Фабрика уродов

Глава 7 Несвятое семейство (Кегнит)

Особняк Хантеров.

Ворота были закрыты, на фигурные решетки падал солнечный свет. Кегнит остановился, поднял голову и поморщился. Черт.

Слишком яркое солнце. «Никогда не понимал смысла солнечных ванн». Кегнит надвинул шляпу ниже на глаза. Кожа его, белая и слегка веснушчатая, сгорала сразу и очень болезненно. Поэтому лучше бы сумерки и холодный сырой туман, как в Уре или в порту Сильверхэвена за час до рассвета… и круглый год.

«Я, конечно, знаю, что солнцебоязнь скорее свойственна вампирам, чем офицерам Второго Департамента, но… похоже, у некоторых офицеров схожесть с носферату не исчерпывается только страстью к ночной охоте на людей». Шутка вице-канцлера при производстве его в новый чин. Неудачная, как большинство его шуток, но стоящая десятка самых лучших каламбуров и самых остроумных эпиграфов. Личное расположение Витара Дортмунда, за глаза именуемого Человеколюбом, дорогого стоит.

Кегнит кашлянул в кулак и обернулся, оглядывая своих людей — тех, что прибыли с ним из Ура, что служили здесь при его предшественнике и, наконец, городских стражников в цветах герцога Наольского, приданных ему для солидности. И те, и другие, и третьи откровенно скучали — только его люди делали это гораздо профессиональнее.

Кегнит подошел к решетке, чувствуя, как стало мокро между лопаток (да по всей спине!) и в подмышках. Жарища такая, что хоть одежду не носи.

Некоторые так и делают, подумал он, вспомнив, как ночью застал бегущего человека с охапкой одежды в руках. Сверху лежали ножны со шпагой. Это было… Кегнит мысленно улыбнулся. Это было смешно. Незадачливый любовник; муж, вернувшийся не вовремя; полуголая красотка. Женщина кричит с балкона, любовник, выпрыгнувший в окно, мчится по улице нагишом, а за ним следом — разъяренный муж с аркебузой, впопыхах даже забывший запалить фитиль.

Романтика.

В общем, отсмеявшись, отвели обоих — и мужа, и любовника — в кутузку.

Комендантский час нарушать нельзя.

Время такое… предвоенное. Кстати о времени: по улице шел дозор, и Кегнит остановил его повелительным взмахом руки. Капрал, командовавший патрулем, увидев значок Второго Департамента, выпрямился и замер, каменея лицом. В прозрачных светлых глазах появилось профессиональное стеклянное выражение, когда не отражается ничего, даже приблизительно похожего на работу мысли.

Словно капрал нанял для такого разговора зомби, глядящего на Кегнита безразличными мертвыми глазам.

Похоже, капрал точно знал, как нести службу с наименьшими проблемами у начальства.

— Мое имя Джеймс Кегнит, я помощник коменданта Наола и офицер Второго департамента. Вы и ваши люди подступаете в мое распоряжение. Дело безопасности герцогства.

— Ждем приказаний, мессир! — выпрямился по струнке капрал.

Прочие патрульные энтузиазмом не пылали.

Ну и черт с ними. Зато их восемь, а вместе с командиром девять, а это значит, что отряд Кегнита вырос сразу на треть, что немаловажно, учитывая обстоятельства.

Подобные патрули обходили Наол, прочесывая кабаки и забегаловки, вытаскивая из них пьянствующих наемников, наводнивших улицы города. Тех, кто уже сделал отметки в своих патентах, поступив на службу Блистательного и Проклятого и получив взамен белые повязки и стигмы, вытаскивали за шиворот из-за столов и отправляли в казармы, либо казематы — трезветь. Тех, кто еще не обзавелся новым хозяином в лице уранийского военного командования, брали в обработку. Выбор им предоставлялся небольшой — или подписание контракта, или штраф с перспективой аннулирования патента и пинок под зад до границы герцогства.

Далеко не все наемники были склонны подчиняться, поэтому численность патрулей удвоили. Во избежание инцидентов, так сказать. Ничто не действует на наемничую братию так убедительно, как численное превосходство противника.

(Понятно, что всегда существовал и третий вариант — посеребрить ручку командиру патруля, но об этом скромно умалчивалось).

Игнорируя недовольный ропот патрульных, Кегнит подошел вплотную к решетке и посмотрел сквозь нее в сад, разбитый перед особняком. Дорожки, усыпанные мелким красным песком, с утра, похоже, никто не подметал — ночью был небольшой ветер, и на них нанесло выгоревших листьев и мелкого сора.

Дом почему-то производил впечатление пустого и безжизненного, притом, что баронесса Хантер и ее гости были внутри. Кегнит это точно знал. Он чувствовал, как за ними наблюдают из-за тяжелых портьер и дорогих ставен из ценных пород древесины. Скопление вооруженных людей у ворот трудно не заметить.

Что ж, пусть потомятся, погадают — что бы это значило.

Уже несколько дней к мастер-лейтенанту стекались разрозненные сведения относительно этого дома. Осведомители путано и туманно сообщали, что в городе назревает нечто особенное. Кровавое. Каким-то образом все связано с баронессой Хантер и людьми, прибывшими в Наол под видом ее гостей. Людей странных и загадочных. Слуги в доме сделались нервными и дерганными. Напуганными.

Затем из Второго департамента поступил сигнал о некоем графе Тасселе, с очень хорошими бумагами и полным отсутствием людей, которые бы его знали лично. Граф «всплыл» благодаря случайности — заварушка на Свинцовой тропе с попыткой ограбления поезда, в которой знатному нобилю едва не снесли голову.

Об инциденте доложили, куда следует, графа проверили на предмет наличия влиятельных родственников, которые могут начать предъявлять претензии к обеспечению безопасности транспортных артерий Уранийского протектората… тут-то и обнаружилось, что не удается обнаружить никого, кто бы водил дружбу или личное знакомство с Генри Уильямсом, графом Тасселом. Последнее официальное упоминание о представителях этой дворянской ветви встречалось почти полвека назад.

Получив оперативную информацию, Кегнит лично встретился с контуженым графом, навязав бессмысленную беседу, чтобы наскоро прощупать потенциального «клиента». Надо ли говорить, что он не особо удивился, когда обнаружилось, что Генри Тассел тоже заявился в гости к баронессе Хантер.

И той же ночью случилась стрельба в чертовом особняке. Он примчался туда немедленно, но застал лишь пьяненького графа Тассела, сетовавшего на разбитое сердце и плохие картины, по которым якобы и был открыт огонь. Кегнит подыграл этой легенде, хотя они с графом прекрасно поняли друг друга.

Потом стало известно о пропаже нескольких наемников. Так-то подобная пропажа — вовсе не событие, но среди них было трое уже подписавших контракты. Своим исчезновением они объявили себя дезертирами, а это серьезное преступление по меркам военного времени. И серьезная головная боль для тех, кто должен его расследовать.

Стрельба в особняке — пропавшие наемники. Складывалось до неприличия удачно.

Кегнит с раздражением смахнул пыль с рукава мундира. Чертовы гости чертовых Хантеров. Кто это? Что им нужно? Какие цели?

Он в задумчивости пощелкал ногтем по решетке, слушая, как гулко откликается метал.

Что случилось ночью? С какой целью наемники предприняли попытку проникнуть в особняк. Что с ними стало? Чьи интересы представляют обитатели дома? Куда внезапно исчез его хозяин, прихвативший с собой почти всю личную дружину.

Задачка.

Кегнит покачал головой. Самый простой способ получить ответы, это допросить всех в доме, прошерстить все и вся, включая подвал и пространство под кровью у знатной дамы, что здесь живет. И уж тогда он нашел бы ответ. В этом — искать и находить — у него талант.

Увы, всегда возникает тысяча маленьких «но», не позволяющих поступать так, как было бы наиболее результативно. Хантеры — объективная сила в этом городе. Старый барон водил личное знакомство с герцогом Наольским и запросто проводил с ним время за партией в карты. Новый такой тесной дружбы не имел, но влияние отца по большей части сохранил. А где и усилил, проявив себя человеком еще менее щепетильным и более решительным в вопросах, требующих деликатных решений.

В грядущем военном конфликте с Лютецией поддержка герцога Наола крайне важна, и ее нельзя ослаблять, вступая в конфликты по личным поводам.

А еще были слухи о жене барона. Мрачные такие слухи. Пугающие. Такие сообщают только шепотом, с оглядкой и осеняя себя знаками, отгоняющими дурной сглаз. И, что хуже всего, слухи, предварительно подтвержденные начальством в Уре.

Поговаривали, что баронесса Лота Хантер, урожденная Лота де ла Молль, на самом происходит из семейки Малиганов. А это — Древняя кровь, гори она в аду. Там же, где в рисунок событий вмешиваются Выродки, все становится совершенно неуправляемым.

Стоило подумать об этом, и у него словно зуб заболел.

Дети Лилит. Первосуки. Выродки.

Властные Слотеры.

Хитрые Малиганы.

Агрессивные Морганы.

Изворотливые Треверсы.

Он сплюнул.

— Чего мы ждем, мессир лейтенант? — спросил за спиной Кегнита мужской голос.

Капитан резко обернулся — тьфу ты, черт. Показалось. Говоривший походил на Генри Уильямса, графа Тассела только ироничным прищуром, в остальном являясь его полной противоположностью. Тассел брюнет, волосы этого выгорели и выцвели до цвета серой пакли. Тассел красив, этот скорее уродлив. Тассел аристократ, это же настоящий простолюдин, выходец из таких трущоб, что аристократам там только проблеваться впору.

Рико, настоящий Ночной ангел в прошлом, ныне — доверенный человек Кегнита.

Очень достойный человек, как он сам себя рекомендовал при встрече. Вор и убийца, как значилось в его приговоре к послежизненным каторжным работам на серебряных рудниках.

Впрочем, все мы не ангелы. Даже Ночные ангелы.

— Открыть прикажете, господин лейтенант? — голос у Рико был сипловатый, со столичной ленцой. — Огненный жезл при мне, запоры выжечь — пара минут делов.

— Подождите, сержант.

Не все так просто. Не все так быстро.

Что на это вторжение скажет герцог Наольский? Как усмирять барона, когда он вернется?

Кегнит почесал подбородок.

— Думаю, у нас есть убедительная причина нанести визит Хантерам, не выламывая ворот. Думаю, двоюродный брат баронессы, граф Тассел, не откажется меня принять. Как думаешь, Рико?

Бывший Ночной ангел ухмыльнулся.

— Мне думать не положено, — заявил он в своей обычной нагловатой манере. — Вы команду дайте.

— А если бы я дал, как бы ты действовал?

— Нахрапом бы взял особняк. Двери запечатать, караул выставить, всех в подвал и колоть по «горяченькому». Женщин, которые не леди, можно и на круг… да и с ледями можно, если оставлять никого не планируется.

Кегнит поморщился:

— Ты мне эти фантазии брось… на круг.

Иногда он думал, правильно ли сделал, сохранив Рико жизнь. Страсть головореза к насилию и жестокости не была следствием дурного воспитания и плохой кампании, скорее она была сутью от природы дурного человека. Рико нравилось причинять боль. Все что сделал Кегнит — направил его наклонности на благо великому городу, служению которому посвятил себя сам. Теперь дурной человек Рико причинял боль другим дурным людям.

Преимущественно.

Служба ничуть не изменила Ночного ангела — как был душегубом, так и остался, разве только теперь получил возможность свои пагубные наклонности на законных основаниях проявлять, чем, похоже, был доволен куда больше, нежели казенным жалованием.

В этом вся двойственная натура Ура, Блистательного и Проклятого. Зло в нем не искореняется, но пускается в оборот — для пользы дела.

— А вы что скажете?

Кегнит повернулся ко второму своему спутнику — тоже блондину, но, в отличие от Рико, более пристойного типа, способному даже сойти за аристократа. Впрочем, кто их разберет. Сам Кегнит, выбравшийся из трущоб, где он начинал, сейчас прекрасно сходил за аристократа.

— Сержант?

Тот не откликнулся.

— Сержант Бергман.

Белобрысый сержант продолжал молчать, рассеянно глядя на особняк. Мыслями, похоже, он был очень далеко. Губы его шевелились. Кажется, чье-то имя? Кегнит подосадовал, что плохо читает по губам. Яна? Анна? Видимо, возлюбленная или пассия, оставленная в Уре.

— Сержант Бергман! — пришлось повысить голос.

Белобрысый очнулся.

— Что?

— Спите, сержант?

— Виноват, мессир. Задумался.

Кегнит внимательно посмотрел сержанту в глаза. Тот ответил равнодушным спокойным взглядом. Но что-то в этих голубых глазах мелькает… какой-то скрытый огонь. Кегнит нутром чувствовал, что с сержантом не все так просто. Его прислали второго дня из Ура — на одном поезде с Генри Тасселом, с пакетом дополнительных инструкций, деньгами на взятки и непредвиденные расходы, а также набором грамот, расширяющих полномочия.

Кегнит не встретил его на вокзале, занятый насущными делами, так что все их знакомство насчитывало лишь пару часов. У него не было возможности толком составить представление о прибывшем, но мастер-лейтенант чуял: что-то в нем не так. Надо закончить с Хантерами и разобраться — что именно.

Бумаги, предъявленные новоприбывшим, были подлинные — такое не подделать. Печати, подписи, кисти, условные приметы, о которых знают только посвященные… все было правильно. И доставленный груз оказался в целости и сохранности, никем не вскрытый и недосмотренный.

Сержант выглядел и вел себя так, как и положено надменному сукину сыну из Ура, Блистательного и Проклятого, откомандированному в провинцию. Все в нем было правильно — от лица, выправки, до слегка развязных манер…

Но что-то было не так.

Кегнит не мог объяснить, что, но привык доверять собственным предчувствиям.

— Мессир? — теперь Бергман вопросительно смотрел на него.

— Хочу услышать ваше мнение.

— Общая остановка мне неизвестна. Простите, лейтенант, не успел войти в курс дела. Но если вы приняли решение о штурме, то мне кажется, оптимально действовать следующим образом: выжечь ворота огненными жезлами и осуществить проникновение тремя раздельными группами. Первая атакует парадный вход, отвлекая на себя основные силы потенциального противника. Одна блокирует черный выход и задний двор, третья заходит со второго этажа и атакует тыл обороняющихся. Для проникновения уместно было бы подготовить лестницы.

Нехитро, но, в общем, толково, резюмировал Кегнит. С этими осадами и штурмами ничего особо оригинального не придумаешь.

Кегнит улыбнулся.

— А вы что думаете, капрал?

— Э… я?

— Да, вы.

— Хочу знать ваше мнение.

Капрал пошевелил усами с проседью, точно проговаривая про себя аргументы, а потом высказался.

— Нам мнения иметь не положено. Мы люди подневольные, какой приказ отдадите, такой и будем исполнять. Только прежний барон был человеком влиятельным, запросто с его светлостью трапезничал. А молодой Хантер, хоть и незаконнорожденный, так пошел весь в отца, разве что злее. А жена его так…

Он оборвал сам себя и замолк.

Теперь Кегнит смотрел на него не без интереса. Осмотрительность не очень вязалась с пустым взглядом и бездумной исполнительностью. Это — для демонстрации напоказ. На самом деле у капрала в голове, пожалуй, пара мыслей найдется, и уж если даже его смущают обитатели особняка Хантеров, то можно делать дополнительные выводы.

— Продолжайте. Что вы хотели сказать про его жену, капрал?

— Дозволите сказать, как есть, или слова подбирать?

— Давайте уж как есть.

— Она не из наших мест. Как и вы с Прок… с Ура, мессир. И, поговаривают, даже для тех мест чудная была. Потому что кровь у нее особая. Порченная. Такая вот они с молодым бароном парочка — петух да ярочка. Ему только чертовка в жены и сгодилась.

Кегнит отвернулся от капрала и принялся разглядывать особняк, словно пытаясь в углах и тенях найти ответ на свои многочисленные вопросы.

— Неприятностей, выходит, ждете?

— Неприятности будут, как барон Хантер в Наол вернется, — спокойно ответил капрал. — Но с нас подневольных спрос малый. А чего сейчас ждать, я и не знаю. От таких, как баронесса всего можно. Запросто может и кошку свою натравить.

— Кошку?

— Сказывают, она с собой ручную пантеру привезла. Черная как смоль, а глаза точно уголья горят. По ночам иногда, как собак уберут, во двор выпускают, охранять видимо. А так она свободно по дому бродит, слуг пугает.

— Сам видел?

— Люди рассказывали.

— Лю-юди, — слега подразнил Кегнит, краем глаза следя за реакцией служивого. — Люди много чего рассказывают.

Патрульные зароптали, но тут же стихли, когда взгляд Кегнита перекинулся на них.

— Есть такие люди, каких и послушать не грех, — пожал плечами капрал.

— Вам бы уже приказ дать, мессир лейтенант. Тихо брать по любому не получится. Нас уже срисовали, — подал голос Рико.

— В драку рвешься? А тут капрал говорит, что барон человек опасный, а жена его так и вовсе из… — он запнулся. — …из демонов?

— Так точно, — откликнулся капрал. — Порченая кровь!

— Барона сейчас в городе нет, а что до Выродков, — Рико сантиментов не признавал, — так вы слышали про Эрлика Слотера?

Джеймс Кегнит слегка усмехнулся. Все, кто пожил в Уре хоть раз да слышали об Эрлике Слотере по прозвищу Три Клинка, полученному за длинный язык, длинную шпагу и член тех же характеристик.

Всеми тремя клинками Эрлик владел безупречно, да только вонзал куда придется, не думая о последствиях. Отбившись от рук даже собственного главы клана, пустой на голову бретер на какое-то время сделался головной болью всего Блистательного и Проклятого, нарываясь по пустякам и сокращая поголовье уранийских нобилей (предварительно наделенных ветвистыми рогами) едва ли не быстрее, чем чума.

А закончилось все тем, что…

— Эрлика Слотера нашли в канаве, с перерезанным горлом и тремя десятками ран от ножей и шпаг.

— Ага. А еще пулями так нашпиговали, что брось его в канал, и можно было к ногам груз не привязывать — сам на дно уйдет, — поделился подробностями Рико. — И ведь лучше его бойца было не сыскать во всем протекторате, никакой Сет-Ублюдок в подметки не годился… Это я к тому, что какой бы не был гусь, а в печь влезет. Если надо — и по частям.

— Слышали капрал?

— Слышал, — спокойно откликнулся тот. — Ну, так то вы, господа из Ура. Вашему люду с демонами что резаться, что отплясывать не впервой. У вас даже вампиров на кол не сажают, как увидят, ходят себе среди людей спокойно. А мы народ провинциальный, для нас что не диковинка, то дикость.

— Откровенность за откровенность. Могу я рассчитывать, что ваш люд останется в строю, если дело дойдет до жаркого?

В безжизненно-безмятежных глазах капрала впервые мелькнуло какое-то осмысленное выражение.

— Обижаете, мессир мастер-лейтенант. Мы — люди пограничья. У нас с одной стороны Лютеция, с другой Ур, с третьей вечно мятежный Фронтир, а с моря — так вообще пираты всех цветов кожи. Нас напугать трудно. Только с демонами пока непривычно.

Люди за его спиной довольно заворчали, демонстративно забряцали оружием, принялись крутить усы, да воинственно зыркать из-под бровей.

Хороший настрой. Кегнит позволил себе улыбку.

— С демонами, говоришь…

— Так к баронессе родни, рассказывают, родни понаехало. Неужто они другой крови?

«Осведомители»! Да случайно встреченный патруль знает не меньше, чем доносят в секретных депешах Второго департамента. Предшественник, похоже, так и не сумел наладить толковую работу по сбору информации. А, впрочем, это вечная проблема маленьких городов — все друг друга знают, информация расходится быстро, обрастая слухами и подробностями; фильтровать и контролировать ее распространение представлялось крайне затруднительным, а прислали его именно за этим.

Джеймс Кегнит был произведен в особое звание и командирован в Наол «в помощь» коменданту уранийского гарнизона не только из-за обострения ситуации на границе с Лютецией. Настоящим поводом стали сведения об участившейся активности Древней крови во Фронтире и в этом стратегически важном захолустье. Сведения эти надлежало проверить, отсортировать, проанализировать и связать в единую картину, каковую и расписать для вице-канцлера во всех необходимых цветах. А в случае необходимости — затребовать поддержку военных и действовать по своему разумению.

Древняя кровь на войне фактор непредсказуемый, а потому — всегда чем-нибудь да чреватый.

За пару недель своего пребывания в герцогстве Кегнит успел, насколько это возможно, проверить тех Выродков, что прибыли, не скрываясь, влекомые предвкушением войны, точно стервятники — тухлой тушей. От большинства интриг ждать не приходилось, они всего лишь следовали зову своей натуры: кровь, драка и трупы.

Затем мастер-лейтенант принялся отрабатывать наводку на супругу местного барона Хантера Лоту, в девичестве — Лоту де Моль, якобы происходящую из рода беглых лютецианских дворян-роялистов. Были все основания подозревать в ней исчезнувшую несколько лет назад из Ура Лоту Малиган.

Он снова произнес про себя четыре проклятых фамилии.

Слотеры, Малиганы, Морганы, Треверсы.

После каждой Кегниту хотелось плевать. Он искренне ненавидел древние семьи за тот хаос, который они сеют вокруг себя, за пренебрежение законами и жизнями простых смертных, за…

Кегнит осек себя и глубоко вдохнул. Достаточно «за». Он на службе, поэтому надо обходиться без личного.

Кстати, о службе…

— Раз уж у нас тут разыгралась такая демократия, — Кегнит с усмешкой повернулся к ожидающим его решения людям — своим и капрала, — продолжим опрос. Сержант Бергман?

— Мессир?

— Ваше мнение о штурме я уже слышал. Что вы думаете о самой необходимости штурма?

Белоголовый сержант встретил его взгляд с хмурым спокойствием.

— Информации недостаточно. Инициативу проявлять опасаюсь.

— А если я буду настаивать?

— Исходя из того, что я слышал, оснований для штурма не нахожу, мессир. Слухи о ночной активности фактического подтверждения не получили. Трупов нет, жалоб нет, пострадавших нет. Объяснения причины ночной стрельбы есть. Если барон Хантер действительно вхож к его светлости, то последствия необдуманной силовой… акции могут иметь непредсказуемые дипломатические последствия, чреватые в условиях напряженности на границах.

Он говорил спокойно, с преувеличенным вниманием разглядывая особняк, и у Джеймса Кегнита сложилось впечатление, что речь была заготовлена загодя и тщательно обдумана, пока он тут дискутировал то с капралом, то с Рико.

— Вы, похоже, не особо стремитесь сделать карьеру, сержант.

— Простите?

Бергман напряженно уставился на него, и Джеймс Кегнит кожей почуял агрессию. Сержант отреагировал, как растравленный пес. С чего бы это?

— Вы только что назвали предполагаемые действия старшего офицера необдуманными. А кто, по-вашему, будет рекомендовать вас к повышению, когда мы все здесь закончим. Тот, кто не утруждает себя думами?

Блондин слегка смешался, но тут же нашел, что ответить.

— Вы сами сказали «предполагаемые действия», мессир. Я комментировал тот вариант, что предложил сержант Рико.

Бывший Ночной ангел презрительно фыркнул. Не нравился ему новый помощник.

Джеймс Кегнит улыбнулся.

— Выкрутились, сержант. Вижу, не зря именно вас командировали мне из Ура, соображаете на ходу. Только вот думать стараетесь на два шага вперед, а иногда требуется — только на один.

— Мессир?

— Как, по-вашему, зачем, планируя захват особняка, я собрал целую толпу вооруженных людей перед воротами замка и вместо того, чтобы дать команду на приступ, устроил тут широкую дискуссию с подчиненными с топтанием и бесцельным бряцанием шпагами? Это в лучшем случае глупо. Почему я до сих пор не отправил пару подручных притащить пресловутые лестницы, как толково присоветовали мне вы?

— Вы… э… — Бергман смутился.

— Провокация, дружок, — сипло сказал Рико, игнорируя уставные отношения. — Старая добрая провокация. Сейчас по всему особняку от окна к окну бегают обитатели, лихорадочно обсуждая, чего ждать, набивая мушкеты и аркебузы порохом и распихивая по углам грязное белье. А мы пришли — поговорить. В Ночных ангелах так богатых «терпил» грузят. Подгонишь побольше рыл на переговоры, мануфактурщики да лавочники и начинают потеть. Тут с них сальце и соскребают.

— Именно, — кивнул Кегнит. — Если не знаешь толком, что искать, заставь это что-то прятать. Тут хвост и вылезет. Сержант Рико — продолжайте создавать видимость активности. Капрал, переходите в подчинение моего человека. Исполняйте всего его команды. Бергман, вы идете со мной. У нас с графом Тасселом уже сложилось знакомство. Есть смысл продолжить.

Подчиненные отсалютовали.

Кегнит протянул руку и несколько раз дернул за сигнальный шнур на воротах, выполненный в виде хвоста ажурного бронзового черта, карабкающегося по пикам.

Не раздалось ни звука, но через какое-то время двери парадного входа отворились, и к воротам зашагал человек. К удивлению Кегнита это был не слуга, а его давешний знакомец, граф Генри Тассел собственной персоной.

— Не слишком увлекайтесь имитацией, Рико. Следите за особняком, — негромко сказал он, не оборачиваясь. — Если мы действительно имеем дело с Древней кровью, события могут развиваться непредсказуемо, так что будьте готовы и к… гм… силовой акции с непредсказуемыми политическими последствиями. И все-таки отправь пару человек за лестницами.

— Доброе у-утро, л-лейтенант, — поздоровался, слегка заикаясь граф. — Вы п-похоже, спать не ложились.

Он остановился у ворот, не торопясь, однако их открывать. Спокойно, с легкой полуулыбкой смотрел через решетку, перебрасывая взгляд с Кегнита на его людей и обратно. От графа несло вином, и умываться с утра он, похоже, не пробовал. Волосы в беспорядке, камзол наброшен на плечи кое-как, рубашка не заправлена и вся пятнах — красных от вина, зеленых от травы и коричневых от земли. Не переодевался с тех пор, как тут ночью по всему саду кувыркался с пистолетами.

На одной руке зачем-то перчатка в такую жару, другая наголо.

Он выглядел так, словно был пьян вдрызг. Не трезвел, спать не ложился, заключил Кегнит.

В той руке, что в перчатке — бутылка, оплетенная соломой. Похоже, запасы хорошего вина подошли к концу, и его милость добрался до кухонных запасов.

Ну да, ну да, мы помним легенду. Пьяный кутила-граф, приехавший к женщине, которую когда-то пытался совратить и планов своих не оставил даже несмотря на ее замужество. Снова не обломилось, вот и надрался, как последний сапожник и устроил пальбу из пистолетов в воздухе, да по картинам в доме.

И как хозяева не выставили? Баронесса совсем не боится ни мужа, ни злых языков? Древняя кровь — Древней кровью, но у пограничных баронов нравы весьма патриархальные.

— Доброе утро, Генри, — широко улыбнулся Кегнит. — А вы, похоже, остались без слуг? Сами за привратника?

Намек прошел мимо ушей, уранийский граф не попытался открыть ворота.

— А где неторопливый, но славный старина Уорни, с которым мы свели знакомство ночью?

— М-мессир, — укоризненно покачал пальцем граф Тассел. — Вы же вс-се п-понимаете. Л-леди Л-лота не нужны д-длинные уши и еще б-более д-длинные языки. С-старину Уорни и вс-сю п-прочую челядь с-с утра п-по домам отп-правили.

Кегнит знал, что молодой нобиль ломает спектакль, но здесь, по крайней мере, не соврал. Слуг действительно утром разогнали по домам — даже тех, кто почти все время жил в хозяйском доме. Это он проверить успел. А по возвращении надо будет устроить полноценный допрос каждому.

— Вам следует выпить еще вина. Насколько я помню, оно хорошо помогало от заикания нынешней ночью.

— И п-продолжает п-помогать, — рассмеялся Генри Тассел. — Я снова з-заикаюсь уже не от к-контузии, а от того, что… ик!.. п-пьян вдрррррызг.

— В таком случае хорошо, что я не к вам, друг мой. У меня есть несколько вопросов к баронессе. Надеюсь, она вином не злоупотребляла.

— Н-не уверен, что б-баронес-са п-принимает, — жизнерадостно объявил Тассел.

— Боюсь, я буду вынужден настаивать, — с деланным дружелюбием ответил Кегнит и как бы невзначай сделал жест в сторону своей немалой свиты. — Сами понимаете, служба.

Тассел на мгновение задумался. Затем отхлебнул из бутылки и махнул рукой.

— Н-ну, что ж, ваши д-дела — д-дела Ура. Б-будет не п-патриотично остаться в с-стороне, — он сдвинул несколько железных запоров и ворота остались закрыты. — Н-но в-вашу армию ос-ставьте с-снаружи. У б-баронес-сы вам не угрожает н-никакая опас-сность.

— Как скажете, Генри. Возьму с собой только своего помощника. Генри — сержант Бергман, сержант Бергман — граф Генри Тассел.

Белобрысый коротко козырнул, а граф удостоил его лишь короткого кивка.

— М-мне вс-сегда к-казалось, что у с-сержантов неп-пррррррименно д-должны б-быть ус-сы. Это к-как ат-трибут з-зрелости.

— Нашему спутнику этот атрибут заменяет титул. Мессир Бергман из дворян.

Тассела услышанное не впечатлило.

— В Уре к-куда не п-плюнь — в д-дворянина п-попадешь. Вот п-плюньте в мою с-сторону. С-срррррразу попадете!

— Генри.

— Д-да?

— Вы уже трижды приложились к бутылке, а уровень жидкости в ней почти не уменьшился. Я не против вашего спектакля и тоже сейчас играю кое-какую роль, но прекращайте заикаться. Пожалейте мои уши.

— Как скажете, — негромко рассмеялся граф Тассел и зашвырнул бутылку в клумбу. — Сказать по правде, никогда особо не любил роль Капитана Бижу. Все эти вечно пьяные фанфароны, несостоявшиеся герои-любовники… в жизни они вызывают не смех, а брезгливую жалость.

— Тогда зачем все это, Генри?

— Ну, должна же быть версия еще и для ваших людей?

Заикание его прекратилось, а вот речь звучала все с той же пьяной дружелюбностью.

Они шагали к особняку чуть не рука об руку, и сержант Бергман, отставший на два шага, обратил внимания, как изменилась вдруг целеустремленная и стремительная походка Кегнита. Теперь помощник коменданта шел вразвалочку, шаркая по песку носками туфель. Ш-ш, ш-ш. Гражданская походка, никакой военной четкости.

Плечи мастер-лейтенанта сами собой опустились.

Мягче, мягче, говорил облик Кегнита. Я не опасен. Я человек, который не служит, а больше отбывает службу… по возможности, не забывая о личном интересе. Эта метаморфоза белоголового сержанта не особо смутила. Подумаешь, жесткий решительный лейтенант вдруг стал мягким, расслабленным и слегка рассеянным. Эдаким плюшевым мишкой.

Это нормально.

Служба в заведениях, подобных Второму департаменту Ура, будь то Палата тайных игр Лютеции или сеть «шептунов» Тортар-Эреба, связана с ношением масок, напомнил себе Бергман. В том же Втором департаменте только те, кто носят малиновые плащи, не утруждают себя перевоплощениями и разыгрыванием спектаклей…

Баронесса Хантер встретила их в холле. Ее волосы были собраны в высокую безупречную прическу, а зеленое платье с глубоким декольте сделало бы честь иному торжественному приему. Не по утреннему часу туалет.

— Приношу извинения за ночное поведение моего гостя, мессир…

— Кегнит. Джеймс Кегнит, помощник коменданта. Мы виделись на вокзале второго дня. Почтен за честь вашим приемом.

— Какой унылый официоз! Позвольте… ну позвольте же вас по-человечески представить, вас друг другу, дорогая Лота, — с пьяной вальяжностью заявил Генри Тассел, заикаться он бросил, но из роли выходить не торопился. — Джеймс, мой первый друг в этом вашем неприятном городишке, а это его помощник. Новый цвет уранийского… дворянства, с позволения сказать. Как там вас, милейший? Бергман?

— Сержант Бергман, мессир. Миледи…

Сержант коротко поклонился.

— Вот-вот, Бергман.

Держался сержант неплохо.

Кегнит вынужден был согласиться, что не хуже его самого. Скромно, скованно, неуклюже, как уличный щенок, впервые попавший на дворцовую псарню… все как положено мелкопоместному дворянину, у которого всех богатств — титул. На публике такие ерепенятся и бравируют, но оказавшись в компании настоящих нобилей, обличенных деньгами и властью, сразу вспоминают свое место.

Только такие и идут на службу.

В то же время белоголовый сержант в фокусе: собран, подтянут, насторожен, все фиксирует взглядом, мысленно размечает входы-выходы, двери-окна. Общаясь с Рико, Кегнит научился подмечать такую собранность в людях, и это было ценное качество. Он всегда мог предугадать, когда спокойный с виду человек взорвется фонтаном действий.

Предугадать и ударить на опережение.

— Чем обязана вашему визиту, мессир Кегнит? Полагаю, за нарушение ночного спокойствия Генри, моим бестактным гостем, полагается штраф? До конца дня я пришлю своего управляющего, чтобы уладить все проблемы.

— О, нет миледи. Дело не только в Генри. Я бы хотел увидеть всех ваших… гостей. Я вдруг подумал — почему бы нам с сержантом Бергманом не напросится к вам на завтрак?

Лота поджала губы.

— Не понимаю. С каких пор комендатура проводит светские рауты?

— Служба, кузина! — провозгласил Генри Тассел. — На пороге война и служакам везде мерещатся шпионы. А ты вообще лютецианка. Вы же в курсе, лейтенант? Она — последняя из де Молей — остальных перевешали за верность старой династии. Так что никаких оснований любить и поддерживать республику…

— Довольно, Генри! — оборвала его Лота Хантер. — Офицер, полагаю, вы недавно откомандированы в Наол. Вы знаете, кто мой муж?

— Безусловно. О бароне я был наслышан первым делом. И меня удивляет безмятежность нашего дорого Генри, ибо из того, что я успел узнать, век ему теперь отмерен короткий. Прости друг, но это суровая констатация перспектив.

— Вы на что-то намекаете, мессир Кегнит? — холодно спросила Лота, прежде бросив короткий и яростный взгляд на графа Тассела, который лишь улыбнулся.

— Хотите сказать, что я дала повод для слухов?

— Хочу сказать, что мне, учитывая сложившиеся внешнеполитические обстоятельства, не нужно убийство уранийского графа взревновавшим наольским бароном. Независимо от оснований — реальных или мнимых.

— Вам никогда не говорили, что вы лезете не в свои дела, Джеймс?

— Постоянно говорят.

Баронесса даже не нашла, что возразить. Только ресницы затрепетали.

— Какое отношение к этому имеют другие мои гости?

— Ну, например, я хочу посмотреть, кого еще может доставить одним прекрасным утром Мусорный патруль.

— Мы не в Уре, мессир лейтенант. Здесь нет Мусорных патрулей.

— Это не важно. Кто-то же собирает трупы. А перед собой я вижу женщину, за которую можно убить.

Лота приподняла бровь.

— Сказано слишком грубо, чтобы принять это за комплимент.

— Правда порой бывает неотесанной, — парировал Кегнит.

Лота пожала плечами.

— Охотно верю.

Граф Тассел громко рассмеялся, привлекая к себе внимание:

— Не верь ему, дорогая. Он ловит шпионов и соглядатаев Лютеции, и ему нет дела до альковных страстей.

— В этом доме об альковных страстях может говорить один человек, и это — мой муж.

— Боюсь, Кларисса с тобой бы не согласилась… да и я сам…

Они обменялись короткими взглядами, точно ударами рапир. Далеко не все в истории с отверженным любовником — игра, подумал Кегнит и промолчал.

— Я видела за воротами большое количество вооруженных людей. Это, как я понимаю, такой способ сделать просьбу более убедительной?

— Вы проницательны, — коротко склонил голову мастер-лейтенант. — Простите, я стараюсь ходить прямыми тропами.

— А вы — слишком прямолинейны для охотника за шпионами.

Лота Хантер продолжала источать лед, способный заморозить любого.

— Люди, которые любят все усложнять, часто вязнут в собственной паутине, — мягко ответил Кегнит, которого, казалось, не смущала ни пьяная любезность Тассела, ни нерадушный прием со стороны баронессы.

— Что ж, видимо, у меня не остается иного выбора, кроме как пригласить вас к столу. За завтраком вы познакомитесь со всеми моими гостями, но прошу вести себя в рамках приличия и не позволять непристойных намеков…

— Безусловно. Прошу простить мне мою бестактность. Служба…

— Вот и хорошо. Потому что иначе я, не дожидаясь Дэрека, воткну в вас добрый фут стали. А теперь, мессиры, извольте подождать пару минут, — она обворожительно улыбнулась. — Я накрою на стол.

— Ах, да… вы ведь отпустили слуг.

— Да. А кухарку еще и рассчитала.

Последняя фраза была адресована не ему. Взгляды графа и баронессы снова скрестились как рапиры, высекая искры. И на сей раз Тассел отступил — смутился и отвел глаза в сторону.

Лота ушла, оставив их втроем.

— А вы произвели на нее впечатление, Джеймс, — доверительно сообщил Генри Тассел, приобнимая Кегнита за плечо.

Рука в замшевой перчатке оказалась неожиданно тяжелой.

— Из чего вы сделали такой вывод? На завтрак я напросился чуть не силой.

— Ну как же? Она пригрозила вас зарезать. Лично!

Кегнит издал неопределенный звук, аккуратно высвободился, принялся ходить взад-вперед по холлу. Игра становилась все интереснее, а он все еще не был уверен в партии, которую затеял. Что вообще происходит?

Чуял ли он опасность, исходящую от обитателей особняка?

Безусловно.

Подозревал ли он в баронессе и ее гостях Выродков? С большой степенью вероятности.

Верил ли он в их заигрывания с Лютецией накануне войны? В меньшей степени.

Тут что-то другое.

Что-то совсем-совсем другое.

Ситуация напоминала поиски черной кошки в темной комнате, когда не факт, что кошка присутствует. Баронесса и ее таинственные гости, прибывающие один за другим (предположительно тоже Выродки из Ура) уже который день занимали все его внимание, однако Кегнит упорно не мог понять, почему.

Ни Лота, ни Генри не производили впечатления интриганов или авантюристов. Даже театральное позерство графа Тассела было всего лишь частью китча, призванного отвлекать внимание от его истинной личины — менее яркой и запоминающейся на фоне меняющихся масок. Такие трюки любят люди, умеющие удачно исчезать. И, тем не менее, со всеми своими ужимками он так и не показался Кегниту человеком, умеющим извлекать выгоду из такого грязного дела, как война. Вот муж баронессы — дело другое. Но именно его-то сейчас нет ни дома, ни в городе, ни, возможно, даже в герцогстве.

Натасканные, чуткие инстинкты Кегнита буквально кричали, предупреждали о серьезной угрозе, исходящей от этого дома, от людей, которые в него заселились, но… кому?

Уру? Наолу? Второму департаменту?

Лично ему, Джеймсу Гордону Кегниту?

Когти Астарота!

Агент Второго департамента покосился на сержанта Бергмана. Тот стоял у стены, привалившись плечом, и выглядел абсолютно спокойным, даже расслабленным. И это тоже была маска.

Он перестал ходить и остановился у портрета, изображавшего женщину с умным властным лицом и большими миндалевидными глазами, казалось следящими за всем, что происходит в холле.

Кто-то из предков барона?

Кегнит поискал взглядом отверстия от пуль (Генри Тассел уверял, что ночью стрелял по картинам) и не нашел. Хмыкнул, провел пальцем по тяжелой деревянной раме, потемневшей от времени. Миндалевидные глаза смотрели на него сверху вниз. Женщина полулежала на софе, и лиф ее не был зашнурован вопреки правилам приличия, обнажая верхнюю часть груди.

Предок ли? Кто изобразит так свою мать или сестру, да вообще — леди?

Может, картина и не имеет никакого отношения к семейству. Барон Хантер — незаконнорожденный и, если верить досье, составленному его предшественником, крепко своего отца ненавидел. С него станется повесить чужие портреты там, где должны висеть родовые. Не исключено, что это портрет какой-нибудь известной в Наоле куртизанки, призванный сбить с толку визитеров.

Меня здесь дурачат.

Водят за нос. Держат за служивого идиота.

Мысль не порадовала.

Кегнит посмотрел на запачкавшуюся подушечку пальца и растер пыль пальцами.

Он всегда был сильным интуитом. Именно чутье превратило его из обычного отребья, уличного раздолбая, в офицера тайной службы. А со временем благодаря чутью он получил к своему званию приставку «мастер», что выводило его далеко за пределы привычной служебной иерархии Второго департамента, наделяя значительными полномочиями и еще большей свободой рук.

Мастер, значит «хозяин». Хозяин себе и своему положения. Во благо Ура, понятно.

И сейчас его знаменитое чутье уже устало колотить во все набаты, предупреждая о том, как непросто и нечисто все с Хантерами и их гостями. Жаль, на одной интуиции везде и всегда не выедешь. Во всем, что касается жены барона Хантера, правой руки герцога Наольского. Человека, знаменитого больше жестокостью и решительностью, чем широтой взглядов следовало проявлять еще и немало осмотрительности.

— Что это там у ваших людей на улице? Лестница? — подал голос Генри Тассел, стоявший у окна. — Они никак штурм готовят? Ну, полноте, Джеймс. Леди Лота не очень гостеприимна, но это не повод для таких крайностей. Боюсь, мне придется возглавить оборону особняка, а вас взять в заложники.

Шутка была несмешной, но они посмеялись.

— Учитывая, что их там без малого три десятка, в обороне вам потребовалась бы любая помощь, — Кегнит небрежно помахал своим людям вялой рукой. Пальцы словно сосиски.

— Где же ваш… э-э… звероподобный… слуга? При штурме он был бы кстати.

Граф Тассел поднял брови. «Вы что, серьезно?», словно бы говорил его взгляд.

— Мой звероподобный слуга сейчас отдыхает.

— Надеюсь, он устал не смертельно?

— Ну что вы. Я отправил его по делам и разрешил пропустить стаканчик, как справится. Кто же знал, что нам придется переживать осаду! Дакота бы сейчас и в самом деле пригодился. Да боюсь, он отсиживается где-нибудь в более приятном месте.

Они снова засмеялись, и даже Бергман присоединился, выдавив из себя пару смешков. В смехе Генри Тассела лейтенант Кегнит уловил напряженные нотки и мысленно пожал себе руку. Нобиля понемногу начало пронимать то, как откровенно он копировал его же манеру менять маски и валять дурака.

Никто так не раздражает лицедея, как другой, бросающий ему вызов.

— Надеюсь, эти дела… не нарушают закон? Не то, чтобы я был сильно против, но знаете, это все же моя работа — следить… э-э… за порядком в Наоле. У нас, как бы это… хмм… выразиться деликатнее… война на пороге. Война, дорогой Генри.

— Я понимаю.

А я — нет.

Ничего пока не понимаю с вами, уранийские комедианты. Но до конца этого завтрака начну понимать.

— Прошу к столу, господа, — позвала баронесса Хантер, и Генри махнув рукой на приготовления людей Кегнита, поспешил к ней, жестами приглашая помощника коменданта и сержанта следовать за ним.

В столовой зале их уже ждали. Слуг не было, но за столом восседали двое господ примечательной наружности. Один в жилетке поверх белой рубашки, перехваченной у горла строгим бантом. Лицо длинное, умное и какое-то грустное, как у породистой лошади.

Второй в малиновом камзоле свободного покроя с буффами и разрезами на рукавах. Он активно орудовал ножом и вилкой в тарелке и жевал с таким энтузиазмом, что шевелились уши. Крепкий — широкие плечи, лицо круглое и румяное. И пустое, как у человека, на котором страсти не оставляют отметин.

Кегниту были знакомы подобные лица. Люди с такими лицами служили в особых подразделениях Второго департамента, которые вице-канцлер задействовал, когда требовалось, чтобы недруг Ура исчез вместе с проблемами, которые доставлял. Навсегда.

За спиной крепыша на спинке стула висела шпага — короткая тяжелая рапира с открытой, без чашки, гардой. Оружие не дуэлянта, но убийцы.

— Мой кузен Рональд Флэшер, мессир. И мой дядя Эдмонт Феррин. Господа — помощник коменданта Старлока Джеймс Кегнит.

Лейтенант произнес что-то условно учтивое.

Крепыш поднял лицо от тарелки и невнятно поздоровался. Лорд с лошадиным лицом важно кивнул. И весь этикет.

Его не очень привечали за этим завтраком.

Он сел напротив, механически отмечая детали: маленькая, почти незаметная ссадина на длинном лице Феррина, заботливо припудренная умелой женской рукой; сбитые костяшки на правой руке Флешера; красные пятнышки на рубахе Тассела слишком яркие по сравнению с темными пятнами от вина.

Похоже, ночью здесь не только по портретам стреляли.

Слишком долго разглядывать господ было бы неприличным, и он опустил взгляд в свою тарелку. А кухарку-то и в самом деле рассчитали. В тарелках обнаружились только куски холодного вареного мяса, нарезанные тонкими пластами и пересыпанные зеленью и крупной морской солью. Еда провинциального лендлорда, а не утонченного уранийского нобиля.

Мясо почти не пахло, поэтому его ноздри работали, чутко улавливая запахи хозяев и гостей особняка. Это тоже важно. Платье Лоты источало аромат ванили, забивавшей ее естественный запах, духами она, похоже, не воспользовалась. Лорд Флэшер благоухал так, точно вылил на себя сразу флакон розовой воды. Примостившийся под левую руку от Кегнита граф Тассел в своем пятнистом одеянии мог бы посрамить своим амбре винный погреб, а от лорда Феррина несло чернилами из каракатицы и какой-то едкой химической дрянью.

Каждому свое, как сказал какой-то древний философ. Или просто каждый вылил на себя первую попавшуюся дрянь, чтобы приглушить запахи крови и пороха, впитавшиеся в кожу, в волосы? Вы кого-то потрошили ночью, мессиры?

— А где же ваша очаровательная тетушка, баронесса? Я имел удовольствие пару раз видеть вас вместе, и она произвела на меня самое благостное впечатление.

— Такое впечатление тетушка производит на всех, кто носит штаны. Нынче утром ей нездоровится, — отрезала Лота голосом, не располагавшим к застольным беседам.

Она расправлялась со своими кусками мяса с энергией, искренне восхитившей Кегнита. Ему даже показалось, что только присутствие за столом посторонних людей сдерживает молодую женщину от того, чтобы отложить в сторону вилку и пустить в ход длинные сильные пальцы.

В этом было что-то… хищное.

— Чем обязаны удовольствию видеть вас? — вежливо спросил лорд Феррин.

— Говори за себя, Фер, — хмуро пробурчал Флешер. — Мне никакого удовольствия видеть физиономию этого хлыща не доставляет.

— Мессир Кегнит склонен подозревать нас в чем-то сродни государственной измены, — жизнерадостно объявил Генри Тассел, больше стучавший вилкой по тарелке, чем разделывавший ей мясо.

Перчатку с руки он не снял и за столом.

— На случай, если за завтраком мы проболтаемся в симпатии к республиканской форме управления государством, он привел с собой маленькую армию.

Крепыш в малиновом отодвинул тарелку в сторону и вперил в Кегнита мрачный немигающий взгляд.

— Раз так, предлагаю не заморачиваться, — сказал он. — Свернем ему шею и в подвал.

Мастер-лейтенант впервые почувствовал беспокойство. Драки он не боялся, но его стихией была дипломатия. С круглоголовым же играть в слова и намеки, аккуратно подлавливая оппонента на неточностях и оговорках, не представлялось возможным. Это было удивительно простодушное двуногое животное, реагировавшее на опасность естественно и универсально: если угроза реальна, от нее надо избавляться.

Такой запросто может… в подвал.

— Мессир лейтенант, кажется, я слышал угрозу в адрес служащего Второго департамента, — негромко сказал сержант Бергман и взял нож так, словно собирался его воткнуть кому-то в брюхо. — Это уже — преступление.

— Полагаю, вы слышали шутку, сержант, — улыбнулся Кегнит.

— Ага. Шутка. Ха-ха, — медленно проворчал лорд Флэшер и снова уткнулся в тарелку.

— Ваши шутки смешнее, Джеймс! — рассмеялся Генри Тассел. — Ведь это вы приходите завтракать сам-тридцать. Как Его Величество король. С таким эскортом вам точно ни в одном доме не откажут!

— Не тридцать. На улице двадцать шесть человек, плюс наши гости, — педантично поправил Феррин. — Так чем мы обязаны?

Кегнит повертел в пальцах вилку. Тяжелая. Зубцы острые, как кинжалы.

— Я хотел бы поинтересоваться, мессиры. Что вы делаете в этом богом забытом городке? Неужели приехали записаться в волонтерский полк? Похвально, очень похвально.

— Перестаньте нести эту чушь! — отрезал лорд Феррин. Его длинное лошадиное лицо исказилось.

Кегнит поднял брови.

Обаяние из долговязого лорда Феррина просто изливалось. Бурным потоком, подозрительно напоминающим по запаху сточные воды.

— Фер! — повысила голос Лота. — Держи себя в руках. Это мой дом, если ты не забыл… и я не позволю, чтобы мои гости перегрызли друг другу глотки, тем более — за семейным столом. Он мне… дорог. Ауруканское черное дерево из Гейворийских лесов.

— Вам удалось застать нас в момент семейного спора, Джеймс, — заметил Тассел.

Похоже, завтрак начал тяготить уже все заинтересованные стороны.

— Генри!

— Да, дорогая кузина?

Баронесса отложила вилку и нож. Граф Тассел поднял брови, улыбка его кривоватой. Коренастый лорд Флэшер изучал свои ногти.

Лота нарочито сдержанно промокнула губы вышитым полотенцем и отложила его в сторону.

— А теперь… Прошу меня извинить, господа.

Лота поднялась. Шелест зеленого платья. Кегнит и Бергман поспешно встали и поклонились. Прочие гости остались сидеть, как ни в чем не бывало.

Кегнит проводил баронессу взглядом. Хороша, нет слов. Даже он, суровый профессионал, иногда чувствовал, что подпадает под власть ледяного очарования баронессы Хантер. Жены, между прочим, опаснейшего человека в герцогстве Наол!

Кегнит вздохнул. В воздухе остался легкий, едва заметный, почти забитый ванилью аромат лаванды с нотками мускуса.

Что там капрал говорил про пантеру, выпускаемую на ночь в сад? Баронессе надо меньше возиться с животным. А вообще ручная пантера — это в духе хозяйки. И тем более, в духе ее мужа. Интересно, где ее держат? В подвале?

Возможно, там же, где держат нелегального вампира. Кегнит даже взмок. Интересный у баронессы Хантер зверинец. Вот бы… посмотреть.

— Ммм…

Неловкую тишину нарушило невнятное мычание лорда Феррина, который многозначительно наклонил голову, косясь на дверь.

Непрошеных гостей просили освободить помещение.

— Да-да, — сказал Кегнит и перевел взгляд на Бергмана.

— Сержант, что вы думаете об итогах нашего визита? — неожиданно спросил он так, словно они уже вышли и остались вдвоем, разбирая результаты своей разведки… завтраком.

Бергман недоумевающее мигнул раз, другой, но затем все понял и игру поддержал.

— Вас интересует мое искреннее мнение, мессир?

Крепыш и долговязый обменялись взглядами. Тассел поднял голову.

— Безусловно.

— Мы впустую потратили время. Вынужден признать, что силовой вариант сержанта Рико при всей своей неоднозначности дал бы лучшие результаты. Полномочиями мы обладаем.

— Простите, господа, — начал было Феррин, но Генри Тассел вдруг сделал ему знак замолчать и, к удивлению Кегнита, тот подчинился.

А казалось, что самое весомое слово тут за долговязым занудой.

— Не упрощайте ситуацию, сержант, — требовательно заявил он, продолжая игнорировать недоуменно переглядывающихся гостей баронессы. — Что конкретно вы заметили?

— Заметил? — Бергман повел головой.

— Ваши профессиональные выводы. Что вы увидели, что заметили и к каким выводам пришли?

Бергман решительно отодвинул тарелку в сторону.

— Эти люди не гости, лейтенант. Они родня. Они знают и понимают друг друга с полунамеков, меж ними установлена негласная иерархия, они объединены некой целью и ведут себя в соответствии с распределенными ролями…

Кегнит подобрался, хотя ничем этого не выдал, ковыряя ножом и вилкой кусок мяса, пересыпанного хрусталиками крупной соли.

— Продолжайте, сержант, это интересно.

— Голова, — кивок в сторону Феррина.

— Мышцы, — кивок в сторону лорда Флэшера.

— Отвлекающий фактор…

— Говорите уж прямо — шут! — граф Генри Тассел рассмеялся в ответ на кивок по своему адресу.

За столом, похоже, только он оставался в хорошем расположении духа, все остальные превратились в комки нервов. Нервов и — недоброжелательства.

— И если они родня баронессы, то… — оторвавшись от тарелки, многозначительно поднял столовый нож Кегнит, самому себе напоминая наставника, экзаменующий старательного студиозуса.

Никто за столом — кроме Генри — похоже, и не понял, что он пародирует актерские выходки Тассела. Особенно Бергман; нахмурив чело, беловолосый решал в уме заданную задачку. Затем складки на его лбу разгладились.

— То их кровь тоже — порченная.

Он сказал «порченная», отметил Джеймс Кегнит. Не «Древняя», как заявил бы любой, кто хоть немного прожил в Уре, а «порченная». Как тот же капрал снаружи.

Как человек, рожденный и воспитанный за пределами Блистательного и Проклятого.

За столом стало так тихо, что слышался только негромкий стук, с каким столовый нож Кегнита опустился в тарелку и принялся, прорезая мясо, тыкаться в ее дно.

— Древняя, сержант. Кровь, унаследованная от Лилит. Которая имеет свойство дымиться на свету. И вонять серой!

Последние слова он не произнес, а выкрикнул одновременно с внезапным движением — неуловимо быстрым и плавным, словно бы много раз отрепетированным. Ррраз! И трезубая серебряная вилка засела в столешницу, пройдя через кисть графа Тассела и намертво пригвоздив ее к столу. Прямо через серую замшу перчатки.

В следующее мгновение к нему прямо через стол, с нечленораздельным ревом, прянул маленький смерч, разбрасывая во все стороны приборы, тарелки и подсвечники. Кегнит не успел и глазом моргнуть, как вокруг его горла сжались стальные клещи, а из-под задницы и ног ушла всякая опора. Рывок, выдернувший его из-за стола, был так силен и невероятно скор, что он почувствовал, как хрустнули шейные позвонки, но даже не успел испугаться.

С секундным опозданием кресло напротив, где только что сидел лорд Флэшер, загрохотало, свалившись по пол. Затем, загремела, падая на пол посуда.

Сержант Бергман не обладал такой неимоверной скоростью (да никто, наверное, не обладал вообще в целом свете), но в пределах возможностей, отмеренных природой простому смертному, отреагировал вполне достойно. Когда к Кегниту, которого лорд Флэшер просто выдернул из-за стола, поднял в воздух за горло и прижав к стене — вернулась способность хоть что-то соображать, он понял, что белоголовый сержант стоит, пригнувшись за спиной лорда Феррина, держа того за волосы и приставив к горлу столовый нож.

Генри Тассел так и остался сидеть на своем месте — да и куда бы он делся, с пришпиленной рукой? Вот только почему-то не кричал, не выл от боли, не крыл всех благим матом, как полагается человеку, которому три серебряных зубца проткнули руку, повредив кости и сухожилия. Просто сидел, держа руку на столе, полуобернувшись в сторону мастер-лейтенанта Кегнита, хрипящего в руках (руке!) лорда Флэшера.

— Отпусти его, Корт.

— Вот еще, — хрипло буркнул крепыш в малиновом камзоле. — Он нарвался, а я этого весь завтрак ждал. Вырву ему кадык, а потом выколю глаза и сверну шею белобрысому… не успеет даже особо поцарапать дядюшку. Слышишь? Зря надеешься, парень.

Бергман промолчал, только сильнее прижал нож к горлу лорда Феррина, и у мастер-лейтенанта вдруг сложилось впечатление, что сержант, имея заложника, вовсе не собирается торговаться за его, Кегнита, жизнь, а сдвигается понемногу к окну, чтобы в него сигануть.

Разумно, рассудил он, чувствуя, как начинает шуметь в ушах.

— На улице больше двух дюжин вооруженных людей, которые видели, как эти двое вошли в дом, — совершенно трезвым голосом сказал граф Тассел. — Как думаешь, что будет, если они не дождутся?

— Ничего нового. Нам просто потребуется две дюжины безымянных могил, — рыкнул названный Кортом.

Тассел вздохнул.

— Эту драку ты уже от всего города не спрячешь.

— Послушай Ришье, Корт. Как ни прискорбно это признавать, но сейчас он прав. Не хватало нам повесить на хвост свору Человеколюба, — сказал лорд Феррин, решительно не обращая внимания на нож у своей шеи.

Он даже взял со стола салфетку и аккуратно промокнул ей тонкие губы.

— Это называется патовая ситуация.

— В задницу твои шахматы! — оскалившись, заявил названный Кортом. — Доской по голове — лучший способ выиграть.

— Не забывайся.

Пока они препирались, у Кегнита потемнело в глазах. Легкие разрывались от нехватки кислорода.

— Хаос! — выругался Корт и со злостью ударил кулаком в стену.

Раздался внушительный хруст.

Круглоголовый убийца присовокупил еще пару более крепких ругательств — прежде чем, наконец, ослабил хватку. Ноги Кегнита снова обрели опору, а в легкие проник воздух.

В котором так и не начало вонять серой.

Он попытался что-то сказать, но парализованные стальными пальцами Корта связки пока не слушались, и издать вышло только невнятное сипение.

— Похоже, у нас все карты на столе, — заметил Генри. — Так может, пришло время объясниться? Без драматических жестов?

Граф Тассел, который, безусловно, не был никаким графом Тасселом, выразительно посмотрел на Кегнита, затем на свою кисть, пришпиленную к столешнице. Все на что хватило Кегнита — скривить в усмешке побелевшие губы. Тогда Ришье Малиган кивнул, взялся за рукоять вилки и, напрягшись, выдернул ее из столешницы. На пробитой зубцами замше перчатки не выступило ни пятнышка крови.

Потому что руки из глины не кровоточат.