Этот добрый жестокий мир

ДАЛИЯ ТРУСКИНОВСКАЯ
КОМПАС НА ВЕРЕВОЧКЕ

Говорят, его можно встретить на закате между Девичьей башней и Кардовскими воротами. Он похож на сумасшедшего — на обыкновенного городского сумасшедшего. У него длинные седые волосы, меховая шапка в любое время года, острый нос, щеки в пегой щетине. Через плечо перекинут ремень лотка. Когда-то такие лоточники бродили по всему городу, ведя торговлю вразнос, теперь он один остался.

На лотке — это продолговатая коробка с бор-тами шестьдесят на сорок или вроде того, чтобы ее таскать, нужна особая ловкость — разложена всякая дребедень. Это старые пуговицы и пряжки от ремней, матросских и солдатских, потертые галуны от мундиров, ложки — деревянные и под серебро, складные ножи, у которых хорошо если одно лезвие рабочее, обкуренные трубки и табакерки всех видов и размеров. Не одно десятилетие (возможно, и не одно столетие) старый чудак бродит по узким улицам, предлагая всю эту рухлядь людям, которым она совершенно не нужна.

Умные люди проходят мимо, не останавливаясь, не прислушиваясь и не оборачиваясь.

Но иногда ему везет — навстречу попадается дурак…

О том, что Макаров разводится, знал весь дом. Его ненаглядная красавица имела мощную глотку. Наверняка перед свадьбой он и не догадывался, что хрупкая девочка способна командовать артиллерийским дивизионом в разгар сражения.

Соседи рассудили здраво: чужая семья — потемки, и разбираться, кто там прав, кто виноват, нелепо; оба хороши. Раз оба хороши, то и осуждать можно обоих, докапываясь до подробностей. Сосед Витька Гайдук, приятель Сани Макарова, и тот сразу не проявил нормальной мужской солидарности. Пока соседки радостно делились слухами и догадками, он соблюдал нейтралитет. Наконец Света Макарова убралась с шестью сумками тряпья и посуды. И только тогда Гайдук пошел утешать Саню.

А какое в таких случаях у мужиков утешение? Вот то-то и оно.

Не то чтобы Макаров ушел в запой, вовсе нет. Он продолжал ходить на работу и поддерживал дома порядок, не собирал у себя окрестных алкоголиков. Но ни одного трезвого вечера после отъезда Светы не было.

И странно, если бы такой вечер случился…

На окраине нравы были простые. Молодежь созревала быстро — у шестнадцатилетних уже складывались пары, после чего думать о высшем образовании было как-то неприлично. И старели тут люди быстро. И уходили быстро — потому что откладывали лечение до той поры, когда оно уже не имело смысла.

Это был мир мелких событий и конфликтов. Ивановы отправили на мусорку почти новые кресла — событие, и надо всем миром догадаться, откуда у Ивановых деньги на новые кресла. Петровы вставили стеклопакеты, Сидоровы застеклили лоджию, Васильевы привезли к себе из деревни бабку… Ивановы протекли к Петровым, Петровы повадились зачем-то лазить в почтовый ящик к Сидоровым, Сидоровы наехали колесом своего «гольфика» на клумбу под окнами Васильевых…

С одной стороны, вся эта суета выглядела пошлой и злобной. А с другой — интерес к соседской жизни все же был лучше ухода в мир американских сериалов; хозяйки, жившие на этой окраине, еще не дошли до того, чтобы знать героев сериала лучше, чем своих ближних.

Макаров вырос на окраине. До городского центра было двадцать пять минут на автобусе. Но там Макарову было нечего делать.

То есть трезвому Макарову там точно было нечего делать — не в филармонию же идти на концерт симфонического оркестра. А пьяный Макаров, решив проехать две остановки на автобусе, банально заснул. И заехал неведомо куда, и даже, вдруг приходя в себя, ужасался пейзажу за окном и порывался выскочить.

Его выставили на кольце. В этих краях он не бывал года три точно. Память подсказала — в узком переулке вроде была то ли рюмочная, то ли бутербродная. И в самом деле, сколько можно квасить на кухне?! Надо это делать достойно, как приличные люди. Макаров пошел искать рюмочную, нашел пивной бар, встретил там одноклассника, и вместе они пошли еще куда-то. Где-то Макаров одноклассника потерял, зато дал кому-то в торец, потом куда-то бежал, где-то упал, непонятным образом вышел к автобусному кольцу и самым последним рейсом уехал домой.

В общем, прокатился взад-вперед весьма полноценно, с маленькими радостями и приключениями.

В одиннадцать часов утра Макаров был бодр и сердит — оказалось, что изгваздал кетчупом штаны и байку. Чистая байка висела в ванной, а вот чистых штанов, кажется, не было. Макаров решил, что можно быстренько застирать пятна, а потом штаны прямо на теле высохнут. Он пошел в ванную, а в ванной, естественно, увидел себя в зеркале.

У него на шее висел кругляшок на веревочке.

Макаров поднес его к глазам. Это был маленький компас: с румбами, с красно-синей стрелкой, все как полагается. Стрелка двигалась.

Макаров хмыкнул — подарочек был в девичьем вкусе, а он с девицами даже не заигрывал и ни одну не подпустил так близко, чтобы та могла накинуть веревочку ему на шею.

В дверь позвонили. Это Витька Гайдук зашел за ним, чтобы вместе ехать на работу. Они трудились на оптовом складе комплектовщиками заказов. В эту неделю оба выходили во вторую смену, а склад был на другом конце города. Они как раз успевали вовремя приехать и пообедать в служебной столовке.

— Вот, — Макаров показал компас. — Хрен знает, откуда взялся. Может, я его где-то спер?

— А на хрена? — спросил Витька.

— Вот то-то и оно, что на хрена. И откуда?

Макаров попытался вспомнить свои блуждания и довспоминался до Девичьей башни. Когда-то давно там держали пойманных воровок и проституток, потом башню взяла в аренду студенческая корпорация, и в конце концов туда вселили городской музей истории и архитектуры. Всего этого Макаров с Витькой не знали, потому как незачем, но пивной погреб в трех шагах от башни Гайдуку был известен по каким-то подвигам. Возможно, туда одноклассник привел Макарова — в памяти обозначилась лестница с высокими каменными ступенями.

Но только это память и выдала, насчет остального сказала: а шиш вам, пока организм-кормилец не получит утреннюю дозу пива.

Пока шли в гипермаркет за пивом, сцепились с Витькиной тещей, тащившей внука в поликлинику. Потом чуть не подрались с дядей Колей Перфильевым, который нагло и свирепо требовал на опохмелку. Какой-то сволочной пацан запустил Витьке в спину обломком кирпича — ни с того ни с сего. За пацаном погнались, он попытался уйти через дыру в заборе, застрял и схлопотал пару раз по заднице. Вытаскивать не стали — пусть там поторчит, авось поумнеет. Из-за пацана чуть не опоздали на автобус — пришлось тарабанить в уже закрывшуюся дверь, а потом ругаться с шофером. В общем, рабочий день начался чудесно — чуть более бурно, чем всегда.

В автобусе Макаров с Витькой вспомнили про компас. Им стало интересно, как именно петляет маршрут. Они совместили синий кончик стрелки с буквой «N» и стали отслеживать все повороты с истинно младенческим восторгом.

Дорога занимала больше часа, и развлечение пришлось кстати, вот только в одном месте компас закапризничал — синее острие вдруг задергалось и показало куда-то не туда. Но потом все выправилось и вплоть до склада вело себя примерно.

— Хренотень какая-то, — сказал Гайдук. — Можно подумать, где-то там были залежи железной руды.

Макарова очень насмешила мысль, что такие залежи вдруг обнаружатся под кинотеатром «Экран», и на работу он прибыл в удивительно хорошем настроении.

Смена формально заканчивалась в десять вечера, а фактически — ближе к полуночи, потому что желающих выходить в ночную смену обычно было мало и начальство давало второй смене возможность малость подработать. Это бы еще было хорошо, а плохо другое: Витька и Макаров, едучи домой последним автобусом, очень старались не заснуть, но часто засыпали по уважительной причине и проезжали свою остановку. Причина была элементарная — при погрузке ящиков со спиртным они ухитрялись стянуть бутылку, а то и две, подсовывая вместо них заранее приготовленное битое стекло — треснули, мол, бутылочки при корявой разгрузке.

На сей раз они утащили свою, можно сказать, законную бутылку водки, а закуской их снабдили тетки-фасовщицы: они все очень любили Гайдука. Вовремя успев к последнему автобусу, Витька и Макаров уселись и опять стали баловаться с компасом — только для того, чтобы не заснуть. И опять поблизости от «Экрана» стрелка засбоила.

— Месторождение, хрен! — развеселились они. И обсуждали эту безумную идею до самого дома.

Ночью Макарову снились какие-то шахты, вагонетки, чумазые люди (подсознание перепутало железную руду с углем). Витьке Гайдуку же снилась плюющаяся огнем домна, силуэтом — точь-в-точь египетская пирамида. Из нее текли реки расплавленного металла, а Витька стоял на островке посреди огненного озера и пытался определить его объем в кубометрах и гектолитрах.

Встретившись перед отъездом на работу, они обсудили свою аномалию уже более серьезно. Руда — это вряд ли, но какой-то засекреченный склад металлолома — вполне… А почему бы нет?

Через два дня у обоих был выходной, и вопроса, на что бы его убить, больше не стояло: они оделись поприличнее, взяли с собой Витькиного сыночка и поехали к «Экрану». По дороге сами себя убеждали, что просто валяют дурака. Опять же, нужно научить ребенка обращению с компасом. Пусть видит, что родной батя малость получше и поумнее того урода, которого живописует ребенку теща в отсутствие зятя.

Компас повесили на шею пятилетнему Гришке и отправились исследовать окрестности «Экрана». Отыскали немало: бар под названием «Матильда», фирменный магазин армянских вин и коньяков «Хайастан», еще какой-то «Винариум» — тоже явно алкогольное заведение. Заодно определили, где выход из «Экрана»: в проходном дворе чуть ли не посреди квартала. Никаких залежей железа не обнаружили — то есть ничего похожего на склад, цех или просто гору трамвайных рельсов. Оставалось предположить безумное — руду, причем сравнительно неглубоко.

— Или бункер, набитый техникой. Мало ли что там, под киношкой? — предположил Гайдук.

— Так это какая-то оборонная хрень…

— Хрен ее знает…

— Склад оружия?

— Гришка! Гришка!!! Сань, Гришка сбежал!

Действительно — проворонили парня, причем в чужом проходном дворе.

Бегали, кричали, опрашивали местных жителей. Наконец обнаружили Гришку на улице. Он шел по тротуару, уставившись на компас, и вот-вот оказался бы на проезжей части. Гайдук поймал его в прыжке и изругал всякими хреновыми словами.

— Да ладно тебе! — призвал его к порядку Макаров. — Обошлось ведь… Ты разберись, какого хрена он убежал.

— Стрелка, — сказал Гришка. — Я по стрелке пошел.

Прикинули, откуда и куда он шел, очень удивились — парня учили следить за синим концом стрелки, а Гришка пошел туда, куда показывал красный.

— А он делал вот так, — объяснил Гришка, сжимая и разжимая кулачок. — Как полицейская мигалка, вот…

— Кто?

— Он…

— Точно… — прошептал Макаров. Красный кончик стрелки едва заметно пульсировал.

— Дай-ка его! — велел Гайдук, забрал у сына компас и размахнулся, чтобы бросить под колеса троллейбуса. Макаров перехватил руку.

— Сань, ты чего? — изумился Витька. — На хрена тебе такая холера?! Откуда ты знаешь, что это за ерунда? Может, он вообще радиоактивный!

— Отдай!

— Забирай!

Макаров схватил компас и ссутулился над ним. Витька и Гришка смотрели, ожидая, наверно, чудес и турусов на колесах.

— Что за хрень? — растерянно спросил сам себя Макаров. — Стрелка как стрелка, никакой мигалки…

— Покажь!

Гайдук тоже уставился на компас — и с тем же результатом. Но зрение у него было чуть острее.

— Есть, есть, самую малость… Гришак, а ну — ты!

Гришка забрал компас, и красная стрелка запульсировала вполне отчетливо.

— А че? Рискнем? — вдруг спросил Витька, более склонный к авантюрам, чем сосед. — Сын, ты у нас Сусанин, веди. Но недалеко! Хрен его знает, что там внутри. Пройдем пару кварталов…

Этот район города Гайдук с Макаровым знали плохо. Автобус, что отвозил их на склад и привозил со склада, шел не через центр, где оба более или менее ориентировались, а задворками и закоулками. «Экран» с примыкающим к нему гипермаркетом был географическим и культурным центром микрорайона. В трех сотнях метров от него шла объездная дорога, а за дорогой был частный сектор: окруженные садами домики разной величины и с разной биографией. Одни, маленькие, уцелели с сороковых годов, а другие — помпезные, за чугунными оградами — архитектурные маразмы девяностых.

Возле дороги Макаров с Гайдуком заспорили — переходить или ну ее на фиг. Гайдук опять вспомнил, что он в ответе за сына, а Макаров — что он хозяин компаса. Пока ругались, Гришка улизнул, и пришлось бежать за ним с криками через дорогу. Пацаненок проскочил между машинами без проблем, а старшие чуть навеки на том шоссе не остались.

— Ну и что? — философски спросил Гайдук. — Ну и куда нас эта хреновина завела?

Стрелка, из тускло-красной ставшая почти огненной, трепетала и указывала на тропинку между двумя земельными владениями, каждое из которых имело свой забор. Пространство между заборами было не шире метра, заросло крапивой и полынью, тропинка имела в ширину сантиметров пятнадцать — как раз для ребенка.

— Столько прошли — еще немного пройдем, — решил Макаров.

Они оказались на лужайке. И вот ведь чудо — пока шли, было тихо, ступили на лужайку — сразу услышали голоса и музыку.

Там собралось маленькое общество. Сидели за столом люди, негромко пели хором песню из тех, что по телевизору не показывают. В сторонке стояла у куста девушка в длинном голубом платье и кружевной косынке. И та же девушка была на картине — эту картину, стоявшую на мольберте, писала женщина. Гайдук с Макаровым видели ее спину, завязки длинного холщового фартука, каштановые волосы, собранные на затылке в узел и заколотые жасминовой веточкой, руку с палитрой. Тут же играли дети, строили из больших разноцветных кубиков замок, прилаживали к стене флажки. Малыш на трехколесном велосипеде нарезал круги по краю лужайки и визжал от неземного восторга.

Художница повернулась и посмотрела на нежданных гостей со спокойным любопытством.

Макаров уставился на девушку, Гайдук — на художницу. И обоим казалось, будто они попали в сон, и то не свой, а сон какого-то чужого человека, знать не знающего про окраину и окраинные нравы. Лица женщин были чисты и правильны настолько, что даже непонятно — как с ними, с такими, разговаривать, на каком языке?

Нужно было сказать что-то хорошее, приветливое, соответствующее миру лужайки, лицам этих людей, песне и картине. Макаров с Витькой вздохнули и дружно прошептали:

— Блин…

Гришка обернулся и взглянул на них озадаченно. Естественно, во дворе и дома он всяких слов наслушался, как же иначе, не должен был бы удивляться. Но во взгляде пацаненка была тревога. Как если бы взрослый, глядя на детей, забеспокоился: не натворят ли чего дурацкого в приличном обществе?

— Тебе интересно? — спросила Гришку художница, и он побежал к мольберту, раскинув руки, почти полетел.

— Гришак! — крикнул Витька. Но сын его явно не услышал, да и люди на лужайке — тоже. Сын уже стоял у мольберта, уже хватался за толстые и тонкие кисти, уже задавал свой миллион вопросов, и художница отвечала, причем использовала слова, которых Гайдук с Макаровым отродясь не слыхали. Но Гришка откуда-то эти слова знал — не переспрашивал, сам их выговаривал очень четко.

Один из мужчин, сидевших за столом, поднялся, подошел к мольберту, опустился на корточки. И он тоже заговорил с Гришкой, негромко и спокойно, улыбаясь, как родному.

— Что за хрень?.. — бормотал Макаров. — Нет, ты мне скажи, что за хрень?!

— Суки, отдайте ребенка! — заорал Гайдук.

Видимо, голос все же пробился к тем, что на лужайке. Мужчина выпрямился и посмотрел Гайдуку прямо в глаза.

Взгляд был говорящий.

— Чудак ты, право, зачем так вопить, я же все понимаю, — сказал этот взгляд. — А вот кулаки сжимать и на драку настраиваться не надо. У меня кулаки не хуже.

— Отдайте ребенка! — повторил Гайдук уже чуть потише.

— Его никто не держит. Приходи и забирай.

Витька сделал шаг и другой. Вдруг ему стало сильно не по себе — как будто он, вывалявшись в грязной луже, приперся домой, где жена Настя с тещей только что совершили ежеквартальную генеральную уборку.

— Вы это… можно к вам?.. — неуверенно спросил он.

— Конечно, можно, — ответила художница. — Если у вас компас…

— Это мой компас, блин! — вмешался Макаров. — Это я его купил!

— Эти компасы не продаются. Похоже, он к вам случайно попал, — сказала художница.

— Или Мартин послал компас мальчику, — возразил мужчина, уже вслух. — Другого способа, наверно, не было.

— Я его купил, — твердил Макаров. — Купил я его, блин!

— Чего это тебя заколодило, Сань? — спросил сильно удивленный Витька.

— Мой компас. А они его отнимут.

Такие приступы любви к собственности с Макаровым и раньше случались — мог на складе сцепиться с грузчиками, стянувшими у него пару сигарет из пачки. Но тогда Витька только посмей-вался над соседской придурью, а сейчас ему стало стыдно. Так стыдно, что вся кровь, сколько ее по телу гуляет, в щеки бросилась.

— Сколько ты за него заплатил, идиот?! — заорал Гайдук. — Ну, сколько? Я его у тебя покупаю! Для Гришки! На хрена он тебе сдался?! Дурак я — раньше надо было купить!

Он полез в карман, вытащил мятые банкноты и горсть мелочи.

— Ему красная цена — полсотни! На, вот сотня — и кончай дурковать! Перёд людьми не позорься!

Макаров взял банкноты, не считая, и отвернулся. Перед ним была тропинка и тянула его прочь от лужайки.

— Там гораздо больше сотни, — сказал мужчина. — Гораздо больше.

— Ну и хрен с ними. Для ребенка же… — тут Витька обратил внимание, что другие малыши, оставив свой замок, подошли к мольберту. — Ну, для детишек… Пусть играют, жалко, что ли?

— Хорошо, — ответила художница. — Это по-всякому начинается, можно и так… Иди к нам, хороший человек. Своим мы всегда рады.

— Может, Мартин ему компас посылал? — неуверенно спросил мужчина.

— Какая разница, Леша. Дай-ка компас, Гришенька…

Художница покрутила шпенек, нажала на кнопку, которой Макаров с Витькой не заметили. Стрелка успокоилась, огненно-алый цвет угас, теперь южный кончик был обыкновенным, тусклокрасным.

Гайдук осторожно шел по лужайке. Гришка догнал его и ухватился за руку. Люди за столом улыбались.

— Еще два метра, — сказал высокий старик. — Плюс два метра к радиусу, ребята.

— И плюс метр к высоте купола, — добавил рыжий парнишка. — Мы обгоняем всех! Ты что умеешь?

— У меня руки не из… — Витька осекся. — Ну, в общем, правильным концом вставлены. Все, что по дому… и мотор разобрать могу… и проводку!..

— А мечтаешь о чем? — осведомился старик.

— Мечтаю?! — тут у Витьки прямо дыхание перехватило. — Я?! Ну, я… я бы по компьютерной части хотел, только там ведь учиться надо, курсы какие-то…

— Курсы мы тебе подберем. Еще?

— Еще?!

— Не тормоши его, Данилыч, он еще не опомнился. Сам знаешь — трудно, когда с вонючей помойки попадаешь в цветущий сад. Все время боишься — сейчас отнимут. Очень трудно перестать огрызаться и поверить, очень… помнишь?..

— Да все я помню. Ну что же — теперь ты почти наш. Остался только испытательный срок.

Говорят, его можно встретить на закате между Девичьей башней и Карловскими воротами. Он похож на сумасшедшего — на обыкновенного городского сумасшедшего. У него длинные русые волосы, жесткими кольцами падающие на плечи, кожаный ремешок с бусинами, не дающий им падать на лоб, лет с виду — около тридцати. Через плечо перекинут ремень лотка. Когда-то такие лоточники бродили по всему городу, ведя торговлю вразнос, теперь он один остался.

На лотке — это продолговатая коробка с бортами шестьдесят на сорок или вроде того, чтобы ее таскать, нужна особая ловкость — разложена всякая дребедень. Там старые пуговицы и пряжки от ремней, матросских и солдатских, потертые галуны от мундиров, ложки — деревянные и под серебро, складные ножи, у которых хорошо если одно лезвие рабочее, обкуренные трубки и табакерки всех видов и размеров. Свисают с лотка и крученые веревочки — от железных кругляшков, которые следует носить на шее.

Часто рядом с ним можно увидеть старую женщину, малость не в своем уме.

— Отдай Настю! Отдай Гришку! Я же знаю — ты их спрятал! — кричит она и отвратительно ругается. Но он, не обращая особого внимания, только отходит в сторонку.

Если спросить прохожих, часто бывающих в Старом городе, то скажут: не одно десятилетие (возможно, и не одно столетие) чудак бродит по узким улицам, предлагая всю эту рухлядь людям, которым она совершенно не нужна. Это честный ответ — им так кажется.

Умные люди проходят мимо, не останавливаясь, не прислушиваясь и не оборачиваясь.

Но иногда чудаку везет — навстречу попадается тот, кто ему нужен.

И вскоре один из куполов, разбросанных по всей Земле, становится чуть шире и чуть выше…