Fila vitae. Нити жизни

Глава 7

Лера никогда не считала себя красавицей. Знала, что у нее слишком круглые глаза, слишком тонкие губы, угловатая фигура, маленькая грудь и непослушные волосы. Наверное, большинство из этого можно было исправить правильной одеждой, грамотным макияжем и прической, сделанной хорошим парикмахером. По крайней мере, так уверяла младшая Лерина сестра, настоящая красотка и успешный бьюти-блогер. Но Лере было лень. Как минимум природа наградила ее тонкой талией и чистой кожей, которую не обсыпало прыщами даже в юности и которую не испортили неправильное питание и плохой сон. Вставать на час раньше по утрам, чтобы накраситься и уложить волосы, разбираться в современных трендах косметики и визажа, тратить свободное время в выходные на фитнес и маникюр она бы не стала ни за что на свете. Поэтому для того, чтобы вступить в праведные ряды последователей Общины Спасения мира, ей не пришлось сильно себя ломать. Достаточно было не мыть три дня голову, не завязывать при этом волосы, нацепить на себя мешковатое платье мышиного цвета, купленное по дороге с работы в каком-то магазинчике в подвале, обуть стоптанные туфли, которые нашлись во второй комнате квартиры, еще, должно быть, оставшиеся от предыдущей хозяйки, дополнить образ длинной вязаной жилеткой, прихваченной в том же магазине, и готова уставшая, разочаровавшаяся в жизни женщина сорока лет. Потому что чисто внешне на тридцать Лера уже не тянула. Взглянув в зеркало, она подумала, что, несмотря на весь свой феминизм, тоже не удивилась бы, если бы узнала, что подобная дама записалась в секту. Покрутила бы пальцем у виска, но не удивилась.

Не удивилась и девушка, открывшая ей калитку. Впрочем, она и сама выглядела почти так же, как Лера, только в ее одежде преобладал голубой оттенок, а голову покрывал засаленный платок, да и сама она была лет на пять младше настоящего Лериного возраста.

– Здесь находится Община Спасения мира? – Лера ткнула девушке в лицо газету с обведенным маркером адресом Общины.

Газету удалось найти чисто случайно, но это было классным везением. В ней имелась небольшая заметка о том, что из себя представляет Община, а также призыв вступать в ее стройные ряды, чтобы обрести гармонию и прожить земную жизнь достойно. Теперь можно было легко рассказать, как именно Лера узнала об Общине и почему пришла.

– Проходи, – девушка пропустила ее внутрь, поманила за собой.

У самого порога Лера обернулась, незаметно кивнула Павлову, следившему за ней из-за угла.

Собственно, он и привез ее сюда, Община находилась в таких чигирях, что Лере пришлось бы добираться с двумя пересадками, а потом еще около километра идти пешком. Поскольку на дворе стоял темный мрачный вечер пятницы, то и дело дополнявшийся мелким дождем, велик был шанс, что Лера свернет в ближайшее кафе и пошлет на фиг и секту, и Павлова, и убийства, до которых ей, положа руку на сердце, не должно было быть никакого дела. Конечно, Лера никогда бы так не сделала, но, кажется, Павлов поверил ее угрозам и отвез лично.

Девушка, назвавшаяся Марианной, провела Леру в большую, но аскетично обставленную гостиную. Окна оказались плотно зашторены и не позволяли рассмотреть, что находится во дворе. Вдоль стен были расставлены простые деревянные лавки, в одном из углов расположился большой стол, весь уставленный свечками разной высоты и диаметра. Стол был залит воском, в некоторых местах возвышались целые горы из него. И больше в гостиной не было ничего.

Велев присаживаться, где удобно, Марианна скрылась за другой дверью. Лера осмотрела одинаково неудобные лавки и аккуратно опустилась на краешек ближайшей. Прилежно сложила руки на коленях, опустила голову, делая вид, что полностью ушла в себя и свои проблемы одинокой женщины без семьи и детей, а сама исподтишка осматривалась вокруг и прислушивалась. И если смотреть было не на что, то звуки Леру заинтересовали. С той стороны, куда ушла Марианна, слышалась чья-то ругань. Две женщины, судя по всему, одна помоложе, вторая постарше, кричали друг на друга и, кажется, даже что-то швыряли. То ли тоже друг в друга, то ли на пол. Затем вдалеке хлопнула дверь, и вопли прекратились резко, будто скандалистки испугались того, кто вышел на их крики. Послышался приглушенный мужской голос, затем шаги, и наконец открылась дверь. Лера тут же подняла голову, пытаясь заменить любопытство во взгляде на испуг. Вошедшим оказался мужчина, очевидно, тот же, что что-то выговаривал скандалисткам.

Лера тут же подскочила с места, пробормотала нечто вроде приветствия, а затем опомнилась, опустила взгляд в пол.

– Добрый вечер! – мягко поздоровался с ней мужчина, подходя ближе. – Марианна сказала, ты ищешь спасения?

Лера кивнула, а сама закусила губу, поскольку ей показалось, что еще немного, и она рассмеется. Павлов не соврал: Белогородцев и в самом походил на крысу, только теперь еще и мокрую крысу. Скорее всего, Лера вытащила его из душа, длинные редкие волосы свисали мокрыми паклями, зато на лице было написано такое старательное понимание, будто он был глубоким старцем, всю жизнь проведшим на Тибете. И общая картина показалась Лере уморительно смешной.

Белогородцев воспринял ее мимику по-своему. Положил руку на плечо и с еще большим усердием произнес:

– Ну-ну, не стоит смущаться. Все мы переступали этот порог в сомнениях, но лишь потому, что оставляли за собой гору сожалений и нежелание продолжать это бренное существование в том виде, в котором оно пригибает нас к земле и раскрашивает мир черными красками.

«Да парень поэт», – хмыкнула про себя Лера, но не могла не признать, что толика правды в его словах была. И пусть не жизнь раскрашивает все в черные цвета, а мрачный ноябрь в этом городе, но Лера голову могла дать на отсечение, что именно в такие месяцы в секте появляется больше всего новых прихожан. И, возможно, не только в этой.

Белогородцев тем временем присел на лавочку и похлопал ладонью рядом с собой, приглашая Леру сесть возле него. Она едва сдержала комментарий о том, что таким образом подзывают собаку, но промолчала. Овец, возможно, тоже.

– Можешь звать меня отцом Юрием, – сказал Белогородцев, когда Лера послушно опустилась рядом. – Как твое имя?

– Валерия.

– Расскажи мне свою историю, Валерия. Что привело тебя сюда?

Лера сцепила руки в замок и монотонно заговорила.

– Да как-то не складывается все. В жизни, я имею в виду. Не вижу в ней больше смысла. Мне уже много лет, а она не складывается. Хожу на работу на автомате, по вечерам вообще не помню, как день прошел. Прихожу, ем, ложусь, назавтра снова иду. Одиночество это уже поперек горла. И как подумаю, что вся моя жизнь так и пройдет, так тошно становится, хоть волком вой.

– Понимаю, – сочувственно сказал Белогородцев. – А работаешь кем?

– Врач я.

– Разве спасать жизни тебя не вдохновляет?

– Я не спасаю жизни, я патологоанатом.

Вообще-то Лера терпеть не могла, когда ее, судмедэксперта, называли патологоанатомом. Нет, она с уважением относилась к коллегам смежной профессии, считала, что они занимаются точно таким же важным делом, как и она, но разница между ними была, и Лера свято верила в то, что ее должны знать. Особенно те, кому она не раз о ней рассказывала. Однажды Лера в прямом эфире своей сестры-блогера объяснила эту разницу такими словами, что Анюта два дня на нее дулась, зато затем не могла не признать, что Лерина отповедь имела большую реакцию среди подписчиков и здорово подняла ей охваты.

Тем не менее сейчас Лера намеренно назвалась патологоанатомом. Готовясь к работе под прикрытием, она обдумывала легенду, с которой явится в секту, и пришла к выводу, что назваться судмедэкспертом будет опасно. Пару дней назад Павлов практически в открытую обвинил кого-то из прихожан в убийстве, а теперь к ним явится тот, кто тоже имеет отношение к раскрытию преступлений. Может быть, Белогородцев и не свяжет эти два факта, а может, и свяжет. Заранее вызывать подозрения Лера не хотела.

– Что ж, мне кое-то про тебя уже ясно, – покачал головой Белогородцев, сочувственно гладя Леру по плечу, а той стоило больших усилий не отодвинуться.

Что-то она не припоминала, чтобы такими жестами успокаивали своих прихожан в церквях. Не то чтобы она была большим знатоком, вообще считала себя атеистом, но иногда бывать в подобных заведениях ей приходилось. Она вдруг поймала себя на мысли, что хоть и собиралась вести себя скромно и не поднимать взгляд от пола, но сейчас смотрит на Белогородцева, не прерывая зрительного контакта, и практически тонет в глубине его черных глаз. Стоило больших усилий оторваться от него, а когда она посмотрела в другую сторону, поняла, что даже дышать стало легче. Либо этот тип владеет гипнозом, либо обладает такой мощной харизмой, что влияет даже на таких, как Лера. Было бы странно, если бы он однажды не создал секту.

– Тебе не повезло в жизни как минимум в двух вещах: имени и работе, – продолжал тем временем Белогородцев, и Лера почувствовала почти физическое желание снова посмотреть на него. – Я не исключаю, что одно вытекает из другого.

– Что вы имеете в виду? – спросила она, хотя догадывалась, что он скажет.

Ей уже доводилось слышать сексистские мнения о том, что своей профессией она всех женихов распугивает. Собственная мать частенько ей такое выдавала, пока в жизни Леры не появился Илья. Так и оказалось.

– Родители дали тебе мужское имя, тем самым открыв тебе поток мужской энергии. Держу пари, в детстве тебе больше нравилось играть с мальчишками, а девчонок ты презирала. А если у тебя есть сестра и ее зовут не Александра или Евгения, то ты со снисхождением относилась и к ней. Все это хорошо в детстве, возможно, твои друзья-мальчишки тебя не обижали, но, когда дети вырастают, гендерные различия между ними становятся более очевидными. И вот уже те, с кем ты лазала по деревьям, засматриваются на девчонок, но в тебе этой девчонки не видят. И ты говоришь себе, что тебе не нужно их внимание, ты по-прежнему хочешь с ними дружить, но это не так на самом деле. Ты хочешь их внимания, но, не получая его, убеждаешь себя в том, что так лучше. А затем ты выбираешь мужскую профессию. Вполне возможно, пусть даже подсознательно, снова желая доказать тем же мальчишкам, что ты по-прежнему не хуже их. Только это все дальше и дальше отодвигает тебя от настоящего женского предназначения. Ты теряешь женскую энергию, заменяя ее мужской, и мужчины чувствуют это. Отсюда неудачи в личной жизни, одиночество и тоска. Женщине важна семья, важен уют, а у тебя этого нет, и ты страдаешь от их отсутствия, но вместо того, чтобы все исправить, еще сильнее погружаешься в пучину мужской энергии. Это замкнутый круг, который надо разорвать. И я рад, что ты пришла ко мне, потому что здесь мы все, и я в том числе, поможем тебе это сделать.

Каждый раз, когда Лера слышала про женскую энергию и предназначение, ей хотелось залпом осушить стакан виски, с силой поставить его на стол, а затем врезать говорившему по морде. Потому что втирать эту дичь в двадцать первом веке просто преступно. А ведь находятся бедные женщины, которые вместо того, чтобы поверить в себя, полюбить себя, научиться заботиться о себе, начинают еще сильнее задвигать собственные потребности, только бы найти наконец того, с кем будут просыпаться рядом. И чаще всего, не веря в себя и не ценя себя, они хватают первое попавшееся, а затем страдают всю жизнь, только теперь уже считая, что такова женская доля.

Белогородцев был не прав. Лера никогда не страдала от недостатка мужского внимания. Да, со временем у нее осталось не так много друзей, хотя в университете в ее квартире частенько собирались целые толпы однокурсников. Но она довольно легко заводила романы, когда сама того хотела, и длились они чаще всего ровно столько, сколько она же желала. Мужчины редко бросали ее первыми, а даже когда бросали, потом возвращались.

Илья тоже однажды уходил. Когда понял, что она с восемнадцати лет влюблена в соседа. Но затем вернулся, и Лера ни разу не дала ему поводов сомневаться в том, что зря. А теперь и чувство к соседу подернулось дымкой и будто бы потускнело, как старое зеркало. Потому что сосед теперь далеко, потому что у него тоже наконец серьезные отношения, и просто глупо тратить жизнь на то, чего она никогда не получит. Может быть, Лера и не была влюблена в Илью так сильно, как когда-то любила Никиту, но какие-то чувства к нему у нее определенно имелись. И у него к ней тоже. Так что, уважаемый господин Белогородцев, тут ваша психология вас подвела.

Тем не менее, Лера вытерла краем рукава растянутого платья сухие глаза и пробормотала:

– Я не могу бросить работу, на что же я буду жить? И имя менять уже как-то поздно.

– Да, с этим проблема, – голос Белогородцева внезапно изменился: зазвучал как-то проще и искреннее, но тут же, будто испугавшись, вернулся в тональность просвещенного блаженства. Отец Юрий опустил руку с плеча Леры чуть ниже, на предплечье. – Однако мы что-нибудь придумаем. Как я уже сказал, ты пришла в правильное место. И мы будем действовать потихоньку. Где ты живешь?

– В квартире бабушки, – сказала Лера. Сама не знала, почему соврала. В квартире бабушки она жила в родном городе, здесь же снимала, но, не готовясь к такому вопросу, вдруг вспомнила про ту. И, как вскоре выяснилось, не зря.

– С бабушкой?

– Нет, она давно умерла. Квартира моя. – Лера начинала понимать, к чему этот разговор, а потому решила подыграть.

– Что ж, значит, ухаживать ни за кем тебе не нужно, – заключил Белогородцев. – Будет лучше, если ты переедешь сюда. Многие наши прихожане так делают. Здесь у нас все общее, это сплачивает, дарит ощущение близости. Если останешься с нами, ты больше не будешь одинокой. Все наше – твое, все твое – наше. Тогда мы сможем больше времени проводить за разговорами, это будет тебе полезно.

«А квартиру на тебя сразу переписать или подождешь немного?» – хмыкнула про себя Лера.

Но, конечно же, согласилась. Это было именно то, зачем она сюда приехала. Оставалось надеяться, что за ближайшие два дня она сможет найти все, что нужно Павлову, потому что идти в таком виде на работу она точно не планировала.

Нравы в заведении оказались весьма спартанскими. Вместо той одежды, что на ней была, Лере выдали длинную юбку до пола, безразмерную голубую блузку и стоптанные кем-то сто лет назад ботинки. Она и до этого выглядела плохо, а теперь и вовсе походила на служанку. Ее одежду обещали отдать утром в понедельник, чтобы было в чем поехать на работу. Хорошо хоть не смотрели, как она переодевается. А все потому, что телефон у нее тоже отобрали, но этот момент они с Павловым предусмотрели: с собой Лера взяла старый смартфон, который Павлов принес ей из каких-то вещдоков. Свой же телефон Лера поставила на беззвучный режим и примотала скотчем к ноге. Оставаться в этом богоугодном заведении без связи она не рисковала. Да и на память не надеялась. Если ей удастся добраться до документов Общины, будет проще их сфотографировать, чем запомнить.

Проверяя, надежно ли держится телефон, Лера невольно коснулась рукой шрамов на бедре. Они появились у нее полтора года назад, одновременно с ночными кошмарами. И если момент падения в воду стерся из памяти, то как царапала ржавым гвоздем на собственной коже подсказку полицейским, не надеясь выжить в руках маньяка, Лера помнила прекрасно. Знала, что ее тело попадет в руки полицейских, и хотела дать им знать, где искать маньяка. Выжить не надеялась, но выжила. Можно считать, повезло.

Ей выделили комнату с двумя кроватями, предупредив, что соседка уехала в командировку по работе и вернется на следующей неделе, а потому рассчитывать на то, что она всегда будет тут одна, не стоило. Лере большего и не нужно было: она не собиралась приходить сюда еще раз.

Очевидно, комната когда-то была чуланом, потому что в ней не было окон. И такой расклад Леру одновременно пугал и радовал. В случае чего выход у нее будет только один: через дверь. Но зато никакие ветки и птицы не станут стучать в окно по ночам. В последнее время Лера не могла нормально спать из-за этих звуков. Возможно, прав был Илья, и ей все-таки придется обратиться за помощью к психотерапевту. Она может храбриться сколько угодно, но травмирующие события оставляют свой след даже на сильных личностях, создавая проблемы тогда, когда их не ждешь. Полтора года Лере удавалось держаться, но вот ее вырвали из привычной жизни, лишили дома и друзей, выключили солнце, обложили низкими тучами – и она начала сдавать. Ее пугают непонятные звуки, она слышит шорохи за спиной, видит тени краем глаза.

Первая ночь прошла относительно спокойно. Лера решила не рыскать по дому сразу. Она ведь пока не знает даже его устройства, не знает, где что располагается, чем живет эта Община. Завтра осмотрится, а там уже можно и по ночам походить. Тем не менее ей не спалось. Она не взяла с собой спрей для носа и теперь не могла нормально дышать, а потому ей не удавалось уснуть. Лера не слышала посторонних звуков, но то и дело видела мелькающие тени под дверью. В коридоре всю ночь горел тусклый свет, и если кто-то шел мимо ее комнаты, то это было видно. Но вот проблема: Лера прекрасно слышала звуки в соседней комнате, даже легкое покашливание какой-то женщины, а когда кто-то проходил мимо ее двери, до нее не доносились шорохи шагов. И это заставляло сердце пропускать удар каждый раз. В конце концов обозвав себя истеричкой, Лера отвернулась к стене, накрыла голову подушкой, зажмурилась и через некоторое время провалилась в сон.

Как выяснилось утром, кроме ежедневных бесед с отцом Юрием, в Общине активно использовалась трудотерапия. Белогородцев считал, что во время труда очищается не только душа, но и голова, а поскольку никаких современных способов облегчения домашней работы вроде стиральной машинки или посудомойки здесь не приветствовали, то очищаться приходилось с утра до вечера.

Леру определили на кухню. Не готовить, конечно, готовить она не умела, о чем сообщила сразу же и получила неодобрительный взгляд главной по кухне – женщины лет шестидесяти по имени Клавдия. Лере даже показалось, что Белогородцев рассказал той, с каким запросом прибыла сюда Лера, поскольку кухарка пробормотала что-то вроде: «Готовить не хотят, а замуж им подавай». Лере поручили мыть посуду.

Дом оказался большим и непонятным, напоминающим лабиринт, имел около десятка комнат и огромную гостиную, в которую на выходные выносили несколько деревянных столов, превращая в столовую. В выходные сюда стекалось большинство прихожан, а потому готовить – и мыть посуду – приходилось целый день. К вечеру у Леры горели руки, а кожа на них стала красной и потрескавшейся, ведь ей не выдали никаких перчаток. Клавдия была ею недовольна, а потому неразговорчива. Как ни пыталась Лера выведать у нее некоторые подробности, кухарка лишь зыркала из-под насупившихся бровей и советовала лучше тереть тарелки, чем молоть языком.

Короткая передышка выдалась лишь тогда, когда на обязательную беседу ее позвал Белогородцев. Клавдия была недовольна тем, что Леру оторвали от работы, но с главным спорить, конечно же, не стала.

Отец Юрий сегодня выглядел гораздо презентабельнее, чем вчера, хотя все еще напоминал какого-то мелкого хитрого зверька. Маленькими глазками смотрел внимательно, все время пытался поймать Лерин взгляд, но та теперь ловко уклонялась, делая вид, что просто по природе нерешительна, а настойчивое мужское внимание, которым отец Юрий ее окружал, заставляет ее тушеваться еще сильнее. Если этот тип на самом деле обладает способностями к гипнозу, то Лере стоит держать ухо востро.

Белогородцев много рассуждал о предназначении человечества в общем и женщины в частности, строил собственные планы развития мира, не забывая при этом то и дело касаться Лериной руки. Они сидели в креслах у окна, и отодвинуться у Леры не было никаких шансов. В конце концов в своих рассуждениях отец Юрий дошел до роли удовольствий и комфорта в жизни каждого человека, и выяснилось, что он требует от своих прихожан едва ли не полного отказа от благ цивилизации. Полного, но постепенного, что, на взгляд Леры, было довольно умно. Если кто-то сразу отбирает у человека все, велик риск, что человек взбунтуется, а когда это происходит постепенно, когда дается время привыкнуть к очередному лишению, в конце концов просто перестаешь замечать, как сильно изменилась жизнь по сравнению с тем временем, когда еще не было никакой Общины.

Насколько Лера поняла, Белогородцев не требовал у своих прихожан сразу отказаться от привычной жизни, позволял им приходить сначала только на выходные, в будни жить в привычных местах, но затем рано или поздно все их имущество становилось общим. То есть его, конечно. Про квартиру Лериной бабушки он выяснял осторожно, но настойчиво. Лера делала вид, что ведется на его разговоры, не стала говорить, что если ей и придет в голову мысль отдать кому-то квартиру, то это точно будет не Община. Есть те, кому нужнее.

На самом деле в бабушкиной квартире сейчас и вовсе жила Анюта с мужем. Не так давно сестра по собственной глупости почти лишилась зрения, операции и реабилитация требовали огромных денег, которые не мог заработать даже успешный блогер. И после того, как Лера переехала в Санкт-Петербург, Анюта продала свою стильную студию и перебралась в квартиру бабушки, Лере ведь она все равно пока не нужна. Бабушка когда-то оставила имущество старшей внучке, но Лера считала, что Анюта имеет на него такие же права, как и она. Наверное, узнай Белогородцев об этом, мигом выгнал бы Леру за дверь.

А пока он рассуждал, Лера исподтишка разглядывала обстановку, строила планы, как и в какой последовательности искать нужные ей документы. Покинув кабинет, она не пошла сразу на кухню. Зарулила в туалет, вытащила телефон и быстро позвонила Павлову. Тот ответил сразу, но был немногословен, будто слова были платными.

– Что там у тебя? – спросил он. – Узнала что-то?

– Только то, что я хреново мою посуду, – хмыкнула Лера приглушенно. – Целый день на кухне, лишь на час забрал на беседу Белогородцев, но больше он заливался соловьем, чем я что-то спрашивала.

– Плохо, – заключил Павлов.

– А ты думал, я тут с ходу список всех прихожан достану? – оскорбилась Лера. – Думала, хоть порасспрашивать кого-то смогу, а в итоге времени даже в туалет сходить нету, вот еле вырвалась. Надеюсь, после ужина что-то смогу. Он тут в шесть, а дальше голодовка до утра.

– Хорошо, постарайся, – сказал Павлов и отключился, оставив Леру в полном недоумении и даже в обиде.

Снова спрятав телефон, Лера вернулась на кухню и получила от Клавдии очередной разнос:

– Почему так долго?

– Отец Юрий много болтает, – огрызнулась Лера, за что была награждена испуганным взглядом. Должно быть, критиковать Белогородцева тут было сродни богохульству.

– Он тебя отпустил пятнадцать минут назад. За это время уж можно было вернуться.

– В туалет зашла. Или это запрещено?

– Могла бы поторопиться.

– Физиология – штука такая.

– Не надо мне про физиологию, думаешь, одна ты тут врач?

Лера насторожилась. Кажется, это было то, что ей нужно.

– А что, много врачей у в… у нас? – поинтересовалась она.

– Много не много, но бывают, – буркнула Клавдия, а потом вдруг добавила весьма миролюбиво: – Мамка моя мне когда-то говорила, что учиться надо, образование получать, тогда в жизни добьешься чего-то. А оно видишь как? Для счастья неважно, сколько ты учился. Я после школы сразу на завод пошла, а Машка шесть лет в меде, потом интернатуры эти ваши, ординатуры-квадратуры. И что? В одной комнате спим.

– А Машка эта какой врач? – старательно натирая тарелку, спросила Лера будто между прочим.

– Акушер-гинеколог она. Деток в роддоме принимает. Я уж думала, нет лучше работы, каждый день хорошие эмоции, а вот поди ж ты, пришла к нам в таком состоянии, что дальше только с моста прыгать. Насилу ее отец Юрий вытянул.

– А она сейчас тут? – поинтересовалась Лера.

– На курсы какие-то уехала. Вроде как через пару недель вернется. Но ты имей в виду, болтать некогда будет. И так ничего не успеваешь, – предупредила Клавдия, и Лера подняла руки, давая понять, что тратить время на беседы с коллегой не станет.

Клавдия вытащила из кастрюли ложку, которой мешала рагу, попробовала на соль и принялась мешать дальше. Лера поняла, что рагу на ужин она сегодня есть не станет.

История про гинеколога показалась Лере заслуживающей внимания. Врач из роддома, которой помог отец Юрий и которая вполне могла перенять его философию, но пойти в ней дальше, – это как раз то, что они искали.

– А фамилию ее не помните?

– А тебе зачем? – Клавдия подозрительно прищурилась, и Лере пришлось срочно искать причину своего любопытства.

– Может, я ее знаю, врачебное сообщество не такое большое, как кажется.

Тут она, конечно, приврала. Но ведь Клавдия не знает, что сама Лера всего несколько месяцев живет в этом городе.

– Не то Митрофанова, не то Мирошникова. Как-то так. Нам тут фамилии без надобности, а уж как там в миру, я не знаю. Я давно здесь живу, была среди первых.

Значит, Митрофанова или Мирошникова. Улучив момент, когда Клавдия куда-то отлучилась, Лера вытащила телефон и быстро написала Павлову смс. Звонить не стала, поскольку в любой момент Клавдия могла вернуться. Лера и так едва успела одернуть юбку, когда дверь кухни распахнулась. Правда, вошла не Клавдия. Лера быстро выпрямилась, а, взглянув на дверь, испуганно охнула и отступила назад.

Звонок Леры застал Олега в тот момент, когда он смотрел на собственное кресло в рабочем кабинете и думал, не вздремнуть ли в нем хотя бы полчаса. Он все еще мог работать ночью, а затем, не отправляясь домой, плавно вливаться в рабочий день, который на самом деле был субботой, но с каждым годом это становилось все сложнее.

А ночка выдалась та еще! Олег ничего не сказал Лере, просто не было времени посвящать ее в подробности, но этой ночью у них появилась третья жертва. В отличие от первых двух, сразу было понятно, что жертва, несмотря на внешний вид, молода. Ни одна старушка в возрасте под девяносто не наденет на себя пятнадцатисантиметровые шпильки, чулки в сеточку и кожаную юбку, едва-едва прикрывающую филейную часть. Это в ноябре, между прочим! А во-вторых, был свидетель, который жертву сразу же и опознал.

Когда Павлов в составе опергруппы прибыл на вызов в небольшую рощу на окраине города, свидетель – а точнее, свидетельница – сидела прямо на подмерзшей земле, раскачивалась вперед-назад как болванчик и выла. Собственно, по этому вою ее и нашли. Девушка была молода, лет двадцати пяти, и походила на дорогую шлюху. Черные сапоги выше колена на каблуках, которыми запросто можно было защищаться от вампиров, чулки, короткая юбка и белый полушубок, не прикрывающий даже поясницу. Длинные пальцы с угрожающе-красными ногтями то и дело цеплялись за черные, всклоченные уже волосы и нещадно их рвали.

Увидев полицейских, девица завыла еще громче, указывая пальцем с кроваво-красным ногтем в сторону кустов. Криминалист нырнул туда первым, и вскоре оттуда послышался его взволнованный голос:

– Ребята, тут старуха на шпильках! Опять…

– Она не старуха-а-а, – завыла девица и вырвала у себя еще один клок волос.

Олег понял, что надо спасать девицу, пока она не осталась совсем лысой. Ему не было жалко девицыных волос, но новость о третьем трупе заставила желать как можно скорее получить данные. Да еще из первых уст.

Девице дали глотнуть почти неразбавленного спирта из чемоданчика экспертов, и она как-то сразу успокоилась, смогла пересесть с земли в полицейскую машину и начать рассказывать.

Девицу звали Виолеттой, а ее товарку, которая еще час назад была живой и здоровой, как и сама Виолетта, Амалией. Павлов подозревал, что уже утром выяснится, что Виолетта в миру какая-нибудь Настя, а Амалия – Аня, но пока решил звать их так. Понятное дело, никаких документов ни у одной, ни у второй при себе не было. В общем, Виолетта с Амалией работали стриптизершами в одном из клубов Северной столицы, но этой ночью возвращались с шабашки. Выступали они дуэтом, и обеих пригласил в загородный дом один богатый мажорчик, с размахом празднующий последние деньки свободной жизни. На мальчишник, то бишь, их позвали. Мальчишник, правда, пошел не по плану. Когда Виолетта и Амалия были уже в одних лишь кружевных трусиках и готовились снять с себя последнее, в загородный дом мажорчика ворвалась будущая жена. Вскоре выяснилось, что невесте кто-то прислал фотографии, на которых ее благоверный развлекается в компании проституток. Приняв честных стриптизерш за тех самых проституток, невеста набросилась на них с кулаками, а изрядно выпившие парни не упустили возможности посмотреть на женскую драку, заступаться за приглашенных стриптизерш не стали.

Виолетта и Амалия, похватав свои вещи, выскочили из дома в чем были, решив, что разбираться с мажором будут завтра.

– Одевались прям на улице, – рассказывала Виолетта, раскрасневшаяся то ли от спирта, то ли от тепла в полицейской машине. – Замерзли ужасно. А Амалия и так носом шмыгала уже несколько дней. Даже у меня в носу уже щиплет, я с этого Никифорова еще и за больничный денег стрясу!

Одевшись, стриптизерши решили вызвать такси и ехать домой. Правда, чтобы немного сэкономить, пошли пешком через лесок, в котором сейчас и находились. Дескать, идти недалеко, а за леском уже город начинается, и тарифы там у таксистов совсем другие. Чужих людей девицы не боялись, постоять за себя умели: у каждой в сумке был перцовый баллончик, а за плечами – курсы самообороны. В их профессии без таких навыков никуда.

Когда они прошли уже половину пути, Амалии внезапно захотелось в туалет. Виолетта предлагала товарке присесть тут же, под кустиком. Мол, темно, нет никого, а сама она что там не видела? Но нет, Амалия поперлась вниз, за деревья. Виолетта видела огонек ее мобильного телефона, которым девушка подсвечивала себе дорогу. Затем смотреть перестала, отвернулась, прикурила.

– А потом услышала какой-то звук, – снова начиная дрожать, продолжала Виолетта. – Такой низкий гул, будто самолет летит. Обернулась, посмотрела в небо, потому что по звуку казалось, что самолет должен лететь над самыми деревьями. И тут – оно!

– Что – оно? – уточнил Олег, уже догадываясь, что расскажет девица.

– Вспышка. Такая яркая, словно кто-то мощным фонарем в небо посветил. Как раз в том месте, куда Амалка ушла. Несколько секунд посветило и погасло. И вонять стало ужасно, будто кто-то с больным кишечником взорвался. Я Амалку позвала, а она не отвечает. Ну, что делать? Полезла смотреть. А там…

Девица обхватила себя за плечи и снова зарыдала. Она полезла смотреть, а там вместо товарки, удобряющей пожухлую осеннюю траву, лежит мертвая старуха в товаркиных вещах. Да уж, тут кто угодно завыл бы. И так счастье, что девица в полицию смогла позвонить.

– Виолетта, а расскажите мне немного об Амалии, – попросил Олег, пока девица не зашлась воем заново.

– Что именно? – размазывая по лицу помаду и тушь, спросила Виолетта.

– Да что знаете. Где живет, семья есть?

Девица пожала плечами.

– Немного знаю, на самом деле. Живет где-то на Удельной, не замужем, понятно, без детей. Родители вроде в области. Про братьев-сестер не в курсе. Мы в паре работаем, конечно, репетируем вместе и все такое, но о личной жизни девочки распространяться не любят.

Олег понимающе кивнул. Ладно, сами выяснят.

– Враги у нее были?

Виолетта снова пожала плечами и громко шмыгнула носом.

– Поклонники были, насчет врагов не в курсе. Она не жаловалась.

Олег уже почти выбрался из машины, когда вдруг вспомнил еще кое-что:

– А что насчет здоровья? Амалия болела чем-то?

– Вы про венерическое? Мы же не проститутки! – вскинулась Виолетта.

– Я в целом про здоровье.

– Нет, вроде, – не слишком уверенно мотнула головой стриптизерша. – По правде говоря, вообще не помню, чтобы она больничный когда-либо брала. У нас это не особо приветствуется, конечно, но, когда у тебя температура шпарит и нос заложен, на пилоне не покрутишься. Это попросту опасно. Поэтому день-два отлежаться главный дает. Но Амалия редко брала, если совсем уж припрет. А так ни на что не жаловалась.

Значит, Валерия права. Всех женщин связывает не болезнь, а отменное здоровье. Остается только найти того, кто знал об этом.

К обеду у Павлова была уже вся информация о третьей жертве. Девушку на самом деле звали Амалией. Амалия Горовая, двадцати шести лет, родом из небольшой деревни под Выборгом, третий ребенок в семье. С детства занималась спортом, увлекалась иностранными языками, в семнадцать уехала поступать в Санкт-Петербург, но проучилась всего три курса, после чего была отчислена за непосещаемость. Из неофициальных источников Павлов узнал, что к тому времени Амалия уже работала стриптизершей, зарабатывала хорошо, и учиться у нее не было никакого стимула. Родители, кстати, были уверены, что дочь диплом получила и нашла хорошую работу, поскольку она оказалась единственной из детей Горовых, кто регулярно помогал родителям материально.

Тем не менее на собственную квартиру Амалия пока не заработала. Снимала небольшую, но уютную однушку недалеко от станции метро Удельная. Чтобы вывести свой заработок на качественно новый уровень, нужно было перед мужчинами не только раздеваться, но и позволять им нечто большее, а Амалия наотрез отказывалась.

Соседи отзывались о ней хорошо, никто даже не подозревал, чем она зарабатывает на жизнь, а то, может, еще и дверь подожгли бы: квартира Амалии находилась в старом доме, где жильцы имели весьма консервативные взгляды.

Выяснил Олег и адрес недорогого частного медицинского центра, где проходили медосмотр все стриптизерши клуба, в котором работала Амалия. Доступа к медицинской документации ему пока не предоставили, но по телефону врач заверил, что она была полностью здорова. И вот теперь перед Олегом встал вопрос: каким образом убийца мог иметь доступ к медкартам всех трех женщин? Если предположить, что один человек работал в двух настолько разных местах, еще как-то можно, то в трех?.. Да просто времени в сутках не хватило бы! Убийц несколько? Тогда логично было бы подозревать все-таки Белогородцева. Может, убивал не сам, но был координационным центром?

Поскольку Олег ждал еще некоторую информацию, после которой ему, возможно, снова придется куда-то бежать, домой он не поехал. Остался на работе и думал немного прикорнуть, но сначала ему не дала это сделать Лера, а потом и вовсе начальство. То позвонило, думая, что Олег дома, и очень обрадовалось, выяснив, что он на работе. Оказалось, начальство тоже приперлось на работу в субботу и жаждало поговорить. Третий труп все-таки заставил всех поверить в то, что в городе появился маньяк.

Около двух часов Олег делился с начальством своими наработками. Честно делился, хоть и полагал, что за многое его по голове не погладят. Рассказал, что связь между женщинами пока не прослеживается, хотя у всех троих есть странная родинка в одном и том же месте. Но если Коростаеву и Антонову уже похоронили, то у Горовой еще возьмут ткань на анализ, может, это и не родинка вовсе. У каждой женщины (по крайней мере, у первых двух) были неприятели, но не такие, чтобы пойти на убийство. Да еще столь изощренным способом.

Начальству способ не нравился. И не нравилось то, что Олег до сих пор не придумал, что это вообще за способ такой. Олег молча проглотил комментарий о том, что вообще-то он мог в принципе ничего не знать о жертвах, поскольку дела до сих не объединены и работа по ним ведется спустя рукава. Начальству такое говорить нельзя, вот он и не говорил. Рассказал про родинки, про гул, свет и отвратительный запах, сопровождавший каждую смерть, но теории про кротовые норы и временные петли оставил при себе.

Умолчал и о том, что в данный момент судмедэксперт находится в тылу, можно сказать, подозреваемого. Потому что начальству подозреваемый таким не показался. Одна статья об ЭКО, которое только собиралась делать первая из трех жертв, не выглядела достаточным основанием для подозрений. И в глубине души Олег был согласен с начальством, но вот знаменитое сыщицкое чутье не давало ему признать собственную ошибку. Он был уверен, что Белогородцев или его Община со смертями как-то связаны, хоть и не мог найти внятных доказательств этому.

С работы Олег вышел, когда на город уже опустилась темнота. Снова начал накрапывать мелкий дождь, а в желудке недовольно заурчало, напоминая, что в нем с самого утра был только беляш сомнительного качества и десяток сигарет. Олег огляделся по сторонам, думая, куда бы зайти на ужин, поскольку точно помнил, что дома нет ничего. Выбор его пал на небольшую забегаловку под названием «Белая ночь». Почему в единственном числе, Олег не знал, но зашел. Внутри оказалось почти прилично. Не ресторан, конечно, но есть надежда, что не отравят.

Олег пристроился в углу и набросился на гуляш, который ему принесли подозрительно быстро, как вдруг возле его стола остановился посетитель. Олег медленно и недовольно поднял голову, разглядывая настырного незнакомца. Это был высокий, мощный блондин лет сорока или около того. Если Олег что-то понимал в мужчинах, то того определенно можно было назвать красавчиком. А дорогое пальто и начищенные ботинки придавали ему еще и флер уверенности в себе и достатка. Все это Олег оценивал не с точки зрения привлекательности, мужчины его никогда не интересовали, упаси Господь, а с точки зрения того, каким образом этот франт мог оказаться в подобном заведении. Даже Олег сюда не сунулся бы, если бы не был так голоден. А франт тем временем белозубо улыбнулся и спросил:

– Павлов Олег Дмитриевич?

– Он самый, – хмуро кивнул Олег, вдруг понимая, что пахнет неприятностями.

– А я Сидоров Иван Петрович. Институт исследования необъяснимого.