Эпопея эпохи легенд

Глава 11. Птичий крест

Долго ли, коротко ли брёл Нелюб вглубь острова по дороге указанной, а дошёл вскоре до чудесной горы, источающей стужу лютую. Лёд блестел на её склонах, каждый шаг давался с неимоверным трудом, а идти приходилось на самый верх. Сделал несколько шагов старец, наступил на выступ коварный, да и полетел вниз с горы. Ушибся он и долго не мог встать. Пока с силами собирался, смотрел Нелюб в небо, а там уже начинали сбиваться в стаи птицы чёрные. Не было в них ни от воронов, ни от ястребов — их перья, казалось, сверкали, словно булат, клювы горели на солнце, а рокот, вырывавшийся из клювов мог потягаться с раскатами грома.

Устремились лютые птицы к земле, желая отведать кровавой плоти; только то, что странник медленно, словно пробуждающийся ком, перевернулся, отойдя от поглотившей его боли, остудило птичий пыл и заставило их снова подняться в поднебесье.

Вспомнил тогда Нелюб наказ изготовить крест, что на хищную птицу похож — огляделся — да только не нашёл ни куска булата.

Обратил старец внимание, что чёрные птицы не спешили нападать, ежели он не пытался восходить на ледяную гору.

Пошёл Нелюб искать, чем и из чего сделать ему крест волшебный. Решил он сделать кресту и голову, и хвост, чтобы больше был похож на хищную птицу. Долго ли, коротко ли длились скитания, но вскоре нашёл змеелов диковинную глыбу. Внутри она переливалась, словно сталь, а разведённое пламя превращало её нутро в вязкую массу.

Меч, коим Нелюб без труда разрубал глыбу, словно перину, вскоре завяз в массе так, что чуть не переломился пополам, стоило старцу попытаться его высвободить. Покручинился хозяин меча, что, по-видимому, оставить его придётся, а затем, делать нечего, попробовал не без опаски оторвать кусок диковинной мякоти от глыбы порубленной. К вящему удивлению, масса не склеивала руки. Так, Нелюб начал изготавливать прообраз будущей птицы. Получалась она почти как настоящий ястреб, переливающийся в солнечных лучах. Старец лепил, забыв про усталость, пока, наконец, не вышла у него птаха кудесная.

Только толка с неё было мало — неживая, она пугала настоящих птиц лишь несколько мгновений — вот кабы получившийся ястреб мог вольно летать?

Не знал Нелюб, как птицу оживить. Призвал он тогда люта верного, да и промолвил:

— Не пускают меня птицы на гору ледяную — пособи, прошу! Поведай, как изготовить живую птицу из стали?

Призадумался зверь, а затем поведал, что никаким образом стальная птица не полетит, покуда над ней особое колдовство не будет совершено. Неживое тело надо напитать живительными силами, напоить водою волшебною, и тогда взлетит творение Нелюба до самого солнца.

Вода волшебная текла в подземной мгле, на дне разверстой ямы, что звалась Лоном острова. Путь к ней был преисполнен опасностями, трудностями и чудесами, что ни один из ныне живущих людей ни разу не описывал, а если и видел — молчал о них.

Прельстился тогда старец чудесами невиданными, да и захотел все их увидеть, записать и поведать о них в родной стороне. Сел он на люта верного и помчал на восток, туда, где по рассказам зверя, находилось искомое Лоно, полное колдовской воды.

Встали на пути островерхие горы — не пройти. Выхватил тогда старец топор и пошёл камни рубить. Рубил, рубил, рассекал, рассекал — получилась дорога широкая — хоть пять всадников на конях разойдутся! Побежал тогда лют по той дороге, долго ли бежал, коротко, встретилась на пути роща.

Тревожно было вокруг. Ни один зверь из норы носа не показывал, ни одна птица в гнезде не хлопотала.

— Дурное здесь место, — пожаловался чёрный лют, — А идти больше не могу, силы почти покинули!

— Ты меня подожди тогда, — сказал Нелюб, — Я пойду, поищу нам еды, может, позволят боги — птицу нам добуду, или зверя какого!

Так и сделал. Пошёл змеелов в рощу, как вдруг пробудилась земля, и пошла ходуном ходить! Вздыбились тропинки холмами, затем пригорками, стали по ним камни скатываться, один больше другого, а меж тех пригорков поднялась ввысь голова идола древесного.

— Кто посмел мою рощу исхаживать, тропы путать, да на зверей моих охотиться? — пророкотал он.

Оробел Нелюб, увидев такое диво. Одна лишь голова идола была настолько велика, что почти доставала до верхушек деревьев. Однако, старец собрался с духом и промолвил:

— Идём мы с товарищем верным от самой ледяной горы. Ищем место, что Лоном острова зовут! Он остался позади, а я ищу пропитания, ягод, мёда, али зверя какого!

— Нет здесь никакого Лона! Ты пришёл сеять раздор и погибель в мою рощу! Уходи, подобру-поздорову!

Сказал это идол и начал раскачиваться. Земля вокруг задрожала, затрещали выдавливаемые из неё древесные корни.

Идол поднимался всё выше. С могучей груди летели тёмные влажные комья. Испугался Нелюб, решил он, что сейчас встанет во весь рост истукан разгневанный и раздавит его, словно ягоду.

Но не стал истукан полностью высвобождаться из полона земли — лишь выпростал две могучие руки, и начал бить ими оземь, дабы извести пришлеца.

Отскочил Нелюб тогда назад — так, что исполинская длань лишь чудом его не задела.

— Значит, боя хочешь, идолище окаянное! — рассердился змеелов, — Что же, пускай по-твоему будет!

Вытащил старец меч, разбежался, и с силой ударил идола по руке. Вошёл меч в древесину легко, словно в масло. Из получившегося пореза потекла на землю смола тягучая, жаром пышущая.

— Как посмел ты на меня, хранителя рощи, поднять свой меч? — воскликнул идол, — За это я обреку тебя на вечные страдания, и всякий раз, как будешь ты входить под сень любого леса, каждый шаг тебе будет так же труден, как будто по огню ступаешь!

— Припозднился ты, истукан, уже на меня проклятье наложено, до тебя. Странствую я по острову, чтобы снять проклятие мертвеца из избы.

Распалился идол, вырвал из земли куст, обвалял его в грязи, пока тот не стал похож на пушечное ядро, а затем бросил во врага, но не попал — слишком ловок оказался вооружённый добротным мечом странник Нелюб.

Однако, победить деревянного великана просто с помощью меча оказалось делом непосильным — порезы только вгоняли его в ярость, но не причиняли достаточно сильной боли. Выпучил он глаза и начал из них струи губительного света выпускать — куда такой свет попадёт, там тут же трава в угли обратится. Схватил тогда исполин старца древесною дланью, да и вознамерился раздавить.

Из последних сил позвал Нелюб помощника верного. Почуял чёрный лют неладное, да и в лес бросился. Как достиг истукана могучего, так набросился на брюхо его вспученное, что из самой земли выходило, и начал грызть. Грыз-грыз, пока дыру не прогрыз. Вылетели из идола тогда огни жаркие, принялись шкуру зверя палить.

Отвлёкся истукан, глянул вниз, и тотчас же выскользнул старец у него из длани. Вытащив меч, вонзил он острие в десницу и почувствовал, как тяжесть его вниз сама собой тянет. Над головой хлопала другая длань, намереваясь прихлопнуть змеелова, словно надоедливый гнус, но сделать это оказалось трудом нелёгким.

Лют подставил спину падавшему Нелюбу. Поймав боевого товарища, он бросился в дыру, клыками прогрызенную. Преодолев душный смрад и труху топкую, зверь и наездник оказались во чреве ядовитом.

Вспомнил тогда старец, что сорвал с дерева, цепью раскалённою оплетённого ягоды зачарованные. Нащупал он их в кармане, вытащил пригоршню, раздавил в кашу горькую, и забросил в разверстую пропасть, что делила чрево надвое.

— Беги, лют мой верный, скоро ворог-истукан забудет нас!

Вскинул зверь чёрный главу, словно соглашаясь и бросился на свет, прочь из идольего нутра.

Помогли ягоды — затуманился разум идола, забыл он, с кем бился, накренился и уснул крепким сном, таким, что и пушкой не разбудишь.

Вернулся Нелюб верхом на люте из лесу, да зарёкся впредь нос туда показывать. Не хватило бы ему ягод волшебных, а росли ли где ещё такие деревья, старец не ведал.

— Вот это сеча была — чуть мы с тобой не сгинули! — воскликнул старец, — Давай же теперь думать, как нам быть с птицей, как оживить её? Как добраться до самого Лона острова?

— Чтобы невредимыми дорогу преодолеть, надо всегда посветлу идти — не то исчезнет Лоно, словно и не было его никогда — не любит оно темноты, и мы, люты лесные, знаем об этом, каждую ночь у нас обычай колдовской есть — надо громко, что есть мочи, выть на луну, ведь луна — она праматерь всей жизни на земле — она разгоняет губительный мрак, не давая ему пожрать всё живое, совратить, посеять тягу к разрушению в душах. Но она же может и погубить всё сущее — наша стая об этом прекрасно знала — повоешь на луну — позовёшь её — и она очухается, не станет уходить, поймёт, что нужна земле, нужна для жизни.

— А что там, на луне? Наши боги? — поинтересовался Нелюб.

— Один старый вожак поговаривал, что там, на белом песке, стоит град, он чёрен, словно вечная ночь, что царит в небе над Луной. Там живут люты лунные. К ним, словно к богам, взывают все люты земли.

— А что будет, если не выть? — словно заворожённый спросил наездник.

— Тогда лунные люты придут в ярость и заберут ночное светило в вечный мрак. Наше время пойдёт быстрее, потом ещё, и ещё. Все жители нашей земли забудут, как жили с прежним течением времени — потому что свет и мрак будут кружить по небу вихрем.

Нелюб поёжился. Страшно ему стало представлять, как это — прожить несколько дней за один миг. Видно, луна и взаправду обладает такою страшною силою, и лучше её не трогать.

В разговорах с верным зверем, достигли путники крутого склона. Поросший цепкими колючими растениями, он оканчивался прекрасным лазоревым озером. Исходящее от него сияние разгоняло любой мрак.

— Вот там, внизу, Лоно острова, — пояснил лют, кивнув, — Вода эта не простая, омой ею свою птицу, и тут же она станет живой, словно бы из яйца, в гнезде лежащего, вышла.

Поблагодарил змеелов зверя, спешился и пошёл вниз со склона. Дорога давалась нелегко, после каждого шага сыпучая земля катилась вниз, маня спускающегося последовать за собой прямиком в озеро. Сколько времени прошло, прежде, чем Нелюб добрался до живительной влаги, то нам неведомо. Однако, стоило ему склониться над источающей свет водой, набрать её в сосуд, про запас, а затем окунуть в неё птицу железную, как та захлопала крыльями, заскрежетала и вознеслась к облакам. Искусно вырезанное из железа оперение ослепительно сверкало в небесной синеве. С каждым мгновением искусственная птица летела всё лучше и лучше.

Сделавший её старец хотел было закричать от восторга, но сдержался, помня о том, что поблизости могут находиться недружелюбные обитатели острова.

— Скорее, в путь! Надо нести птицу к ледяной горе, как было велено! — послышался сверху голос чёрного люта.

Железная птица, однако, оказалась не так проста — научившись парить в небесах, она не желала даваться в руки, и уж тем паче, отправляться к ледяной горе и распугивать там птичью стаю. Хищный дух в ней гнал сотворённую тушку всё дальше и дальше, так быстро, что быстроногий зверь никак не мог её догнать.

Бросился тогда Нелюб в погоню, помчался лют его по долам и весям, и очутились они в лощине. Холодный туман, сползавший с ледяной горы, заставлял свет рассеиваться, окрашиваясь в разные цвета — от алого до лазоревого и пурпурного. Тёмные кусты почти скрывали под собой подсохшее русло реки, терявшейся в ледяной дымке.

Лют поёжился и попятился, принюхиваясь:

— Нутром чую, лучше бы нам воротиться и другую птицу сделать, чем улетевшую искать! Не сыщем мы её вовек, а ежели и справимся, изловим её, здесь нас опасность поджидает!

— И что же это за опасность такая?

— Мои предки звали её рассветным кругом — он пылает, как ясное солнце, обжигает, как железо калёное и неотвратим, как приход нового дня на смену ночи. И он совсем рядом, я ощущаю его запах!

На всякий случай, Нелюб прислушался, но в воздухе висела звенящая тишина. Принюхался. Человечье обоняние уступало волчьему, но даже он смог уловить запах дыма. Откуда он доносился, правда, пока оставалось загадкой.

— Рассветный круг! Он почти перед нами! Скорее же, уносим ноги отсюда!

И зверь помчался, не внимая просьбам остановиться. Конца лощины, однако, он так и не достиг — то, что называлось рассветным кругом, явило себя.

Так именовались у лютов круги жаркого пламени, проступавшие из самой земли. Пересекаясь друг с другом, они покрывали всё больше и больше земли, пока один такой круг не очертил землю вокруг змеелова.

— Пропали мы! Не уйти теперь от рассветного круга! Спалит он нас, а пепел телесный развеют ветра ледяные! — запричитал лют.

В этот раз судьба оказалась к гостям лощины не настолько благосклонна, чтобы сразу их спалить. Пламя вокруг ревело, земля чернела, превращаясь в пропечённые окатыши, а там, где твердь земли стала чадящими провалами, поднималось на свет дивное существо. Оно полыхало таким светом, какой, должно быть, видел только сам Ярило, его лапы с длинными крюкообразными когтями прожигали землю одним касанием, тулово вздымалось, как грубо отёсанный валун, из спины текла магма, а голову, очертаниями, как у льва рыкающего, венчали витые острые рога. Почти всю морду занимали шесть узких прорезей для глаз, источавших свет и волны жара, а пасть почти не закрывалась — настолько большие в ней находились клыки, достававшие до подбородка.

— Видно, не миновать нам боя, — изрёк Нелюб, доставая меч.

Ответом ему послужил тоскливый вой…