Эта башня во мне

2.

Я играла симфонию МГУ для единственного слушателя в мире людей. И для всей Изнанки Москвы, заявляя о своем появлении, о готовности сражаться с исподами.

В моей импровизации сложилось все: мрамор, порфир и блеск звезды, бетонная пыль, могучие сваи, вбитые в самые нервы земли, кровь и пот многих тысяч строителей, пропитавшие мощный фундамент, полифония окон, стаккато величественных барельефов, многоголосье студентов разных стран, религий и возрастов. В основную тему вплетались мелодии шести башен из Лицевого корпуса, как назвал их в заметках Самойлов. Сюита «Дорогомиловской», ставшей впоследствии «Украиной», токката Дома на Кудринской, ноктюрн «Красных ворот».

Я растворилась в музыке, вплетая ноты своей гостиницы, я следовала за смычком, будто волшебной палочкой призывала сестер на помощь. Я мечтала знать, понимать, чувствовать, как они, уже прошедшие долгий путь в борьбе за спокойствие лицевой стороны. И не хотела такой судьбы, отрицала ее, боялась. Почему все так глупо сложилось? Почему нельзя просто сидеть на лавочке, греться на солнце, болтать с Юэ Луном о музыке в литературе и подшучивать над Китайцем, измазавшем нос в мороженом? Мне привиделось это так ясно, что сердце, напитанное серебром, зазвенело от нестерпимой боли. Следуя за сладкими грезами, перечеркнутыми тенью башни во мне, смычок напоследок взвизгнул, оборвав импровизацию на щемящей ноте, похожей на волчий вой. На очень одинокий, надрывный вой, нацеленный в яркий кругляш луны. Эффектный финал, не поспоришь.

Мой слушатель подскочил со скамейки, то ли поддержать, то ли утешить. Он явно разбирался в скрипичных партиях, чувствовал все нюансы. Юэ Лун прочел всю тоску в переплетении нот! Единственный, кроме Грига, кто смог…

Впрочем, вынырнув из омута музыки, я обнаружила, что он не один. Народ собрался со всего парка, даже голубятники замолчали, будто им заткнули тряпками рты.

– Вы сейчас сыграли о здании? – снова шепотом спросил Юэ Лун, касаясь моей руки. – Вот об этом, об универе? Сталинский ампир, семь высотных зданий, идея новых доминантных точек в ландшафте советской Москвы…

Я знала, что ты не прост, Китаец. Умеешь слушать чужую игру. И слышишь больше и глубже, чем хочешь показать даже мне! Слова лживы, а звуки – истинны, да?

Его шепот что-то стронул в окружающем мире, невольная публика забила в ладоши, награждая нестройными аплодисментами. Несколько впечатленных ценителей протолкались к футляру, шелестя купюрами.

Я поспешно захлопнула кофр, замахала руками, мол, денег не нужно, просто порыв души. Собирать сторублевую мзду при Китайце было неприятно и стыдно.

– Нарушаем, гражданочка? – послышался голос, осуждающе-официальный до крайности. До зубовного скрежета и боли в висках.

Толпа вокруг рассосалась на раз. У скамейки остались лишь я и скрипка. И бесстрашный Юэ Лун – пятнышком света на помрачневшем ландшафте. Китаец выдал улыбку, фирменную, сногсшибательную, особый магический заряд ферромонов, пробивающий сердце навылет.

Подошедшая к нам элегантная дама заметно смягчила тон. Но слова остались холодными, как надгробие на январском кладбище:

– На территории Московского Университета концертные программы проводятся только на строго отведенных площадках и с разрешения администрации.

Она была молода, лет тридцати пяти, вряд ли больше. Несмотря на жару – в темном костюме: твидовая юбка ниже колена, блузка, строгий пиджак. Длинные волосы связаны в узел, ни волосинки мимо. Либо отсутствие макияжа, либо сверхдорогой натуральных оттенков «мейк ап вроде есть, но его как бы нет». Туфли на небольшом каблуке, стильные и удобные. И при всех попытках убить привлекательность – невероятно красивая леди.

Кто она в МГУ? Какой-то администратор? Кто еще готов в наше время примерить лук пятидесятых годов? Или сегодня косплей в «совьет стайл»? Если да, то первое место за ней, идеальное попадание в образ.

– Выступления в парке, – продолжила дама, – с целью получения нелегитимных доходов…

– Не было выступления, – вклинился в строгую речь Юэ Лун. – Девушка сыграла на скрипке, впечатлившись величием универа.

– И желая при этом впечатлить вас? – неожиданно съязвила администратор.

– Что, безусловно, ей удалось, – искренне улыбнулся Китаец. – Этот Юэ в восторге!

И подмигнул непреклонной леди.

Незнакомка фыркнула с неодобрением. Эти двое уделяли друг другу неоправданно много внимания, будто мой незаконный экспромт был лишь предлогом для встречи. Кого? Союзников? Или противников? Участников грядущего мезальянса?

Юэ Лун изучал незнакомку так пристально, с таким явным мужским интересом, что я ощутила себя дурнушкой, лишней на празднике жизни.

Есть в природе такие училки, с виду сухари и чулки с заплатками, но распустить им узлы на затылках, накрасить поярче губы, сдернуть пиджаки и отстойные блузки – и получаются женщины-вамп, хоть сейчас в стрип-клуб или на трассу.

Во мне медленно разливалась желчь. Недовольство собой и ситуацией прожигало неведомым ядом. Вот только что все было красиво, я играла, Юэ Лун восхищался. Но приперлась эта коза канцелярская…

– Вы исполнили композицию, и я видела в руках у людей купюры…

Успокаиваться стерва не собиралась. Настоящая дракониха, честное слово!

Я молча открыла футляр – пустой! без единой бумажки внутри! – бережно упаковала скрипку. Выжидающе посмотрела на незнакомку.

– Да, – кивнула она, соглашаясь, – вам придется пройти со мной для выяснения всех обстоятельств. Оставайтесь на месте, молодой человек, – осадила администраторша Юэ Луна, – сопровождение нам ни к чему.

– Аля, я вас подожду, – мгновенно нашелся Китаец. – Если не выйдете через час, позвоню в Службу Спасения!

– Юмор? – хмыкнула незнакомка. – Все шутки шутите, Юэ Лун? А между тем, у вас пересдача. И отсутствие объяснения, по какой такой сверхважной причине вы пропустили вчерашний экзамен.

– Этот Юэ все объяснит, – Юэ Лун выдал традиционный поклон, – и сдаст математику, честное слово. Я же готов, Маргарита Рудольфовна, хотите, отвечу прямо сейчас? Или пересдам вам чуть позже, лично?

Он снова сверкнул глазами из-под умопомрачительной челки, но теперь даже я врубилась, что Китаец ерничает и кривляется, дразнит по старинной привычке. И что подобные пикировки случаются не впервые.

– Эта Марго не принимает экзамены, – отвергла шута Маргарита Рудольфовна. – Бросьте паясничать, Юэ Лун. И отключите чары, вы же знаете: меня не пробить.

– Сердце-скала, – подтвердил Юэ Лун и подмигнул уже мне: – Аля, если что, я свидетель: вы играли не для наживы. Не пугайтесь, Маргарита Рудольфовна мягче, чем хочет казаться.

– Идите уже, пустомеля, – отмахнулась женщина от Китайца. – У меня от вас голова трещит, как переспелый арбуз. Вечно болтаете чушь. В ваших руках, Юэ Лун, должен быть учебник по мат-анализу, а не «Кафка на пляже» в дурном переводе. Даже если вы вундеркинд и окончили престижные ВУЗы, это не повод лениться и саботировать рабочий процесс. В повторении – суть науки! А вы, Аля, идите за мной, я избавлю невинную деточку от неподходящей компании.

Я покорно пошла к высотке. Оглянулась на оставшегося в парке Китайца.

– Как высокие горы и текущие воды, мы еще свидимся, Аля! – крикнул мне вслед Юэ Лун, помахав на прощанье рукой.

– Процитировать правильно и то ленится, – дернула за рукав Маргарита Рудольфовна. – Хватит пялиться, прямо смотри. Шею выкрутишь или споткнешься. «Как не стареют зеленые горы, как вечно текут изумрудные воды…» Мир неизменен, и мы в нем встретимся. Отсылки на «Троецарствие». Либо можно использовать такую трактовку: «Исполинами синими горы, изумрудными водами реки», в дословном переводе – «Воды в реках в Шу изумрудные, горы в Шу – темные». Это уже строки из поэмы «Вечная печаль», великого Бо Цзюйи. В общем контексте – печаль императора от разлуки с погибшей возлюбленной. А то, что Юэ Лун прокричал, – скорее название песни, знаменитой китайской мелодии, исполняемой на гуцине. Трогательная легенда о дружбе, порожденной единым пониманием музыки. В Китае есть понятие «родственной души», а у нас прижилось – «созвучие».

– Расскажете? – попросила я. Теперь, когда строгая администраторша резко сбавила официальный тон, общаться с ней стало проще.

Цинь – потрясающий инструмент, немного похожий на наши гусли. Или на семиструнную арфу в горизонтальной плоскости, по манере работы пальцами, по звучанию, тональности и чистоте. Сходство с гуслями – скорее внешнее, ну и принцип использования похожий: цинь укладывают на низкий стол, зажимают струны, извлекают звуки. Но славянские инструменты создавались скорее для радости и развлечения на пирах. Китайские – для созерцания и вдумчивого единения с природой вокруг. Я мечтала услышать гуцинь вживую, классическую китайскую музыку в исполнении аутентичного мастера, даже подбила дирижера квартета на совместный поход на концерт. В начале июня в Москве, в Малом зале консерватории выступит известный пекинский ансамбль. По Гнесинке расклеили объявления, но билеты мы урвали лишь на балкон, весь партер раскупили посольства и гламурные столичные шишки. Модно ценить культуру Китая, даже если ты в музыке полный профан…

– Аля, – Маргарита Рудольфовна щелкнула пальцами у меня перед носом, фокусируя внимание на себе. – Все рассказы и беседы на задушевные темы отложим до подходящего случая. Для начала нам нужно с тобой познакомиться. А еще раньше я сделаю выговор. Никогда! Слышишь, сестра? Никогда не играй мелодию башни вот так запросто, при посторонних!

Я очнулась и посмотрела внимательней. Маска строгой училки спадала с нее, будто грим смывался после концерта. Я увидела молодую женщину со столетней мудростью в печальных глазах. Я прислушалась и поняла: то, что чудилось мне музыкой здания, исходило не от башни, но от нее, красавицы в старомодном костюме. Ее личная тема совпадала с высоткой, дополняла ее и подчеркивала.

– Маргарита Некрасова, МГУ, можно просто Марго. Проректор Московского университета по вопросам исподов.

– Аля Вознесенская, «Ленинградская». Простите, я всего второй день, как со-здание, и не придумала способа лучше…

– Девочка, я все понимаю… – ласково начала Марго, но тут меня прорвало.

– Я была уверена, что вы библиотекарь! А еще… Юэ Лун. Он испод?!

Марго взмахнула рукой, призывая к тишине и порядку. Присмотрелась к моей перекошенной морде и рассмеялась так искренне, что слегка отлегло от сердца.

– Балабол он и тунеядец! Хотя, отдадим ему должное, весьма очаровательный тунеядец и талантливый балабол. Он заклинатель даосской школы, помешанный на современных науках. Загорелся биоинженерией. Вдруг. И не нашел варианта получше, как поступить в МГУ. Для коллекции, ведь в Москве не учился. После всех Гарвардов-Оксфордов ему скучно на первом курсе, но это не повод нарушать дисциплину, – она посмотрела с прищуром. – Что, успел зацепить? Не советую. Даосы – создания сложные, монахи, почти отшельники, если не в миру, то в душе. Юэ Лун осовременился за время учебы, растерял отрешенность и утонченность. Но школа есть школа, согласна?

– Почему он так странно о себе говорит? Этот Юэ сдаст, этот Юэ готов…

– Вежливая форма в Китае, устаревшая, но все же в ходу. Иносказательная замена «я»: этот Юэ, этот студент, этот уважаемый господин.

– Последнее тянет на шизофрению.

– Не без этого. Теперь ты расскажи: откуда идея с библиотекой?

– Мне сказали, у вас есть архивы по со-зданиям и Якову Брюсу…

– Кто сказал? – напряглась Марго, прихватывая меня за запястье.

Разумеется, за левое, не промахнулась! Четко поверх старого шрама и травяного браслета Грига. Почти сразу отдернула руку. Всмотрелась в легкий ожог на ладони:

– Ничего себе новости! Ты права: тебя нужно срочно оформить в читальный зал МГУ.