Фельдшер XV века

Глава 30

Утро началось с крика на улице.

— Доктор! Там… там приехали!.. — захлёбываясь, закричал один из младших учеников.

Я выскочил из дома. У ворот стояла телега с чёрным навесом. Лошадь в упряжке была мокрая от пота. В повозке — трое.

Двое из них выглядели, как монахи: длинные тёмные рясы, кресты, бороды, тяжёлые взгляды.

А между ними — худощавый, в дорогом кафтане, с цепью на груди и жёстким лицом. В руке — свиток с печатью.

— Кто здесь именует себя Дмитрием, лекарем?

— Я, — сказал я, выходя вперёд.

— Тогда слушай. Во имя веры и по слову Духовного Собора Новгорода… ты вызываешься в Приказ клириков для объяснения своей деятельности.

Многие вопросы требуют ответа.

Монах справа добавил:

— Ты вмешиваешься в промысел Божий. Лечишь без таинства, без молитвы. Применяешь гнилое в пищу и называешь это спасением.

Я почувствовал, как спина похолодела.

— У меня на излечении человек, которого вы бы уже похоронили, — спокойно ответил я. — Я не жду чуда. Я действую.

— Именно это и смущает, — резко отозвался человек с цепью. — Жди вызова в течение трёх дней. Не скроешься. Мы наблюдаем.

После их отъезда тишина повисла над двором.

Катя подошла ко мне тихо:

— Они говорили, как будто уже решили всё.

Я кивнул.

— Они боятся не того, что я ошибаюсь. А того, что я прав.

Я собрал всех во дворе. Не для урока. Не для лекции. Для разговора.

Катя стояла с прямой спиной, Пашка — с зажатыми кулаками, младшие — переминались с ноги на ногу, чувствуя напряжение. Даже те, кто недавно пришёл, поняли: сейчас будет сказано что-то важное.

— Вы знаете, кто мы.

Что мы делаем. Почему. Зачем.

Я провёл взглядом по каждому.

— Мы лечим. Мы учим. Мы живём иначе.

И это пугает тех, кто привык видеть болезнь как кару, смерть как волю Божью, а знание — как ересь.

— Ко мне пришли. Не просто с вопросами.

С предупреждением.

Все замерли.

— Возможно, скоро мне придётся идти… объяснять, оправдываться, а может — отбиваться.

И не только словами.

Я сделал паузу.

— Вы не обязаны быть со мной. Можете уйти. Вернуться к обычной жизни. Никто вас не осудит.

Катя вышла вперёд.

— Если уйдём — кто тогда будет спасать? Кто примет роды у девки в лавке? Кто вытянет ребёнка с горячкой? Мы не за тобой. Мы за делом.

Пашка кивнул:

— Мы не дети больше, Дмитрий. Ты нас сделал другими.

А теперь — и мы тебя не бросим.

Остальные зашумели, соглашаясь.

Я почувствовал, как в груди что-то сжалось.

Не страх — решимость.

— Тогда готовьтесь. Не к бою. К борьбе. И если придётся — я пойду. Один, но с вами за спиной.

Вечером я открыл тетрадь и записал:

День 114.

Угроза стала явной.

Но у меня — команда. У меня — люди.

Если падать, то вместе. Если держаться — то друг за друга.

Они пришли со словами страха.

Мы отвечаем делом.

Раннее утро.

Пока я проверял Степана — тот ещё не приходил в сознание, но дышал ровнее — прибежал младший мальчишка, Ивашка, из деревенских.

— Письмо! — задыхаясь, сунул мне свёрток. — От самого. С печатью!

Я быстро развернул. Бумага грубая, но чернила свежие. В углу — печать городского приказа, но внизу подпись… не канцелярская. Почерк резкий, властный.

**Дмитрию, врачу и учителю.

Вам предписано явиться в Приказ духовных дел для допроса и освидетельствования ваших методов.

Дата: послезавтра.

Однако по независимым от вас причинам, —

Велено дождаться указа Князя.**

Вторая строка была приписана другим почерком.

Я сразу понял: кто-то вмешался.

Кто-то, кто знал, что сейчас нельзя допустить моего ареста или осуждения.

Князь? Его люди? Или тот, чью жизнь я спасаю прямо сейчас?

Я показал письмо Кате.

— Они всё же давят. Но кто-то — держит дверь открытой.

— Значит, держим и мы, — спокойно ответила она.

Вечером я сидел над своей тетрадью.

**День 115.

Вызов пришёл. Но пришло и другое — чья-то рука, ставшая щитом.

Мы не одни.

И даже если завтра всё закончится — это уже не было напрасным.

Ученики растут. Больные поправляются.

Мы здесь. Мы работаем. Мы живые.**

Поздний вечер.

Я вошёл в тихую комнату. У изголовья сидела Маруся, меняя компресс.

Она молча встала, кивнула и вышла, лишь коротко шепнув:

— Он просыпался.

Я подошёл ближе. Лицо Степана было менее серым, глаза — приоткрыты. Он смотрел сквозь меня, будто сквозь сон, но взгляд был осмысленным.

— Живой? — спросил я, присаживаясь рядом.

Он шевельнул губами:

— Ты… вытащил?

— Пока да.

Но дальше — зависит не только от меня. Внутри тебя всё ещё как на пороховой бочке.

Но если организм продолжит так же — выкарабкаешься.

Он закрыл глаза. Потом открыл снова:

— Я скажу… кому надо.

Ты… сделал невозможное.

Я усмехнулся:

— Я делаю то, что могу. И только потому, что некому больше.

Он смотрел на меня несколько секунд, потом едва заметно кивнул:

— Тогда… не стой один.

Я не стал расспрашивать. Он устал.

Но внутри я понял: это не конец. Это только завязка.

Я вышел в коридор и сделал последнюю запись на сегодня:

**День 115.

Степан пришёл в себя.

Заговорил. Понял, кто я.

И пообещал… сказать “кому надо”.

Я всё ещё не знаю, что меня ждёт.

Но теперь у меня есть чуть больше, чем просто бинты и вера.

У меня есть благодарность. А это, в этом мире, может спасти больше, чем крест или меч.**