Фельдшер XV века

Глава 26

Плесень росла.

Я хранил её в глиняном горшке, ставил в угол, где было тепло и чуть влажно. Внутри уже появился бело-зелёный налёт — тот самый, на хлебе, который в XXI веке вызвал революцию в медицине.

Сейчас — я и мои ученики — сидели над этим горшком, как над святыней.

— Вот он, — сказал я. — Враг бактерий. Надеюсь.

Катя хмыкнула:

— А выглядит, как забытый пирог.

— В этом забытом пироге может быть спасение, — сказал я.

Мы начали первые испытания.

Я сделал слабую вытяжку из плесени. Сначала пробовал на гнойных ранках у животных — пара раненых кур и один бездомный щенок.

— Безопасно ли? — спрашивал Пашка.

— Если бы у меня был микроскоп, лаборатория и время — я бы сказал точно. А так… — я развёл руками. — Будем наблюдать.

Через сутки у кур рана подсохла. Щенок перестал грызть лапу.

Я не торопился радоваться. Но внутри уже разгоралось:

Работает.

В лечебницу привели крестьянина с гнойной язвой на бедре. Протыкал занозу на поле, не промыл, разошлось.

— Лекарь, глянь! Там черно, гниёт, воняет!

Я знал: если сейчас не получится — он погибнет. Или умрёт от лихорадки, или от заражения крови.

Я обработал края, промыл спиртом. Потом взял ватный тампон с пенициллиновой вытяжкой и впервые на человеке приложил к ране.

Сделал повязку. Сказал ждать.

Утро.

Пациент спал спокойно. Лихорадки нет. Воспаление пошло на спад. Гной — уменьшился.

— Вот это… — прошептал Пашка.

— Это он, — подтвердил я. — Пенициллин. Настоящий.

Но радость длилась недолго.

Другой больной — с похожей язвой, на которую я тоже нанёс вытяжку — начал задыхаться. Появилась сыпь, отёк лица.

— Всё! Убьёт его! — заорал мужик, державший больного за плечи.

Я сразу понял — аллергическая реакция. Анафилаксия. Возможно, плесень была другого вида. Возможно — концентрация выше.

Я влил ему отвар со зверобоем, дал антиспазматик, зажал нос и щёки холодным уксусным компрессом.

Пронесло. Жив. Но едва не умер.

Вечером я сел над тетрадкой. Рядом лежала пробирка с плесенью и сухой хлеб в тряпочке.

Запись:

День 96.

Пенициллин работает. Но опасен. Аллергия — реальна.

Нужны дозировка, стандарт, сорт. А у меня нет ни лаборатории, ни условий.

Буду отбирать только ту культуру, что выросла на вчерашнем хлебе.

Пока — вручную. Риском. Интуицией.

Вечером мы снова сидели у печи. Я, Катя, Пашка и ещё трое новых учеников — они пришли недавно, после эпидемии. Один бывший писец, один юноша из семьи кожевенников и девчонка, которой ещё не было пятнадцати, но она запоминала каждое слово, как заклинание.

На столе — тетрадь, два горшка с плесенью, и склянка с вытяжкой, из-за которой чуть не погиб человек.

Я не ел. Не мог. В голове стучало: имею ли я право рисковать людьми, если сам до конца не понимаю, что держу в руках?

Катя нарушила молчание первой.

— Мы можем остановиться. Пока никто не умер. Можно оставить только настойки. Проверенные. Травы.

— А те, кого это не спасёт? — тихо спросил Пашка. — От трав уже три умерли за эти недели. Пенициллин хоть кому-то помог.

— Но и чуть не убил, — возразила Катя.

— Всё, что лечит — может убить, — отозвался я. — Даже вода, если не вовремя. Даже вера, если слепо. Даже доброта, если не к месту.

Они замолчали.

Я продолжил:

— Мы не остановим смерть. Но можем выбрать, когда и как мы с ней встретимся. Если у меня в руках есть шанс… хоть капля… я буду использовать её. До последнего.

— А если снова кто-то умрёт? — спросила девчонка, тихо, но прямо.

Я посмотрел на неё долго.

— Тогда это будет моя ответственность. И только моя.

После ужина я остался у очага один.

Достал свою тетрадь, зажёг лучину и написал:

День 96. Вечер.

Дальше идти страшно. Но стоять — преступление.

Продолжаю отбор. Начинаю систематизировать культуры.

Те, кто со мной — должны понимать: на нас кровь, но и надежда.