Филарет – Патриарх Московский (книга вторая)

Глава 11

Вошедший говорил по-английски и Ченслер узнал в нём Фёдора Захарьина. Узнал и у Ричарда на мгновение остановилось сердце.

— Хорошо отдохнули? Как вам мой кабак? Как виски не спрашиваю, ведь это уже третий штоф. Вы хорошо пьёте, господа!

— Как, третий? — вырвалось у Ченслера.

Фёдор пожал плечами.

— Да, как-то так, — сказал он и чуть улыбнулся. — Но я вас пригласил, мистер Ченслер, не для знакомства с моим односолодовым виски, а для серьёзного разговора. Раньше у нас не получилось, но так сложилось, что сейчас этот разговор стал чрезвычайно актуальным.

— Что за разговор? — спросил английский резидент, холодея.

— Михаил Петрович 0Головин арестован и под пытками…

Сердце Ченслера снова остановилось.

— … и под пытками умер, не сказав ни слова.

Ченслер облегчённо выдохнул.

— Он принял яд. Вы ему дали?

Резидент покрутил головой.

— Ну, ладно. Это не важно. Главное, ни я, ни вы в пыточном листе не упомянуты.

Фёдор помолчал.

— Как-то так… Я выйду на секунду…

Фёдор вышел и вошёл с табуретом. Ченслер слушал и наблюдал за действиями пришельца с интересом, вглядываясь в него не понимая, почему этот молодой боярин ещё летом казался ему совсем юным. Да — высоким, но по-детски худощавым и нескладным. Может быть одежда? Сейчас она у него облегающая и какая-то излишне элегантная. Кафтан притален и достигает середины бёдер, рукава ровные без складок возле плеч, и — о, чудо! Рукава у кафтана, не привязанные на верёвочки, а пришитые! Ченслер увидел это, когда Фёдор снял высокую боярскую шапку и разгладил волосы, показав проймы1.

И пуговицы! Впереди на кафтане не шаровидные, а плоские серебряные пуговицы.

— «Ха! Они сделаны из голландских талеров!», — удивился и восхитился британец и согласился с тем, что Фёдора делает взрослее его необычная одежда.

Ченслер неоднократно видел во дворце королевы Елизаветы малолетних графов и герцогов, утянутых в дворцовые наряды с застёжками сзади, и те тоже выглядели очень взросло, но только спереди. Прямо как сорокалетние карлики и карлицы.

Но молодой боярин не выглядел карликом. Он был высок, строен и красив. Его вьющиеся, почти чёрные волосы, не лежали на плечах, как у большинства русов, а были коротко острижены по форме головы. Лицо было гладким. Ресницы большими, девичьими. Губы чётко очерчены.

Привычка Ченслера создавать мысленные портреты и запоминать их, сыграла с ним злую шутку. Видя сидящего напротив него молодого человека, он никак не мог «наложить на него» старый портрет Фёдора Захарьина. А ведь между встречами прошло всего шесть месяцев. Некоторое время «помучавшись» и, в конце-концов, отмахнувшись от сомнений, Ченслер спросил:

— О чём ты хотел поговорить со мной, Фёдор Никитич.

— Я? Поговорить? — Фёдор сделал удивлённое лицо, потом стукнул себя по лбу. — Ах, да! Дед ещё вначале лета предлагал мне платное сотрудничество с тобой и я, в принципе, согласился, но хотел обсудить лично с тобой цену вопроса. Но сейчас всё вдруг резко изменилось и нам надо всё начинать сначала. Я не знаю, актуально ли сейчас твоё предложение? Да и нужны ли Английской торговой компании такие, э-э-э, специалисты, как мой дед и я? Вот и всё.

Фёдор снова пожал плечами.

— Ха! — хмыкнул Ченслер. — Вот и всё!

Он покачал головой и повторил:

— Вот и всё…

Ричард не верил в чудеса, но похоже, что одно из них вдруг свершилось. Вместо того, чтобы висеть на дыбе и рассказывать русскому царю про козни, приготовленные им, Ченслером, с помощью русских подручных и по одному выдавая их, крича от боли, к нему пришёл первый советник царя и говорит, что давно готов с ним сотрудничать на платной основе и дело только в «цене вопроса», как он сказал. В «цене вопроса»… Что за русский язык⁈ Откуда берутся эти новые словосочетания?

— Ты видишь, — вдруг заговорил снова Фёдор, — если я тебе не нужен, я не пропаду. Кабак уже даёт неплохой доход. Те людишки, коих я отобрал для сбора слухов и для охраны доставки сообщений, мне пригодятся для других нужд. Я же воевода. Так что, я не пропаду, не бойся. Только давай определимся по-быстрому. Я и так уже заждался, пока вы проснётесь. Сам уже успел выспаться. Хочу домой. Не люблю ночевать на чужих кроватях. Если подумать надо, — думай, мне не к спеху. У меня своих дел по самое горло.

Ченслер поднялся с лежанки и подошёл к продолжавшему сидеть на табурете Фёдору. Ноги в сапогах слегка затекли и шёл он на своих кривых кавалерийских ногах, как хорошо заработавшая за ночь публичная девка. Так же удовлетворённо и с таким же трудом переставляя ноги. Ричард часто видел таких женщин в Англии, подрабатывавших в джентльменских «кофейнях». Их почему и называли «публичными», что других женщины в мужские кофейни не ходили. Ченслер вспомнил это, представил не однократно виденную им картинку, и улыбнулся.

— Спасибо тебе, Фёдор Никитич. Твой дед был нам верным союзником. Он хотел отъехать в Англию и забрать тебя с собой. Продолжи дело своего деда и твоя служба английской короне не останется без достойного вознаграждения. Думаю, тот патент на баронский титул, что я привёз твоему деду, можно будет переписать на тебя. Не думаю, что его сыновья, приняли бы его. Но, как ты понимаешь, титул надо ещё заслужить.

Ченслер говорил пафосно, но вдруг услышал, как Фёдор хмыкнул.

— Титул? Баронский? Заслужить? Ты смеёшься, Ричард Карлович? Зачем мне твоя Англия и английский титул? Ты мне тут плати хорошо, и мне больше ничего не надо. Не нужен мне ни титул, ни земли, к нему прилагаемые, в вашей Англии. Вот если бы здесь земли, но это у вас вряд ли получится. Государь категорически запретил продавать земли иностранцам. Только по его особому благоволению. Да и здесь земли я сам себе возьму. А вот злато-серебро… Без него никак не обойтись.

Ченслер понял, что сыграть на лжепатриотизме «дикаря» к Англии у него не получится и улыбнулся шире.

— Сколько ты хочешь? — спросил он снисходительно.

— Десять тысяч золотых фунтов в год, — сказал Фёдор. — И вся ваша торговля с Россией и Персией через меня.

Со стороны топчана, где лежал Дженкинсон, что-то хрюкнуло, закашлялось и зашлось в громком смехе. Ченслер, удивлённый вдвойне, оглянулся и увидел трясущегося в конвульсивных спазмах бывшего посла, продолжавшего лежать на спине. Лицо посла наливалось лиловым и Ченслер, подойдя к нему, резким движением перевернул того на бок.

Дженкинсон продолжал рыдать от смеха, а Ченслер, едва сдерживая себя от таких же спазм, переспросил:

— Сколько-сколько?

— Десять тысяч фунтов стерлингов золотом, мистер Ченслер.

— И что же вы готовы предоставить нам за эти баснословные деньги, молодой человек?

— Всю дипломатическую переписку, плюс то, что думает царь о внутренних делах, в том числе планах военных.

Бульканье и всхлипы в углу резко прекратились. Ченслер вскинул левую бровь и задумался, оглядывая дерзкого парня. Он подумал, что десять тысяч золотых фунтов — сумма совершенно немыслимая и даже говорить о ней не серьёзно. Его агент Головин получал тысячу, но трясся со страха над каждым передаваемым резиденту списком с дипломатического письма, или внутреннего указа-распоряжения какому-либо воеводе «встать супротив городка Ругодив и кидать в него ядрами».

Особенно Ченслера интересовала переписка с крымчаками, османским султаном и персидским шахом. Ченслер знал, что когда-нибудь английские торговые и военные корабли прорвут французскую и испанскую блокаду и захватят Индию и Аравию. И тогда его работа ляжет в основу могущества английской короны. И вполне вероятно, что это произойдёт не при его, Ченслера, жизни, а после смерти. Однако для Ричарда важнее всего было то, что это когда-то случиться и в том, что это будет и его вклад в общее дело по продвижению и расширению интересов торгового ордена на весь мир.

Взаимоотношения России с её северными соседями Ченслера тоже интересовали, и в той же, собственно, мере, но его личные интересы влекли его на юго-восток. Он, как путешественник, мечтал добраться до «Островов пряностей». Но его личные интересы не волновали ни сэра Фрэнсиса Уолсингема — его «куратора» по агентурной работе в России, ни самого Уильяма Сессила, лорда Берли — первого секретаря королевы Елизаветы, выполнявшего не только её личные распоряжения, но и возглавлявшего в Англии тайный орден иезуитов, и, соответственно, английскую разведку и контрразведку.

Однако север и запад были переполнены агентами-иезуитами, а вот юг, восток и сама Россия, проникновению католицизма сопротивлялись и на этих территориях информацию приходилось собирать под дипломатическим и торговым прикрытием. Работа Ченслера в Московии осложнялась ещё и тем, что даже оппозиционно настроенные местные «аристократы» не желали работать на английскую разведку. А тут — нате вам пожалуйста — весь перечень интересующих Ченслера вопросов.

Дженкинсон думал также, как и Ченслер. Он тоже был одержим Индией и пряностями, и ещё совсем недавно был рядом с осуществлением своей мечты, ибо в это своё путешествие собирался добраться аж до Индокитая и узнать путь к заветным островам. Услышав требование молодого боярина, Дженкинсон отметил для себя его фразу о торговле с Персией и пока Ченслер молчал, спросил:

— Э-э-э… Фёдор Никитич, позвольте узнать, как вы намереваетесь организовать торговлю с Персией, ведь моя экспедиция по известным вам причинам не состоится? Английская торговая компания не имеет права транзитной торговли с Персией. Сии привилегии имеются только у меня.

— Сии привилегии теперь есть только у меня, сэр Энтони Дженкинсон.

— Да кто вы такой, дьявол вас забери!

— Я бы попросил вас, сэр, попридержать свой язык на счет дьявола. Видит Бог, я его вам отрежу.

— Прошу меня простить, — потупил взгляд Дженкинсон уже сидящий на топчане. — Дурная привычка.

— Хорошо. Отвечаю на ваш вопрос, сэр. Я — доверенное лицо российского государя, которому он поручил взять в свои руки торговлю с Англией и Персией. Товары из Персии, проходящие мимо государевой казны, без пошлины пропускать запрещено. Но и торговать с Персией пока не кому. Просят проход Нидерланды, но царь пока не готов пропускать вообще кого бы то ни было.

— Нидерланды⁈ О, дьявол! — снова выругался Дженкинсон.

Фёдор вздохнул и привстал. Посол останавливающим жестом поднял перед ним ладони.

— Всё-всё-всё, Фёдор Никитич. Прошу прощения.

— Я вас предупредил, — спокойно сказал Фёдор. — Ещё одного прощения не будет.

— И всё-таки, как?

— Поедете вы, сэр. Я выпишу вам проездные документы на имя представителя нашей российской торговой конторы. Не один, конечно, поедете, а с нашими «товарищами». Доведёте их до столицы Персии, а дальше, как хотите. Хотите с ними возвращайтесь, хотите в Индию отправляйтесь. Могу вам и к индийским раджам письма дать. Но представлять будете Россию, а не Англию. Что вы на это скажете?

— А как же посольский выезд? Посольский выезд состоится. Главным приставом поедет мой человек. Он выпустит ваше посольство без вас.

Дженкинсон некоторое время смотрел на Фёдора недоверчиво, потом снова спросил:

— И всё-таки, кто вы, чтобы брать на себя такие гарантии?

— Пока государь благоволит мне, я пользуюсь его доверием и близостью к печатям. Все печати находятся в царских покоях, и государь читает все письма и указы. Указы и письма, кстати, исходят от меня. Я ему читаю, царь только подписывает. Я опечатываю и отправляю. Память у меня хорошая. Могу продиктовать написанное сегодня письмо султану. Правда не подписанное. В раздумьях царь: «отправлять ли». Прочитать?

— Прочти, — быстро отреагировал Ченслер забирая инициативу.

— Хорошо… Э-э-э… Титулы и вступление пропущу… Э-э-э… В знак моего царского расположения да будет тебе известно, что явился перед моим величеством твой придворный и купец Мустафа, который передал мне твое письмо. Из него я узнал, что ты дал ему золота и одежд из твоей сокровищницы и что ты просишь меня, чтобы я дал ему позволение брать в моем богохранимом царстве все то, что ему нужно. Посему, во внимание к давней дружбе, которая установилась между твоим отцом и моим и ради взаимной нашей дружбы, я отдал приказание, чтобы названному Мустафе даваемо было за его деньги все, что ему нужно, и чтобы никто против справедливости Божией не делал огорчения ни ему, ни его людям…

Фёдор закрыл глаза и «прочитал» письмо турецкому султану, писанное пять лет назад, и посмотрел на английского шпиона. Тот удовлетворённо кивнул головой.

— Отлично. А для королевы Елизаветы что написали, знаешь?

— Знаю. Сам писал. Но там очень много. Длинное письмо.

— Не помнишь? — усмехнулся Ченслер.

— Я ничего не забываю, — спокойно сообщил Попаданец, — но каждое письмо стоит денег, а мы с тобой ещё ни о чём не договорились.

— Десять тысяч я тебе не дам, — сказал Ченслер. — Это слишком много.

— Коли много, об чём тогда разговор? — Фёдор поднялся. — Прощевайте, Ричард и вы, Энтони прощевайте. Скатертью, как говорится, дорога. Думаю, что и мистер Ченслер не надолго здесь задержится. Прикроем английскую компанию в скорости. К чему дожидаться ответа от вашей королевы? Его можно три года ждать. Посоветую государю переписать письмо.

Фёдор взял табурет и растворил дверь.

— Э-э-э! — воскликнул Дженкинсон. — Постойте-постойте! А как же я? Ричард, я готов заплатить! Товар из Персии продастся, и я заплачу.

Фёдор обернулся.

— Сейчас деньги, завтра стулья… Завтра деньги — послезавтра стулья.

— Какие стулья? — одновременно спросили британцы.

— Гамсовские, с бриллиантами, — произнёс Попаданец. — Вам пять минут на раздумья, но деньги — вперёд!

Фёдор вышел.

— Какие стулья, Ричард? — ошарашено спросил Дженкинсон.

Ченслер отмахнулся.

— Шутит он так. Ты про деньги серьёзно. Мне такие суммы тайный совет не одобрит, а кадр он, безусловно, ценный. Да и зависит сейчас от него, получается, всё. Дьявол!

Дженкинсон посмотрел на дверь.

— Это я не ругаюсь! — покрутил головой Ченслер. — Деньги — вперёд, мать твою! Вы готовы сейчас расстаться с десятью тысячами?

— Нет, конечно. Давайте я попробую уговорить его на половину суммы сейчас, а половину потом. Думаю, он согласиться. Ведь всю сумму наперёд не платит никто. Обычно платится…

— Эндрю, мать твою, я знаю сколько платится! У нас пять минут! Хочешь торговаться — торгуйся. Я пас! Пустой, как барабан!

— Я ж привёз тебе деньги…

— Так вложился я, мать твою, в товар! А он сейчас, похоже, попадёт под арест!

Интерлюдия. Днём раньше.

— Ты, Федюня, предлагаешь мне, твоему государю, торговать своими же секретами? — удивился Иван Васильевич.

— А почему нет? Дьяки твои торгуют, и мы даже не знаем, чем. А так мы будем точно понимать, что знают наши враги, а чего не знают. И не всё мы будем продавать. Но на самом деле, все дипломатические письма попадают на стол англичанам. Все, государь. Я их сам читал в британской библиотеке.

Попаданец не сказал, что в интернет-библиотеке, но это было и не нужно.

— И твои письма, и письма других русских царей и не русских, — продолжил Попаданец. — Так что, какой смысл скрывать, как и куда ты посылаешь Сигизмунда? Ты ни с кем не сможешь заключить по-настоящему мирный договор. Все твои мирные договоры — это перемирия между войнами, которые будут прерваны не тобой, а твоими «друзьями». В любой удобный для них момент. Нет у тебя друзей, государь, кроме твоей армии и твоего народа. Все, кто пишут тебе о дружбе, кушать не могут, как хотят твоей смерти.

— Ну, делай, как знаешь, — вздохнул царь.

— Все списки документов, передаваемые англичанам, мы учтём в специальной книге. Чтобы не забыть, что отдавали, и чтобы ты в любой момент мог знать, чем я торгую. Зато денег заработаем.

— Десять тысяч золотом не такие уж большие деньги.

— Да, как сказать… Это десять тысяч медалей по итогам взятия Полоцка, а значит — десять тысяч верных тебе воинов.

Царь покрутил головой.

— И не боязно тебе, Федюня? Ведь если англичане попадутся и их пытать начнут, то они на тебя покажут и не сносить тогда тебе головы.

— Ну, так, ты же меня не отдашь палачу? — усмехнулся Фёдор.

— Всяко может случиться, — скривился Иван Васильевич. — Могу и я раньше положенного срока сгинуть, — государь вздохнул.

— Даже и не думай, государь. Сгинуть тебе я не дам. Ты, главное, сам в пекло не лезь. Особенно на войне. И быстрее готовься к переезду в Александровскую Слободу.

— Иконы собрать надо. Не хочу здесь оставлять. Ежели надолго уезжаем, то… Привык я к ним. А они по храмам розданы.

— Да как же ты соберёшь их⁈ — удивился Фёдор. — Такой вой поднимется, что и ноги не унесёшь. Митрополит народ поднимет и порвут тебя.

— А что делать? Не могу я без них. Коли в Слободе центр Руси станет, то и иконы перевезти надоть. Защищали они Москву, пусть щитят и Слободу.

— Тогда в один день все иконы выносить надо. Вот поедешь по Москве прощаться с народом заодно и иконы соберёшь. По-другому никак.

1 — Пройма — место прилегания рукава к одежде.