Филарет – Патриарх Московский (книга вторая)

Глава 10

На английского посла нельзя было смотреть без боли. Его глаза наполнились слезами, губы дрожали. Слишком неожиданным был выпад русского царя и Дженкинсон его пропустил. Да такой удар и парировать-то было не чем. Не было у Дженкинсона аргументов. Если раньше он «забалтывал» царя рассказами о королевских порядках и интересах королевы Елизаветы, о чём та и писала в своих письмах, игнорируя прямые ответы на поставленные русским царём вопросы, то сейчас он не успел сказать ни слова.

— Позволь сказать, Великий Князь и государь всея Руси, — попробовал Дженкинсон сделать попытку.

— Не позволяю! — прервал его Иван Грозный, который и впрямь сейчас выглядел очень суровым. — Сутки даю на сборы. И забирай всю свою посольскую братию. Нечего на нашем казённом горбу сидеть. Чтобы после завтрева в усадьбе на Зарядье только купеческие гости остались. Ступай, не зли меня.

Царь махнул на Дженкинсона рукой, словно смахивая муху. Бояре, одновременно со взмахом царской руки, заговорили между собой, кто одобрительно, а кто, выражая своё мнение о решении царя, с сомнением в голосе. Английский посол, пятясь спиной, дошёл до дверей, развернулся и вышел. Ченслер вышел, так же пятясь, чуть раньше. Они оба не проронили ни слова пока не спустились с царского крыльца.

— Чёртовы московиты! — выругался Ченслер. — И что теперь делать, Энтони?

— Вам, то что? — криво усмехнулся Дженкинсон. — Ваша миссия продолжается. А вот мне что делать? Сколько серебра, золота привезли! Не везти же его назад? Или здесь пряности и шёлк закупать? Это просто смешно! Только с персами договорились о проходе в Индию! И в Исфахане товар ждёт! Дьявол забери этого русского царя!

— Тише, тише, уважаемый Энтони, — успокаивал Ченслер друга, оглядывая стоящих у посольских возков стражников. — Сейчас, сэр, вам надо ещё умудриться выбраться из Московии. Ведите себя осмотрительнее. Мой друг Флэтчер поплатился за свой язык своей задницей, насаженной на кол. Порядки в Московии суровые, а царь очень зол и может в любой момент передумать. Улыбайтесь, мой друг, улыбайтесь.

Тут Ричард обратил внимание на молодого русского княжича, стоявшего рядом с его повозкой и пристально глядевшего на Ченслера. Вообще-то возле каждой посольской повозки стоял стрелец, а возле этой ещё и княжич. «Странно», — подумал Ченслер и его сердце на мгновение замерло. Он помог Дженкинсону забраться в повозку и укрыться собольей шубой и осторожно подошёл к своему возку.

— Господин Ченслер, — спросил его княжич.

Ричард кивнул.

— Усаживайтесь, я помогу вам укрыться, сэр.

Ченслер удивился такому обращению.

— Спасибо, князь!

Ченслер решил польстить молодому человеку, явно напрашивающемуся на контакт.

Он забрался в санки и даже не увидел, а, скорее, почувствовал, как вместе с шубой ему на колени что-то упало. Поправив меховую накидку и заглянув под неё, Ричард разглядел кожаный жетон, с одной стороны окрашенный чёрной краской.

Старший конвоя отдал команду, трубач коротко дунул в трубу и посольский поезд выехал с царского двора. Ченслер натянул шубу на макушку. Нырнув под накидку, Ричард взял «чёрную метку» и, развернув к себе неокрашенной стороной, прочитал: «кабак».

Он хмыкнул. Чёрная метка — была знаком опасности, выданная им, Ченслером, своему резиденту Головину, на всякий «пожарный случай». Надпись на ней цифрами означала бы условленное место встречи. Тут же было написано: «кабак». И метку передал не Головин, который, кстати, должен был присутствовать на приёме посла, но отсутствовавший по неизвестным причинам, а неизвестный Ченслеру княжич. Впрочем, метка в случае опасности, могла бы лежать и в тайнике, а не передаваться незнакомым лицом. Головину же было достаточно надеть на указательный палец левой руки заветный перстень, чтобы передать сигнал тревоги. Но Головина на царском приёме не было. И это сильно напрягало.

Уже в Английском дворе Ченслер, подойдя к Дженкинсону, сказал:

— А не пойти ли нам с вами, Эндрю, в кабак и напиться?

— Что? — опешил посол. — Какой, к дьяволу, кабак? Нашли, тоже, время, Ричард!

— А мне кажется, что сейчас именно то время, чтобы хорошенько напиться. Говорят, в кабаке, подают вино, похожее на наш виски. Мы с вами, Эндрю, сейчас поедем напьёмся, а здесь пусть готовятся к отъезду.

Дженкинсон посмотрел на Ченслера с недоумением.

— Вы серьёзно, Ричард?

— Совершенно. К тому же сейчас в кабаке почти нет стрельцов. Они приходят только после вечерней службы. Поэтому мы сможем найти место, где можно поставить свои сани. Говорят, вечером там не протолкнуться.

— Мне, честно говоря, Ричард, совсем не до дегустации местного вина, — насупился посол. — Да и ноту могут принести в любую минуту.

— Ноту принесут в последнюю минуту, Энтони. Это у них, у московитов, в порядке вещей — всё делать в последнюю минуту. Поехали, Энтони, мне надо.

— Вам надо — вы и едьте! Мне-то что за прок⁈

— Вы хотите, чтобы ищейки Басманова поняли, что у меня встреча с информатором?

— А у вас встреча с информатором? — удивился Энтони.

— Ещё с каким! — с преувеличенным значением в голосе сказал Ченслер, не знавший, куда приведёт его поездка в кабак.

— Ну, поехали, — сказал, тяжело вздохнув Эндрю Дженкинсон бывший посол английской Королевы в России.

Он понимал, что потерпел фиаско, и его дипломатическая карьера, скорее всего, на этой миссии закончилась. Но больше всего угнетало и страшило то, что в Московию он привёз более десяти тысяч золотых фунтов и почти столько же серебряных. И вывезти их теперь не представлялось возможным. Вывоз серебра и золота из России, свыше определённой суммы, был запрещен, даже если купец её декларировал на въезде. Мало того, русский царь, на время прервавший взаимоотношение с Англией, наверняка наложит арест и на серебро, завезённое в Московию, для печати английских монет. Ну, как завезённое… Купленное у Строгановых, давно добывающих и льющее серебро незаконно.

Кабак и Дженкинсона, и Ченслера удивил чистотой и освещением. Даже модные сейчас в Британии «кафетерии» отличались от кабака в худшую сторону. Но больше всего англичан поразила настенная вывеска, гласившая по-английски и по-немецки: «На пол не харкать, не сморкаться и не блевать. Туалет на улице. Штраф — сто фунтов».

Совершенно пустое помещение, размером около ста квадратных футов с высоким потолком, подпёртым шестью столбами и большой кованной печью, стоявшей посередине и огороженной железной решёткой, поражало своей храмовой монументальностью. Узкие, но частые застеклённые окна, больше похожие на бойницы, давали достаточно света. На стенных полках стояли масляные лампы, накрытые стеклянными колпаками и огороженные кованными решётками из тонкого витого прута. Лампы по причине солнечного дня были погашены. Такие стеклянные лампы сегодня оба англичанина видели в царских палатах, но никак не ожидали увидеть в русском кабаке.

— Что желают господа немцы? — спросил, подошедший к севшим за ближний к печи стол англичанам, молодой человек. На человеке была надета красная рубаха плотного английского сукна, синие шерстяные штаны полусапожки с твёрдой подошвой и каблуками, лёгкая синяя суконная шапка.

— Кроме вина что есть?

— Есть запечённый на углях молодой барашек. Его мариновали со вчерашнего до сегодняшнего утра, а потом пол дня жарили.

— Баран? Хорошо! Что ещё?

— Каши пяти видов: овёс, пшеница, просо простое и сарацинское, греча.

— Только не греча, — замахал руками Дженкинсон. — Вообще не понимаю, как они её едят?

— Сарацинское просо, как раз подойдёт для жирного барана, — сказал Ченслер. — Они его сухим варят.

— Согласен.

— Ну и капусты, огурцов квашенных. Хлеба. Всё! Ступай!

— А водки? — поднял бровь «человек». — Какую предпочитаете в это время суток?

— Ячменную в дубовых бочках настоянную. Есть такая?

— Конечно есть. У нас более десяти видов водки. Есть и солодовая.

— Неси водку сразу и можно без закуски.

— Ну, как можно без закуски? Капуста, редька, огурчики солёные, хлебушек. Всё мигом нарисуем.

«Человек» убежал.

— Странный какой-то кабак, — сказал Дженкинсон. — Вы заметили, Ричард, что тут вкусно пахнет? Не ссанками и блевотиной, а едой и… И кофе! Тут пахнет, мать твою, кофе!

— Интересно бы заглянуть в зал, где потчуют стрельцов и другое быдло, — тихо проговорил Ченслер. — Тут хорошо пахнет, потому что это место для немцев и кабак ещё совсем новый. Тут-то и не был ещё никто.

Действительно, на столе «мигом» появился запотевший штоф ячменной водки, стоящий в деревянном ведёрке, наполненном кусочками льда, хлеб, солёные закуски и пятиунцовые медные стопки. Молодой человек взял мокрую бутылку, обернув небольшим рушником, вскрыл и разлил янтарную жидкость по стопкам. Над столом повис хмельной солодовый аромат шотландского напитка.

— Дьявол меня забери, Ричард! — сказал Дженкинсон нюхая стоящую на выскобленном до зеркального блеска дубовом столе стопку. — Если вкус этого пойла соответствует его запаху, то я оплачиваю обед.

— Ловлю вас на слове, Энри, — усмехнулся Дженкинсон и поднял емкость.

Он тоже понюхал её и, ничего не говоря, плеснул жидкость себе в рот. Втянув сквозь неё воздух через приоткрытые губы и глотнув, он выдохнул, прислушиваясь к ощущениям, и покачал головой.

— Очень даже неплохой напиток стали делать московиты, — сказал он и повторил. — Оч-чень неплохой.

Глядя на него, выпил водку и Дженкинсон, цедя её маленькими глотками и прокатывая по языку.

— Тысяча чертей! Это — нормальный односолодовый виски!

Он поставил пустую стопку на стол, тут же сам наполнил её и снова выпил, но уже одним глотком.

— И так очень хорошо пошла!

Ченслер тоже повторил и «крякнув», потянулся за тонко нашинкованной капустой. Послышался характерный капустный хруст и стон блаженства.

— Это сумасшествие, Ричард! Почему мы пришли сюда только сейчас⁈

— Меня вызвал сюда мой агент, — тихо сказал Ченслер, тоже кладя себе в рот квашенную капусту.

Он почувствовал, как у него во рту вспыхнул и погас фейерверк кисло-сладкого колючего огня. Вспыхнул и сразу погас, растекаясь по горлу приятнейшей не утоляющей жажду влагой.

— Это блаженство, — проговорил Дженкинсон, пропустив мимо ушей сказанное Ченслером про агента.

В это время в зал занесли жаренного барашка, лежащего на продолговатом керамическом блюде. Следом за барашком внесли чашу с белоснежным рисом. Вскоре мир для английских господ перестал существовать.

Только через пару часов они очнулись, или, вернее, проснулись и увидели, что находятся на лежанках в небольшом светлом помещении на двоих. Между лежанками стоял небольшой накрытый снедью столик с почти опустошённой бутылкой солодового виски. И Дженкинсон вспомнил, что эта — вторая. Как они выпили первую, он не заметил, зато заметил, как появилась вторая. От барашка тоже осталось совсем не много.

— Дьявол! — выругался Дженкинсон, лежащий лицом вверх. — Вы очнулись, Ричард?

— Вроде бы, Энрю, — просипел Дженкинсон.

— Ох и забористая водка у Московитов. Ничего не болит, а встать не могу. Там нет какого-нибудь напитка?

Ричард скосил глаза на стол и высмотрел кувшин.

— Кажется есть. Вставайте, граф, вас ждут великие дела, — проговорил резидент английской разведки. — Боюсь, лёжа вы кувшин не осилите. А вот я…

Дженкинсон сел и протянув руки к кувшину взял его и почувствовав тяжесть, удовлетворённо простонал в предвкушении. Он припал к горлу кувшина и стал жадно, но аккуратно, пить, выдыхая и делая вдох через каждые три-четыре глотка. Во рту и горле кипели пузырьки, из желудка то и дело вырывался газовый рык.

— Вы палач, Ченслер, — сказал Дженкинсон поднимаясь на постели. — Отдайте сейчас же кувшин. Что это?

— Русский квас, — сказал Ченслер и снова упал головой на тюфяк.

Через пару минут Дженкинсон отдышался и сказал:

— А ведь уже ночь, сэр Ченслер.

— Да и хрен с ней, — сказал Ричард и зевнул. — Хорошо посидели. Давно так не пил. Хоть будет, что вспомнить.

— Да уж. Хороший виски, дьявол забери. Надо купить у них.

— На вынос не продаётся! Эксклю… Экс-клю-зивный товар, — едва выговорил вновь пересохшим ртом, Ченслер и, поднявшись, снова взялся за кувшин. Утолив квасом вторую жажду, он посмотрел на стоявшую в ведёрке бутылку и не почувствовал к ней отвращения. — «Действительно хороший виски, — подумал он. — Хорошо, что я остаюсь в России и что здесь есть виски и есть великолепное место, где можно его пить».

Тут он вспомнил, что приходил сюда не для того, чтобы пьянствовать, и сразу вспотел. Агент! Где его агент Головин? Он усмехнулся. Ага! Будет, что вспомнить, сидя на раскалённой сковородке, в шкворчащем масле.

— Эй, человек! — крикнул он.

Дженкинсон вздрогнул.

— Дьявол! Ричард! Вашу мать! Я едва не умер! Чего вы так орёте⁈

В комнату вошли, но не тот молодой в красной рубашоночке, а другой, тоже молодой, одетый едва ли не в царские одежды, и с суровым властным лицом воина.

— Мистер Дженкинсон и мистер Ченслер?