Эрина

Глава 13.

Альбионский налет, без шуток напугавший нас, обернулся пшиком. Пусть в воздухе шла, наверное, самая грандиозная баталия, какую знали небеса Эрины. Но из тысячной армады тяжелых бомбардировщиков до ставки Литтенхайма не добрался ни один. Тех, кто остался цел во время битвы с нашими истребителями и штурмовиками, разнесла зенитная артиллерия. И пускай наши потери в легкой авиации оказались просто чудовищны, погиб даже генерал-майор Кулеша, жестоко обиженный на военном совете Литтенхаймом, но враг лишился всех стратегических бомбардировщиков. Теперь на линию фронта у Серых гор что ни день совершали налет вражеские штурмовики и пикировщики, однако нам перебросили дополнительные зенитные орудия и пулеметы. Днем и ночью небо чертили трассирующие очереди, грохотали залпы пушек, шумели пропеллеры самолетов.

Это сильно нервировало и бойцов, и офицеров. Не посвященные в тактику штаба младшие чины и солдаты перешептывались, гадая, чего мы ждем, где тяжелые орудия или придется идти в атаку без них. Тогда может, хотя бы танки перебросят, а лучше бы сразу парочку "Бобров" или "Единорогов". С ними на эту гору лезть куда как сподручнее будет. Откуда-то вытащили текст древней песенки, уходящей корнями в предшествующие Последним века. Он тут же стал весьма популярен, по траншеям ходили бумажки с перепечатками. Так как с военной цензурой у нас было туго, а автором стишат оказался некий классик (хотя авторство его было весьма сомнительно), то препятствовать распространению никто не собирался. Тем более, что нравились незатейливые, в общем-то, строчки и солдатам, и офицерам. Не прошло и пары дней, как строчками из нее обменивались уже все, считая практически долгом своим вставить хотя бы одну едва ли не в каждую фразу при разговоре. Вряд ли наизусть все в окопах, особенно простые драгуны, гренадеры или строевики, потому что коротких трехстиший в ней было очень много, и они изобиловали малопонятными даже офицерам словами и именами. Даже знаток уставов и военной истории капитан фон Ланцберг выручал далеко не всегда.

Тема песенки, пусть и уходящая в седую древность, была понятна всем нам, потому что начиналась она словами: "Как четвертого числа, Нас нелегкая несла, Горы отбирать". И проклятые горы стояли прямо перед нами, ощетинившись стволами пушек, устраивающих нам обстрелы по два раза на день, пулеметов, готовых скосить нас в атаке. А сколько уж солдат сидело в укрепрайоне, никто сказать не мог точно. Враг постоянно перемещал войска по нему, что ни день, после очередного обстрела, в бетонированных траншеях мы видели значки разных полков, а когда и другую форму, то гренадерскую, а то и вовсе зеленые куртки одного из двух полков "сверхлегкой" пехоты.

- Перемещаются постоянно, - пробурчал Штайнметц, - специально запутывают.

Как будто я без него этого не знал. Хотелось матерно выругаться и послать его куда подальше. Однако воли нервам я давать не стал, хотя каждый день бестолкового ожидания бил по ним все сильней. Наверное, через неделю я уже не сдержусь - и пошлю майора или еще кого, кто попадется не в то время, по матери.

- Кстати, - вдруг сменил тему командир первой роты, - а ведь Ланцберг сумел собрать воедино весь текст песенки, что бродит по нашим окопам. Даже название узнал как-то, наверное, вспомнил. У капитана, как мне кажется, не память, а какой-то склад, заполненный знаниями. Когда ему надо он вынимает их, а если не может сделать этого прямо сейчас, то ему надо всего лишь провести ревизию - и нужное знание найдется рано или поздно.

- Это не ее ли Вишневецкий сейчас исполняет под гитару в офицерском блиндаже? - усмехнулся я. - Идемте, майор, послушаем, пялиться на альбионцев уже сил.

- К тому же, - кивнул Штайнметц, глянув на свой щегольский брегет, - альбионцы откроют огонь в ближайшие полчаса.

Что бы ни говорили о нашей пунктуальности, но палить наши враги начинали строго по часам. Время сверять, конечно, нельзя было, но спрятаться вовремя в блиндажи и бункера мы успевали всегда.

В просторном блиндаже, ставшем офицерским собранием трех наших полков, горели электрические лампы, стояли столы, укрытые кусками полотна, подразумевающими скатерти, вроде как в настоящем ресторане. За центральным, закинув ногу на ноги, с гитарой сидел капитан Вишневецкий. Правда, инструмент держал странно, положив на колени, прихлопывая по нему обеими ладонями. И декламировал трехстишья песенки.

Как четвертого числа

Нас нелегкая несла

Горы отбирать.

Барон Вревский генерал

К Горчакову приставал,

Когда подшофе.

"Князь, возьми ты эти горы,

Не входи со мною в ссору,

Не то донесу".

Собирались на советы

Все большие эполеты,

Даже Плац-бек-Кок.

Полицмейстер Плац-бек-Кок

Никак выдумать не мог,

Что ему сказать.

Долго думали, гадали,

Топографы все писали

На большом листу.

Гладко вписано в бумаге,

Да забыли про овраги,

А по ним ходить...

Выезжали князья, графы,

А за ними топографы

На Большой редут.

Князь сказал: "Ступай, Липранди".

А Липранди: "Нет-с, атанде,

Нет, мол, не пойду.

Туда умного не надо,

Ты пошли туда Реада,

А я посмотрю..."

Вдруг Реад возьми да спросту

И повел нас прямо к мосту:

"Ну-ка, на уру".

Веймарн плакал, умолял,

Чтоб немножко обождал.

"Нет, уж пусть идут".

Генерал же Ушаков,

Тот уж вовсе не таков:

Все чего-то ждал.

Он и ждал да дожидался,

Пока с духом собирался

Речку перейти.

На уру мы зашумели,

Да резервы не поспели,

Кто-то переврал.

А Белевцев-генерал

Все лишь знамя потрясал,

Вовсе не к лицу.

На Федюхины высоты

Нас пришло всего три роты,

А пошли полки!..

Наше войско небольшое,

А француза было втрое,

И сикурсу тьма.

Ждали - выйдет с гарнизона

Нам на выручку колонна,

Подали сигнал.

А там Сакен-генерал

Все акафисты читал

Богородице.

И пришлось нам отступать,

Р...... же ихню мать,

Кто туда водил.

Исполнял, похоже, не в первый раз. Офицеры мрачно глядели на него. Слишком уж невеселы были легкие с виду строчки. Особенно мне не понравился момент про "Нас пришло всего три роты, А пошли полки". И ведь так вполне могло случиться. Особенно если в штабе Литтенхайма что-то изменилось - и основная атака будет в другом месте, а наши полки погонят на убой, наносить отвлекающий удар.

- Эти горы под стать тем, - произнес Вишневецкий, опуская гитару на пол. Инструмент отозвался протяжным мелодичным звуком. - Будет нам ад земной на этих горах.

- Отставить панику и уныние, - заявил я. - Мы солдаты кайзера и империи, вы еще не забыли об этом, господа офицеры?

- А стоит ли? - неожиданно спросил у меня полковник Фермор. Он сидел, повесив голову, надвинул платок на самые брови, и теперь глянул меня. Очень тяжелым взглядом.

- Объяснитесь, Фермор, - заявил я, хотя и понимал его настроение. Подобные царили в войсках уже давно. О сути наших союзников теперь уже знала каждая собака на фронте, а ведь многие воевали на Пангее, и драться плечом к плечу с демонами мало у кого было желание.

- Я, конечно, не уроженец Доппельштерна, - произнес Фермор, - и вы можете обвинить меня в отсутствии должного патриотизма, верности стране и кайзеру, бог его знает в чем. Но, наверное, именно поэтому я и берусь высказать то, о чем многие тут думают. Вся эта война - грандиозная авантюра, затеянная где-то там, наверху, - он сделал неопределенный жест левой рукой, - а мы теперь платим за нее своей кровью.

- Полковник Фермор, - сказал я, - вы что же позабыли, кто вы такой? Мы, военные, все время платим кровью за авантюры, затеянные наверху. - Я повторил его жест. - Эта война - расширение границ нашей империи. А раз новых планет еще не открыли, значит, надо отбивать у врага уже имеющиеся. Эрина - крупный промышленный центр, который не уступит моему родному Вюртембергу.

- Мы все отлично знаем, - сказал мне Башинский, - что ты должен сказать. Хорошо хоть казенными фразами про долг не кидаешься. Говоришь по-человечески, спасибо за это душевное. - Он сделал вид, что отвешивает мне поясной поклон. - Вот только я могу выразиться и пожестче Фермора.

- Не стоит, - оборвал его я. - Лишних слов не нужно. Мы тут для того, чтобы лить кровь за кайзера и отечество, как бы нам возможно ни не нравилось это. К отечеству у кого-нибудь претензии есть?

- А если они имеются к кайзеру? - смерил меня тяжелым взглядом Фермор.

- Кайзер и есть наше отечество, - отчеканил я, отделавшись уже той самой казенной фразой.

- А так ли это? - задал вполне ожидаемый, но от этого не менее неприятный вопрос Башинский. - Немецкая партия со времен Хайнриха Первого очень сильна, фактически она давно уже правит империей. Но далеко не все среди нас фонбароны, а с этим уже лет сто как никто не считается.

- Довольно, - осадил я боевого товарища, - еще немного и вы перейдете ту грань, что отделяет просто болтовню от предательства.

- А найдется ли среди нас иуда, - с крайне притворным удивлением развел руками Фермор, - который разгласит этот разговор?

- Вы мне еще выстрелом в спину пригрозите, - недопустимо огрызнулся я. - Распустились совсем вы, господа офицеры, вот что я вам скажу. Капитан Ланцберг, - обратился я к командиру четвертой роты, - от вас я подобного уж никак не ожидал. И вовсе не из-за "фона" перед фамилией.

- Ни в одном уставе, - ответил мне капитан, - не написано, что мне должно нравиться воевать с демонами плечом к плечу. А если завтра сюда пригонят оживленных ими мертвецов? Это ведь наши бывшие боевые товарищи, полковник Нефедоров, не забыли об этом?

- Не хуже вашего, - заявил я. - Могу сказать, что нам обещана только артиллерия союзников, ни о каких других частях никто ничего на военном совете не говорил.

- Именно ту, - уточнил Башинский, - что расстреливала наши позиции на Пангее.

- Именно ее, - кивнул я, - и теперь ее огонь, заметьте, будет сосредоточен на альбионских позициях. Пусть теперь они головы в землю вжимают.

- Возвращаясь к теме возможного выстрела в спину, - заметил совершенно неожиданно для меня майор Штайнметц, - он может вполне последовать. Среди солдат зреет недовольство. Мы слишком засиделись в окопах, у солдат появилась опасная возможность подумать над сложившейся ситуацией. В прошлый раз демоны прибыли перед самой атакой, потом были изнурительный марш, сражение сходу, думать некогда. Сейчас же в относительной безопасности такая опасная возможность у них появилась. И воевать вместе с демонами им тоже совершенно не хочется. Мне уже докладывали о настроениях в нашем полку, и опасаюсь, что они не слишком отличаются от общих. У солдат во всем виноваты офицеры. До выстрелов в спину, конечно, не дойдет, тут я сильно преувеличил, однако если вражеская агентура каким-либо образом проникнет в наши ряды, то вполне может сыграть на них. И тогда уже ждать можно будет чего угодно.

- Контрразведочный отдел нам на что? - глянул я на сидящего в собрании отдельно ото всех ротмистра Спаноиди.

Ротмистр отвечал за контрразведку в моей бригаде, при нем состояли пара обер-офицеров, десяток нижних чинов и рота солдат. Последних именовали за глаза "синим эскадроном" за жандармскую форму. Конечно же, их не особенно любили, хотя и признавали общую полезность их работы. Но какая-то она слишком уж грязная, чтобы ею занимались честные люди. Допрашивать всех, на кого пала хотя бы тень подозрения, подслушивать, подглядывать. Нет уж, увольте. Потому и сидел обычно ротмистр Спаноиди отдельно ото всех, но всегда держал ухо востро и уходил из блиндажа вместе с последним офицером. Наверное, и на него намекал Фермор, говоря про возможного иуду среди нас. Хотя назвать человека, чьей прямой обязанностью является пресекать подобные разговоры в нашей бригаде, наверное, все-таки нельзя.

- Мы работаем, - только и произнес Спаноиди. - Здесь, в окопах, на линии фронта с этим делом проще. Разве только те, кого с собой из Туама притащили, но они все проверены и слежка за ними ведется круглосуточно. Вряд ли они, даже будучи, агентами противника, имеют возможность докладывать ему о чем-либо.

- Давайте заканчивать этот разговор, господа офицеры, - хлопнул по столу я. - Не то он может иметь для всех нас пагубные последствия. Союзники прибудут со дня на день, и нам не придется думать, а только воевать. Солдат занять по мере возможности. Чем угодно, как угодно, лишь бы думать перестали о лишнем. Вопросы есть?

- Никак нет, - ответил за всех Башинский.

Настроения в бригаде ухудшались, казалось, с каждой минутой. Сидение в окопах, действительно, сказывалось не лучшим образом на всех. Запрещать идиотскую песенку, гуляющую по позициям я не стал, не смотря на все доклады Штайнметца, становящегося все более настойчивым. В отличие от старого служаки, я понимал, что это приведет только к ухудшению обстановки. Ведь то, что запрещено, привлекает намного сильнее, да и недовольство офицерами, прицепившимися к ней, тоже вырастет.

Прибытие демонов накалило обстановку до предела. Особенно из-за того, что они встали со своими орудиями позади наших позиций. Штайнметц докладывал, среди солдат прошел слух, что они откроют огонь вовсе не по альбионцам, а ударят нам в спину. И тут уже до первых обстрелов ничего изменить не удастся.

Орудия демонов выглядели крайне впечатляюще. Я помнил их по видениям с Пангеи. Со всеми их цепями, крючьями, жуткими наростами, зловещей гравировкой и, конечно же, сгорбленной обслугой и демонами охраны. Орудия они делили просто и незатейливо, всего на два вида. Тупорылые карронады, такого чудовищного калибра, что в их ствол можно было вложить орудие "Единорога" целиком. И вытянутые кулеврины, несколько меньшего калибра, зато по длине превосходящие любимые наши орудия, даже самые тяжелые и дальнобойные осадные. Обслуга в неизменных черных балахонах, волочащихся по земле, суетилась вокруг них день и ночь. Демоны выставили вокруг них оцепление, куда не допускали никого, кроме командиров полков и артиллерийских офицеров. С ними согласовывали места, куда будет нанесен удар в первую очередь, ведь у нас все было давно расписано, а союзники только прибыли на позиции. Времени на то, чтобы они входили в курс дела, у нас не было. Да и тратить его попусту демоны не собирались. Командиры батарей карронад и кулеврин принимали расписанные карты позиций, спорить о них они не собирались.

И уже на следующий день, после их прибытия начали первые обстрелы. Они длились куда дольше тех, что доводилось видеть или под которые я попадал, и были совершенно бесшумными. Зато световых эффектов хватало. При каждом выстреле символы на пушках загорались разными цветами, переливаясь и стреляя лучами во все стороны, а затем из жерла знакомый всем нам шар, искрящийся молниями. Тот медленно летал над нашими головами - и врезался в альбионские позиции.

Странно и как-то неприятно было наблюдать за попаданием этого странного снаряда во врага, после того, как прочувствовал на себе в полной мере попадание таких же. В разные стороны летели куски бетона, комья земли, изуродованные орудия и трупы. Склон горы пятнали воронки. С каждым часом он все более походил на кусок сыра или лунный пейзаж. Что подразумевали под последним выражением те, кто писал о последствиях бомбардировок двух мировых войн Предпоследнего века, я лично не знаю, но если судить по картинкам с подобными комментариями, то оно очень подходило к тому, что я видел в бинокль.

- Вот тебе и Федюхины высоты, - присвистнул майор Штайнметц, опуская бинокль. - Этак нам работы совсем не останется, после такого обстрела.

- Вас что-то не устраивает, майор? - поинтересовался я, продолжая вглядываться в склон горы. Пролетающие над головой искрящиеся шары уже мало кого могли напугать за пару дней интенсивного обстрела вражеских позиций. - Альбионцев на этих высотах в несколько раз больше, чем нас, даже если сбросить со счетов всю ту ерунду с постоянными рокировками в окопах. Вражеские орудия и пулеметы сильно прорежены, так что будет почти нечем встретить нас, пока мы будем преодолевать ничью землю. Как бы то ни было, я этот факт меня радует.

Я опустил бинокль, потер уставшие глаза.

- Обстрел продлится до завтрашнего утра, - сообщил я Штайнметцу, - так сообщил мне командир союзной артиллерии. Дольше стволы не выдержат, или еще что-то в этом духе.

- Командиры полков уже знают об этом, - кивнул тот, - но моральное состояние бригады оставляет желать лучшего. Кто-то уже распустил слух о том, что орудия союзников будут нацелены нам в спины, чтобы никто не подумал бежать. Люди, мол, ни на что подобное не согласятся, вот и прислали демонов.

- Эти слухи мне перестают нравиться, - я оставил бинокль в покое, - вы говорили о с ротмистром Спаноиди?

Майор поглядел на меня таким взглядом, будто я ему предложил лично вычистить все сортиры на линии фронта, да еще и пресловутой зубной щеткой. Я покачал головой, придется говорить с контрразведчиком самому. И сделать это следовало незамедлительно. Тот, скорее всего, уже имеет свои подозрения, однако узнать обо всем подробней от него самого я был просто обязан.

- Я буду в блиндаже контрразведки, - сказал я, спрятав бинокль в чехол, - если будет что-то, требующее моего присутствия, ищите меня там.

Теперь взглядом майор как будто меня уже провожал на чистку сортиров. Я не придал этому взгляду никакого внимания, до всех этих "сложных взаимоотношений" между офицерским составом и жандармами мне не было никакого дела. Сам побывав почти что парией в родном полку, я мог несколько проще относиться к ним.

Ротмистра я застал за работой. Он сидел за столом, проглядывая какие-то бумаги, беря их из одной большой кипы, а по прочтении перекладывая в другую. Спаноиди как всегда носил полевую форму, был перетянут всеми уставными ремнями, отчего скрипел при каждом движении. Это породило уйму шуток, вот только, когда ему было нужно, ротмистр мог, словно из-под земли вырасти.

- Честь имею, - козырнул он, поднимаясь из-за стола с незабываемым скрипом.

- Садитесь, ротмистр, - велел я, опуская на стул напротив него. - Я пришел поговорить о ваших прямых обязанностях.

- Что именно интересует вас, господин полковник? - поинтересовался Спаноиди, проведя пальцем по нафабренным усам.

- Майор Штайнметц, - сообщил я, - неоднократно докладывал мне о разговорах среди солдат моего полка. Однако, как многие боевые офицеры, до разговора с вами не снизошел. Поэтому я информирую вас о том, что, скорее всего, в моем полку имеется человек, а, возможно, и несколько, кто распускает слухи, становящиеся все более опасными. Солдаты прислушиваются к ним, не смотря на то, что они становятся нелепее с каждым днем.

- В нелепости люди склонны верить куда больше, - философски заметил ротмистр. - Однако, господин полковник, вы понимаете, что подставляете себя под удар своими словами? В вашем полку нездоровые настроения и разговоры. Конечно, тот факт, что вы доложили об этом сами, делает вам честь. Но я обязан составить рапорт обо всем, происходившем в полку, а уж какие из него сделают выводы, гадать не возьмусь. Вполне возможно, что вам впаяют халатность или недальновидность в командовании.

- Если вы не заметили, ротмистр, - усмехнулся я, - мне пришлось командовать тем бардаком, который называется ударной гренадерской бригадой. А уж что армия это не идеально отлаженный механизм, как мнится стратегам в Большом Генеральном штабе, думаю, давно уже поняли. Вы ведь не первый день на фронте, ротмистр.

- Я - не первый год, - согласился Спаноиди, - да только рассматривать мой рапорт будут как раз столичные полковники с генералами. А они, сами знаете, редко приближаются к зоне военных действий ближе, чем на пару десятков световых лет.

- Мне уже, представьте себе, ротмистр, - снова усмехнулся я, - уже приходилось бывать под следствием и на допросах у тех самых полковников и генералов - тоже. Так вы будете слушать меня?

- Этот шпион уже найден и обезврежен, - ответил мне жандармский ротмистр, вяло махнув рукой. - Мы долго разрабатывали его, пытались выйти на целую шпионскую сеть. А оказалось, что это просто идейный болван, распространяющий слухи. И это ему очень просто удавалось. С ним ведь мечтали свести дружбу многие.

- И кто это был? - поинтересовался я, хотя уже имел сильные, хоть и сугубо интуитивные подозрения на этот счет.

- Толстяк-повар, - полностью подтвердил их Спаноиди, - пищемет, как называют их солдаты. Он родом из Туама, увязался за нашими войсками. Мы проверяли его самым тщательным образом, но кто мог знать, что он окажется идейным дурнем. Изображал из себя сильно осведомленного, говорил с загадочным видом о высоких связях и прочей ерунде. Бред, конечно, но солдаты верили во все эти небылицы с охотой. Как обычно, впрочем. Теперь все успокоиться, уж будьте покойны, господин полковник.

- Отлично, - кивнул я, вставая. - Накануне атаки на вражеские позиции совсем не хочется иметь в собственных войсках нездоровое брожение.

- Брожение умов солдатских, - вместо слов прощания произнес Спаноиди, - не так страшно, как брожение умов офицерских. Особенно, я бы сказал, штаб-офицерских.

- Честь имею, - сделал я вид, что не его слова меня вовсе не касаются - и вышел.

Последние минуты перед атакой самые нервные. Всегда и для всех. Офицеры стоят, как один, уткнувшись в наручные часы и брегеты, отсчитывающие последние секунды артобстрела. Все следят за самой тонкой стрелочкой часов, буквально летящей по циферблату. И вот последние шары демонов улетают в сторону альбионских позиций. Мы прячем часы. Унтера берутся за старомодные свистки, другие - готовятся включить встроенные в доспех динамики.

Я первым вскидываю руку, за мной - остальные обер-офицеры, и тут же подключаются унтера. Воздух разрывают жуткий свист и вопли из динамиков, а потом обычные крики, сливающиеся в протяжный вой. Солдаты выскакивают из окопов, мы стараемся не отстать от них. Легкие орудия катят самые сильные бойцы расчетов, закованные в самую прочную броню. Их обычно за глаза называют першеронами, хотя за подобные шутки можно и по сопатке получить. Последними тащат лафетах малые мортиры. Их расчетам бежать меньше всего - не более трети ничьей земли, а оттуда уже можно швырять мины во вторую и третью линию вражеских окопов.

Сколько было орудий у альбионцев до начала бомбардировки я, конечно, не знал и знать не мог - даже разведка давала очень приблизительные цифры. Однако и после нее осталось достаточно много. Они открыли огонь в ту же минуту, как первые драгуны начали выбираться из окопов. Разнокалиберные снаряды врезались в землю вокруг нас, взрывались, валя солдат, осколки свистели, срезая бойцов. Альбионцы палили изо всех оставшихся орудий, видимо, стволов у них было мало, а вот боеприпаса с избытком. Малые и большие калибры швыряли снаряды в нас, вскоре к ним присоединились и пулеметы. Их стрекот органично влился в симфонию битвы, слившись с остальными звуками. К осколкам присоединились еще и пули.

Это заставило нас бежать быстрее и ниже пригибать головы. Я же в очередной раз задумался о том, что, наверное, глупо не воевать в фуражке - не зря же в комплект наших доспехов входит шлем. А еще Подъяблонскому за нестандартную броню выговариваю.

Бежать вверх по склону, пусть и невеликому, было тяжело. Тем более, что пушек и пулеметов врага мы были как на ладони. Все-таки, надо было настаивать на переброске нам еще и танков - с ними брать эти высоты было бы куда как проще. Но танков у нас нет, значит, как там было в дурацкой песенке "Ну-ка, На уру!". Другого не остается.

Длинная очередь срезала сразу нескольких драгун из первой роты, бежавших рядом со мной. Поднялся только майор Штайнметц - чья броня получше. Я подхватил его под локоть, помогая. Это спасло жизни нам обоим. Вторая очередь просвистела над нашими головами - альбионца пытались добить нас. Да только прицел взяли высоковато. Несколько шагов я буквально протащил майора, а тут и бруствер первой линии окопов.

Мы взбежали на него одновременно со Штайнметцем. Сработали слаженно, будто не один раз дрались вот так вот вместе. Я выстрелил в пулеметчика, майор - срезал лучом второго номера. Мы сбежали с бруствера, кинулись в окопы. Прямо на головы альбионцев.

Ударом обоих сапог я сбросил с банкета вражеского солдата. Не глянув даже не индикатор, нажал на курок. Смертоносный луч сжег кому-то лицо - не спасла железная маска на каске. Я приземлился в самой гуще врагов, не успел даже гранату кинуть. Ударом приклада раскроил чью-то голову. Кажется такой же глупый как я и офицер, пренебрегающий шлемом и каской. Следующему выпустил кишки, всадив штык в живот, провернув и выдернув. Новый выстрел валит с ног очередного врага.

Вражеский офицер, снова в фуражке, вскидывает руку с пистолетом, стреляет - и промахивается. Нет у него времени прицелиться, как следует. Я, не целясь, бью его штыком в грудь. Он дергается, только глубже насаживая себя на клинок. Стряхнув тело, я проскакиваю дальше. Рядом приземляется солдат в драгунской броне, отталкивает сразу нескольких солдат, старясь вытеснить их подальше. Драгун, хоть и уступает вахмистру Быковскому, но тоже здоров и легко справляется с этой задачей. Тут поспеваю и я, выстрелом прикончив альбионца, уже нацелившего штык в бок драгуну. Мы деремся с ним плечом к плечу. Я уже не обращаю внимания на индикатор охлаждения - стрелять некогда, надо бить, бить и только бить. Штыком и прикладом. Альбионцы пытались брать напором, количеством, но мой товарищ оказался удивительно силен. Он гнулся, казалось, даже сейчас под рифлеными подошвами сапог треснет бетон, но не поддавался. Ни на шаг.

Другие драгуны прыгали на головы альбионцам, да и нам тоже. Стреляли редко, все больше били в штыки сразу, расширяя прорыв. В блиндажи, форты и бункеры летели гранаты. Подошедшие огнеметчики выжигали укрепления.

А там и гренадеры подоспели, закрепляя наш первый успех. Враг выбит во вторую линию. Вслед отступающим альбионцам летят гранаты. Они швыряют в ответ. От взрывов звенит в ушах, воздух вокруг трещит, словно гнилое полотно.

- Пулеметы сюда! - кричу я по общей связи. - Шевелитесь, чтоб вас всех!

Пулеметов к переходам во вторую линию окопов притащили даже больше чем надо. К драгунским добавились и те, что сумели снять с вражеских позиций. Кроме того, притащили гору коробов к ним и лент, заправив ими оружие, открыли огонь, чтобы у альбионцев не было даже глупых мыслей о прорыве обратно. Стреляли не особенно интенсивно, так, давали одну-другую очередь время от времени.

Бой, как всегда, закончился, казалось, в считанные секунды. Враг выбит во вторую линию. Осталось дождаться строевиков и можно уже к вечеру организовывать новый прорыв.

Главное, скоординировать усилия. Ведь тут надо организовывать атаку на вторую линию траншей на фронте длиной в несколько километров. Тут уже "на уру" не возьмешь, враг готов к отражению атаки. Скоро в проходах наладят проволочные заграждения, через которые придется продираться, а от союзной артиллерии помощи уже не приходится ждать. Не будут же они палить, рискуя расстрелять и нас. А уж после разговоров среди солдат, я бы ни за что на это не пошел.

- Нельзя нам засиживаться в этой линии, - заявил мне майор Штайнметц, с которым мы плечом к плечу прошли весь этот короткий бой. - Надо на порыве идти дальше.

- Надо дух перевести, - ответил я, - и атаковать уже организованно. Вы длину фронта прикиньте, майор? Один удачный контрудар альбионцев - и все наше наступление рассыплется, что твой карточный домик. И погонят нас обратно в наши траншеи через ничью землю. Да и строевикам пора повоевать.

- Хотите их бросить в атаку? - поинтересовался майор.

- Гренадеры и строевики не в моем подчинении, - пожал плечами я. - Надо бы и с генерал-полковником Волостовым. Он ведь на этом участке фронта.

Командиры трех бригад, моей ударной, гренадерской и строевой, которые, собственно, составляли корпус Волостова, штурмующий Серые горы, собрались в форте, занятом генерал-полковником через час после окончания боя. В траншеях все еще были слышны пулеметные очереди, иногда хлопки гранат. Серьезного прорыва враг сейчас организовать не мог - за час им не перегруппироваться для ответного удара, особенно после столь масштабного артобстрела, да еще и нашей атаки. Нет, сейчас они укрепятся, чтобы не допустить нас во вторую линию, тем более, что мы лишены поддержки союзной артиллерии. Позиционная война, никуда не денешься, она имеет свои законы. Хотя враг еще может удивить нас, кто знает, что там в голове у командующего обороной. Может выкинуть какой-нибудь фортель, пока мы тут будем заседать.

- Я настаиваю, - с удивившей даже меня самого запальчивостью говорил я, - что прорываться дальше именно сегодня. Сразу всем фронтом. Бить через проходы в окопах, пока их не успели перекрыть проволочными заграждениями.

- Это сугубо драгунская тактика, - возражал мне генерал-майор Голоднов, командующий строевой бригадой дивизии, - стремительность, натиск, она неприменима для других полков. Мои строевики не привыкли воевать так. Нам надо закрепиться в новых окопах, обустроить позиции, а потом уже и атаковать. Пусть солдаты льют пот, чем кровь.

- Да сколько ж можно?! - аж подскочил со своего места Башинский. - Этой максиме сколько лет?! А сколько солдаты крови прольют, когда будут атаковать подготовленные врагом позиции? На новый обстрел рассчитывать не приходится, а альбионцы вроются в землю как следует, да к ним, возможно, еще и подкрепление подойдет. Сейчас только драгунская тактика - напор и натиск - обеспечат нам побегу.

- Не берите меня на горло, полковник, - осадил его Волостов. - Голос сорвете, а он еще понадобится вам. Я согласен с вами, Нефедоров. Вы, вместе с гренадерами, снова отроете нам дорогу. До полуночи вторая линии траншей должна быть взята, а если получится, то прорывайтесь в третью.

- Форменное безумие, - пробурчал себе под нос Голоднов.

- Действуйте, полковник Нефедоров, - махнул мне рукой, еще раз подтверждая свое согласие, генерал-полковник.

И завертелась подготовка. Все носились по окопам. Складывали трупы в фортах, часто поверх ящиков с боеприпасами. Развернули все имеющиеся, в том числе и трофейные, орудия на врага, устроив нечто вроде обстрела, к которому присоединились и малые мортиры. Он, конечно, не шел ни в какое сравнение с настоящими, но тут уж выбирать не приходится, надо довольствоваться тем, что имеем. Демоны тащить свои карронады и кулеврины в гору отказались.

А затем снова короткие минуты ожидания, буквально носом уткнувшись в циферблаты. В этот раз орудия палили недолго, и после обстрела я приказал ждать десять минут, чтобы враг успокоился, подумал, что мы стреляли для острастки, а сами теперь укрепляем собственные позиции. Так себе уловка, конечно, но я готов был пойти на все, лишь бы запутать альбионцев. Потому что вся эта атака с каждой секундой уже мне самому все сильнее казалась авантюрой.

Капитан Брэдиган глядел на циферблат брегета, крышка которого была украшена гравировкой в виде льва с изумрудными глазками. Такие полагались всем офицерам гвардии в чине не ниже лейтенанта, только начиная с капитана их дополнительно украшали мелкими изумрудами.

- Лейтенант Коннолли, - не отрываясь от часов, обратился к подчиненному капитан по внутренней связи, - вы готовы? Обстрел закончится с минуты на минуту.

- Все отработано, капитан, - натянуто-насмешливым голосом ответил Коннолли. - Сейчас штерны получат свой паек на сегодня.

Залпы вражеской артиллерии смолкли, но штерны не спешил атаковать альбионские позиции. У многих зародилось даже сомнение, уж не собирается ли противник закрепиться в занятых окопах - и тогда вся затея альбионцев с ответным ударом пойдет прахом.

Но нет. Прошло десять минут - и штерны покинули-таки свои окопы. Они ринулись через проходы между линиями, и через ставшую теперь вроде как ничьей землю. Надрывались пулеметы, прикрывая их, драгуны и гренадеры вели огонь из лучевых винтовок и карабинов на бегу. Альбионцы ждали их в остатках окопов, даже толком не отвечая им. Только несколько пулеметов, каким-то чудом переживших обстрел демонских орудий. Второй линии досталось больше всего, что, собственно, и послужило толчком для идеи с ответным ударом в штыки. Удерживать ее смысла не было.

Альбионцы стреляли в ответ - пространство между окопами расчертила разноцветная паутина смертоносных лучей. Но они погасли в считанные секунды. Штерны обрушились на альбионцев. Ударили в штыки. Драка была короткой, но очень жестокой. Альбионцы не стали долго сопротивляться - зачем биться за руины и воронки. В ход пошли гранаты. Они взрывались в плотных рядах штернов, расшвыривая драгун. Однако те упорно продолжали преследовать отступающего врага.

- Готовьтесь, капитан, - выкрикнул запыхавшийся Коннолли, пробежавший почти половину расстояния до третьей линии. - Мы скоро будем у вас.

- Всегда готовы, - нетерпеливым тоном ответил Брэдиган, которому тоже хотелось принять участие в битве, но надо было ждать своего часа. Ответный удар достигнет своей цели только если будет нанесен, когда штерны уже достаточно втянутся на полосу между второй и третьей линиями, чтобы отступать уже им было совсем несподручно.

Вторая линия вражеских окопов пала удивительно легко. Собственно закрепиться там было негде, у альбионцев тут даже пулеметов толком не осталось, поэтому вроде бы ничего странного в этом не было. На первый взгляд. Но меня это все равно насторожило. Однако останавливались всеобщее наступление, к которому присоединились и гренадеры, а вскоре подойдут и строевики, я бы все равно не стал. Мы быстро миновали разбитую линию обороны, бросились через полосу земли, отделяющую нас от третьей линии траншей. Не смотря на гранаты, что враг швырял нам буквально под ноги при отступлении.

Полосу земли, не столь уж сильно изрытую взрывами демонических шаров и наших снарядов, мы миновали очень быстро. Закатное солнце било в глаза, да и бежали мы слишком уж резво, чтобы, даже заметив вражескую ловушку, успели бы ее миновать. Пулеметы ударили почти в упор, наверное, по всей линии фронта одновременно анфиладным огнем. Пули мгновенно выкосили передовые цепи едва ли не под корень. Драгуны и гренадеры валились друг на друга, доспехи на спасали от пуль на таком мизерном расстоянии.

- Не стоять! - закричал я в микрофон. - Вперед! Бегом! Бегом! Бегом!

Замершие было под шквальным цепи снова ринулись в атаку. Офицеры и унтера увлекали за собой солдат. Ломая и без того неровные линии мы почти вплотную приблизились к вражеским окопам, когда оттуда поднялись альбионцы. Пусть нас в свои траншеи они не собирались - и ударили сходу в штыки.

Мы успели выстрелить только раз. Самые умелые гренадеры швырнули во врага гранаты. Пулеметы не смолкали до тех пор, пока мы не сошлись в штыки.

Альбионцев было больше, чем нас, они горели жаждой мщения, желая сбросить с горы. Но мы уступать не спешили.

Я уклонился от вражеского штыка, ударил альбионца прикладом по лицу, выбивая зубы, превращая лицо, не закрытое стальной маской в кровавое месиво. Его товарищ приложил меня прикладом в живот, но удар оказался слишком слаб. Я только покачнулся, врезал в ответ. Штык попал очень удачно - прямо под нижний край маски, вонзился в горло, уйдя на всю длину. Враг выронил свою винтовку, схватился обеими руками за ствол моего карабина, повалился на колени, кашляя кровью. Я уперся ногой ему в грудь, освобождая оружие. А со всех сторон на нас наседали враги.

Альбионцы наступали по всему фронту, тесня нас. Не смотря на подошедших строевиков, мы были вынуждены отступать. Мы отходили до самой второй линии, дрались в ее руинах. Но там нам не удалось удержаться, слишком стремительно нас отбросил враг. Орудия и малые мортиры еще не заняли свои места, чтобы поддержать нас огнем, а пулеметов для этого оказалось мало. Кинжальным огнем они сумели рассечь цепи врага, что буквально спасло нас от полного поражения.

Нам удалось хотя бы перегруппироваться. Правда, это стоило едва ли не всех пулеметов, имеющихся в наличии. Мы остановились у орудий, замерших на ничьей земле, между первой и второй линиями вражеских окопов. Те тут же открыли огонь по приближающемуся противнику прямой наводкой. Фугасные снаряды малых калибров рвались в рядах наступающих альбионцев. Немногочисленные оставшиеся наши пулеметы застрочили по всему фронту. Мы открыли огонь из винтовок и карабинов. Такой внезапный шквал огня остановил врага. Альбионцы падали, цепи залегали, не желая подниматься под огнем. Но на таком расстоянии это не спасало от фугасных снарядов - смертоносные осколки не щадили ни стоячего, ни лежачего.

Медленно альбионцы начали без команды отползать в тыл. И этим было грех не воспользоваться.

- Артиллерия, - скомандовал я по общей связи, - медленно вперед. Выстрел через каждые две минуты. Пулеметные расчеты, не отставать. Малые мортиры, по готовности - огонь по третьей линии противника.

На меня тут же обрушился шквал подтверждений, а затем мы медленно, но верно двинулись на врага. Под грохот орудийных залпов, треск пулеметных очередей, хлопки занявших позиции малых мортир, мы наступали на врага. Шипели лучевые винтовки и карабины, смертоносные лучи мелькали в сгущающейся темноте.

Откуда-то пришла в голову дурацкая мысль, что, наверное, сражения наши выглядят весьма впечатляюще - разноцветные лучи, вспышки выстрелов пушек, медленно затягивающий поле боя кислый пороховой туман. Видимо, не зря многие художники впечатляются именно батальными сценами.

В третий раз мы прошли ничью землю до разбитой второй линии окопов, где перебили очень многих альбионцев. Ползком через разрушенные укрепления не перебраться, а потому они становились легкой мишенью для наших пушек и пулеметов. Те же, кому удалось миновать их, почти сразу попадали под бомбардировку малых мортир, от которой не было спасения. Блестящий контрудар, едва не сбросивший нас с Серых гор, обернулся сокрушительным поражением для альбионцев.

Мы встали на второй линии. Стащили туда все пулеметы и орудия, поставив в тылу малые мортиры, продолжавшие обстреливать врага и после этого. Собственно, и пушки, как только заняли свои места, открыли огонь фугасными снарядами. Прекратили обстрел только когда подошли к концу боеприпасы, взятые с собой. Подвоз их ясное дело будет не раньше завтрашнего утра.

Первый день сражения за Серые горы закончился.