Эксперимент с моделирующим компьютером

Часть 21

Ликованию русских не было предела! Они плясали в окопе и обнимались, как дети, слезы текли из их забитой пылью и гарью глаз. Не весть откуда взялся капитан Ейский и крепко, по-мужски обняв ротмистра, кричал ему на ухо:

— Милый, дорогой, ты наш, оказывается?! Я-то думал, ты как они, не верил, казалось, ты только по штабам, а ты наш — русский, русский по духу! Большое спасибо тебе, браток!

Немецкую авиационную группу, видимо, повергла в смятение такая быстрая гибель пикирующего бомбардировщика, и они, отлетев далеко от позиций русских, барражировали, перегруппировываясь для новой атаки.

В русских окопах радость от первой удачи прошла, все с тревогой ожидали следующего налета, но неожиданно из-за леса показалось звено из трех российских «Харрикейнов», которые смело бросились в схватку с немецкими самолетами. Силы, конечно, были слишком неравными, и вскоре один русский самолет загорелся, но остальные два успели сбить «Мессер», который упал в соседний лес. Почувствовав на себе, таким образом, рус- скую отвагу да порядком израсходовав боезапас, немцы решили убраться восвояси, что вновь привело русское воинство в неописуемый восторг: солдаты кричали, свистели и фуражками провожали два российских истребителя, которые, качнув над позициями крыльями, ушли на свой аэродром.

Хлебов тоже не сразу успокоился от происшедшего, пока не почувствовал, что кто-то тащит его за рукав. Капитан Ейский подвел ротмистра к брустверу и показал в направлении поля за речкой. Взглянув в бинокль, ротмистр тихо присвистнул:

— Ни хрена себе! Вот оно, еще только начинается?! Один, два, три, четыре... восемнадцать. Восемнадцать танков и мотопехота на бронетранспортерах.

— Что предпримем, капитан?

Командир батальона тоже наблюдал за наступающим противником в бинокль:

— Да, многовато для нас! — он повернул голову и оглядел расположенные сзади артиллерийские позиции: прислуга уже приводила в порядок оставшиеся целыми после бомбежки орудия. — Михеев, — свяжись с командиром батареи, пусть работает, как мы с ним раньше договаривались, — приказал он сидящему рядом связисту.

— Неужели думали о танках, капитан? — поинтересовался с удивлением Хлебов.

— Знаете, ротмистр, вы сейчас находитесь в лучшей части Российской Белой армии! Вот увидите, сегодня к вечеру немцы прорвут фронт и слева и справа от нас, а мы будем стоять! Я лично уйду со своим батальоном только тогда, когда поступит приказ от командующего армией генерал-лейтенанта Салтыкова-Брянского. А насчет танков мы разговаривали и много, сейчас вы в этом убедитесь, — в это время связист подал командиру батальона трубку. — Командир батареи на связи, Ваше благородие.

— Подпоручик, как договаривались, мы пропускаем танки через себя, а ты бей по гусеницам, а там уж разберемся, — с этими словами Ейский передал трубку связисту и вновь поднес бинокль к глазам.

Оптика приблизила противника: пехота старалась держаться за танками, опасаясь ружейного огня русских, но все же было можно разглядеть немецких солдат в касках со «Шмайсерами» через плечо. Закатанные по локоть рукава рубашек, каменные лица — во всем в этом было что-то зловещее и безысходное.

— Передать по траншее «Огонь не открывать», пропускать через себя танки, как учили, затем с пехотой в штыковую, — зычно прозвучала команда Ейского.

Опять у ротмистра все внутри ходило ходуном! Он видел, как солдаты примкнули штыки и замерли в окопе, ожидая сигнала к атаке, наша артиллерия тоже молчала. Что интересно, не стреляли и немцы. Они настолько были уверены в своей легкой победе, что просто хотели пройти русские укрепления вслед за своими танками. Вновь шла игра нервов!

Смяв проволочные заграждения, несколько немецких танков подорвались на минных полях, остальные перли прямо на русские траншеи. Наконец прозвучали первые выстрелы: снаряды разорвались на бруствере. Стало очевидным, что немцам было неизвестно место расположения нашей батареи — сказались меры по ее сильной маскировке.

— Что, ротмистр, ложимся на дно окопа, пусть себе едут на наших артиллеристов, — спокойно, без малейшего проблеска паники скомандовал командир батальона. Вслед за офицерами солдаты дружно проделали то же.

Лежа на земле, Хлебов слышал, как что-то огромное и темное, оглушительно ревя, накрыло окоп и начало сверху месить землю, танк пытался раздавить упавших на дно окопа людей: «Ну все, сейчас конец, всех раздавит к чертовой матери, — мысли неслись в голове Хлебова с необычайной быстротой. Вспомнилось детство, юность, учеба в кадетском корпусе, родители... армия. — Стоп, — сказал он сам себе. — Ты же солдат, немец пришел на твою землю, кто же будет драться с ним, если не ты?» — с этой мыслью он овладел собой и стал выбираться из завала.

Картина, которая открылась перед ним, была одновременно и жуткая, но и завораживающая! Танки вышли прямиком на русскую батарею, и та практически в упор расстреливала их, причем наводчики действовали весьма умело: с десяток машин замерли, потеряв гусеницы.

— Прапорщик, сигнал к атаке! — жестко приказал командир батальона. — Покажем вражьему племени, на что способно Георгиевское оружие, — желтая ракета высоко взвилась в голубое небо.

Последовав за капитаном, Хлебов обнажил саблю и вынул из кобуры наган, затем взобрался вслед за ним на бруствер.

— Братцы, не отдадим немчине землю отцов и дедов наших! Не щадя живота своего, в атаку, вперееееед! — разлился над траншеей голос капитана Ейского. Ротмистр, следующий рядом с командиром батальона, видел, как дружно поднялись солдаты, увлекаемые командирами рот и взводов, зловеще горели в отблесках утреннего солнца штыки, сверкали сабли офицеров.

Немецкая пехота пришла в некоторое замешательство, видя перед собой русские пешие цепи: отдельные немецкие солдаты пытались косить русских из автоматов, но было уже поздно — все смешалось в кровавой рукопашной!

Перед Хлебовым неожиданно возник огромный германец с автоматом. Подавшись немного вправо, ротмистр выстрелил в него из нагана, попав прямо в голову — немец упал, заливаясь кровью. Видя, что другой немец навалился на русского солдата и стал душить его, ротмистр подскочил и наотмашь ударил верзилу саблей, разрубив до пояса.

...Везде виднелась жуткая картина заколотых и зарубленных немецких солдат и офицеров. Отбиваясь от очередного вражины, ротмистр видел, как капитан Ейский, подавшись влево, изловчился и отрубил немецкому обер-лейтенанту голову: тело упало, а из обрубка шеи фонтаном хлестала кровь! Впрочем, и русские несли значительные потери: попав под очереди немецких автоматчиков, солдаты падали на землю, и их добивали подоспевшие германские пехотинцы. Через час после начала русской штыковой контратаки поле боя было похоже на огромное кровавое месиво, где валялись трупы, части человеческого тела, ползали и стонали раненые. Не выдержав накала схватки, немцы начали отступать, попутно добивая раненых. Русские не стали преследовать их и отошли в свою траншею.

...Обходя позиции после боя, капитан Ейский с болью в душе понимал, что так долго обороняться не будет возможности:

— Первый бой, а треть личного состава и половина артиллерии утеряны!? Как же быть дальше, как воевать? Абсолютно очевидно, без резервов здесь не обойтись, — организовав доставку раненых в полевой лазарет, капитан направился на КП полка.

— Понимаю Вашу озабоченность, капитан, но в таком же, если не в худшем положении, оказались и остальные батальоны! Я, конечно, позвоню в штаб дивизии, но, думаю, помощи нам не будет. Подпоручик, запросите штаб дивизии.

Около десяти минут подполковник разговаривал по телефону с командиром дивизии и по тому, как он все больше мрачнел, Ейский понял, что положение действительно катастрофическое — помощи было ждать неоткуда!

— Вот так, господин капитан, видимо, наши соседи из 13-й и 4-й армии не сумели занять оборонительные рубежи и были атакованы на марше германской авиацией и танками. Если эти армии будут разгромлены, то нам не избежать окружения и об удержании позиции тогда не может быть и речи!

С тяжелым сердцем капитан возвратился в свой батальон. Недалеко от блиндажа, прямо в окопе на земле сидели ротмистр Хлебов, поручик Доверии и два взводных — прапорщика. Командир батальона закурил и сел рядом с офицерами:

— Что-то у Вас невеселый вид, господин капитан.

Плохие новости? — поинтересовался поручик.

— Да уж куда хуже! Нашим соседям из 13-й и 4-й даже позиций не дали занять. Скорей всего перебьют, как глупых воробьев! Ругали в свое время «Деда» то за излишнюю эстетичность, то за то, что лишку на себя берет, а вот теперь только благодаря ему тут и сидим живые! Или я не прав, господа?

— Абсолютно правы, господин капитан, — согласился поручик. — Если б все командиры армий были такими, как Аркадий Валерьянович, ни за что немец нас тогда не одолел! А так... Вы извините, господин капитан, о субординации я всегда помню, но Колчак с Корниловым, да и Деникин тоже, кроме как к поражению никуда нас не приведут! Вот увидите — они погубят Россию!

— Можете не извиняться поручик, Вы же знаете, что я точно такого же мнения о высшем руководстве, да и не только я и вы — так думает каждый в нашей армии. Да вот давайте спросим у Михеева, он очень аккуратный, умный и исполнительный солдат.

— Михеев, оставь пока аппарат связи и подойди сюда, пожалуйста, — ефрейтор подошел и встал на вытяжку. — Как ты думаешь, сможем ли мы одолеть германца в этой войне? Только говори честно. И что думают солдаты на этот счет?

Солдат сначала немного удивился, но видя добрый и спокойный взгляд командира батальона и внутренне глубоко доверяя ему, слегка расслабившись, с выдохом произнес:

— Никак нет, Ваш бродь, германца одолеть совершенно не сможем! Солдаты говорят, конфузия будет величайшая, пропадет Рассея! Вы уж извините, Ваш бродь, за откровенность!

— Ничего Михеев, ничего, ты свободен, иди занимайся своими обязанностями.

— Вы все сами слышали, господа!? — капитан слегка приподнял левую руку и бессильно опустил себе на бедро.

— Колчак... — капитан говорил с ухмылкой, погрузившись в себя. — Сейчас, поди, названивает Черчиллю в Лондон и в сердцах вопрошает его: «Господин премьер-министр, оказывается, вы меня обманули? Где обещанная английская эскадра в Мурманске и дивизии фронтовых бомбардировщиков? Вы решили бросить Россию на произвол судьбы — это так!?»

— Что Вы, мистер Колчак, — лицемерно ответит Черчилль, — мы всегда готовы помочь русским друзьям, но у нас у самих сейчас большие проблемы! Я верю, Вы найдете в себе силы и остановите немцев, где-нибудь за Уралом! Мы пришлем вам туда англо-американский экспедиционный корпус — это будет где-то годика через полтора или два. Мужайтесь, мистер Колчак.

Офицеры после этого сарказма капитана негромко рассмеялись, но видя, что тот не смеется, тоже затихли.

...Над русскими позициями установилась необычайная тишина жаркого июньского полдня. Солдаты и офицеры, утомленные только что прошедшим кровавым боем, спали прямо в окопе, бодрствовали лишь часовые.

Жаворонок вился где-то в вышине и заливал своей мелодичной трелью округу. Песня полевой птахи то затихала, то вновь становилась все громче, звуча и поднимаясь над русскими позициями. Они сейчас были уже видны с высоты птичьего полета: разбитые авиабомбами, развороченные танками, еще дымящиеся представляли с одной стороны ужасное, с другой — жалкое зрелище. Изображение уходило все ниже и ниже и, наконец, совсем исчезло, экран потух. И лишь песня жаворонка еще долго звучала, воспроизводимая звуковой стереосистемой кинозала, давая зрителям опомниться от только что увиденного.

Когда загорелись боковые бра и в зале рассеялся полумрак, Сергей повернулся к президенту: он сидел молча, видимо, находясь под сильнейшим впечатлением от воспроизведенной модели. По его щекам текли слезы!

— Но ведь они же так самоотверженно воевали! Неужели полнейшая катастрофа? — сдавленным голосом прохрипел президент. — Можно ли показать другие участки фронта, состояние тыла, политическую элиту? Умоляю Вас, пожалуйста!

— Хорошо! — согласился Сергей. — Но, уверяю Вас, картина будет еще более удручающая! «Умница», ретроспективу фронта и тыла на экран, чередование сюжетов в течение 5 минут, побыстрей, пожалуйста.

«Модель 3 - Киевское направление, 4:00» — появилась белая строка на экране.

По широкому полю в направлении границы шло несколько пеших колонн русской армии. Чуть вдалеке мелкой рысью двигалась кавалерия. Небосклон был чист, и войска шли, не опасаясь ничего. Были даже слышны шутки солдат и мелодии, насвистываемые офицерами, — ничто не предрекало беды.

Вдруг на горизонте показалось несколько темных точек, затем еще... и еще... Подполковник, идущий впереди колонн, поднял к глазам бинокль:

— Святая Дева! Да ведь это же германская авиация! Но столько!? Нам же говорили про аэропланы, а здесь...? Поручик, взгляните, это точно германская авиация, или я что-то путаю?

Секунд тридцать адъютант разглядывал самолеты в бинокль, затем послышался его напуганный голос:

— Вы не ошибаетесь, Ваше высокоблагородие, это действительно немецкие самолеты. Но откуда они здесь и почему их так много!? — лица обоих офицеров выражали крайнее удивление и испуг.

Тревожное состояние подогревалось сильным нарастающим гулом, который давил на уши, проникал в самую душу, парализовал волю. Томительно тянулись минуты... и вот уже невооруженным глазом было видно, как половина неба была занята летящими стальными машинами со зловещими крестами на фюзеляжах и крыльях. От общего строя отделились с десяток истребителей сопровождения и ринулись на российские марше- вые колонны…

Тяжелее впечатление производят пехотные массы, не обученные приемам борьбы с массированным нале- том авиации: истребители сбрасывали авиабомбы в гущу колонн, не успевших рассредоточиться, на бреющем по- лет расстреливали не только целые группы солдат, но гонялись даже за отдельными офицерами, как будто пи- лоты имели необходимые установки. Все смешалось: пехота, конница, обозы, грохот взрывов, огонь и покалеченные человеческие тела — дикие крик и ужас залили огромное украинское поле!

«Me-109» вновь и вновь заходили на угол атаки, неся гибель из своих пулеметов. Противостоять этой машине смерти не было никакой возможности! И солдаты не выдержали! Они бежали с выпученными от страха глазами, бросая оружие и снаряжение. Тщетно отдельные офицеры пытались остановить их и хоть как-то организовать, вскоре они и сами становились жертвами пулеметных очередей Мессершмитов.

В умопомрачительно короткий срок пехотная дивизия и кавалерийский эскадрон перестали существовать: отдельные группы еще пытались спастись бегством, но, не находя укрытия, уничтожались беспощадными воздушными машинами.

Все было кончено!

Экран потемнел и изображение пропало: «Идет дальнейшее моделирование! — бесстрастно сообщила машина.

Наконец, появилась и ожидаемая надпись:

«Модель 4 - Киев, 5:00, проспект Симона Петлюры»

Утренний Киев оттопал в благоухании летних садов и свежести днепровских вод!

По центральной улице усатые хохлы в широких шароварах спешили на утренние смены лавок и мастерских, а расторопные грудастые хохлушки несли на базар сало и яйца — все было тихо и до изнеможения мирно!

Вдруг... послышался оглушительный вой, и похожая на ястреба крылатая машина, отпустив бомбу, резко взмыла ввысь: послышался оглушительный взрыв, и

дремавшие на ветках грачи с шумом поднялись в воздух, душераздирающие крики людей разбудили еще только просыпающийся украинский город. Не понимая, что происходит, люди крестились и поднимали руки к небу, глаза их были полны боли и ужаса!

А новые смертоносные ястребы с хладнокровием убийц пикировали на мирных киевлян, уничтожая всех на своем пути!