Гарвардский баг

Глава 21

Станислава Воронова

Красногорские — вообще последние, кого я хоть как-то связывала с Дымом. Мы действительно мало с ними общались или… так только казалось? Что вообще я знала о тех, с кем пересекается Димка в школе помимо меня? На уроках, футболе, во дворе?

У него ведь было много друзей, на похороны пришла почти вся школа, как минимум половина двора, знакомые знакомых Екатерины Николаевны и их дети.

Что вообще за дебильная традиция таскать на похороны всю семью? Как будто это событие то, что стоит помнить ребенку…

Я ковырялась в тарелке и пробовала подстегнуть собственную память. Но подстегивалась она отвратительно. До недавнего времени все воспоминания о событиях тех лет, о Деде и Димке, о Екатерине Николаевне и тех событиях покоились на съемном носителе с пометкой Троян где-то на самых дальних задворках моей памяти. И я никогда не собиралась их оттуда доставать. А сейчас вдруг выяснилось, что достать их необходимо, и что сделать это нифига не просто. Старые битые файлы хреново встают на новую операционку.

После обеда Гор ушел звонить Черту, а я осталась на кухне в обнимку с планшетом искать в сети все, что можно, на Красногорских.

Они, оказывается, были и на прощании у школы, и на кладбище, стояли недалеко от меня. О чем мне легко поведала очередная фотография на страницах «Тюкалинского вестника». Я на этой фотографии, вцепившись в мамину руку, пряталась за ней, как будто хотела отгородиться от того, что происходит вокруг, и от фотографа, который и сделал этот снимок. Забавно, но его я запомнила. Он казался хуже остальных: молодой, моложе остальных, носился вокруг гроба, толпы, щелкал постоянно затвором, словно курок взводил, почти тыкал в лица камерой, даже Екатерине Николаевне, не обращая внимания на попытки остальных взрослых его угомонить.

На кладбище чуть драка не случилась, но в конечном итоге парня вышвырнули за шкирку, кажется, повредили камеру. Флэшка, видимо, все-таки уцелела, и фотографии ушли в печать.

Я всмотрелась в лица Светы и Валика.

Обычные дети. Да, в поношенной одежде, да, слишком худые, но в целом — совершенно обычные. Света светловолосая и немного нескладная, на фото казалась на голову выше шатена брата несмотря на то, что была на год его младше. Смотрела строже и печальнее. Она не плакала, в отличие от меня, но грусть в ее глазах была слишком яркой, чтобы можно было ее не заметить. А вот Валик плакал так же, как и я. На впалых щеках блестели дорожки слез. Он комкал в руках, наверняка, колючий шерстяной шарф. А на следующем фото уже вытирал рукавом нос. Они стояли на кладбище вместе с матерью. Скорее всего, она пришла туда с ними, а не наоборот, потому что кроме усталости ее лицо не выражало больше ничего — осунувшееся, нездоровое какое-то, желтушного цвета, с глубокими морщинами у глубоко посаженных глаз. Она смотрела исподлобья, как будто стеснялась. Сложно, конечно, судить по фотографии, но почему-то казалось, что я права, казалось, что ей не терпелось уйти оттуда.

Странно, что я почти не запомнила Красногорских, ребята стояли очень близко ко мне и Екатерине Николаевне. Рукав зеленой куртки Светы почти касался на одном из фото моего рукава, она смотрела на этой фотографии на меня, как будто хотела что-то спросить. Но если и спросила в конечном итоге что-то, то в моей памяти об этом снова не сохранилось никакой информации, я вообще не помнила, чтобы с ней разговаривала.

Я пролистала еще несколько фотографии, но больше нигде не увидела ни себя, ни Красногорских. Другие люди, другие лица, в основном чужие, незнакомые. Люди, которых я никогда раньше не видела. Кроме Светы и Валика я с трудом, но все же узнала только следователя. Только толку от этого было ноль, потому что все, что можно, про мента я уже собрала и подозрительного ничего не нашла. Чист почти так же, как только сошедший с конвейера бот, насколько вообще может быть чист человек с его профессией.

А поэтому я все свернула и полезла в школьные архивы, другие газетные статьи и в прочие районные организации искать информацию о Красногорских и их матери.

Итоги поисков скорее озадачили еще больше, чем что-то прояснили.

Оказалось, что Красногорская-то всего одна — и это Света, остальные четверо детей, включая Валика, — приемные. Зачем Людмила Сергеевна брала мальчишек и девчонок и почему ей вообще это разрешали, непонятно. Скорее всего, по тем же причинам, по которым молоденькую нянечку не погнали из детского дома, а Екатерину Николаевну с ее анамнезом приняли в районную больницу и разрешили ставить капельницы, делать уколы и выдавать таблетки пациентам. В области и на периферии только на бумагах все гладко. Русские люди страшно любят сказки и так же страшно любят в них верить.

Света и Валик, судя по документам, спокойно доучились, спокойно выпустились. Света после девятого класса поступила в местный колледж и осталась в Тюкалинске. Валик закончил одиннадцатый и уехал в Омск, где отучился на инженера пищевых производств. Света училась на медсестру и закончила вполне неплохо.

Совпадение с профессией Екатерины Николаевны меня, конечно, насторожило, но, с другой стороны, имея больную мать и не особенно широкий выбор вакансий в самом Тюкалинске, поступок не казался таким уж странным.

Болела Людмила Сергеевна, как мне удалось выяснить, диабетом, и, наверняка, Нестерова ставила ей капельницы. Архивные дела местного отделения полиции дали подсказку по поводу отношения Дыма к Красногорским, его хмурого настроения после визитов к ним.

Людмила Сергеевна около четыре лет «сожительствовала» — казенное, липкое слово, заранее не располагающее ни к чему хорошему — с неким Олегом Дмитриевичем Седых, большим любителем выпить и устроить разборки. Разборки шумные, с криками, а иногда и драками, что само собой не вызывало восторгов у немногочисленных соседей, которые и вызывали участковых порой по несколько раз в неделю.

Непонятно, чем бы все закончилось в конченом итоге, но примерно через полгода после смерти Димы Седых во время очередной попойки избил до смерти своего собутыльника и отправился за решетку. В тот раз, кстати, Красногорская ментов вызвала сама, скорее всего устав от поведения Седых. А возможно, наконец-то действительно испугавшись за детей и за себя.

Я читала сухие строчки бесчисленных заявлений и злилась бесконечно сразу на всех. На Екатерину Николаевну, не раз приводившую Дыма в тот дом, на Дыма, который ничего не рассказывал, на Красногорскую, которая привела к себе явного алкоголика и терпела его побои, на Светку и Валика, которые тоже ничего никому не рассказывали, на гребаную систему в целом, для которой синяки и ссадины Людмилы — не повод возбуждать дело против мудака. Злилась до пелены перед глазами, потому что Седых чем-то напоминал мне Сухорукова: тоже мучил и издевался над детьми. Плевать, по сути, на Красногорскую, она клетку выбрала сама, но вместе с собой затащила в нее и своих детей.

Я закрыла дело Седых, продышалась и полезла листать газетные статьи, чтобы переключиться. Внимание привлекло интервью в одной из местных групп в социальной сети, опубликованное в день выхода Сухорукова из тюрьмы. Интервью брали у Валика и Светы и касалось оно Димки. В основном на вопросы отвечал Валик, Света либо просто соглашалась с ним, либо «пожимала плечами, отворачивалась и хранила молчание». Спрашивал блоггер и про меня, и мою семью.

Но если про Дыма Красногорские говорили явно охотно, то на мне как будто споткнулись, ответы стали рваными и короткими. А последние слова Светы заставили вообще застыть над планшетом.

«Говорят, Станислава Соколова была лучшей подругой Димы, но нам не удалось с ней связаться. Как вы считаете, что бы она сказала, если бы узнала, что Сухоруков на свободе?»

«Она не была его лучшей подругой, — пожимает Светлана плечами. — По крайней мере, Дима так не считал никогда. Просто родители заставляли со Стасей общаться».

«И все-таки, как вам кажется, какой была бы ее реакция?»

«Вряд ли той, которую вы бы ожидали в такой ситуации», — комментирует Валентин.

«Объясните?»

«Здесь нечего объяснять. Все знают, что Дима попал к Сухорукову из-за Соколовой, все знают, что это она привела его к нему. Понимаете? Привела».

«То есть вы считаете, что похищение не было случайностью?»

«Сами посудите, — согласно кивает Валентин, — ей каким-то чудом удалось сбежать, когда Станиславу нашли, на ней не оказалось ни царапины, Сухоруков ее не трогал. Ну и… она выжила, а мой друг — нет. Разве нужно что-то еще?»

Я отшвырнула от себя планшет, как ядовитую змею, закрыла глаза и позвала Гора.

— Слава? — раскатистый, но тихий, в общем-то, голос над ухом все равно заставил вздрогнуть. Я открыла глаза и кивком головы просто указала на планшет со все еще открытой статьей. Игорю хватило пары минут, чтобы изучить текст и точно так же отшвырнуть от себя гаджет. Как будто он был виноват в том, что происходит.

— Я не понимаю, откуда взялся этот бред, — удивительно, но голос, когда я заговорила, был спокойным и ровным. — Но тут все бред. Полистай вкладки, там все, что мне удалось найти на Красногорских до того, как я добралась до статьи. Думаю, стоит все сбросить Черту. Пусть ищет Валентина. Полагаю, он в Москве.

Гор почти никак не отреагировал. И вместо того, чтобы хотя бы просто посмотреть страницы, продолжал разглядывать меня. Губы превратились в тонкую линию, глаза затянуло льдом.

— Что не так?

— Здесь нет фотографий, — он развернул ко мне планшет. — Просто статья.

— Нет. Последние фотографии, которые я видела — фото с выпускного, — кивнула согласно. — Седьмая или десятая вкладка. Фото в паспортах еще подростковые. Водительские права есть только у Велика, но там такое качество, что его все равно, что нет.

— Ты их не узнала, — не вопрос — утверждение, какое-то очень мрачное утверждение.

— Нет, — пришлось снова согласиться. — Посмотри, может, тебе покажутся знакомыми?

Ястреб только этих слов все-таки взялся за изучение страниц. А я уставилась себе под ноги, на пушистые ворсинки кофейного ковра, пробуя принять тот факт, что, оказывается, не только я всю жизнь считаю себя виноватой в том, что случилось с Дымом. Это оказалось больнее, чем я ожидала, и вместе с тем почему-то стало немного легче. Как будто собственные мысли, получив подтверждение, стали меньше весить, как будто я разделила с Великом этот груз.

Почему он так считал? А Света? Она согласна с братом?

И если да, то почему, есть ли реальный повод так думать? Может ли быть такое, что Екатерина Николаевна действительно заставляла Дыма со мной общаться? Но зачем?

— …ти, — долетело до края сознания, и теплая ладонь накрыла мои пальцы, а Гор опустился рядом на диван.

— Что?

— Прекрати, говорю, — повторил Ястреб и чуть качнул головой в сторону и вниз. Я тихо ругнулась и тут же спрятала руки за спину, скрывая расчесанные почти до крови запястья. Не заметила… Со мной бывает. В последнее время явно чаще, чем за все предыдущие десять лет вместе взятые.

— И думать прекрати об этом тоже, — сощурился Игорь, убирая планшет в сторону. — Димка тебя любил, — как будто мысли мои прочитал, а может, у меня все на лице написано было.

А Игорь сидел, смотрел. Большой и уверенный, словно точно знал, словно твердо верил тем словам, которые только что раздались в тишине уютной комнаты, постепенно погружающейся в вечерние, мягкие сумерки.

— Он бредит, Слава. Это просто ревность, — продолжал убеждать Игорь, чувствуя, наверное, напряжение, все еще скручивающее мои мышцы. Даже нога заныла как-то особенно мерзко.

— Какой-то странный мотив, — покачала головой, усмехаясь. — Димка не часто общался с Красногорскими, чтобы у Велика был повод считать себя его другом, чтобы претендовать на его внимание. Насколько мне известно, самым близким другом Дыма всегда был Лев Ефимов из параллели. Они с ним играли в футбол, с ним лазали на стройку через две улицы от нашего дома, с ним всегда сидели в столовке, Дым у него всегда списывал, жаловался мне на кривой почерк, — я усмехнулась этим воспоминаниям — теплым и приятным для разнообразия.

— А Красногорский? — спросил Игорь. — Не мог же он совсем ни с кем не пересекаться?

— Велик, если с кем-то и общался, то с Мишей… — я потерла виски, пытаясь вспомнить, задумалась на несколько секунд, — не могу вспомнить его фамилию. Но он из класса Велика и Дыма. Невысокий, плотный, носил очки и черные адидасы всегда.

— Ладно, разберемся с этим, — кивнул каким-то своим мыслям Ястреб. — Скажи, был кто-то в Димкином классе, кто увлекался железом? Кодингом?

— Сам Дым, — снова растянула я губы в улыбке. — Думаешь, откуда у меня эта болезнь? Меня Димка заразил. Ему кто-то из соседей в классе третьем отдал старый комп и все… — развела руками в стороны, — Димка мог часами сидеть в кабинете информатики, ходил на факультатив и даже на робототехнику. Правда, последнее его не слишком увлекло.

— Кодинг? — спросил Гор.

— Игры, — еще шире улыбнулась я. — Дым бредил играми.

— Кто-то, кроме него, был в классе? Может, Дима о ком-то говорил?

Я понимала, куда клонит Ястреб и почему спрашивает, но на ум никто не приходил. Димка чаще возмущался отсутствием интереса у одноклассников, чем кем-то восхищался или с кем-то соревновался. Он бы не удержался и похвастался, если бы кто-то был, обязательно бы рассказал, но память упорно выдавала лишь белый шум.

— Нет, я не знаю, — пожала плечами. — Я понимаю, что Велик не тянет на разраба года, но, если за всем, что происходит, стоит он, то он мог просто кого-то нанять.

— Кто в здравом уме полезет в Иннотек, Слав? — скептически скривился Гор, поднял планшет и полез в почту. Видимо, чтобы все-таки отправить Черту очередное письмо счастья. Длинные пальцы быстро забегали по сенсорной клавиатуре, заставляя сконцентрировать на них взгляд.

— А кто не полезет? — в том же тоне ответила я. — Это ведь такой сладкий кусок, Игорь. У нас гигантские базы данных, куча личной информации пользователей на серверах, не говоря уже об информации на клиентов: договора, контракты, счета, внутренние переписки. И не забывай про госов. Вскрыть нас — все равно что вскрыть скважину с нефтью.

— Ага и попасть на последний круг ада, если поймают за руку. Я даже не берусь судить, что страшнее: нарваться на взбешенных госов или на не менее взбешенных ритейлеров, например, — все еще скептически протянул Игорь. — К тому же нигде, кроме Энджи, этот неведомый до хера деятельный и самоуверенный хакер так и не отметился.

— Ищет ключ, — отбила я. — Энджи, пока она в разработке, вскрыть гораздо проще, в миллион раз проще, чем наши базы, дыр в ней все еще хватает. И не мне тебе об этом говорить, — я скрестила руки на груди и вздернула подбородок. Что бы там Игорь не считал, но я не верила, что не найдется во всей матушке-России придурка, решившегося на такую тупость, подвернись ему шанс. И, судя по всему, придурок-то в итоге оказался умнее меня, Гора, Черта и Андрея вместе взятых. А еще…

— Ладно, — поднял обе руки вверх Игорь, сдаваясь. — Тоже поищем.

— Ага, — кивнула, прокручивая в голове только что пришедшую мысль. — Я тут вдруг подумала, что он явно готовился, Гор. И, судя по всему, готовился очень тщательно. Собрал информацию, наверняка говорил не один раз с Екатериной Николаевной, с кем-то, кто знал и меня, и Дыма. Возможно, так же, как и мы, влазил в базы, выворачивал наизнанку архивы, просматривал реестры. В конце концов, он нашел меня. Меня сегодняшнюю, а не меня прошлую.

— Считаешь, — оторвался на миг от письма Игорь, — Екатерина Николаевна рассказала ему про дебильного кролика и остальное?

Я задумалась, подняв голову к потолку, как будто его белая поверхность могла помочь упорядочить мысли. Пожала плечами.

— Про Вареника он мог узнать из моих показаний в полиции. А вот про кольцо — только от Екатерины Николаевны. Она точно знала.

— Красногорский в статье тоже тебя называет Стасей, — вернулся Игорь к сообщению для Черта. — А ты говорила, что так звал тебя только Дима.

— Да. Так называл только он, но Димка не мог запретить другим слышать, — я поежилась, пальцы снова потянулись к запястьям, и пришлось себя с усилием тормозить.

Возможно, от этой привычки я не избавлюсь никогда.

— Ладно. Черту до фига с чем работать, будем ждать от него информации. А пока я сам поищу следы Красногорских в Москве и рядом с Иннотек и подергаю своих в тени.

— У тебя есть кто-то в тени? — не поверила я. — Ты же из госов, Гор…

Он только улыбнулся и поцеловал меня в макушку, нажимая на кнопку отправить на планшете. Письмо ушло Сергею, а я в тот вечер почти перестала думать об аноне со страхом. Когда ужас обретает лицо — любое лицо, пусть даже размытое — он, оказывается, теряет свою власть.

Следующие две недели прошли в ожидании новостей от Черта. Гор работал в офисе и частенько торчал там до двух, а то до и четырех утра, я в чуть более щедящем режиме работала дома. Работала бы больше, если бы не тот самый приставленный ко мне Боря: огромный, здоровый, спокойный, как удав, и совершенно непробиваемый. С ним было абсолютно бесполезно спорить, в чем-то его убеждать или настаивать, парню вообще, казалось, было глубоко класть на все мои попытки до него достучаться. Он просто не реагировал. И сея простая истина явилась мне в первый же день.

Понедельник выдался на редкость продуктивным и загруженным: я ковырялась в Энджи и ее новых языковых настройках, левой пяткой отвечала неугомонным китайцам, а в уши о своей поломатой судьбе зудел Сашка. И мне оставалось около получаса до завершения прогона ИИ через очередной кейс, когда зычный голос Бори позвал обедать. Я пробормотала в ответ что-то про «иду» и «сейчас», ощущая себя опять пятилеткой, застрявшей на улице с мальчишками, и вернулась спокойно к тестам, здраво рассудив, что обед не убежит, а на результаты хочется посмотреть уже сейчас. К тому же священную корову, то бишь китайцев и Сашку тоже никто не отменял. Но докрутить, дослушать и доответить так и не вышло.

Через две минуты голос Бори раздался снова, еще через пять здоровяк возник в дверях, молча снял с моих колен ноут, молча вытащил из уха наушник, швырнул его на диван и так же молча поднял за подмышки на ноги, всучив в руки костыли.

— А… — успела пикнуть я прежде, чем меня развернули и подтолкнули в спину.

— Кушать, Станислава Алексеевна, — пророкотал нянька. — У вас по расписанию обед.

— Слушай, Энджи… — попробовала я снова возмутиться и заодно развернуться, но сделать не получилось ни того, ни другого.

— Сергей Константинович и Игорь Дмитриевич оставили мне четкие инструкции и расписание, и мы будем его придерживаться.

— Ты издеваешься… — пробормотала я, скорее для себя, чем для него, и застыла на месте, стараясь переварить услышанное. Даже снова повернулась, чтобы вернуться в комнату, взять в руки телефон и высказать Гору все, что я о нем думаю в данный момент.

— Таких указаний у меня нет, — невозмутимо отозвался Боря и усадил меня за стол. А я внутренне возмущалась, пыталась смириться с реальностью и как можно быстрее запихнуть в себя обед. Потому что время тикало, а Борис был как минимум в два раза больше меня и, что самое значимое, не являлся при этом сотрудником Иннотек, даже платила, если ему вообще кто-то платил, мужику не я.

Хотя…

— Борь, а сколько ты хочешь, чтобы от меня отстать до конца сегодняшнего дня?

— Мимо, — покачал парень, или все-таки мужик — я еще не разобралась до конца, кудрявой темной головой. — Игорь Дмитриевич предупреждал, не старайтесь Станислава Алексеевна, — нянька широко улыбнулся, а закусила губу, задумавшись на мгновение.

— Хорошо, — покладисто кивнула, не забывая про суп. — Тогда, чего ты хочешь? — выделила я голосом это самое «чего».

— Снова не то, — Боря сделал длинный тягучий глоток из кружки, но хитрых светло-синих глаз с меня не сводил. Я видела предательские ироничные морщинки, разбегающиеся от уголков, чуть подрагивающие губы. Его явно забавляла ситуация.

— Мне позвонить Гору? — попробовала еще вариант.

— Попробуйте, — окончательно расслабился мужик, заставив своим ответом меня заметно поскучнеть. Ведь на самом деле, еще до того, как предложила, я поняла, что идея так себе.

— Сергею?

— Насколько мне известно, он сейчас в такой жопе глобуса, где не то что связь, спутник ловит через раз. Но, — Боря театрально махнул рукой, — можете попытаться.

— А если я буду кричать?

Непрошибаемый Борис только хмыкнул неопределенно, намазал тост маслом и смачно откусил, выражая своей позой, взглядом, движениями все, что думает о моей затее.

— Плакать? — это реально был последний аргумент, скорее спортивный интерес, чем реальный вариант. — Истерика?

— А вы умеете? — натурально удивился бугай.

И я смирилась на время и погрустнела еще больше. Побыстрее доела, помогла убрать со стола и поковыляла обратно в кабинет, где все-таки набрала Игоря. Вот только в ответ на свои справедливые возмущения услышала шершавый тихий смех и короткое «смирись».

Рыкнула, чертыхнулась и набрала зама — моя очередь ныть ему в уши о том, как все плохо и что моя жизнь — боль и страдания.

До конца дня я испробовала на Боре почти все, что обещала: подкинула ему на счет денег, которые он тут же отправил назад, покопавшись в соц сеточках, выяснила, что мой нянь давно хочет сгонять в Японию, и предложила купить билеты, в ответ мне прилетела широкая улыбка и фраза о том, что он только за, но размяться все равно придется. После дурацкой зарядки вместо созвона со своими я все-таки набрала Черта и даже дозвонилась, вот только и здесь ничего не вышло. Черт посоветовал расслабиться и позволить за собой поухаживать. Под конец я попробовала с Борей поругаться, надавить авторитетом, покорчить из себя стерву, но… Довольно сложно ругаться со стеной.

К концу дня я озверела окончательно, выключила ноут около двенадцати, зарылась с головой в одеяло и решила ложиться спать без Гора, хотя еще до обеда собиралась дождаться его совершенно точно. Зато через три дня к происходящему удалось почти привыкнуть, я даже оценила работу из дома и своеобразную заботу няньки. Забавно, когда можно слиться с середины мутной встречи просто потому, что над душой стоит грозный дядька, скинуть с себя на Сашку переписку, накидать указания остальной команде и игнорировать почти половину прилетающего в почту и чат хлама по той же причине. А еще прикольно не отвечать Гору по не рабочим вопросам и говорить с ним так, как мы говорили в самом начале, но уже не из-за Бори, а потому что… я — девочка, и я вроде как обиделась. Хрен знает на что, правда, но я оценила вечерние макаруны и открывшийся в середине дня доступ к сердцу Энджи. Нет, мне не стыдно, вот вообще ни капельки.

И, казалось бы, что все эти тараканьи бега: напряженка в Иннотек, куча накопившихся дел, попытки троллить Гора и большого кудрявого мужика, должны были отвлечь меня от Красногорских и анона, но как водится, не сложилось.

Тишина со стороны Черта напрягала невероятно. Он звонил в понедельник, но разговор был недолгим, и рассказал Сергей невероятно мало, в основном про Екатерину Николаевну.

Позвонил, потому что утром менты наконец-то закончили вскрытие, и результаты были такими же противоречивыми, как вообще вся эта история.

Экспертиза показала, что умерла Нестерова от крысиного яда, и ампулы и блистеры тут совершенно ни при чем. В первых — какие-то витамины, вторые — что-то противовоспалительное, сами по себе, как и в сочетании, совершенно безопасные. Что же до яда, то Нестерова, скорее всего, приняла его сама: следов борьбы или сопротивления не нашли. Как отрава попала к Екатерине Николаевне, выяснить не удалось. Может, купила сама, а может, кто-то принес. Как давно это произошло, тоже непонятно, маркировка на найденной пачке, здесь не помощник, а чека естественно не нашли. Продавцы местных магазинов только разводили руками. Охотно отдали записи с камер, но сколько займет их изучение оставалось только гадать.

В самом доме, кроме следов Нестеровой, ничего не нашли, по крайней мере, пока. Почти ничего не дали и попытки поговорить с коллегами, соседями и теми немногочисленными знакомыми, которые остались у Екатерины Николаевны. Они лишь подтвердили, что после смерти Дыма, Нестерова стала чаще появляться у Красногорских.

Про самих Красногорских новостей было еще меньше. В старом доме жил только их младший брат с Людмилой Сергеевной, остальные разбежались кто куда. Света обитала в общаге при больнице, точнее была там зарегистрирована, Валик, судя по все той же регистрации, находился в Омске. С сестрой, матерью и остальной частью семейства не виделся совершенно точно года три.

Ни с кем из Красногорских поговорить ребятам Черта пока не удалось, что-то найти тоже. Судя по счетам и остальным документам, Валик из Омска никогда никуда не уезжал, а Света после окончания учебы в колледже вообще нигде не отсвечивала. В социальных сетях — пустота, соседи мало что могут рассказать. Жили тихо, никого не трогали.

В общем, грусть-тоска.

Гор ко всему, что рассказал Черт, отнесся философски-пофигистично, сказал, что Лысый найдет, и мне не стоит об этом думать. К удивлению, пофигизмом Игоря я заразилась довольно легко. Но в середине третьей недели все же решила, что, если никакой информации до конца вечера не будет, дождусь Ястреба и наберу Сергея сама. Мне очень-очень не нравилась тишина и затаившийся анон.

Только набирать никого не пришлось. В среду вечером Игорь пришел домой в шесть, и вернулся не один, а вместе с хмурым Лысым, и оба смотрели на меня так, что хотелось сжать покрепче костыль и отходить обоих по спине. Слишком мрачные рожи.

— Что? — почти простонала и едва удержалась о того, чтобы закатить глаза. Лысый и Игорь коротко переглянулись, будто ждали от меня совершенно другой реакции. А я вдруг поняла, что они вряд ли смогут меня чем-то удивить.

Что может еще выкинуть анон: собрать на коленке атомный реактор и рвануть его в моем доме, подсунуть мне в конверте сибирскую язву и чуму, сломать вторую ногу? Смешно. С учетом того, что с первой послезавтра будут снимать гипс, а к Боре и его манере общения я успела привыкнуть.

— Чай будете? Ужинать? — спросила, и не дожидаясь ответа попрыгала на кухню. За спиной раздался шорох одежды. Видимо, суровые-грозные-дядьки все-таки решили не топтаться в коридоре, а последовать за мной.

Правда на кухне суетился Боря и, судя по всему, о том, что у нас будут гости, не знала тут только я: ужин уже дымился в тарелках, плевался паром чайник.

Ну ясно-понятно. Я даже особенно не возражала против такого расклада, только бросила короткий взгляд в окно. За эти почти три недели постоянного сидения дома я успела соскучиться по шумной Москве, ее пробкам, даже по поездкам в лифте. Чего уж говорить о том, как мне не хватало вечерних пробежек и своих воронят. Даже дождь уже не казался чем-то мерзким.

Я настолько погрузилась в себя, что пропустила момент, когда перед моим лицом на стол опустился планшет с фотографией.

Рожа казалась знакомой. Я где-то видела этого парня, причем относительно недавно. Но, где не могла вспомнить. Пухлые губы, наглый взгляд. Он очень самоуверенно смотрел на мир с фотографии, с высока. Наглый, и глаза слишком глубоко посажены. Человек на фото отталкивал, совершенно не вызывал доверия.

Я недоуменно повернулась к Гору.

— Откуда я его знаю? — нахмурилась, перехватывая взгляд Ястреба. Стоит, молчит, смотрит на меня, как будто божественного откровения ждет.

— Мы его собеседовали, — не разочаровал Игорь. — Это Дмитрий…

— …Самойленко, — осенило меня. — Придурок, тест за которого делала Алиса и которого мы забанили навсегда.

— В точку, — из коридора появился Черт. Я нахмурилась, огляделась осознанно и поняла, что Бори на кухне уже нет, а Сергей, скорее всего, ходил его провожать. Мужчина улыбался, широко, хищно, глаза блестели предвкушением.

— Какая связь… — я перевела взгляд снова на Игоря, мысленно поежилась, потому что улыбка, играющая на его губах, была ничуть не лучше, чем у Черта. Они оба сейчас напоминали зверей, почуявших в воздухе кровь.

— Ты смотришь на Валентина Красногорского, Слава. Дмитрием Самойленко он стал примерно полгода назад, когда приехал в Москву.

— Класс, — вздохнула я, уперлась затылком стоящему позади Гору в живот, снова бросила короткий взгляд на фото. — Он совершенно не похож на мальчишку со школьной фотографии.

У Дмитрия Самойленко, в отличие от Велика, пару раз был сломан нос, волосы отливали золотом, а глаза напоминали виски. От прежнего Валентина остался только овал лица и, возможно, разлет бровей. Неудивительно, что не узнала его, не вспомнила.

— Нос ему сломали в первый раз на втором курсе института, второй — когда он выпустился. Остальное, — хмыкнул недобро Игорь, — ботекс, линзы и дешевая краска для волос. Полагаю, его родная мать тоже бы вряд ли узнала.

— Света тоже в Москве? — спросила и тут же покачала головой, меняя формулировку, — я имею ввиду, Велик — это анон? Он один?

— Вряд ли, — заговорил Сергей, — у него точно где-то сидит кодер, которому он платит. Но Светлана, скорее всего, к делам брата не имеет никакого отношения.

— Почему?

— Мы полагаем, что Валентин что-то с ней сделал, — неохотно ответил Гор, и видя, что я готова задать очередной вопрос, поспешил меня опередить, обращаясь к Черту. — Расскажешь?

Сергей плавно опустился на стул напротив, а Гор положил горячие ладони мне на плечи, оставаясь стоять за спиной. Видимо, считал, что поддержка мне понадобится.

— Нам все-таки удалось поговорить с матерью Красногорских, — начал мужчина. — Диабет довольно сильно повлиял на ее когнитивные способности, и разговор получился… странным. Нам очень долго пришлось проверять информацию, поэтому я ничего и не говорил. Вернулся только сегодня.

Я внимательнее окинула взглядом широкоплечего Черта и кивнула. Он выглядел совершенно не так, как в первую нашу встречу, не так, как когда мы общались с ним по видео. Джинсы и кроссовки, тонкий свитер. Все удобно, практично и совершенно непримечательно.

— Что она рассказала? — спросила, понимая, что Черт здесь непросто так, непросто за тем, чтобы рассказать мне очередную мерзкую сказку. У него, скорее всего, есть ко мне какие-то вопросы, что-то не сходится.

— Дима был у Красногорских, на самом деле, всего несколько раз, — поморщился Черт. — Как ты и говорила. И брала его с собой Екатерина Николаевна только потому, что об этом просила мать Красногорских. Догадываешься, почему?

— Нет, — удивленно покачала головой. Ни одной идеи, даже намека на идею.

— Потому что Валентин почти ни с кем не общался, и мать серьезно волновалась из-за этого. Он все время проводил дома, не любил футбол, редко задерживался после уроков. Был закрытым, замкнутым, погруженным в себя, даже с матерью и с сестрой ничем никогда не делился. А после того, как Дима вступился за него в тот раз, начал вдруг говорить о Нестерове, — я еще раз посмотрела на открытую фотографию на планшете. Никак не могла сопоставить в собственной голове то, что сейчас рассказывал Черт, Валентина, каким я его помнила, и парня, смотревшего на меня с фото. Как будто три совершенно разных человека, как будто, три совершенно никак не связанные между собой истории, по крайне мере, пока.

— И тогда Людмила Сергеевна все-таки решилась и попросила мать Димы взять его с собой. Просто привести, чтобы дети пообщались. Она надеялась, что у Валентина появится друг.

— Но что-то пошло не так, — вздохнула я.

— Да, — кивнул Черт. — Случился мужик, который жил тогда с Людмилой, случился их дом, обстановка там, синяки на руках самой Людмилы и на запястье ее родной дочери. Диме совершенно не понравилось то, что он увидел и услышал. А Екатерина Николаевна сына любила.

— И поэтому брала его туда снова и снова? — прошипела я, не сумев справится с эмоциями. Я знала Дыма, знала, что за мысли бродили в его голове. Он не мог видеть того, что происходило в доме Красногорских, не мог выносить, наверняка, ему почти физически было плохо. Димка всегда остро реагировал на насилие в любом его проявлении, но и дураком и наивным мальчишкой никогда не был. Он, наверняка, злился, наверняка, хотел что-то сделать, как-то помочь, вмешаться, но понимал, что ничего не может, потому что всего лишь ребенок, подросток. А она тоскала его в тот дом снова и снова, как будто издеваясь. Да что вообще творилось у нее в голове!?

Боль, собравшаяся внутри, неприятно кольнула, я закусила губу, сдерживая тихий стон и собственные чувства.

— Екатерина Николаевна брала его с собой еще всего несколько раз, — продолжал тем временем Черт, считывая мою реакцию на раз и спеша успокоить. — Нестерова сына знала и, как и ты, понимала, что ему нечего делать у Красногорских. Екатерина не была против общения детей, но только на нейтральной территории: в школе, во дворе, у себя в гостях. В общем, где угодно только не в том доме.

— И? Они общались? — я попробовала вспомнить и не смогла. Я помнила друзей Дыма со двора, одноклассников, мальчишек из соседней школы, но никак не могла вспомнить Красногорских, увидеть их лица, услышать голоса…

— Было всего несколько встреч, — кивнул Черт. — Валик и Света несколько раз приходили к Нестеровым, пару раз были на футболе, еще несколько раз оставались вместе на продленке. Это длилось не больше месяца перед самым вашим похищением. И где-то за неделю до него, — Сергей махнул рукой, — как отрезало, резко все оборвалось.

— Почему? — спросила, напрягая память. Что было за месяц до похищения? Что было за неделю? Димка казался обычным. В ту, последнюю неделю, наоборот, как будто стал… собой он стал. Улыбался часто, шутил, подкалывал меня. Всегда ждал у школы.

— Людмила Сергеевна сказала, что они поссорились. Ты что-то помнишь?

— Только то, что Дым стал меня постоянно у школы встречать после уроков за неделю до похищения, — пожала плечами, пока не понимая, есть ли тут связь.

— До это не ждал? — спросил Игорь.

— Не всегда, — покачала головой. — Он же не только со мной дружил. Мог удрать на футбол, задержаться с одноклассниками, мог рвануть домой, чтобы успеть перехватить маму между сменами. — Я запрокинула голову, вглядываясь Гору в глаза. — Ты считаешь, они поругались из-за меня?

— Есть такие мысли, — подтвердил мое предположение Игорь. — Ребята Лысого поговорили не только с Красногорскими, говорили с соседями Нестеровой, с твоими соседями, с вашими бывшими одноклассниками. Дима тебя очень любил, Славка. Все об этом знали.

Я драно кивнула, сглатывая огромный колючий комок. Я тоже его очень любила, я все еще его очень люблю и скучаю безумно. Иногда думаю о том, каким бы он был сейчас, как бы выглядел, чем занимался, что бы ему нравилось. Наверняка, уехал бы из Тюкалинска, создавал игры, забрал бы с собой маму, совершенно точно завел бы собаку. Димка очень любил собак. Он бы все еще играл в футбол и по-прежнему собирал бы вокруг себя кучу народу. Скорее всего, был бы уже женат. Да все девчонки универа, в который он бы поступил, были его…

Господи, Дым, как же я по тебе скучаю…

— Красногорская причину ссоры не знала, — выдернул меня из мыслей Черт, заставив несколько раз судорожно моргнуть. — Про тебя нам вообще ничего не сказала. Но в вещах Валентина мы нашли это, — Сергей взял в руки планшет, что-то быстро нажал и повернул ко мне экраном.

Наша с Димкой фотка, я даже помню, где снимали и кто: Коля Смирнов из третьего подъезда. Мы с Дымом на скамейке, на спортивной площадке, начало сентября, сразу после школы, оба с мороженым. У меня клубничное, у Дыма шоколадное. Димка хохочет, а я корчу рожу, потому что он обозвал меня поросенком.

Вот только на этой фотографии, на фотографии, которую нашли у Валентина, лица у меня не было, вместо него — замазанный ручкой круг. Валентин так сильно давил на гребаную ручку, что стержень продрал бумагу, оставив за собой белые полосы и клочки.

Я с трудом оторвала от фотографии взгляд, посмотрела сначала на Гора, потом на Сергея.

— Что не так? — спросила, осторожно.

Мужчины снова переглянулись.

Какое-то время прошло в тишине, а потом Черт вдруг поднялся на ноги и просто вышел из кухни, оставляя нас с Игорем вдвоем. Нас и давно остывший ужин на столе. Аппетит пропал, молчание Игоря заставляло чувствовать себя больше, чем просто неуютно. Казалось, что он не знал, как начать.

— Ястреб, не накаляй, — не удержалась я, ощущая неприятный озноб на коже. Игорь занял место, на котором только что сидел Черт, взял меня за руки.

— Слав, — начал он, — ты же понимаешь, что будет дальше, да? — спросил, всматриваясь в глаза. В его собственных тревога смешивалась с настороженностью и упрямством, какой-то почти отчаянной решимостью. Он держал крепко, обхватывая пальцами горячими всю руку. Ждал.

Я смотрела в сумрачную сталь взгляда и сражалась с собственной трусостью. Я не хотела ничего менять, я не хотела снова проваливаться в кошмар расследования, в бесконечные часы в допросной, в психологов и опознания. Но действительно понимала, что выхода другого нет. Черт с Игорем нашли анона, полагаю, что у Игоря, наверняка, есть что-то еще на Валентина Красногорского, или Дмитрия Самойленко, или кто он там теперь, кроме исчерканной фотографии и странного поведения в детстве. Что-то, что точно свяжет его со смертью Фирсова, с сообщениями, сбоями в Энджи, что-то, с чем можно идти к ментам и открывать дело. А если нет сейчас, то очень скоро будет. Уверена, что поиск разраба, работающего на Красногорского, тоже лишь вопрос времени и упрямства. А упрямства у Ястреба на весь Иннотек хватит и еще останется.

— Не мытьем, так катаньем, да? — улыбнулась невесело, а в глазах напротив мелькнуло что-то похожее на иронию вперемежку с удивлением. Но через миг Игорь снова стал собранным и сосредоточенным, пальцы еще крепче обхватили мои руки. Он точно знал, какой ответ услышит. Так легко, так быстро научился меня читать, что даже страшно иногда и все еще странно.

— Если бы можно было… — начал он, и меня резануло, как по живому интонацией, звучавшей в голосе, пусть и тщательно скрываемой…

Я тоже научилась его читать: полутона, прикосновения, взгляды.

…Гор как будто извинялся, словно ему было неловко и неприятно, словно он ощущал вину. Совершенно неправильную и необъяснимую, как очередной сбой в логике. И я поспешила перебить его, чтобы не усугублять. И без того хреново.

— Я знаю, Игорь, — опять кривая улыбка, как призрак настоящей, но набольшее я сейчас была неспособна, даже если бы наизнанку вывернулась. — Все хорошо.

— Врешь, Лава, — сощурился Гор.

— Вру, — кивнула, — говорят, что если часто повторят одну и ту же ложь, то в нее можно поверить. Я готова проверить теорию на практике, — я чуть сжала его руку в ответ, Гор дернул уголком губ.

— У тебя точно проф деформация, Славка, — пророкотал он в ответ, а я пожала плечами.

— Поймал. Ты уже говорил с Келером?

— Да, сразу после того, как Черт рассказал о том, что удалось найти. Виктор готовит документы, связался с тем самым знакомым для меня. Проверяет контракты, безопасники шерстят записи и чаты, отбирая то, что мы предоставим в полицию. — Гор, как будто заранее знал, о чем я спрошу, ответил сразу на все, даже на то, о чем я еще не успела спросить.

Я кивнула. Хорошо перед тем, как я сдвинусь с места, надо прикрыть все, что можно и нельзя.

— Сколько у меня времени, Игорь? — спросила, морщась.

— Где-то дней пять, может, чуть больше, — правильно он все понял. — У меня есть возможный адрес анона, записи с камер на дороге после аварии. Осталось все проверить, и найти связь с Мирошкиным и Фирсовым.

— Ты успеешь за пять дней? — не поверила я.

— Все не успею, — скривился он, — но скорее всего выйду на разраба и свяжу его с Фирсовым. И еще, — он подался немного ближе так, что его колени теперь почти касались моих, — думаю, для Иннотек мы с тобой больше не останемся тайной.

Я только хмыкнула.

Мы никогда и не были тайной, на самом деле. Элька, Сашка, Андрей, Келер и Борисыч все знали с самого начала совершенно точно, а это уже целая толпа.

— Пусть, — дернула плечом. — Я напишу заявление, как только ты дашь отмашку, — озвучила решение, которое приняла вначале этого разговора, как только Сергей вышел из кухни. — Надо только родителей предупредить. И о нас с тобой тоже.

— Твоя мама о нас знает, — не видел проблемы Гор.

— Мама — это меньшая из твоих проблем, Ястреб, — улыбнулась я на этот раз более естественно, чем до этого. — Есть отец.

— Пугаешь? — сощурился он, поглаживая мои руки. Кажется, что после слов о заявлении его немного отпустила. По крайней мере, взгляд стал менее острым.

— Предупреждаю, — покачала головой. — Папа устроит тебе допрос, с паяльником и лампой в лицо.

— Я справлюсь, — самоуверенно улыбнулся он в ответ. Мне хотелось покачать головой на это явно слишком смелое заявление, но я сдержалась. Моя задача была предупредить, я предупредила.

— Отлично, — кивнула, подалась к нему, притягивая к себе за рубашку, коснулась губ. Лаская, наслаждаясь, вытесняя этим поцелуем все ненужное. Ощущая напряжение во всем теле, жар, мгновенно пронесшийся по венам, как яд. Я соскучилась по Гору, по его телу, по запаху, по жадным рукам и голодному взгляду, по тяжести тела надо мной. А поэтому скользила руками по широким плечам, сплетала свой язык с его, растягивая мгновения, впитывая в себя каждое ответное движение, запах, жалящие укусы.

Смогла оторваться от него, только когда воздуха перестало хватать совсем, а тело горело так, что еще бы чуть-чуть, и я бы наплевала на Серого в соседней комнате, холодный ужин, оставшиеся вопросы и долбанную ногу. На самом деле, мы не занимались сексом даже не из-за ноги, ну или не только из-за нее, просто выматывались в эти две недели так, что оставалось всего два желания — спать и сдохнуть. Зато Энджи была почти докручена, оставалось совсем чуть-чуть, но о релизе можно будет объявить уже в начале следующей недели. Основные тесты почти все завершены, самые грубые ошибки исправлены, нам даже удалось закрыть все дыры в безопасности. На группах и живых тестах на этой неделе ИИ вообще показала себя просто блестяще. Прогнозируемый индекс продаж показывал просто какие-то нереальные результаты, мы таких цифр не видели уже очень давно. Все зашивались, но и тряслись от предвкушения почти так же, как и мы с Гором, получая реальный кайф.

— Может, — прохрипела я, разглядывая мутными глазами заострившиеся черты лица Гора, — все-таки поужинаем? Сергей, скорее всего, вообще слона готов сожрать, — улыбнулась.

— Ага, — кивнул дергано Ястреб, продолжая сжимать меня в руках, будто не в силах выпустить. — Тебе завтра гипс снимать…

— Сначала снимок, но я надеюсь, что да, — провела пальцами от запястий к плечам. Мне было так же сложно разжать собственные руки, как и ему.

— Хорошо, — и так это «хорошо» прозвучало, что на несколько мгновений я забыла, как дышать. Хрипло, тягуче, раскатисто. Так, как я люблю, как заводит больше всего.

А Ястреб все-таки отстранился, поднялся на ноги, подхватывая тарелки, чтобы отправить их в микроволновку. Я тряхнула головой и поковыляла в гостиную за Сергеем, нещадно краснея, потому что была уверена, что он слышал абсолютно все, что по одному моему виду поймет, что мы с Гором делали на кухне последние несколько минут.

Черт само собой не подал и виду, в его руках был планшет, а взгляд казался сосредоточенным, но нутро почти орало, что он притворяется, и поспешила повернуться к мужчине спиной.

Через десять минут, уже сидя за столом, я все же сумела перебороть себя и вернуть мысли в привычное русло.

Было кое-что в словах Гора и Сергея, о чем я так и не спросила, но про что спросить было совершенно точно просто необходимо. Дождалась пока Ястреб и Черт утолят первый голод и только потом задала вопрос, вертевшийся на языке:

— Вы сказали, что полагаете, что Валентин что-то сделал с сестрой, есть какие-то основания?

Игорь отставил от себя стакан с водой, Черт отложил вилку, постучал по столу пальцами.

— Боюсь, что есть, — кивнул Игорь.

— Светлана несколько лет назад уехала к нему в Омск, — подхватил Черт, в который раз за этот вечер обменявшись взглядом с Гором прежде, чем заговорить. — Добралась нормально, нормально устроилась, а через пару недель просто пропала.

— В каком смысле? — нахмурилась я.

— В самом прямом, — поспешил объяснить Игорь. — Она устроилась на работу в кафе — подработка на первое время, пока не найдет что-то получше, скорее всего — работала хорошо, старалась, а через две недели не пришла. Пропала. Валентин написал заявление в полицию даже. Дело все еще висит и все еще открыто. Им не удалось найти совершенно ничего.

Я зависла. Мысли проносились в голове одна за другой.

Если Валентин действительно что-то сделал с сестрой, то почему? Неужели местная полиция не нашла совсем ничего? И главное — почему людям Черта, самому Черту понадобилось столько времени, чтобы выйти на открытое дело?

Я подняла вопросительный взгляд на Игоря. Ястреб не разочаровал.

— Дело переходило из рук в руки, болталось, терялось несколько раз. У нас с самого начала был только номер и никаких подробностей, — развел руками Игорь. Я кивнула, принимая его ответ, но в голове все еще старалась сложить мозаику. Мне все казалось каким-то… лишенным смысла. Я никак не могла понять, что нужно анону, почему Валик делал то, что делал, я не верила, что Фирсов был единственной крысой в Иннотек. Не сходилось. Вообще ничего не сходилось, казалось надуманным и нелогичным.

Зачем нужно было убивать Екатерину Николаевну, зачем нужно было убивать собственную сестру? Так много смертей из-за меня? Дичь какая-то…

Я вяло ковырялась в еде и мысленно крутила ситуацию, как очередную программу, как привыкла, когда составляла кейсы. Вот только чем больше думала, тем больше вопросов у меня возникало, тем непонятнее становились мотивы Валика. Если он меня ненавидит, почему не убьет? Чего тянет? Зачем делает то, что делает? И снова никакого ответа.

Я настолько задумалась, что весь ужин просидела, не замечая ничего вокруг, не слыша, о чем переговаривались Гор и Черт. Слишком необычной казалась задачка, слишком тревожной.

Очнулась немного только, когда мы с Игорем уже прощались с Сергеем. Окончательно пришла в себя, когда позвонили маме, чтобы наконец-то рассказать правду, ну… или большую ее часть.

Разговор вышел напряженным, но гораздо легче, чем прошлый. По крайней мере, она не сбегала от нас в ванную, чтобы прийти в себя. Следующий звонок был отцу. Папа отреагировал на Гора в моей жизни примерно так, как я и ожидала: попробовал вывернуть его наизнанку и посмотреть, что внутри. Ястреб даже бровью не повел, и я им безумно гордилась. Сама история вызвала трехэтажный мат и обещание поставить всех в коленно-локтевую, если с моей головы упадет хоть волос. Родителя успокаивать пришлось минут тридцать, клятвенно пообещать быть предельно осторожной и держать его в курсе дел.

Последним мы набрали Келера, и этот разговор был самым простым. Юрист, выслушав нас, лишь расплылся в довольной, хищной улыбке и заявил, что не сомневался, правда, в ком именно уточнять не стал. Мы с Гором дружно выдохнули, повесили трубку и так же дружно завалились спать в немыслимые для нас двенадцать ночи, потому что вечер, как оказалось, нервы помотал обоим знатно.

В четверг мне все-таки сняли долбанный гипс, а уже в пятницу я снова была в офисе. Шла знакомыми коридорами чуть ли не приплясывая, отмахивалась с улыбкой от ботов и приводила в чувства собственную Энджи в кабинете.

Воронята встретили меня шарами и тортом, засыпали вопросами и ворчали на то, что им никто не дал расписаться на гипсе. Последнее, кстати, привело к тому, что расписаться они решили на дверях моего кабинета. К делу подошли с душой и энтузиазмом. В итоге вся правая стена аквариума была изрисована, исписана и обклеена стикерами с пожеланиями и шутками. И каждый раз поднимая на нее взгляд, выцепляя очередную надпись, я понимала, как сильно по ним скучала, как сильно мне не хватало все этого.

Прикончить торт решено было в конце рабочего дня, а заодно и обсудить текучку, о чем я и предупредила Ястреба, потому что предполагала, что посиделки затянутся.

А дальше день закрутил и завертел как раз так, как надо и как хотелось. Я даже от писем вездесущих Китайцев кайфовала, бесконечно радовалась, что рядом нет неутомимого и непрошибаемого Бори и наслаждалась гулом и гомоном опенспейса.

А вечером, как и планировала, спряталась вместе со своими в переговорке и вонзила нож в торт. Время близилось к одиннадцати, от обсуждения текучки, мы давно перешли к обычной болтовне и сплетням и откупорили несколько бутылок вина. Точнее ребята болтали, а я слушала, мотая на ус и всматривалась в лица. Не хотела этого делать, но и бороться с собой была не в силах. Кто-то из них мог помогать анону, кто-то из них дал ему доступ к Энджи, доступ ко мне и Иннотек, кто-то из них… что? Ненавидел? Повелся на деньги? Решил подсидеть?

Сашка? Эльвирка? Кто-то из новеньких?

Я растерла руки и размяла шею, делая осторожный глоток из бокала.

— … нашли? — дернулась, ощутив чужое прикосновение к плечу. И только, встретившись взглядом с Эльвирой, осознала, что она меня о чем-то спрашивает.

— Что прости? — с усилием заставила себя расслабиться.

— Говорю, того, кто в тебя въехал, нашли?

— Нет пока, но ищут, — ответила, всматриваясь в лицо Хорос, разговоры за столом притихли: тема интересовала не только Эльвирку, даже зам подался вперед, хотя знал куда больше остальных, возможно, больше, чем следовало. — Наверняка, какой-то обдолбавшийся урод или просто больной, — пожала плечами. — Его найдут. Насколько знаю, записи с камер были довольно четкими, и из моего кара удалось кое-что вытащить.

— Видно лицо? — вскинул Сашка брови в изумлении.

Я задумалась меньше, чем на долю секунды, и усмехнулась.

— Да. Причем неплохо, — и тут же подняла руки вверх, останавливая дальнейшие вопросы. — Все, больше пока ничего сказать не могу. Нельзя, — развела руками, притворно извиняясь и следя за реакцией окружающих. Но заметить ничего не смогла. То ли помощника анона здесь не было, то ли он не повелся, то ли слишком хорошо держал себя в руках.

— Значит, ему недолго бегать, — широко и солнечно улыбнулась Элька. — Таких вообще прав лишать надо. Твоя авария, наверняка, не первая ведь. — Она сердито сдула цветную прядь со лба. Следом раздался нестройный одобрительных хор голосов, за которым никто не услышал шума открывающейся створки двери.

— Кстати об этом, ты почему никому, ничего не сказала? — нахмурился строго Костя, тыча в меня обвинительно пластиковой вилкой. — Даже навестить себя не разрешила. Ты как вообще справлялась сама?

Ответить я не успела, даже на вопрос отреагировать, даже на ухмыляющегося Сашку шикнуть и бросить предупреждающий взгляд в сторону Эльки. На плечи уже знакомо опустились теплые руки, а над головой раздался тягучий голос Гора:

— Она справлялась не сама.

Занавес.

На несколько секунд в переговорке воцарилось молчание, даже Энджи, казалось, охренела и зависла, обрабатывая новые данные.

Вовремя он, конечно.

Мне даже не нужно было головы поднимать, чтобы понять, что Ястреб нахально и самоуверенно улыбается. Я слышала эту улыбку в низком голосе, в интонациях, в паузах.

— Ну наконец-то! — первым отмер Сашка. — Забрать ее у нас пришел? — вопрос зама потонул в восклицаниях и хлопках, кто-то даже тихо свистнул. Воронята улыбались и гомонили. А я снова среди этих улыбок старалась найти всего одну, которая казалась бы фальшивой, всего одну, которая царапнула бы холодом и сбитыми базовыми настройками. И опять ничего подозрительного не увидела.

— Поздравляю, ребята! — взвизгнула Элька и бросилась обниматься, чуть не снеся меня вместе со стулом. В ответ я обняла ее несмело и выбросила из башки все ненужное. Реакция Хорос была такой, будто Гор сказал, что за эти несколько недель мы, как минимум, успели пожениться, как максимум сгонять на острова и заделать ребенка. От последней мысли позвоночник покрылся липким потом, а под ложечкой противно засосало. Вот к чему я точно не готова, так это к детям…

— За это надо выпить, — пророкотал Костя и, не дожидаясь ни ответа, ни согласия, потянулся на разлив. Парня дружно поддержали, а Элька наконец-то от меня отлепилась, чем я и воспользовалась, чтобы повернуться к Ястребу.

Стоит, ухмыляется, плечи гладит. Такой…

— Доволен собой? — сощурилась, вскидывая подбородок. Должно было выйти строго, но получилось скорее с насмешкой.

Гор только голову набок склонил, молча выдвинул кресло, на котором я сидела, и поднял на ноги, казалось бы никого не замечая и ни на кого не реагируя. На мой тон в общем-то тоже лишь шире улыбнулся. А меня повело вдруг от улыбки этой сильнее, чем от вина. От взгляда его, от рук на талии, от запаха.

— Я бы так не сказал, — признался тихо, шепот почти в самые губы. — Весь день тебя не видел, забаррикадировалась в своем кабинете, вороньем окружила и затихарилась. Так занята была, что даже на обед не выползла. Дразнила? — теперь он щурился подозрительно и все крепче и крепче прижимал к себе. Спину гладил. Медленно, длинно, очень кайфово. И я с трудом уловила суть.

— Нет, — ответный шепот был хриплым. — Накопилась куча и Энджи… — я правда, просто закрутилась.

— Да целуйтесь уже! — проорал Сашка, заставив меня вздрогнуть, а Гора немного разжать руки, перетягивая к себе под бок. — И так и быть можете валить.

— Обойдетесь, — отчеканил Ястреб, оглядев народ, но бокал с газировкой, протянутый Костей, принял с улыбкой. Я же пока тянулась за своим, отчаянно пыталась не краснеть. К такому жизнь меня не готовила.

— А свалим мы в любом случае, — невозмутимо продолжал Игорь. — Слава еще не до конца поправилась.

— Прости, Гор, но мы скучали, — фыркнула Оля. — А ты, как выяснилось, две недели ее от себя не отпускал. Мы тут все гадали, чего ты так домой торопился. Теперь понятно. Так что имей совесть!

Народ заржал.

— Очень трогательно, — в том же тоне ответил Ястреб, — но на меня не действует.

— Вот так и теряют компании лучшие кадры, — нарочито печально покачал головой зам и поднялся на ноги. — Ладно, ребята, за вас и за ваш общий чистый код!

Воронята снова заржали, а я все-таки покраснела, поспешив спрятаться за бокалом вина. Гор отсалютовал всем сразу и никому конкретно и тоже сделал небольшой глоток. А после мы комкано попрощались, и он все-таки утащил меня из офиса.

— Надо было предупредить, — проворчала, когда уже потянулась к ручке его кара. Только открыть не успела. Ястреб вдруг развернул меня на сто восемьдесят и прижал к дверце, нависая.

— Это был экспромт, — прохрипел шершаво и… и все. Он смял мои губы и никаких мыслей в голове не осталось, никаких чувств, кроме яростного голода. И снова скручивает и ведет, и кажется, что могу стоять так вечно, хватаясь за его плечи, путая пальцы в волосах, каждой клеткой ощущая тяжесть тела, задыхаясь от собственного желания, дурея от его движений и жара, от острых укусов и нежной ласки следом. Колючий, острый, жесткий и весь мой. Ка-а-айф.

Мы целовались так, как будто вечность прошла, а не жалкие восемь часов, как будто обоим по двадцать и это первый наш поцелуй, как будто не выжили бы без этого поцелуя. Оторвались друг от друга, только когда Энджи вдруг меланхолично заявила, что кар прогрет. Гор отстранился, а я повисла на нем, утыкаясь в грудь уже привычным движением.

— Вот теперь я чуть более доволен, — пробормотал Ястреб, прижимая теснее к себе, чтобы открыть дверцу и усадить меня внутрь тачки.

— А когда будешь доволен полностью? — улыбнулась, ныряя в теплое нутро салона, ощущая, как горят губы от поцелуя, чувствуя его вкус.

— Когда окажемся дома, за закрытой дверью, на любой горизонтальной поверхности, — ответил Игорь, садясь за руль и заводя мотор.

— Обязательно горизонтальной? — спросила, пристегиваясь. — Я в душ очень хочу, день был долгим, — и провела рукой от его колена к паху, с удовольствием отмечая, как Гор тут же напрягся.

— Лава, не доводи…

Я усмехнулась, с сожалением убрала руку и расслабленно откинулась на спинку. Дорогу домой не заметили ни я, ни Ястреб.

В этот же вечер, точнее в эту же ночь, от анона пришло последнее сообщение: «Превет, Стася! Ты очень меня разочаровала…», ни смайликов, ни объяснения, ничего больше, просто две строчки, которые мы с Гором увидели только утром.

На самом деле, новое послание не вызвало почти никаких эмоций: то ли я просто привыкла, то ли достигла того предела, когда страх перерастает в усталость. Бояться вечно невозможно.

Выходные прошли частично в работе, частично в подготовке к походу в полицию. Келер помогал составить заявление, готовил к тому, что и как я должна говорить, а чего не говорить. Не сложно, но нудно и тягомотно, особенно, когда руки чешутся вернуться к работе.

Ястреб периодически висел на телефоне с Чертом и Андреем, и по обрывкам разговоров, долетавшим то из кабинета, то из кухни фразам, я понимала, что компьютерщика пока достать не получалось. Что-то мутное было в том коде, что-то непонятное творилось с айпишником, не просто переадресация. Андрей рыл в Иннотек, запустил очередную проверку сотрудников, но зацепиться пока было не за что.

Понедельник, вторник, среда прошли в аду работы и цейтноте, в четверг с утра на встрече с Борисычем мы наконец-то определили официальную дату релиза Энджи, в четверг же вечером я отдала заявление в полицию, Келер и Сергей в качестве группы поддержки передали собранные материалы. С этого момента поисками Валентина Красногорского, ака Дмитрия Соколовского, занялись официальные органы, все-таки связав с ним смерть Фирсова и аварию со мной. На одном из дисков, найденных Гором в квартире Жени, нашли его отпечатки, в смарте — несколько сообщений на номер, предположительно принадлежащий Валентину, в компе отыскали код, сломавший Энджи на той долбаной дороге.

В общем, что-то куда-то двигалось и вроде как ползло, и меня это более чем устраивало. Я не хотела больше думать и растрачивать себя на анона. Он сожрал почти три месяца моей жизни и кучу нервных клеток, и больше я не собиралась ему в этом помогать. Решила сосредоточиться на работе и происходящем в офисе.

Кстати об офисе, наш поцелуй с Гором на темной парковке в пятницу стал достоянием всея Иннотек в тот же вечер. Кто-то из моих, очевидно, курил внизу, когда мы спустились, и сделал пару снимков, разлетевшихся по внутренним чатам, как разлетаются фишинговые письма перед праздниками и крупными распродажами. Снимки были четкими, камера у снимавшего на смарте — качественная. Сомнений в том, кто именно на тех фотографиях, не было ни у кого, впрочем как и в том, чем парочка на снимках занята. В результате в понедельник к двенадцати после того, очевидно, как фотографии проверили на подлинность, все те же чаты разделились на два лагеря, точнее на два тотализатора. В первом делали ставки на дату свадьбы, во втором — на дату разрыва. Кто-то не давал нам и пары недель, кто-то — несколько лет, ставки тоже варьировались — от пары сотен до нескольких тысяч. Повеселил Борисыч: он ставил на свадьбу в начале следующего года почти двадцатку, обсуждение прочего проигнорировал. А обсуждений было много, начиная с того, когда все началось, заканчивая совсем уж бредом о том, кто кого куда затащил и при каких обстоятельствах. Мой зам, Элька, Ира, Келер и Андрей молчание хранили, как партизаны на допросе.

На самом деле, именно Сашка и показал мне оба тотализатора, улыбаясь, как Чеширский кот. Кто показал чаты Гору, не знаю, но в обед мы с Игорем решили поставить по пятерке в оба, просто чтобы подразнить народ. Подразнить получилось хорошо: после наших ставок жаждущих хлеба и зрелищ в обоих чатах прибавилось заметно, и суммы ощутимо подскочили. Мы с Ястребом только ржали и мужественно игнорировали весь трэш, что там творился. Никогда бы не подумала, что моя личная жизнь вызовет такой ажиотаж. С другой стороны, если мозги анона где-то в Иннотек, он уже обо всем знает совершенно точно, и, скорее всего, оно и к лучшему.

Не уверена, на самом деле, почему все еще продолжала звать, даже сама с собой, анона аноном, ведь, казалось бы, его личность известна, но, когда поймала себя на этой мысли, вникать и разбираться не стала. Не за чем просто, как и прокручивать в голове бесконечный ворох вопросов. Скоро Красногорского поймают, и тогда я смогу спросить у него лично, зачем все это нужно было и в чем, сука, сакральный смысл всех этих убийств и смертей, как он вообще меня нашел и понял, кто я, и что все-таки случилось с Екатериной Николаевной.

Ее дело, кстати, пока связывать с Красногорским никто не торопился просто потому, что никаких доказательств насильственной смерти так и не нашли.

В общем, все понемногу вошло в привычное русло, я даже хотела съехать от Игоря обратно к себе, но… Ястреб в тот вечер, когда я имела неосторожность об этом заикнуться, тут же меня заткнул и утащил в спальню доказывать полную несостоятельность моей идеи. Хорошо доказывал, старательно. В итоге на следующее утро мы чуть не проспали.

Несколько раз меня вызывали в отделение: давать показания и уточнять детали, несколько раз звонили. Делом занималась та самая Елизавета, которая принимала заявление по Мирошкину. Смотрела все-так же недружелюбно, задавала все те же колючие вопросы. Игорю тоже звонили и тоже вызывали, но, слава Линусу, не подозревали.

В первый раз, когда он уехал в отделение, я психовала так, что не могла ничего делать и ни о чем думать. Сидела в кабинете, пялилась в стену и крутила в руках мобильник. Два с половиной часа… О чем, мать его, можно говорить с ним два с половиной часа?

Выдохнула и сосредоточиться смогла, только после его звонка. И пока работала, пока ждала его, снова задумалась о том, как наши отношения, как все, что происходит, влияет на работу.

Думала об этом весь оставшийся день, вечером, а на следующий день с утра набрала Янку. Белка хмыкнула в своей привычной манере, выслушала, а в конце задумчиво, как будто нехотя выдала: «Уйди. Дождись релиза Энджи и уйди. Что у тебя офферов мало?».

Первой моей реакцией на ее слова был, конечно, протест. Но чем больше времени проходило, тем четче я понимала, что уход может стать решением. Надо только понаблюдать за собой и Ястребом. Дело даже не в волнении, дело в объективности. Сложно разделять чувства и работу, хирургам не просто так не дают оперировать своих близких.

Оставшиеся три недели до релиза были похожи на день сурка, мы сидели в офисе сутками, иногда ночевали несколько дней подряд. Подгорало у всех: у разрабов, тестеров, пиарщиков, маркетинга и исследователей. Народ носился в мыле, все орали на всех, даже обычно спокойный и непробиваемы Борисыч на одной из встреч вызверился на Знаменского за кривые креативы. В общем, мы пахали, как рабы на плантациях сахарного тростника, перерабатывая литры кофеина в километры кода, и очень старались друг друга не поубивать.

Вот и в этот вторник я засиделась в офисе, докручивая хвосты и проверяя спайки Энджи с настройками кара и навигатором, а пока тесты отрабатывали, просматривала отчеты своих, в том числе и новеньких. Новенькие радовали. На удивление сильный набор получился, хоть никто и не ждал. Я закрыла очередной файл, потянулась, бросив взгляд на часы, и присвистнула. Половина двенадцатого, пора валить, пока доберусь до дома, будет около часа.

Я запустила еще один тест, закрыла лишнее и подхватила рюкзак, проверяя входящие. Сообщений от Игоря не нашлось, значит, еще на встрече вместе с Борисычем. Они уехали сегодня в семь, куда-то на другой конец Москвы разговаривать очень серьезные разговоры с поставщиками железа, а после должны были заглянуть на огонек к госам, поэтому еще с утра Ястреб оставил мне ключи от своей тачки.

В отличие от меня, у него не было пунктика по поводу такси.

Я села в кар, написала Игорю о том, что вышла, но перед тем, как поехать домой, загляну к себе за остатками вещей, и завела мотор.

Мы, конечно, перевезли большую часть еще две недели назад, но… Но зима в Москву приходит каждый раз неожиданно и невовремя, этот год исключением не стал. На календаре — пятое ноября, а земля уже кое-где покрыта снегом, по утрам на улице гололед, а деревья покрыты инеем. В общем, бегать в пальто больше не прикольно, несмотря даже на то, что в основном эти пробежки от тачки до лифта на парковке или до подъездной двери.

Хватит, свою норму в этом году дома я уже отсидела.

До квартиры добралась без приключений, припарковалась у подъезда и заскочила в подъезд.

Все привычно, все обычно. Даже домашняя Энджи поздоровалась, как всегда, этим ее бесящим: «Добрый вечер, княгиня Станислава. Я рада, что вы наконец-то дома».

И вот мне бы включить мозги, понять, но…

Я торопилась, устала, думала о том, есть ли в холодильнике дома что-то, что можно быстро закинуть в себя, и пропустила это долбаное приветствие мимо ушей.

Проскочила, не раздеваясь, в комнату, к шкафу, открыла дверцу. Сбоку в зеркальной глади промелькнула какая-то тень, чье-то отражение, за спиной раздалось шуршание.

Миг, меньше секунды, за которые я не успела даже вдохнуть, и тяжелая рука зажала рот, кто-то перехватил меня поперек тела и сжал шею. Так сильно и крепко, что я начала задыхаться.

Единственное, что смогла, оттолкнуться ногами, чтобы повалить нападавшего, но попытка провалилась почти полностью, хватка не стала слабее. А через миг сознание поглотила темнота.