Фабрика уродов

Глава 8 Разговор, подслушанный Гулем (Сет и Моргана)

В ночи уныло и жалобно выли волки, жалуясь на неудачную охоту и голод. Луна висела в бездонном черном небе, словно приклеенная. Такая огромная, что не составляло труда разглядеть на ее светящемся лике моря и океаны, впадины и ложбины.

Ряды могильных знаков, увенчанные на старый манер — неуклюже сколоченными, а когда и просто связанными из веток квадратами — уходили вдаль. До Реформы квадрат почитался мессианской церковью за символ истинной веры; его угловые точки символизировали четыре Башни, возведенные из праха Архангелов, сражаясь с Шестью Герцогами.

Некоторые квадраты развалились, никого более на защищая и не распугивая.

Похоже, поблизости не было никакого поселения — только огромное кладбище — заброшенное, неухоженное, ветшающее. Скорее всего, одно из военных кладбищ времен схватки двух Герцогов — Белого и Багрового. Багровым герцогом иногда называли Роланда Дюфайе. Вообще, лютецианская революция присвоила ему титул-прозвище Республиканский герцог, но прозвище не прижилось. Зато Багровым — цвета запекшейся крови — потомственный дворянин Дюфайе стал буквально за несколько дней. Когда кнутом, виселицами и железной рукой приводил в порядок армию Лютеции…

Лунный свет ложился на покосившуюся старую часовню. Венчавший ее шпиль покосился, и торчал под углом, словно сломленный прошедшими годами и усталостью. Он словно указывал на развалины склепа — единственного здесь. Наверное, спешно соорудили усилиями полковых инженеров, чтобы похоронить какого-нибудь родовитого и чрезмерно пафосного аристократа-военачальника, заявившего в предсмертной горячке, будто хочет лежать рядом со своими солдатами.

Вряд ли сейчас лежит.

Характерные царапины на камнях, обрамлявших выдранный с корнем, с наличниками дверной проем, трудно было спутать с чем-то еще помимо когтей гуля. От простых солдатских могил тварь отогнали священные знаки, но над склепом погибшего нобиля вместо оберегающего символа возвели какой-то нелепый монумент, предназначенный жирно намекать на мужество и героизм павшего. Надо думать, трупоед отдал должность и тому и другому, дробя в своей гнилой пасти иссохшие мощи и перетирая их в кашицу.

Тишина.

Иногда в тишине слышалось зловещее всхрапывание черных жеребцов-магиматов, привязанных у склепа. Если уж быть откровенным, больше похожее на утробное рычание хищника. Твари, загнанные сложной магией в тела лошадей, не жаловали своего нынешнего грума…

Там, за часовней и склепом, по-настоящему начиналось кладбище. Там были мертвенно лунный свет, сбитые квадраты и могилы — целые и развороченные. К некоторым подобрались наиболее выносливые гули, способные выносить мессианскую ауру, аккуратные периметры других явно хранили знакомство с лопатой. Не иначе как наведывались за ингредиентами и катаалами могильные воры, работающие на алхимиков и некромантов. Будь кладбище поновее, можно было бы предположить и работу Блеклых пастырей — бродячих колдунов, подымающих трупы, чтобы сдавать в наем на несложную работу, но за век с лишним солдаты, лежащие под слоями дерна, перегноя и опавшей хвои, уже слишком истлели и не годились для анимации. Чтобы заставить кости скелета двигаться, должна сохраниться плоть, их объединяющая, а рассыпавшийся от времени скелет даже бренчать не заставить без дорогостоящего ритуала.

Кладбище утыкалось под бок густому мрачному лесу, ночью, казалось, источавшему леденящую, сумрачную ненависть, вызванную жалкими попытками смертных оставить знаки своего присутствия на его опушке. Лес давно бы мог поглотить солдатский погост, но иррациональная природа кладбища останавливала его.

После массовых баталий, когда раненные и трупы разобраны сражавшимися сторонами полковые колдуны-магеармы проводят над останками павших сложные ритуалы, мешающие им восстать после смерти, а капелланы освещают землю, делая ее недосягаемой для темных сил, выбирающихся наружу такими вот ночами. Никому не нужна армия мертвецов, которая в один прекрасный день решит подняться, чтобы сожрать все живое в округе.

Увы, со временем все приходит в негодность — дерево гниет, камень рассыпается, магия выветривается… Коль скоро освященная земля перестала гореть под ногами гулей, погост свой срок отбыл.

Может быть лютецианцы и правильно поступали, сжигая своих мертвецов, а кости перетирая в прах на походных мельницах, известных, как «костегрызы». А с другой стороны — задача выполнена. Трупы пролежали в земле ровно столько, сколько требовалось, чтобы они перестали представлять собой опасность.

Несмотря на большую луну ночь выдалась темная и почти все окружающие предметы соревновались между собой, стараясь выделиться черным на черном. Мрачную симфонию мрака нарушал только небольшой костер, горевший на окраине кладбища. Его красные отблески играли на лакированных обводах черной кареты и отсвечивали кровавым в больших рубиновых глазах жеребцов.

Уютно потрескивали дрова. На вертеле жарился поросенок, плотно набитый недоваренной кашей, чтобы вобрать лишний жир. Угольки вспыхивали, когда горючие капли падали на них сверху: пшшш… пшшш…

Пшш.

Пару, коротавшую ночь у огня было трудно не узнать и совсем невозможно с кем-то спутать. Огромный и тяжелый, как Топтун — голем, что тащит поезда по Свинцовой тропе — охотник на нечисть и его изящная, точно вырезанная из белой кости спутница.

Сет Слотер, прозванный собственным семейством Ублюдком, сидел у самого костра, почти не двигаясь, лишь изредка поднимая руку, чтобы пошевелить вертел. Отсветы костра бросали тени на его мрачное лицо, резко очерчивая шрамы и западая в складки так, что оно превращалось в уродливую маску чудовища.

Профессиональный истребитель монстров, он давно перестал особо отличаться от своих жертв. Но все же настоящим чудовищем в этой паре была она — Моргана Морган.

Красивая, игривая и отчаянно мертвая. Моргана полулежала на крыше кареты, облизывая пальцы, и кровь текла по ее щеке, собираясь на подбородке, чтобы затем скользнуть далее и быстрым темным ручейком проложить русло до самого декольте.

Сет встал на ноги, выгнул спину, потянулся разминая затекшие конечности, и оказалось, что огромная черная карета, вообще не так и велика. Затолкай туда пару таких, и все.

Он недовольно покосился на свою спутницу.

— Тебе всегда надо есть так… демонстративно?

— Прости, милый, но я считаю, что все эти шприцы и сцеживатели, которыми обзаводится вампирская аристократия, чтобы питаться без контакта с жертвами — пошлость и вырождение. Это как получать удовольствие через поделки из овечьих кишок, которые надевают на свои благородные члены нобили в борделях, чтобы не подцепить лютецианскую болячку.

— Я не об этом. У тебя платье снова в крови, а мы, хочу напомнить, не везем с собой весь твой гардероб.

Моргана рассмеялась и потянула пальчиками испачканный шнурок лифа.

— Ах ты об этом? А ведь я старалась: думала предложить тебе слизать все с моей груди.

Ответ Сета был написан на его физиономии: не люблю мяса с кровью, хотел сказать он.

Но сдержался.

Моргана снова засмеялась. Временами Ублюдок откровенно забавлял ее. С женщинами он всегда старался держаться галантно — уж как мог — всячески урезонивая свою первобытную брутальность, отчего как правило выглядел неуклюжим, грубым и неестественным.

Так выглядит каждый кто ведет себя противно своей природе. Истинной же природой же Сета Слотера было бескомпромиссное доминирование, оборачивающееся свирепой дракой, когда кто-то заступал ему путь. И то была именно драка: не бой по правилам, не сражение по науке, а свирепая свара, где нет ничего кроме разбитых кулаков, белой ярости в глазах, ослепляющей боли и клокотания крови. В отсутствие демонов и нечисти, которых можно было истреблять, утверждая себя, как победителя, Ублюдок дрался со всем миром, а когда мир утомлялся — с самим собой, стараясь обуздать бушующие внутри порочные страсти и темные наклонности, унаследованный с кровью Лилит.

Городу Уру, столь же Блистательному, сколь и Проклятому, опасно заигравшемуся с потусторонним, требовался надежный защитник от ужасов, порожденных изнанкой мира, и что люди, что Выродки на эту роль годились плохо (последние, по правде говоря, совсем не годились). Требовался такой вот… Ублюдок даже посреди Выродков.

В лесу кто-то захрустел валежником, и Моргана, чуткая к природе смерти, уловила некротические эманации. Верный признак присутствия рядом нежити.

— Здесь кто-то есть, — она села на крыше кареты, свесив ноги и пригнувшись, так что нос стоящего рядом Сета нацелился ей аккурат в сокровенную ложбинку, влажно блестящую от свежей крови. Тушка зайца, пойманного в лесу, свалилась на землю и покатилась к костру, собирая мехом хвою, мелкие веточки и прочий мусор.

— Кто-то не мертвый.

— Это гуль. Старый уже, почти не пахнет, — небрежно пожал одним плечом Сет — второе было туго забинтовано. — Он не опасен, просто боится, что мы будем заново освящать кладбище, где прикормился.

— Откуда ты знаешь?

— Я зарабатываю этим на жизнь.

— Мне не нравятся трупоеды. Не хочешь свернуть ему шею и сделать мне меховой коврик?

— Он не опасен, — повторил Сет. — Я убиваю только тех, кто несет угрозу.

Опять это его унылое щеголянье принципами. Моргана обиженно подула на локон, убирая с глаз. Получилось кокетливо.

Как и было задумано.

— Твоя свинья подгорает.

— Это поросенок, — Сет вернулся к костру. — И он пахнет просто божественно.

— Не смей дразнить меня! Я все еще помню вкус человеческой еды!

Моргана с неподражаемой грацией спрыгнула с кареты и тоже подошла к огню — почти также близко как он. Жара она не чувствовала, но, как любое неживое существо, с трудом подавляла приступы неконтролируемого страха, которое вызывало открытое пламя. Тела носферату содержат слишком много особых гуморов, а если называть вещи своими именами — жиров и масел, позволяющих сохранять эластичность тканей, в которых более не циркулирует кровь, благодаря этому они легко загораются и быстро истлевают.

Моргана уже горела разок — тринадцать лет назад, когда они с Сетом прищучили вампира-мутанта по прозвищу Ренегат, застигнув его в особняке Ришье Малигана. Она помнила, как это было страшно. Тогда вампирше удалось не показать чертовому Слотеру вида, хотя, борясь с приступами паники, она изорвала на себе все платье, оставшись практически голой.

Правда, в тот момент всем было не до ее обнажившихся прелестей. Ришье едва хрипел, обескровленный клыками Ренегата и ошеломленный смертью своей подруги-актристки… как там ее, Алисы? А Сета в очередной раз отделали на совесть — излупили и изорвали когтями, так что он походил на огромного медведя, которого драла сотня гигантских кошек. И плечо у него тогда было тоже прострелено.

— Как твое плечо?

— Что? А… думаю, через недельку и не вспомню о ране. На мне быстро все заживает… для живого. Знаешь, та пуля от татуированных парней, испортила один из моих шрамов. Вот почти прямиком в него угодила. Теперь будет новый. И мне как-то жаль, прежний был памятен, — он замолчал и неловко улыбнулся. — Я получил его, когда мы охотились на Ренегата.

Странно, что он тоже вспомнил именно ту ночь.

Моргана устала бороться с паникой, которую вызывал у нее огонь и отступила во тьму.

— Если тебе так нравятся связанные со мной шрамы, расстели плащ. Я добавлю на твоей спине дюжину новых, и хочу сделать все прежде чем ты отяжелеешь от своей свиньи и начнешь дышать мне в лицо чесноком.

— Я не использовал чеснок!

— Ты купил мясо в деревне, а все деревни смертных просто воняют чесноком. Они на нем просто помешаны!

Несколько позже, когда поросенок был безнадежно испорчен, а бугристая спина Ублюдка дымилась, пока на ней подсыхали и покрывались свежими струпьями длинные царапины, которым все-таки не суждено было стать шрамами (от силы едва заметными белыми паутинками, незаметными на фоне множества толстых рубцов), Моргана сидела напротив костра, обхватив свои длинные ноги и морщилась. Запах Древней крови — солони и серы — настойчиво лез ей в ноздри, вызывая смутный голод и такой же смутный страх.

Ни один вампир не мог пить кровь Лилит… но даже горький яд может обладать привлекательным запахом.

— Почему ты вспомнил о нем? — спросила она больше для того, чтобы отвлечься.

— О Ренегате?

— Нет, об этом мальчишке-Малигане. Сыне Трубадура.

— Я вспомнил охоту. И шрам. И наше знакомство.

Ответ ее не удовлетворил. Они были вместе не так долго, но Моргана всегда чувствовала, когда он не договаривает.

— Но и о нем ты вспомнил. Ты все время держишь его в голове — с тех пор, как втянул меня в эту авантюру. Мы ведь отчасти и из Ура выехали, потому что твой дядюшка Витар намекнул будто мальчишка побывал в Логове и получил какой-то серьезный наказ у старших-Малиганов.

Сет недовольно засопел.

Он поднялся, подобрал с земли рубашку и накинул ее себе на спину. Опасного запаха крови это не притупило.

— Когда по истечении тринадцати лет судьба снова начинает сталкивать таких как мы… выродков из Выродков… это наводит на мысли. Нас таких осталось не много, грех не вспомнить одного из троих.

— Да-да, ты уже говорил об этом в Уре. Но почему сейчас?

Он пожал плечами.

— Мы рядом с Фронтиром.

— И что с того? — ей приходилось вытягивать из него слова клещами, и это жутко злило импульсивную вампиршу.

Сет какое-то время молчал, кромсая ножом обугленные останки поросенка в поисках наименее сгоревших кусков. Его огромная туша жадно требовала пищи, особенно после известных упражнений, в которых Моргана меры проявлять не стремилась и спуска не давала. Она перевернулась на живот и завозилась на плаще, привлекая к себе внимание, а заодно пачкая его кроличьей кровью.

Сам виноват — так и не слизал.

— И что с того? — требовательно повторила она.

— Тебя никогда не занимало, почему он стал так знаменит? Ведь всего одно настоящее деяние, один подвиг — а имя Лисьего Хвоста здесь звучит и передается из уст в уста. Даже меня уже не помнят, а ведь не далее, чем шесть лет назад я уничтожил здесь могущественную тварь, в зародыше погасив новый Бунт нечисти. Ришье же со своим подвигом прогремел и того раньше, но эхо разносится по сей день. Появились даже двойники!

Ну наконец-то разговорился.

Теперь главное подыграть, чтобы он вновь дал волю своему велеречию.

— Не просто «итого», а вдвое раньше, — нахмурила лоб Моргана. — Если я правильно помню, то это было уже через несколько месяцев после охоты на Ренегата. В газетах писали, что он, рефлексируя из-за мертвой подружки, прибился к команде какого-то Весельчака, и их всех блистательно покрошил какой-то лич. Как же его звали… кажется, на арборийский манер… Андрей.

— Анджей. Анджей, Мертвый герцог. И он не был личем. А командир наемников, к которым присоединился Ришье, не был Весельчаком. Его прозвище — Висельник. Вальдар-Висельник. А мертвую подружку Ришье звали Алиса, и это имя я прошептал на ухо Ренегату перед тем, как его прикончить. Но ты права в главном. Выходит, что все произошло те же тринадцать лет назад.

Пафос.

Сет ценил пафос. Ему нравилось тяжело и вроде бы скупо, но на самом деле изобильно ронять фразы и имена, изобличая некое знание, какое могли бы открыть другие, но проглядели, а он один — взял и додумался. Иногда Моргане казалось, что чертового Слотера слишком часто по умолчанию принимали за тугодума из-за его слоновьих габаритов, вот он и тщится при всяком удобном случае доказать обратное.

— Ты считаешь, что все это как-то связано? Мертвая девка, еще более мертвый герцог, наемник по прозвищу Висельник и слава Лисьего Хвоста, которая заставляет тебя так завидовать?

— Я не завидую! — раздражение, отдавшееся хрипом в его голосе, сказало ей обратное. — В мою репутацию заложено столько трупов, что хватит, чтобы в каждую здешнюю могилу по два покойничка добавить.

— Тогда чего ты орешь, как олень во время гона? Все знают Ублюдка-Слотера, грозу Ура, а про Ришье Лисьего Хвоста наслышаны только варвары Фронтира. Может, он до сих пор бардов и менестрелей подкупает, чтобы горланили по кабакам про его победу над Мертвым герцогом.

— Я все время думаю об этом — так много, что голова порой пухнет. И чем больше думаю, тем больше мне кажется, что все это связано. Та девушка, актриса, которую Ренегат убил в особняке Ришье, Алиса Карсо… она была очень похожа на его сестру Лоту Малиган.

— Безобидная сука, — беззлобно сказала Моргана. — Говорят Лота до сих пор не научилась контролировать свой Талант. Потому и сбежала из Ура, чтобы семью не стыдить. Слышала даже будто она выскочила замуж за смертного. Совсем позор. Впрочем, чего ждать от малокровных?

— Ришье испытывает к сестре сильное влечение, поэтому и начал встречаться с похожей девушкой, с Алисой. Это была не простая интрижка. Ее смерть действительно задела его за живое…

— Мертвая смертная подружка. Фи, как романтично, — легкомысленно фыркнула Моргана и… и вдруг поняла — ей стало страшно.

Настолько страшно, что она описалась бы, сохрани вампиры способность это делать.

Потому что глаза на уродливом искаженном гневом лице Ублюдка горели таким бешенством, что у нее просто ослабли руки. У нее, кровожадной ночной хищницы!

Налет цивилизации слетела с ее спутника напрочь, обнажив истинную личину чудовища, которое жило тем, что охотилось на других чудовищ. С этим выражением лица он крушил демонов, сносил головы оборотням и вбивал колья в упырей… с ним же Сет чертов Слотер сейчас разорвет ее на части, забыв и про ее нечеловеческие способности, как вампира, и про следы ногтей на спине, оставленных ей, как женщиной.

Моргана была умнее прочих Морганов. Она успела найти и сказать единственное, что могло спасти ей жизнь.

— Прости.

Он обмяк.

Сгорбился, опустил огромные руки, отвернулся. Какое-то время сидел не двигаясь, затем сделал вид, что занят исключительно кучкой обгорелых хрящей — все, что удалось спасти от поросенка. Какое-то время Ублюдок молча ел, тяжело двигая челюстями. Физиономия его покрылась жиром и блестела в свете костра, но ей и в голову не пришло пошутить.

— Прости, — сказала Моргана еще раз, когда движение челюстей прекратилось. — Я не хотела.

Она действительно не хотела вызывать к жизни призрак той, что пробила в душе Слотеры дыру, точно раскаленным ядром.

Ее звали Таннис, и она была наполовину смертной, а наполовину из народа sidhe, которых еще называют эльфами. Немая и очень необычная, она стала красавицей, укротившей чудовище. Стала женщиной Сета Ублюдка Слотера, и одно его имя должно было защитить ее от всех напастей Ура, Блистательного и Проклятого.

За это имя ее и убили.

В его доме, у очага, который она хранила.

Есть раны, которые лучше не бередить.

— Я все же хочу, чтобы ты рассказал мне историю про капитана-Висельника и Мертвого герцога, — сказала Моргана, выждав какое-то время. — И я обещаю, что буду лучшей слушательницей, чем прежде.

— Есть разные версии того, что теперь во Фронтире называют «Походом героев» или даже (как правило это делают плохие барды) «Хроникой восьмого рыцаря». Но никто не знает всех деталей той кампании. Я тоже, хотя полагаю, мне известно чуть больше, чем прочим и, может быть, самому Ришье. Потому что я знал Вальдара Красного до того, как он стал Вальдаром Леможем, командиром наемников и бродячих рыцарей. Я знал его, когда он только стал nefandus, и рад, что не убил его тогда.

Глаза Морганы слегка расширились.

— Nefandus? Разве они существуют на самом деле? Я думала, это выдумки.

— Не выдумки.

Трудно… очень трудно вызвать к себе столько ненависти и злобы, чтобы даже Черная церковь отвергла тебя, признав настолько гнусным, что дальше некуда. Nefandus — гнусность и преступность в глазах тех, кто привечает за гнусность и преступность. Смертные, продавшие свои души Шести Герцогам, а затем предавшие новых господ и переметнувшиеся на другую сторону из-за мук совести, но чаще — из страха перед расплатой, ждущей после смерти. Мессианская церковь не дает прощения и искупления тем, кто запятнал себя прикосновением Преисподней, а церковь Черная не прощает предательства.

Остаток жизни человека, ставшего nefandus, представлял собой короткий и обреченный поход проклятой души за благое дело. Попытка — обычно безуспешная — исправить свои ошибки и предотвратить чужие. Без победы, без благодарности, без смысла. Вальдар Красный, знаменитый рыцарь, продал душу за любовь женщины, которая оказалось демоном, суккубой, присланной его соблазнить. Потерявший все, обманутый адом, он в свою очередь обманул ад, использовав его дары, чтобы разрушать дело Черной церкви.

Он менял маски и имена, титулы и роли, команды и друзей, избегая возмездия Шести и выжигая огнем и железом следы их присутствия на земле, пока не нашлось существо более искушенное и опасное в подобных играх.

Анджей, Мертвый герцог.

Сет рассказывал, а Моргана слушала и не дурачилась. Вопросы она задавала только чтобы уточнить непонятные места.

— Так он действительно был мертвым, этот герцог? Как лич?

— Личи умерщвляют свою плоть и мумифицируют, либо бальзамируют ткани, чтобы сохраняться как можно дольше. Есть и те, что отказываются от человеческого облика, помещая свой прах в сосуд, а сосуд — в конструктов из костей и плоти. Но в записях, которые оставили все, кто общался с Анжеем и остался жив — путевые записки, свидетельства очевидцев, допросы, составленные инквизицией и экзекуторами, проводившими свое расследование — он описан как простой смертный. В смысле, он ходил, смотрел, ел, дышал. Но убить его было нельзя — ни пулей, ни ядом, ни магией.

— Откуда ты столько знаешь о нем?

— Наслушался рассказов, когда занесло во Фронтир убивать настоящего лича. Говорил же: шесть лет назад я остановил здесь новый Бунт нечисти… Истории про живого мертвого звучали необычно, и я провел целое расследование, чтобы узнать о нем как можно больше. Подключил даже дядюшку Человеколюба, которого такой персонаж тоже озадачил.

— И что за создание может таким похвастать?

Сет уголком плаща вытер лицо.

— Я с такими никогда не сталкивался с подобными тварями, но читал про них туманные описания в старинных хрониках. Наткнулся на описание одного случая непредумышленно, заинтересовался и постарался изучить все что смог найти, сопоставил с рассказами об Анджее и думаю, что я знаю, что это за существо. Прежде таких называли revenant.

Чертов Слотер действительно много читал, Моргана успела в этом убедиться лично. Свой мозг он старался упражнять также, как большое и неуклюжее тело, часами изводя себя за поисками древних и, по большей части, никому не нужных истин, либо решением задач не имевших практического смысла. Сам Сет объяснял это свое увлечение желанием знать как можно больше о чудовищах, которых ему предстояло убивать. Без знания теории остается только экспериментировать, а судьба часто выдает только один шанс — слишком мало, чтобы делать пробовать на удачу.

— Ревенанты. Те, кто вернулся с того света — в собственном теле и сохранив свою личность. Мертвый живой. Носферату и прочие вампиры часто называют себя живыми мертвецами, но на самом деле вы просто неупокоенные трупы. Уж прости, Мора, но так и есть. Ревенант — вот истинный живой мертвец. Тот, кого Шестеро самолично вытолкали из могилы, вернув к жизни своим мертвым поцелуем. Он несет в нашу реальность частицу их кошмарного сна, искажая вокруг себя законы природы, магии и науки (как простой, так и оккультной). Я убежден: Анджей был именно таким. Иного объяснения не могу представить. Он сохранил память, харизму и обаяние человека, Мятежного князя, каким был при жизни (говорят, воякой приотличнейшим) и приумножил их получив дары смерти. Будучи nefandus Вальдар вбил себе в голову, что только он может справится с ревенантом. А раз может, значит, обязан.

— Но почему?

— Потому что ревенанты не возвращаются в наш мир сами. Они те — кому разрешили вернуться. Если Шесть адских герцогов не могут проснуться, придавленные Башнями-из-мощей, они готовы погрузить весь мир в свой кошмарный сон, и ревенанты — их сноходцы. Предтечи темного мессии… Есть ли для пропащей души, стремящейся к свету, более яркая цель, нежели предотвращение очередного конца этого самого света? Вальдар-Висельник не мог не принять вызов.

Моргана странно посмотрела на Сета, а потом начала одеваться. Луна серебрила ее гладкую холодную кожу.

— Ты хочешь сказать, что наш мальчишка-Малиган предотвратил конец света?

Сет пожал плечами.

— Что тут такого? Я делал это пару десятков раз.

— Но ты не убивал ревенантов.

— Слава Астароту!

— А он убил.

— Я с самого начала говорил, из него выйдет толк.

Моргана натянула узкие и неприлично короткие панталончики, повернулась и замерла, силясь поймать мелькнувшую мысль за хвост.

— Не сходится. Даже ты, просидев за книгами кучу времени, мало знаешь о ревенантах, а большинство обывателей — простых смертных, у которых нет лишнего времени, чтобы убивать его за книгами — и слыхать про такое не слыхивало. Как твоя теория объясняет славу Ришье? Я отвечу. Меньше чем никак.

Она с вызовом посмотрела на Сета. Громила не смутился.

— Ты знаешь, что может убить ревенанта?

— Проклятье, Слотер! Конечно нет!

Его вспышка гнева осталась далеко в ночи, и к Моргане вновь начала возвращаться ее нарочитая легкомысленность, так раздражавшая Ублюдка, когда они спорили. Она даже позволила себе топнуть босой ногой.

— Я о существовании таких созданий услышала только что — от тебя!

— Как минимум двое их Шести — Велиар и Вельзевул — помогали Творцу при Создании. Им подвластны все основные материи, лежащие в основе нашего мира. Дерево и металл, земля и вода, огонь и воздух. Поэтому ничто из сотворенного под солнцем и луной не способно причинить им вреда. Ни им, ни тем, кого они благословили, вернув к нам из мертвых. Но есть кое-что неподвластное и Шести, и их эмиссарам. Что было создано самим Творцом по его образу и подобию.

Сет вытянул свои огромные лапищи — два совершенных инструмента для убийства, способных согнуть железный лом или вырвать горло у вампира — и посмотрел на них с каким-то благоговением, которого прежде Моргана в нем ни разу не замечала. Переняв его импульс, она вытянула вперед свои руки и посмотрела на них так, словно видела. Тонкие и изящные, белые в лунном свете, как шедевр скульптора.

Безупречные.

И тоже умеющие убивать.

— Наши руки?

— Наша плоть. Кости и кровь. То, что Шесть получают по доброй воле только если сначала купят душу.

— И как Ришье убил его… этим? Задушил?

— Он отрубил руку.

— Анджею?

Сет вздохнул.

— Себе, Мора. Себе. Срезал плоть, чтобы обнажить кость и этой кость проткнул Мертвому герцогу сердце. Это… — он запнулся, — Поступок. Не уверен, что у меня бы так получилось.

— Это действительно… Поступок. Но и такая слава быстротечна, тем более, что не зная о ревенантах, никто не возьмет в толк, на кой рубить себе руки, когда можно, например, утопить негодяя в бочке со святой водой.

— Мне кажется, когда их плоть и кровь смешались, что-то от Анджея перешло ему. Какая-то часть сущности ревенанта, некая аура, усиливающая его возможности, его ауру… даже звук его имени, наконец! Про Мертвого герцога рассказывали, что он очаровывал людей на расстоянии. Половина команды Вальдара попала под это влияние и предала своего капитана, хотя Висельник и знал, как подбирать людей. Он умел видеть их насквозь.

— Слишком много догадок, Сет.

— У него снова есть рука, Мора. У Ришье. Не магический протез, умеющий совершать несколько движений пальцами, а рука, которой он пользуется, как своей собственной. Только мертвая, из глины.

— И что с того?

— Я разговаривал с Гэвином Малиганом, изготовившим ее. Мы вместе как-то взялись натянуть нос моему проклятому младшему братцу…

Моргана невольно поежилась. Даже неназванное имя Джайракса Слотера было способно напугать, а уж представить как его разозлили эти два дурака…

— Гэвин посетовал, что рука была его шедевром. Второй такой протез, способный повиноваться абсолютно всем приказам мозга, он изготовить просто не смог. И не потому что не старался. Ты сама знаешь, что для Сушеного вопрос создания тела, в котором он может жить, не разваливаясь на части хотя бы пару недель — смысл жизни. А Ришье, жаловался Гэвин, отнесся к подарку, как к чему-то само собой разумеющемуся и ушел с рукой-прототипом, не дав ее толком исследовать.

— Ты полагаешь…

— Шести подвластны все материи, Моргана. Он взял это от ревенанта. И сделал глину частью себя. И ядовитая его слава с тех пор сочится по Фронтиру точно также, как знания о Герцогах, которых никто не видел в глаза, но существование которых никто не оспаривает. Есть те, кого она отравила сильнее других — они начинают выдавать себя за Лисьи Хвосты…

— Кажется, я начинаю понимать, к чему ты клонишь — она даже перестала надевать платье и, наклонившись, уставилась на Сета через окружье воротника, как через амбразуру. — Это снова наша чертова сущность. Опять выкрутасы нашего блядского наследия, которое делает нас выродками из Выродков. Ришье всосал в себя что-то от этого ревенанта, потому что он пуст! В нем нет Таланта, положенного каждому потомку Лилит. Как не было его во мне, благодаря чему я стала единственным вампиром за все время существования нашего вида! Как не было его в том семени, из которого родился ты, хотя женщины кланов не способны понести от смертных мужчин.

Сет торжественно и довольно кивнул.

Он все-таки подвел ее к своим мыслям и выводам, хотя в промежутке едва не прибил за неудачно поданную реплику.

— Все так, Мора. И я считаю, что это снова связано с Диким Талантом. Все началось тринадцать лет назад, когда цепочка невозможных фактов потянулась один за другим, сведя нас — детей парадокса — в одной точке, чтобы создать задел к новой попытке пересмотреть основы мироздания. Я не знаю, есть ли в них логика, но быть может Итон-Ренегат — вампир, которого не могло быть — появился на свет из пробирки только затем, чтобы убить Алису Карсо и дать мятущейся и пустой душе Ришье мотив искать продолжения череде таких же невозможных событий. Мы все тогда получили зов, но расслышал его только Малиган. Потому что там где остановились мы, он пошел дальше и продолжил цепочку парадоксов. Он нашел Вальдара — пропащую душу, восставшую против тьмы и вместе с ним выступил против Анджея — настоящего живого мертвеца. А потом убил того, кого нельзя убить. И сейчас ходит по миру, помахивая мертвой рукой, которая ведет себя как живая.

— Так ты из-за этого потащил меня из Ура? — в голосе Морганы неожиданно зазвенела злость. — Ты все еще хочешь померяться с мальчишкой-Малиганом длиной членов?!

Ублюдок нахмурился.

— Не понимаю.

— Ты тоже хочешь остановить такой конец света. Как он! Еще раз! Чтобы доказать, что мир все еще крутится исключительно благодаря твоему бескрайне раздутому эго. И чтобы твой подвиг был не менее значим, чем его, враг должен быть такой же. Соразмерный! Или даже более могущественный.

Сет рассмеялся, но Моргана продолжала.

— Ты боишься, что вместе с аурой ревенанта Ришье взял от Мертвого герцога что-то еще. Что-то от наших дорогих дядюшек Вельзевула и Велиара. И, кто знает, доберись мальчишка с этим до Дикого Таланта, не окажется ли мир в полной жопе? В настолько полной и глубокой, что достать его обратно сможет только один человек. Скромный слоноподобный герой Сет, мать его, Слотер…

Он перестал смеяться, нахмурился и даже сжал кулаки, но остался стоять на месте.

— Только зачем в этом походе тебе я, Сет из Слотеров? Если нужны свидетели подвига, возьми в компанию своего племянника Джада. Он сложит очередную плохонькую поэму, которую будут напевать по борделям и тавернам.

— Хочешь знать? Хорошо, я отвечу тебе прямо, Моргана из Морганов. Если с помощью Дикого Таланта невероятное можно сделать вероятным, я заставлю его дать тебе жизнь. Я не уберег от смерти одну женщину, но могу вернуть к жизни другую. Это будет равноценной заменой.

— Ты не спросил меня, хочу ли я того же.

— Я знаю, чего ты хочешь. Жить. Дышать. Попробовать горелого поросенка. Родить ребенка.

Моргана закрыла и открыла глаза. Потом еще раз. Плакать она не могла, но где-то внутри ожила память о том, что это такое — слезы.

— Я найду этот Гений Вероятности и того, кто способен им управлять, даже если это будет Ришье Малиган, причастившийся Преисподней. Я заставлю его сделать невероятное для тебя, а потом, если потребуется, оторву себе руку и буду колотить ей маленького засранца пока не выбью из него всякий ревенантовский дух. Я сделаю это для тебя. И для себя! И для Таннис, чтобы она знала, как далеко я мог бы зайти, чтобы спасти ее, не откажись она бороться… А весь мир, кланы, дядюшка Витар, Ур, а также все ангелы и демоны потом смогут поцеловать меня в задницу!

Сет говорил медленно и тяжело, постепенно накручивая самого себя, пока не сорвался на свирепый рев, призванный заглушить боль потери, которую на самом деле ничем, никакими подвигами и чудесами даже он, Ублюдок из Выродков, не мог компенсировать.

А затем выдохся.

Глухо ворча, Сет прошел мимо вампирши, весь отяжелевший и опустошенный, и принялся укладывать вещи, хотя до рассвета еще оставалось время.

Наступила тишина. Костер почти прогорел, и угли перестали потрескивать. Волки, навылись до хрипоты, а старый гуль сбежал, напуганный свирепым ревом, доносившимся с окраины погоста.

Моргана молчала и не двигалась. Она понимала, что должна что-то сказать, но не могла подобрать слов, ошеломленная мотивами и надеждами своего спутника, основанными, если подумать, наполовину на догадках и слепой вере.

Что-то лежало у ее ног. Что-то округлое и грязно-белое.

Моргана нагнулась и выпрямилась с человеческим черепом в руках. Глядя в его забитые землей и хвоей глазницы, в одной из которых свил гнездо длинный и толстый червь, она думала об услышанном. О том, что им предстоит сделать. И о том, кто ведет ее по этому пути в неизвестность.

— Милый… — негромко сказала Моргана из кровожадных Морганов, обращаясь к Сету из чертовых Слотеров.

— Да.

Сет не отвлекся от сбора вещей.

— Помнишь, ты сказал, «не уверен, что у меня бы так получилось», когда рассказывал, как Ришье убил Мертвого герцога?

— Да, — он рассеяно кивнул.

— Мне, кажется, осознание этого тебя гнетет. Гложет. При всей этой мужицкой браваде — «оторву руку» и все такое — ты до сих пор не уверен, что прошел бы через такую боль и через такое испытание, случись именно тебе спасать этот мир от ревенанта.

В глазах Сета загорелись знакомые ей недобрые огоньки. Он открыл было рот, чтобы возразить, но Моргана продолжала, играя в гляделки с черепом.

— Я думаю, у тебя и впрямь бы так не получилось, — она улыбнулась высохшей кости. — Ты не стал бы себе рубить руки.

Ублюдок набычился, сделался мрачным и злым, как грозовая туча.

— Потому что ты бы просто выдрал бы ему грудную клетку — вместе с мертвым-живым сердцем, и для этого тебе потребовались бы обе. Ты все сделал бы своими огромными толстыми корявыми и ужасно некрасивыми пальцами. Вот так.

Она сжала кулак, и череп раскрошился на множество сухих костяных осколков. Несчастный червяк погиб, раздавленный ими.

Сет быстро отвернулся, но Моргана успела заметить довольный оскал на его физиономии.