Эрина

Глава 11.

На перемещение войск ушла почти неделя. Это время мы потратили с толком. Я отрядил зампотылу выбивать нам дополнительные доспехи, побольше для рядового состава. Они ведь и качеством несколько хуже офицерских, что вполне понятно, и потому, что так же естественно, выходят из строя куда быстрее. Батареи для лучевых карабинов. У строчки этого запроса я даже числа ставить не стал. Сколько сумеет выбить, столько и будет. Такого расходного материала много быть не может. Как и лент к пулеметам. Там я тоже ставить числа не стал. С этим и моим благословением я отправил Дрезнера, получившего недавно по выслуге полковничий чин, что придало ему некоторой солидности, в тыл, дав роту Подъяблонского в качестве сопровождения и несколько грузовиков, реквизированных в Килкенни. Драгун отправлял так же сугубо для солидности - маршруты были давно уже очищены нашими егерями, и ездить по ним можно было вполне свободно, не опасаясь партизан.

Вернулся Дрезнер не только с боеприпасами и доспехами, но и с пополнением. Прибыли полки, которые должны будут укрепить нашу дивизию, а значит, со дня на день стоит ждать приказа о выступлении на фронт.

Вот ведь странно. Не прошло и недели с тех пор, как мы брали Килкенни, а он мне кажется тылом. До линии фронта, которая отодвинулась к Серым горам, было, собственно, рукой подать, ощущение от жизни, все равно, какое-то тыловое. Даже пушек не слышно. Всю нашу крупнокалиберную артиллерию перебросили к укрепрайону на горе Пепельной, где собирают кулак для фальшивой осады. И налетов вражеской авиации совсем нет.

Когда Литтенхайм устроил разнос генералу от авиации, я снова вспомнил о странном поведении вражеских военно-воздушных сил Эрины. При обычном раскладе у нас дня бы не прошло без бомбардировки, оглохли бы от сирен и залпов зенитной артиллерии. Даже на Пангее с ее медлительной войной и сидением в траншеях, альбионцы налетали на нас дважды в неделю, и столько же было ответных рейдов нашей авиации. Что ни день где-нибудь в небе разыгрывалась воздушная дуэль между истребителями. Казалось, они исключительно от скуки носятся над нашими головами, поливая друг друга из пулеметов. Хотя может, на Пангее так оно и было. Сбивали друг друга редко, как только самолет получал несколько пробоин, тут же уходил за линию фронта. А вот при налетах бомбардировщиков драка шла всерьез.

Тут же, как будто мы и не по их родной земле идем. Давно пора бы уж ударить по нам с воздуха. Но нет. В небе только наши истребители. Бомбардировщиков Литтенхайм везти не стал. Оборона, как он, наверное, посчитал, важнее.

Смотров или парадов, какие любят некоторые генералы - и вопреки расхожему мнению не только те, что пороха ни разу не нюхали - не было. Дивизия в штатном порядке погрузилась на поезда и отправилась на новую линию фронта. Один за другим длинные поезда, влекомые несколькими локомотивами, уходили в даль, скрываясь за горизонтом. Позиции нам были заранее подготовлены саперами и там до поры дежурили несколько строевых полков. Они поддержат атаку, вместе с гренадерами, когда мы прорвем линии обороны.

Между вагонами с личным составом были прицеплены орудийные платформы, ощетинившиеся зенитными орудиями и счетверенными пулеметами. Конечно, наше передвижение будет прикрывать и наша истребительная авиация, но и от зениток отказываться никто не собирался. Надежней с ними как-то.

Мой полк грузился одним из последних, среди драгунских, конечно. Наверное, из-за серьезных потерь в сражении за Килкенни. Ведь сначала отправлялись на передовую полки из резерва, а за ними те, кто штурмовали город с фронта, а потом уже и мой, 5-й, и 8-й Башинского. На следующий поезд грузились уже гренадеры, собственно, половину вагонов нашего занимали они же.

Катили весело. Пусть и бросали взгляды на небо, когда слышали гул двигателей, ожидая увидеть там аэропланы с альбионскими эмблемами. Но все равно, ощущения были будто не фронт, а с фронта домой едем. К транспортам, которые увезут нас прочь отсюда.

Я трясся в штабном вагоне, большую часть которого занимал стол с картой укрепрайона Серой горы. Напротив сидели Башинский и повышенный до полковника Фермор, как раз его 18-й Померанский. За два дня мы успели изучить карту до последней точки, обозначающей бугорок, про который мы не знали, есть он на самом деле, или это у чертежника сломался грифель. Вот мы и бессмысленно глядели в окно, открытое, ибо в вагоне царила жара и духота. Жили мы в том же вагоне, где для проживания офицеров были выделены практически полноценные небольшие купе, имелся даже умывальник, хоть и один на два купе.

- Твою ж в гробину мать! - неожиданно выругался Фермор, подскочивший в окну, едва не сшибив меня наплечником брони. С доспехом и повязкой он не расставался. - Альбионцы!

Я тоже вскочил, оттолкнув его. Ведь уже на гул моторов аэропланов уже перестал реагировать. Оказывается зря.

Матей Беднарж капитан альбионского королевского воздушного флота был далеким потомком эмигрантов из мира, который теперь называется Саар. Уже мало кто помнил, что в те времена их родина носила совсем другое имя. Когда-то в детстве и Беднарж знал его, а сейчас как-то подзабыл. А вот историю родного мира капитан помнил отлично. Мир заселяли этнические поляки, чехи, словаки и прочие уроженцы так называемой Восточной Европы. Они вырвались из-под навязчивой опеки Панъевропейской империи, вассалами которой считались, воспользовавшись войной с демонами и частью космической программы, разрабатывающейся на их территории. Планета, которой они достигли, стала для всех них новой родиной. Они расселились по разным уголкам ее, постепенно развивая промышленность и сельское хозяйство. Но все закончилось, когда их нашла молодая империя Доппельштерн.

Это было в период активного расширения территорий всех нынешних могучих государств. И планета стала лакомым кусочком для Доппельштерна. Однако возвращаться под руку наследницы Панъевропейской империи жители будущего Саара не пожелали. В первое время они выступили единым фронтом против захватчиков - и штернам пришлось туго. Воевать за родную землю здесь было очень много желающих. И дрались они насмерть. Но надолго их решимости не хватило. Самые решительные погибли в первые месяцы, сгинув под смертоносными лучами, бомбами и снарядами. Остались упорные, но таких было немного. К тому моменту, когда помощь Светлании - капитан Беднарж вспомнил-таки название родины - предложил Альбион, было уже поздно. Сыграли свою роль обострившиеся разногласия между этническими группами. Появилось слишком много коллаброционистов. Войска Доппельштерна уже стояли на подступах в столице планеты. И все, что смогло сделать альбионцы - это эвакуировать с планеты тех, кто пожелал этого. Из них и были сформированы несколько полков, в том числе и авиационных. Один из них дислоцировался на Эрине.

Они долго сидели в тылу. Им не разрешали даже подниматься в воздух, чтобы сбить наглеющих день ото дня разведчиков Доппельштерна. И это раздражало всех пилотов, вне зависимости от того, были ли потомками уроженцев Светлании или же коренными эринцами, гордящимися своими фамилиями.

Но сегодня изменилось!

Полк подняли, конечно, не по тревоге, однако сигнал трубы "весьма спешно" говорил о многом. Капитан Беднарж выбежал из дома, на ходу застегивая гимнастерку. Стояла жара, и воевать в комбинезонах было бы просто невыносимо. Застегнутый шлем был переброшен через руку.

Пилоты собирались у самолетов техники в пока еще чистых комбинезонах стояли тут же. Проверять машины нужды не было - аэропланы, как и летчики как будто сами рвались в небо.

- Ну что, ястребки мои, - усмехнулся полковник Гражина, как всегда подходя к самолетам последним, "со значением", как любил приговаривать сам командир, - засиделись мы на земле. Пора в небо. Приказ есть. Атакуем поезда штернов, которые идут к Серым горам. По машинам!

В небо подняли весь полк, что поначалу несколько удивило опытного капитана Беднаржа. Однако стоило, спустя несколько минут увидеть длинную вереницу поездов, вагоны которых перемежались зенитными платформами, он понял, меньшим количеством тут не справиться. Тем более, что зенитные платформы поездов уже начали огрызаться пушечными залпами. Небо расцвело некрасивыми серовато-черными бутонами первых взрывов.

- Тут, конечно, работа для штурмовиков, - прогудел лейтенант Марцин Гловацкий, ведомый Беднаржа, - но не все ж им одним развлекаться, верно, Матей?

- Вернее некуда, Марцин, - ответил тот, нервно тиская пальцами штурвал, как всегда перед первым виражом боя. - Держись за мой хвост, Марцин!

И он резко на форсаже бросил машину вперед и вниз. Ему не надо было глядеть через плечо, чтобы знать, Гловацкий не отстает. Он вел машину на бреющем полете, в опасной близости к земле, казалось, его аэроплан вот-вот пройдется брюхом по высокой траве. Тут его не могли достать вражеские зенитки и пулеметы, но и ему самому придется очень сильно рискнуть, во время атаки пройдясь прямо перед их носом.

Беднарж дернул рычаг на себя - машина задрала нос и выскочила из-за края платформы. Все еще слишком низко для зениток. Он надавил на гашетку. Пули прошлись по платформе, но особенно никому не повредили - с такого угла много урона не нанесешь. А вот вагонам досталось хорошо. Беднаржа порадовал длинный ряд черных дырок в их деревянных стенках. Вслед за ним прошелся Гловацкий, превратив стенки в настоящее решето.

А теперь предстояло самое опасное. Пройтись по-над зенитной платформой, в смертельной близости от ее пулеметов. Беднарж врубил форсаж. Ускорение вжало его в удобное кресло. В глазах заплясали багровые мухи. Он почти не слышал зловещего перестука счетверенных пулеметов. Оставалось надеяться только на удачу и скорость его машины. Ни та, ни другая не подвели! Он ушел в небо, сбросив скорость, как только перестук пулеметов отделился и стал совсем не слышен из-за звона в ушах.

- Как ты там, Марцин? - спросил Беднарж у ведомого. Тот ответил неразборчивым бурчанием. Видимо, еще не совсем отошел от перегрузок форсажа. - Второй заход!

На этот раз они обрушились на поезд сверху. Пули изрешетили крыши нескольких вагонов. А перед самой зенитной платформой пилоты вновь ушли вверх на форсаже.

- А все-таки штурмовики бы лучше нас не управились, - сказал после второго захода Гловацкий. - Посшибали бы их зенитки!

- На еще один раз хватит путь, Марцин? - спросил у него Беднарж.

- Вполне, Матей, - ответил тот. - Успеем попортить крови штернам!

Но штерны и сами были горазды попортить кровь кому угодно. Их зенитчики отличались завидной меткостью. Уже на втором заходе полк недосчитался пяти машин, еще две покачивая крыльями, возвращались домой. А перед третьим в небе появились машины с двуглавым орлом на крыльях.

Вовремя явились, ничего не скажешь. У пилотов Альбиона боеприпасы были почти на исходе, и зарядов батарей не хватит на хороший форсаж - иначе до дома просто не дотянуть. А враг, по всему видно, к бою готов. Со штернов станется и подождать немного, подставить под удар пехоту - у поездов ведь противовоздушная оборона хорошо поставлена, выкрутятся как-нибудь. И ударить как раз тогда, когда альбионцы как раз будут меньше всего готовы отразить их атаку.

Беднарж дернул штурвал, бросая машину на врага, чтобы встретить его лицом к лицу, а не подставляться под очереди сверху. Альбионцы, словно следуя за ним, рванули набирать высоту. Воздух наполнился треском очередей и всполохами трассирующих очередей. Хорошо только, что зенитчики перестали палить по ним, боясь зацепить своего шальной пулей или осколком. Теперь шел спор только между летчиками.

Беднаржу удалось уйти очередей идущего на сближение штерна - сам он стрелять не спешил берег патроны, которых оставалось смертельно мало. Мир закружился вокруг него, завился в привычную спираль, но капитан уверенно держал в поле зрения своего противника. Того, кого уже назначил жертвой. Штерн попытался зайти сверху - верное решение, но слишком шаблонное. В этом была главная слабость всего пилотов Доппельштерна, по мнению капитана Беднаржа, конечно. Вместо того, чтобы состязаться с врагом в скорости набора высоты, он резко ушел вниз, подставляя штерна точно под пулеметы Гловацкого. Старина Марцин не подвел. Беднарж лишь краем глаза заметил вспышки над головой, а вот как пули изрешетили нос самолета, практически содрав двуглавого орла с фюзеляжа, он видел отчетливо. Вражеский аэроплан рыскнул куда-то вниз - и ушел в последний штопор.

Он уже не интересовал Беднаржа - капитан искал себе новую цель. Но та сама нашла его. Выкрашенный в красный цвет - не иначе как в подражание легендарному пилоту древности - аэроплан рухнул на него с неба. Тут не было никакой основательности и шаблонности, как будто это вовсе не штерн атаковал сейчас Беднаржа. Но черные двуглавые орлы на крыльях и фюзеляже утверждали обратное.

Штерн пуль не жалел - самолет Беднаржа затрясся от попаданий. По стеклу разбежались лучики трещин. Но капитану повезло - ни одна пуля не поразила его самого. Но теперь самолет стал вести себя непослушно. Приходилось прикладывать немалые усилия, чтобы бросить его в очередной вираж. А крутиться надо было очень много. Красному штерну удалось зайти к нему в хвост. На Гловацкого насели сразу двое врагов - и тому стало не до того, чтобы прикрывать товарища, самому бы живому уйти. Беднарж бросал машину в самые невероятные виражи, только тем и спасался от длинных очередей красного штерна. Но добиться большего на основательно покалеченном в первые мгновения схватки самолете не удавалось.

Аэроплан почти перестал слушаться руля - вражеские пули разнесли хвост, перебили тросы. Машина рыскала по сторонам, почти не отзываясь на судорожные рывки штурвала. Беднарж давил на педали, но скорость самолета уже не менялась. Кнопка форсажа так же оказалось бесполезна.

Беднарж каким-то шестым чувством пилота ощутил, что находится на мушке у красного штерна. Его машина шла более-менее ровно, без выкрутасов. Скорость постоянная. Теперь враг медленно наводит пулеметы на цель, немного приподнимает нос своей машины - пули они ведь тоже падают. Его палец замирает на кнопке - он выбирает только удобный момент, чтобы надавить.

И тут все планы врага сорвал старина Марцин. Наплевав на смертельную опасность, грозящую ему, он оторвался от преследователей, подставив им беззащитный тыл. Гловацкий налетел на красного штерна. Тот оказался не готов к столь неожиданной атаке. Но пилотом штерн был превосходным. Таких можно назвать одним словом - ас. Он ушел из-под огня, рванув вверх и влево. Походя зацепил-таки машину Беднаржа краем длинной очереди.

- Прощевай, Матей, - услышал капитан. - Сейчас они меня достанут.

Он отчаянно хотел крикнуть что-нибудь в ответ, чтобы Гловацкий услышал его. Но было поздно. Личный канал летной пары забил стук очередей, зловещий треск обшивки самолета. А затем остался только белый шум.

Капитан Беднарж кое-как развернул машину, вываливаясь из боя. Тут ему на полуразбитой машине делать было уже нечего. Беднарж не был уверен даже в том, что сумеет нормально посадить его, куда уж там воевать.

Поезда решили не останавливать после вражеского налета. Ведь его последствия оказались не такими страшными, как казалось в первые минуты вражеской атаки. Хорошо поработал и наши зенитчики, и летчики пришли на помощь вовремя.

Я почти не видел воздушного боя. Наверное, наблюдать его во всех деталях могли только те же зенитчики со своих отрытых платформ. Правда, для неосторожных это наблюдение заканчивалось плачевно - от вражеских пуль не спасали никакие доспехи и мешки с песком. Мы воспринимали бой только на слух. Казалось, уже могли отличать шум моторов наших аэропланов от вражеских, как и сумасшедший стрекот пулеметных очередей, которыми обменивались летчики. Конечно, это был чистой воды самообман, зато я наловчился определять завывание моторов падающих самолетов. Этот жуткий вой сложно было спутать с каким-то другим звуком. Тем более, что за ним как правило следовал взрыв.

Как только налет закончился, я первым делом, поднявшись с пола, бросился едва ли не бегом к аппарату внутренней связи. С его помощью я мог поговорить с каждым вагоном, где имелся такой же. А они были установлены даже на орудийных платформах.

- Доложить обстановку! - рявкнул я, и на меня тут же градом посыпались доклады. Люди перебивали друг друга, не давали высказаться никому, а потому понять хоть что-то было невозможно. - Стоп! - крикнул я. - Стоп! Стоп! Стоп! - Я решил упорядочить этот хаос, когда офицеры немного спустили пар. - Докладывать, начиная с первого вагона. - Вспомнить, чьи роты сидят в каких вагонах, я не мог в тот момент вспомнить, хоть убей. Поэтому пришлось слушать всех. Более подробно расспросят уже Башинский с Фермором.

Вот тогда-то я и узнал, что потери наши не столь велики, как могло показаться. И у меня как-то сразу отлегло от сердца. Совсем не хотелось привезти на Серую гору жалкие остатки трех полков. Правда, вряд ли этот налет будет последним.

Генерал-майор Кулеша выскочил из своего самолета, словно молодой. Он и правда чувствовал себя молодым. Лет на двадцать. Не старше. Но стоило увидеть взгляд Штернберга, последовавшего за Литтенхаймом с Пангеи на Эрину, как груз прожитых лет снова навалился на плечи.

- Что это за мальчишество, господин генерал-майор? - ровным тоном поинтересовался тот.

- Нас слишком мало тут, - начал оправдываться Кулеша, - и каждый аэроплан на счету. Мы не знали, сколько будет альбионцев. Мы не могли допустить, чтобы они уничтожили наши поезда.

- Довольно, - отмел его слова Штернберг. - Вы давно уже не "зеленый" поручик, чтобы очертя голову бросаться в драку. Ваша задача координировать действия авиации. А как, скажите на милость, вы собирались делать это, пребывая в воздухе?

- С земли не много-то и узнаешь, - развел руками Кулеша. - По чужим докладам.

- А пижонство это к чему? - хлопнул по выкрашенному красным фюзеляжу генерал-майорского самолета Штернберг.

- Пусть боятся красного самолета, - заявил Кулеша, хищно улыбнувшись.

- Собьют тебя когда-нибудь, - бессильно опустил руки генерал-лейтенант. - И кто тогда будет у меня истребительной авиацией командовать?

- А вот пусть Литтенхайм сам и командует, - резко бросил ему Кулеша, который никак не мог забыть обиды, нанесенной ему генерал-фельдмаршалом на военном совете.

- Забудь уже, - устало произнес Штернберг. - Мальчишество тебе не поможет завоевать доверие фон Литтенхайма.

- Я - летчик, - стукнул себя кулаком в грудь Кулеша, - боевой офицер, а не штабник! Мое место в небе!

- Вот то-то и оно, что офицер, - снова вздохнул Штернберг, - и галунный погон в тебе ничего не изменил.

- Я и полковником себя неплохо чувствовал, - буркнул Кулеша, - и в генералы не рвался никогда.

- Но все равно, - подошел к нему генерал-лейтенант, - будь осторожней. Ты слишком хороший начальник истребительной авиации. - Он хлопнул Кулешу по плечу.

Штернберг ушел, а генерал-майор взмахом руки подозвал своего техника. Тот робел присутствия генерал-лейтенанта - и старался держаться на приличном расстоянии.

- Мне тут досталось малость, - сказал ему Кулеша. - Залатай аэроплан и погляди не получил ли он попаданий в район силовой установки. Меня обработали неплохо, когда я этого совсем не ждал, так что пули могли и двигатель зацепить.

- И что вы мне вечно такие подробные инструкции даете, - проворчал убедившийся в отсутствии высокого начальства техник, - как будто сами собираетесь аэроплан латать.

- Мне в небе всегда видней, что с самолетом, - отмахнулся Кулеша, и ушел вслед за генерал-полковником. - Через полчаса проверю работу, - обернувшись через плечо, бросил он напоследок технику.

Тот проворчал что-то совсем уж неразборчивое и принялся осматривать повреждения самолета.

Капитан Беднарж устало потер пальцами глаза. Он несколько отвык от войны на Эрине, где давненько не было уже полноценных сражений. Особенно в воздухе. Слишком уж хорошо укреплена планета. Оказалось, недостаточно. И вот результат - всего один бой, пусть и жестокий, а его едва с ног не валится. И руки болят от напряжения. Он великими трудами сумел посадить то и дело рыскающий носом самолет. На ровной, залитой бетоном полосе он прыгал, будто та покрыта колдобинами и буграми. Лишь мастерство пилота спасло Беднаржу жизнь.

Отчаянно тянуло написаться. Не так, как пьют альбионцы - умело и расчетливо - а по-настоящему, во всю ширь, до синих чертей и прочей гадости. Тем более что повод был железный - гибель друга, с которым стал за годы работы в паре едва ли не один целым. Однако Беднарж понимал - делать это категорически нельзя. Воздушная война только набирала обороты. И очень скоро полку снова подниматься в небо.

- Славно мы штернов разделали! - хлопнул его по плечу Ярослав Прокоп, второй лейтенант из эскадрильи капитана Ирже Табора, чьих пилотов так и звали - табориты. - И не хмурься ты так, - тут же сказал он, когда Беднарж весь вскинулся, злобно глянув на него, - не надо, капитан. Гловацкий и мне другом был. И знаю я его не меньше твоего. Но что толку лить слезы по нему. Давай выпьем за светлую память Марцина Гловацкого, а после помянем его парой сбитых штернов.

Он выставил перед Беднаржем пару серебряных стопок и наполнил его из бутылки, которую держал в правой руке. Наливал мастерски - ни капли не пролил, сказывались годы опыта. Алкоголиком, конечно, Прокоп не был, но заложить на воротник любил и умел. Правда, во время войны старался держать себя в руках, а когда срывался, суровый капитан Табор не гнушался посадить его под замок. И тогда дом, занимаемый офицерами истребительного полка, оглашали дикие крики, как будто там поселилось злобное приведение.

- Мне пара штернов не нужна, - буркнул Беднарж, принимая полную рюмку. - Мне нужен один. Тот, кто летает на красном самолете.

- Я видел его только краем глаза, - ответил Прокоп, поднимая рюмку в уже произнесенном тосте. - Он - настоящий ас, каких мало. Справиться с ним тебе будет тяжело, капитан.

- А я простых задач и не ищу, - сказал Беднарж, салютуя в ответ.

- Светлая память, - хором произнесли оба летчика.

Они единым махом осушили свои рюмки, даже не поморщились, хотя пойло было куда выше сорока градусов. А уж из чего приготовлено лучше и не думать.

Прокоп изготовился налить по второй, но Беднарж перевернул обе рюмки. Покачал головой. Второй лейтенант тяжко вздохнул - и поставил закрытую бутылку на стол. Маслянистая жидкость в ней медленно покачивалась. Оба пилота поглядели на нее. Хмельное манило забвением, разум противился ему. Быть может, в другой компании Прокоп и поддался бы искушению, но только не при мрачном, как туча капитане Беднарже.

- Кто теперь будет твоим ведомым? - наконец нарушил затянувшееся до неприличия молчание Прокоп.

- Найду кого-нибудь, - пожал плечами Беднарж. - Сейчас это не составит труда.

Это действительно было так. Потери полк в первом бою понес достаточно серьезные. И кое-кто даже поговаривал, что они не соразмеримы с результатами налета. Но исключительно шепотом.

- Уорента Кржижа, например, - добавил он. - Славный парень.

- Без ведущего остался в первые минуты, - согласился Прокоп, - но не растерялся. Бой пережил, хоть и побед на свой счет не записал. Хороший ведомый тебе будет.

В гибели своего ведущего парень не был виноват. Тот схлопотал прямое попадание из зенитки, так что от его самолета даже обломков толком не осталось. Разлетелся, что называется, в пыль.

Этой новостью Кржижа Беднарж решил обрадовать как можно скорее. Парень был только польщен такой честью. Он-то ведь вполне искренне считал, что раз потерял ведущего в первом же бою, то уже ни на что не годен и только и ждал перевода в другой полк.

- От снаряда ты бы его не спас, - успокоил паренька Беднарж. - Это роковая случайность. Каждый может так нарваться. А вот то, что ты прошел бой один, да еще живым из него вышел, пусть и не поцарапал ни одного штерна, это тебе самая лучшая аттестация. Так пойдешь ко мне ведомым? - поинтересовался он у уорент-офицера.

Тот даже опешил от такого вопроса. Никогда не мог представить себе, что у него, "зеленого" уорента, опытный капитан будет спрашивать - пойдет ли оный уорент к нему в ведомые. У него даже дыхание перехватило, живот скрутился жгутом, как бывало на теоретических экзаменах в летной школе, и Кржиж смог только кивнуть.

- Вот и отлично, - кивнул в ответ Беднарж. - Как починят наших птичек, начнем слетываться.

- Есть, - только и смог выдавить из себя Кржиж.

Но спешить смысла не было. Налет на поезда оказался крайним на очень долгое время. Летчики сидели в тылу, только новые пары проходили слетку, да изредка командование устраивало масштабные воздушные бои. И от этого недоумение среди пилотов только росло. А уж когда их перебросили еще глубже в тыл, отведя на несколько десятков миль от линии фронта, невысказанные вопросы зазвучали в умах летчиков еще громче. Но потом прошел слух, скорее всего, запущенный командованием, который ответил на все.

Позиции нам у Серых гор оборудовали по первому разряду. Глядя на них никогда не скажешь, что тут собираются устроить прорыв, а не долгую, правильную осаду вражеского укрепрайона. Тут не хватало только тяжелых орудий. За высокими барбетами стояли только пушки небольших калибров, а позади позиций - торчали короткие стволы гаубиц. В остальном же, не к чему придраться. Километры траншей - нашим саперам нипочем была ни плотная почва, полная камней, ни частные вражеские обстрелы. Брустверы с банкетами, прикрытыми противоосколочными щитами. Заранее подготовленные позиции для наших легких орудий и малых мортир. Даже отдельную ветку железной дороги подтянули и пустили узкоколейку, по которой нам будут доставлять боеприпасы. Такое я видел только на линии Студенецкого.

Мы со всем возможным удобством расположились в новых траншеях. Я занял предназначенный мне форт, как-никак теперь я был командиром отдельной драгунской бригады, состоящей из трех полков, включая мой. Кроме него в бригаду входили 8-й полк Башинского и 22-й Померанский полковника Вебера. Последний оказался довольно молодым человеком, который хоть выдвинулся за счет связей в Большом Генеральном штабе, а кое-кто поговаривал даже о родстве с самим генерал-квартирмейстером, однако командиром был толковым. Да и слухи слухами, могут и не оправдаться, про меня, наверное, и не такое болтают.

В форте мы квартировали втроем - места хватило и на нас, и для наших денщиков осталось немало. Здесь же оборудовали дополнительный склад продовольствия, и кто этому поспособствовал, я ничуть не сомневался. Стоило только взглянуть на довольную улыбку Филимона, и все становилось ясно, как белый день.

Приказа о наступлении не было. Мы вяло перестреливались с альбионцами, швыряли друг в друга мины из малых мортир. Нас защищали брустверы и противоосколочные щиты. Противника - схожие укрепления, да к тому же усиленные рельефом местности.

Гору, занимаемую альбионцами, за дни, прошедшие без толку, я изучил вдоль и поперек. Часами глядел на нее в бинокль, прикидывая так и этак план грядущей атаки. Ведь первой в бой пойдет именно моя бригада, а уж за ней - гренадеры и третьим эшелоном строевики. И уж если нам проламывать вражью оборону, надо ее как следует изучить. Белые облачка - залпы орудий. Устремляющиеся в небо серые столбики - малые мортиры. А вот блестят на солнце линзы бинокля - офицер-альбионец глядит на нас и прикидывает, когда же будет атака. Задается, наверное, вопросом: почему нет тяжелых орудий? И не выстроена ли эта линия только для того, чтобы сковать действия Королевской армии Альбиона на этом участке фронта?

А ведь для стрельбы прямой наводкой позиции противника подходят как нельзя лучше. Выстроенные на постепенно повышающемся склоне большого холма, они были крайне уязвимы для огня демонских пушек. Брустверы их не защитят - черные шары, сверкающие молниями, будут залетать в самые окопы, уничтожая сотни людей. Да и орудиям придется не лучше. Осталось только дождаться союзных артиллеристов.

Я поймал себя на мысли, что больше не думаю о них, как о демонах. Они стали для меня союзниками, как их было практически приказано официально именовать. Я отогнал предательскую мысль, понимая, что она очень скоро вернется. Скорее всего, этим же вечером, когда я буду валяться в блиндаже, глядя в бетонный потолок. В такие моменты только немые разговоры с Еленой спасали меня. Как и я, она не одобряла нашего союза с демонами, ведь ей, в качестве фенриха Шварца, пришлось пройти через горнило Пангеи. И вряд ли мои новые мысли понравятся ей. Но я все же поделюсь с ней, пусть даже сейчас мог представить себе взгляд Елены.

Но и это занятие быстро наскучило мне. Мы рассмотрели позиции альбионцев, прикинули несколько вероятных мест прорыва, в зависимости от урона, нанесенного демонскими пушками. Так что вскоре в форте беседовать стало не о чем. Ожидание давило могильной плитой. А ведь альбионцы, наверное, уже уверились, что мы тут выстроили линию фронта для проформы и сковывания сил, и успокоились. Славный их ждет сюрприз, правда, никто из нас не знал, когда именно. Мысли и разговоры плавно перетекали с любой темы на наших союзников - и затихали сами собой. При этом кто-нибудь обязательно выходил из форта. Проветриться, так мы это называли, потому что это стало самым частым предлогом для ухода. Как будто после упоминания о демонах в форте повисал вместе с молчанием невыносимый запах серы.

Так тянулись наши дни до свежих вестей от разведки.