Единство 2

Глава 17. Возвращение в Бездну

Зловещая воронка Пробоя затягивала меня с неумолимой силой. Едва очутившись в ней, я почувствовал, как реальность вокруг схлопнулась, словно разбившись на мириады осколков. Вместо уже привычного хаоса битвы меня поглотил водоворот невообразимых образов и мучительных ощущений.

Казалось, само мое существо разбирали на атомы и собирали заново сотни, тысячи раз. Кости дробились в прах и вновь срастались в причудливых комбинациях. Внутренности плавились, будто от потоков раскаленной лавы. Кожа истлевала и вспыхивала, охваченная неведомым огнем. Сквозь кроваво-багровую пелену я видел смутные тени исполинских существ, корчащихся в неземных муках, — это были древние боги, угасающие в отсутствии веры в бесконечном цикле умирания.

Их стенания и вопли терзали остатки моего сознания, грозя ввергнуть в окончательное безумие. Истерзанный разум цеплялся за последние крупицы самоконтроля. Казалось, что это и есть истинная смерть — раствориться без следа в безжалостном водовороте междумирья, где нет ни времени, ни пространства, только бесконечная агония распадающейся личности.

Когда не осталось ни мыслей, ни надежд — лишь отчаянный безмолвный крик, — все внезапно прекратилось. Будто кто-то повернул переключатель, остановив бешеную карусель мучений…

…и меня выбросило на твердую землю. Я судорожно втянул в легкие жгучий, насыщенный кислотой воздух.

Сколько я так пролежал, борясь с желанием вывернуться наизнанку, не знаю. Мутило невыносимо, голова раскалывалась от вороха смутных картин, оставшихся в памяти после адского перехода. В себя меня привел странный отдаленный звук: не то лязг металла, не то скрежет огромных жвал, — который заставил поднять голову и оценить обстановку. Я прислушался — звук затих.

Окончательно придя в себя, я огляделся. То, что я увидел, было до боли знакомым и в то же время чуждым. Это была все та же Террастера, но настолько изуродованная и искаженная безжалостным течением времени в бета-мире, что узнавалась лишь по отдельным фрагментам пейзажа, намертво врезавшимся в память.

По земле стелились кислотные испарения. Почва, иссушенная и потрескавшаяся, была изъедена бесчисленными кислотными дождями, прошедшими за тысячелетия. Она источала тошнотворные миазмы, от которых слезились глаза и першило в горле.

Со всех сторон возвышался лес — исполинские каменные колоссы, чьи фиолетовые стволы уходили в непроглядную высь, теряясь в ядовитом мареве. Их ветви изгибались причудливыми узлами, образуя непроницаемый свод над головой. Ни единого просвета, ни клочка неба — только удушающий полумрак и пульсирующие отблески зловещего сияния в глубине минеральной листвы. Между стволами и ветвями тянулись бесконечные полотна паутины, сплетенные в затейливые, почти гипнотические узоры. Серебристо-серые нити толщиной с руку взрослого мужчины источали едва уловимое свечение и беспрестанно подрагивали, будто в предвкушении жертвы.

Из переплетений ветвей свисали чудовищные черви — каждый размером с гигантскую змею. Они извивались, их бугристые тела покрывала слизь, отливающая тошнотворной зеленью, а пасти щерились кольцами острых как бритва зубов. Черви висели вдоль стволов и меж ветвей, я кожей ощущал их внимание. Казалось, стоит шелохнуться — и твари обрушатся вниз, ввинчиваясь в плоть и вырывая куски мяса.

Вся эта жуткая, извращенная флора и фауна дышала смертью и безысходностью, будто сама Бездна вывернула свое нутро наизнанку.

Воспоминания о первом посещении бета-мира наложились на увиденное, и я застыл, чувствуя, как липкие пальцы страха пробираются под доспех и сжимают горло. Мысль о том, чтобы взлететь, пробиться сквозь этот смертоносный полог, показалась не просто безумной — самоубийственной. Малейшее неосторожное движение грозило обречь на жуткую смерть.

Где-то над деревьями должно было быть небо Террастеры, затянутое свинцово-бурыми тучами. О том, что оно есть, говорили всполохи ослепительных молний. Вместо освежающего дождя тучи приносили потоки едкой кислоты, что с шипением разъедала и без того умирающую землю. Капли этой жижи прожигали экипировку и плоть, оставляя дымящиеся язвы. Каждое прикосновение отдавалось адской болью, хотя и не наносило урона.

Минутку… Только подумав об уроне, я осознал, чего не хватает. У меня полностью пропал интерфейс!

Попытка открыть профиль мысленно не увенчалась успехом — похоже, здесь что-то изменилось. Не было ни командной панели, ни мини-карты, ни каких-либо подсказок системы. Только я и это враждебное пространство. Оставалось надеяться, что мои способности и перки остались при мне — ведь кислотный дождь не наносил мне вреда, а значит, Стоик работал.

Позади, едва различимые сквозь клубящийся смог, виднелись руины инстанса, из которого мы с Тиссой, Краулером и Дэкой вышли меньше часа… или почти десять тысяч лет назад. Сейчас, казалось, в его недрах затаилось что-то куда ужаснее того, с чем мы там встретились в Дисе. Вокруг царил полумрак, лишь светящаяся паутина и пульсирующие наросты на стволах давали скудный, болезненный свет, от которого резало глаза и ломило виски.

Вся эта чудовищная картина, все это невыразимое запустение давило на психику, порождая в душе первобытный, иррациональный ужас. Даже воздух, казалось, был пропитан им — каждый вдох давался с трудом, легкие горели, наполняясь взвесью кислотных капель.

Оставаться здесь было нельзя. Потеря десяти процентов опыта с каждой смертью приведет меня к полному развоплощению через… Прикинув в голове, я вздохнул. Десятков шесть смертей, и я скачусь до первого уровня, после которого все закончится. Меня убивали кролики в окрестностях Тристада, что уж говорить о чудовищах Террастеры, которые изначально были тысячных уровней?

Твою же мать, Пайпер… Что ты натворила?! Оглушенный и подавленный, я чувствовал, как остатки надежды утекают сквозь пальцы, словно вода. Раньше у меня оставалась надежда, что меня вытащат из капсулы. Сейчас…

«Встряхнись, Скиф!» — мысленно рявкнул я. Нельзя сдаваться! Да, я слишком сильно устал, но нужно двигаться. Искать выход и цепляться за любой намек на спасение. Иного выбора, кроме борьбы до последнего вздоха, у меня все равно нет. Пока сердце бьется, пока разум живет — я буду сражаться. До самого конца.

Кое-как я поднялся на ноги, пошатываясь и борясь с подкатывающей к горлу тошнотой.

Что я имею? Интерфейса нет, но способности остались? Нужно убедиться.

Очень аккуратно, чтобы не коснуться паутины, я взлетел. Мои ноги оторвались от земли — отлично, самый важный после Ясности навык работает!

Я попробовал применить один из своих навыков, не требующих ресурсов, — Жуткий вой. К моему удивлению, способность сработала: из груди вырвался пронзительный, леденящий кровь звук, многократно усиленный неестественной акустикой этого места.

Едва отзвуки Жуткого воя стихли, как в ответ со всех сторон послышался зловещий лязг и клацанье, будто сама Бездна пробудилась, потревоженная моим появлением. Этот омерзительный звук нарастал, заполняя все пространство, отдаваясь вибрацией в каждой клеточке тела. Казалось, бесчисленные жесткие лапы и хитиновые панцири пришли в движение, увлекаемые жаждой свежей добычи.

Так, нужно валить отсюда, да поскорее. Я мысленно пожелал активировать Глубинную телепортацию, и…

Тщетно! Ничего не произошло! Может, нужно уточнить? Активировав навык, я мысленно указал конечную точку — Кхаринзу. Ничего. Черт, придется уходить на своих двоих — через лес и его кошмарных тварей.

Очень медленно и осторожно я сделал первый шаг, потом второй. Каждое движение давалось с трудом: вязкая почва то проваливалась, то жадно облепляла ступни.

В этот момент под ногами задрожала земля. Я похолодел — твари, древние порождения изувеченной эволюции, почуяли мое присутствие и устремились на охоту. Они пока скрывались за деревьями, в ядовитом мареве, но их близость была почти осязаема. Липкий страх подкатывал к горлу, а сердце бешено колотилось, готовое вырваться из груди.

Спасительный Полет здесь был бесполезен. Путь к отступлению преграждали исполинские каменные деревья, чьи ветви смыкались над головой, образуя беспросветный свод. Я попытался взлететь, надеясь спастись от наседающих тварей, но едва оторвался от земли, как в воздухе мелькнуло нечто огромное и стремительное.

Гигантский шипастый червь толщиной с мою талию и длиной в несколько метров спикировал с ветвей и обвился вокруг торса склизкими кольцами. Его жвала вонзились в мое плечо, мгновенно прошивая броню насквозь. Боль была настолько сильной, что перед глазами поплыли багровые пятна, но от урона спасла включившаяся Алмазная кожа, которая звенела и трещала, полностью блокируя урон, но держалась.

Я рванулся, пытаясь освободиться, но червь держал крепко. Его мерзкое тело пульсировало и извивалось, покрывая меня вязкой слизью. Всей моей силы, поднятой за счет Единства, не хватало, чтобы вырваться. Да и действует ли здесь божественный навык?

Мне пришлось потратить драгоценные секунды, вырываясь из смертельных объятий червя. Кое-как я сумел рассечь его невероятную твердую шкуру и воткнуть острия Кос Жнеца в мягкую податливую плоть. Издав пронзительный визг, червь разжал тиски и рванул прочь, но наверху, в каменной кроне деревьев, уже мелькали новые змеевидные тени.

Инстинктивно дернувшись в другую сторону, я запутался в густой паутине, оплетающей ветви. Нити были настолько прочными, что даже Косы Жнеца с трудом их разрубали. Я потратил немало сил, освобождаясь, изодрав доспехи и поранив кожу.

Стало ясно, что спасения в воздухе не найти. Смирившись, я спустился на землю и приготовился принять бой: собрал остатки решимости, вскинул кулаки. Дух пульсировал в напряженных мышцах, готовый обрушиться на врага сокрушительными Молотами.

Сломав одно из деревьев, чудовища устремились в просвет и вынырнули из кислотного тумана. Кошмарные помеси тараканов и богомолов, увеличенные до чудовищных размеров — каждая особь была почти с меня ростом. Их блестящие черные панцири переливались маслянистыми разводами, будто покрытые склизкой пленкой. Мощные жвала с неровными зазубринами подрагивали в предвкушении, готовые разрывать плоть и дробить кости. Конечности монстров, покрытые острыми шипами и увенчанные кривыми крюками, беспрестанно двигались, грозя распороть мою плоть до костей, вырвать внутренности и расплескать кровь.

Я вспомнил, как назывались предки этих тварей — баракаты. Когда-то, во времена Священной войны, мы с союзниками качались на бесконечных их паках. «Вряд ли получится так же, Скиф», — мелькнула мысль, и я издал нервный смешок.

Баракаты, конкурируя между собой, залезали друг на друга и надвигались одной бесконечной и нарастающей волной со всех сторон. Они двигались рывками, конвульсивно дергаясь всем телом, в их движениях сквозило нечто извращенное.

Зрелище парализовало волю, породило слабовольное желание покориться неизбежному и принять свою участь, но в глубине сознания уже разгоралась искра непокорности, подпитываемая гневом и кипящим адреналином.

— Я здесь не сдохну! — закричал я, после чего, глубоко вдохнув едкий воздух, издал боевой клич и приготовился встретить волну живого кошмара.

Взрыв Возмездия Спящих их даже не приостановил, и тогда я ушел в Ясность — баракаты уже окружали меня плотным кольцом, их жвала подрагивали в предвкушении. Одно радовало: в отличие от прошлого визита в Бездну, сейчас я попал сюда не в обход игровой системы, а потому сохранил все божественные таланты. Почти все… и вряд ли надолго, учитывая, что никого, чтобы защитить Спящих, в Дисгардиуме не осталось.

Оглядевшись, убедился: бежать некуда. Джунгли каменных деревьев, уходящих на сотни метров вверх, плотно сомкнулись, их окаменевшие кроны нависали непробиваемым потолком, заросшим паутиной, хозяева которой наверняка уже спешат сюда. Придется драться, уповая на Проглота и Путь отражения Устойчивости, надеясь, что набрать опыта получится больше, чем я потеряю, погибнув.

С криком ярости я бросился на баракат, круша хитиновые панцири Кулаками-молотами. Незримым призраком я метался между ними, рассыпая удары направо и налево — и каждый, благодаря Волне увечий, цеплял десятки мобов. Урон я наносил чудовищный, такой легко убивал Глашатаев Бездны, но местные твари были слишком сильны. Судя по тому, что я минут пять пытался прикончить хотя бы одного таракана, их уровни превышали двухсоттысячные.

Проблемы начались, когда баракаты, даже замедленные Ясностью, отрезали мне все пути к отступлению. Вскоре со всех сторон меня окружали эти твари, и даже в убыстрении я начал получать урон.

Замедленные удары сыпались со всех сторон, я уворачивался, парировал, контратаковал, призывая на помощь всю свою ловкость, все умения, но с каждой минутой боя вокруг меня становилось все теснее, и даже сверху уже начали приближаться какие-то кошмарные многоногие пауки, по стволам деревьев резво спускались гигантские многоножки со скорпионьими хвостами, а огромные черви обрушивались с ветвей, разинув зубастые пасти и уже готовясь впиться в плоть.

Мое тело уже не угасало, выдавая бесконечную череду вспышек Возмездия — урон в меня вливался бесконечно. В какой-то момент я ощутил к тварям такую ненависть, что она захлестнула мое тело, силы выросли многократно, и я начал с одного пинка или отправлять гигантских баракат в полет, где их уже ждали черви и пауки, или просто взрывать подвернувшиеся туши, превращая их в брызги кровавого желто-зеленого фарша. Это продлилось недолго, но позволило слегка проредить колышущуюся массу тараканов. Впрочем, место погибших тут же заняли другие.

Я метался в этой круговерти смерти, рубил, кромсал, стараясь пробить брешь в рядах чудовищ и вырваться, но их было слишком много. Твари все прибывали, будто сама Бездна порождала их в бесконечном количестве. Вокруг клубился удушливый туман, кислотные капли прожигали кожу, но это было меньшей из проблем.

В пылу битвы я не сразу заметил, что кое-что происходит — недалеко от меня, где-то под густым скоплением баракат, земля вздыбилась, подкинув тараканов в воздух. Ясность позволила воспринять это в замедленном темпе, но даже так зрелище было пугающим: из бездонного провала извергалась исполинская туша, похожая на гору желе. Язвы и струпья покрывали ее, она бугрилась опухолями и полипами, похожими на раскрывшиеся ракушки, заполненные гноем.

Туша была огромна, как небольшая гора, и баракаты смотрелись рядом с ней жалкими насекомыми. Бесчисленные щупальца твари беспрестанно извивались, из них сочилась зловонная слизь, они были увенчаны острыми загнутыми крюками. Десятки бельмастых глаз вращались на длинных стебельках.

Это же… В чудовищном слизняке угадывались знакомые черты, и я оцепенел от сковывающего ужаса. Воспоминания о далезме, с которой я сражался, пробудились в памяти. Это тоже далезма, только прожившая десять тысяч лет и мутировавшая!

Монстр разинул исполинскую пасть, забитую несколькими рядами кривых зубов, с которых стекала едкая желчь, прожигающая землю, и взревел с такой силой, что даже замедленный Ясностью звук чуть не лишил чувств.

Меня спасли только молниеносные рефлексы: я рывком отпрыгнул в сторону, когда склизкие отростки обрушились на то место, где секунду назад были мои ноги. Далезма спугнула баракат, и мне открылся путь к руинам инстанса — там чернел зев то ли провала, то ли прохода, похожего на пещеру под горой, только вел он под каменные обломки и мог в любой момент обвалиться.

Выбирая между неизвестностью пещеры и верной погибелью в пасти далезмы, я не раздумывая кинулся к спасительному провалу. Но опоздал.

Бывшие до того под землей конечности далезмы вырвались, преграждая путь, в тот самый момент, когда я пролетал мимо. Не успев затормозить, я влип в склизкую плоть и погрузился в нее с головой. В следующий миг стена щупалец и зубов обрушилась на меня.

С трудом вырвав голову из обжигающей студенистой массы, я начал рубить и кромсать ее Косами Жнеца, но они вязли в бугристой плоти, словно в смоле. Меня сдавило со всех сторон, раздирая кожу, ломая кости. Боль затопила сознание, грозя свести с ума. Вонь разлагающейся плоти и едкой слизи забивала ноздри, не давая вздохнуть.

Ударив чередой взрывов Возмездия, я ненадолго высвободился и рывком нырнул в спасительный мрак провала.

Однако, стоило залететь, как стены пещеры стремительно сузились. Тупик!

Мои ноги обожгло так, словно они окунулись в кипящее масло: далезма начала меня проглатывать. Давление внутри было таким, что я услышал хруст своих лопающихся костей. Защита Спящих и Устойчивость не дали мне умереть, и я впервые пожалел, что их нельзя отключить, потому что чем больше меня затягивало в желудок далезмы, тем больше хотелось закончить мучения. В отчаянной злобе я выдавал взрывы Возмездия бесконечной чередой, но защита и регенерация твари, похоже, намного превосходили мой урон, в том числе от Отражения.

Дальнейшее слилось в один бесконечный кошмар.

В кислотных недрах монстра время вернулось в привычный ритм, но лишь для того, чтоб я прочувствовал каждую бесконечную секунду агонии. Желудочные соки и концентрированные кислоты, по сравнению с которыми дождь Террастеры казался обычной водичкой, принялись за работу, слой за слоем разъедая плоть. Устойчивость не могла смягчить мучений.

Я потерял счет времени и ощущение реальности. Боль стала всем, что я знал, всем, что помнил. В редкие моменты просветления я думал, что это и есть настоящий ад — вечные муки без малейшей надежды на спасение. Разум метался загнанным зверем в клетке из агонии, отчаянно цепляясь за остатки самости. Иногда мне казалось, что я уже умер, и это посмертие, наказание за все грехи, но потом новая волна страданий накрывала с головой, и я понимал, что настоящая смерть была бы милосерднее. Я хотел кричать, но кислота растворила мои голосовые связки. Оставалось лишь безмолвно корчиться в чреве монстра, смиряясь с тем, что это и есть теперь моя вечность. Стало понятно, почему Бездна приказала Хинтерлисту сделать именно это, а не отправить меня в Чистилище.

От невыносимой боли я потерял сознание. Похоже, мой мозг просто не выдержал и отключился. В этом состоянии мне казалось, что временами накатывает облегчение, как будто в отчаянии спасти разум тело вырабатывало эндорфины, чтобы хоть как-то смягчить боль. В такие моменты я снова начинал ощущать себя, свои руки и ноги, но длилось это доли секунды, после чего снова все взрывалось болью, и я отключался.

Неизвестно, как долго я пробыл в желудке далезмы, то теряя сознание, то приходя в себя, но, когда очнулся в очередной раз, я все еще был жив. Жизни, наверное, оставалось меньше одного процента, вот только боль куда-то исчезла. Наверное, болеть было нечему, все тело растворилось в кислоте, остался только череп. Пережитое напомнило судьбу настоящей Тиссы, вызвав огромное сожаление и вину — если бы не я, ничего такого с ней бы не случилось…

Мысль промелькнула, и я попробовал зацепиться за нее, за память о погибших друзьях, но разум метался, цепляясь за остатки самоконтроля. Сквозь алую пелену страданий всплывали картины прошлого, лица соратников, обрывки надежд…

Когда череп растворился и кислота омыла мозг, я перестал думать и что-либо чувствовать. Мир накрыла темнота, я ждал воскрешения, но мое тело вдруг восстановилось, на мгновение я почувствовал себя прекрасно, как будто переродился, но в следующий миг ударила боль! Открыв глаза, осознал: я все там же, в желудке далезмы! «Наверное, сработал Откат», — подумал я и выругался, о чем сразу же пожалел. Рот наполнился концентрированной кислотой.

Я отключался и приходил в себя, проводя эти минуты в маниакальном стремлении поскорее подохнуть. Мой мозг казался одной воспаленной звенящей массой, перегруженной болью так, что я не мог ни о чем думать. В редкие мгновения просветления я с ужасом думал о том, что произойдет после следующей смерти. Сработает Вторая жизнь, и что тогда?

Ответ пришел, когда я умер, но тут же ожил, находясь все там же. Будь интерфейс рабочим, я бы получил возможность воскреснуть на точке привязки, на Кхаринзе, но без него система просто сделала то, что делала по умолчанию — оживила меня там же, где я откинул кони.

Так я умер в третий раз, в четвертый, в пятый и шестой. Уверен, что я сошел с ума, потому что в какой-то момент мне начало казаться, что я не в бета-мире на Террастере, в желудке далезмы, а дома, на диване, лежу смотрю в потолок и никак не могу подняться. «Скиф…» — позвала меня… Кто? Я не узнал голос. Мама? Тисса? Рита? Еще кто-то?

Вторая жизнь, которая обычно при частом срабатывании постепенно снижала шанс на воскрешение, будто тоже сошла с ума и продолжала воскрешать меня раз за разом. Я потерял счет смертям, понимая лишь, что опустился ниже сотого уровня. Сколько оставалось, чтобы окончательно погибнуть, меня волновало, но только потому, что бесконечные кошмар и боль были такими, что хотелось покоя. Пусть даже навсегда. Лучше даже навсегда…

Мгновения кратких передышек не приносили облегчения — лишь знание, что очередной кошмар не за горами. Снова и снова я познавал все оттенки предсмертной муки. Рассеченное, обожженное кислотой тело билось в конвульсиях. Раздавленные кости хрустели, пронзая плоть изнутри. Кислота проникала в кровь, вызывая жуткие галлюцинации и заставляя беззвучно выть от боли.

Я перестал осознавать, что происходит. Разум не выдерживал чудовищного давления, раскалываясь на части. Кто я? Зачем я здесь? Как сюда попал? Мысли путались, ускользали, оставляя после себя лишь звенящую пустоту и кровавый туман. Казалось, безумие и отчаяние навеки станут моими спутниками в этом извращенном подобии существования.

Глубоко внутри уже зрела горькая уверенность: это конец. Я проиграл, и проиграл бесславно, став просто кормом для безмозглого порождения бета-мира. Где-то в небе на меня, наверное, смотрит воплощение Майка Хагена — солнце Бездны, и ничего не делает, чтобы помочь!

Бездны… Бездна… Каждая клеточка в моем многострадальном теле превратилась в сгусток ненависти. Сначала иррациональной — к Хагену, отправившему меня в этот ад, потом — к Девятке-Бездне. С последним усилием воли я впился в это чувство, позволив ему кристаллизоваться в решимость. Нет! Я не доставлю Бездне такого удовольствия! Не дам сожрать и переварить себя безропотно и окончательно, как кусок мяса! Назло всему выживу, вырвусь и уничтожу эту тварь!

С этой клятвой, полной мстительного упрямства, сознание снова померкло. Смерть за смертью, агония за агонией. Бета-мир будто задался целью вытравить из меня саму волю к жизни, с садистским наслаждением терзая мою плоть и дух.

Но когда я в очередной — сотый или тысячный — раз очнулся, на моих губах заиграла улыбка. Она появилась вместе с пониманием происходящего. Мгновения, когда боль исчезала, а я снова ощущал свое тело, пусть и длились доли секунды, свидетельствовали о том, что Проглот работает, исправно конвертируя огромный урон в очки опыта! Без интерфейса сложно сказать, какого именно уровня я достиг, но то, что прирост больше, чем штраф после смерти, точно: я начал чувствовать, что мне удается шевелить пальцами, а значит, я стал не слабее, а сильнее!

Постепенно, сквозь алую пелену агонии, начало пробиваться странное, пугающее осознание. Каждый раз, возрождаясь вновь, я чувствовал, как тело наполняет новая сила. Мышцы будто закалялись в кислоте, кости крепчали после каждого перелома. Сквозь боль проступало мрачное торжество — я погибаю, но лишь для того, чтобы восстать вновь, сильнее прежнего.

Поначалу я гнал от себя эти мысли, ужасаясь собственному безумию. Разве может живое существо радоваться страданиям? Но чем дальше, тем больше менялся мой разум, подстраиваясь под извращенные законы Бездны. Боль, бесконечно повторяющаяся смерть — это оказалось тем горнилом, в котором я перековывал самого себя, избавляясь от слабостей и страхов.

Я начал ждать новых вспышек агонии — ведь теперь они означали не только муки, но и обретение могущества. Я смеялся, корчась в чреве чудовища, купаясь в его кислотных соках. Безумие? Возможно. Но разве не безумие — единственный способ выжить в мире, где здравый смысл обречен на погибель?

Лишь полностью приняв боль, позволив ей стать частью себя, я смог обуздать ее. И тогда родился новый Скиф — Скиф, который не боится страданий, но черпает в них извращенное наслаждение и неодолимую силу. Вернее, не родился, а вернулся — тот самый, что захлебывался в вонючей жиже Болотины, терпел жгучую слизь Разорителя в Лахарийской пустыне, отдавал себя на съедение Скальным рвачам и выжил под пытками адского тирана Баала.

В какой-то момент я ощутил, что стал намного сильнее. Стиснутый студенистой массой, я попробовал двинуть рукой… и с огромным напряжением преодолевая сопротивление, смог ее поднять! Получилось!

Боль никуда не делась, но надежда позволила пригасить ее остроту, оставив лишь фоном. Я как будто отсек ее сигналы, чтобы не перегружать мозг, и начал думать.

Вторая жизнь будет меня воскрешать и дальше, это понятно. Почему — тоже понятно, я же теперь не просто любимец Фортуны, но и горевестник с зашкаливающей удачей. Это значит, что, даже если погибну еще тысячи раз, я стану только сильнее! Устойчивость с ее Отражением рано или поздно прикончат далезму, что даст мне очень много опыта, но лишит идеальных условий прокачки. По сути, я вернулся во времена, когда носил на себе проклятие Патрика «Мятежная душа», которое воскрешало меня всегда на месте гибели.

Так-так-так… Даже если эта далезма сдохнет от Отражения, снаружи меня ждут полчища баракат, червей, многоножек и пауков. Что ж, я только за.

— Идеальное место прокачки, — не разжимая губ, пробормотал я.