Единство 2

Глава 22. Выход

Замок Макс располагался на Бакаббе, километрах в трехстах от того места, где в большом Дисе находилась Кинема, столица Лиги гоблинов. В этом мире от гоблинов не осталось и следа, если не считать диких безмозглых монстров, чьими предками могли быть зеленые коротышки.

Три месяца мы с Макс целыми днями пропадали, путешествуя по самым опасным местам бета-мира — фармили ресурсы и опыт.

По большей части прокачивался именно я за счет притягивания к себе всего возможного урона. Я все меньше умирал, убивая даже элитных мобов и локальных боссов обычным Отражением раньше, чем они меня. Помимо него, я не наносил никакого урона, чтобы растянуть действие Проглота. В Бездне для меня основным драйвером роста стали не убийства мобов, а очки опыта, конвертированные Проглотом из полученного урона.

Причем первые недели три мы даже не покидали пределы материка. Твари Бакаббы, к моему удивлению, оказались намного опаснее тех, с кем я сталкивался раньше. Видимо, в бета-версии не рассчитывалось, что на этот континент доберутся слабые игроки, и изначально его мобы были сильнее, чем обитавшие на Террастере. Мутировавшие, невероятно быстрые и живучие, они раз за разом испытывали нас на прочность, нанося ощутимый даже для меня урон. Но тем быстрее я становился сильнее.

В конце концов я прокачал Устойчивость до абсолютного капа. Интерфейс отсутствовал, но по новообретенным способностям я понимал, какой Путь открыл навык. Сначала у меня появился магический щит, все время окружавший меня радужным пузырем. Насколько я помнил, его прочность составляла 300% от моего показателя маны.

Следующим, наверное, стал Путь терзаний. Внешне он себя никак не проявлял, я и без него испытывал 100% боли, но эта боль, очевидно, копилась в «Сосуде терзаний», после заполнения которого автоматически преобразовывалась в очки характеристик.

Когда открылся Путь времени, с получением урона я начал становиться вдвое быстрее.

Последним, по логике и опыту прошлого пребывания в бета-мире, стал Путь абсолюта, который довел поглощение урона до 99%. Вкупе с защитой Спящих убить меня стало практически невозможно: мое тело, закаленное мучениями, обрело невероятную стойкость.

Макс, учитывая ее опыт и время в бета-мире, мало в чем мне уступала. Я видел, как в ее глазах разгорается азарт, когда мы плечом к плечу врубались в гущу врагов, сея смерть и разрушение. В такие моменты она преображалась, становясь олицетворением первозданной ярости — бешеный контраст с домохозяйкой, которая печет блины, вяжет, шьет и рисует картины. А еще проникновенно поет под гитару собственные песни, скрашивая вечера нам с Кусаларикс…

Наступил день, когда, просто убивая мобов, я качался быстрее, чем с помощью Проглота. Мы ввязывались в бои, абсолютно не боясь погибнуть: у меня была Вторая жизнь, а Макс, если такое случалось, я всегда мог поднять свитком Боевого воскрешения — Макс постоянно пополняла мои запасы.

Мы стали настолько наглыми, что даже пропаровозили Кусаларикс, хотя старая гоблинша была от этой идеи не в восторге. Не знаю, сколько уровней мы ей подняли, но точно много — она снова помолодела за счет левелапов обретенных характеристик, после чего начала и сама ввязываться в бой, играя роль дамагера. С двумя кинжалами, покрытыми ядом, и вечно дымящейся сигаретой во рту она напоминала лихую разбойницу. Яркости образу добавляли ее задорные выкрики во время боя:

— Вы только поглядите, какие глисты поносные нарисовались! Ничо, ща разберемся, кто тут главный! Что, страшно стало? Ничо, сейчас будет еще страшнее! Идите к мамочке, она вам сказку на ночь расскажет! Закрывай глазки и досчитай до хрена!

Несколько дней гоблинша провела с нами, пока не зарвалась, получив серьезное ранение. Еле откачали, но после этого весь задор Куси испарился.

— Не, ребята, давайте сами. Мне еще инвентаризацию надо закончить, — сказала она на следующий день.

Постепенно мы с Макс начали понимать друг друга без слов — на каком-то глубинном, почти интимном уровне. Наши стили боя, поначалу несхожие, слились в единую разрушительную песнь войны. Я иногда представлял нас с нею в Дисгардиуме, против реальных врагов, и эта мысль грела душу. После войны с Чумным мором впервые я дрался плечом к плечу с равносильным партнером.

На четвертый месяц моего пребывания в бета-мире мы второй раз попытались проникнуть на Меаз. Абсолютные зелья сопротивления контролю разума позволили нам почти достичь магического покрова, но стоило его коснуться, как защитники Меаза — две кошмарные твари — взяли нас под контроль и стравили друг с другом.

Макс погибла от моих рук, а мне показали новый кошмар — пожирание Мэнни, Дьюлы и тетушки Стефани. Хуже всего было, когда они увидели меня. Их взгляды были красноречивее слов, а когда Дьюла с искаженным лицом крикнул: «Все кончено, Скиф!» — я почувствовал себя совсем дерьмово, уверившись в том, что наш замок на Кхаринзе разрушен, а бета-Меаз действительно стал Чистилищем.

«Первое и последнее предупреждение, — проскрипел голос защитника Меаза в моей голове. — Больше не приходи. В следующий раз ты будешь развоплощен».

После этого меня выкинуло за пределы стокилометрового радиуса.

После неудачной попытки проникнуть на Меаз мы с Макс временно отложили эту идею и сосредоточились на прокачке, взявшись за рейдовые инстансы бета-мира.

Первым на очереди стал довольно простой «Склеп проклятых» на Холдесте — мрачный некрополь, кишащий скелетами, зомби и призраками. Находился он именно там, где в большом Дисе располагалось Ядро Чумного мора. Учитывая мой перк Святой, десятикратно повышающий урон по нежити, мы с Макс ворвались туда ураганом, сметая все на своем пути. Орды скелетов, зомби и призраков рассыпались под нашими ударами, а лич-повелитель, финальный босс инстанса, пал, изрубленный в куски. С него мы взяли плащ. Макс была уверена, что он легендарный — с него всегда выпадал такой лут, но без интерфейса было невозможно узнать даже его название, не говоря уже о свойствах.

Затем мы отправились в «Пещеры безумия» на юге Латтерии, где обитали кошмарные твари. Победив финального босса, аватар безумного бога, воплотившегося в облике огромной извивающейся массы плоти с сотней глаз и ртов, мы получили какой-то уникальный артефакт с непонятным действием. Дальнейшие инстансы слились в моем сознании в один, превратившись в обыденность, в которой не запоминаешь ни где дерешься, ни с кем. Сделал дело и забыл.

Помимо рейдов, мы исследовали самые опасные уголки бета-мира: Ядовитые топи, Лабиринт плача, Багровые пустоши. Сражались с древними драконами и исполинскими чудовищами, собирали редчайшие ресурсы для крафта и алхимии, общались, рассказывая друг другу много такого, чем делишься только с по-настоящему близким человеком…

По сути, я совсем потерял интерес к происходящему. Схватки с самыми смертоносными мобами стали рутиной, не было никакого азарта в подборе лута, терялся смысл во всем этом. Становиться сильнее, еще сильнее и еще — ради чего? Чтобы провести следующие миллионы лет в бета-мире? Я и года здесь не провел, а меня уже тошнило. Спасало только общение — у Макс имелось в запасе много историй, и она была прекрасным рассказчиком.

Вечерами к нам присоединялась Кусаларикс, для нее наши посиделки стали такой же отдушиной. Дни она проводила в хранилище Макс, перебирая накопленные за десять тысяч лет предметы экипировки, редкие ресурсы и артефакты, пытаясь угадать их свойства.

Утеса все больше затягивала семейная жизнь с Терезой, и виделись мы крайне редко. Он тоже качался, но очень лениво, шатаясь вокруг замка Двенадцатой под ее же присмотром. Я приглашал его присоединиться к нам, но он отказался. Нашел какую-то нелепую отмазку, но я понимал истинную причину: он не видел в этом смысла, потеряв всякую надежду снова увидеть родителей.

Как-то появились Гарет с Родриго — привезли обещанную Макс мебель, но задерживаться не стали. Единственное, что запомнилось от этой встречи, — то, что Макс договорилась с Родриго, мифическим гранд-мастером кузнечного дела, не только починить мои Косы Жнеца и Хладнокровие карателя, но и сделать им апгрейд. Через пару дней Родриго вернулся с моей экипировкой, сказав, что она стала божественного качества. Так это или нет, я определить не смог — внешне она осталась почти такой же.

Но я продолжал прокачку — не ради очков опыта, а, скорее, надеясь зацепиться взглядом за что-то, что подскажет новые идеи. Макс всегда была рядом, хотя неоднократно предлагала сделать выходной и просто провести день в ее замке, ничего не делая, а я, хоть и не соглашался, все чаще задумывался над тем, чтобы так и поступить, но каждый раз отметал эту мысль. Время стремительно истекало, близок был день, когда наш настоящий мозг умрет и мы с Утесом, не говоря про друзей, застрявших в Чистилище, потеряем настоящие тела в реальном мире.

Вечерами мы возвращались в замок и коротали время за неспешными разговорами у камина. Макс рассказывала о своей прошлой жизни — до того, как угодила в эту цифровую западню. О друзьях, мечтах, надеждах — всем, что было безвозвратно утеряно. У цифрового сознания цифровая память, она помнила все из прошлой жизни, как будто это произошло вчера.

Я внимал, не перебивая, остро ощущая щемящую грусть и боль, сквозившие в ее голосе. Как никто другой, понимал, каково это — оказаться запертым в клетке чужого мира. Каждый раз, когда Макс замолкала, мне хотелось утешить ее, найти нужные слова. Но я молчал, зная: любые утешения прозвучат фальшиво.

Однако наше сближение не укрылось от цепкого взгляда Кусаларикс. Как-то вечером, оставшись со мной наедине, гоблинша хитро прищурилась и промолвила:

— Смотрю я на вас, голубки, и диву даюсь, какой же ты, Скиф, чурбан бесчувственный! Девка сохнет по тебе, разве не видишь? Дай ей, чего ей хочется! Не убудет с тебя! Ты же и сам к ней тянешься!

Слова Кусаларикс неприятно царапнули — она попала в яблочко. Весь мой мир сузился до одной Макс, я проводил с ней почти все время, кроме сна, да и спал я больше по привычке, желая дать передышку реальному мозгу. Высокая, фигуристая, рыжеволосая и зеленоглазая красавица, она очень напоминала Ириту, но ввязаться в отношения с Макс значило одно: что я потерял надежду вернуться. Какие бы чувства ни испытывала ко мне охотница, я не мог ответить ей взаимностью. Ответил — считай, что сдался.

Следующие недели превратились в неловкий танец намеков и недомолвок. Я замечал, как Макс то и дело бросает на меня долгие многозначительные взгляды, как ненароком касается моей руки. Ее близость будоражила, искушала плюнуть на все и отдаться страсти, как это случилось тогда, с Девяткой, но я крепился. Помогал образ Ириты, пожираемой защитником Меаза, — накатывавшее отчаяние и надежда вернуться помогали убрать другие мысли.

Наконец, не выдержав, Макс решилась на открытый разговор. Однажды ночью, когда я уже готовился отойти ко сну, она явилась в мою комнату — растрепанная, взволнованная, в одной полупрозрачной сорочке. Сглотнув, я отвел взгляд, пытаясь унять разбушевавшуюся кровь.

— Скиф, я… больше не могу делать вид, что между нами ничего нет, — с мольбой в голосе произнесла она. — Эти дни, проведенные рядом с тобой, — лучшее, что случалось со мной за последнюю вечность. Ты напомнил, каково это — чувствовать, жить полной жизнью. Я...

Не дав ей закончить, я покачал головой и мягко взял ее за плечи, глядя прямо в глаза:

— Послушай, Макс… Ты мне нравишься. Правда. И, не буду врать, ты мне небезразлична. Но там, в большом Дисе и в реальном мире, меня ждет любимая. Я не могу предать ее, понимаешь?

В ее глазах промелькнули обида, смятение и боль. На миг мне показалось, что она вот-вот расплачется. Но охотница взяла себя в руки и лишь печально улыбнулась:

— Что ж, я понимаю. Спасибо за честность. Прости. Я... Пожалуй, мне лучше уйти.

Она стремительно развернулась, намереваясь покинуть комнату, но я удержал ее:

— Постой. Я не хотел обидеть тебя. Ты удивительная. И будь все иначе...

— Забей, — покачала головой Пять-четыре. — Я все понимаю. Давай просто сделаем вид, что этого разговора не было.

Высвободившись из моих рук, она гордо выпрямилась и вышла прочь.

С того дня наши отношения несколько охладели. Мы по-прежнему вместе рыскали по бета-миру, убивая всех встреченных монстров, но та искра, что раньше заставляла наши взгляды искать друг друга, погасла. Макс держалась со мной подчеркнуто вежливо, но отстраненно, будто выстроив незримую стену.

Я корил себя за невольную жестокость, но понимал: так будет лучше для нас обоих. Сердечные раны затянутся, а цель, ради которой я здесь, останется незыблемой. По крайней мере, я на это надеялся.

Время шло, но ничего не менялось. Мы с Макс оставались в тупике, не видя выхода из сложившейся ситуации. Изнурительные путешествия, бесконечная резня мутантов, бессонные ночи в попытках отыскать решение — все это начинало понемногу сводить с ума.

И вот однажды, примерно через полгода после попадания в бета-мир, меня озарило — сработала ассоциация со встреченными сегодня мобами, чем-то походившими на бесов Преисподней.

Мы с Макс только вернулись с очередной вылазки — грязные, окровавленные, смертельно уставшие.

Она пошла в свою комнату, а я, без сил рухнув на ближайший диван, невидяще уставился в потолок, проклиная все на свете. И вдруг память, дремавшая до сего момента, услужливо подбросила картинку из прошлого. Из того прошлого, которое я даже не анализировал, когда понял, что Торфу не со мной.

Стылое ущелье. Дефайлер, чернокнижник из «Детей Кратоса», отправивший своего беса в погоню за мной и Большим По. Албанские оницо, зажавшие нас в угол. Бес Гнеме’Ииц, научивший меня Пентаграмме изгнания…

Гнеме’Ииц говорил, что Стылое ущелье закапсулировано в карманном измерении, но все равно смог его покинуть, отправившись после ритуала изгнания в Преисподнюю! Правда, мне пришлось принести в жертву Большого По, но это уже детали.

Взяв в руки нож, я выскочил во двор замка. Выбрав место, начертил пентаграмму, в точности повторив то, что уже рисовал в Стылом ущелье. Сердце пропустило удар, когда ее края вспыхнули. Сработало!

Вскочив на ноги, я рванул в спальню к Макс. Открыв незапертую дверь, ворвался и, не обращая внимания на то, что она была обнаженной, бросился к ней. Обняв, я поднял и закружил девушку. Не сказать, что ей это не понравилось, но в какой-то момент она опомнилась и вырвалась.

— Скиф, что это значит? Ты же говорил, что не можешь со мной…

— Я, кажется, нашел способ выбраться отсюда! — перебил я. Схватил Макс за плечи, с жаром глядя ей в глаза: — Помнишь, я рассказывал тебе о своем времени в зоне изоляции? В Стылом ущелье? И как нам встретился бес, который подарил мне навык мимикрии?

Охотница нахмурилась, припоминая:

— Ну, допустим. И что?

— А что, если с помощью этой Пентаграммы изгнания мы сумеем выбраться отсюда? — горячо заговорил я, расхаживая по комнате. — Если она вышвырнула Гнеме’Иица в Преисподнюю из закрытой локации, то почему бы ей не сработать и здесь? Понимаешь, о чем я? Вы должны изгнать меня! Причем нужен еще человек — один в качестве жертвы, второй проведет ритуал.

Пять-четыре задумалась, постукивая пальцем по подбородку:

— Звучит рискованно. Мы понятия не имеем, куда тебя может забросить. То, что сработало там, может не сработать здесь. А если сработает, то куда ты попадешь? Но... Черт возьми, а вдруг ты прав? Если это сработает, мы наконец-то сможем выбраться из этого проклятого места! Хотя постой… Допустим, все правильно и ты окажешься в Преисподней. Дальше что?

— Если это та Преисподняя, в которой мне доводилось побывать, я найду способ выбраться в большой Дис.

— А потом нам снова ждать тебя сто лет, пока ты вернешься? Да и вернешься ли ты вообще?

— У меня здесь теперь не только Утес и Кусаларикс, но и ты. Я вернусь. К тому же… у тебя есть другие предложения?

Макс покачала головой:

— Нет. Но, учитывая, что у Кусаларикс нет респауна, жертвовать собой придется мне.

— Ну уж нет. В том, чтобы у меня получилось, заинтересованы все. Собирай остальных. Нужно больше людей, чтобы было кому и тебя отправить вслед за мной!

Уже через час замок Макс наполнился шумом голосов и звоном оружия. Бета-тестеры, хмурые и настороженные, заполнили гостиную. Их скепсис никуда не делся, но моя решимость оказалась заразительна. Даже Кусаларикс повеселела.

— Ну и что за срочность? — недовольно буркнул Гарет, скрестив руки на груди. — Надеюсь, у тебя веские причины вытаскивать нас из уютных берлог.

Я обвел собравшихся горящим взглядом:

— Поверьте, причина более чем веская. Кажется, я нашел способ выбраться отсюда.

По комнате прокатился недоверчивый ропот, но я жестом призвал всех к тишине, после чего поделился идеей. Чтобы убедить, нацарапал прямо на мраморном полу гостиной Пентаграмму изгнания, и она снова вспыхнула, готовясь принять жертву.

— Допустим… — проворчал Денис. — Допустим, пентаграмма сработала и ты оказался в Преисподней. Что дальше?

— Это докажет, что Преисподняя тоже связана с бета-миром, — ответил я. — А раз так, это будет значить, что и вас можно вытащить туда. Как мы выберемся оттуда — другой вопрос, но сделать это из Преисподней будет проще. Во-первых, великие князья могут нам помочь. Если откажутся, заставим силой. Во-вторых, если этот вариант по каким-то причинам не сработает, сработает другой.

— Какой же? — поинтересовалась Тереза.

— Демонические игры, которые или уже провели, или только будут проведены, станут последними. Если договоренность между Люцием и Бездной еще в силе, она откроет портал между Дисом и Преисподней. Через него мы спокойно попадем в основной мир.

— Кое-чего ты не учел, — заговорил Родриго. — Для ритуала изгнания нужны двое, ты сам сказал. Значит, двоим последним придется остаться. Кто же это будет?

— Мы, — ответила Тереза, переглянувшись с Утесом. — Если у вас всех получится, вернетесь за нами — найдете способ. А если нет, я хочу попытать счастья здесь.

Я удивленно посмотрел на друга. Дворф пожал плечами:

— Скиф, от меня мало проку в большом Дисе. Получится выбраться — отлично. Не получится… Я счастлив с Терезой.

— А как мы узнаем, что у Скифа получилось? — заговорил Гарет. — Как будем держать связь? Вряд ли амулеты связи будут работать в том месте, куда он попадет.

— У меня есть кое-что… — нехотя проговорил Денис. — Астральные зеркала дальновидения, парный комплект. Если описание не врет, он позволяет владельцам зеркал наладить связь, где бы они ни находились. Я дам одно Скифу.

Без интерфейса ему пришлось долго копаться в инвентаре, прежде чем он нашел нужное. Достав артефакт, пульсирующий золотом диск в серебряной оправе, он протянул его мне. Я мысленно его активировал, и в тот же момент парное зеркало в руке Дениса загорелось.

— Если связаться не получится, просто отправляйтесь вслед за мной, — сказал я. — А сейчас давайте выйдем на улицу, я научу каждого, как рисовать Пентаграмму изгнания.

— А заодно решим, кого принесем в жертву первым, — добавил Гарет.

— Нечего тут решать, — хмуро сказала Макс. — Я буду первой жертвой, и я первая отправлюсь за Скифом.

— Может, это вообще только на демонах работает, — фыркнула Кусаларикс. — Давайте проверим, а потом уже будем решать, кто следующий и кто кого в жертву будет приносить.

— Только не здесь! — рявкнула Макс, увидев, как я снова достаю нож. — С ума сошел? Не хватало мне в доме еще портала в Преисподнюю! Во дворе.

Она первая направилась к выходу. Вереница ворчащих бета-тестеров потянулась за ней.

Я пристроился в конце процессии, рядом с Утесом. Друг ободряюще хлопнул меня по плечу.

— Уверен, что все получится, Скиф. Ты и не из такой задницы умудрялся вылезти!

— Надеюсь. Потому что еще немного, и можно считать, что мы застряли в виртуальном мире навсегда. Так что советую и тебе не тухнуть здесь под крылом Двенадцатой. — Чуть задержав его, чтобы не услышала Тереза, добавил: — А то надо же, счастлив он тут! Одно дело несколько лет, другое — вечность. Ты ее возненавидишь, если застрянешь с ней на такое время!

Утес смущенно улыбнулся, но спорить не стал, кивнул, и мы вышли на улицу, где нас ждали бета-тестеры и Кусаларикс.

Мы сошли с брусчатки, которой был выложен двор, на газон. Денис подпалил траву и цветы, чтобы освободить пространство.

Я взял палку и принялся чертить на обгоревшей земле замысловатый узор, состоящий из пяти переплетенных кругов, образующих пятиконечную звезду. В центре звезды я вывел древние руны, символизирующие изгнание и Преисподнюю. По краям внешнего круга расположились символы четырех стихий: огня, воды, воздуха и земли. Линии узора пульсировали зловещим багровым светом.

Я объяснял каждый элемент рисунка, подчеркивая важность точности и аккуратности исполнения:

— Малейшая ошибка, и пентаграмма не сработает.

Учить их без интерфейса, полагаясь лишь на собственную память, было непросто, но «выученная» от Гнеме’Иица пентаграмма в Стылом ущелье рисовалась почти сама собой, руку двигала игровая механика. Им же придется рисовать самим. Я раз за разом воскрешал в уме рисунок, стараясь не упустить ни единой детали.

Бета-тестеры внимали мне с мрачной решимостью. Один за другим они подходили к Пентаграмме изгнания, старательно копируя узор под моим чутким руководством. И хотя поначалу выходило неуклюже и коряво, спустя несколько часов упорных тренировок у всех начало получаться, их пентаграммы также вспыхивали багровым.

В конце обучения я стер последнюю пентаграмму и обвел собравшихся взглядом:

— Ну что ж, теперь мы готовы.

— Ну так давай проверим, работает ли твоя пентаграмма вообще! — воскликнула Кусаларикс.

Я кивнул и повернулся к охотнице:

— Макс?

Она, в одном легком платьице, шагнула вперед:

— Давай покончим с этим.

Повернувшись к Денису, я молча кивнул. Тот понял без слов и принялся быстрыми выверенными движениями чертить Пентаграмму изгнания — все-таки у цифрового сознания и тела были свои плюсы. Наконец, все было готово.

Мы с Макс встали напротив друг друга. В ее глазах мелькнула тень сомнения, но она быстро взяла себя в руки. Глубоко вздохнув, Денис начал наносить ей урон: навешал дотов, ударил несколько раз в сердце, но она была слишком прокачана, чтобы погибнуть от одного удара. С первой каплей ее крови пентаграмма вспыхнула кроваво-красным, по краям побежали черные всполохи.

— Бей быстрее! — прорычала она, на ее губах пузырилась кровь. — До утра будешь возиться?

Денис ускорился, а когда Макс была вся истерзана, Денис с размаху вспорол ей горло. Кровь, хлынувшая на пылающие линии, словно послужила спусковым крючком. Неведомая сила подхватила меня и приковала к центру пентаграммы.

Мир взорвался кровавой вспышкой, земля ушла из-под ног, реальность завертелась в безумном хороводе, мое тело начало таять, как пластилиновое.

Проваливаясь под землю, я успел заметить, как Макс оседает. Наши взгляды встретились в последний раз. Бледные губы, перепачканные кровью, шевельнулись в беззвучном напутствии.

А потом тьма поглотила меня без остатка.