Филарет – Патриарх Московский (книга вторая)

Глава 15

Фёдору, или, вернее, Попаданцу, не были интересны разглагольствования двух англичан. Он прекрасно знал историю Англии и Великобритании от десятого века и до самых новейших времён со всеми их тамплиерами и масонами, «вигами» и «тори», англиканами и пуританами. Однако терпел, вынужден был слушать и даже аккуратно высказываться по поводу затронутых британцами тем, отвечая на провокационные вопросы. К его удивлению, англичане не отличались снобизмом и держали себя очень даже демократично и лояльно к самой Московии, и проживающему в ней народу.

Они приводили в пример Английскую церковную реформацию и ругали Римскую церковь. Приводили, как положительный пример, парламент Англии с его двухпалатной системой и, шутя и высмеивая чванливость бояр и князей, осторожно критиковали Московскую думу.

Фёдор не спорил с профессиональными разведчиками, понимая, что его пытаются вербовать «на лояльности» и логике положительного примера, коим, конечно же, являлась не сама Англия, а проводимые в ней реформы, благотворно влияющие на формирование государства, но к тому моменту, когда закончился штоф его основательно тошнило и не от виски — он не пил, а от двустороннего «нейролингвистического программирования».

Наконец Фёдор, воспользовавшись небольшим перерывом на туалетные нужды, взятым любителями вискаря, удалился по-английски, не прощаясь.

Воздух в немецкой слободе был по-деревенски свеж, и, несмотря на обилие домашней живности в каждом дворе, особо не раздражал нюх. Вокруг, пока Фёдор ехал по улице, лаяло, хрюкало, кудахтало, блеяло и мычало изрядно. Стоял солнечный зимний день. Слегка подмораживало. Слякоти не было. В самой Москве ближе к Кремлю тоже было относительно чисто, но на задворках столицы сани утопали в грязи, которая ещё и летела из-под копыт лошадей, проносившихся мимо «конных, сбруйных и оружных». Москва суетилась и напоминала муравейник. На двадцатое февраля царь объявил «большой смотр войск», отправляющихся на ливонскую войну.

На замоскворецкой стороне традиционно собирались войска Коломны, Рязани и их окрестностей. Эти войска, хоть и не участвовали в походе полноценно, однако посылали небольшие отряды, которые, под командованием сыновей боярских, уходили под чью-нибудь «воинственную руку». Однако Коломенские и Рязанские полки тоже собирались на смотр, строились, а потом уходили на берега Оки, охранять порубежье от татарских набегов.

Зимой татары набеги большими силами не совершали. Малый ледниковый период давал о себе знать и зимы стояли снежные. Низкорослые монгольские лошадки не могли преодолеть заснеженные степи. Даже на реках — той же Оке — снежный покров к середине зимы доходил до полутора метров и торговый тракт, проходящий местами по реке, больше походил на тоннель. Фёдор как-то «мотался» по приказу царя в Коломну и намаялся расходиться со встречными санными повозками. Его-то сани были нестандартно широки… Ох и наслушался он тогда русского народного фольклорного творчества.

Теперешний смотр Фёдора не касался. «Его» стрельцы, как, впрочем, и все остальные стрельцы, готовились к маршу в апреле, а к смотру, соответственно в марте. А до марта надо было бы ещё дожить. Фёдор ехал в повозке, укрывшись шкурой не от холода, а от неожиданно прилетавшей из-под копыт грязи и думал, что, слава Богу, с англичанами он договорился и в дальнейшем лично встречаться с Ченслером, или каким другим резидентом, не потребуется. Фёдор даже перекрестился, от переизбытка переполнявших его чувств к англичанам.

— Значит сговорились с англичанами? — переспросил Иван Васильевич.

— Сговорились, царь-государь. Они, конечно, поначалу, а потом периодически, будут перепроверять передаваемые нами сведения, но, скорее всего, пожадничают содержать ещё нескольких информаторов. Мы уже сейчас сделали дубовые шкафы с врезными замками, в которые прячем копии исходящих и оригиналы входящих писем, не думаю, что кто-то легко доберётся до них.

— Мне понравились твои винтовые книги-скоросшиватели. Не так, как раньше, зайдёшь в приказ, а там и на полках свитки, и на полу свитки. А теперь стоят себе книги по годам разобранные.

— Не все ещё старые документы разобраны по книгам. Некоторые письма ссохлись и скрючились. Размачиваем и в коробы складываем под пресс.

Фёдор, когда взял на себя контроль за входящей и исходящей корреспонденцией, столкнулся с тем, что работать с архивными документами очень сложно по причине их ненадлежащего, по его мнению, хранения. Он задумался об изготовлении папки-скоросшивателя и, за неимением «нормальных» гибких сталей, сделал папку с двумя насаженными вертикально в заднюю переплётную крышку винтами. На эти винты надевался лист документа, далее надевалась деревянная планка, и накручивались две «барашковые» гайки, это всё фиксирующие. Получилось несколько громоздко, но надёжно и единообразно. Зато копии новых исходящих писем и вся входящая корреспонденция, как-то: челобитные или письма, сразу после его «обработки», складывались в книги-скоросшиватели. Вроде бы мелочь, а и царя, и дьяков с подьячими сие новшество поразило настолько, что последние, открывая книги, крестились от благоговейного ужаса, а царь, возблагодаряя господа.

— Ты так и не сказал мне про Печору. Что там есть такого, что ты не хочешь допускать туда англичан?

— Во-первых, государь, пусть будут просто под приглядом Строгановых, а во-вторых, зачем их пускать туда, где есть серебро и золото?

Иван Васильевич улыбнулся, хитро прищурился и спросил.

— Золото? Откуда прознал?

— В архиве нашёл отчет князя Семёна Курбского, там он пишет про медь и описывает песчаные берега, где ту медь нашли. А я вспомнил, что в своё время читал про Пустозёрск, который и основал Курбский, в котором, кроме меди, добывали и серебро, и золото

Иван Васильевич вздохнул.

— Цены тебе нет, Федюня. Кто б тебя не украл… Так может быть ты знаешь, где ещё золото можно найти?

— Так ты знал про злато-серебро на Печоре⁈ — удивился и возмутился Попаданец.

— Конечно знал. Царь я, или не царь? Эти места мне ещё моя матушка передала, а той — мой отец Великий Князь Василий.

— А что же ты мне не сказал про золото? Я тебе всё толкую и толкую про Печору, а ты…

— Что ты мне толкуешь? — удивился царь-государь. — Туда англичанам нельзя, туда можно, а почему нельзя — не говоришь. Вот и я молчу. Как ты говоришь: «Болтун — находка для шпиона». Хе-хе-хе!

— Так я и не знал, что в устье Печоры городок есть.

— Там не только городок есть, но и путь туда по морю имеется. Англичане всё пытаются на своих кораблях пробиться до Оби, да наши проводники их во льды заводят и те даже до Печоры ещё не добрались. Не те у них корабли, чтобы во льдах ходить. Ха-ха!

Царь, глядя на расстроенное Федькино лицо, не удержался от смеха. А Попаданец чувствовал себя так, словно ему в душу нагадили. Однако переборов обиду, (в конце концов, а не пофиг ли ему?) Фёдор спокойно сказал:

— Ну и хорошо, что ты сам в курсе, что пускать их туда нельзя.

— Да, кто их туда пустит? — усмехнулся царь. — Дураков нет.

Фёдор хмыкнул и, выказывая своё восхищение, несколько раз покачал из стороны в сторону головой.

— Тогда скажи мне государь, много ли городков по северному морю в строну восхода? И до куда простираются твои земли? А то я, дурень, тебя за «советскую власть агитирую», а ты и сам с усам.

— Ну… До восточного моря-океана наши ещё не хаживали, а ежели и хаживали, то никто ещё не возвращался. А вот до Китая по сибирским рекам доходили и многажды. Афонька Никитин, тот через Персию в Индию ходил, но о том всем известно. Описание его путешествия тебе дать почитать? Очень его люблю и читаю с детства. А до Оби и по Оби ажно до Иртыша поморы хаживали и хаживают. Городок там в устье стоит. Мангазеи в нём живут. Так городок и называется в писцовых книгах — Мангазей. Мне ясак платят. Их ещё самоедами кличут. Плоски лицом и малорослы, но резвы вельми и стрельцы скоры и горазды. На оленях ездят и на собаках. Соболем торгуют. Но туда морем трудно ходить. Пешком ходят. А выше Монгазеи по реке Оби много русских городков стоит.

— Как много? — удивился Попаданец.

— Так! Много! Более сорока. Строгановы ходят туда песца скупают, да ясак собирают. С того и богатеют, что больше никого туда не пускают. Там путик есть — «русский тёс» зовётся. Деревья затёсаны, вот потому так и зовут.

И вдруг у Попаданца что-то «щёлкнуло в голове, и он 'вспомнил», что когда-то читал про «зырянский путь», который ещё называли «печорский». Вспомнил он и то, что на Обь, где по морю, а где посуху ходили ещё древние финны и даже викинги.

— А-а-а-а, — протянул он, — так это тот путь, по которому новгородцы ходили воевать Обь? Знаю-знаю.

— Ха! Так и есть! — воскликнул царь довольно. — Югра с времён князя Александра сына Ярослава Всеволодовича считалась волостью Великого Новгорода. Дань с неё брали. А как Новгород под царскую руку отошёл, так и дань та мне перешла.

— Дела-а-а… — протянул, качая головой Попаданец.

В который уже раз он со своими ущербными знаниями попадал в просак.

— А как же Ермак? — подумал он. — Его завоевание Сибири? Кого он завоёвывал? Получается, что как всегда: русские — русских. Хотя такого понятия, как «русский» ещё не было. Вернее, толь-только зарождалось. Чаще говорили — «русин».

— Я же говорю, государь, что в тех книгах, что я читал, всё сильно перепутано, — развёл руками. — Весьма возможно, что намерено. Это если кем-то написано и сохранилось. А многое ведь хоть и написано правды, да та правда в веках истлела, да во многих пожарах сгорела.

— Это — да-а-а. Пожары — беда. Так, ты не ответил. Знаешь, где ещё злато-серебро добыть можно?

У Попаданца сейчас память была, как хороший компьютер. Вон, даже про городки на Оби и Печоры вспомнил сразу, как только задумался о них. Жаль секретарь у него в голове не сидел, чтобы информацию нужную выбирал. Самому приходится задумываться.

— Подумать надо, — уклончиво пробормотал Фёдор. — Вспомнить.

— Ну, ты, Федюня, даёшь! О самом главном в нашем царском деле начинаешь вспоминать в последнюю очередь.

— Не до злата-серебра мне было, — огрызнулся Попаданец. — Как белка в колесе кручусь. Сейчас с британцами дела уладил, будет время подумать. Я-то мыслил, что Перми, да Печоры будет достаточно. Рудознадцев у нас раз-два и обчёлся. А раз не надо на Печору идти, так давай на реку Самарку отправь людей. Я тебе говорил про неё.

Царь вздохнул.

— Вот сейчас послов ногайских встретим. Дай Бог договоримся, чтобы пропустили туда наших людишек.

Фёдор издевательски улыбнулся.

— Что значит: пустят-не пустят? Царь ты или не царь?

Царь скривился.

— Царь-то царь, да просят они слишком много. Нет у меня пока возможности такой, чтобы Исмаилу потакать. Спорит он с наместниками Астраханскими, что те людишек евойных привечают и под свою руку берут. С Иваном Черемисиновым лаялся, всё убрать просил, теперь на Выродкова пишет. Жалуется, что и с детьми, и с другими родичами из-за меня рассорился и, что де они его «русином» дразнят.

У Попаданца в голове снова что-то щёлкнуло.

— Русином, говоришь? — Фёдор отрицательно покрутил головой. — Что-то мниться мне, что он на твою сторону перешёл, когда захотел с твоей помощью своего брата Юсуфа ликвидировать и самому ханом Ногайской орды стать. И стал, между прочим. А теперь сыновей своих, как шакалят, на тебя натравливает. У него вроде, как есть обязательства перед тобой имеются, а дети его: Дин-Ахмед и Урус против тебя пойдут, государь. И долго против Руси воевать будут.

— Старший его сын Мухаммад мне присягнул.

— Убьют они его через год и Дин-Ахмед ханом станет.

— Ты знаешь, когда умрёт Исмаил?

— Через два года. Дин-Ахмед возьмёт четвёртой женой дочь Темрюка и станет тебе зятем, чем попытается уровняться с тобой. Ты же его отца Исмаила своим братом не называешь. И с тех пор ногаи станут отдаляться от тебя. А через десять лет пойдут вместе с крымским ханом на Москву и сожгут её.

— Вот бляди! — выругался царь. — И что делать?

— Да, что ж тут поделаешь? Этих ногаев, и других народов, из остатков золотой орды, подтянутых к твоим границам, ведь сотни тысяч, а то и миллионы. А у тебя людей сколько? И всех их крымский хан через своих посланников возбуждает против тебя. Сколько раз тот же Исмаил пытался послов к Гирею отправить? Думаешь зачем? Смог бы, давно бы под него ушёл.

— Дела-а-а…

Иван Васильевич остервенело вцепился в подбородок и стал драть его, струдом пробираясь к нему пальцами через спутанную бороду.

— Я из-за тебя, Федюня, весь чешусь.

— Помыться тебе надо.

— Ха! Как помыться-то, с дыркой в чреве?

— Можно помыться, если осторожно. Вместе сегодня пойдём. Я помою тебя, государь. А то козлом ты попахивать стал.

— Но-но! Я попрошу! — погрозил пальцем царь. — Не лай на царя!

— Да, кто же на тебя лает. Я же просто говорю, в баню сходить надо.

— Бабу бы, — вздохнул государь.

Вздохнул и Фёдор.

— Возьму, так и быть, — буркнул он.

— Англичанок своих? — скривился государь. — Тощие они у тебя, как селёдки.

— Нашёл, тоже мне, сутенёра, — буркнул Фёдор. — Откормились они уже. Пухлее с лета стали.

— Токма не тех, что с этими… с англичанами твоими… того…

— Ты, что это заладил: «твоими, твоими»? Какие они мои? Это твои англичане. Да и англичанок тебе привезли. По твоему же заказу, государь! Ты это чего с больной головы на здоровую валишь?

Его «понесло». Вероятно выплеснулось то напряжение, что он пережил, общаясь с английскими рзидентами. Фёдор расставил пальцы «веером».

— Я, видите ли, разруливаю его косяки, а он меня ещё и грузит! Рамсы попутал?

Попаданец и сам не заметил, как перешёл на тон разборок времён «девяностых». Коснулась и его эта «тема», как говорили в тех же «девяностых».

Глаза царя Ивана увеличились почти в двое, рот едва не приоткрылся от удивления. А Попаданец, поняв что его занесло «конкретно», упал перед царём на колени и заголосил.

— Ой, Иван Васильевич, прости Бога ради. Что-то я сам рамсы попутал. Не вели казнить, великий государь!

— Охренел, что ли? — спросил Иван Васильевич испуганно. — Напугал. Ты это с кем так разговаривал?

— Когда, сейчас? — тоже испуганно спросил Попаданец. — С тобой.

— Да нет. Не сейчас. Раньше ты с кем так разговаривал?

Фёдор скривился.

— Да было у нас времечко. С татями. Это на их языке.

— Сурово вас ломало, — покачал головой государь. — У нас тоже на думе так разговаривают. А если ещё на офеньском языке… У-у-у! Ничего не понять, но так страшно! Потом, правда, в бороды цепляются и кулаками в носы суют.

— У нас так же было, — вздохнул Попаданец. — Так, что… С ногайской ордой всё сложно будет. И идти за золотом в верховья Самарки, наверное, не получится. Даже если сейчас ногайцы пропустят, то потом могут с золотом не выпустить

и не дай Бог наши рудознатцы золото найдут. Там их ногайцы и похоронят. А по поводу Исмаила… Лучше бы тебе из под него его родичей к себе переманить.

— Юсуфовские все у меня в Астрахани. Из-за того Исмаил и злится. А те, не чтобы за стенами Астрахани сидеть, набеги на него учиняют.

Царь Иван рассмеялся, потом посуровел.

— Ладно. Подумаем ещё что с набегом на Москву делать. Одно понимаю, что ты прав про войну с Ливонией. Тут укрепляться надо. Заслоны ставить, крепости.

— А с другой стороны, — задумчиво произнёс Попаданец. — Если ты из Москвы уйдёшь в Александровскую Слободу, так и пусть её Гирей жжёт. Особливо, если в той Москве соберутся все твои недруги.