Гады. Старая кожа

Часть 1

Пролог

Лэйра старательно вывела предпоследнюю букву. А на последней грифельная палочка для письма съехала в сторону, обломав заточенный кончик. Мерзкий Вепракс нарочно её толкнул, чёрная полоса перечеркнула чуть ли не треть её трудов. Пакс, предвидя эту смешную катастрофу, давно подключился к её глазам. А заодно и ввёл код доступа к её нервной системе — девчонка пока не умела владеть своими чувствами. Не могла удерживать свой особый дар. Могла выдать себя, нанеся спонтанный удар по мозгам обидчика. И тогда всё. Тогда взрослые мигом заподозрят в ней гадину. А у гадин одна судьба: на костёр. Лэйра ещё пялилась на учинённое безобразие, а в её голове уже набирал жару гнев. Медленно распухало то самое горячее яркое облачко, которое она могла почти увидеть. Не глазами, понятно — внутренним взором. Пакс тоже его видел на сетке, что постоянно висела перед его внутренним взором. Это облако распухало, поглощая то, что его собственный дар обзывал «объект Лэйра». Ещё немного, и взрыв набравшей силу злобы разнесёт мозги поганца Вепракса. Пакс почувствовал, как горделивый шепот говнюка обжег ухо Лэйры, ещё больше подогрев злость гадины:

— Сегодня отец пойдёт просить тебя для меня. Семь лет до свадьбы пролетят быстро.

Лэйра ощущала, что до запретного взрыва остались считанные мгновенья, и паниковала. Она уже не в состоянии затушить его самостоятельно. Пакс вздохнул и вторгся в лобные доли мозга подружки. Облако моментально сдулось, а Лэйра потеряла всякий интерес к Вепраксу. И на этот раз удалось избежать разоблачения — удручённо подумал Пакс, даже не думая отключаться от гадины. С тех пор, как начал прорезываться её дар, он всем своим нутром ощутил потребность в защите девчонки. Иной раз и сам злился, что собственный дар прицепился к двум малолетним сестричкам-гадинам, как клещ. Но бороться с ним было бессмысленно: дар всевидящего сильней человека, который им обладает. Это он носит в себе человеческую душу всевидящего, а не наоборот. Хлопотно до ужаса, но Пакс уже начинал привыкать к своему положению заложника.

Он прощупал грязную душонку Вепракса. Понял, что мерзавец не угомонится. Говнюк — ровесник Пакса — в свои одиннадцать лет стал законченной падалью. Руки чесались, прикончить ублюдка, да нельзя. Им с Лэйрой нужно подрасти, прежде чем они смоются из дома и найдут себе укромный уголок. А двух шатающихся детей — трёх вместе с мелкой Лэли — любой взрослый немедля схватит. И отволочёт к каштартану своей провинции. Дети в их землях не могут быть бесхозными бродяжками. Слишком дорого даётся матерям их рождение, чтоб так-то разбрасываться главным достоянием людей: подрастающими потомками.

Всеведущий в голове не стал дожидаться очередной гнусности Вепракса, что так и просилась наружу. Он переключился на объект «Учитель» и поднажал на него — Пакс не стал спорить с собственной башкой. Младший жрец, что учил их письму и счёту, был добряком. И слегка лопух, что в их приграничных воинственных районах сразу бросается в глаза. Но сейчас Вепракс взвыл кабанчиком, за которым гоняются с кухонным тесаком. Даже в этом он самая мерзкая слякоть — злорадно подумал Пакс — и грязный врун. Из пальцев учителя ухо вылазит слегка розовым — не то, что у скорого на расправу папаши Вепракса. Там уж такая плюшка напомаженная получается: красная, пухлая — сплошное загляденье.

— Ой-ёй-ёй! — противно визжал Вепракс, будто припечатанный раскалённым клеймом. — Пустите! Больше не буду!

— Поди прочь, — молвил учитель и разжал пальцы, подчиняясь приказу всеведущего.

Краем глаза Пакс видел, как женишок приплясывал на цыпочках, а теперь плюхнулся на колени. Всеведущий не позволил слюнтяю встать на ноги — погнал его на карачках к двери. Всеведущий не видел стоящей причины для такого воздействия на мозг говнюка, но мешать своему носителю не стал.

— Жаль парня, — чересчур серьёзно опечалился Пакс. — Бедолага ещё не знает, чем ты станешь его лупить, если жрецы вас окрутят. Есть ради чего семь лет счастья дожидаться.

— Заткнись, дурак, — процедила Лэйра сквозь зубы и закусила вырывающийся смешок.

Она родилась день в день с его сестрой Паксаей. Мать Лэйры потеряла молоко. И тогда матушка Татона взялась кормить обеих пигалиц — Паксу было четыре, но он всё отлично помнил. Всеведущий в нём уже проснулся, и он стал резко взрослеть. Теперь-то девчонки большие — уже восемь стукнуло — а он давно перестал чувствовать себя беззаботным мальчишкой.

— Твой отец откажет, — еле слышно пообещал он, уткнувшись в свою дощечку носом.

— Знаю, — шепнула в ответ Лэйра, склоняясь над испорченным упражнением. — Он презирает его папашу. Он скоро прогонит его со своей земли — вот увидишь!

— Не поэтому, — бубнил Пакс прямо в дощечку. — Твой отец не плебей какой-то, а каштар. А потомственный воин никогда не породнится с крестьянином. Даже если тот лопается от серебра.

— Не поэтому, — поддразнила умника Лэйра. — У меня старшая сестра не замужем…

Далёкое дребезжание гонга разорвало нудное нравоучение, летавшее над головами. Учитель замер. И сделал такое лицо, будто тем гонгом лупили прямо по его башке. Бедняга. Он пришёл в их городок лишь в прошлом году. Не разобрался ещё до конца: что оно такое — это их пограничье. Нет, он понимал, что люди здесь не такие, как везде. И в каждом местном городке живёт по несколько воинов-каштаров, что обучают простых парней отбивать набеги. Но знать — не видеть. А потому он так и остался стоять с разинутым ртом, пока его ученики вылетали в дверь вспугнутыми птичками. Но, не метались по улице, бестолково вопя. Не лезли по щелям, а бежали точно туда, где должны были быть.

— Прибью! — грозно предупредил Пакс, чтобы Лэйра не своевольничала, а бежала домой.

Он вложил в её непутёвую головку жёсткий приказ и унёсся в воинский дом. Там уже, наверняка, вовсю хозяйничали пятеро каштаров — раздавали оружие мужикам и женщинам, что покрепче. Душа Лэйры рвалась вслед другу, но ноги сами повернули к дому, заплетаясь одна об другую. Пакс на бегу разглядел её глазами старшую сестру Лэрис, что блажила с крыльца их дома, подпрыгивая и размахивая руками:

— Давай скорей, непутевая!

После смерти второй жены каштара Лэрина старшая дочь стала хозяйкой в доме — он не пожелал брать третью жену. Лэрис и её старший брат Лэкос осиротели десять лет назад. Через год Лэрин бился с имперцами где-то далеко на юге. Привезли его оттуда чуть живого. А в селение как раз пришла Нуфия — молодая лекарка небывалой силы. Многие из тех, кто по всем прикидкам должен был умереть, в её руках оживали. И лишь совсем пропащим не могла она помочь, страшно печалясь о своём несовершенстве. Каштара Нуфия поднимала долго — никто уже не верил, что встанет. Но он встал, вновь войдя в полную силу. И не отпустил лекарку от себя, добиваясь её отчаянно. А через год родилась Лэйра. Четыре года в доме каштара Лэрина всё плясало от счастья. Лэкос и Лэрис полюбили мачеху. А потом она родила малышку Лэли и умерла. Их селение славилось на всю округу своей лекаркой, которая не сумела спасти себя саму. Лэрис очень сильно старалась, но в двенадцать лет, как не пыжься, матерью младшим сестрёнкам не станешь. А теперь — в шестнадцать — она и вовсе скоро уйдёт. Ей найдут мужа из сословия каштаров. А потом…

Пустые мысли вовсе не отвлекали — до странного мирно текли где-то глубоко в душе. Пакс уже добежал до воинского дома, но остановился на его пороге, поражённый в самое сердце одним коротеньким словом: армы. Об этом толковали внутри каштары. Пакса они и не заметили — невелика птица. А он мигом скользнул в сторону, давая дорогу трём вооружившимся мужикам. Прижался спиной к каменной стене воинского дома и сосредоточился. По счастью, распознавать армов он умел. Всеведущий в нём запоминал любую мелочь, стоило ту хоть разок увидать. Настоящего арма он однажды видал в обозе, что проезжал через их земли. Как всегда тихо дремавший всеведущий мгновенно проснулся. И выбросил на сеть внутреннего зрения первые строчки опознавательного текста: МБ-БПБМ, внешние параметры — высыпалась колонка цифр.

С этим Пакс уже разобрался. МБ — многофункциональный боевик. БПБМ — боевое подразделение биомутантов, как назвали порченных их древние создатели до конца света. Он и сам был таким же порченным. То есть созданным специально для каких-то особых нужд. Не сам он, конечно — с конца света прошло почти пятьсот лет. Его древний предок, от которого и пошёл род порченных, как их нынче называли люди. Только звался Пакс не БПБМ, а того более угрожающе: МСДАП-1131-СС-033. Вот таких-то порченных люди и прозвали всеведущими. Хотя, на самом деле, он был манипулятором сферы доступа абсолютного проникновения и стабилизатором системы. Что означали цифры, Пакс пока не знал, да и не особо торопился узнавать — не к чему. Никакой весомой пользы с того знания не было. А вот то, что тогда — при первой встрече с армом — последовало за перечислением его роста, веса и прочей дребедени, знать бы следовало. То, что всеведущий обзывал функциональными параметрами. Наверняка, эти колонки цифр с прочими странными знаками, означали что-то очень важное. Что-то тайное, касающееся воинского дара армов — непобедимых бойцов, спасших нормальных людей от упырей и людоедов после конца света. Но учиться этому тайному Паксу предстояло долго и трудно.

Сейчас же по сетке дара пробежало предупреждение, что пятеро объектов «арм» обнаружены на северном участке городской стены. В душе всё оборвалось и противно заскакало где-то в животе. Пакса затошнило от страха: он-то сейчас торчал у южной. И все остальные носились тут же. Ведь большой отряд имперцев готовился к штурму именно здесь, где находились ворота. И возглавляли его четверо армов — каштары, небось, уверены, что это и всё. А порченные всех обманули, и впятером зашли с другой стороны. Что им какая-то там стена в несколько метров — на один зуб. Армы перемахнут её, ровно птицы. Всеведущий, что добросовестно изобразил неровный прямоугольник города, подтвердил: да, перемахнули. А сейчас разделились на две группы и продвигаются по разным улицам. При них несколько простых воинов, которых, видать, армы самолично втянули на стены — без них те до сих пор бы колупались.

Это Пакс предположил, уже вовсю работая ногами. Он нёсся обратно, к дому Лэйры, предчувствуя, что главная беда сегодня стрясётся именно там. Почему? Да всё просто: у Лэйры есть старшая красавица-сестра, за которой и пришли в их городок. За ней, и за прочими невестами, которых армам удастся умыкнуть. В Империи та же беда, что и в их маленьком восточном цээрате: детей рождается мало, а девчонок и того меньше. На всех не хватает, вот имперцы и таскаются на восток за девушками. Гады!.. Гады — толкнулась в голову острая обжигающая мысль. Ладно, пусть Лэрис — до неё Паксу нет никакого дела. В конце концов, не в рабство загремит — имперцы такого сроду не допускали. Станет женой высокородного арма, а не какого-то там крестьянина или мелкого торгаша. Богатой влиятельной супругой владетеля имперского округа.

А вот Лэйра — коли полезет защищать сестру — погорит! Стоит армам учуять в ней щупа — или попросту гадину — они даже на костёр её не поволокут. Сразу прирежут и без всякой жалости к маленькой девчонке. Щупов армы боятся пуще… Да, только их одних и боятся. Надеются, что всех перебили после конца света. Но, кое-кто выжил, как праматерь покойной Нуфии, что передала свой дар обеим дочерям. Жаль, что вырастить их не успела — свалила эту ношу на Пакса. А он и сам не понимает, как правильно их учить быть щупами. Только и может, что следить за каждым шагом Лэйры, как пёс какой-то.

Вот и сейчас он тревожно следил за перемещением её светящейся точки по сетке внутреннего зрения. Лэрис, прихватив сестёр, тащила их к схоронке для женщин. Таких в городе несколько штук. Но, ожидая имперцев с юга, женщины с девчонками собирались как раз в двух северных. И три арма уже добрались до одной из них. Лэрис дунула к другой, но два объекта «Арм» уже выходили ей наперерез — и от дома-то далеко не убежали. Вот сейчас они увидали армов — резко развернулись и кинулись обратно под защиту родных стен. Армы не стали бросаться на них с ходу. Нет, они как-то подозрительно неспешно нагоняли добычу, видать, игрались с ней, падлюки. Пакс и сам уже достиг соседнего с каштаровым дома. Скоренько перемахнул через его ограду. Он не собирался лезть на рожон. Да и всевидящий не позволит — подлец это может, стреножив своего носителя. А вот как-нибудь исхитриться и выдернуть со двора Лэйру с Лэли можно попробовать.

Простыми людьми он давно наловчился командовать, и те подчинялись ему, как собственные пальцы. А вот с армами не всё так просто. Всевидящий его когда-то уже предупреждал: программа, заложенная в них, позволяет МСДАП-1131-СС-033 манипулировать объектами «арм» в достаточно широком диапазоне их командного кластера. Но, этот процесс для биомутантов является двухсторонним. Как ни странно, Пакс сразу понял, о чём речь. Это простые люди не ощущают над собой насилия, если не особо борзеть и не напирать на них грубо. А вот порченные такие штуки вполне даже чувствуют — с ними нужно действовать крайне осторожно. Особенно с тем, кто и в последнюю секунду до полного подчинения всевидящему способен прибить его, как муху.

Он залез между оградой и густым кустарником, что рос вдоль неё. Осторожно высунул макушку, надеясь, что армы его не засекут. Лэрис как раз втолкнула в ворота Лэйру. Чуть не сбросила на неё испуганную малышку Лэли, что тащила прежде сама. Захлопнула за ними ворота, крикнула:

— Беги!

А сама прижалась к створке спиной — в руках Лэрис сверкнули сабли. Она была очень отважной девушкой — подлинной каштарией. Отец многому научил свою старшую дочь ради таких вот минут, когда он не сможет её защитить. И вот она приготовилась защищать своих младших до последнего. А эта младшая… Ну, дура дурой! Лэйра пятилась спиной к крыльцу не в силах повернуться спиной к опасности. Лэли висела на ней мартышкой, закинув ножки за спину. Она вздрагивала на каждом шагу, но молчала, как рыба. Лэйра всё так же спиной вперёд полезла на крыльцо, шаря одной рукой по нагретым каменным ступеням. Хорошо ещё, дочери каштара Лэрина ходили только в коротких кертах выше колена. Их рукава и подолы не имели разрезов, чтоб не цепляться, за что попало. И штаны у них не липли к ногам так, что не побегать в них, не попрыгать. И башмаков они не носят — только сапожки. Удирать в такой одежде — самое милое дело. Лэйра и сейчас должна была бежать… Но Пакс буквально впитывал в себя это её чувство: сестра всё никак не отпускала подругу. Там, за оградой на неё наплывали громадные тела проклятых армов — нечеловечески могучих воинов.

Пакс и сам, было засмотрелся, но Лэйра не дала ему передышки. Она оторвала от себя Лэли, усадила сестрёнку за глухое ограждение крыльца и потребовала:

— Сиди тихо. Я только одним глазком. Я быстро.

Идиотка метнулась, было, к забору.

— Не выйдет, — спокойно покачал головой арм, что беззастенчиво разглядывал Лэрис.

Та выдвинула вперед левое плечо и согнутый на уровне груди локоть. Длинный кинжал лег поперек грудок — умничка успела выровнять дыхание. Сабля смотрела в землю, продолжая собой опущенную правую руку — противнику за девичьим телом она была как бы невидна. И тут Лерис трижды крутанулась вокруг себя! Сабля трижды просвистела по ногам, по поясу и по груди, этого здоровяка, но он… Он даже не отпрыгивал — перетекал на полшага назад, не шевельнув ни клочочком тела. Лэрис тотчас отпрянула на прежнее место в прежнюю стойку.

Пакс зауважал отважную каштарию, а всевидящий уже взял власть над старшей гадиной. Он так наподдал Лэйре, что та молнией метнулась к Лэли. Подхватила малявку и помчалась за дом.

— Неплохо, — поздравил Лэрис арм, задумчиво сощурившись.

А та вдруг сделала обманный выпад во второго арма. Тотчас ушла в перекат, полоснув саблей по его ногам. Пакс даже не заметил, что уже стоял в полный рост на ограде. Зато отлично разглядел, что спустя мгновение второй арм уже прижал коленом к земле Лэрис. Прихватил обе её тонкие руки, из которых тут же выпали сабли. Это был сложный приём, но не против армов. Лэрис было шестнадцать. Она была вёрткой, но слишком хрупкой девушкой с малым весом. А у этого воина нога чуть ли не толще её тела.

— Отец был прав: мне пора жениться, — небрежно бросил приятелю этот второй.

Он уже скрутил руки девчонки. А теперь без малейших усилий подхватил брыкающуюся добычу на руки.

— Соплячка, — ответил второй, оглядываясь. — Не разродится. Армом так уж точно. Задница слишком тощая.

— А мне не к спеху, — возразил наглый женишок, поведя плечами, будто у него там всё затекло под доспехом. — Подожду пару лет, — склонился к Лэрис и пообещал: — Мой сын будет хвастаться своей отважной матерью перед друзьями.

— Мой арм! — завопил вывалившийся откуда-то имперец. — Закончили! Двенадцать девок. Три бабы. Рожавшие, но совсем молоденькие. Пятнадцать получилось.

— Шестнадцать, — возразил второй гад. — Никого там зря без нас не побили?

— Неа. Тех сопляков, что были при бабах, мы скрутили. Так, пяток рыл начистили. Но, кровь не пускали, не дай бог.

— Правильно, — одобрил победитель Лэрис, унося её прочь. — Пусть нам девок нарожают.

— Кстати, — вспомнил второй. — Там, во дворе пара малявок.

— Зачем нам соплячки? — подивился его приятель, не сбавляя хода. — Договорились же не связываться.

— Похоже, это сестрички твоей невесты, — хмыкнул памятливый арм. — Три девки в семье. Отменная кровь. Не стоит упускать.

Ты даже не представляешь, что это за кровь — злобно подумал Пакс, огибая дом каштара. Он направил Лейру к старому лазу под стеной, который они прорыли в малолетстве. Лаз вёл на соседний двор. А оттуда можно было перебраться и на его подворье. Считай, в его-то доме их никто не достанет. Уж всевидящий-то заблаговременно позаботился об укрытии на такой случай.

— Всё будет в лучшем виде, мой арм! — принеслось со двора, — Эй, Китис! Давай сюда! Девки вон туда вправо поскакали! Тока не спугни малявок! Нежно надо брать…

Пакс не успел. Чуть-чуть, но Лэйре этого хватило. Та уже протолкнула в нору Лэли, но сама не рискнула последовать за малявкой. Побоялась, что подоспевший имперец ухватит её за ногу. Уже выбегая к ней из-за дома, Пакс услыхал какое-то противное масляное бормотание:

— Не бойся, красотка. Иди ко мне. Ух ты, какая важная цыпа!

Пакс отлично ощущал огненное облако, что росло в голове скукожившейся у лаза гадины — она заткнула его собой. Она ничуть не напугана — она страшно злится. А гадины злятся быстро. Так быстро, что порой не замечают, как убивают людей. А когда гадина очнётся, то переделать что-то уже поздно. Вот так они и попадают на костёр, ведь гоняться за ними будут — если узнают — всю их жизнь. И везде: по всем цээратам, по Империи, по всему миру. Выход есть: мысленная оплеуха всевидящего, чтоб она угомонилась. Но Пакс отчего-то не стал вмешиваться. Просто замер за спиной придурка, что не знал, на кого вздумал охотиться. А Лэйра вдруг закрыла глаза и шикнула на своё непослушное облако — то мигом сжалось в комочек. Облако и так-то было тяжёлым, а этот маленький, нестерпимо яркий шарик весил во сто крат больше. Над её головой уже нависло что-то громадное, тёмное и жадное. И желала вся эта чудовищная муть заполучить не кого-то, а их с Лэли. Всевидящий хотел, было помочь, но Лэйре не пришлось даже поднатужиться — шарик исчез, едва она столкнула его с места, думая о жадной темени.

Жуткий вопль заставил подругу распахнуть глаза. Свернувшийся гусеницей имперец хрипел, схватившись за голову, и раздирал пальцами виски. Лэли за оградой завизжала, как резанная, захлёбываясь плачем. В ушах гадины звенело, голова после мысленного удара кружилась. Пакс прыгнул к ней, отвесил пару пощечин — стеклянные глаза Лэйры снова ожили. Он с силой развернул одеревеневшую девчонку и пропихнул в лаз — ещё и ногой по заднице помог, чтоб шевелилась.

Едва успел перемахнуть ограду, как во дворе каштара загомонили и чем-то загремели. Пакс привычно надавил, где надо, в головке Лэли, и та мигом стихла. Он подхватил младшенькую гадючку и побежал вдоль забора к дальней стене. Там никаких нор не было, и он чуток запаниковал: как перебраться на свой двор, непонятно. Нет, самому-то легко. А вот перекинуть девчонок будет трудновато — не додумал он как-то свой план. И всевидящий — падлюка — не подсказал вовремя. А там, на оставленном дворе вовсю бегали и орали, разыскивая непонятного убийцу. Ещё чуть-чуть, и они полезут сюда — взрослым-то мужчинам двухметровый забор перемахнуть просто. Пакс обернулся — там, где они перебрались сюда, над оградой вылезла башка имперца, закрутилась туда-сюда. Он тотчас заорал себе за спину, что нашёл. Нашёл-нашёл — холодно поздравил его Пакс, окончательно смирившись, что бегать уже поздно. Он осторожно опустил на землю Лэли — Лэйра присела рядом с сестричкой, обняв ту, будто прощаясь.

А всевидящий уже готовился убивать всякого, кто осмелится приблизиться к нему ближе, чем на пару десятков шагов. Со своим облаком Пакс научился управляться давным-давно. Даже громадные тигры-переростки умирали от его ударов в считаные мгновенья, а люди… На них он ещё не упражнялся. Но никаких терзаний по поводу первого раза не было. МСДАП-1131-СС-033 без лишних колебаний отмечал количество целей. Генерировал и распределял энергию для множественных ударов в зависимости от размера и прочих характеристик каждой цели. Обнаруживший их имперец, что лез через ограду — это одно. А, скажем, арм, что разом взлетел над ней и приземлился, почти не согнув железных коленей — совсем другое. Он был ещё совсем молодым, но уже по-взрослому высоким и широким в плечах. Рядом с ним тотчас опустился на землю второй арм — тоже почти мальчишка. Они переглянулись и мягко, упруго заскользили к Паксу.

Пять. Четыре. Три — вёл отсчёт всевидящий. Да выбрасывал на сетку внутреннего взора какие-то ненужные сейчас цифры с буквами. Пакс и без них прекрасно чувствовал каждую секунду. Да и каждое острое шевеление жгучего мысленного огня, готового вырваться из головы и разорвать мозги врага. Но, он не успел. Не потому, что просчитался — на него внезапно выплеснулось целое море чужого холодного едкого огня. Наверно, именно таким древние сотворили конец света — мелькнула в голове прощальная мысль, когда весь мир вокруг потонул в этом море.

Глава 1

Всё, лафа кончилась

Дон преотлично изучил свою гадскую, но благородную натуру. И с полным правом человека учёного ожидал от себя чего-то большего. Как минимум, он должен был на всё наплевать и вернуться к прежней разгульной жизни студента-холостяка. Как максимум, наплевать на всё, развернуться на сто восемьдесят и вернуться из Москвы домой. И клал он на институт — академка «по семейным» практически в кармане. Но он, как последний папа Карло, выстругал самый деревянный подход к решению непростой, но житейской проблемы. Единственно верным был первый шаг: на всё наплевать. А дальше непонятный выверт: взять билет и двинуть на юг. Окунаться в море и в приключения, хотя назвать так ЭТО можно лишь с натяжкой обстоятельств на потребности. Всё ж заранее известно: доберётся до моря, станет заливаться бухлом и цепляться за случайный перепихон. Короче, он просто едет туда и доводит себя до состояния тупой усталости. Или заводит себя же в дебри новых проблем…

— Пятое купе, — вежливо оповестила шикарно прикинутую мадам натасканная на фатализм симпотная тётка в форме РЖД.

Дон подключился к внешнему миру и обнаружил, что сигарета дотлела. Он стрельнул бычком в щель между пироном и вагоном. Подкурил новую, разглядывая свалившуюся на голову попутчицу. Высока, стройна. Костюмчик, наверно, весит с двадцатилетнюю стипуху Дона. Где-то под сорок, но выглядит шикарно: мордашка вылизана и выглажена. Очень красива, хотя косметики на ней крохи. Да и красота не журнально-обложечная, а какая-то… Словом, нормальная, живая. В глазах кипит страстное желание зашипеть на проводницу. Это понятно: такие цацы, если и снисходят до поездов, то в вагон люкс. А обычная человеческая купешка предвещает дамочке совсем уж лишнюю в её жизни, неуместную смену обстановки. Потому и тянет её погавкать. Но безальтернативно среднестатистическая тётка одарила мученицу с шикарным чемоданом прямым и добрым взглядом. Сунула в карман электронный девайс и предложила:

— Заходи в вагон. А я подам.

Мадам глянула в щель между пироном и вагоном. Покосилась на проводницу. Ясно: высоты боится. А проводница никакая не тётка — моложе её на пятилетку. Где-то на столько же выглядит старше. Но — что самое паршивое для мадам — вполне довольна жизнью.

— Эта причёска тебе не идёт, — вдруг ни с того ни с сего вполне миролюбиво поделилась та впечатлением.

Отступила от кошмарной пропасти и достала сигарету.

— Чего посоветуешь? — моментально уцепилась за бесплатную консультацию проводница.

Выудила из кармана пачку со своими.

— Инга, — поднесла ей огонька мадам.

— Екатерина, — прикурила та, благодарно качнув головой и украдкой затягиваясь в кулаке.

— Скажешь, когда будет время. Я зайду к тебе. Порисуем, прикинем, что тебе пойдёт.

— Стилист? — уважительно поинтересовалась проводница.

— Ломовая лошадь, — невольно поморщилась мадам.

Ей с успехом удалось отделаться от маски, что прилипла к ней банным листом.

— Свой бизнес? — понятливо хмыкнула Екатерина. — Не позавидуешь.

— Значит, мозги у тебя есть, — поставила диагноз Инга. — Тиффон пьёшь? Коньяк, — пояснила она в ответ на дрогнувшую бровь собеседницы.

— Хороший? — не постеснялась уточнить та.

Дону тоже было интересно: видал-то его не один раз, а попробовать в голову не приходило — лучше каждый день кушать.

— Судя по цене, выше всех похвал. По факту, я коньяк терпеть не могу. Хрен там его разберёт.

— В подарок везёшь? — намекнула Екатерина, что не в претензии, если кое-кто погорячился с угощением.

— В подарок. Тебе.

Вышло это у Инги просто и душевно.

— У меня бабкина наливка с собой, — не чинясь, принялась отдариваться Екатерина. — Персиковая. Бабуля у меня на югах проживает.

— Вот это порадовала, — разулыбалась Инга, что и вовсе уж не лезло ни в какие рамки ни одного из её форматов. — Это я люблю. Но лишена, по причине лишенства бабуль. Сирота я, — вздохнула она и проводила взглядом окурок, поглощённый пропастью.

— Хреново, — посочувствовала Екатерина, отправляя следом свой. — Тебя перетащить, или…

— Ну, ты даешь, — вяло потрясла перед её носом гордостью Инга.

Закрыла глаза и широко шагнула, едва не навернувшись с каблуков. Когда открыла, рядом стоял преданный чемодан. Дона одарили сдержанной улыбкой и холодным «благодарю». Услужливость мужчин для неё сродни чистки зубов: крайне полезно для здоровья, но скука смертная. Итак, в его безжалостно кастрированном приключении нарисовалась первая героиня. И она в нём не героиня, а, скорей, сценарист-подпольщик. А герой геройствует в своей особой плоскости, робко калькулируя итоги всех возможных событий.

— Добрый день, — прошелестел из недр купе сдержанный юный голосок.

Когда, бросив сумку, Дон выходил покурить, этого ребёнка ещё не было. Вряд ли она влезла в окно — оперативно оценил он пигалицу лет четырнадцати-пятнадцати с оттиском интеллигентности на милой мордашке. Та собралась в клубок посреди правой верхней полки и настороженно оттуда моргала.

— Добрый, — приветливо согласилась Инга.

Видимо, твёрдо решила не терять случайно подобранный драгоценный настрой побыть приличным человеком.

— У меня верхняя, — оповестила Инга, оборачиваясь к торчащему в коридоре Дону. — Значит, одна из нижних твоя.

Не сдержавшись, он выдал тайну наличия внутри хорошего воспитания:

— Вам помочь?

— Благодарю, что уступил мне свою полку, — чуть насмешливо сверкнули глаза этой стервы.

— Я имел в виду, забросить чемодан, — ответил насмешкой Дон, поднимая свою бывшую нижнюю полку.

— Естественно, — блеснула изысканным цинизмом лощённая красивая женщина.

— Донат. Можно Дон, — оборзел он и протянул руку, покончив с похоронами чемодана.

— Первой руку подаёт дама, оболтус! Инга Александровна, — пожала она его лапу шелковистым наманикюренным совершенством.

Затем плюхнулась на скрипящую полку. Вопросительно уставилась вверх прямо в любопытствующие серые глазки.

— Маша, — послушно отрекомендовалась скромница и не выдержала: — Это у Вас «Лубутены»?

— Нет, это у меня «Маноло Бланик». Красная подошва меня пугает, — Инга устало шевелила пальцами ног над сброшенными туфлями. — А ты предпочитаешь «Лубутены»?

— Она тоже не любит красную подошву, — заметил Дон, не торопясь взлетать на верхотуру и зависнув в тесном купейном проходе. — Предпочитает более демократичные шнурованные бабуши.

Валяющиеся под столиком тенниски со стоптанными задниками и впрямь напоминали шлёпки.

— А слабо подарить ребёнку эти самые «Лубутены»? — предерзостно подкусил представителя буржуазии славный продолжатель традиций бандитствующего студенчества начала прошлого века.

Видать, позаимствованное у Катерины настроение продолжало свою разрушительную революционную деятельность. Инга призадумалась и поинтересовалась:

— У тебя какой размер?

— Тридцать семь, — машинально брякнула девчонка и тотчас заколыхалась в волнении: — А вам зачем?

— Не бойся. «Лубутены» я тебе не подарю. Не обзавелась. А вот босоножки от Джимми Чу пожалуй.

— А это круче «Лубутенов»? — придирчиво осведомился Дон, наслаждаясь видом вспыхнувшей девчоночьей рожицы.

— Захлопнись! Бабушка встанет, а ты тащи взад чемодан, — приказала Инга, поднимаясь.

Белые босоножки на бесконечных шпильках, увенчанные путанкой тонких ремешков, привели воспитанную девочку Машу в панику.

— На этом ходят? — проинспектировал шпильки Дон, прежде чем передать подарок счастливице, живьём уходящей в стену. — Она с них не навернётся? У вас как, ноги свои? Не протезы?

— Пошёл вон, — проворчала Инга.

И закрыла за охальником тяжёлую вредную дверь.

— Я… не могу!.. — сладострастно стонала за ней Маша.

Под такие стоны её пальчики обязательно должны ласкать тонкие завлекательные ремешки. Она что-то там булькала, пока Инга переодевалась, но та не отвечала. И закончила, признаться, в поразительно рекордные для светской дамы сроки.

— Заходи, лишенец, — пропыхтела Инга, сдвигая дверь. — А ты, если не в силах пережить подарок, передари его. Мне их всё равно не носить. Ноги, знаешь ли, подтяжками не омолаживаются.

— А зачем купили? — не поверила бдительная девочка Маша.

— Да, Бог с тобой. Стану я выбрасывать деньги на всякое… бестолковщину. Любовник подарил, — поведала опытная женщина, знающая цену своей красоте.

— А вы их мне. Он не обидится?

— А он больше не любовник, — хмыкнула Инга, собственноручно поднимая полку. — Он жених. И пока не станет мужем, мне всё можно. Дон, не церемонься. Бросай его быстрей — руки не железные.

Он хотел, было, но опустил чемодан аккуратно.

— Так все говорят, — рискнула улыбнуться Маша. — Нет, честно, Инга Александровна. Вам вправду не жаль отдать такое?

— Пожалуй…, - деланно прислушалась Инга к «голосу сердца» и хлопнула полкой. — Нет. Не жаль, — села, хлопнула рукой рядом с собой, приглашая Дона присоединиться и пояснила: — Жаль смотреть, как они умирают в гардеробе. А после выкидывать. Хотела подарить их Екатерине. Но, та почему-то ноги не носит. Предпочитает ласты. Дон, ты коньяк пьёшь? — залезла она в образовавшийся на столике объёмистый пакет.

— Тиффон?

— Я тебе не барная стойка. Не выкаблучивайся.

— Коньяк не люблю, — признался он. — Но, такую завихряистую штуку попробую. А водки нет?

— Издеваешься? — полюбопытствовала Инга, выставляя на столик вслед за коньяком Кристалловскую поллитру. — Маш! Давай, сползай.

— Я не пью! — испуганно пискнула та.

— А тебе и не наливают, — солидно окоротил малявку Дон. — Давайте помогу, — снял он увесистый пакет с колен дамы. — Всё доставать? Ничего не зажилите бедному студенту?

— Устриц, маслины и сыр оставь Кате к коньяку. Клубнику… А её давай. Скормим непьющим. На всё остальное можешь смело разевать пасть.

— Я голодный, — честно предупредил Дон, любовно полируя взглядом выуженное заливное из языка. — Смертельно, — поспешно добавил, доставая приличную банку чёрной икры. — Натуральная? — уточнил придирчиво.

— Лично осетра доила, — хмыкнула Инга, нарезая чёрный хлеб.

— А это что розовеет заманчиво? — оглядел Дон солидный контейнер.

— Сёмга. Стейки с чесночным соусом.

— Может, хватит? А то понравится. Потом хреново будет доживать жизнь на дошираке.

— Хреново доживать будет мне. С тобой, если ты с голодухи буянить начнёшь. Пока желудок не смажешь, водки не дам.

Столик трещал по швам. Дон бессовестно обжирался, мешая сёмгу с телятиной — под какой-то крутой байдой — и с нереально обалденными колбасками. Всякие там экзотические для провинциального студента копчёности даже не идентифицировал — бросал в рот под водочку и млел. Напротив Машка точила попеременно то колбаску, то клубнику. Вагон ласково покачивался. Беседа с Ингой оказалась занятной. Она не грузила, чего-то менторски втюхивая сопляку или горячо отстаивая. С этой дамой было интересно и ненапряжно пить, хотя пьянки с девчонками Дон категорически не одобрял — те не умели себя вести. Вечно всё скатывалось к какой-то пьяной лабуде с выяснением отношений или разнузданными выходками. А вот Инга пить умела, хотя не слишком стеснялась в количестве.

После… пятой или седьмой Дон протрепался, что катит на юг зализывать раны. ОНА неплохая девчонка. Но его конкурентной борьбы с отпрыском московского банкира не выдержала — сдалась отпрыску в надежде на выгодный брак. А Дон… А что Дон? Поваляется с месяцок на берегу моря. Покувыркается с девчонками в палатке. Понажирается до посинения, чтоб на полгода вперёд отшибло — пятый курс шуток не любит. Затем уедет в свой родной городок — столицы его не манят. А дома его все знают. Там тоже свои олигархи водятся. И менеджера с московским дипломом охотно пристроят к делу. Ну, а дальше он не загадывал — с какой стати?

Потом он раздухарился настолько, что вздумал залезть в душу Инги. Хотя слегка побаивался бабской новеллы о несложившемся. Но та оказалась просто молоток: небрежно поделилась миленькой байкой. Потрёпанная жизнью в бизнесе Джульетта — окрестила она себя — и собаку в нём съевший Ромео. Ей сорок пять, ему под шестьдесят. От неё разит ожесточённым разочарованием, от него… Псиной. Этот участник собачьих боёв за миллионные «куски хлеба» даже к приличному костюму не сменяет бульдожью морду на журнально-плакатный лоск. Пара — закачаешься. Пресловутая мужская составляющая характера Инги настаивала, что хозяйка точно знает: пора замуж, раз человек подходящий. А вот женская хлопала глазками и просила уточнить: ради чего? Мужская — с присущим ей апломбом — безапелляционно и бескомпромиссно верила, будто хозяйка пользуется ею всегда. Женская весьма тактично умалчивала о том, что мужская — на самом-то деле — вечно обретается в офисе прикованной на цепи. А во всё прочее её никогда не приглашали. Ибо незачем, коль уж Бог судил хозяйке носить на теле бюстгальтеры и пудру. Дона позабавил её внутридушевный срачник. Ему в новинку, что и над этой лабудой можно поржать, если рассказано так интересно.

О том, что за окном уже стемнело, узнали от Екатерины. Пассажиры угомонились, она переделала профессиональные обязанности и поинтересовалась судьбой коньяка. Изысканную закуску к нетронутому Тиффону сохранили до последней капли. И сам коньяк остался невостребованным. А вот наливка Кати со второй кристалловской поллитрой пошли в дело. Вроде и опрокидывали по чуть-чуть, и всё ещё не нажрались, а оно куда-то незаметно утекало. И закуски Катя притащила: незатейливой — кура, капустка, огурчики, сало — но зато в самую жилу. А главное, теперь не приходилось считать минуты до очередной станции — курить бегали в тамбур, на эту ходящую ходуном площадку между вагонами. Даже Машка туда таскалась, хотя к табаку ещё не пристрастилась. Дон и не подозревал, что с женщинами из группы «годящихся в матери» можно так классно посидеть. Намного интересней, чем с большинством испытанных в кутежах приятелей.

Оказалось, что они видят эту жизнь реально по-настоящему, не размазывая её по сериальной палитре. И умеют здорово смеяться над собственными косяками: остро, точно и без прикрас. При этом мало отличаются друг от друга, хотя и стоят на всяких-то там разных ступенях — лестница у них одна. Устав изгаляться над жизнью, Инга вцепилась в Катину оговорку насчёт её дилетантских потуг с гаданием. Потребовала проинспектировать её руки. Затем раскинуть карты — Дона и это не напрягало: комментарии были убойные. Настолько, что и он подключился. Его руки пообещали ему судьбу успешного в делах кобеля: и в работе, и в личной жизни. Карты тут же определились с семейными делами: жена, дети, прочный брак и всё в шоколаде. Инга опровергла его замечания о противоречивости посулов. Мол, с нормальными мозгами вполне можно всё устроить по собранному в кучу сценарию. А у него, дескать, мозги есть, чему она рада, хотя оно ей по жизни не пригодится. Но, если он передумает хоронить себя в родных дебрях, то она готова рассмотреть его кандидатуру — варианты имеются. Машка мстительно порадовалась, что всё это богатство не достанется той дуре, что сменяла такого клёвого парня на отпрыска.

Закончилось всё резко, непонятно и болезненно. Дона сбросило с полки, швырнуло вперёд на распластанную по стене купе Катю. Он приложился лбом о стену, влип рукой в женскую грудь… А потом его бросило ещё куда-то и долбануло по башке чем-то тяжёлым. Грохот стоял оглушительный. Мир завертелся и выключил сознание. Когда пришёл в себя, мир уже стоял на месте. Но лежал Дон на дверце купе. Иначе перед его глазами не торчала бы эта смешная ручка. Та всё норовила расплыться, и он понял, что сознание с ним ненадолго. Шея, как и остальное тело, не слушалась хозяина. Он попытался скосить глаза и схлопотал резкую боль в районе затылка, включая висок. Где-то на самой границе доступного зрения заметил тонкую ненормально белую в темноте руку. С кончиков пальцев тягуче отрывались жирные густые чёрные капли. Они беззвучно улетали в пространство.

Почти напротив глаз скрючилась в нелепой позе Инга… Её светлый спортивный костюм… Он был нежного персикового цвета… Теперь уже не понять, какого… Луна в покорёженном разбитом окне на потолке… Вместо красивого лица Инги какая-то… вдавленная внутрь маска… Обломанные зубы торчат наружу… Мерзкий оскал… С таким не живут — заискрила мысль в вязком мраке под черепушкой. Заискрила и мигом погасла — Дон тонул в этом мраке. Осознание, что это крушение поезда, чуть задело и тотчас вяло сдохло. И никакая жизнь никуда не проносилась перед глазами. Они просто устало закрылись на секундочку…

Пришёл в себя как-то смутно, не окончательно. На какой-то карусели. С детства терпеть не мог — его там всегда тошнило. Вот и сейчас: пока кружило, он несколько раз проблевался. Но тошнота держалась за него цепко. Потом он отключился, и снова включился с тем же результатом. Кажется, это проделалось с ним ещё несколько раз. Единственно конкретной законченной мыслью была одна: пусть хоть кто-нибудь снимет его с этой дряни. Неужели непонятно? Пока его не вернут на твёрдую землю, он так и будет им блевать. Но, его не снимали, и нутро исходило тошнотой. А где-то очень-очень далеко тихонько зудел деланно-спокойный женский голос: потерпи, потерпи, сынок, сейчас всё, ещё немного и станет легче.

Нет, он вспомнил крушение поезда почти сразу. А вот, как тут оказалась мама? Охренеть и опухнуть! Неужели прилетела самолётом? Она ж их боится до колик. А на поезде она бы так быстро сюда не добралась. Всё-таки почти пять дней до Москвы. И ещё до Крыма… Сколько они там проехали? Полсуток? Плюс-минус… Но, голос-то, вроде, мамин. Его плохо слыхать, но эти интонации — так умеет только она. У него классная мать. Восемь классов всего, а комп освоила в полпинка. И даже что-то там научилась ковырять в фотошопе. Недавно хвастала первым заказом и заработком. Для Москвы деньги смешные, а для неё о-го-го…

А потом Дон окончательно пришёл в себя. Понял это, когда карусель, наконец-то, с него слезла. И тошнота отвязалась. Сразу стало легче дышать. А ещё он начал ощущать тело, шевеля всем, чем получалось. Затем получилось повернуть набок голову — одновременно немного прорезалось зрение. Он явно в постели. Дон поднапрягся — глаза со скрипом поднажали. Размытые границы предметов начали истончаться и конкретизироваться. В окружающую обстановку он сразу не поверил: такой фольклорности в больницах быть не может. Там своеобразный дизайн, который ни с чем не перепутать. И куда, в таком случае, его законопатили? Он ещё немного побарахтался, пытаясь наладить контакт с действительностью, но быстро устал. Сам не заметил, как уснул. На этот раз действительно просто уснул: крепко и надолго. А проснувшись, обнаружил, что обстановка ему не примерещилась: торчала на месте, как миленькая, и пугала, как законченная сволочь. Зато рядом сидела красивая женщина «за сорок» и задумчиво смотрела на него. Заметив, что он проснулся, она улыбнулась и спросила:

— Как ты, сынок? Водички?

Выбитый из колеи этим «сынок» Дон просто кивнул. Даже не сразу понял, что заставило его немедля не расставить «точки над И». Лишь выцедив половину большой расписной керамической кружки, он наконец-то, догнал: её одежда. Даже такой профан в истории, как он, сумел определить: это либо из захолустья стран третьего мира, либо средние века. Средние века уже закончились. Крушение же поезда не могло начаться в средней полосе России, а закончиться на Тибете. Так далеко перевернувшему вагону не долететь. Женщина что-то тихо рассказывала. Постепенно до него дошло ещё одно нелепое обстоятельство: язык не русский, но он понимает эту речь. Не сказать, будто всё гладко, однако смысл сказанного налицо. Разбухающую в душе панику нужно было срочно давить. Всё равно как, лишь бы не давать воли. Иначе всё, пропал. Дон собрался с силами и вслушался в мерно журчащую речь.

— А девочки уже несколько дней, как пришли в себя. Теперь встали на ноги. Хотя слабенькие ещё. Всё в саду больше. В дом только спать идут. Я велела постелить им перины прямо под старым орехом. Вот они там и торчат целыми днями. Лэли тоже с ними. Она раньше вас всех поднялась. Всё-таки вы с Лэйрой её укрыли от… Сынок, а ты не хочешь подышать свежим ветерком? Может, и тебя вынести в сад?

Дон тупо кивнул. Он раз пять изготавливался начать объяснения с этой полоумной, но отчего-то так и не выступил. Что-то ему мешало. Верней, он чего-то опасался: не осознанно, а совершенно безотчётно. Словно не его подсознание пыталось предостеречь от поспешных поступков, а кто-то посторонний, что забрался в башку. И это не какие-то там неопознанные чувства — посторонний вторженец прямо-таки физически ощущался. Женщина поднялась. Отошла от кровати, кого-то там выкликая. Затем торопливо вышла, прикрыв за собой массивную деревянную дверь. Дон чуть расслабился. Закрыл глаза и попытался разобраться с паразитом в мозгах. Мысленно сосредоточился и вдруг охренел. С перепуга открыл глаза, пялясь в белёный потолок. Но, тотчас осадил себя: некогда слюни пускать. Нужно немедля разбираться с обстановкой, пока и сам не свихнулся, как эта его мамочка. И покуда не вернулась спугнутая очередным сюрпризом паника.

Он собрался и снова закрыл глаза: непонятная сетка на экране внутреннего зрения никуда не делась. Наоборот оживилась: где-то стягивала свои ячейки, превращая квадраты в ломанные фигуры, где-то раздувала. А кое-где по паутине сетки забегали разноцветные огоньки. Самый большой белый запылал в самом центре паутины. Этакий жучила среди мелькающих клопов. Рядом с ним присоседился крохотный подрагивающий серебристый живчик. Он явно собирался куда-нибудь рвануть, но, словно, ожидал команды на старт. Дон невольно подумал о женщине: где она там суетится? Серебряный живчик моментально сорвался с места и рванул в сторону распоряжающегося неподалёку голоса. Добрался до лилового клопа и замер. Ну, и где это — машинально осведомился Дон. На сетку тут же наложился большой прямоугольник с пристроенным к нему малым. Большой был разлинован толстыми зелёными линиями. Они поделили прямоугольник на несколько неровных ячеек. Будто какой-то план…

Голос женщины начал приближаться, и лиловый клоп пополз к белому жуку в центре паутины. Кстати, центр зелёного плана не был совмещён с ней. Жучила находился у одной из сторон большого прямоугольника, в середине не самой крупной ячейки. И тут Дон кое-что заподозрил. Он обвёл глазами небольшую уютную комнату с белёными стенами, завешенными яркими коврами. Чуток запрокинул голову на подушке — над ним колыхались лёгкие занавески распахнутого окна. Он закрыл глаза и углубился в план. Попытался представить, где на нём — если это план — может располагаться окно. И на зелёной линии рядом с белым жуком вздулась небольшая линза. Голос женщины приближался — лиловый клоп безостановочно полз к жучиле.

— То есть… ко мне? — спросил Дон у паутины.

По ней тут же забегали какие-то значки. По углам они вспыхивали и ненадолго замирали. А в центре ползли сплошной лентой, как на старинном телеграфе.

— Ты тут передо мной распинаешься, а я ни хрена не понимаю, — извинился он перед паутиной.

Та мгновенно бросила телеграфировать и замерла. Лиловый клоп подполз к жуку — женщина положила на лоб Дона прохладную влажную руку.

Выносили его шумно и суетливо. Прям, парадный выезд какого-нибудь раджи. Потом женщина его долго устраивала рядом с насторожённо молчащими девчонками. Наконец, она оставила их в покое, и Дон решил навести мосты. Для начала их рассмотрел. Две старшие явно ровесницы. Лет по восемь-девять. Волосы густые и чёрные, как у каких-нибудь азиаток. Хотя, они, скорей, похожи на героинь индийского кино. Одна очень красивая. Прямо нереально, как отфотошопенная модель. Вот только огромные чёрные глаза такие колючие, что бр-р-р. Девчонка что-то как-то слишком подозрительно пялилась на несчастного больного — даже враждебно. Вторая, впрочем, от неё не отставала — у этой только враждебность пробуксовывала. Скорей, она озадачена. Не так красива, но чертовски мила. Третья — вообще мелочь пузатая — здорово походила на красотку. Видать, родственница, а скорей всего, сестра. Но, Дон задержал на ней взгляд. На пухлом ещё младенческом личике тревожно и как-то испуганно посверкивали совсем не младенческие глаза. Она прямо поедом ела…

Только тут Дон соизволил заметить собственное тело. Верней, то, что он ощущал, как собственное тело. Потому что оно не могло им быть. Оно было чужим, и вообще это не смешно! Хотя его запоздалое прозрение ещё несмешней. Зацепился за неведомую систему слежения, которую засунули ему в голову, и позабыл протестировать всё остальное. Он ещё раз обшарил валяющееся на пухлых перинах мальчишеское тело и невольно выплеснул из себя:

— Ну, ни хрена себе!

— Что?! — подпрыгнула красотка.

— Ты кто такой? — требовательно подалась вперёд милашка, заелозив на попе.

— Дон, — машинально брякнул он и сам испугался, что сболтнул лишнего.

— Не может быть! — потрясённо прошептала, вытаращившись, милашка.

— И ты здесь, — выдавила из себя красотка.

Она закрыла лицо руками и что-то уж слишком тяжко вздохнула.

— И ты… Кроме кого? — растерялся Дон.

— Только не ори, — сухо предупредила милашка, постреливая чёрными глазками по сторонам. — Держи себя в руках. Я Екатерина. В этом теле. Проводница из вагона, в котором ты ехал. Ты помнишь, как мы…

— Погоди, — попросил Дон, поднимая тощую мальчишескую руку.

Раздражённо глянул на неё, и опустил:

— Давай ещё раз. Ты Катя. Проводница из нашего вагона, — лихорадочно раздумывал он, как бы её подцепить. — А как ты мне гадала? Ну, там, в…

— По руке и на картах, — оборвала она его. — Результат напомнить?

Она скоренько повторила всю ту лабуду, что по приколу обозвала прогнозом на будущее. Дон поверил. Сразу. А почему он не должен верить, если и сам впал в детство, натурально, физическим образом. Тут пришла в себя Инга. Подползла ближе и обняла его, как родного. Даже пару раз шмыгнула носом. Дон кое о чём догадался и спросил у малявки:

— Босоножки от Джимми Чу не жалко? Пропали же.

— Это не смешно! — картаво пропищала та и расплакалась.

— Прекрати её дразнить! — зло потребовала Катя, обнимая Машку. — Совсем башкой поехал? Это и вправду не смешно. Ты что, идиот? Не понимаешь, что произошло?

— Понимаю, — Дон мужественно собрал в комок ноющие от ужаса внутренности. — Но, не могу даже пореветь. Как-то стыдно… перед вами. Я ж у вас тут, как бы, один мужик.

— Один на всех, — пробормотала ему в грудь Инга.

Затем отпрянула и строго спросила:

— Ты разговаривал с матерью?.. С той женщиной, с Татоной, которая была матерью тебе и Паксае, — указала она на Катю.

— Нет, — припомнил свою «чужую» осторожность Дон. — А что?

— А то, что здесь, естественно, иной язык. Он где-то там, в головах этих детей остался. Как видно, записан в мозгу. Я в этом не разбираюсь, не психиатр. Ты же понимаешь Татону? Вот и мы понимаем. Но, с разговорной речью пока плохо клеится. Так что будем как бы заново учиться говорить на незнакомом языке. Мы уже попались на русском. И я кое-что наболтала в беспамятстве, и Машка с перепуга. Одна Катерина у нас кремень: ни слова не сболтнула. Местные, конечно, удивились такому ненаучному факту: на своём новом мы не говорим, а на своём «чужом» чешем. И друг друга понимаем. Но, с точки зрения науки они тут не могут объяснить, чем это шарахнуло их детей. То есть, всех нас. Нам ничего не рассказывают — берегут истрёпанные детские нервы. А между собой шушукаются о каком-то взрыве света, что нас, якобы, накрыл. Несколько раз помянули недобрым словом каких-то древних, от которых остались всякие пакости. Что за пакости, непонятно. Да, и не до этого. Нам сейчас главное не сдвинуться от всего этого. И не распсиховаться. Знаешь, оболтус, у меня гора с плеч, — покосилась Инга на всхлипывающую Машку. — Мы её пока с трудом держим. А если бы и ты заистерил…

— Я истерю, — признал Дон. — Только я пока в шоке, а потому звук не включил. Да ещё тут одно обстоятельство нарисовалось. Прикольное до жути. Оно меня и отвлекло от психоза.

— У тебя с головой нелады? — осторожно осведомилась Катя, переглянувшись с напрягшейся Ингой.

— Да…, как сказать? — с подозрением оглядел он обеих. — Вы что-то знаете! — припёр он к стенке этих заговорщиц.

Чёртовы куклы помялись, покобенились, а потом всё-таки рассказали. Всё, что обнаружили, покуда он валялся в беспамятстве. Верней, обнаружила Инга и поделилась с подругой по несчастью. Когда она более-менее пришла в себя, так сдрейфила, что тут же попыталась сбежать. Сбегалось туго: она просто дотянулась до края широченной кровати и сверзилась на пол. Дверь в комнату была открыта, и результаты побега услыхали. Ворвались целой компанией, заохали — кто-то даже всплакнул — и водрузили дитя обратно на постель. Маленькое приключение встряхнуло Инге мозги и заставило мобилизоваться. Целый день она просто слушала и смотрела. Анализировала всё, что подавалось анализу. Как ни странно, многое поняла, не слишком упирая на вопросы веры в происходящее — не до того было.

Первую же немую просьбу вынести её на свежий воздух выполнили безропотно. Здоровенный бородатый брюнет с массой предосторожностей поднял дитя на руки. Понёс из дома на улицу. На улице оказался широкий двор в тенистых деревьях и куча признаков неопознаваемой местности. Тут в ней, было, снова завозилась придушенная истерика. Но в силу войти не успела — не дали. Прямо в её голове — помимо собственного участия — что-то успокоительно заворчало. Натурально, какой-то старый дед. Не словами заворчал, а… Просто она со всей определённостью ощутила его неудовольствие. Какую-то напористую попытку её успокоить и заткнуть. Он даже продемонстрировал некую ассоциативную цепочку: она спокойна — вокруг всё прекрасно, она истерит — во всю башку горит огонь. Потом огонь как бы уменьшился и как бы оказался под ногами кого-то. Постепенно резкость изображения улучшилась, и оказалось, что на огне поджаривается она сама собственной персоной.

Естественно, Инга испугалась, поднапряглась и вышвырнула эту пакость из башки. Видать, бородач испугался этой дерготни и неумело затряс её в руках, будто младенца. Будто она уже орёт во всю глотку. Пришлось замереть, прислушиваясь к собственной голове: упорный партизан снова туда залез. И вновь протянул перед ней ту же ассоциативную цепочку. Можно думать, что угодно, но зря такими угрозами не разбрасываются. Для уверенности Инга мысленно пожелала увидать всё снова: от начала до конца. Собралась, сконцентрировалась и убедилась: если она не возьмёт себя в руки, то непременно сделает что-то такое, за что попадёт на костёр. А гореть на костре — не самый полезный опыт на свете. Пришлось прислушаться к совету.

Оно продолжало сидеть в голове и легонько там шуровать. Не больно, но дико неприятно. На неё — верней, в неё — хлынул поток каких-то чужих чувств. Она поначалу принялась хвататься за них, как за прыснувших из-под руки солнечных зайчиков. Нахватала полные горсти, но эта штука в голове отняла добычу — как корова языком слизнула. Заново осторожно потянула Ингу разобраться с каждым чувством в отдельности. И дала понять, что эти чувства не какие-то там бесхозные. Они шли от бородача, от Татоны, от прочих, кто крутился рядом. Словом, когда её уложили, наконец, на эти перины, она вовсю знакомилась с новым умением шарить в чужих головах. Именно так: Инга обнаружила, что сосредоточившись и настроившись на определённого человека, может совершенно чётко идентифицировать обуреваемые им чувства. Ворчун в голове её похвалил. Ещё Инга поняла, что должна заниматься таким важным делом постоянно — он так и дал прочувствовать: важным! А ещё нужно тщательно шифроваться: скрывать свою реакцию на чужие «подслушанные» чувства. Естественно, дабы не загреметь на упомянутый костёр. Затем он-она-оно пропало. Словно и не партизанило в её голове.

Никаких систем слежения — как у Дона — Инга в себе не обнаружила. Выслушав отчёт о его находке в голове, закрыла глаза и долго пыжилась, пытаясь отыскать в себе нечто упущенное. Сетку так и не увидала, испытав облегчение. Ей и без всяких там эхолотов было обо что заморачиваться. Потому, что глючилось не только в её башке — на неё свалилась и проблема с глюками Машки. В этом новом… месте они являли собой родных сестёр — отсюда идентичность мордах. И непонятными ведьмами — потенциальными пользователями костров — оказались обе. Если Инга — тренированная ударами судьбы — смогла выстоять перед очередным сюрпризом, то Машка спеклась моментально. Не желая принимать эту дерьмовую реальность, девчонка упиралась и хандрила. Хотела к маме и отбрыкивалась от иных, более насущных желаний. Благо, хоть приказы старших исполняла безукоризненно, а то бы давно спалилась сама и спалила Ингу.

Они протрещали почти до вечера. Их никто не трогал, если не брать в расчёт периодические набеги служанок с одеялами, лекарствами и перекусами. Мать Пакса-Дона и Паксаи-Катерины тоже подходила несколько раз. Гладила детей по головам, выспрашивала, как они себя чувствуют. Вымученно улыбалась, старательно стирая с лица тревогу. Катя с Ингой столь же старательно демонстрировали оптимизм и прибывающее с каждым часом здоровье. Дон моментально подключился к этой игре, дабы им всем не прописали каких-нибудь дополнительных лечебных процедур. Вот чего им сейчас точно не хватало, так это консилиумов с привлечением чужих дядек. Но, последний — уже под вечер — визит матери напряг всех. Татона была непривычно собрана и сумрачно деловита.

Дона уже просветили, кто тут есть кто. Их с Катей отец был богатым уважаемым торговцем и столпом местного общества. Инга с Катей числились молочными сёстрами, что здесь котировалось так же высоко, как кровное родство. Но, у Инги с Машкой… То есть, у каштарий Лэйры и Лэли отец и старший брат являлись каштарами — представителями местной воинской элиты, имеющей большой вес в обществе. Их мать — знаменитая лекарка — умерла при родах Лэли. В последний набег армов — каких-то крутых вояк из какой-то Империи — была схвачена и увезена туда старшая сестра Лэйры. Отец с братом, как и прочие воины, не смогли этому помешать. Неведомые армы считались непобедимыми бойцами, наделёнными какой-то сверхъестественной силой. О магии тут никто и не заикался, значит, речь шла про особые, но вполне естественные навыки, а не метание молний с двух рук. Однако навыки, которым тут ничего не могли противопоставить. Прозвучало даже определение: порченные, что вообще, не понять, как характеризовало армов.

Татона, не особо выбирая выражения, сообщила, что сегодня ночью у Лэйры с Лэли не станет отца. Мол, к сожалению, он так и не пожелал никого слышать: ни её, ни других каштаров. Что-то в нём такое произошло, что даже самые близкие не смогли ничего поделать с его душевной мукой. Каштар и после смерти жены уже не жил — пробивался. Даже крошка Лэли не смогла растормошить его тоски. А тут такой удар: у него забрали дочь, а он не смог её защитить. Резонов для него не существовало. Да, он помнил, что от простых воинов империи каштары всегда отбивались. Да, в этот раз на них навалились аж девять армов, а это, считай что, целое войско. Да, против тех сволочных порченных никто не устоит. Да, никто в селении не погиб — совесть-то поди и у армов есть. Каштару чуть ли не орали в лицо все эти правильные слова. А что толку-то урезонивать мертвеца — сдержанно вздохнула Татона. Она понимала, что отца у Лэйры с Лэли нет давным-давно, потому и опустила руки первой. Короче, этой ночью девчонки станут круглыми сиротами. Старший брат, понятно, отца заменит, но куда ему — вчерашнему мальчишке.

Упомянутый брат явился за ними уже в потёмках. Даже речи не шло о том, что детям на подобных мероприятиях не место. Каштарии — не дети, а дочери великого воина со всеми вытекающими. Присутствие Паксаи тоже строго обязательно: молочная сестра, никуда не деться. А вот Пакс может остаться дома — Дон категорически воспротивился такому великодушному предложению. Что бы там эти местные не учудили, он своих девок одних не отпустит. Плевать он хотел на местные семейные связи — теперь они вчетвером одна семья, а остальные индивиды с боку припёку.

— Может, его какими травками попоить? — глухо спросил Лэкос, теребя в руках перчатки.

Татона, стоя рядом с повозкой, куда усадили болезных детишек, только головой покачала, дескать, не мели ерунду. Высокий широкоплечий парень в чешуйчатой броне стоял перед невысокой хрупкой женщиной и тосковал безо всякого стеснения. Старший брат только-только собрался привести в дом жену. Ему уже девятнадцать. Год назад он прошёл посвящение и стал полноправным каштаром. Пока бы Лэйра с Лэли подросли, у него бы и свой ребёнок появился. А если бы повезло, так и два. Теперь же ОНА непременно засомневается — понял Дон. Не всякая девушка пойдет за парня, у которого на руках две малолетних соплюшки. Даже если до сих пор у них всё было пучком, теперь девица может заартачиться. Жалко парня — шевельнулись в ответ и собственные недавние пережитки большой, липовой любви. Сразу видать, что не слабак и не гнилой. Дону было, о чём с ним поговорить. Но мозги уже в порядке. Теперь он снова сопляк, делиться с которым чем-то задушевным такому воину и в голову не придёт.

— Плохо без твоей матери, — пожаловался Лэкос, погладив по головке припухшую Машку. — Сейчас лишь она его и спасла бы. Лэйра, — вдруг напрягся он. — Ты ведь всё видела. Как попалась Лэрис?

Инга офонарела! Но прежняя жизненная выучка дала о себе знать. Она мигом притушила растерянность в глазах, изобразив нечто напряжённо-жалостливое.

— Ну. Ты только их битву видела, или?..

— Лэкос, оставь её! — потребовала Татона, махнув рукой, чтоб повозка трогалась.

Пошла рядом с ней, на ходу увещевая парня:

— Нашёл, у кого спрашивать. Они язык собственный почти забыли. И не приставай к сестре, не тревожь. Она только-только пришла в себя окончательно.

Женщина ещё что-то там втирала растерянному парню, но Дону это уже было неинтересно. Несмотря на поздний вечер и темень, в этом городке всё стояло на ушах. Сновал народ, пылала целая прорва факелов. Интересно, что же такое замутил этот генерал, что всем не спится? А городок необычный. Характерный такой городок. Если сюда совершают набеги из этой самой Империи, значит, он где-то приблизительно пограничный. Да и с виду на то похоже: тут не дома, а мини крепости. Никаких дизайнов с архитектурой: доты с узкими окнами, а вокруг каменные стены вместо плетней с заборами. Улицы широкие и отлично вымощенные. Полно военных, или что-то около того. Может, это какой-то местный гарнизон? Тогда понятно, с чего всех поставил на рога ритуальный уход военачальника.

Ехать будут долго — пригрозила Татона. И Дона заусило поковыряться в собственном… Таланте или напасти — об этом он пока не думал. Желать показывать себе всякие планы уже умел, вот и разбирался: где тут что? На экран внутреннего зрения ему выбрасывало планы всего, на что падал требовательный взгляд. Тянущиеся вдоль улицы дома — пожалуйста, во всех подробностях их внутреннее устройство. Площадь перед воротами — извольте чертёж города-крепости. Выбрались за высокую городскую стену и потащились по широкой укатанной дороге. Сразу топографический план местности.

Бредущих в траурном темпе коней никто не понукал, хотя иногда их обгоняли пешеходы. Люди молча и целеустремлённо сворачивали с этого шоссе и по тропе принимались штурмовать высокий холм. Зарос он — не продраться, но эту тропу явно периодически чистили. Местные кони — охренительные першероны — карабкались вверх, будто горные бараны. К примеру, их тягач без напряга закатывал на холм повозку с четырьмя сопляками и водителем. А вот Татона так и не села в неё — шла рядом погружённая в какие-то невесёлые мысли. Дона заранее воротило от будущего траурного мероприятия, но присутствие девчонок держало в форме. Машка дрыхла без задних ног. А вот Инга с Катей напряжённо припухли. Боялись, что их заставят участвовать в чём-то кровавом, раз речь шла о безвременной утрате, что свершится принародно в онлайн-режиме. Вряд ли уважаемого воеводу повесят — не слишком почётная смерть. А у вояк с такими саблями, как у этих, ритуалы ухода из жизни должны обставлять с помпой.

Отец Лэйры с Лэли — высокий, могучий, в офигенно начищенной чешуе — ожидал гостей на самой вершине. Прям, витязь в тигровой шкуре перед самым выходом на пенсию. Кому-то он просто кивал, с кем-то перекидывался парой слов. Судя по довольной физиономии, мужик нисколько не заморачивался предстоящим. И даже наоборот: ему явно становилось легче с каждой новой порцией прибывающих. Можно сказать, совсем слегка радостно. Он так заметно чего-то ждал, что на ум приходила лишь одна мысль: встречи с женой. Где-то на небесах, как учат практически все известные Дону религии. Остаётся пожелать, чтоб мужик и вправду нашёл её там. Дону все эти дела с богом были непонятны и совершенно неинтересны. А вот судьба души совершенно незнакомого человека внезапно растравила собственную. Может, оттого и смерть каштара внезапно приобрела какой-то личный смысл. Сразу наружу полезли всякие дурацкие вопросы: а он бы так смог? А он бы сумел затосковать по женщине до полного маразма? Как иначе назвать сугубо эгоистичный поступок мужика с двумя малолетками? Да ещё и девчонками. Вряд ли их папаша круглый идиот — вон сколько людей его провожают реально в последний путь.

Проводить старого друга и собрата по воинскому сословию приехал сам каштартан — тихонько сообщила им Татона. Спрашивать было как-то неуместно, но Дон итак сообразил, что какой-то правитель. А царь или всего лишь граф — не одна ли байда? Собравшиеся вокруг отбывающего воины что-то долго с ним перетирали, собравшись тесным кружком. Прощались, наверно. Затем каштартан взял в руки саблю смертника и направил её в грудь хозяина. Крестьян, горожан и прочих туда, к самому эпицентру событий не допустили. Вообще непонятно, чего они припёрлись? А особо выморозило, что сюда притащили их с девчонками. Ведь уходящий папаша даже не соизволил подойти к ним и попрощаться по-человечески. Все слова прощания достались друзьям и соратникам в железе.

Кончилось всё тем, что вернувшиеся с холма горожане собрались на краю городка и разложили огромные костры. Пили вино и пели, наверно, самые грустные свои песни. А неподалеку, у кромки леса раздавались глухие грозные песни воинов. Под утро они подняли тело каштара на погребальный костер. Тогда и горожан позвали попрощаться с их родичем и защитником. Инга смотрела на огромный костер, которым почтили её постороннего отца, какими-то странными глазами. Не знай Дон, что эта женщина попала сюда вместе с ним — из одного скатившегося с рельсов поезда — решил бы, что та и вправду что-то чувствует к этому ушедшему человеку. А, может, и так — кто их разберёт, этих баб? Сам же он со всей определённостью чувствовал одно: больше нет студента и двух взрослых тёток, годящихся ему в матери. Остались один мужик и три девчонки, которых он будет теперь защищать, пока не надорвётся. И никуда не денется: эпоха деревянных решений канула в небытие. Всё, лафа кончилась.

Глава 2

Между назревшим побегом и созревшим может пройти прорва лет

— Паксая, не будь мямлей, — ехидно посоветовала Лэйра, покончив с узлом платка.

Она замотала его на манер арафатки.

— А ты не будь дурой! — огрызнулась та, досадливо скуксивши моську. — Бабе уже под шестьдесят, а она всё не наигралась.

— Мне всего пятьдесят пять, — возразила Лэйра. — А сейчас и вовсе восемнадцать. С хвостиком.

Дон тоже покончил с арафаткой, тщательно запрятав концы узла. Глянул на подругу и хмыкнул:

— Крыса помойная!

Сколько не гоняй, а бабы обязательно замешкаются и упустят минимум пару секунд. А он абсолютно честно не включал защиту, пока не дошёл до последней буквы в слове «помойная». Так что удар опомнившейся гадины бесполезно ткнулся в преграду, расходясь волнами по сетке. Она это почувствовала и слегка разозлилась. Не на него — на себя недотёпу. Дон просканировал её голову, не дожидаясь конца затухания: досада, раздражение, максимальная концентрация. Он подчёркнуто укоризненно покачал головой, ещё и поцыкав со значением:

— Лэйра, ты не крыса. Ты курица. У тебя в глазу уже торчит арбалетный болт. Или нож в сердце. Так что, не напрягайся: ты уже почти сдохла.

— Не обязательно, — подавив проклюнувшийся вызов, сдержанно возразила та. — Могли стрелять и не в глаз. Даже если бы ранили, я успела бы выключить нескольких нападающих.

— Это мы уже проходили, — проворчала Паксая, повязывая на голову свой платок. — Помнишь свой последний результат? Реакция на боль сожрала целых пять секунд. За это время из тебя бы ёжика сделали. И это Дон тебя просто пнул.

— В голень, — напомнила Лэйра, регулируя вспыхнувшее раздражение. — Самое болючее место.

— Братик, а стрела в бок больней пинка в голень? — невинным голоском поинтересовалась Паксая, заматывая лицо.

— Стерва, — холодно выругалась Лэйра.

Дон проверил уровень её возбуждения: ноль-два-семь. Неплохо держит себя, но не безупречно. Когда она сосредоточена, то второй уровень пробоя всегда нулевой. Да и на третьем такой постыдной семёрки не нарисуется. Стабильно удовлетворительный уровень самообладания гадины: ноль-ноль-пять и ни дюймом выше.

— Дон, что там? — поинтересовалась Лэйра, уловив, как он прощупывает её фон.

— А что там может быть хорошего? — сухо осведомился он в ответ. — Ты тупишь, бизнесменша.

Паксая мигом шагнула к брату и залепила ему подзатыльник. Не за вполне законный наезд на расслабившуюся подругу, а за собственный расслабон. Попав сюда десять лет назад и чуток поосмотревшись, они приняли для себя два железных правила. Во-первых, говорить только на местном, ни при какой нужде не употребляя родные словечки. По сравнению с русским их новый язык, как горбушка хлеба рядом с тортом: сухая и пресная. Не всегда в нём находились подходящие понятия для выражения некоторых чувств или оценок. Бывают же в русском такие, что заменяют целую тираду. Но, даже это не оправдывало их употребление — штраф подзатыльником. Время, когда их непонятное бормотание списывали на потрясение от падения на них огненного шара, давно прошло. Во-вторых, даже наедине они должны обращаться друг к другу новыми именами, дабы скорей привыкнуть — штраф пенделем под зад. Как ни странно, новые имена девчонок прижились быстро. А вот Дона и он сам, и они продолжали упорно называть земным именем. Это никого вокруг не напрягало — прозвища здесь были в чести. Даже такие непонятные, как его родное имя. Зато любые другие незнакомые слова новых соотечественников настораживали. А настораживать их было смертельно опасно.

Ведь Дон, Лэйра и Лэли были порченными. Причём, не из той благословенной группы, представителей которой почитали и превозносили. Таких числилось аж целых пять. Естественно, те самые армы — костяк дворянской элиты могущественной Империи, граничащей с их цээратом Хашаш на западе. Воины, обладающие магией перевоплощения в воинов великих и непобедимых. Пообтеревшись в местном обществе, невезучие переселенцы с Земли тщательно разобрались со всеми слухами о древних людях, сотворивших на этой планете армагеддон средней степени тяжести. Картина впечатляющая, но отнюдь не поражающая воображение, как нечто немыслимое. Всё вполне реально и логично. Высокоразвитая цивилизация высоко развилась лишь в научно-техническом направлении. В направлении межнационального мирного сосуществования она облажалась по всем статьям. Выделывалась-выделывалась и допрыгалась. Смела саму себя с лица земли, как последняя дура.

На сохранившихся с доапокалиптических времён картах было видно, что на этой планете когда-то было три материка. Условно говоря: северный, южный и потусторонний. Между северным и южным пролив не превышал ширины где-то Средиземного моря. То есть, соседи, что никак не могли ужиться в такой нестерпимой близости друг от друга. Потусторонний — на обратной стороне планеты — был в конфронтации к обоим. И в силу тактической удалённости мог попугивать недругов чисто техническими способами: ракеты, спутники и всё такое прочее. Северяне с южанами отвечали ему взаимностью, активно вооружаясь в том направлении адекватными средствами. Но, между собой они предпочитали разбираться по-соседски. Ракеты на таком расстоянии не оставляли шансов выявить победителя: сдохли бы все одинаково. Вот, на каком-то этапе гонки вооружений, эти умники и решили приналечь на иной сорт оружия: биологический с химическим уклоном. Им, отчего-то, казалось, что уж тут-то победитель обязательно победит, а не сверзится в ту же могилу, что и побеждённый.

Конец света подкрался незаметно. По сохранившимся — редким и недостоверным — источникам виноваты во всём заокеанские сволочи. Именно они начали безобразить первыми. И северяне с южанами ненадолго объединились, раскокав к едрене фене потусторонний материк. Так ли это — пока неизвестно. Новая цивилизация ещё не доросла до океанских лайнеров, способных добраться до обратной стороны планеты. Да и желанием, откровенно говоря, никто не горит. Там — по официальной версии — теперь что-то вроде тёмного Сауронова царства, где сплошное гадство с непотребствами. Удобно. Так проще не помнить, что твои собственные предки тоже не погнушались гадством. Содеянное собственными руками непотребство не насторожило их. Ничему не научило, кроме одного: мы можем победить любого, потому, что крутые.

А поскольку крутыми были обе стороны, то грянувшая вслед за первой вторая мировая война отомстила этому полушарию за гибель того. Мало, что последствия ядерной или какой-то другой бомбёжки притащили по воздуху через океан всякую дрянь. Собственная активированная биологическая пакость усугубила победоносное падение в пропасть. Люди мёрли, как мухи. Третья мировая война достала упорно выскребающихся из неё людей по следам второй. Брошенные на произвол судьбы многочисленные атомные энергетические объекты начали взрываться один за другим. Ядерную войну бывшим хозяевам учинили собственные детища индустрии. Это вбило последний гвоздь в крышку гроба заносчивой цивилизации. Одичавшие люди — из тех, кто остался человеком — копали убежища в самых удалённых от её центров уголках. А тем временем покинутые города зарастали нахально лезущей из всех щелей растительностью. Через двести лет о них напоминали лишь немногие всё ещё борющиеся за жизнь многоэтажки. А сейчас — спустя почти пятьсот лет — и они сдались окончательно. Вот, что в общих чертах — и с огромными предосторожностями — выяснили переселенцы.

Собственно, так называемые «порченные» были всего лишь генно-модифицированными людьми, которых южане и выводили для особой войны. Такой, после которой не остаётся радиации и прочих прелестей. Никакой магии — сплошное издевательство над собственным народом. Армы имели в теле кучу всякой пакости, которая срабатывала в момент опасности и активизировала их на мордобой. Все физические параметры подобных особей мужского пола удваивались, утраивались и приводили их к личной победе в единоборстве. И таких у южан был пусть и ограниченный, но внушительный контингент. Но, это так, семечки — главная подлость заключалась в том, что встроенная в них «пакость» передавалась по наследству. И в каждой семье армов теперь рождались такие Гераклы.

Нет, армы не были какими-то там злодеями с пулемётными гашетками в мозгах. Мало того, в процессе обвального протекания конца света именно они сумели собрать вокруг себя последних выживших южан. Здоровых выживших, потому что обе проигрывавшие стороны не ограничились биологической войной — они пустили в дело и химическую. Армы обустраивали жизнь спасённых людей. Они защищали их, изничтожая свихнувшихся мутантов, исповедовавших каннибализм. А таких на материке оказалось значительное большинство. Да что там: мужики жизнь положили, дабы сохранить ростки своего народа для будущей жизни — те из них, кто остались в живых. А затем они слепили Империю, на страже интересов которой воины-мутанты стоят до сих пор. И, кстати, их правлением там весьма довольны. Армы вывели для своего народа один незамысловатый железобетонный базовый закон: тот, кто добывает для Империи хлеб насущный, является главным её достоянием. А таким не разбрасываются. У них за убийство крестьянина или ремесленника императорский суд карает более жестоко, чем за какого-нибудь чиновника, торговца и даже воина. Просто холопский рай на земле. Ведь после конца света необъятные земли Империи заселялись с трудом. И по сию пору на её карте остаётся масса тёмных пятен, где не ступала нога человека, поскольку дураков нет.

Баловство с химией и биологией со временем привело к вулканическому прибавлению в размерах выживших представителей животного мира планеты: и млекопитающих, и гадов с насекомыми. Что говорить, если даже вокруг городков с обжитыми предместьями бродило немало зверья, полагающего, что люди — слабые конкуренты на жизненном пространстве. В том числе и одичавшая с конца света домашняя скотина. К примеру, козы размером с быка, или быки, догнавшие в холке вымерших слонов. Потому-то народ старался селиться ближе к обжитым местам, понемножку отвоёвывая у разросшихся лесов землю. Все крестьянские хозяйства лепились к трактам, охраняемым и от зверья, и от бандитов — те тоже дураками не были, предпочитая не углубляться в заросли.

По сути, нынешние воины скорей обычные охотники только в доспехах. А на кой им красться по лесу, соблюдая тишину? Им добычу выискивать не приходится — чаще от неё отбиваются. Такая вот неправильная война. И не только в Империи, а и по всему южному материку. На северном, говорят, такая же беда. Правда, Дон не заметил, чтобы охота была воякам в тягость. Те перед каждой ходкой в дикие леса так горюют, что рожи от счастья лопаются: и у своих, и у имперских. И это счастье нового мира, что им есть, чем бороться с зудом в кулаках. О будущем, в котором люди снова победят природу, расплодившись, как клопы, не хочется и думать. Если армы к тому времени не выродятся, как вид, они втрое быстрей доберутся до нового конца света.

Что же до набегов на соседние восточные королевства-цээраты, так дело не в их стяжательстве. Или в желании расширить пределы Империи — у той земли раз в пятьдесят больше, чем землевладельцев. Тут иное: ещё одно паршивое наследие химико-биологических баталий. Современные люди испытывают трудности с деторождением. Семьи, как у Татоны, где выживает пара ребятишек, слывут весьма благополучными. В семье так называемого отца Лэйры родилось четверо детей — целое событие! Правда, он дважды женился, но это неважно: его кровь считается счастливой. Вот на девушек подобной крови и охотятся армы в соседних цээратах. Мужикам просто хочется иметь своих детишек — желательно, побольше. Жестокий подход, но цель вполне можно понять. Чисто по человечески. Старшая сестра Лэйры — которую Инга не застала — увезена в Империю. Не бесправной истязаемой рабыней — рабство в этом мире существует лишь у немытых степняков. Девчонка стала женой арма, что не поленился сходить за ней в такую даль. Да и пресловутые набеги мутанты стараются проворачивать как можно меньшей кровью — это они умеют. Нет тут никакой повальной резни — и без неё демографическая задница.

Помимо армов в когорту правильных порченных входили великие лекари, с мозгами, заточенными на клятву Гиппократа. В их случае магия выражалась в рентгеновском зрении и ещё кое-каких подходящих навыках. Они тоже получали всю эту бодягу по наследству и ценились на вес бриллиантов. Как и ветеринары, которых вообще осталось с гулькин нос. Зачем прежним свихнувшимся на плодах цивилизованности товарищам такие спецы в армии? Да затем, что северные соседи налегали на переделку животных, а не людей, чем страшно гордились, выдавая себя за гуманистов. По сохранившимся легендам таких монстров лепили, что просто сволочи. Вероятно, мутанты-ветеринары должны были как-то портить мутантов-зверей — пытался выдвинуть гипотезу Дон. Но та выглядела как-то нелепо. Впрочем, он в неё не углублялся.

В четвёртую группу входили мутанты-атмосферники с мутантами-сейсмологами. Погодники на нынешний лад — тоже весьма полезные в хозяйстве товарищи. Их после катастрофы остались сущие единицы. Да и то лишь благодаря армам — остальные выжившие просто не знали им цену. Погодников и сейчас немного. Отсюда особое отношение и безмерное почитание узких специалистов, ибо цивилизация сдохла, а ураганы с землетрясениями остались.

Наконец, последний вид правильных порченных представляли собой подводники. Этих двоякодышащих мутантов выводили для уничтожения подводных военных баз. Благодаря им они и выжили, брошенные на произвол судьбы командованием, когда всё полетело в тартарары. Пересидели в парочке опустевших баз. Затем, конечно, вылезли наружу, но в новое общество так и не влились. Армы выделили им почти всю узкую полоску западного побережья Империи — ныне самый необжитой уголок, скрытый за горами. На вкус самих амфибий. Те чуток расплодились и организовались в несколько маленьких племён добытчиков жемчуга. Это обеспечивает подводникам максимальный комфорт в их строгом уединении. Но дальше торговых отношений они так и не ушли — слишком специфические у них условия существования.

Есть у них и геморрой: кочевые племена северных степей южного материка. Эти пустоши занимают его треть, растянувшись с востока на запад. Как в постапокалиптическом мире сложилась такая человеческая формация, не знает никто. Но, она завелась, и вовсю заявляет о себе периодическими набегами на развитые южные государства. Да вообще бы заполонила материк, кабы не громадный горный массив, отделяющий степи от влажных, тропических, богатых на живность лесов. На востоке и по центру материка горы столь непроходимы, что жители пограничных округов горя не знают. Если степняки и умудрялись продраться к ним на своих лошадках, то весь их воинский пыл растрачивался на борьбу за выживание в горах.

А вот пара западных округов Империи были защищены вшивенько — с их стороны горы были пожиже. И местами проходимы, чем степняки и пользовались. Впрочем, пользовались без особой пользы, унося ноги с добычей лишь в одном случае из десяти. Армы по своей натуре равнодушны к накопительству. А вот к любой драке, что сподобится подвернуться, относятся почти с благоговейной любовью. Не так уж часто им предоставляется случай размять кости, если не брать в расчёт их многочисленные спартакиады на мечах и врукопашную. Подводники — хоть и состояли когда-то на службе — не столь воинственны. Их жемчуга приводят налётчиков в алчный трепет, и они, в принципе, могут за себя постоять. Но, чаще просто оставляют свои посёлки и уходят на родную подводную базу, за которой ухаживают, как за любимым детищем. А после возвращаются обратно на материк. Восстанавливают дома, в досаде сожжённые пролетевшими с добычей налётчиками. И продолжают плевать на весь остальной мир.

С правильными порченными всё. Остаются неправильные, получившие в народе прозвища «гады». Мутанты-эмпаты, вроде Лэйры с Лэли. Этим фруктам приписывают мерзкую способность читать чужие мысли, хотя до этого генетики прошлого так и не доросли. А что может быть чудовищней, чем беспардонное вторжение в голову? Каких только гадостей не приписывается гадам до и после конца света. Это именно они спровоцировали вселенскую гибель. Кто ещё мог толкнуть порядочных учёных с командирами на такое безобразие, как армагеддон? Конечно те, кто мог залезть им в голову и нашёптывать всякую гадость. И с мотивами всё понятно: гады хотели захватить весь мир. Обратить всех в своих рабов, а самим купаться в золоте. Представляя эту картину, Дон ёжился. Лично его как-то не тянуло купаться в холодных металлических штуках любой формы и величины.

Это именно они создали из несчастных голодающих каннибалов. Как им это удалось? Какая связь с их способностями? На эти вопросы не ответит ни один хоть чуть-чуть разумный. Гадов сделали козлами отпущения за все без разбора постапокалиптические гнусности. Бред! Но, людям он необходим почище сытой жизни. Проблемы у них с пищеварением, если в душе хороводит чувство вины за собственные гнусности. Лучше уж выбрать крайних и объявить на них охоту. За десять лет второй порции взросления Дон с Паксаей с ног сбились, уберегая подруг. Не допускали даже мизерных подозрений в их принадлежности к гадам. И хотя Лэйра сама была мастером шифроваться, не так-то просто скрывать собственные чувства, когда становишься свидетелем чужих. Нет, она этот навык в себе оперативно выдрессировала. А вот с Лэли пришлось помучиться. Даже состряпать и распустить слух, будто она «того», блаженная. А с дурочки какой спрос?

Добро бы ещё девчонки вселились в неприметных средне статических селянок. А то ведь в каштарий угодили, вечно на виду — элита, ядри её в печень. Ладно бы они остались жить по месту прописки: в городке Лээташ, что прежде принадлежал их отцу Лэрину из рода Лээт. Но каштартан Нуобат — владетель одноимённой провинции и старый друг почившего отца — забрал сироток к себе. В свой столичный город Нуоб. Как девки упирались — словами не передать. Да и старший брат Лэкос — нынешний правитель Лээташа — пытался возбухать против такой отеческой воли. А каштартан отдал ему в жёны свою единственную дочь, чем упрочил позиции молодого каштара и поимел повод затыкать зятька, когда ему вздумается. Единственное, что девчонки отвоевали, так это возможность забрать с собой молочную сестру Паксаю да её братца Пакса. Татона попечалилась, но отпустила детей в столицу. В целях получения хорошего образования для одного и козырного замужества для другой. Так вот они и прожили в крепости каштартана почти десять лет предоставленные самим себе. Нуобат — классный дядька. Забрал сироток друга, обеспечил им кров и всё остальное, а после почти забыл о них. Сыты, одеты, обуты, а прочее всякое на их усмотрение — ему некогда, у него куча работы. Лучшего расклада трудно пожелать. Учились детки отменно. В баловстве замечены не были. Просто конфетка, а не подопечные. А чем они там занимались, вечно тихушничая по углам — никому не было дела. До последнего времени.

Беда пришла, откуда реально не ждали. Хотя, если бы мозгами вовремя пошевелили, то просчитали бы. Беда была пустяшной для них прошлых, но весьма серьёзной для них теперешних: Лэйра доросла до невесты. Да и Лэли почти пятнадцать, что также внушает опасения. Лэйра итак заневестилась: девятнадцатый год, а она всё в девках шляется. От женихов, как говорится, отбоя нет. Такая красотка, да ещё с приданым — у любого слюньки побегут. Пока была возможность ломать из себя недотрогу, она старалась изо всех сил. Но, тут на неё положил глаз не кто-нибудь, а сам каштартан соседней волости. Молодой и горячий — парень ни в чём не привык себе отказывать. И Нуобат не видел причин в отказе. Не сказать, будто Лэйра офонарела от такого развития событий — скорей, взбесилась. Но в драку за самоопределение не полезла — смысла не было.

Дон давно готовился слинять по-тихому — в Нуобе их больше ничто не держало. Да и в целом на востоке. Выросли в безопасном уголке, выучились а вечно ходить по струнке, скрывая их криминальную тайну, достало. Для гадов не существует пола, возраста или дворянской неприкосновенности. Сожгут на костре, и ваши не пляшут. Понятно, что их компания — пусти Нуобат за ними погоню — попадётся в два счёта. С этим у каштаров строго. Поэтому долго и вдумчиво изыскивали место, где их ни за что не отыщут. В конце концов, выход — простейший и безупречный — нашла практичная умница Паксая. Он и вправду был столь элементарен, что Дону, к примеру, просто не приходил в голову. Могильники. Или Утроба — это как кому нравится. Города древних — от них кое-где ещё остались заповедные развалины, которые давным-давно сожрали джунгли. Люди туда не совались, и не только из-за гигантских хищников. Эти старые развалины слишком остро напоминали о глобальной неудаче предков и ассоциировались только с ней. А неудачу люди не любят. И потому подобные места обросли массой сказочных нелепиц, бьющих по суеверию выживших счастливцев почище атомной бомбы.

Всеми правдами и неправдами Дон собирал информацию о таких Могильниках. Обычные города его не интересовали. Чего он там забыл среди изъеденных растительностью руин? Лучше попытаться отыскать следы военных баз, где создавали или хотя бы обкатывали таких, как этот Пакс, в которого он загремел. Парень не был эмпатом. Но явно принадлежал к племени гадов: тоже мог командовать куклами, собственноручно создаваемыми из людей. Правда, его возможности были круче, чем у Лэйры. Он был куда сильней в деле мысленных ударов по чужим мозгам. Умел контролировать не только гадин, но и окружающее пространство.

Кстати, интересно: как? Ведь любые орбитальные спутники планеты давным-давно попадали на землю — это несомненно. А у себя Дон обнаружил режим связи с ними, к сожалению, невостребованный. Но, факт оставался фактом: он мог обнаружить приближающегося человека или зверя на расстоянии. Прямо так, без наводки какого-либо внешнего устройства. Правда, лишь в полукилометре — дальше не получалось. Да и на этой границе доступного ему сектора обзора на сильно пересечённой местности локатор косячил в трёх случаях из пяти. Но вблизи и за каменными постройками Дон всегда точно определял знакомую личность приближающегося соглядатая. Потому они и не спалились за десять лет ни разу. В его распоряжении была не только система слежения, но и система распознавания. А это вообще универсальная штука. Распознавала, в прямом смысле, всё, что поддавалось распознаванию: предметы, живые объекты, их чувства. Даже с определённой долей вероятностью просчитывала намерения. И это касалось не только людей — поведение животных она тоже щёлкала, как орехи.

Кроме того, у него был собственный боевой режим, как у армов. Он включался сам собой, как только система распознавания считала, что явилась угроза. Точней, внешняя угроза. Тогда где-то в недрах башки Дона генерировалось… Он был склонен считать, что это электромагнитное излучение. Ну, не дружил он с физикой! Однако где-то когда-то вычитал, будто оно способно здорово навредить мозгам. А именно это боевой режим и делал: убивал мозги врагов начисто. Кроме этой полезной примочки Дон обладал системой внутренней защиты. Та позволяла ему отражать наскоки на голову со стороны гадин. Машинально, не задумываясь. Ещё могла сделать его невидимым, поработав с определёнными участками мозга того, от кого нужно спрятаться на открытом месте. Такая же бодяга со слухом и нюхом, если дело касалось животных. И ещё кое-что по мелочам: регулировала собственный слух, включала ночное зрение и прочее, прочее, прочее. Наконец, в кухонном комбайне Дона имелся блок защиты системы. С этой дурью он разбирался дольше всего. Никакой видимой пользы от неё не было. Нет, он примерно определился с её назначением: защищать тех, кого Дон считал как бы членами своей команды. Девчонок, к примеру. Они и являлись его системой. Но разбираться с этим и разбираться.

Короче, где-то обязательно должны были сохраниться тайные конторы, в которых они с девчонками найдут хотя бы часть ответов на животрепещущие вопросы. Каштартан Нуобат гордился своей фамильной библиотекой. В основном во всеуслышание, но некоторой её частью тихонько про себя. Они с Лэйрой вывели старика на чистую воду: улучили момент, осторожно завладели его мозгами и велели открыть доступ к потайному хранилищу. Там обнаружились старинные печатные книги. И просто отдельные документы, сохраняемые со всем тщанием. Самой большой драгоценность была раскладная карта южного материка из какого-то тонкого неубиваемого пластика. Её — и такую же с северным материком — Дон умыкнул без зазрения совести. На всякий случай. Кто знает, куда их заведёт самостоятельное плавание?

Хотелось бы, чтобы в максимально защищённый от людей уголок. Поселиться там и поплёвывать на костры с их идейными поджигателями. На эту мысль его навели подводники с их альма-матер. Да жуткие сказки о тех самых военных базах, куда не проникнет ни одна собака. Даже самые бесбашенные искатели древних сокровищ, что отваживаются залезать в Могильники, не смогли туда просочиться. А вот в себе он был уверен: не зря же в его башке целая локационная станция с волеподавителем разумных. Если он является осколком бывшего военно-промышленного комплекса, так не чужой и его бренным останкам. Как-нибудь прорвётся к своему законному наследству.

— Дон, ты остаёшься? — ядовитенько уточнила Паксая. — Так чего расселся с умным видом? Я уже готова. И он ещё гундел, будто бабы на пожар собираются, как в театр. Ты чего-то задумал? У тебя какие-то новые гениальные идеи? — заподозрила она братца в скрытничестве.

— Новых нет, — отмахнулся Дон, поспешно влезая в керт.

Не в обычную обывательскую запашную куртейку из плотной ткани. В настоящий воинский кожаный керт, застёгивающийся металлическими бляхами. Несколько тяжеловато, но Дон содрал с него тонкие металлические пластины. Воином он так и не стал — воевал за это с каштартаном до последней капли слюны старика. К чему эта докука, если он сложившийся гад и потенциальный дезертир? Нет, кое-как махать саблей пришлось научиться, дабы не прослыть уж законченным хлюздом. Но Дон активно культивировал среди приближённых каштартана мысль, что пойдёт по учёной стезе. Количество часов, проведённых в библиотеке, подтверждало его байку, и от него быстро отцепились.

— Паксая, ты письмо для матери приготовила? — поинтересовался он, затягивая ремень.

— Приготовила, — буркнула та и отвернулась.

Прекрасные чёрные глаза Лэйры сощурились в смотровой щели арофатки. Из-под платка пробубнили:

— Она сомневается: стоит ли? Нет, понятно, что Татону жалко. Потерять сразу обоих детей… Врагу не пожелаешь. Но…

— Потерять да, — сухо подтвердил Дон, проверяя содержимое поясной сумки. — А узнать, что они спаслись от костра, нет. Татона была единственной подругой вашей матери. Уверен: она знала о её сущности. Как бы ваша мать не осторожничала, без посторонней помощи гадине не обойтись. Ваш отец, кстати, тоже доверял Татоне больше, чем другим. Значит, Татона должна быть готова к чему-то подобному. Мутации передаются по наследству. Я ж тоже не случайно такой. Трудно поверить, будто в нашем роду лишь один всевидящий: я. Эта нелепая кличка просто бесит! Жаль, что о всевидящих мы почти ничего не нашли. Какие-то слухи да басни. Видать, такие субчики были зверски засекречены. Короче. Думаю, Татона подозревает, что её дети замараны гадством. И мы ей это сообщим. И про меня, и, будто бы у Паксаи оно тоже имеется. Это облегчит женщине разлуку. Дети ж от костра спасаются, а не в запой уходят, — закончил он митинговать и экипироваться одновременно.

Сейчас они с сестрой торчат в библиотеке — эту гипотезу забили в головы нескольких слуг. В предсвадебной суете до библиотеки никому нет дела — о них до пропажи невесты даже не вспомнят. Весь багаж в количестве четырёх набитых рюкзаков припрятан в надёжном месте. Паксая их самолично изготовила, ибо местные кожевенники не могли предложить ничего лучше.

Лэйра стянула с головы развязанную арофатку и машинально отёрла лоб. Её злило, что они разделяются, что брату с сестрицей предстояло уходить первыми. Умом разумность этой меры она понимала. За десять лет их практически не видели врозь. Дело даже не в перестраховке — Дон физически не мог отпускать девчонок хоть сколько-то далеко от себя. Вот тут-то и начинал фордыбачить блок защиты системы. И если они исчезнут одновременно, это моментально наведёт на мысль о побеге. А бегунов каштары умеют ловить по горячим следам — не лохи какие-нибудь. Вот Дон и просчитал, какая гипотеза исчезновения двух каштарий приведёт к максимальным затратам времени по её отработке: похищение. Кроме прочего, отработка этой гипотезы привяжет Нуобата к ограниченной территории собственного цээрата. И к западной границе он немедля пошлёт отряд, дабы предотвратить вывоз девиц из страны в Империю. На севере земли жениха и его родичей — туда гипотетические похитители не сунутся. На восток тоже. Нуобат непременно отрядит кого-то на юг: там порты и прямая дорога морем в Империю. Отсюда вывод: они с девчонками двинут на север. Помимо того, что там окопался жених, в северных горах больше шансов отыскать военную базу — Дон нашёл скудное упоминание о подобных предпочтениях древних.

Исходя из этих соображений план побега нарисовался сам собой. Сначала он выводит из крепости Паксаю — за ними не шпионят так прилипчиво за ненадобностью. Потом забирает у барышника двух купленных лошадей — Нуобатовыми попользоваться не выйдет. Не явись Лэйра на сегодняшний парадный обед в честь жениха, поднимется хай — поэтому явится, как миленькая. Зато её ежедневная послеобеденная конная прогулка подозрения не вызовет — не зря же приучали к ней окружающих долгие два года. Лэйра прихватит малолетку и рванёт в условленное место. Пока её хватятся, наступит вечер, а ночные поиски всегда бестолковы и неконструктивны. Особенно на ограниченном участке предполагаемого исчезновения. До побега невесты допетрят нескоро. Пока суть да дело, беглецы смоются подальше.

— Двинули? — подмигнул ей Дон и отодрал от стены потайную дверку.

В этом каменном сарае на самом отшибе крепости был отличный подпол, где они свили подполье. Отсюда за крепостные стены вёл подземный лаз, разведанный вдоль и поперёк. Через него первая партия беглецов и проникнет сначала в город за стенами, а затем в лес. Лэйра задраила за ними люк, вздохнула и потопала на выход. Дон проконтролировал её отступление и помчался догонять сестру.

— Лэли, не будь мямлей! — с деланным недовольством отчитывала сестру каштария Лэйра. — Мне плевать на то, что ты забыла. Чем бы оно ни было, ты молча отправишься гулять.

Система слежения уведомила, что оба объекта покинули конюшню и продвигаются стандартным маршрутом: конюшня — ворота замка. Дон демонстративно порылся в седельной сумке и хлопнул себя по лбу. Он торчал у присутственного дома почти у самых ворот — сюда стекались все, у кого была нужда до барина. Нуобат проводил тут большую часть дня — ответственный был руководитель. Вот и сейчас он стоял на крыльце — беседовал с управляющим и какими-то торговцами. Рядом возвышался каштартан провинции Хураб и по совместительству одноимённый жених. Он увидал девчонок и забеспокоился: не по душе ему эта прогулка. Парень, кажется, и вправду втрескался в невесту по уши. Дон сочувствовал его грядущей потере. Но утешал свою совесть тем, что эта потеря однозначно во благо влюблённому.

Вот, коснись его такой выбор: к алтарю гадину или на костёр — он бы выбрал костёр. Бес его знает, как каштар Лэрин мог уживаться с такой — скорей всего просто не знал. И ему очень повезло с преждевременной кончиной супруги. Не успела та за пятилетку знакомства ничего начудить. А проживи она чуть дольше, обязательно бы подставилась сама и подставила заслуженного мужа. Ну, не могут гадины себя контролировать всегда и во всём. Слишком опасно постоянно знать о чувствах окружающих и делать вид, что ничего не знаешь. А они ещё и бабы. У этих и собственные эмоции периодически зашкаливают, и чужие на башку сыплются — гарантированный провал, если долго торчать на одном месте. Дон даже подозревал, что мать сестричек не собиралась прожить с мужем долгую счастливую жизнь. Заполучила наследниц, чуток подняла под защитой мужа и айда.

Он десять лет вёл сравнительный анализ между Лэйрой и Паксаей в смысле душевного развития подростка женского пола. У сестрёнки всё протекало нормально: кто-то нравится, кто-то не нравится, кем-то она могла ненадолго увлечься, кого-то дико не переваривала. Короче, всё, как у всех. Для гадины все окружающие делились на своих и чужих. Свои это объекты её системы: однозначно замечательные, не подлежащие критике, не ставящиеся под сомнение. И всегда рядом любой ценой, которую она, не задумываясь, заплатит. Все остальные просто люди: безликие, вызывающие интерес только с точки зрения мотиваций по отношению к её системе. К примеру, она никогда не покинет Дона. В лепёшку расшибётся, чтоб ему жилось хорошо, но никогда не полюбит его — аллилуйя! Он сомневался, что она и кого-то другого способна полюбить, как простая баба. Её специфическая любовь к своим носила крайнюю степень тяжести, но не была любовью — только жестокой необходимостью их иметь. Настолько жестокой, что за этим только смерть. Можно было понять Нуфию, что рискнула выйти замуж: тётка пыталась создать собственную систему. Жаль, что муж в неё не входил. Впрочем, Дон мог и ошибаться.

Он мог бы подкорректировать Хурабату настроение, но Лэйра справилась своими силами. Парень расслабился и вернулся к проблемам тестя. Девчонки чинно проследовали мимо и выбрались на широкий внешний замковый двор. Дон как раз закончил сокрушаться по поводу дырки в голове. Столько ехал, так спешил, а главное, что хотел передать каштартану, забыл. Посетители перед ним в очереди сочувствовали, за ним радовались. Он поправил капюшон, из-под которого торчала борода, и потащил коня на выход. Каждый, кто хоть на миг увидал его лицо, мог бы поклясться, что никогда не видел этого мужика.

Сая — любимая кобылка Лэйры — устала манерничать. Вылетела из ворот, как засидевшаяся в девках тётка, неосторожно приглашённая на свидание. Её привезли жеребёнком из-за гор, из северных степных краев. Кочующие там орды степняков умели делать лишь два дела: выживать без надзора централизованной власти и выращивать лошадей. Воевать с южными государствами они тоже пытались научиться. Но сотни лет, пролетевшие после конца света — не срок для такой важной науки. И, получив в очередной раз по соплям, неугомонные кочевники выкупали отважно выживших в плену сородичей за таких вот скакунов.

Сая расстаралась. Дон глазом не успел моргнуть, как сестрички вырулили из ворот и понеслись по улице. Через минуту за ними проследовали трое всадников с трогательно индифферентными мордами. Воины — что с них взять? Никакого артистизма. Старик Нуобат слежкой за воспитанниками не грешил. А влюбленные часто страдают паранойей. Вот Хурабат и послал присмотреть за суженой — Дон это предвидел. И сдержанно стартовал за ними, не поджимая дистанцию — торопиться нужно с умом. Да и смысла нет. Всё равно за городом Сая начнёт ожидаемо фордыбачить. Северным степям конец света не слишком навредил. Степной кобылке было странно и крайне неудобно общаться с местными лошадьми, пережившими его на свой лад. На такую всадник мог влезть только по лестнице. А после сидел раскорячившись: ноги врозь, как свинья на крыше. Саю с души воротило от этих монстров. А за городом на лужках перед джунглями горожане пасли домашнюю живность. Гордая степнячка бесилась, когда громадные и местами рогатые головы поворачивались на перестук её копыт по дороге.

— Тихо, милая! — вопила Лэйра на весь колхоз. — Спокойно! Они не кусаются!

Лэли за её спиной была спокойна, как чучело в музее. Гадины запросто управлялись с себе подобными, поскольку знали тех превосходно. А вот животные требовали более вдумчивого подхода и немалых знаний об их природе. Лэйра пренебрегала этой стороной искусства. А вот Лэли виртуозно общалась с меньшими братьями. Ей не приходилось остужать разгорячённый мозг лошади резким вторжением — мелкая действовала более тонко и своевременно.

Когда до кромки узкой пригородной полосы леса оставалось не более километра, Дон запустил в голову Лэйры команду попридержать коней. Та моментально притормозила возмущённую кобылку. Трое фискалов машинально сбавили ход. Утром не было времени на развёрнутые планы — Дон импровизировал. Оставляя город, прихватил кое-что полезное: шестёрку воров, засевших после ночного промысла в кабаке. Мужики собирались отойти на заслуженный дневной покой. Он зарядил их, не миндальничая: жёстко и на несколько часов. Вялые с устатку воры потащились в засаду на тракт. Засели ближе к его выходу из этой пригородной лесополосы в поля. Теперь Дон взломал мозги воинов: слегка подправил команду Хурабата не спускать с девчонок глаз. С новой заморачиваться не стал: чем сложней, тем ненадёжней. Две принципиально разные команды не должны вступать в конфликт. Он приказал соглядатаям гнать вперёд, дабы не насторожить объект слежки. И поджидать его на выходе тракта из лесополосы. Дескать, никуда тот объект не денется — некуда ему деваться. Неизбежная стычка с ворами закончится быстро — даже двойное превосходство воров против воинов просто пшик. Зато их участие напускало тумана по поводу внезапного исчезновения каштарий. Пока каштартаны переимеют всех представителей криминальных профессий в округе, они с девчонками уйдут далеко.

Дон ворвался в джунгли по пятам троицы. Сая жарила за ним, негодующе вытягивая морду. Широкий тракт — с расчётом на прохождение конницы — содержался в порядке. Жеребец беспечно летел, не слишком-то глядя под ноги. Это тебе не латника таскать — подумал Дон и попридержал своего спринтера, огибая ползущий впереди воз. Затем снова ускорился, даже не оглянувшись на девчонок: он их знать не знает. Только успел расслышать отзвуки истерики Саи: воз тащил флегматичный пегий колосс. Спустя пару минут впереди замелькала задница ещё одной телеги. Когда Дон обходил новое препятствие, девчонки уже потеряли его из виду. Так что второй свидетель безупречно честной прогулки каштарий не смог бы связать их с промчавшимся всадником. Они тут в последние полчаса носятся косяками. Добравшись до их фирменной своротки, Дон попридержал коня. Развернул и двинул его в густые заросли, что с виду казались непроходимыми. А на деле своротка была хожена-перехожена вдоль и поперёк. Вскоре за спиной послышалось недовольное фырканье Саи — вертихвостка терпеть не могла загаженные густой растительностью просторы. Заставить её таранить заросли можно, только надавав паршивке по рогам. А вот лошадка Лэли продиралась вперёд спокойно, демонстрируя превосходство своей всадницы в гадских навыках.

Паксая ждала их у конспиративного дуба. Валялась в густой траве и мурлыкала под нос привязавшуюся с утра ёлочку, что родилась и росла в лесу. Лэйра отвела от лица ветку, под которую нырнула голова Саи, подколола подругу:

— Всё дрыхнешь?

— Всё зубоскалишь? — насмешливо огрызнулся та и скомандовала: — Давай, шевелись, медуза лупоглазая. Чего расселась? Служанок ждёшь?

Пикируясь да изощряясь в эпитетах, они в темпе занялись делом. Каждый своим. Дон, к примеру, перекраской лошадей каштартана — те были слишком приметны и знакомы тут любой собаке. Опрыскиватель для садовых деревьев он стырил ещё пару лет назад — тот был невелик и отменно удобен. Рецепт безопасной для шкуры краски купил в прошлом году у пленного степняка. Сая брюзжала и крутилась на месте. Пыталась спрятать любимые серые бока от неприятно холодной струи, пачкавшей шкуру. Дон с видом заправского маляра превращал её в пегую уродину. Его жеребец — заранее изгвазданный да изуродованный колтуном — злорадно наблюдал за мучениями соплеменницы. Паксая собирала её длинную шелковистую гриву в пучки — сооружала из них комки, которые пошли на строительство колтуна. Примерно так и должна выглядеть средней руки степнячка, попавшая в плохие руки.

Закончив безобразничать, Дон двинул на разведку. Девчонки, тем временем, перевоплощались. Скинули шикарные расшитые керты и вывернули наизнанку — получили качественное убожество со следами штопки. Избавились от дорогих расшитых по вороту рубах и от таких же штанов с сапогами. Через несколько минут прекрасные дворянки из-под дуба исчезли. Паксая нарочито презрительно хмыкнула, оглядев непонятные бесполые существа в грязно-серо-коричнево-говнистой латаной одёжке. Замызганные плащи и раздолбанные сапоги ещё того краше. Внешний вид подруги был не менее плачевным, но как-то её не портил. Про ослепительную красавицу — дочь Лэрина из рода Лээт — всякие брехуны уже лет пять слагали тупые нудные баллады. А вот обаяние Паксаи — без всяких помпезных врак — превращало даже самых суровых мужчин в блеющих добряков. При этом она была умна, не страдала склонностью к фантазиям и была самым полезным, надежным другом. Сеструху портило лишь занудство, которое она сама обзывала практичностью.

Вскоре четвёрка всадников вылезла на полузаросшую дорогу, уходящую от тракта на северо-запад. Дон почувствовал себя римским гладиатором, получившим меч свободы рудис из рук самого Бога. Они начали осуществлять долгожданный план по изоляции своего гадства от общества, у которого на него аллергия. Ощущение освобождения чуток пьянило. Мысли о предстоящем порождали ядрёное желание жить на полную катушку. А не прыгать зайцем по минному полю, чем он занимался тут целых десять лет.

Вот интересная штука. Десять лет назад он натурально умер. Фактически, помнил последнюю смазанную минуту жизни. Но как-то быстро позабыл про смертельный порог и прочие ужасы. Даже факт переселения в этого ненормального пацана оперативно померк под тяжкой дланью его мутации. Той вообще по барабану человеческие эмоции — главное, чтобы объект нормально функционировал. Так что Дон просто выздоровел и занялся выживанием. Девчонки гораздо дольше пребывали в какой-то лихорадке осознания момента. Инстинкт самосохранения и не так причешет мозги, коли надо. И Дон очень надеялся, что девчонки понимают: насколько оно им всем надо.