, без разбора, но было весьма желательно, чтобы их принесли как можно больше. Еще я предупредил их о том, что завтра все сатиры должны быть без оружия, иначе магия не окажется действенной.

Чтобы сатирам было веселее собирать камни, я предложил Фемистокул собрать по всем Микенам пустые амфоры, наполнить их водой и пообещал превратить эту воду в прекрасное вино, коньяк, виски, пиво и другие хмельные напитки. Это обрадовало обоих эллинов гораздо больше, чем разговоры о какой‑то лечебной магической купальне. Правда, их очень удивила моя просьба пригласить на открытие купальни их патриарха, Великого Пана, который жил в лесу отшельником, но то, что я специально для этого выделял сатирам трех магических коней, сразу настроило их на серьезный лад.

Так, оперируя щедрыми посулами и хитростью, я смог занять сатиров работой на всю ночь и отвлечь от новой дороги, ведущей к лесному городку. Мне требовалось хорошенько измотать всех сатиров, запрячь их в работу на всю ночь и для этого я подвесил над Микенами и их окрестностями уже не дюжину, а целую сотню осветительных ракет. Сатиры вышли на этот коммунистический субботник с большим энтузиазмом, так как знали, чем в этот момент занимаются их подруги, ведь уже минут через двадцать у моей хижины собралась огромная толпа женщин, которые принесли с собой амфоры с чистой, ключевой водой.

Все мои напитки были выставлены на большом столе и очаровательные дамы прежде, чем подойти ко мне с амфорой, могли продегустировать любой напиток. После этого Лаура, Уриэль и Горыня писали на амфоре маркером название напитка, наливали его в амфору и я тотчас принимался за дело, наводя магию. Амфора становилась неиссякаемой, а напиток в нем был именно той кондиции, которая требовалась. Так "Фанта", "Кока‑Кола" и пиво всегда оставались холодными и шипучими, а водка обжигающе ледяной.

Некоторые дамы пришли с тачками и заказывали сразу весь ассортимент, это было признано разумным и вскоре мой конвейер работал не хуже, чем на заводе "Кристалл". Сатиры же в это время без устали стаскивали камни на свою центральную поляну. Работали они с огромным азартом, так как Уриэль шепнул кое‑кому на ухо, что чем больше камней они принесут, тем более чудесными свойствами будет обладать купальня. В пример он приводил вудменов, которые и почти неделю спустя после магической купели оставались писаными красавцами и шерсть их была мягкой, как козий пух.

После того, как пустая посуда кончилась, к сатирам присоединились и женщины, так как и для них тоже была произведена небольшая утечка информации. Лаура шепнула кое‑кому, что преодолеть старость для великого мага‑врачевателя, сэра Михалыча, это, как два пальца об асфальт. Это выражение девушка подхватила у меня, но кроме Уриэля никто не знал того, что оно означает в действительности, а он вовсе не собирался разглашать моего секрета. На всю ночную суету сатиров ангел взирал с олимпийским спокойствием, справедливо считая, что чем сильнее они устанут, тем сильнее напьются, а чем сильнее напьются, тем крепче будут спать, а стало быть уже не станут мешать мне ни в строительстве купальни, ни в прочих затеях с нею связанных.

Видя, что процесс пошел и в него включились даже вудмены, я счел свою задачу выполненной и отправился в свою просторную, круглую спальню. Удобно устроившись в кровати, я взял в руки альбом, фломастеры и принялся рисовать проект купальни в Микенах. Размер купальни, конечно, зависел от того, сколько камней соберут жители этого лесного городка, но камней в округе хватало, особенно на дне оврага, который находился в полутора километрах от Микен. Не успел я провести на бумаге нескольких линий, как дверь тихонечко скрипнула и в комнату вошла Лаура.

Девушка была одета в мою рубашку, вид у нее был довольно решительный и я бы сказал вызывающий. Она не говоря ни слова и глядя на меня с нежной, ласковой улыбкой, медленно расстегнула несколько верхних пуговиц и рубашка соскользнула с её изумительно красивого тела. Эта нахальная девица прекрасно знала, что она чудо, как хороша, и превосходно сложена. Её сильные, прямые плечи были одновременно мягко очерчены и округлы, руки у Лауры были красивые и изящные, а небольшая грудь была по женственному полна и в то же время по девичьи упруга. Розовые соски девушки отливали перламутром и были намного прекраснее самых драгоценных жемчужин.

Невольно я залюбовался её телом и Лаура, видя мой долгий взгляд, медленно шагнула ко мне и приблизилась вплотную. Талия у нее была тонкая и гибкая, а бедра столь обольстительны, что мои руки невольно выронили альбом. Я любовался красотой её живота, по спортивному подтянутого, но вместе с тем мягкого, чарующего. Все её тело светилось золотистым светом и манило меня к нему, а руки, помимо моего сознания, сами тянулись к этой девушке. Господи, как же она была прелестна и как желанна для меня.

Лаура поставив на кровать одно колено, коснувшись им моего бедра и медленно наклонилась ко мне, отбрасывая в сторону альбом и фломастеры. Мои руки привычным движением легли к ней на груди, огладили их, ласково коснулись розовых сосков и затем стали опускаться вниз, к талии. Все, что автоматически делали мои руки, одновременно и возносило меня на небеса от восторга и в то же время просто убивало меня насмерть. Мой рассудок возмущенно вопил изо всех сил: ‑ "Что ты делаешь, старый развратник? Немедленно оставь в покое этого ребенка!" ‑ и в то же время мои руки не могли остановиться и опускались все ниже и ниже.

Лаура глубоко задышала, взобралась на кровать и, ловко оседлав меня, подалась мне навстречу, давая моим рукам коснуться своих бедер, одновременно слегка откидываясь назад и подставляла свою грудь поцелуям. Бережно коснувшись губами её нежного, горячего и ароматного тела, я уткнулся лицом в её груди и, лаская её бедра и ягодицы, хрипло сказал:

‑ Девочка моя, это же безумие. Пойми, малышка, у меня у самого дочка такого же возраста.

Лаура рассмеялась и, крепко обняв меня за плечи и голову, тут же отстранилась, ловко вывернулась и легла рядом со мной. Отвернувшись от нее, я лежал на кровати, облокотившись на стопку подушек и подперев голову рукой, смотрел в стену невидящим взглядом и мне было невыразимо горько, больно и стыдно. Лауру же мои слова вовсе не расстроили и не озадачили. Она змейкой скользнула ко мне, крепко обняла меня, прижалась щекой к моему плечу и тихо сказала:

‑ Извини, Олег, я, кажется, пришла слишком рано, но не уходить же мне, чтобы потом опять вернуться. ‑ Потершись щекой о мое плечо, она добавила ‑ Как же я ненавижу твою привычку ложиться в постель в трусах и майке, дорогой.

Чисто машинально я ответил ей:

‑ Но ведь ты же знаешь, что голый я не могу уснуть.

‑ Ну, да, если ты спишь один, но ведь ты уже давно не спишь один, любовь моя. ‑ Сказала мне девушка таким будничным тоном, что я вновь содрогнулся.

Чего‑то я никак не мог понять. Во‑первых, Лаура знала как меня зовут, во‑вторых, она знала все о моих привычках и даже о том, как ко мне нужно подходить, чтобы я забыл обо всем на свете. Для юной девчонки‑гида она вообще знала слишком уж много. Кроме того, Лаура, вдруг, протянула руку через меня к прикроватной тумбочке и достав из пачки сразу две сигареты, взяла зажигалку, прикурила обе и одну отдала мне, что заставило меня повернуться к ней. Моя рука все так же автоматически взяла пепельницу и поставила её себе на грудь так, чтобы и мне и девушке не приходилось долго искать, куда стряхнуть пепел. Днем Лаура никогда не курила.

Только теперь я обратил внимание на то, что от девушки пахло совсем не теми духами, какие обычно мучили меня по утрам. Впрочем, я даже не знал какими духами от нее обычно пахло, ведь просыпаясь утром я обычно ощущал только запах духов "Маджи нуар" и это являлось свидетельством того, что я не помнил, что со мной было прошедшей ночью. Зато я помнил слова Уриэля, сказанные относительно любовной магии, которую применила ко мне эта красотка.

Выходило так, что я вскоре должен буду вспомнить все и, возможно, эти воспоминания будут не так уж неприятны для меня. Загасив свою сигарету, я подождал когда Лаура погасит свою и все так же машинально взял коробочку с "Тик‑Таком" и отправил в рот одну горошину, а вторую предложил ей. Юная и прекрасная охотница недовольно сморщила свой милый носик‑кнопку, но горошину все‑таки взяла.

Откинув беличье одеяло, я выпрямился и решительно сдернул с себя майку, Лаура в одну секунду стащила с меня все остальное, но я лег чуть поодаль от нее и отрицательно помотал головой. Лежа возле этой обольстительной красавицы, я медленно касался рукой её тела и мучительно старался вспомнить, что же у меня было с этой прекрасной, очаровательной девушкой в течение всего этого времени. Память об этих днях, внезапно вернулась ко мне горячей волной страсти, в которой все раскалялось до бела и сияло, словно солнце. Господи, как же я был влюблен в эту чудесную, фантастическую девушку.

Теперь уже ничто не мешало нашим телам сплестись в порыве огненной страсти. Ко мне мгновенно вернулись память и все мои прежние ощущения от наших чувств и нашей любви, в которой охотница Лаура была само совершенство. Это продолжалось всю ночь и уже ничто не мешало мне наслаждаться своим счастьем полностью и абсолютно раскрепощенно. Маленькая охотница однажды применила любовную магию только для того, чтобы не спать в унылом одиночестве, но вместо спокойного сна она заполучила себе бессонную ночь, полную огненной страсти, бурного потока любовных ласк и исполненную неги и блаженства. Буквально все, что копилось во мне несколько лет, прорвав все табу и запреты внезапно было выплеснуто из моей души на эту девушку.

Теперь я вспомнил, что весьма ошибался на счет возраста Лауры, ей было уже двадцать семь лет, что, по меркам Парадиз Ланда считалось у одних, как например ангелов, возрастом младенчества, а у других, ‑ русалок и дриад, чуть ли не старостью. Той же Эке было тридцать шесть лет и хотя она среди дриад была одной из самых молодых и еще могла иметь детей, все равно считалась старухой, ведь дриады полностью созревали в двенадцать лет и нуждались в любви гораздо больше, чем в сне или еще чем‑либо еще. Такова была их физиология.

Ошибался я и на счет любви и верности. Разумеется, Лаура была влюблена в меня, но она даже и в мыслях не допускала того, что теперь я уже не могу быть близок с любой другой небожительницой. Даже, наоборот, она очень сдружилась с Экой за те несколько часов, в течение которых ей удалось пообщаться с этой дриадой. Увы и ах, но таковы были общепринятые правила Парадиз Ланда.

Лаура не считала себя обязанной давать мне обет верности, хотя и честно призналась мне, что её не очень‑то тянет теперь к другим мужчинам и она даже не взглянула ни на одного сатира, который строил ей глазки. К тому же Эка сказала ей по большому секрету, что мужчины из Зазеркалья это действительно что‑то особенное и никакие сексуальные ухищрения сатиров не могут сравниться с теми ласками, которыми так щедро одаривал её великий маг‑любовник из Зазеркалья. Разумеется, оценка, данная дриадой моим талантам, польстила мне, но не настолько, чтобы я немедленно возгордился.

То, что однажды, еще в крепости‑курорте я поутру обнаружил в своей постели Лауру, как теперь выяснилось, было сделано исключительно по моей собственно прихоти, хотя девушка и предупреждала меня, что я буду сердиться на нее. Так оно и получилось и слава Богу, что Лаура сразу же простила мне все мои идиотские глупости. Только теперь, когда я вспомнил о том, как долго упрашивал девушку остаться в моей постели до утра, ко мне пришло чувство стыда за свою самоуверенную браваду ночью и дурацкий, идиотский гнев, когда я выгнал девушку поутру.

Вообще‑то, меня отчасти коробило её слишком легкое отношение к любви, так напоминающее мне все, что творилось и в Зазеркалье. Она без малейшего смущения рассказывала мне о том, как нежны русалки и какой отточенной любовной техникой владеют кикиморы. Именно от Лауры я узнал о том, что дриады имеют вдвое большие возможности для любви по причине своей физиологии, которая делала их столь неожиданными любовницами, нежели все остальные небожительницы и поэтому они почти ничего не едят, а только изредка пьют какие‑нибудь напитки, обходясь мужским семенем и тем, что они, порой, оседлав какой‑нибудь могучий дуб, словно мужчину или сразу двух, впитывают в себя его соки. Именно поэтому они не могут жить без мужчин и леса.

Лаура рассказала мне и о том, что ангелы считаются самыми капризными, но зато и самыми утонченными любовниками, а вот самые неутомимые это кентавры, хотя они же и самые грубые. Зато они самые преданные из всех мужчин Парадиза и потому никогда не бросают своих подруг даже тогда, когда те состарятся. А вот за сатирами закрепилась слава самых ласковых мужчин, но зато все они являются жуткими ревнивцами, так как считают, что раз они дают женщинам все, что им необходимо, возвращая былую красоту и внешнюю молодость, то и должны получать за это вдвойне. Когда я, как‑то раз, спросил Лауру о том, кто же из небожительниц является самыми желанными любовницами, она куснула меня за ухо и жеманно ответила:

‑ Олег, мне казалось, что это я. ‑ Но потом девушка честно призналась мне ‑ Впрочем, нет, Олег, конечно же это русалки, ведь они были созданы Перуном специально для того, чтобы служить самой высшей наградой героям.

Оказывается, к своему полному удивлению, я узнал от Лауры и теперь вспомнил то, что от смешанных браков рождаются самые разные дети. Так среди кентавров, сатиров и вудменов нет особей женского пола и от них рождаются мальчики кентавры, сатиры или вудмены и девочки той расы, которой принадлежит их мать. Люди, живущие в Парадиз Ланде, по большей части, относятся к этому спокойно, зато ангелы и истинные маги очень ревностно блюдут правила приличия на словах, но нарушают их при малейшей возможности.

Детей принято отдавать на воспитание туда, где они будут находиться в привычной среде и если нимфа родит маленького кентаврика, то, выкормив малыша грудью, передаст его в табун. Если, конечно, не захочет жить в табуне сама и не станет скакать ночью по степи, оседлав своего быстроногого друга. Нимфы живут или в реках, в своей привычной стихии, или в лесах, вблизи ручьев и родников, где не так жарко, или, как это не странно в степях, где кентавры строят для них специальные шатры над родниками, чтобы они не зачахли под жарким солнцем без воды.

С освобождением моей памяти ко мне пришло очень много разнообразных знаний о Парадиз Ланде, которые я получил беседуя с Лаурой в перерывах между любовными ласками и играми. Мне было приятно узнать то, что и девушка узнала от меня много нового и это касалось не только моих рассказов о Зазеркалье. Поначалу Лауру очень удивила моя огненная страсть и, как она считала, просто чудовищная ненасытность. При всем том, что в Парадиз Ланде царили свободные и легкие нравы, в известной степени его обитатели скорее были пуританами и потому к долгим любовным играм относились с явным предубеждением и неодобрением.

Сатиры, по признанию Лауры, были в шоке, узнав о том, что мы провели с Экой в постели пять часов подряд, хотя моя охотница знала, что для меня это в общем‑то обычное дело. То, как дриада отзывалась обо мне, уже составило мне репутацию магического любовника, а когда Лаура рассказала микенкам о коллекции Лехиных афродизиаков, они пришли в неописуемое возбуждение и только то, что на Микены двинулся тиранозавр, спасло мою хижину от бабьего штурма. По мнению Лауры этот лесной городок был отнюдь не единственным в Парадизе, где мужчины склонялись к пуританству и были столь скупы на хороший секс.

Сатиры отнюдь не были в восторге от того, что я обладал магическими снадобьями, повышавшими влечение и любовные силы. Вот это меня, признаться, удивило. Зачем им тогда нужны такие гаремы? По‑моему, это было просто неприлично окружать себя красивыми женщинами, а потом сидеть и почесывать мохнатое пузо вместо того, чтобы заниматься с ними любовью. С мыслью о том, что все Лехины кремы, мази и таблетки мне обязательно нужно будет применить при создании новой магической купальне, я покрепче прижал к себе Лауру и, наконец, заснул спокойным сном без всяческих наваждений.

ГЛАВА СЕДЬМАЯ.

В которой мой любезный читатель узнает о том, что может натворить довольно интеллигентный и, в общем‑то, скромный человек, если его в течение недели будут регулярно обрабатывать магическими любовными чарами. Вместе с тем мой читатель узнает еще и о том, что мне вновь пришлось распутывать хитроумные и опасные для жизни интриги злобного и коварного Верховного мага Бертрана Карпинуса.

Вчера вечером я завел свой будильник на десять утра и предупредил об этом своих спутников, намереваясь как следует выспаться. Уриэль, не смотря на это, безжалостно разбудил меня в половине восьмого, хотя я уснул, когда уже начало светать, то есть около пяти утра. Ангел бесцеремонно просунул голову в круглое окошко и принялся втолковывать мне, что все обещания нужно обязательно выполнять. Его даже не смутило то, что Лаура еще спала мирным сном и на её лице была запечатлена счастливая улыбка невесты. Открыв глаза, девушка сонно потянулась и встала с постели. Нахал ангел, бесцеремонно разглядывал её и даже не собирался убираться прочь. Качая головой, я сказал ему:

‑ Ури, на Лауру ты можешь пялиться сколько угодно, но вот я не привык, чтобы меня разглядывали. Будь добр, свали в туман и лучше принеси мне мою черную сумку с колесиками.

Ангел моментально исчез, а я привлек к себе девушку и затащил её под беличье одеяло. Пока Уриэль перероет все вьюки какое‑то время у нас было и мы могли успеть кое‑что выяснить между собой. К моей радости сумка, за которой я попросил сходить Уриэля, была основательно завалена среди тюков и вьюков и когда он вернулся, я уже успел показать Лауре свой маленький секрет, с помощью которого любое утро, даже самое хмурое и безрадостное можно было сделать сказочно прекрасным. Уриэль ввалился в комнату вместе с сумкой и замер с выпученными глазами и недовольно проворчал:

‑ Михалыч, я думал что ты уже оделся.

‑ Ури, если бы я спал одетым, то по такому случаю, как этот, обязательно бы разделся. Так что оставь‑ка лучше сумку и выметайся отсюда. ‑ Весело облаял я такого нетерпеливого и беззастенчивого ангела ‑ Подожди нас снаружи.

Еще раз покрыв лицо и все тело Лауры поцелуями я, наконец, поднялся на ноги. Встав с постели и быстро одевшись, я открыл свой баул и стал вытряхивать её содержимое, упакованное в фирменные целлофановые пакеты. В основном это были обновки, которые я купил в Москве для своей дочери. Дочурка моя за те годы, что я околачивался в столице, выросла и уже превратилась в девушку, а стало быть и подарки я готовил вполне соответствующие её возрасту и желаниям.

Мое путешествие по Парадиз Ланду затягивалось и мне приходилось теперь, после стычки с триранозавром, только гадать, как все повернется дальше. Поэтому я и решил еще раз воспользоваться подарками, приготовленными для своей дочери. Мне предстояло навести в Микенах приличного шороху и в этот торжественный день я хотел сделать так, чтобы Лаура была очень нарядной и красивой девочкой.

Лаура выбрала для себя открытое, сильно декольтированное, темно‑фиолетовое короткое платье без рукавов, все в ярких, малиновых блестках. Платье Лауре очень понравилось, но она выразила сомнение относительно его пригодности в лесной чащобе. Не пришла она в восторг и от лаковых лодочек на узеньком каблучке под цвет платья, считая, что в такой обуви в лесу долго не походишь. К тому же девушка никак не хотела понимать, зачем ей нужно надевать бюстгальтер, да, еще и колготки. К трусикам она уже успела привыкнуть и считала их хорошей деталью туалета. Я вежливо пояснил ей:

‑ Лаура, вообще‑то, эти вещи женщины одевают только для того, чтобы мужчины имели потом счастье сами снять их с такой очаровательной девушки.

Это объяснение показалось ей вполне логичным и обоснованным и она быстро оделась. Хотя вещи были ей немного великоваты, теперь это не было для меня уже не сколько‑нибудь сложной проблемой. Несколько манипуляций с голубым светом привели её одежду и обувь в полный порядок и теперь они уже не казались взятыми с чужого плеча. Сотворив на стене большое зеркало, я подвел к нему Лауру и показал ей, в кого она превратилась.

По‑моему, девушка осталась вполне довольна, во всяком случае лично мне очень понравилось то, как она теперь выглядела. Не смотря на то, что Лаура была прекрасна и без косметики, я усадил девушку на стул, сделал ей макияж, привел Кольцом Творения её пальчики и ноготки в идеальный порядок и даже покрасил их лаком под цвет темно‑бордовой губной помады. Когда Лаура она вышла на веранду, Уриэль громко ахнул и чуть не свалился вниз с перил.

Оседлав Мальчика, Франта и Доллара, мы втроем легкой рысью отравились на центральную поляну Микен, где была свалена такая огромная куча камней, что их вполне хватило бы на то, чтобы сложить если не Нотр Дам де Пари, то уж храм Василия Блаженного точно и никак не меньше. Все взрослое население Микен отсыпалось после тяжких трудов и лишь детвора забавлялась тем, что строила из небольших камней какую‑то крепость. Смотреть на этих мальчиков с мохнатенькими ножками и девочек с разноцветными головками было просто умилительно, но мне в это утро надо было работать.

Слава Богу со мной был Уриэль, самый лучший Карлсон в мире. Увидев в руках у ангела шоколадные батончики, конфеты и шоколадки в ярких обертках, они тотчас подбежали к нему и ангел стал творить самую лучшую магию на свете, сладкую, вкусную и питательную. Уриэль доставал из своей сумки‑кенгуру батончик "Марса", "Сникерса" или "Натса", аккуратно открывал упаковку, вытаскивал из нее большую, вкусную конфету вручал её какому‑нибудь голышу‑карапузу, разглаживал упаковку на ладони и спустя пару секунд в его руке вновь был тугой, увесистый пакетик. Как тот крысолов из города Гаммельна, но только без волшебной дудочки, он увел от камней всех ребятишек и дал мне возможность заняться делом.

Груда камней имела в высоту метров десять и была добрых ста восьмидесяти метров в длину и метров сорок в ширину, так что купальня должна была получиться, очень просторной и вместительной. В основном это был кварцит, гранит и пегматит, но попадались и другие породы камня. Особенно рассматривать камни мне было некогда, следовало поторопиться, так как кентавры уже договорились с Полифемом на счет платы за проезд по мосту и их первые группы начали не такой уж и долгий подъем по шоссе. Памятуя о том, как стремительны кентавры, мне следовало немедленно приниматься за работу, которая не представлялась мне слишком тяжелой.

Разумеется, в лес кентавры войти не посмели бы, так как на опушке их уже поджидали мои друзья, ‑ вудмены и вороны‑гаруда, но и держать их на солнцепеке тоже было бы не хорошо. Так что затягивать с постройкой купальни мне вовсе не следовало. Объехав по кругу все наличные запасы стройматериалов, я стал прикидывать, чтобы мне сделать из всего этого добра, ‑ аквапарк с водными горами, стандартный бассейн или что‑нибудь эдакое, мудреное.

Пораскинув мозгами, я решил остановиться на эдаком, мудреном, и, не мудрствуя лукаво, быстренько сотворил здоровенное сооружение, похожее на храм Посейдона в Пестуме, только крестообразное в плане и с четырьмя портиками, сориентированное в длину, вдоль ромба лесной поляны. Правда, на том портике, который был обращен в сторону дороги, ведущей на опушку Драконова леса, я изобразил отнюдь не бога морей восседающего на дельфине, а Великого Пана, возлежащего под сенью дерева на пышных снопах сжатой пшеницы.

Пан был не одинок. Он находился в тесных объятьях трех прекрасных дев. Если взобраться повыше, то можно было разглядеть, что у Пана, не смотря на огромные рога и длинную бороду, в плане его мужского начала все в полном порядке и любому зрителю было ясно, что у него все получится. По обе стороны от Пана я расположил в пространстве портика две скульптурные композиции, изображающие любовь во всех её изысканных позах и проявлениях и всех любовниц, которых мне уже довелось видеть в Парадиз Ланде.

В общем, на портике сатиров, эти козлоногие, нежные и ласковые любовники, занимались любовными играми с прекрасными небожительницами: ‑ дриадами, наядами, нимфами и женщинами из человеческого племени. С упором на основное любовное качество сатиров, их нежность, я изваял в камне такое, что этим, в общем‑то пуритански настроенным типам, теперь придется поломать свои рогатые головы над тем, что я хотел этим сказать. В моем же понимании сатирический портик являл собой мощный удар, направленный против их строгой нравственности и целомудрия.

В центре второго портика, на противоположном конце храма, обращенного к кафедральному собору Микен, я поставил высокого, стройного ангела, под огромными крыльями которого, тоже царили любовь и согласия, а сам ангел при этом проявлял чудеса сексуальной изобретательности, где в ход пошло все, вплоть до ангельских крыл. Поэтому суперангела окружило уже не три, а целых пять пылких и страстных любовниц, которым очень нравились его ласки. Остальные ангелы на этом портике, расположившиеся по обе стороны от центра композиции, ни в чем не уступали своему боссу.

Центр третьего портика, который можно было видеть с балконов наших хижин, был отведен громадному кентавру, который стремился доставить наслаждение сразу четырем девушкам. Таким образом я хотел одновременно и потрафить племени конелюдей и пристыдить этих обормотов за то, что они доставили мне столько беспокойства в степи. Кентавров я изобразил такими мужиками, что даже призадумался, а не перебрал ли я часов с размерами их мужской гордости.

Четвертый портик, выходящий на ту сторону, где недавно разгорелась битва с двуногим драконом, я отвел вудменам. Его возглавлял кряжистый вудмен, точная копия Осляби, в руках которого была всего лишь одна девушка, но ее лицо изображало такую негу, что всем микенкам сразу же должно было стать ясно, кто в их городе на сегодня самый нежный, умелый и заботливый любовник. Остальные вудмены этого портика лишь подтверждали это и на деле доказывали, сколь неистощима на выдумки их любовь.

Получилось неплохо, хотя может быть и несколько эклектично, но ни чуть не хуже, чем на стенах и колоннах храма в Банголоре, который нисколько не смущает индусов. Ну, может быть слишком уж откровенно, так как я черпал вдохновение и образы в Лехиных порножурналах, временами перенося на портики фотоснимки из этих журналов, почти без изменений. То, что на портиках храмовой купальни были изображены все те небожители, которых я уже успел увидеть лично, тоже должно было по моему замыслу возыметь свое действие. Таким образом я хотел показать жителям Микен, что их город должен быть открыт для всех.

Сооружение у меня получилось довольно впечатляющим, хотя на его строительство ушло не более часа. Крест храма, при его шестидесяти пятиметровой ширине, имел размеры сто тридцать два метра на сто двадцать шесть метров, а вся постройка имела в высоту в сорок пять метров, хотя фундамент её был относительно невысок, всего лишь три метра.

Огромные колонны коринфского ордера располагались группами по четыре штуки по фронту портиков и между ними был огромный портал входа, в который, при желании, мог протиснуться и Полифем. Колонны поддерживали не слишком тяжелую, монолитную крышу, покрытую красной, каменной черепицей. Чтобы не морочить себе голову по поводу расцветки храма, я взял и просто смешал все камни в кучу, словно пластилин.

От этого однородная, монолитная масса камня приобрела цвет и рисунок красноватой, пестрой яшмы и лишь скульптуры и внутреннюю облицовку бассейна я сделал однотонными. Для этого мне просто пришлось заранее отобрать несколько больших валунов кварцита розовато‑белого цвета и покрасить ими эти детали постройки. Правда, мне пришлось довольно тщательно поработать с оттенками, но труды стоили того и в итоге получилось очень мило. Все небожители имели практически натуральный вид, вплоть до раскрасневшихся ланит пылких любовниц, пестрой масти кентавров, меха вудменов и разноцветных шевелюр сатиров.

Крестообразный бассейн внутри своего храма любви я сделал глубиной в целых двадцать пять метров, со всех сторон по периметру в него спускались ступени и я намеревался сделать к тому же еще и так, что в нем будет просто невозможно утонуть. Этот бассейн был самой главной деталью храма, а точнее, основным его механизмом, которому я собирался поручить самый важный и ответственный процесс, ‑ радикального омоложения всех райских небожителей.

Отъехав подальше, я внимательно посмотрел на творение рук своих, а точнее своих воспаленных мозгов и Кольца Творения. Лаура осталась очень довольна архитектурным стилем, но была слегка смущена тем, что позы у любовников на портиках, были очень уж откровенные. Про то, что я здесь наворотил, можно было смело сказать только одно: "Такого секса Парадиз Ланд еще не видел". Еще девушку смущало то, что она узнала себя на всех четырех портиках и нигде она не была в объятьях мужчины‑человека. Уриэль, который, в отличие от нее, имел возможность рассмотреть все в деталях, приземлившись, так прокомментировал увиденное:

‑ Михалыч, нечего сказать, впечатляет. Послушай, а ты точно уверен, что я смог бы повторить то, что там изображено? Мне и в голову никогда не приходило, что ангельские крылья можно использовать таким вот образом.

Пожав плечами, я ответил:

‑ Не знаю, Ури, но лично я обязательно попробовал бы, будь у меня за спиной крылья. Впрочем, в конце концов это всего лишь мое художественное воображение, так сказать причуда фантазии и поэтическая гипербола, ну, и кроме того мне не хотелось разрушать стилистику замысла. Ведь каждый мой герой, поставленный в центре композиции, ласкает ровно столько девушек, сколько он, на мой взгляд, может потянуть. Хотя относительно вудменов я просто хотел сказать, что в сексе важно не только количество, но и качество, что и постарался написать на лице его любовницы.

Уриэль, по‑моему, тоже остался доволен и тем, как я его изобразил и тем, чем занимался его каменный двойник.

‑ Ну, и фантазия же у тебя, Михалыч, это надо же такое придумать, ангел и сразу пять потрясающих девчонок. Нет я конечно понимаю, когда одна дриада попадает меду двух кентавров, это самая большая мечта каждой из этих двустволок, но чтобы ангел и сразу с пятью. Правда, мне немного завидно, что Лаура в лапах этого косматого амбала Осляби выглядит намного счастливее, чем в моих пернатых объятьях. Хотя, признаюсь честно, Михалыч, изображено все действительно классно! Ты, часом, не скульптор?

‑ Нет, но я в детстве учился рисовать, а, вообще‑то немного занимался компьютерной графикой. ‑ Ответил я.

Теперь мне предстояло сделать самое главное, подвести к будущей магической купальне воду. Неподалеку от поляны в лесу из под огромного валуна бил родник, который был слишком маломощным, чтобы представлять повышенный интерес для микенцев и потому я решил отвести его воды в купальню. Проложить под землей к бассейну трубу, было не очень сложным делом, куда сложнее было заставить воду побыстрее наполнить большой бассейн, но мне и это удалось сделать, так что в итоге я увеличил дебит источника раз в пять‑шесть. Вернувшись к "Храму любви", как уже окрестила мою постройку Лаура, я помог этой смущеной и пунцовой от моих откровений красавице спуститься с её магического скакуна и ввел в храм по яшмовым, полированным ступеням.

Остановившись при входе, я начертал на камне первое слово, которое должно было обозначить смысл магической купальни: "Молодость". В бассейн уже с шумом вливалась вода и любопытные мальчики и девочки, на глазах которых был возведен храм, уже стали прицеливаться, как бы им влезть в него. Мне на помощь вновь пришел Уриэль и увел детвору.

Мы же с Лаурой, быстро пошли дальше, обходя храм по его периметру. Под вторым портиком я начертал следующее ключевое, магическое слово: "Любовь", за что тут же получил сладкий, поощрительный поцелуй от Лауры, сияющей от счастья. Третьим словом разумеется, было: ‑ "Здоровье", ну, а четвертым, естественно: ‑ "Сила". Лаура немедленно принялась загибать пальчики:

‑ Значит так, милорд, если я тебя правильно поняла, для того, чтобы получить от этой магической купальни все по максимуму, нужно сначала войти в нее за молодостью, потом за любовью, потом за здоровьем и уж после всего этого тебе будет обязательно дарована сила?

‑ Разумеется, дорогая. ‑ Ответил я девушке ‑ Молодость рождает в нас любовь, любовь дает здоровье, а здоровье ведет к силе. Или ты не согласна со мной, Лаура?

‑ О нет, милорд, ты замечательно сказал.

Посмотрев на девушку, у которой то и дело вспыхивали щеки, когда она вспоминала, в каком виде и с кем она была изображена на всех четырех портиках, я нежно привлек её к себе и, крепко поцеловав, попросил:

‑ Лаура, зови меня пожалуйста Олегом.

‑ О нет, милорд, даже не проси меня об этом, так я могу называть тебя только ночью.

Пока мы с Лаурой обнимались возле "Силы", на поляну въехали Великий Пан, священник Милон и Фемистокл. У двух последних, со стуком отвалились челюсти, когда они увидели старого, лысого сатира, показывающего свою мужскую силу сразу трем очаровательным красоткам. Свистнув лошадей, я повел Лауру вниз по ступенькам. Мальчик и Франт прибежали немедленно и, увидев своих приятелей, обычно ходивших у нас под вьюком, заржали весело и радостно, словно не видели их целую неделю.

Подсадив Лауру в седло, я вскочил на Мальчика и мы подъехали к Великому Пану. Старик был лыс, точь‑в‑точь как на картине Врубеля, бородат, но имел просто великолепное зрение. Увидев на сатирическом портике, как сатир, весьма смахивающий на него самого, забавляет сразу трех молоденьких девушек игрой вовсе не на той свирели, с которой связывают его имя, он выразил свое впечатление от сотворенного мною "Храма любви" коротко, но очень емко:

‑ Обалдеть можно! ‑ Мы быстро познакомились и, не дожидаясь того, когда оба микенца придут в себя окончательно, втроем поехали вокруг храма. Пану понравилось все и он совершенно не был шокирован фривольностью скульптурных композиций, а увидев ангела, забавляющего сразу пять красавиц во главе с Лаурой, вообще пришел в восторг и сказал ‑ Да, пожалуй, даже Фидий не отказался бы пожать тебе руку, сэр Михалыч. Правда, он вряд ли додумался бы до такого, хотя как знать, ему ведь не заказывали построить такой храм.

Фемистокл и Милон ехали позади и о чем‑то яростно шептались. Увидев, что я смотрю в их сторону, они примолкли, слезли с коней и поплелись каждый в свою хижину. На поляне тем временем стали собираться жители Микен. То, что я уже успел выстроить для них огромную купальню‑храм, они восприняли лишь как подтверждение моих магических способностей, но то, что я изобразил на портиках, сразу разделило город на два непримиримых лагеря. Одни считали, что я был слишком уж смел, если не сказать резче и точнее, ну, а другие считали, что на портиках храма можно было изобразить и кое‑кого из них, а не одну только Эку.

По радио Ослябя сообщил мне, что кентавры уже поднялись на плато и собрались на опушке Драконова леса и спрашивал, что ему делать. Велев Ослябе вести весь табун в Микены, я скомандовал жителям Микен, чтобы они построились с одной стороны храма и сообщил им радостную весть о том, что к ним в гости пожаловали кентавры. Новость опечалила одних только сатиров, но я быстро объяснил всем собравшимся, что собираюсь вернуть молодость Великому Пану, а потому потребовал, чтобы они немедленно заткнулись и больше не вякали, пока я не применил против них самые жесткие санкции. Сатиры были плотно блокированы своими подругами и не стали рыпаться, да, и куда им было деваться, если в Микены прилетела огромная стая зловредного воронья.

Пока я объяснял микенцам, что от них потребуется, в город въехал почти пятитысячный табун кентавров и то, что все они были безоружны, а потому растерянно глазели по сторонам, несколько успокоило сатиров. На спинах кентаврах сидели их пожилые подруги и некоторые были так стары, что на них было жалко смотреть. Поначалу я даже пожалел о том, что не открутил с джипа матюгальник, так как мне потребовалось здорово напрячь глотку, чтобы выступить с краткой, торжественной речью и объяснить всем собравшимся, что для полного исцеления им будет необходимо войти в купальню с четырех разных сторон в строгой последовательности, а уж потом они могут лезть в нее, кому как заблагорассудится.

После этого настал черед делегатов. Великому Пану помогли спуститься с магического коня и он первый подошел к Лауре и Уриэлю, чтобы сдать образцы своей плоти. Девушка ловко состригла с его ног немного шерсти, затем седых волос с его груди и головы. В довершении всего она отколупнула несколько кусочков от его огромных рогов. Все эти образцы она складывала в большую позолоченную посудину, которую я, по такому случаю вытребовал у священника Милона, хоть так мне удалось успокоить его.

В довершение всего Лаура уколола палец Пана и взяла у него несколько капель крови. Затем это же самое девушка стала проделывать с представителем каждой расы небожителей, присутствовавших на площади перед храмом, включая мага Антиноя, которого кентавры привезли с собой буквально силой. Предпоследним в списке доноров, был ангел Уриэль‑младший, а вот самым последним ворон‑гаруда Блэкстоун. Микенцы было зароптали, но Пан сурово прикрикнул на них и они тут же заткнулись.

Наконец, я смог разглядеть кентавров внимательнее, ведь прежде я их видел только на картинках и в бинокль. Правда, то, что я видел в бинокль, самым разительным образом отличалось от того, что было изображено в скульптурах и на древнегреческих вазах. В первую очередь это касалось их конеподобия. Кентавры не имели ничего общего с конями, просто тазобедренная часть у них была почти втрое выше или длиннее человеческой и более широкой. Все мужское естество у них находилось как раз там, где ему и было положено находиться у всякого мужчины.

С конями кентавров роднило только то, что спереди от паха, их большие, сильные тела, были покрыты короткой шерстью самой разной масти, вплоть до тигровой. Передние ноги кентавров больше напоминали человеческие, чем лошадиные, хотя они имели чисто лошадиные подкованные копыта, а вот задние были точь‑в‑точь как у лошадей, хотя длинный торс кентавров был слегка приплющен и вдоль него, от самой спины шла глубокая ложбинка. Собственно говоря вся задняя часть кентавра представляла собой чудовищно разросшиеся ягодицы, которым как раз и понадобилась эта дополнительная пара ног. Однако, самым любопытным было то, что кентавры носили на себе нечто вроде одежды, ‑ своеобразную кожаную раковину‑гульфик.

Это было понятно, носиться по степи без кожаных трусов, было небезопасным, но уж больно велики размеры были у этого гульфика и я, поначалу, подумал, что это делалось это из чисто эстетических соображений, но когда, повинуясь моему приказу все собравшиеся сбросили с себя одежды, так как магическая купальня просто уничтожила бы их без следа, то я невольно присвистнул от удивления. В своих художественных фантазиях, в которых я, повинуясь необъяснимому азарту, сделал кентавров супер‑любовниками, мне так и не удалось переоценить их. Почесав в затылке, я, наконец‑то понял отчего так смутилась Лаура, ведь на портике она страстно целовалась с кентавром, смело оседлав вовсе не его конскую спину.

Пока Лаура стригла волосы и собирала образцы крови на анализы, я вошел в храм и принялся загружать в магическую купальню свои ингредиенты. В воду полетело все подряд, вплоть до шпанских мушек и валерьянки. При этом я творил такую крутейшую магию, что от воды отскакивали шаровые молнии и в воздухе пахло озоном. Мне пришлось читать по шпаргалке названия тех болезней, которые должна излечивать эта магическая купель и вкладывать в её память все, что она должна была делать небожителями и чем должна их наделять.

На все у меня ушло почти полтора часа и, наконец, я затребовал к себе Лауру с её посудиной. Вывалив все в воду, я произнес последнюю инструкцию и вода в бассейне успокоилась. Теперь мне нужна была первая жертва и желательно подревнее. Спор зашел между Паном, Антиноем и Блэкстоуном. Блэкстоун вообще‑то был не против пройти первым, но это было просто смешно, ведь как раз вороны‑гаруда меньше всех в Парадиз Ланде нуждались в омоложении и по моему плану должны были пройти через купель последними, а начинать должны были магические существа или маги, но ни Пан, ни Антиной не хотели признаваться, кто же из них старше.

Видя, что выяснение может затянуться невесть на сколько времени, я подал Ослябе знак и вудмены подхватили обоих несговорчивых старцев и мигом зашвырнули их в купальню. Из бассейна бабахнула такая струя брызг и пара, что народ невольно попятился назад, а кое‑кто начал даже креститься. Тут из клубов пара чертом выкатился молодой, обнаженный, мускулистый красавец с длинными каштановыми кудрями и лицом просто невероятной красоты и быстро спросил меня:

‑ Куда теперь входить, милорд?

Объяснив юному Антиною, что теперь он должен сойти на траву и пройти по ней до ангельского портика, где на верхней ступени высечено слово "Любовь", я усмехнулся, а толпа тихонько ахнула, но когда вслед за Антиноем выскочил юный Пан и, взбрыкнув копытцами помчался добавлять себе любви, микенцы взревели. Лишь то, что они хотели досмотреть представление до конца, удержало их от того, чтобы немедленно ринуться в купальню. Когда же Пан и Антиной прошли через все четыре портика, жителям Микен и их гостям предстали два могучих, молодых атлета. В наступившей тишине я объявил им, что теперь в заплыве могут принять все желающие и что магическая купальня "Храм любви" лечит все мыслимые и немыслимые хвори, как у взрослых, так и у детей не хуже, чем бывшее четвертое управление Минздрава СССР.

Поспешно отскочив в сторону, чтобы нас ненароком не затоптала толпа, ринувшаяся в купальню, я обнял за талию Лауру и прошел по краю храма к центру бассейна, где прямо из воды били высоко вверх струи фонтанов. От первого входа в бассейн, вода поднималась высоким горбом и бурно клокотала, преображая плоть небожителей и сдирая с них все отвратительные приметы старости. Дряблую кожу, седые космы, изуродованные артритом и подагрой суставы. Поскольку людской напор был весьма велик, то никому в этом клокочущем водном холме, не удавалось задержаться надолго и от него уже поплыли вглубь храмового бассейна прекрасные, молодые и полные сил и энергии создания.

Огромный молодой, черноволосый кентавр, подхватив на руки свою юную, золотоволосую подругу, молотя воду копытами плыл к струям фонтана и истошно вопил. Его обгоняли стремительные наяды, которые плыли, волнообразно изгибая свои сильные тела. Лаура запрыгала и захлопала в ладоши:

‑ Милорд, наяды Микен снова могут плавать! Они действительно стали молодыми! Как это прекрасно, сэр Михалыч!

К нам подошел Уриэль со своей вечной сигаретой в зубах. Ангел не торопился воспользоваться магической купальней, как это сделали наши друзья вудмены, которые теперь затеяли в воде веселую возню с хохочущими наядами и дриадами. Крикнув им, чтобы они прошли через остальные портики, я тоже закурил, укрывая сигарету от брызг воды. Сатиры, кентавры, прекрасные небожительницы видя, что выйти из бассейна тем путем, через который они вошли, совершенно не представляется возможным, стали выбираться на каменные ступени и бегом добираясь до массивных колон, спрыгивать на траву, чтобы посуху добраться до ангельского портика, за которым уже также бушевала магическая волна, насыщая тела жаждущих любовной страстью и удивительными желаниями.

Молодая и прекрасная нимфа, которая вошла в магическую купальню вместе с годовалым младенцем‑сатиром, крепеньким красавчиком с круглыми щечками, который орал громко и басовито, подбрасывала его вверх и заливалась счастливым, звонким смехом. Подле нее в воде крутился юный сатир с соломенными кудряшками волос, по лицу которого обильно текли слезы. Лаура шепнула мне, что в Микенах до этого дня рождалось все меньше здоровых детей и, видимо, это была одна из несчастных матерей, которая даже и не надеялась увидеть свое чадо живым и здоровым. Сатир выбросил из воды свое молодое, сильное тело, взял на руки младенца и помог выбраться из бассейна его счастливой мамаше. Втроем они побежали ко второму портику.

Тем временем уже на всех четырех концах крестообразной магической купели бушевали водяные валы и чем больше в купель набивалось народу, тем больше энергии она выделяла. Это тоже было частью моего замысла, согласно которого все болячки и хвори являлись для магической купальни тем топливом, которое ей требовалось для процесса омолаживания. Перепрыгнув с каменных плит на спину Мальчика, я подхватил на руки Лауру и пустил магического коня медленным шагом.

Проезжая по тропкам‑улицам Микен, мы всюду видели счастливые лица и слышали веселый смех. Любовь взяла этот лесной городишко в плен и теперь под каждым кустом не смотря на то, что время было полуденное, можно было найти милующуюся парочку. Моя магическая купальня резко испортила нравы богобоязненных сатиров и они, как и их четвероногие собратья, уже не стеснялись заниматься любовью среди белого дня и к тому же на виду у всех. Да, уж, хотел бы я сейчас посмотреть на того мужика, который смог бы сопротивляться моей любовной магии.

Сатиры были так восхищены тем, что они вновь вернулись в пору своего детства, когда бегали среди лесов Пелопоннеса за быстроногими гречанками, что на радостях открыли кладовые и теперь угощали своих гостей, кентавров, с искренним радушием и щедростью. Коньяк буквально лился рекой. Может быть и из‑за этого сатиры не были так ревнивы в этот день к своим подругам, когда они, прихватив с собой амфору, садились верхом на кентавров, чтобы уехать с ним совсем недалеко. Пока мы выезжали из Микен, то успели насмотреться всякого и потому Лаура хотя и не проходила через магическую купель, изрядно начиненную всяческими афродизиаками, стала все сильнее и требовательнее ласкать меня, хотя я всего лишь хотел посмотреть на останки тиранозавра.

Чтобы мне все‑таки удалось попасть к тому месту, где мы завалили эту грозную и свирепую зверюгу, нам пришлось часа на три остановиться возле небольшого холмика, макушка которого была свободна от зарослей папоротников и вся поросла толстым слоем мягкого мха. Пожалуй, еще никогда моя юная охотница не была столь смела в своих желаниях и столь очаровательно бесстыдна. После этой остановки Лаура уже не захотела одевать на себя ничего, кроме красных туфелек‑лодочек на таких неудобных для леса каблучках.

Когда мы, наконец, добрались до останков тиранозавра, там уже было не на что смотреть, кроме громадной груды костей, перфорированных клювами. Вороны‑гаруда склевали все подчистую, даже хрящи, соединяющие кости и высосали через дыры костный мозг. Мох кругом был весь истоптан копытами сатиров и потому мне ничего не оставалось делать, как повернуть обратно. Лауре не хотелось возвращаться в Микены и потому мы так и остались на ночь в лесу, вернувшись на тот холмик, который себе облюбовали раньше.

В одной седельной сумке лежал шерстяной плед, а во второй нашлись бутылка вина, печенье и конфеты, а ничего большего нам и не требовалось, чтобы с комфортом устроиться в лесу на ночь. Правда, я, на всякий случай, превратил верхушку холмика у удобное и мягкое ложе, высоченные папоротники заставил сплестись над нами в прочный, надежный навес. Вдруг среди ночи пойдет дождь и помешает нашей любви.

В Микены мы с Лаурой вернулись к четырем часам пополудни, так как печенье и конфеты были слишком слабым заменителем обеда и довольно безрадостной перспективой на ужин, иначе мы непременно задержались бы в лесу еще на одну чудесную ночь. Кентавры покинули лесной городок еще до полудня, расплатившись с сатирами тем, о чем козлоногие хлопцы более всего мечтали, ‑ золотым песком, который конелюди мыли в реках Парадиз Ланда, протекающих через его степные просторы.

Не такими уж и неверными и легкомысленными оказались подруги сатиров, многие из которых хотя и изменяли своим бой‑френдам направо и налево, но убегать с кентаврами однако же не стали. Зато в Микенах прибавилось сразу полторы дюжины новых жительниц. Некоторые красотки, которые прожили всю свою жизнь в степях, решили остаться в этом лесном островке цивилизации.

Сатиры были этим ужасно горды и теперь воспевали до небес мой великий дар врачевания. Особенно усердствовал юный священник церкви Христа Спасителя Милон, который уже успел восславить Господа Бога, направившего меня в Микены. На счет дара врачевания сатиры нисколько не врали, все произошло так, как они говорили. Маг из Зазеркалья не только излечил их от всех хворей и недугов, но и вернул в Микены молодость и любовь. Теперь сатиры уже не стеснялись того, что им было присуще еще в Зазеркалье и что позволяло им соблазнять древних гречанок, ‑ своей чувственности и немалой изобретательности в делах любви.

Именно поэтому подруги сатиров не сбежали с пылкими и страстными кентаврами, как утверждали с некоторым злорадством эти мохноногие Казановы. По‑моему, теперь эти парни вполне справедливо гордились собой. Во всяком случае не смотря на разгар дня из весьма многих хижин доносились страстные, иступленные крики небожительниц. Именно в этой связи мы с Лаурой почти не встречали по пути сатиров. В основном нам попадались навстречу одни женщины, но зато все они наперебой пытались соблазнить меня и мне стоило больших трудов не поддаться их чарам.

Однако, самая главная перемена в Микенах заключалась в том что, совсем уж вопреки моим предположениям практически все микенки поголовно надели на себя туники, пепласы, сари и даже платья, срочно пошитые кем‑то по фасону платья Лауры. Хотя как раз этому я находил вполне понятное объяснение, так как вместе с любовной страстью высокого накала, утроенным желанием, неизбывным влечением друг к другу, как‑то само собой к женщинам пришло и искусство флирта. Даже дриады моментально смекнули, что прикрыв свою очаровательную наготу длинным, полупрозрачным пепласом, они сделают свою красоту воистину неотразимой.

Лаура, которая сидела на моих руках обнаженной, была этим несколько пристыжена, хотя я находил ее наряд, состоящий из одних только темно‑фиолетовых, лаковых туфелек, очень сексуальным и возбуждающим. Впрочем, я никогда особенно и не скрывал того, что лично на меня особенно возбуждающе действует только полная нагота женщины и совершенство её тела, а не всяческие там драпировочные ухищрения. Именно поэтому я никогда и не понимал нудистов.

Сатиры со свойственной им скрупулезностью быстро все подсчитали и остались очень довольны, так как в активе у них было: девятнадцать юных красоток включая такую редкость, как очаровательная магесса, плененная чарами юного Пана. Еще один, совершенно уж невероятный трофей Микен, маг‑красавец, хотя и ускакал из города на взятом в аренду магическом скакуне, ведя второго в поводу, но только затем, чтобы вскоре вернуться вместе со всем своим скарбом.

Дом для себя Антиной уже купил и в нем теперь прибирались сразу пять его новых подруг, которых он отбил частично у сатиров, а частично у кентавров. Вообще‑то это была далеко не единственная прибыль, полученная сатирами в итоге моей деятельности. Сатиры получили от кентавров по три унции золота за каждого омоложенного члена их табуна. Ну, как раз в этом не было ничего удивительного, как и в том, что сатиры были предельно честны с кентаврами и отвесили им пятьдесят семь унций золота сдачи за тех красавиц, которых те лишились в Микенах.

Такая меркантильность никого не покоробила, как не покоробило тех же воронов‑гаруда требование сатиров отработать как свое омоложение, в котором те не очень‑то нуждались, так и то, что они три дня столовались возле Микен. Задание для воронов‑гаруда было весьма простым, ‑ оповестить всех жителей Большого Пелопоннеса, так, кстати, называлась эта область Парадиз Ланда, о том, что в Микенах, великим магом‑врачевателем Михалычем выстроена магическая купальня "Храм любви" и что жители Микен приглашают всех страждущих прийти в нее за исцелением. Исцеление по таксе. Таксу можно узнать за дополнительную плату в виде хорошего обеда, которым накормят посланца.

В актив пошло и то, что Великий Пан вновь вернулся в Микены и пообещал заняться своим классическим промыслом, изготовлением волшебных свирелей. Но все‑таки главным в списке приобретений микенцев стоял "Храм любви". Поэтому Милон и Фемистокл узнав о том, что я, наконец, вернулся из леса, немедленно прибыли к моей хижине, чтобы узнать, что я теперь потребую с жителей Микен в качестве платы за строительство магической молодильной купальни.

Такая постановка вопроса меня несколько озадачила, так как я вовсе не считал этот проект коммерческим, но оба сатира, которые сидели на самых настоящих деревянных венских стульях с бокалами коньяка, смотрели на меня без малейшей тени улыбки на лице и терпеливо ждали ответа. Задумчиво почесав щетину на подбородке, я поинтересовался у меркантильных микенцев:

‑ Ребята, надеюсь вы понимаете, что я могу взять с вас чисто символическую плату? Если брать с вас по вашим же расценкам, Микены не расплатятся со мной никогда.

Фемистокл рассудительно сказал:

‑ Мессир, именно поэтому мы и попросили тебя назвать свою плату или, если твоей милости будет угодно, условие.

Вот это было уже гораздо серьезнее и потому я решил несколько усложнить своей купальне задачу, а заодно резко повысить статус Милона. С невинной улыбкой на своей роже, от которой с лица Лауры мигом слетела насмешливость, я сказал:

‑ Отлично, мужики, я поставлю Микенам условие и даже не одно, а сразу несколько. ‑ Обращаясь к юному священнику, я добавил с улыбкой ‑ Милон, сбегай‑ка в свой храм и принеси мне тот священный сосуд, с помощью которого я сотворил свою магию и набери в него воды из купальни.

Милон рванул к выходу на четвертой скорости, чуть не сбив по дороге с ног Ослябю и его пассию, и вихрем помчался к своей церкви. Удивленный вудмен, входя в столовую в обнимку с Экой, одетой в нежно‑голубой пеплас, озабоченно клацнул клыками и поинтересовался:

‑ Михалыч, чем это ты его так шуганул? Часом не магией ошарашил?

‑ Садись, Осля, сейчас сам обо всем узнаешь. ‑ Ответил я вудмену с хитрой усмешкой.

Милона нам не пришлось ждать слишком долго. Вскоре он вошел в столовую держа в руках позолоченную посудину, доверху наполненную прозрачной водой, источавшей целый букет тонких ароматов. Он хотел поставить священный сосуд на стол, но я остановил его словами:

‑ Стой тут, Милон и держи сосуд в руках. Теперь я сделаю тебя не только служителем храма Христа Спасителя, но и его именем служителем "Храма любви". Ты согласен, Милон?

Милон кивнул головой и тихо сказал:

‑ Да, мессир, согласен.

По‑моему этот козлоногий парень не хуже меня понимал, какое именно условие я собираюсь поставить Микенам и его это вполне удовлетворяло и даже несколько расширяло его религиозные возможности. Встав перед юным священником и заставив золоченый сосуд, воду в нем и руки Милона светиться голубым сиянием, я торжественно сказал:

‑ Отныне, священник храма Христова Милон Микенский будет открывать магическими чарами и именем Иисуса Христа, Спасителя нашего, путь в храм любви каждому существу, которое придет к нему с такой просьбой. После того, как Милон свершит таинство посвящения с водой в этом сосуде, всякому существу будут немедленно возвращены молодость, здоровье, сила и красота. Да, будет так до тех пор, пока жители Микен не отвергнут просьбу пришедшего к ним и не прогонят его прочь, не дав ему возможности исцелиться.

Разумеется вся магическая формула была куда более объемной и содержала гораздо более подробную инструкцию, но в это я Милона не собирался посвящать. С него вполне хватало того, что теперь вся сила была в его руках. Голубое сияние погасло и я, похлопав Милона по плечу, ухмыляясь сказал ему:

‑ Теперь можешь поставить чашу и не беспокоиться о ней, Милон, и прошу к столу. Нам надо спрыснуть это дело и спрыснуть, как следует.

До Фемистокла, наконец, дошло, чего я потребовал этим жестом от микенцев и он обреченным голосом спросил:

‑ А если сюда поднимется сам циклоп Полифем? Нам что и его нужно будет пустить в магическую купальню храма любви именем Христовым?

Уриэль, прикуривая, весело хохотнул и выкрикнул:

‑ А то! Он обязательно поднимется, Текля! Более того, жди этого парня уже завтра. Хотя дорога под него и не строилась, подняться он по ней сможет легко, вот увидишь. Хотя габариты у него еще те, малость пригнувшись он в купель наверняка влезет. Да, и Годзилла сможет в этой купели выкупаться, если хвост свой подожмет.

Фемистокл так и обмяк на стуле, представив себе, что микенцам придется теперь пускать в храм любви кого ни попадя. Впрочем, как раз Милона это нисколько не смущало и он радостно потирал руки уже предвкушая кайф от того, как он заставит Полифема встать перед храмом Христа Спасителя на колени и перекрестить свой лоб. Красавица Эка была озабочена куда более реальной проблемой. Подняв на меня свои прекрасные изумрудные глаза, она спросила:

‑ Мессир, значит теперь и повелительницы змей, гидры, смогут вернуть и себе и всем своим ядовитым тварям молодость и силу?

Я поторопился успокоить юную дриаду:

‑ Эка, милая, я ведь ясно сказал, все, кто смогут попросить Милона или любого жителя Микен об этой милости. Змеи вряд ли смогут просить об этом, так что тебе вовсе не стоит волноваться по этому поводу.

Дриада тут же принялась составлять список возможных соискателей.

‑ Понятно, мессир. Значит теперь к нам придут все: гидры, гарпии, эти противные медузы, грифоны, сфинксы, ведь они хотя всего лишь чуть‑чуть, но все же могут разговаривать, а также все духи лесов и рек. О, это неплохо. ‑ Внезапно она перестала вспоминать своих знакомых и спросила меня ‑ Мессир, а что должен будет сделать Милон для того, чтобы твоя магическая купель приняла в свои воды просителя и даровала ему молодость и здоровье?

‑ Тоже самое, что делала Лаура, срезать немножко шерсти, волос или отщипнуть кусочек рогов, взять капельку крови, если такая имеется, в общем сдать образцы на анализы, говоря по научному, Эка. ‑ Ответил я любознательной дриаде и обращаясь к Милону, попросил ‑ Да, кстати, говорят в Микенах есть отличные портные, они не могли бы пошить для моих братьев‑вудменов униформу? Фурнитуру я им дам.

Ответить мне Милон не успел, так как в этот момент на плетеную стену столовой, хлопая крыльями, сел ворон‑гаруда, на голове которого красовалась маленькая, золотая корона, державшаяся на ней неизвестно каким образом. К тому же на шее птицы на золотой цепочке висел цилиндрический футляр темно‑красной кожи, обрамленный золотом. Ворон осмотрел всю нашу компанию и радостно гаркнул:

‑ Я посланник великого мага Карпинуса, кто здесь смертный из Зазеркалья?

‑ Однако ты хам, батенька. ‑ Ответил ворону Уриэль, вставая со своего высокого табурета ‑ Здесь ты можешь найти великого мага‑воителя из Зазеркалья, подлинного властелина Кольца Творения, которого я имею честь сопровождать, но никак не простого смертного.

Смекнув чем это все может пахнуть и остановив ангела жестом, я сказал:

‑ Уриэль, успокойся, эта благородная птица полностью права, хотя я и ношу на пальце Кольцо Творения и оно повинуется мне, я все‑таки простой смертный из Зазеркалья, которому Верховный маг Бертран Карпинус открыл путь в Парадиз Ланд. Я слушаю тебя, царственный посланец!

Моя притворная лесть и ласковые манеры тотчас возымели свое действие. Ворон‑гаруда, который был почему‑то так предан и верен вздорному старикашке‑магу Карпинусу, скосил на меня глаз и, удовлетворенно каркнув, сказал более мягким и дружелюбным тоном:

‑ Милорд, у меня для тебя послание от Верховного мага.

‑ Ну, что же, тогда давай поднимемся ко мне в комнату, быстрокрылый посланец Верховного мага. ‑ Ответил я ворону.

Вновь начались дипломатические игры. Маг Карпинус не выдержал и решил первым напомнить о себе. От воронов‑гаруда я уже знал, что маг Альтиус полностью потерял ко мне интерес и отозвал из Западного Парадиза всех своих приспешников. Более того, он был изрядно напуган тем, что на Микены, где жили маленьким анклавом так любимые им эллины, чуть не напал ужасный тиранозавр рекс.

Еще я знал, что теперь маг Альтиус высказывался обо мне в довольно уважительном тоне. Зато маг Карпинус, явно, настроил ворона‑гаруда против меня и мне теперь нужно было каким‑то образом срочно изменить его первоначальное впечатление обо мне. Сотворив из кухонного полотенца прочную крагу, я надел её на правую руку и, предложив ворону‑гаруда сесть на нее, распорядился:

‑ Лаура, дорогая, приготовь для посланца Верховного мага большую миску парного мяса и чашу с напитком, который так полюбился славным хозяевам неба, могучим воронам‑гаруда, и подай все наверх.

Моя лесть удалась. Ворон‑посланец охотно сел мне на руку и я пошел с ним на второй этаж. Ох и тяжела же была эта черная, с легким серебром в перьях, пташка. Тянула чуть ли не на полцентнера. Поднявшись в спальню, в которой к этому дню добавилось мебели и даже появился стол и стулья, я мимолетным движением превратил один из стульев в насест для птицы с подставкой для угощения и, поставив его около письменного стола, предложил ворону пересесть на него.

Пару минут спустя вошла Лаура и, поклонившись ворону‑гаруда, поставила перед ним большую миску с отборнейшим мясом и хрустальную салатницу в которую был налит коньяк "Камю" с небольшим количеством ликера "Бейлис" и тоника, излюбленное пойло нашего верного друга Блэкки. До этого еще ни одна из черных птиц не сумела отказаться от этого коктейля и все вороны‑гаруда без исключения находили его просто божественным.

Черный посланец с пулеметной скоростью защелкал клювом и поднял хвост торчком, что у воронов‑гаруда выражало высшую степень восхищения и удовольствия. По‑моему, он вполне оценил то, что его встретили по высшему разряду. Еще раз поклонившись ворону, от чего тот едва не сверзился с насеста, Лаура покинула нас, но я не услышал, чтобы она спускалась по лестнице.

Наоборот, я услышал легкий металлический щелчок, когда она сняла свой "Кольт" с предохранителя. Пули с вольфрамовым сердечником, как это было случайно установлено во время сражения с тиранозавром, пробивали воронов‑гаруда насквозь и доставляли им немало мучений, что и заставило меня в тайне от всех сделать магическую купальню открытой для этих смелых птиц. Не собираясь томить ворона понапрасну, я сказал ему, снимая с шеи футляр и ставя его на стол:

‑ Сначала отведай моего угощения, крылатый посланец, а потом поговорим о делах.

Дважды приглашать его к столу не потребовалось. Первым делом он опустил клюв в салатницу и высосал половину её содержимого, а уж потом принялся клевать мясо, время от времени снова прикладываясь к коньяку и когда он покончил с этим делом, вид у него был добродушный и слегка осоловелый. Коньяк и мясо быстро возымели свое действие и ворон радостно защебетал, делясь со мной впечатлениями:

‑ Да, милорд, мои собратья говорили чистую правду, для ворона‑гаруда нет большего наслаждения, чем этот золотой напиток. Но, я, однако, принес тебе послание от Верховного мага Бертрана Карпинуса, милорд, чьим преданным слугой являюсь и ты должен прочесть его.

Вот тут‑то меня и осенило. Похоже, что на голове у этого ворона вовсе не спроста оказалась золотая корона. Стараясь не вызвать у этой птички подозрений относительно своих намерений, я с притворным удивлением спросил:

‑ С каких это пор птицы, которые служат одному лишь Создателю, стали верными слугами какого‑то мага, пусть даже и Верховного?

‑ С той самой поры, милорд, ‑ Ответил глухим голосом ворон ‑ Как я надел на свою голову эту корону, позарившись на её красоту. Теперь мне её уже ни за что не сбросить со своей бедной, глупой головы.

‑ Ну это мы сейчас проверим, друг мой. ‑ Ответил я ворону и тотчас осветил его голубым лучом.

Корона и правда оказалась сращенной с костями черепа и касалась мозга птицы тонкими электродами. Малость поработав мозгами, я дотумкал‑таки, как снять коронку, не сделав ворона‑гаруда полным идиотом в результате лоботомии. Все это время ворон находился в оцепенении, не шевелился и даже не дышал и когда я, сняв с его головы золотую корону, вновь вернул его к жизни, то он не сразу понял, что произошло. Вертя корону в руках, я сказал бедной птице, попавшейся на приманку коварного мага:

‑ Ты смотри, а оказывается эта корона не так уж крепко сидела у тебя на голове. Если хочешь, то я приделаю к ней золотые цепочки и она будет гораздо лучше держаться на твоей глупой голове, Конрад.

Именно это имя я прочитал на внутренней стороне короны. Ворон Конрад взмахнул крыльями и, моментально перелетев на спинку кровати, возмущенно каркнул:

‑ Ну, уж, дудки, хватит с меня! ‑ Сообразив, что я избавил его от необходимости быть верным рабом этого старого мага‑интригана, он радостно захлопал крыльями, соскочил на пол и закрутившись волчком завопил ‑ Наконец‑то, я свободен! Ура! Свободен! Свободен!

Рассмеявшись я крикнул ему:

‑ Да, свободен, ты, свободен, чего же теперь зря орать‑то. Ладно, Конрад, пойдем спустимся вниз и все обсудим, как следует, вместе со всеми нашими друзьями.

Прихватив футляр с посланием мага‑вредителя, я направился к выходу, а Конрад поскакал за мной, хлопая крыльями и возбужденно каркая во все горло. Лаура стояла у двери и, вкладывая пистолет в наплечную кобуру, вытирала пот со лба. Мои друзья уже вытурили из столовой сатиров и даже отправили куда‑то своих подружек. Из леса прилетели Блэкки и Файербол и, увидев то, что Конрад, наконец, избавился от своего украшения, восторженно закаркали, а Блэкстоун, со всего маху клюнув Конрада в затылок, зло зашипел на него:

‑ Ну что, дурья башка, теперь ты знаешь как связываться с магами? Скажи спасибо Михалычу, что у него сердце доброе и голова работает, а то бы ты всю жизнь на этого старого прохиндея работал.

‑ Блэкки, хватит наводить на парня критику, ‑ Строго осадил я вожака воронов‑гаруда ‑ Можно подумать, ты сам ни разу не садился в калошу, или тебе напомнить про то, как ты сам клюнул на дешевые понты Альтиуса?

Вскоре все расселись за обеденным столом. Файербол и Блэкстоун сели на насесте по обе стороны от Конрада и время от времени довольно ласково поклевывали его клювами. Поставив футляр с послание на стол, я, манипулируя Камнем Творения, открыл его, возведя вокруг него непреодолимую преграду и развернув лист пергамента, который в нем находился, принялся негромко читать текст послания, хотя и написанного красивым, каллиграфическим почерком, но содержащим неприятные формулировки в мой адрес. Послание гласило:

‑ Ничтожный червь,

Как ты посмел ослушаться моего приказа и не отправился сразиться с драконом? Теперь, когда необходимость в этом отпала, ты должен немедленно прибыть ко мне в Синий замок и пасть передо мной на колени. Непременно привези мне меч Дюрандаль или я вырву твое сердце и скормлю его собакам. Чтобы ты смог добраться до меня скорее, я посылаю тебе крылатого магического коня, он знает короткую дорогу к моему замку. Жди его прилета в Микенах и не задерживайся, смертный, иначе гнев мой будет ужасен!

Закончив читать послание, я внимательно изучил футляр и сам пергамент и хотя они показались мне вполне безопасными на вид, я тем не менее достал из кармана свой носовой платок и бросил его внутрь голубого шара, сотканного мною из очень прочной магической субстанции. Внутри полыхнуло так ярко, что все испуганно вздрогнули. Платок и пергамент исчезли в магическом пламени, а сам футляр остался цел. Бросив внутрь шара еще одну сигарету, я окончательно убедился в том, что магическая сила иссякла, смело взял открытый футляр в руки и подытожил:

‑ Ну, что же, друзья, как вы сами видите, этот старый аферист маг Карпинус теперь ни чуть не меньше мага Альтиуса стремится завладеть мечом Дюрандаль. Ставлю свои старые тапки против Лехиного джипа, что и у того магического крылатого коня, которого он ко мне послал, на голове будет точно такая же золотая царская корона, от которой я только что избавил старину Конрада. Так ведь, Конни?

Старый ворон‑гаруда горько вздохнул и сказал:

‑ Так мастер. Маг Карпинус любит награждать такими коронами своих приближенных. Сейчас в них красуются помимо пегаса трое его слуг, которые хотели покинуть его остров, да, не смогли далеко улететь. Для тебя он тоже заготовил такое украшение, если ты отважишься прибыть в Синий замок и если тебя не защитят твои друзья, вот только в него нет иной дороги, как по воздуху, а столько пегасов тебе не найти. ‑ В ответе Конрада я услышал столько горечи, что даже удивился.

Блэкки добавил:

‑ Да, мастер, к Синему замку есть только два пути, по Лисьей дороге, по которой уже полторы тысячи лет никто не проезжал, и по воздуху. Но если ты и проедешь по Лисьей дороге, мессир, то добираться до Синего замка тебе все равно нужно будет по воздуху или придется строить мост через пропасть, на дне которой лежит Первичная Материя. Падать на дно этой пропасти я никому не советую, даже воронам‑гаруда, ибо в ней найдет смерть любое существо. Даже мы, вороны‑гаруда, стараемся облетать владения мага Карпинуса стороной.

Добавление Блэкстоуна меня заинтриговало. Первичная Материя, это уже было очень интересно и я уже хотел было сказать об этом, как в разговор неожиданно вступил Ослябя, который, шумно вздохнув, сказал:

‑ Однако, Михалыч, прежде, чем тебе направляться к Синему замку старого Карпа, тебе надобно будет заглянуть в Малую Коляду и обязательно поговорить с лыцарем Харальдом. Он бывал на Лисьей дороге, но что там видел не сказывает никому, потому, как руки там лишился.

Выяснялись весьма интересные подробности. Оказывается, даже Уриэль и тот никогда не был в Синем замке, а маг Карпинус сам прилетел в его жилище, чтобы просить ангела, стать посланником. Для ангела, который почти ежедневно наблюдал через магическое зеркало за жизнью людей, встретиться со свежим человеком из Зазеркалья было заманчиво и потому он с радостью отправился в полет. Что ни говори, а маг Карпинус умел выбирать себе порученцев, это был интриган высокого класса. Чтобы не оставаться в долгу, я немедленно набрал на компьютере и быстро распечатал для мага Карпинуса послание следующего содержания:

‑ Ваше Превосходительство,

Получил Ваше послание и был немало удивлен его содержанием. С чего это Вы взяли, что я стану носиться по Парадиз Ланду за драконами и срубать им головы? Сейчас у меня есть срочные дела, так как в Вашей удивительной стране появились какие‑то темные личности, которые имеют доступ к кладовым Создателя и извлекают из них ужасных чудовищ, терроризирующих мирное население Западного Парадиз Ланда. Одно такое чудовище я уже уничтожил, но нет никаких гарантий, что не появится следующее, еще более ужасное и кровожадное. По этому извините меня, но явиться к Вам немедленно я никак не смогу, но как только все уладится, немедленно навещу Вас вместе со всеми моими друзьями. Когда это произойдет, я не знаю даже приблизительно, а потому Вам не нужно готовиться к встрече со мной специально.

С дружеским приветом, Михалыч.

Чтобы у мага не возникло на мой счет никаких сомнений, я сделал плаксиво‑рассерженную приписку:

P.S. А за ничтожного червя, Ваше Превосходительство, можно и по хохотальнику схлопотать. Обидно ведь.

Конрад вызвался доставить мое послание прямо в руки мага‑афериста и пообещал при этом нагадить ему на голову. В любом случае я решил не трогаться в путь до тех пор, пока в Микены не прилетит пегас. Иметь в отряде лишнюю пару крыльев мне вовсе не помешало бы. Объяснения Осляби почему мне было необходимо посетить Малую Коляду, показались мне более, чем достаточными, чтобы после Микен отправиться именно туда. Хотя до этого городка было около пятисот лиг пути и он находился немного в стороне, я непременно хотел побывать там, так как в Малой Коляде, оказывается, жил еще и новгородский гость Садко.

Заседание реввоенсовета закончилось обедом и возлияниями Бахусу и если на жареное мясо Эка и её подружки, окружившие заботой вудменов, даже не взглянули, то от вина не отказались. Конрад так упился коньяком, что свалился с насеста и замер на полу задрав лапы кверху. Эта могучая райская птица все‑таки доказала, что и для ворона‑гаруда есть предел стойкости. Хлопуша заботливо перенес Конрада в кресло, где он и затих. Никаких других неожиданностей нас в тот день не ожидало разве что то, что на ночь глядя в Микены заявился Полифем, которого вороны‑гаруда известили о неожиданной возможности вылечить застарелый радикулит и окончательно поправить зрение.

На это зрелище пришли посмотреть все до единого жители Микен и мне пришлось расцветить небо яркими огнями ракет, чтобы заснять Полифема на видеокамеру. Милон всласть поиздевался над верным приверженцем Зевса и заставил его не только встать на колени перед своим храмом, но и осенить лоб крестным знаменем. Хорошо еще, что этот ярый служитель Христа не отломал крест от своей церкви, чтобы повесить его на шею Полифему. В конце концов Милон смилостивился и взвел купальню на всех циклопов, живущих в Парадиз Ланде. По всему было видно, что священник‑сатир был доволен своими новыми возможностями проповедовать слово Божье даже таким закоренелым язычникам.

Хотя Полифем и считался мужчиной, он был вообще‑то бесполым существом и всяческая любовная магия его не касалась, но не смотря на это ему, как и всем, пришлось влезать в бассейн четырежды. Всякий раз это сопровождалось столь бурной реакцией, что от воды вновь и вновь летели шаровые молнии. Правда, все они взлетали под крышу "Храма любви" и там мирно гасли, но зрелище тем не менее было на редкость феерическим.