Фабрика уродов

Глава 10 Хранитель Трофея (Кастор и Яна)

Подводу нещадно трясло.

Нет ничего удивительного, это была не карета, а обычная мужицкая телега, предназначенная для перевоза нехитрого скарба — брюквы, репы, глиняных горшков и что там еще возят селяне? Для транспортировки тяжелораненых она не годилась. Кастор ди Тулл скрипел зубами и стискивал кулаки, чтобы не сорваться и не выплеснуть накопившуюся злость на ее хозяина — простецкого вида мужичка с окладистой бородой и кроткими глазами.

Последний подобрал их прямо на дороге из жалости, а скорее из-за меча и пистолетов за поясом ди Тулла и зверского выражения лица, с которым рыцарь потребовал помощи. Он даже попытался сбежать в лес, бросив все добро, нагруженное в телегу (главным образом урожай брюквы), и ди Тулл, нуждаясь в проводнике, знающем окрестности, был вынужден показать свой амулет — серебряный круг с изображением горящего меча, пронзающего башню.

Простой люд всегда почитал и уважал экзекуторов, и такое отношение сохранилось даже здесь, во Фронтире, где рыцари Очищающего пламени, сказать по правде, особо не усердствовали. Селянин остался.

К тому времени, как они столкнулись на проселочной дороге, экзекутор протопал на своих двоих несколько миль, неся на руках потерявшую сознание Яну. Уведенная со станции лошадь, на которой он вез девушку изначально, оказалась неподкованной, с разбитыми копытами, и когда она сильно охромела, животное пришлось бросить.

Рана спутницы оказалась тяжелой — это было понятно сразу, но оставаться в опасной близости от промежуточной станции, где взбесившийся барон фон Тальк устроил бойню, не представлялось возможным. Девушка должна была выдержать этот путь или умереть.

Ночь, которую они провели в лесу, Яна пережила. Ди Тулл практически не спал, карауля дыхание девушки и с ужасом ожидая, что едва слышный хрип в любую секунду может прерваться. Кроме того, ему приходилось вполглаза следить и за новым спутником. Почитание Башни, конечно, дело хорошее, но доверять нынче никому нельзя. Селянин вполне мог под покровом темноты дать деру и выдать их первому, кто спросит.

А в том, что по следам идут и спрашивают, он не сомневался.

Утром они возобновили путь, и Яне стало сразу же заметно хуже. По мере того, как скрипучие колеса отмеривали невыносимо долгие мили, подпрыгивая на неровностях, Кастор медленно костенел в уверенности — нет никакого или. Она умрет. Он потеряет Трофей, ради которого отдали жизнь столько братьев по Ордену.

Трофей. Ему все труднее было мысленно именовать ее именно так. На повозке умирало не живое воплощение хаоса, ни предвестница Судных дней, а просто молодая девушка.

Очень молодая, совсем ребенок.

Живи он обычной жизнью, она могла бы быть его дочерью.

Проклятье! Кастор осторожно промокнул Яне лоб, выбрался из телеги и зашагал рядом. Длинная травинка металась из одного уголка его рта к другому, выдавая смятение и напряженную работу мысли. Когда дело начиналось, все выглядело так… просто. Просто обезличенная молодая женщина, которую требовалось вырвать из рук демонопоклонников и доставить магистру ван Дарену, а уж тот знает, что делать дальше.

Он всегда все знает.

Этим его в свое время и привлек Орден — понятностью, простотой и отсутствием необходимости брать на себя сложные решения. Мир для братства был окрашен в два цвета, и яркий пламень Башни прекрасно отделял правильное от неправильного. По эту сторону — люди, нуждающиеся в защите, по ту — твари, порожденные в геенне Преисподней. А меж ними, по грани света и тьмы, рыцари с факелами и мечами в руках. Воины с обожженными душами. Не паладины в блистающих доспехах, но цепные псы человечества в шипастых ошейниках.

Нет моральных дилемм, нет мук выбора, нет необходимости гнуть спину перед лордами и лавировать в хитросплетениях политики и интриг сильных мира всего. Все просто: иди и делай. Для магистра и гранд-мастеров, а также комтуров, возглавлявших отделения ордена за пределами Башни, жизнь наверняка представлялось намного сложней, но простые рыцари и их командиры, такие как ди Тулл, были счастливо избавлены от подобных трудностей.

И даже когда погибли остатки его дружины из-за предательства людей со стигмами барона фон Талька на камзолах, мир продолжал оставаться ясным, разделенным на черное и белое. Он всегда знал, что делать дальше, поскольку происходящее было очевидным. Так ведь бывает, что друзья гибнут, союзники предают, ты остаешься в меньшинстве, и тебе грозит гибель. Но при должной сноровке и удаче можно выкарабкаться даже из безнадежной ситуации. Главное ты точно знаешь — там враги, а вот тут свои. Таким образом, задача стратегически предельно проста: отбиться от одних и добраться до вторых.

Когда случилось неслыханное, и враг ворвался в Башню, привычный черно-белый мир дал трещину, но защищающая его скорлупа продолжала держаться. Ему, рыцарю-экзекутору дали задание, которое требовалось выполнить. Поражение в битве оставляло право выиграть войн, поскольку даже в случае крушения Башни братство продолжало жить: оставались еще отдельные штаб-квартиры ордена Очищающего пламени в разных городах и странах, в той же Лютеции. Невозможно представить, что кто-то обладал настолько большим могуществом, чтобы достать всех экзекуторов разом. До сих пор это не удавалось даже Шести.

Есть Нееловский пакт, который обязал Ур и Республику начать расследование обстоятельств нападения на братство. Должны быть секретные протоколы, позволяющие разрозненным баллеям и комтурам ордена перегруппироваться и начать все заново. Если ты только побит в драке, всегда можно собраться с силами, встать на ноги и потребовать реванш.

Сражение можно продолжать и без Башни.

И все же трещина в черно-белом мире ди Тулла ширилась.

Если измена пробралась даже в цитадель братства, то какому из комтуров он мог довериться?

Лютецианскому? Но магистру ван Дарену уже не раз доносили о недопустимом сближении комтура ла Баже, представлявшего орден в Республике, с мессианской церковью, после Революции набравшей в Лютеции большую силу. Можно ли ему доверять? Яна с детства находилась в руках мессианской церкви, и та не сумела защитить ее, когда пришла время.

Йодлрумскому? Он мал, незначителен и явно не способен защитить Трофей там, где уже спасовали лучшие бойцы и маги ордена.

Оставалась Сантагия и мессир… то есть, дон Медосса, бывший герцог Куа-да-Сатаба и его черномундирники из хордридской баллеи. Суровые воины и истовые фанатики своего дела, аскеты в черных рясах, безжалостные и свирепые даже по меркам Башни, закаленных. Уж они могли бы защитить… но и с ним не все гладко.

Последние действия Филиппа Третьего, сантагского монарха, потерявшего флот в бесплодной и заранее обреченной попытке вернуть Пнедорию под свою руку и корону, спровоцировали государственный переворот. Заговорщики захватили дворец, откровенно нелюбимого в народе короля заставили отречься и уйти в монастырь, а его место занял двоюродный кузен Франциск — прямой родственник Медоссы по материнской линии. Башня уже несколько лет расхлебывала последствия сантагского переворота из-за слухов об участии экзекуторов в свержении Филиппа Безмозглого. Но если эти слухи — правда, то не получится ли, что Трофей, попав в руки Медоссы, будет использован не в интересах братства, но во славу возрождающейся мощи Сантагии — страны, униженной двумя веками неудач и потерь?

Теперь, когда цитадель рыцарей Очищающего пламени пала, такой вариант не исключался. Баллея в Хордриде в прошлом — один из сантагских рыцарских орденов, отказавшихся от службы нерадивым королям и присягнувший Башне, чтобы не навлечь на себя преследование властей.

И все же Сантагия — лучший вариант по сравнению с Лютецией, которая вот-вот начнет войну с Уром, и слабым представительством в Йодлруме. Вот только чтобы добраться до ее столицы Хордрида, придется пересечь море, кишащее кораблями братства Каракатицы. Прибрежные воды стали небезопасны с тех пор как военно-морские силы Сантагии пришли в упадок из-за бездарного и бестолкового правления полудюжины последних монархов, успешно наследовавших худшие качества друг у друга. На такой риск, конечно, можно пойти, но не когда твоя спутница при смерти, а на плечах висит орава охотников, невесть кем направляемых.

Независимо от того, какую баллею он выберет, придется найти укрытие, чтобы восстановиться от ран и собраться с силами. Учитывая, куда их занесло, такую помощь мог оказать только один человек — Тасканьо Рыддик, волей судьбы, по прихоти клинка и благодаря капризу женщины ставший одним из лордов-бунтарей Фронтира. В былые времена Кастор знал его, как Тасканьо-Потаскуна, и надеялся, что они все еще оставались друзьями.

Он на ходу покачал головой. Мятежный князь Рыддик — даже звучит неловко.

Яна слабо застонала. Ди Тулл выплюнул соломинку.

Измены и предательства тревожили его, но куда в меньшей степени, чем то решение, которое предстояло принять в ближайшие часы.

«Ей не выжить».

Он видел немало ран, и умел с иными управляться: мог наложить повязку, сделать шину, вправить вывих и даже на скорую руку заштопать края раны суровой ниткой или конским волосом. Но в животе девушки засела пуля, и это было выше его умений. Даже будь у него сейчас медицинский щуп и щипцы, Кастор не рискнул бы пытаться ее извлечь. Пулевые ранения в живот считались самыми худшими, и большинство тех, кому они выпали на долю, умирали, даже если их успевали доставить на операционный стол.

Требовались хороший хирург, а крайне желательно, еще и специалист по medickae aktus, чтобы человек остался в живых.

Здесь в глуши не могло найтись ни того, ни другого, а значит, девушка обречена умереть. Святая Алесия! В такую рану даже личинок-трупоедов не подсадишь — хотя для большинства ран это дело самое верное. Старый солдатский трюк: личинки выедают зараженную плоть, оставляя нетронутой здоровую, и предотвращают гниение ран, но запускать червей в живот никто в здравом разуме не станет.

«Она умрет», — мысленно сказал себе Кастор ди Тулл.

В сотый, наверное, раз.

А это значит, что миссия, ради которой погибла вся его дружина и была взята штурмом Башня — провалена. Если только он не сделает то, что должен.

Бескровные губы шевельнулись раз, другой.

Слов он не слышал, но этого и не требовалось.

Все мы, стоя у черты, или испытывая адские муки, произносим одни и те же два слога: «ма-ма»…

Хуже всего, что он знает, что будет дальше. Если девушка умрет, проклятый дар, что она носит, перейдет другому. Ее убийце. Тому, кто выпустил шальную пулю во время заварушки на промежуточной станции. И это значит, что через пару недель какой-нибудь наемник не будет даже подозревать, что когда он мочится пьяным на стену сарая, где-то выходит из берегов река.

Чтобы не допустить этого есть только один выход.

«Я должен убить ее сам».

Эту мысль он упорно гнал, но она никуда не уходила. Крутилась рядом, норовя ввинтиться в мозг всякий раз, когда экзекутор прислушивался к тихому свистящему дыханию Яны, страшась не услышать его снова.

«Я должен принять это в себя».

Дикий Талант, Божью Искру, Гений Вероятности необходимо оставить в руках ордена Башни, сколько бы мало от него не осталось, а иного выхода он не видел. Его долг — взвалить эту непомерную тяжесть на свои плечи. А для начала потребуется всего один удар — неуловимо быстрый укол в самое сердце. Раз, и для девушки все будет кончено. Она в полузабытье — не успеет даже понять и испугаться.

«Ведь это даже не убийство, — убеждал он себя. — Это акт милосердия! Рана все равно добьет ее, просто сделает все медленно и с большой болью».

— До города еще два дня пути, господин.

— Что? — он не сразу понял, что селянин говорит не сам с собой, а обращается к нему; его старомодное «господин», вместо ставшего привычным «мессир» было непривычно уху.

— Я говорю, до города еще два дня пути. Цельных два, — повторил селянин. И, спохватившись, добавил: — господин.

— Ты это говорил уже.

— Не довезем девочку… — он вздохнул. — Помрет. Растрясет ее.

Кастор промолчал, тиская рукоять меча.

«Я должен забрать ее жизнь. И ее дар».

Мысль об убийстве угнетала его, но куда больше страшила перспектива ответственности. Одно дело опекать девушку, которая стала сосудом божественной силы, и совсем-совсем другое дело стать таким сосудом самому.

Каково это — осознавать, что твой чих может менять судьбу десятков людей? Каково это — стать объектом вожделения всех сильных мира сего?

Осколки черно-белого мира Кастора ди Тулла с треском и грохотом рушились вокруг него. Пнедориец слишком привык быть «щитом человечества» — защищать и оберегать других. Рассматривать в качестве подопечного себя самого было и странно, и неприятно.

— Жалко, — пробормотал крестьянин.

— Не трави душу, борода, — раздраженно прорычал ди Тулл.

— Да я что, я ничего, — поспешно забормотал мужик, но не отвернулся, продолжая смотреть на бледное лицо умирающей. — Такая молодая и красивая. Нехорошо ей умирать.

— Заткнись.

Голос селянина отвлекал и раздражал экзекутора.

Он был близок к тому, чтобы принять решение, но чтобы справиться с такой задачей, требовалось собраться и вызвать к жизни призрак двадцатипятилетней давности.

Собственный призрак.

Нынешний Кастор ди Тулл — рыцарь ордена Очищающего пламени — не сможет убить умирающую девушку, да еще столь юную. Дабы сделать это, ему придется воскресить внутри порочную и давно преданную анафеме часть себя, что в свое время заставила молодого мичмана дезертировать из пнедорийского флота и взойти на борт «Сколопендры» — быстрой и верткой шхуны, наводившей ужас на мелких морских торговцев под флагом Красной Каракатицы. Вернуть к жизни похороненную звериную сущность — свирепую, лихую и безжалостную, вполне способную хладнокровно перерезать глотку женщине, чтобы без помех снять с нее украшения.

Прежде ди Тулл тешил себя мыслью, будто пират-Кастор умер в тот день, когда орден Башни обрел нового послушника-неофита, однако сейчас, когда все вокруг стало зыбким и закачалось под ногами, ему требовалась помощь того, кто умеет стоять прямо в любую качку. В ком злобы и холодной ненависти к миру больше, чем долга и чести.

Есть времена, когда героев и паладинов должны заменить в строю злодеи и чудовища.

— Я что хотел сказать, господин, — не умолкал селянин. — Может и есть способ помочь.

Ди Тулл уставился на него тяжелым недобрым взглядом.

— Говори, — медленно произнес он.

— Ежели свернем с тракта, будет деревня Ежигва. Небольшая, дворов на полста. Там знахарка есть. Жена местного кузнеца.

Надежда, вспыхнувшая было, подернулась пеплом. С искусством сельских травниц ди Туллу приходилось сталкиваться, и он знал, что народной молвой оно сильно преувеличено. Большую часть из них даже он мог бы поучить, как накладывать повязки и чистить раны в полевых условиях. Как правило, девять из десяти таких «искусниц» только и умели, что припарки делать, сомнительные отвары в больных вливать, да пуповины младенцами перевязывать.

— Она умеет врачевать тяжелые пулевые ранения?

— Не думаю, господин.

— И я о том же. Только потеряем время. А так если каким-то чудом доберемся до города, шанс будет…

«Не доберемся. Не обманывай себя».

— Так-то оно так, только знахарка может за девочкой приглядеть, пока вы к Змеевой невесте сходите.

Ди Тулл нахмурился.

— Ты сейчас о чем?

— О Змеевой невесте, господин, — селянин понизил голос. — Ведьма это. Настоящая. Сказывают, что сбежала из Черной церкви, не пожелав служить, и теперь по лесам прячется от этих… бафометусов ихних. Уже с месяц возле Ежигвы обретается. Местные ей еду относят, монеты и все, что не попросит. А она в ответ на деревню порчу не насылает и скот не губит. Может, если вы к ней пойдете, она согласится девочку спасти.

Кастор потер неожиданно вспотевший лоб.

— И как же про нее за месяц никто не узнал? Почему инквизиция не добралась? Или люди местного князя?

— Так никто и не знает. Деревня нишкнет, все ждут, пока она добром уйдет.

— Деревня нишкнет… — повторил Кастор ди Тулл, и глаза его подозрительно прищурились. — А ты-то тогда почем знаешь?

— А знаю! Я, господин, дочь за парня из этой деревни отдал. Две недели назад был у них по кузнечной надобности, вот дочь не удержалась — нашептала. Да и так понятно, что в деревне что-то неладное случилось. Запуганные они все стали, неразговорчивые, и в окрестностях все как помертвело прямо. Страх давит. Я в молодости такое видел, когда в Верхних Вежах повадился волколак детей таскать. Как напасть случается, да такая, что не один двор, не одну семью, а весь мир гложет, оно сразу видно.

— А если ушла уже твоя… невеста?

— Тогда помрет девочка, господин. Но ей так и так помирать, а потому попробовать, думаю, стоит. Красивая она. Жалко.

Кастор помолчал, лихорадочно обдумывая случившееся.

Ну, борода, ну искуситель!

Предлагает рыцарю-экзекутору просить помощи у ведьмы. Хуже того, у беглой жрицы Черной церкви!

Но есть ли выбор?

— «В борьбе с врагом человечества нельзя гнушаться и его оружием. Ибо зло подобно змее пожирающей свой хвост…», — тихо пробормотал он себе под нос.

Брандон Неистовый, легендарный основатель ордена Очищающего пламени, был мудр, составляя свой Кодекс. Иногда против врага надо обращать врага же. Меньшее зло можно направить во вред злу большему. Такая формула мало кому нравилось, но работала. Он сам имел возможность убедиться в этом, когда тринадцать лет назад прибыл в Ур по поручению Магистра, чтобы уничтожить зло, получившее имя Ренегат. Ди Тулл своими глазами видел, как там, где не преуспел орден, специализирующийся на истреблении нежити и нечисти, справился демон в человеческом обличии.

Выродок. Сет Слотер по прозвищу Ублюдок.

Он расправился с Ренегатом, а все, что оставалось ему, рыцарю Очищающего пламени — довольствоваться ролью помощника поневоле. В то же время факт остается фактом — Ренегат был убит, и новый Бунт нечисти предотвращен в самом зародыше, Ур, город столь же Блистательный, сколь и Проклятый выиграл.

— У меня нет при себе серебра. Какая твоя корысть, борода?

— Какая тут корысть, господин? — селянин посмотрел на ди Тулла самыми честными глазами. — Девочка в одних годах с моей дочкой будет. Выживет — и то радость.

Кастор нахмурился. В голове его упорно копошился червячок подозрения. Что это вдруг сельский мужик так расчувствовался? «Девочка… совсем дитя». В деревнях девушек нередко выдавали замуж в тринадцать и четырнадцать лет, а в Янины восемнадцать про нее, незамужнюю, говорили бы — в девках засиделась.

— Не юли, — Кастор машинально погладил рукоять пистолета за поясом. — Не гневи меня.

Селянин вздохнул и украдкой осенил себя знаком истинной веры — на старый манер, очертив полный квадрат вместо креста.

— Недоброе я подумал, господин, — нехотя признался он. — Решил: ежели ведьма не поможет или помочь откажется, то вы, как рыцарь Башни, ей со зла — того, голову отчекрыжите. А ежели все получится, то все равно ей с вами не разойтись, так что один путь останется. В пекло. Ведь правда говорят, что ваш брат ихнему спуска не дает не при каких обстоятельствах? А как ведьма сгинет, так и Ежигва вздохнет спокойно, и у меня за дочку сердце болеть перестанет. Вот и вся корысть.

Впервые за последние дни губы Кастора тронула улыбка.

— Да ты, смотрю, стратег, борода. Все рассчитал. Одно не учел — что с деревней будет, если ведьма ловчее меня окажется?

— Да когда такое было, чтобы ведьмы супротив псов человечества тянули? — искренне возмутился селянин.

«Мне бы твою веру», — подумал ди Тулл, но вслух этого не сказал. Он повернулся через плечо и посмотрел на Яну.

Ничего не изменилось. Бледное лицо, синие круги под глазами и мелкие капельки испарины. Носительница Гения Вероятности подошла вплотную к двери, за которой начиналась вечность — в Аду или Вырии небесном. Она не выдержит двух дней пути, а это значит, до города доедет только ее убийца. И мужичка этого жалобливого да сметливого придется убрать, как не жаль.

Нельзя его будет оставить.

Как ни крути, как не раскладывай — нельзя. Он не может позволить себе такую роскошь, как свидетель перехода Дикого Таланта.

— Ладно, борода, твоя взяла. Едем в Ежигву. Я найду твою ведьму.

— Вот это дело! — повеселел мужик.

— Только болтай поменьше. Не нужно, чтобы слухи о рыцаре и деве поползли по окрестностям. Ищут нас. И нехорошие люди ищут. Такие, что дело делают быстро и начерно, а свидетелей не оставляют. Смекаешь?

Селянин слегка побледнел.

— Смекаю, господин. Могут за компанию голову оторвать, так?

— Имя у тебя есть, стратег?

— Андрий я.

— Из арборийцев, что ли?

— Дед был.

— Так слушай сюда, Андрий из арборийцев, — сказал Кастор ди Тулл, стараясь, чтобы его голос звучал спокойно, но очень весомо. — Люди, которые нас ищут, мастера своего дела и не склонны верить на слово никому. Они задают вопросы, а когда слышат ответ, который их не устраивает, то повторяют его снова. И снова. И снова. И с каждым повтором у тебя, у твоей красавицы дочки, у ее мужа и у всех, кто живет в Ежигве, будет оставаться все меньше пальцев на руках, зубов во рту и вообще мест на теле, которые остались бы без увечья. Поверь мне, так и будет.

Селянин сглотнул и машинально вцепился себе в бороду.

— Поэтому, когда мы прибудем в деревню, — продолжал ди Тулл, — сделай так, чтобы все не просто знали, но прочувствовали: если слушок о рыцаре с девушкой выйдет за ее пределы — быть беде. Страшной беде, Андрий. У людей, что идут по моим пятам жестокости больше, а жалости меньше, чем у Выродков в Уре. Слыхал про таких?

— Слы… — мужик начал отвечать, осекся, сглотнул и с трудом выдавил. — Слыхал.

— Вот и делай выводы. А то как бы ведьма с ее кознями меньшим злом не оказалась.

Андрий ошеломленно покрутил головой и отошел от него. Взяв за уздцы лошадь, он зашагал быстрее, словно пытаясь убежать от рыцаря, шагавшего следом и его груза на телеге. Только куда теперь убежишь?

Долго шли в молчании, тишину нарушал лишь скрип колес, а шорохи леса. Словоохотливый селянин только через час с небольшим подал голос, сообщив, что до поворота на Ежигву осталось ходу всего ничего. Кастор, в очередной раз обтиравший пот с лица Яны, молча кивнул.

А в следующее мгновение его рассеянность сдуло как рукой. Экзекутор поднял голову и встревожено уставился в воздух, отслеживая взглядом стайку птиц низко, почти касаясь деревьев, летящих прямо над проселочной дорогой.

Служа ордену, Кастор ди Тулл давно отвык от соленого запаха моря, но некоторые заработанные под флагом Каракатицы привычки, раз въевшись в кровь, оказались неизживаемыми. Например, привычка всегда уделять внимание поведению птиц. На море они могли подсказать многое — перемены погоды, близость берега, крушение корабля неподалеку или удачливого китобоя, разделывающего тушу. На суше птиц водилось много больше, и их поведение порой казалось Кастору совершенно бестолковым, однако угадывать встревоженный полет он не разучился.

Кто-то или что-то подняло эту стайку с веток и погнало прочь.

Терзаемый дурными предчувствиями, ди Тулл остановился и приложил ухо к земле. Лишних звуков он не услышал, скорее, ощутил слабые, ритмичные вибрации, но и этого хватило. По дороге за ними шли конные.

Кастор выпрямился, механически отряхивая одежду. На нем все еще был дурацкий наряд наемника-ветерана — синяя куртка и штаны с разрезами, чулки разного цвета, широченные рукава-буфы. После бегства с промежуточной станции, где взбесившийся фон Тальк принялся вершить свое правосудие, он избавился только от старинного приметного берета, да смыл с лица нехитрый грим, прибавлявший возраст. Переодеваться было не во что — слишком резво пришлось уносить ноги.

Это погоня? Или случайные верховые? Сколько человек? Что делать?

Мелькнула мысль увести телегу с дороги и спрятать в лесу, но от нее пришлось тут же отказаться: телегу из накатанной колеи будет вытащить сложно, а обочины дороги сплошь поросли орешником, через который не проберешься, не оставив следов. Взять девушку и спрятаться с ней в лесу, пока всадники не проедут, а потом догнать Андрия? Ди Тулл посмотрел на бледное лицо забывшейся в беспамятстве Яны, на темные круги под глазами и покачал головой. Если у нее и есть шанс дотянуть до Ежигвы, то на такие игры в прятки он не рассчитан.

Козни Вельзевула!

Он глухо выругался.

— Едет кто? — тихо спросил Андрий.

— Несколько всадников, — кивнул Кастор. — По нашу душу или нет, сказать не могу.

Селянин вздохнул, крепко выругался, не стесняясь рыцаря, и принялся дергать себя за бороду.

— Вот что, — сказал он, резко прекратив свое самоистязание. — Если и по вашу душу, то они ищут леди и рыцаря. Или женщину и наемника при мече и пистолях. Но никак не умирающую девку и старика. Понятно… господин?

Кастор медленно кивнул, все больше проникаясь симпатией к бородатому «стратегу». Быстро сечет и хорошо соображает!

— Схоронюсь в лесу, но буду рядом. А ты будь осторожен и не подведи, Андрий.

— Давайте, давайте, господин. Вы мне еще живым нужны, чтобы ведьму извести.

— И не вздумай нас продать, — жестко добавил Кастор, глядя в честные глаза мужика. — Я знаю, кто ты и откуда, я знаю, в какой деревне живет твоя дочь. Клянусь, если что-то пойдет не так, я выживу и найду вас всех. И ведьмины козни покажутся детскими страшилками по сравнению с тем адом, который я обрушу на ваши головы.

В глазах Андрия мелькнул страх, но он справился с собой.

— Вот значит, как говорят с простым людом славные рыцари из Башни, — он даже плюнул на дорогу. — Всегда знал, что нельзя верить менестрелям.

Скотина непочтительная.

Этого ди Тулл вслух не сказал. Он уже ломился в кусты орешника. Андрий пробурчал что-то недовольное и потихоньку тронул повозку с места.

— Па-ашла, родимая. Скоро будем у дочки в гостях…

Кастор последовал за ним параллельно дороге, приноравливаясь идти так, чтобы укрываться за деревьями и ступать бесшумно, не тревожа хворост под ногами.

Их нагнали буквально через пару минут. С первых мгновений стало ясно — это не просто путники.

Пять верховых шли на рысях, ведя с собой заводных лошадей. На всех были камзолы из толстого черного сукна, куртки из темной, вытертой кожи и перевязи с ремнями. У двоих шпаги, трое при саблях. Разлапистые ветки елей и путаница орешника заслоняли обзор, но глаз Кастора был наметан, и он углядел также заткнутые за пояс пистолеты и длинное охотничье ружье за спиной одного из всадников.

Стигмы или иные отличительные знаки, если они имелись, с такого расстояния было не отличить.

— Эй, сиволапый, а ну стой! — властно потребовал один из пяти — в широкополой лютецианской шляпе.

Андрий послушно остановился, стянул шапку и замер в поклоне.

Всадники поравнялись с его телегой и обступили ее.

— Что везешь?

Прежде чем селянин успел ответить, второй всадник закричал сиплым простуженным голосом.

— Бэрк, да ведь у него там девка! Точно девка, смотри!

Услышать такие слова на пустынной дороге от группы вооруженных людей, которые вполне могли оказаться как неприкаянными наемниками, не гнушающимися мародерства, так и откровенными грабителями и душегубами, не сулило Андрию ничего хорошего и без всех тех страстей, что нагнал на него ди Тулл. Поэтому когда селянин кинулся к телеге, как наседка, закрывая ее руками, его поведение выглядело абсолютно естественным.

— Смилуйтесь, господа! — заголосил он. — Нельзя ее трогать. Дочка это моя, кровинушка! При смерти она! Везу в деревню соборовать.

— И впрямь бледная, как смерть, — пробормотал кто-то из всадников. — Краше только в гроб кладут. А жалко, девка красивая. С такой потешиться не грех.

— А давай потешимся, глядишь, и румянец появится, — рассмеялся сиплый.

Кастор мысленно призвал на его голову все муки ада, обещанные распутникам. Он осторожно, страшась хрустнуть самой маленькой веткой, невзначай попавшей под ногу, передвинулся за другой ствол дерева, заходя всадникам в спину.

Пятеро вооруженных конных против одного пешего — отвратительный расклад. Худший, какой можно придумать. Он бы не сомневался в исходе схватки с верховым один на один, и даже против двоих на узкой проселочной дороге выйти не побоялся бы. Но трое уже много, а четверо — совсем перебор. Против пятерых же просто не вытянуть. Даже с учетом того — он это сразу приметил — что один из них ранен. Пятый всадник держал руку у груди на перевязи. Грязного цвета бинт почти не выделялся на темной коже куртки.

Ди Тулл машинально покачал головой. Нет, ранение пятого не меняло расклад сил: чтобы порубить одного пешего рыцаря в мелкое крошево хватит и четверых всадников.

Оставалось надеяться, что Андрий сумеет выкрутиться.

— Тебя кто-то обгонял по дороге, мирянин? — задумчиво разглядывая телегу, спросил первый всадник, тот, названный Бэрком.

— Было дело, господин, — угодливо кланяясь, засуетился Андрий. — Двое проехали мимо. Один высокий такой, по всему солдат, и девушка с ним. Молоденькая, прямо как моя Надя. Только краше в разы.

Всадники многозначительно переглянулись.

Кастор задержал в груди облегченный вздох. Пронесет?

— Что-нибудь говорили, спрашивали? — спросил Бэрк, не глядя на селянина и продолжая заглядывать в телегу.

— Солдат спросил — будут ли свороты с дороги до города. А ему как на духу — только один и будет, в деревню мою, в Ежигву. Я-то туда везу девочку свою. Совсем ей худо, пусть хоть дома, в родных стенах помрет.

— Есть у меня одна живительная мазь! — засмеялся сиплый. — Мордашку смазать, и, глядишь, поможет. Только придется потрудиться добываючи…

— Заткнись, — коротко приказал ему Бэрк.

Он, наконец, оторвал взгляд от телеги и внимательно посмотрел на Андрия.

— Что с девчонкой-то, мирянин?

— Лихорадка подкосила, господин — убитым голосом произнес тот. — К знахарке возил, да та не справилась.

Ди Тулл увидел, как расслабились плечи всадников. Даже сиплый что-то пробормотав, тронул лошадь каблуками, заставляя отойти от телеги. Подхватить лихорадку от умирающей девчонки ему не улыбалось.

И только Бэрк не шевельнулся в седле.

— Лихорадка говоришь, — медленно произнес он, и селянин вздрогнул, видя, как лицо его сделалось жестким, а глаза узкими и злыми. — А давно ли от лихорадки платье в крови делается?

— Дык это… кашляют же они, — забормотал Андрий, — С кашлем кровь идет.

Такая ложь могла сойти, но голос его предательски дрогнул, и Бэрк торжествующе оскалился. Рука его вцепилась в эфес сабли, и металл заскрипел-зашелестел в ножнах, освобождаясь от их объятий.

— Где ее спутник?

— Муж ее в деревне, — залепетал Андрий, пытаясь исправить неисправимое. — Это доченька моя, кровинушка.

Бэрк коротко ударил его саблей, и мужик, вскрикнув, упал на колени, хватаясь за голову. Русые волосы потемнели от крови.

— Где ее спутник? — заорал всадник.

Он знал, что удар не был смертельным, поскольку бил тыльной, не заточенной стороной клинка. Прежде, чем зарубить наглого деревенского увальня, требовалось выбить из него все, что тот знает.

Андрий в ответ лишь стонал и плакал, ползая у копыт коня.

«Все кончено».

Кастор сказал себе эти два слова, и все вдруг стало легко и просто: ему не доставить Трофей, но видит небо, он погибнет, исполняя долг. Мир снова обрел целостность.

Экзекутор с решимостью обреченного ломанулся на дорогу через орешник. Всадники услышали громкий хруст и начали тянуть уздечки коней, разворачивая их на шум, однако прежде, чем те успели выполнить команду, грянул пистолетный выстрел, и один из пятерых откинулся назад. Свинцовый шарик угодил ему прямо в висок, выбив крохотное облачко из капель крови и костяного крошева и перемешав мозги в кашу.

Швырнув пистолет в лицо ближайшему врагу, Кастор резво скакнул вперед и нанес сильный колющий удар мечом. Всадник машинально вскинул руку со шпагой, защищаясь от летящего в лицо снаряда, вместо того, чтобы парировать клинок, и это решило его судьбу. Длинное и узкое лезвие беспрепятственно скользнуло вдоль луки седла и вонзилось в пах тому из пятерки, что был с охотничьим ружьем за спиной. Перед тем, как выдернуть оружие, Ди Тулл повернул кисть, проворачивая клинок в ране, и человек протяжно закричал, забился в седле, заливая его кровью. Лошадь не понимая, чего от нее требуют беспорядочные удары по бокам, понесла прочь, едва не сбив ди Тулла с ног.

Мечи считались оружием уходящей эпохи, но в руках умелого бойца они оставались грозным и опасным инструментом смерти.

Увы, на этом преимущество внезапности было исчерпано.

Бэрк рванул вперед. Посадка и манера держать саблю на отлете выдавали в нем опытного кавалериста. И удар он нанес по всем правилам кавалерийской атаки — быстрый, секущий, с внезапной сменой угла в последний момент, чтобы обойти выставленный клинок или мушкет пехотинца, инстинктивно защищающего голову, и чиркнуть его по животу, распарывая мундир и выпуская наружу комок спутанных кишок.

В девяти случаях из десяти такой удар достигал цели, но не сегодня. Рефлексы ди Тулла были отточены бесчисленным количеством схваток против самых разных врагов, и такая уловка была ему знакома. Он парировал. Сталь лязгнула о сталь, и они разминулись, когда конь тяжело пронесся мимо рыцаря. Руки экзекутора загудели от силы вражеского удара, значительно увеличенной за счет скорости и массы скакуна.

Бэрк, выбрав дистанцию, чтобы не опасаться удара в спину, тут же принялся разворачиваться, и положение Кастора стало безнадежным. Один всадник оставался у него за спиной, два других спереди — тут уж без шансов.

Его зарубили бы секундой спустя, но повезло — раненый оказался не таким опытным наездником, как вожак пятерки. Тронувшись с места в сторону рыцаря, он ухитрился выдвинуться так, что перекрыл линию атаки своему товарищу, а ди Тулл, сманеврировав, оказался у него со стороны поврежденной руки. Глухо зарычав на собственную промашку, всадник повернулся и рубанул через голову лошади. Ему пришлось сильно наклониться в седле, чтобы компенсировать потерянные из-за неудачной позиции дюймы и дотянуться до противника.

Удар вышел неловким. Кастор ушел от него ловким пируэтом и, очутившись совсем рядом, благодаря встречному движению лошади, вцепился в рукав врага, а затем с силой дернул, стаскивая на землю. Раненый с криком полетел под копыта.

Стоило приколоть его на месте, однако ди Тулл побоялся: если клинок вдруг завязнет в мышцах и связках, придется потратить лишнюю пару секунд, извлекая его обратно, а за это время уже развернувшийся Бэрк настигнет его и рубанет по затылку. Нельзя искушать судьбу. Экзекутор просто перепрыгнул через растянувшегося на земле противника, в полете впечатав ему каблук в лицо, и оказался на расстоянии удара от сипатого.

От Бэрка его на несколько ударов сердца прикрыли лошадь и корчащееся тело спешенного врага.

Бах! Пуля срезала мочку уха ди Тулла. Боль была обжигающе-неожиданной, но в то же время совсем незначительной, чтобы отвлекаться на нее, когда шла драка за жизнь. Сипатый любитель девочек бросил разряженный пистолет и потянулся за саблей. Воинское дело он знал не хуже вожака и, чтобы выиграть время, необходимое для извлечения оружия, движением коленей направил крупного, хорошо выезженного коня на пешего экзекутора.

На счету сипатого имелся ни один враг, зарубленный в конной сшибке, и всадник по опыту знал, что широкая грудь животного прикроет его от выпада, а значит, человеку с мечом ничего не останется, кроме как отскочить вправо или влево, спасаясь от тяжелых копыт. Тут-то сверху его и секанет тридцатипятидюймовое изогнутое лезвие сабли, созданное специально для того, чтобы гулять по шеям и головам пехотинцев, беспомощных перед атакой кавалериста, когда они не выстроены в каре.

Он все сделал правильно, но рыцарей-экзекуторов учили биться как против людей, так и против животных и монстров. Кастор закричал и безжалостно рубанул по морде жеребца. Тот отчаянно заржал и шарахнулся в сторону, сипатого мотнуло в седле, как тряпку, и сабля просвистела высоко над головой ди Тулла. В следующее мгновение острие меча, направленное сильной рукой снизу вверх ужалило его чуть повыше поясницы, пронзило на подъеме печень и увязло в ребрах.

Ди Тулл рывком высвободил оружие, обернулся, чтобы встретить Бэрка, и понял, что не успевает, не успевает, не успевает…

Он еще сумел отвести направленную в голову саблю, но увернуться от коня не было никакой возможности. Тяжелый удар отшвырнул его в сторону, повалил на землю. Ошеломленный экзекутор поднялся на ноги, пытаясь собраться, чтобы встретить новую атаку, но конь Бэрка уже гарцевал рядом, а его сабля, занесенная над головой, набрала замах и теперь летела вниз.

Рыцарь Башни не успел.

Удар отдался в ушах неожиданным грохотом и поверг его на колени. По лицу потекла струйка крови, и Кастор ди Тулл понял, что убит. Руки и ноги ослабли, рукоять меча выскользнула из пальцев. Все мысли оставили его, и меркнущее сознание состояло теперь только из тупого изумления. Почему он еще что-то ощущает? Такой удар разрубает черепа до самых скул, убивая наповал.

Экзекутор стоял, покачиваясь, но все никак не падал, точно какая-то невидимая нить удерживала его вертикально.

Лошадь Бэрка развернулась за спиной, и полуоглушенный ди Тулл понял, что сейчас последует добивающий удар. Будет или укол в затылок, так, что сабля выйдет у него изо рта, вышибая зубы, или секущий удар по шее, способный перерубить позвонки. Он подобрал меч вялыми руками и упорно пытался подняться, опираясь на него, ежесекундно ожидая всплеска горячей боли и благословенной тьмы, идущей вслед за ней, но ни то, ни другое все не приходило.

Ноги не слушались, однако рыцарь заставил себя встать и обернуться. Лошадь Бэрка действительно топталась у него за спиной, но сам вожак пятерки уже так сильно накренился в седле, что практически падал. Глаза его были широко распахнуты от изумления и боли. Ди Тулл утерся левой рукой, смахивая с глаз кровь, и увидел Андрия в трех шагах, державшего в руках старый мушкетон с допотопным кремниевым замком.

Ушлый бородатый «стратег» держал его в голове телеги, прикрыв всяким тряпьем. На счастье обоих, порох не высыпался с полки, и замок не дал осечки, благодаря чему старинная тяжелая пуля в полторы унции весом, летя снизу вверх, угодила Бэрку меж лопаток и вышла из горла, вырвав кадык. Кровь клокотала и пузырилась в ране.

В отличие от Кастора он точно был мертв, хотя тело еще отказывалось признать это.

Грохот в ушах ди Тулла, ошеломивший его в момент удара, был грохотом выстрела. Именно поэтому сабля Бэрка не раскроил рыцарю-экзекутору череп — клинок опускала уже рука мертвеца. Этого все равно было достаточно, чтобы разрубить череп, но в последний момент она слегка повернулась, и такой малости оказалось достаточно, чтобы лезвие скользнуло по волосам, оглушив и ободрав кожу, но не убив.

Оставался еще пятый противник — с рукой на перевязи и разбитым в кровь лицом, и Кастор поплелся к нему, шатаясь и морщась от боли. Его мутило и шатало из стороны в сторону, в глазах двоилось, а кровь из отстреленной мочки уха залила все плечо.

Андрий подоспел прежде. Пятый всадник как раз нащупал в дорожной пыли выроненную саблю и уже начал подниматься, когда окованный медью приклад мушкетона ударил его в висок.

Он рухнул замертво.

Все было кончено, схватка заняла едва ли пару минут. На проселочной дороге остались пять тел, девять лошадей, считая заводных, телега с раненной девушкой и двое мужчин — еле живых, с разбитыми головами. Селянин опустил мушкет и морщился, ощупывая макушку. Борода его потемнела и слиплась.

— Спасибо, — хрипло проговорил Кастор. — Славно управился.

— Они бы меня не отпустили, — просто ответил Андрий и, подумав, добавил, — господин.

— Служил никак?

Он говорил, чтобы как-то держать себя в фокусе. Теперь, когда горячка боя отступила, боль навалилась на ди Тулла, точно злой медведь. Голова просто раскалывалась, ухо горело, а плечо, поврежденное при столкновении с конем и последующем падении, кажется, начало распухать.

— Сын служил. Это, — селянин поднял мушкетон, — все, что от него осталось. Сержант с его роты однажды просто пришел и отдал. И ружье, и горсть медяков — все, что выручили на солдатском аукционе за вещи моего мальчика.

— Хороший, сержант, — морщась, пробормотал ди Тулл; в регулярной армии он не служил, но о таких аукционах, когда после сражений распродают вещи павших, чтобы отправить деньги их вдовам и близким, был наслышан. — Чаще деньги собранные таким образом пропивают.

— Он тоже с нашей деревни. Десятью годами раньше в рекруты ушел.

Оба замолчали.

Кастор думал о том, что уже второй раз ему спасает жизнь случайный человек, простой житель села, на проверку оказавшийся не таким простым. В первый раз это был Уилл, не по годам смелый и сметливый мальчишка из местечка Мышиные Норки. Спасая свою семью, он вывел их с Яной из деревни, обложенной бандой наемников во главе с опасным рыжим душегубом, чье имя ди Тулл так и не узнал.

Теперь вот Андрий.

Говорят, ядро дважды в одного солдата не попадает, но такое как объяснишь?

Ее — Кастор посмотрел на телегу — выкрутасы? Бессознательное проявление Божьей Искры, оберегающей свою носительницу? А мушкетон тогда в телеге как оказался?

Ладно, время вопросов еще придет, а сейчас надо заняться собой. Морщась от боли, ди Тулл выпростал у одного из убитых из-под камзола рубаху и отрезав от нее несколько лоскутов, наскоро перебинтовал голову себе, а затем Аркадию. Селянину досталось не сильно, сабля просто сорвала лоскут коши — можно было обойтись без швов. Свою рану ди Тулл оценить не мог, и только надеялся, что знахарка в деревушке Ежигва сумеет в случае чего пустить в ход нитку и конский волос. Выглядели оба теперь, точно дезертиры разгромленной армии — в крови и тряпье.

В глазах у рыцаря по-прежнему мутилось, и Кастор подозревал у себя сотрясение.

— Вот, что, борода, — сказал он, мотая головой, чтобы разогнать дурноту. — Ты мои слова про то, что, мол, и тебя, и семью твою найду, забудь. Не было за ними ничего. Это я так, напугать, чтобы ты прочувствовал всю опасность, какой себя по моей милости подвергаешь. А теперь в этом нужды нет — сам все видел. Ты ведь веришь, что мы, экзекуторы из другого теста? Мы мирных людей защищаем, а не под ножи пускаем. Просто в беде я, Андрий. В большой беде.

Он тяжело оперся о телегу.

Яна лежала все также мертвенно и неподвижно, от беспамятства ее не пробудили ни выстрелы, ни крики, ни лязг стали. Рыцарь даже испугался, что она умерла, но затем увидел, что грудь еще вздымается.

— Я так и понял, господин, — откликнулся мужик.

Он вытащил из-под кучи тряпья подсумок и рог с порохом и, неуклюже орудуя шомполом, зарядил мушкет. На это ушло пара минут. Любой армейский сержант за такое время успел бы дважды сойти с ума от нетерпеливой ярости.

— Все остальное, что я тебе сказал — правда, — продолжал ди Тулл. — Нас ищут страшные люди, и они не перед чем не остановятся. Если заподозрят кого из твоей деревни, или из этой Ежигвы в помощи — придут с огнем и кровью. К князю вашему обращаться бесполезно. Только внимание привлечешь.

— Плохо дело, — вздохнул Андрий. — Но когда мужицкая доля была легкой? Делать-то дальше что?

— Надо замести следы. Трупы оттащим у дороги и закопаем, все оружие — в телегу. Как стихнет шум после нас, выждешь пару месяцев, да толкнешь кому-нибудь в городе — будет тебе компенсация за беспокойство. Лошадей…

— Лошадей, знамо, к барышнику, — деловито кивнул бородатый «стратег».

— Только опять же не сразу. И барышника ищи проезжего, это боевые кони, приметные. Я четырех заберу, остальные тебе. И в деревне не держите. Отгоните куда-нибудь на дальний выпас, пусть там какое-то время побудут. Ты меня понял? Всей коммерцией займешься, как наш след остынет. Понимаешь? Не жадничай, не торопись. Не хочу вашей крови на своей совести.

— Понимаю, господин.

Андрий присел возле одного из мертвых всадников и принялся шарить у него за пазухой. Эти действия кое-что напомнили ди Тулу, и он произнес тоном, не терпящим возражений:

— А вот деньги, какие найдем, я заберу. Мне нужнее будут, а ты итак в прибытке останешься.

Селянин поморщился, но промолчал.

Стигм или иных опознавательных знаков на одежде всадников не обнаружилось. В переметных сумках не оказалось ни подорожных, никаких других бумаг, даже наемничьих патентов. Закончив их обшаривать, экзекутор, все еще пошатываясь, подошел к тому из врагов, что был с рукой на перевязи и носком ботинка заставил его перевернуться на спину.

Человек слабо застонал и моргнул — раз, другой. На виске его наливался синим огромный желвак.

Губы Кастора растянула недобрая ухмылка.

— Жив, значит. Это хорошо.

Он вытянул руку с мечом, и заточенный до игольной остроты уперся в скулу всадника, чуть пониже века.

— Кто такие? Кому служите?

Раненый молчал, хлопая ресницами. Ди Тулл зло скривился и слегка надавил на меч. Клинок легко проткнул кожу и тонкий слой плоти и уперся в кость. Поверженный всадник дернулся, чем только превратил прокол в порез и завыл от боли.

— Кто такие? Кому служите?

Раненый не отвечал, продолжая выть.

Ди Тулл повел руку с мечом вниз, разрезая щеку, точно скальпелем. Всадник закричал и попытался схватиться за лезвие, но Кастор был быстрее и наступил ему на здоровую руку.

— Я — экзекутор. Знаешь, что на каноническом языке означает exsecutio?

Крик перешел во всхлипывания. Ди Тулл слегка наклонился — залитый кровью, своей и чужой, и страшный.

— Я тебе скажу. Exsecutio значит «наказание». Мой орден защищает людей, но прежде всего — наказывает тех, кто причиняет им зло. Ты хотел причинить зло этой девушке. У меня есть право наказать тебя. Веришь? Правильно веришь. Я еще раз задам свои вопросы и если не услышу ответ — выколю тебе глаз. Для начала один. Кто вы такие? Кому служите?

— Мы служили в дружине князя Грая, — срывающимся голосом заговорил пленник. — Ушли месяц назад. Скуп оказался! Бэрк, наш главный, — (он скосил глаза в сторону трупа), — нашел новую работенку. Ничего сложного: мотались по Фронтиру, выполняли мелкие поручения, большей частью сопровождали кое-какой груз.

Имя «Грай» ничего не сказало ди Туллу. Но это и не удивительно — лордов, да князей во Фронтире, что собак не резанных.

— На кого именно работали?

— Грех, — пролепетал раненный.

— Я — экзекутор, мне дано отпускать грехи, — презрительно скривился Кастор. — Так что — aue, и говори.

— Это его имя — Грех.

Ди Тулл испытал приступ разочарования. Он ожидал, что раненный назовет имя фон Талька или хотя бы скажет: «Бесноватый», но вместо этого — новая загадка.

— Это прозвище, а не имя, — раздраженно произнес он. — Как звать твоего нынешнего хозяина?

— Я не знаю! — завыл раненный. — Я слышал только это имя, «Грех». Я его даже не видел, все дела вел Бэрк.

Ди Тулл задумчиво посмотрел поверх клинка на человека, распростертого у его ног, и понял — не лжет. Дезертир из дружины князя Грая действительно ничего не знал о своем новом нанимателе.

— Где вас наняли? Откуда получали указания? Где базировались? Куда отвозили груз?

— В Трильне! Наняли нас в Трильне. Место отвели там же на постоялом дворе «Пляшущий козел». А грузы сопровождали по-разному. Если какие отправляли по реке, то следовали в Бёльн, там сдавали капитанам разных посудин — каким скажут. А те, что посуху — через Яр.

Географию Фронтира Кастор представлял плохо, но названия запомнил.

— Кто там князь?

Раненый дернул плечом.

— Кто князь?

Меч снова уперся ему в лицо.

— Нет там ни князя, ни лорда! — закричал и забился, как рыба, раненый. — Был, да весь вышел! Грех там теперь и за князя, и за власть! Грех и его люди!

— Андрий, что скажешь? — не оборачиваясь к своему спутнику, спросил он.

Селянин только вздохнул.

— Ничего, господин. Мы, миряне, к земле привязаны, не путешествуем. Это я еще по окрестным селеньям со своей телегой таскаюсь, скарб всякий вожу, да в город езжу, а есть такие, что за всю жизнь дальше, чем на пять миль от дома и не отходили.

Ди Тулл выругался, и Андрий, желая поддержать его, добавил:

— Судя по звучанию, названия гусситские. А гуссы во Фронтир все больше оттуда шли.

Он коротко сориентировался по солнцу и махнул рукой куда-то на северо-восток, почти параллельно дороге. Ди Тулу и это ничего не сказало, и он вернулся к пленнику:

— Что за грузы возили?

— Мы не возили, мы сопровождали. Возничие там свои имелись.

— Что это было? — зарычал ди Тулл.

— Повозки. Большие, крытые. Внутрь заглядывать было строго запрещено. Я не знаю, что внутри, клянусь сосками Лилит!

В голове у Кастора гудело как от удара, так и от нескладывающихся деталей, которые не прибавляли картине ясностей. Из того, что сказал пленник, нельзя было понять, кто еще, помимо фон Талька, решил наложить лапу на Трофей. Кем был таинственный Грех, захвативший целое княжество, пусть и какое-то мелкое, и на кого работали люди Бэрка.

Тортар-эребцы? В Башню враги проникли под видом посольства Баззеды Злокозненного…

Он подумал и отринул эту мысль. Нет, не похоже на них. Южан во Фронтире откровенно недолюбливали, пару раз крепко били в союзе с Уром, и им ни за что не дали бы войти в силу.

Тогда кто? И что за таинственные крытые повозки?

— Какое задание вы выполняли последним? Почему охотились на нас?

— Было велено искать воина, сопровождающего молодую девушку. Воина, если не получится взять живым, убить, а девушку обязательно невредимой доставить в Яр.

— Ты бесполезен и начинаешь меня раздражать, — тихо предупредил ди Тулл. — Думаю, тебе следует начать рассказывать мне что-то, чего я не знаю, или придется все-таки забрать твой глаз. Откуда вели поиски?

— Мы с последнего задания через Лисаву шли, там нас вестовой и перехватил, — затараторил пленный. — Велено было проверить безымянную станцию в полудне пути, во владениях Бесноватого барона: не попытается ли кто на поезд сесть, по приметам схожий, только мы не успели. Мы когда туда прибыли, Топтун поезд по Вырвиглазу утащил, а на станции уже уранийцы хозяйничали. С ними даже этот был, в малиновом плаще.

Пес правосудия, сообразил ди Тулл. Ур отправил разбираться со странным происшествием на Свинцовой тропе одного из своих самых натасканных волкодавов. Как уранийцы оказались во Фронтире так быстро — понятно: их перебросили из Китара или вовсе использовали портал. Но почему вдруг — Пес? В связи с чем расследование пограничного инцидента, да еще в землях Мятежного князя ведет Второй департамент? Свинцовая тропа и ее станции находятся в ведении консорциума Гильдии перевозчиков и клана Малиганов, у которых есть и дознаватели, и собственные солдаты, они и сами бы разобрались в случившемся.

Черт. Еще один знак вопроса в общую кучу.

И все упирается в один вопрос: на кой вообще фон Тальку потребовалась эта немотивированная бойня? Не настолько ведь он был и бесноват. Кастор знал это, ибо заглянул в глаза барона перед самой его смертью — в них не было безумия…

Мысли путались, прыгая и перескакивая одна через другую. Иные были неуместные и почти все — без ответов. Ему захотелось начать колотить себя по голове, чтобы выбить хотя бы половину. Слишком много обрушилось на человека, который устал от сложностей и хотел жить мечом.

Вместо этого он крепче сжал рукоять клинка и продолжил допрос.

— Что дальше?

— Все дальше, — всхлипнул пленник; слезы текли у него из глаз и смешивались из пореза. — Мы разбились на три пятерки и по дорогам ушли искать в разные стороны. Нам вот и свезло вас догнать.

Ди Тулл злорадно усмехнулся: то еще везение.

Едва ли всадник мог сказать что-то еще. Мелкая сошка, рядовой исполнитель, работающий за горсть серебра. Снова пришла дурнота, и ди Тулл, тряся головой, отступил на шаг, чтобы удержаться на ногах. Взгляд его при этом скользнул по руке пленника, все еще остававшейся на перевязи, и рыцарь машинально отметил: судя по пятнам крови, пропитавшим грязный бинт, рана получена недавно.

— Что с рукой? — в голосе его участия было меньше, чем в стальном клинке. — Где порезался?

— Три дня назад. Сопровождали груз и столкнулись с непредвиденными… сложностями.

— И кто были эти «сложности»?

Пленник помедлил с ответом и снова увидел меч у своих глаз.

— Инквизиторы, — тихо произнес он. — Отбить пытались повозки. Четверых наших положили, но и мы у них пару срубили.

На ди Тулла накатила тяжелая волна усталости. Сказалось все сразу: и бессонная ночь, и раны, и жестокое рубилово на проселочной дороге, но еще больше — груз тайн и загадок, который все разрастался и разрастался, грозя погрести под собой.

Враги в Башне, пришедшие с тортар-эребцами; Бесноватый барон и его дружина; рыжий малый со своими наемниками в Мышиных Норках; таинственный Грех и его всадники… а теперь еще и инквизиторы, извечные соперники ордена Очищающего пламени. Кто еще? Когда не хватает?! Может Выродков из Ура?!

А что! Давайте сюда еще всю чертову троицу, что охотилась с ним на Ренегата — проклятый Ублюдок, его вампирша и тот бледный Малиган за компанию!

Он хрипло рассмеялся и, шагнув вперед, быстро, обеими руками надавил на эфес меча. Тонкое острие почти без сопротивления прокололо кожу куртки, мягко скользнуло меж ребер и рассекло сердце пленника. Всадник умер, даже не успев толком это осознать.

Удар милосердия практически.

Ди Тулл обернулся к Андрию.

— Так было нужно. Я не мог его оставить в живых.

— Я знаю, господин, — тот спокойно поднял мушкетон и показал его экзекутору. — Если бы не вы, я бы сделал это сам. Ради своей дочери. И прочих.

— Давай стреножим лошадей, а потом оттащим этих в лес.

Так они и сделали.