Дьяволы

Глава 52 Конец дороги

— Огромная, — сказала Алекс.

В предрассветной тьме мерцающее пламя Святой Наталии казалось звездой, зависшей над горизонтом. Теперь же, когда солнце залило золотом восточные горы, а их корабль с раздутым брюхом плыл к конечной остановке, все встало на свои места.

— Действительно огромная, — произнес брат Диас.

Колонна Трои была настолько исполинской, что напоминала не строение, а часть ландшафта. Подобная пню гора камней вздымалась из моря, ее вершину украшали знаменитые Висячие Сады, а еще выше торчали шпили башен, будто зубцы короны.

— Ебически огромная, — буркнула Волчица Вигга.

И какой-то гений решил, что править этим должна никчемная засранка вроде Алекс. Она сжала живот, словно пытаясь выдавить из себя нервозность. Всегда знала, что эта идея безумна, но надеялась: остальные рано или поздно это осознают и придумают что-то лучше. А потом все вместе посмеются. Помните ту крысу, которую собирались сделать императрицей? О чем мы думали?

Но вот она здесь, почти у Трои, и никто не смеется.

Особенно она сама.

— В жизни столь многое… — Бальтазар с мальчишеским любопытством наблюдал, как солнце поднимается над городом. — Обрело раздутую и незаслуженную славу…

— Как «третий лучший некромант Европы»? — вставил Батист.

Третий лучший некромант Европы тяжело вздохнул. — …но Колонна Трои явно не из их числа. Реликвия великой эпохи, рядом с которой наше время это жалкое послесловие. — Он прищурился, глядя на Алекс. — Кто ее построил?

— Колдуньи-инженеры Карфагена, — мгновенно ответила она, — хотя ходят слухи, что они призвали демона Хоксазиша в качестве архитектора.

— Зачем?

— Зависит от того, кого спросить. Купцы скажут, что для контроля над торговыми путями. Жрецы — как храм дьявольских сил. Дворяне чтобы устрашать покоренных. Солдаты — как крепость против эльфов.

— Каждый судит сквозь призму своих страстей, — тихо заметил Якоб.

Бальтазар кивнул Алекс с едва заметным одобрением. Высшая его похвала. — Рад, что вы слушали. Согласно хроникам, в самом Карфагене стояли три колонны еще грандиознее, но они рухнули, когда большую часть города поглотили врата ада.

— Плохой день для рынка недвижимости, — усмехнулся барон Рикард, встряхивая смоляными волосами, которые развевались на ветру, словно знамя.

— Когда Карфаген пал, Колонну Трои не достроили. — Алекс указала на цепь арок, соединявших ее с горами. — Василий Первый, прозванный Строителем, завершил акведук, разбил сады и начал возводить Фарос. Пламя Святой Наталии зажгли на вершине лишь через полвека после его смерти. А вскоре заложили Базилику Ангельского Посещения… после, как вы догадались, самого посещения.

Бальтазар фыркнул. — Теперь вы просто щеголяете эрудицией.

— Этому я научилась у лучших, — Алекс устремила взгляд на Колонну, чья теневая сторона контрастировала с солнечной, а у подножия теснились крошечные дома. — Что, если они возненавидят меня? Мои… — Она едва выговорила. — …подданные.

— Тогда вы будете не хуже большинства правителей, — сказал Якоб.

— Императрице не обязательно быть любимой, — провозгласил Бальтазар. — Главное — чтобы повиновались.

— Может, вы иначе смотрели бы на любовь, — встрял Батист, — знай, каково это.

Бальтазар открыл рот, чтобы возразить, но закрыл, поняв, что не сможет.

Алекс ерзала от нервозности, в очередной раз теребя позолоченную ткань платья. Батист, некогда стажировавшаяся у портного в Авиньоне, потратила утро, закутавшись в материю от плаща Саббаса, с булавками во рту. В талии оно жало, а на груди топорщилось, будто сшитое для кого-то с формами получше. Галь Златница говаривала: «Притворяйся тем, кем хочешь стать, и однажды перестанешь притворяться». Алекс, мастер притворства, всегда считала это мудрым советом, но вряд ли он помог бы увеличить чью-то грудь.

— Чувствую себя ебаным подарком, — пробормотала она.

— А кто не любит подарки? — Барон Рикард грациозно указал на себя. — Не бойтесь, ваше высочество. Вы идеально подготовлены. — Он указал на себя. — Вас учили этикету, — затем Бальтазару, — показухе, — к Диасу, — грамоте, — к Якобу, — хмурости, — и… — замялся казывая на Виггу, — беспочвенной резне и непристойностям.

— Беспочвенной? Че? — фыркнула Алекс.

— Это значит «бездумной», — пояснил Батист.

Вигга открыла рот для возражения, но передумала.

— Ну и уроки Санни, — барон неопределенно махнул бледными пальцами. — Невидимый куннилингус, насколько я понимаю…

— Кунни-че? — хмыкнула Вигга.

— Это значит… — начала Батист.

— Мы знаем, что значит, — прервал брат Диас.

— И наконец, — барон кивнул на Батист, — всему остальному. — Та отвесила образцовый реверанс, странно смотревшийся поверх сапог.

— Учтите, — продолжал барон, — что самые бесталанные, невезучие и неприятные личности в истории становились сносными монархами после коронации. Вы не хуже среднего материала.

— Огромное спасибо за поддержку... — сказала Алекс.

— Разумеется. — барон улыбнулся, сверкнув безупречными зубами (если не клыками). — Слава богу, что я есть.

— Но меня еще не короновали. — Алекс снова глянула на Колонну, и нервы екнули. — У меня остался живой кузен…

— Аркадий, — прорычал Якоб.

— Старший, — добавил Бальтазар.

— И, по слухам, самый могущественный, — вставил Батист.

— Братья враждовали за трон, — брат Диас беспокойно поскреб бороду. — Убийство остальных сделало его опаснее.

— Отлично, — пробормотала Алекс. — Просто, блять, отлично. — Она ждала, что его галеры выскочат из каждой бухты, наемники обстреляют их из луков, а крылатые ящеры нападут с облаков. Но раз этого не случилось, значит, готовится что-то ужаснее. Она прижала ладони к бурлящему животу. — Так хорошо, что сейчас блевану.

Как и все на свете, вблизи оказалось хуже.

Корабли толпились в гавани, теснясь у причалов, как голодные поросята у соска. Суда севера со звериными головами на носу, стройные и свирепые, казались карликами рядом с трехпалубными галерами из Африки, чьи паруса сияли золотой вышивкой Пяти Уроков. Моряки перекрикивались на непонятных языках, мешая приветствия с угрозами, а жесты их не оставляли сомнений в намерениях.

Колонна Трои возвышалась над всем, бросая часть гавани в исполинскую тень и затмевая зубчатые предгорья. Ее стены местами напоминали природные утесы из цельных каменных плит, местами — циклопическую кладку: контрфорсы величиной с колокольни, арки, под которыми ютились улицы. Все это было покрыто дождевыми потеками, пятнами папоротников и лиан, а в вышине гнездились стаи пестрых птиц.

В скалах виднелись вырубленные жилища — лестницы, двери, дымящиеся трубы. На шатких лесах болтались мостки, веревки и цепи, по которым в ведрах поднимали завтраки. Повсюду журчала вода: каналы на боках Колонны превращались в пенящиеся шлюзы и водопады, чьи брызги затемняли крыши нижних улиц и раскидывали радуги над городом. Внутри каналов вращались громадные колеса, чудовищные шестерни, словно вся Колонна была гигантским механизмом.

Паруса убрали, корабль причалил, и Алекс разглядела людей. Толпы. На крышах, причалах, доках и тысячи лиц, казалось, уставились прямо на нее. — Они ждут… — прошептала она, — меня?

— Точно не меня, — буркнул Якоб.

— О боже. — Целый город. Целая империя. Алекс грызла потрескавшуюся нижнюю губу, больше похожую на пережаренную сосиску, чем на уста императрицы. — Не поздно вернуться в Святой Город?

— Я о том же думаю, — пробурчала Волчица Вигга, прячась за грот-мачтой, пока корабль скребел бортом о камень, а матросы прыгали на берег.

— Боже милостивый, у нас стеснительная оборотень. — Барон Рикард вздохнул, и холодок пробежал по шее Алекса. — Помните, ваше высочество: для вас нет незнакомцев — только старые друзья, чьей встрече вы безмерно рады.

— О боже. — На берегу, под палящим солнцем, ждал прием: сверкающая стража, лошади в блестящей сбруе, и во главе — женщина, величественная, как настоящая императрица. А не жалкая самозванка.

— При каждом представлении в ваших глазах должен вспыхивать фейерверк щедрости. Я хочу видеть социальный салют. И выпрямитесь, ради всего святого Вы пришли править, а не искать потерянную сережку.

— Простите, — пробормотала Алекс, напрягая вечно сутулящиеся плечи.

— И никогда не извиняйтесь.

— Простите... Блять!

— И никогда не говорите «блять».

Сходни легли на камни. Воцарилась мертвая тишина.

Идем. Точно как учил барон. Словно между ключицами у нее драгоценность, которую все жаждут увидеть. Она поплыла по сходням. Паря над причалом. Безжалостное солнце и еще более безжалостные взгляды сотен глаз, а также невыносимый зуд в пояснице, который в этом платье не почесать... Все это она обожала.

Улыбаемся. Счастье, добродушие, и она совсем не боится обделаться перед будущими подданными. Улыбаемся. Все идет по плану, и она точно не обделается. Улыбаемся. Теплота, благожелательность, и кишечник под контролем. Но даже если обделается — никто не усомнится, что это было счастливейшее событие ее жизни.

Алекс поклялась бы, что эта женщина растет с каждым ее шагом. Почти как Якоб, но с куда лучшей кожей. Императорской кожей. Лучшая чертова кожа на свете. Рядом с ней Алекс чувствовала себя нищенкой — даже не куском дерьма, а пятнышком. Боже, у нее нос потеет? Пятнышко дерьма с лицом гнилого яблока, втиснутое в золотую «оболочку» из плаща покойника.

Она ждала, что женщина рассмеется, остановившись в своей неестественно длинной тени, а толпа подхватит: «Давайте уже настоящую императрицу!». Вместо этого леди Севера погрузилась в идеальный реверанс, словно ее опустили на невидимой платформе.

— Принцесса Алексия, для меня честь приветствовать вас дома. Я...

— Вы, должно быть, леди Севера, — перебила Алекс. — Хранительница Императорских Покоев. Дядя часто вас вспоминал.

— Не слишком сурово, надеюсь?

— Он говорил, что вы — верный друг. Рисковали всем, чтобы слать ему письма. Он доверял вам жизнь, и я могу доверять тоже.

Леди Севера, казалось, опустилась еще ниже. — Ваш дядя слишком добр. Но по моему опыту… императрице мудро не доверять никому слишком. Можно подняться?

— Что? Черт, да! То есть… да! Простите.

— Ваше высочество никогда не обязано извиняться. — Леди Севера выпрямилась, возвышаясь над Алекс на целую голову. И какой головой...

— Не могли бы вы… — Алекс щурилась вверх. — Подняться поменьше?

— Прикажете страже принести ящик для вашего высочества? Или выкопать траншею, чтобы я встала ниже?

Алекс едва сдержала ухмылку. — Кажется, вы шутите, леди Севера.

— Со мной такое случается по особым дням. Но «леди» можно опустить. Просто Севера. — Она наклонилась, шепча: — Как императрица, вы сможете звать меня сукой, кобылой, сволочью — предшественница так и делала, а я благодарила за внимание. Моя обязанность и радость — исполнять ваши желания. А сейчас моя обязанность и радость — сопроводить вас к герцогу Михаилу…

— Он здесь? — перебила Алекс.

— Уже несколько недель готовит ваш въезд в город. Ждет у Великого Лифта Гераклиуса, в конце процессии.

— Процессии? — Голос Алекса дрогнул. Она ждала, что ей тут же отрубят голову.

— Народ Трои жаждет приветствовать будущую императрицу. — Севера указала на белоснежного коня. — Вы ездите верхом, ваше высочество?

— Очень плохо, — пробормотала Алекс.

Птичий помет шлепнулся на брусчатку, когда она направилась к скакуну стоимостью в состояние. Тишина становилась зловещей. Кто-то прошептал: «Это она?»

— Стой. — Якоб выставил руку, и Алекс замерла, сердце в горле. Он шагнул вперед, сжав эфес меча, и рявкнул так, что дрогнули стены: — Встречайте ее высочество, принцессу Алексию Пиродженнетос!

— Принцесса Алексия! — Детский голосок взвился от восторга, и будто плотина прорвалась — толпа взорвалась криками, свистом, аплодисментами. Птицы с криком сорвались с крыш.

Якоб удовлетворенно хмыкнул. — Просто толчок нужен был.

Два бородатых жреца шли впереди с иконами Святой Наталии и Святого Адриана на позолоченных шестах (брат Диас узнал святых с первого взгляда). За ними монахини: одна несла хрустальный ковчег с мумифицированной стопой, другая золотой нагрудник с пером ангела в уксусе. Далее, дюжина стражников с пурпурными султанами и парадным оружием, сверкающим на солнце. А в центре всего этого — потная воровка, когда-то избитая за попытку украсть костыль у прокаженного, верхом на белом коне в унижении, в сопровождении вампира, оборотня и бессмертного убийцы.

Что ж, подтверждается еще одна поговорка Галь Златницы: «Расскажи нужную историю, и любое дерьмо сойдет за правду».

Троя встретила ослепительным солнцем и еще более ослепительными красками. Полированные купола сверкали, золоченые двери блистали, золотые и серебряные плитки перемигивались в мозаиках святых у часовен, у ног которых толпились нищие. Они проехали через рынок, где всему на свете была цена: полосатые и пятнистые звери в клетках, яркая посуда, чаши с пряностями размером с ванну: зеленые, коричневые, оранжевые, золотые. Рядом раскинулась красильня: воды из Колонны стекали в бассейны, окрашивая рабочих в странные оттенки. На шестах сушились полотнища тканей. Синие, алые, изумрудные, колышущиеся, как паруса.

Они двигались вдоль основания Колонны, лица в толпе мелькали, как маски в карнавале, а звон колоколов оглушал. Звенели они отовсюду: с церквей с позеленевшими куполами, с часовен на акведуке, с алтарей, где облупившиеся фрески изображали крестоносцев, рубящих эльфов.

Алекс задумалась, где сейчас Санни. Пробирается сквозь стражу? Прячется в толпе? Или притаилась под брюхом коня? Позже, может, притаится под ней самой. Она усмехнулась. Улыбаться становилось легче, особенно когда процессия въехала на площадь у подножия Колонны, и рев толпы усилился.

— Они… любят меня? — спросила она Якоба, чье хмурое лицо было островком спокойствия в этом безумии.

— О, обожают, — проворчал он. — Как можно обожать того, кого не знаешь и не узнаешь. Они любят идею. Мечту стать лучше. Искупиться. — Он покачал головой, глядя на толпу. — Кто бы ни правил, мир останется миром. А люди — людьми.

Батист фыркнул. — Не слушайте этого ворчуна.

— Значит, это хороший конец? — Алекс наблюдала, как жрецы с иконами, монахини с реликвиями и стража остановились у платформы, врезанной в Колонну. Там ее ждали знатные особы.

— Сомневаюсь, — Батист послал толпе воздушный поцелуй. — Хорошо заканчиваются истории, которые еще не дописаны.

— Дядя! — Среди богачей мелькнуло знакомое лицо. Герцог Михаил улыбался шире всех. Алекс забыла про этикет, спрыгнула с коня, пока слуги тащили позолоченные ступени, и бросилась к нему меж колонн, увековечивших древние победы.

Он подхватил ее, закружил, крепко прижал.

— Так рада тебя видеть, — прошептала она в его плечо. Сама удивилась, насколько это правда. Они почти не знали друг друга, но он всегда был на ее стороне.

— Я так долго ждал этого дня, — сказал он. — Порой думал, не настанет. Знаю, путь был тяжек. Прости, что не был с тобой. — Он отстранился, держа ее за плечи. — Но ты так изменилась! Выросла. Ты… вылитая мать…

— Не будьте жадиной, герцог, — пробасил святой-старикашка с бородой до пояса. — Дайте и нам приветствовать принцессу!

— Конечно! — Герцог смахнул слезу. — Разрешите представить: глава Церкви Востока, Великий Патриарх Мефодий Тринадцатый.

Алекс едва сдержала желание ткнуть Патриарха и спросить, что случилось с предыдущими двенадцатью, но решила следовать сценарию барона Рикарда. Она опустилась на колено, изображая принцессу:

— Ваше Блаженство, Ее Святейшество Папа передает сестринские приветствия, пожелания здоровья и надежду, что слуги Спасителя объединят две ветви истинной Церкви.

Патриарх поднял лохматые брови:

— Благочестивые слова, ваше высочество. После испытаний веры отрадно видеть законную наследницу Феодосии на Змеином Троне. Вас проверяли два Оракула Небесного Хора?

В его взгляде мелькнул расчет, но Алекс улыбалась, будто он старый друг:

— Да, Ваше Блаженство.

— В очищенной бледной палате?

— Я принцесса, не маг, но комната была белой. — Она рассмеялась, и знать подхватила.

— Вот булла, подтверждающая статус Пиродженнетос, — герцог Михаил развернул пергамент с печатями. — Подписана кардиналом Боком и Папой.

— Десятилетней Папой? — Патриарх усмехнулся, изучая документ.

— Папой, — бросил Якоб без тени улыбки.

— А это родимое пятно? — Мефодий пригляделся к шее Алекса. — И монета?

Алекс сняла с шеи половинку. Герцог подал свою. Стертые края совпадали. Кто-то ахнул. Кто-то кивнул.

Сомнительные доказательства? Алекс проводила аферы и с меньшим. Но людям хватало крохи, чтобы верить. Патриарх и герцог обменялись взглядам. Сделка была закрыта.

Мефодий воздел половинки монеты и буллу:

— Принцесса Алексия Пиродженнетос! Первородная Ирины, наследница Феодосии, признанная Оракулами, вернулась в Трою! Дабы защитить империю от эльфов и вести к процветанию!

Толпа взревела. Так Алекс была признана наследницей Змеиного Трона. Она изображала уверенность, а знать толпилась вокруг, ловя честь представиться…

...

Никчемной воровке.

Вот так мир, а?

Глава 53 Сразиться с великанами

Стражи закрепили железные перила по краю платформы. Женщина в цепи из позолоченных шестеренок с важным видом дернула длинный рычаг. Платформа дернулась, заставив всех пошатнуться, затем, не скрежеща, а с плавным гулом, начала подниматься вдоль канала в стене Колонны.

— Потрясающе, — прошептал Бальтазар.

Триумфальные колонны и здания скрылись из виду. Толпа благочестивцев превратилась в разноцветное пятно, а за стеной гавани заискрилось Эгейское море. Чем выше они поднимались, тем больше открывалось: лабиринт улиц, рушащиеся стены, крыши с позеленевшими куполами, а кое-где — свежие медные блики на дворцах богачей.

Троя. Жемчужина Востока. Бальтазар когда-то считал их прибытие сюда невозможным. Был уверен, что никчемная принцесса Алексия сгинет в огне, в клешнях краболюдей или под обломками аббатства. Но вот она стоит в центре внимания, обласканная власть имущими. Будущая императрица. И, надо признать, выглядит она почти убедительно.

Бальтазар поймал себя на опасной улыбке и отвернулся, чтобы не выдать себя. Неужели он испытывает отцовскую гордость к этой простушке? Как ни крути, девчонка оказалась крепким орешком, да еще с живым умом, когда ее должным образом стимулировал наставник. И его роль в ее выживании была неоспорима. Наград, конечно, не предвиделось. Но разве признание толпы чего-то стоит? Он знал, чего добился. Может, этого достаточно? Он наблюдал за шестернями подъемника, и улыбка расползалась шире.

— Если вы впечатлены сейчас… — Леди Севера стояла вплотную, изучая его. — Подождите, пока поднимемся выше.

— Э-э… — Месяцами Бальтазар мечтал вновь общаться с людьми благородных кровей. Теперь же, перед эталоном утонченности, он запнулся. — Боюсь, слишком долго жил среди варваров… Мой вид недостоин...

— Вы провели принцессу через немыслимые опасности. Носите каждое пятно как медаль. Я...

— Леди Севера, конечно. Слышал ваш разговор на причале… — Его поразила не только ее безупречность, но и скромность. Качество, которое он раньше не ценил, но теперь видел: чем меньше она подчеркивала статус, тем весомее он становился. Ведь только ничтожества кричат о своей важности. — Я Бальтазар. — Он сделал сдержанный поклон, мысленно смеясь над своими прежними вычурными реверансами перед зеркалом.

— Просто Бальтазар?

— Есть продолжение, но… — Он махнул рукой. — Довольно и этого.

— Вы инженер?

Инженер тайн. Кудесник запретных механизмов мироздания. Часовщик шестеренок жизни и смерти! Бальтазар прикусил язык. — Всего лишь дилетант. Теоретик. Недавние наблюдения заставили меня пересмотреть природу материи… — Он бессознательно сложил ладони, как делали те аэро- и геоманты. — Возможно, земля и воздух не противоположности, а порождения одной субстанции…

— Вы решили сразиться с Гасдрубаллом и Целлибусос? — Леди Севера сузила глаза, и Бальтазар замер. Неужели она разбирается в философских столпах?

— Не жажду дуэли с великанами… но факты могут вынудить. — Ее пронзительный взгляд смутил его, и он отвел глаза. — Я знал, что архитектура Карфагена сохранилась в Трое… но не предполагал, что механизмы все еще работают.

— У императрицы Евдоксии были недостатки. — Севера перечислила на пальцах: — Ковен колдунов, чудовищные сыновья, казни, эксперименты.

— Ах да. — Бальтазар обрадовался прозаичной теме. — Мы столкнулись с ее творениями. Гибриды человека и зверя. Уродливы, но саркомагия безупречна.

— Вы так считаете?

— Не видел лучше. Они — грозные войны.

— Евдоксия не стремилась создавать воинов. Сыновья искали способ сохранить ее слабое тело. Потом ее увлекла душа. — Севера сжала перила. — Она хотела найти ее, освободить, поймать.

— Занимательно… — Бальтазар поймал себя на опасном интересе. — И безумно! Преступление против Бога. Евдоксия, видимо, была… сложным работодателем.

Севера приблизилась, шепча: — Вы и представить не можете. Но она восстановила древние механизмы Колонны, работающие от акведука. Лифты — единственный путь наверх. Если только вы не скалолаз.

— Благородный проект. — Он рискнул улыбнуться. — Великие люди редко бывают целиком героями или злодеями.

— Все относительно. — Едва заметная улыбка мелькнула на ее губах. — Вы служите Папе Бенедикте?

Его улыбка исказилась. — Я… состою на ее службе. — Умолчав о ереси, некромантии и демонах.

Севера наклонилась так близко, что он почувствовал ее дыхание: — Правда ли, что ребенок — Второе Пришествие Спасителя?

Бальтазар сглотнул: — Месяц назад я рассмеялся бы вам в лицо. Я скептик. Увидев Папу… не впечатлился.

— Но?

— Мудрый человек признает, как мало знает. События заставили меня пересмотреть взгляды.

Лифт дернулся. Он пошатнулся, машинально протянул руку и Севера твердо ухватилась за нее.

— Найдите время рассказать об этих… событиях. — Неужели ее пальцы слегка сжали его запястье? Или это лишь его отчаянная надежда?

— Вы из разных лиг, — прошипела Батист. — Будто разные виды.

Бальтазар даже не стал спорить: — Позволь старику мечтать.

Глава 54 Реки в небе

Брат Диас ступил на вершину Колонны Трои... И в иной мир.

Внизу город пылился, закованный в камень. Здесь же, в королевских садах, все искрилось изумрудом на лазурном фоне. Деревья, величественные как лесные исполины, вздымались к небу. Изумрудные луга манили пройтись по ним, кусты щедро сыпали лепестками, словно семена упали с ладони самого Бога.

Двойной ряд безупречных стражников выстроился вдоль дороги. При приближении Алекса они громыхнули каблуками, опустив позолоченные алебарды, создав сверкающий коридор.

— Столько стражников, — одобрительно кивнул брат Диас, разглядывая доспехи.

— Столько стражников, — нервно пробормотала Алекс, глядя на лезвия над головой.

— Страх… с ним трудно расстаться. Я думал, главные испытания позади. — Брат Диас провел рукой по листве, роса щекотала пальцы. — Неужели худшее позади?

— Не надейся, — буркнул Якоб из Торна. Но даже его каменное лицо смягчилось. Внизу город задыхался от зноя и вони. Здесь же, в Висячих Садах, ветерок ласкал кожу, а солнце играло в листьях всех оттенков.

Брат Диас вдохнул аромат цветов и смолы: — Ближе к раю я не бывал.

— Говорят, при императрице Диоклетии здесь росли все растения Божьи. — Алекс подняла ладони, ловя розовые лепестки.

Герцог Михаил улыбнулся: — Что ни говори о Евдоксии, узурпаторше, еретичке, горевшей в аду, но на Колонну и акведук она не поскупилась. — Он указал на журчащий канал. — В моем детстве здесь сочилась солончаковая жижа, сады чахли, лифты еле работали. А теперь? Слушайте.

Внизу грохотали толпы, рынок, скот. Здесь царили шепот листвы, трели птиц и журчание воды.

— Реки, — прошептал брат Диас, — в небе.

— Вода льется по акведуку из горных родников, — объяснил герцог. — Течет сквозь скрытые трубы, низвергается водопадами и приводит в движение лифты. Питает сады и бани. Ученые говорят, раньше вода делала больше, но секреты утеряны.

— Масштаб… — Бальтазар замер. — Превосходит всякое воображение. — Даже его надменность растаяла.

Герцог махнул рукой: — Вершина Колонны — сотни шагов в ширину. Колдуньи Карфагена не знали предела, а мои предки продолжили их дело. На востоке Базилика Ангельского Посещения. — Он указал на дорогу, где толпились паломники. Фасад базилики, усыпанный резными ангелами, упирался в небо. Колокольни вздымались выше самих колоколов.

Здесь была та благодать, которую брат Диас тщетно искал в Святом Городе. — Место, где чувствуешь присутствие Бога, — закрыл он глаза.

— На западе — Дворец. — Герцог указал на иглы башен с темными полосами и положил руку на плечо Алекс. — Твой дворец. А на вершине — Пламя Святой Наталии, веками ведущее детей Трои домой. — Фарос плавно сужался, подобно клинку меча — самая высокая из всех башен, воздвигнутых на исполинской Колонне. Пламя на его куполообразной вершине пылало ярко даже под лучами солнца.

— Они воздвигли дома знати, штабы армии и флота, крепости для элиты императора — целый город в городе! — Герцог Михаил указывал на здания, проглядывающие сквозь зелень.

— Город среди облаков… — Бальтазар разглядывал строение с колоннами, украшенными барельефами наук и искусств. — Знаменитый Атенеум?

— Оскверненный и униженный. — Герцог покачал головой. — Евдоксия изгнала ученых, заменив их колдунами и алхимиками. Теперь здесь изучают Черную Магию.

— Раскрытие тайн мироздания, — пробормотал Бальтазар, — не под покровом тайны, а открыто! Только представьте… — Он крякнул, заметив взгляды. — И, конечно, возмущаемся.

— Мы встречали учеников Евдоксии в пути, — сказал Якоб.

— Хватило пары... Мысль о ковене… — Брат Диас поспешно осенил себя кругом.

— Часть присягнула сыновьям императрицы, — пояснила леди Севера. — Остальные сбежали после ее смерти.

— Как мокрицы от света. — Герцог улыбнулся Алексу. — Чуяли новый рассвет и суд! Наш Атенеум жаждет возрождения. Его библиотека — одна из величайших.

Брат Диас, месяцами не вспоминавший о книгах, вдруг оживился: — Сколько томов?

— Подсчет занял бы века, — ответила Севера. — Сто тысяч, не меньше.

Брат Диас замер. В монастыре он хвастался тысячью книг, преувеличивая. Сто тысяч! Какой каталожный лабиринт? Какие лестницы?

— Я бы хотел это увидеть, — прошептал он.

— Устрою доступ. Но не бродите в одиночку. Там остались… следы экспериментов Евдоксии. — Севера кивнула на зарешеченные подвалы у ступеней, напомнившие брату Диасу ужасы Часовни Святой Целесообразности. — То, что лучше не тревожить.

— Мой прадед собрал в подвалах зверинец, — сказал герцог. — Диковинки со льдов Арктики, пустынь Африки. Для науки и просвещения.

— Евдоксия нашла иное применение, — добавила Севера.

Якоб прищурился: — Здесь создавали тварей для Марциана и Констанса. — Брат Диас отступил, заметив движение в глубине решеток.

— Здесь Саббас обрел крылья, — сказал Батист, — возомнив себя Ангелом Трои.

— Наглость избалованных болванов! — Севера вспыхнула. — Растратили дары, ссорясь из-за того, что им не принадлежало! Я должна была…

— Не вините себя за их грехи, — мягко сказал брат Диас.

— Если бы никто не винил себя за то, чего не изменил… — Она слабо улыбнулась, отвернувшись от Атенеума. — Не осталось бы работы Церкви?

Глава 55 Прежде чем спросить

— Императорская опочивальня. — Леди Севера распахнула массивные двустворчатые двери. — Как Пиродженнетос, вы… появились на свет именно здесь.

— Так говорят Оракулы Папы, — пробормотала Алекс. — Лично я помню смутно… — Огромная комната за дверьми напоминала смесь дорогого борделя и храма злобному божеству. Темный мрамор, золотая лепнина, шелковые драпировки цвета перерезанного горла. Три арки в толстой стене башни открывали невероятный вид на западное небо, где закат окрашивал облака в розовое и золотое.

Алекс подошла к окну, ветерок лаская лицо. Внизу, в гавани, корабли выводили белые росчерки на темной глади Эгейского моря. Почти стоило всех этих ступеней.

— Вид обалденный, — обернулась она к комнате. После уроков барона Рикарда оформительские вкусы у нее имелись. — Только похоже на спальню, где трахают демонов.

— Учитывая репутацию Евдоксии… — Леди Севера окинула взглядом исполинскую кровать. — Ничему не удивлюсь. Распоряжусь сделать менее… инфернальной. — Она щелкнула пальцами. Панели на стенах распахнулись так резко, что Алекс дернулась, готовая бежать от нового легиона чудовищ.

Вместо них вошли четыре юные девушки с опущенными головами. Возраста примерно как Алекс, но из породы гладкокожих и шелковистоволосых. Как сама Севера.

Богатые.

По оттенкам кожи, чертам лиц и устрашающим украшениям, их собрали со всех уголков Империи. Никто не атаковал. Если не считать атакой крайнюю скромность. Для Алекс — вполне атака.

— Ваши фрейлины. — Леди Севера перечислила: — Атенаис, Клеофа, Зенонис и Плацидия. Из безупречных семей.

— Ясно. — До встречи с герцогом Михаилом ее «семьей» были перекупщик и банда карманников. — Негоже подпускать сомнительных к трону…

— Если не угодны, то заменю их немедля...

— Нет! — По тону Северы Алекс поняла: неугодных могут швырнуть в окно, а замену доставят раньше, чем те долетят до воды. — Вы все прелесть. — И высокие. — Наверняка из вас выйдут… куда лучшие принцессы… — Голос ее угас в неловкой тишине.

— Итак, девицы. Испытательный срок. Семь дней, чтобы стать незаменимыми. — Девушки склонились еще ниже, последовав за Северой через анфиладу комнат — гобелены, картины, витражи, свечи.

— У меня есть часовня? — спросила Алекс.

— Прежние правители имели личных капелланов. Духовников. Но пост вакантен. Евдоксия была… не слишком набожна. — Севера указала на зал с бронзовой купелью.

— Осмелилась заранее наполнить ванну. Полагала, ваше высочество пожелает омыться после пути.

— Боже… — на этот раз с восторгом. Пар поднимался над водой, лепестки плавали на поверхности, масло сладко щипало язык и щекотало нос. — Вы читаете мысли?

— Моя обязанность — знать ваши желания прежде, чем вы их озвучите.

Фрейлины окружили Алекс, их руки скользнули по платью, расстегивая застежки, которые Батист кропотливо закрепляла все утро.

— Ой, вы прямо… — Она и так чувствовала себя рыбой на суше, а теперь ее раздевали четверо незнакомок. — Без церемоний…

— Ваше высочество больше никогда не придется возиться с пуговицами, — сказала Клеофа (или Плацидия).

— Это хорошо... Пуговицы… были моей главной проблемой до сих пор. — Алекс нервно прокашлялась. Она чувствовала себя хорьком в компании леопардов. — Вы все такие… длинные.

— Императрица Евдоксия была ниже вас, — заметила леди Севера.

— Серьезно?

— И хромала на левую ногу, ходила с тростью. Но ее боялась вся империя.

— Мне не нужно, чтобы меня боялись. — Алекс стояла костлявая, в шрамах — следы дерьмовой жизни, где каждый бой был за гроши. Пальцы на левой ноге кривились после колеса от телеги. Она еле сдержалась, чтобы не прикрыть их другой ступней. — Хватит бы не быть посмешищем.

— Здесь никто не смеется, ваше высочество…

Грохот. Платье соскользнуло с руки девушки, и кинжал, украденный Алексом у солдата в горящем городке, упал на мрамор, подкатившись к ногам Северы.

— А… — Алекс поморщилась. — Забыла, что он там.

Севера подняла потрепанный клинок, как дохлую крысу за хвост.

— Благоразумная предосторожность. — Ловким движением спрятала кинжал в рукав. — Но если позволите, подберу клинок, достойный императрицы.

— Не возражаю.

Алекс ахнула, погружаясь в ванну. Жар сжал тело, затем расслабил до кончиков пальцев. Кто-то расчесывал ее волосы. Кто-то скреб мозоли на пятках. Кто-то ковырял грязь под ногтями. Она сама редко утруждала себя этим.

Блеск в углу глаза. Девушка с гребнем молча достала нож, лезвие сверкало в закате.

— Блядь! — Алекс выпрямилась в ужасе, обдавая всех брызгами.

Девушка задрожала: — Простите, ваше высочество… Хотела срезать колтун… — Слезы потекли по щекам.

— О черт. — Алекс стояла нагая, с прилипшими лепестками, вода хлюпала у коленей. Кулаки сжаты, будто готова драться. — Извини.

— Ваше высочество никогда не извиняется. — Леди Севера шагнула вперед. — Герцог Михаил рассказал мне все.

Алекс сглотнула: — Все?

— Достаточно. — Севера протянула руку. — Чтобы знать, что вы пережили ужас. — Прикосновение ее прохладной ладони придало сил. — Но это позади. — Она помогла Алексу выйти. — Как Святая Наталия, вы прошли сквозь огонь невредимой.

— Иногда чувствую себя… немного сломанной.

— Опаленной, но живой. — Севера поймала ее взгляд. — В этой комнате пять слуг, готовых умереть за вас.

Алекс моргнула, глядя на девушек с полотенцами: — Я не заслуживаю вашей преданности…

— Она уже ваша. — Они начали вытирать ее, словно статую, не глядя и не отводя глаз. — Заработаете позже.

— По-моему, так не работает…

— Для императриц — работает. — Две девушки сушили ее волосы. — Внизу во дворце, в башнях и садах сотни стражников, присягнувших защищать вас.

— Сотни? От кого?

— Знают ли они от кого? Нет. Но готовы ли? Всегда и ко всему. — Севера пожала плечами, ямочки у ключиц сместились. — Вы в безопасности.

Алекс сделала прерывистый вдох. «Я в безопасности». Сердце еще не верило, все еще стуча в висках. Она цеплялась за жизнь так долго, словно всадник на взбесившемся коне. Девушки зашелестили вокруг. Лезвие мелькнуло, срезая колтун почти незаметно.

«Я в безопасности», — прошептала она. Одна из девушек брызнула на нее душистой водой из серебряного сосуда, другая осыпала блестками с помощью миниатюрных мехов.

«Я в безопасности», — беззвучно произнесла она. Кожа приятно покалывала, нежная и размягченная, и в глубине сознания защекотала мысль… А вдруг это правда?

Одна из девушек обернула ее в мягчайший халат, другая потянулась спустить воду из ванны.

— Оставьте, — сказала Алекс. — Позже, может, ноги помочу.

— Конечно. — Леди Севера щелкнула пальцами. — Теперь ее высочество желает побыть одна.

Не поворачиваясь спиной, фрейлины исчезли. Леди Севера замерла в дверях, раскинув руки, как священник в благословении.

Барон Рикард, наверное, схватился бы за голову, но Алекс попыталась завершить достойно: — Ваша забота безупречна.

— Мы к вашим услугам. — Двери закрылись с тихим щелчком.

Алекс глубоко вдохнула. «Я в безопасности».

Она подошла к окну, позволив себе развязную походку. Приятно снова быть Алекс, а не принцессой Алексией, хоть на миг. По пути сорвала виноград с блюда. Боже, как сладко. Закрыв глаза, она давила ягоды о небо, глядя на закат. Снизу доносился приглушенный шум города. Кораблики скользили по гавани, крошечные люди копошились на причалах. Править ими с высоты казалось игрой в куклы.

Она почувствовала легкое покалывание на затылке и улыбнулась.

— Можешь вылезать.

Санни прислонилась к окну, скинув капюшон. Белые волосы растрепались. — Думала, не уйдут никогда.

— Ужасно, не правда ли? Ненавижу, когда суетятся, но надо же дать прислуге почувствовать себя нужными.

— Святая Алексия, скромница и благодетельница.

— Мне бы часовню! О, смотри, уже есть.

— Маловато, — Санни заглянула в дверной проем. — Тридцать человек не втиснуть.

— Если места не хватит, — Алекс махнула к ванне, — еще тридцать поместятся сюда. Я оставила воду для тебя.

Санни скользнула мимо, понюхала воду. — Значит, буду купаться в твоей грязи?

— Э… Могу велеть поменять...

Санни приподняла белую бровь.

Алекс вздохнула: — Все еще не понимаю, когда ты шутишь.

Санни и скромность были несовместимы. Она сбросила одежду, как ребенок на речном берегу, минутку прыгая, чтобы стащить носок. Худющая, бледная, как прутик. Алекс стояла в дверях и смотрела. Она не могла оторваться от мысли, как странно и прекрасно, что ей позволено это видеть.

— Думала, ты ударишь ту девчонку с ножом, — Санни наконец стащила носок, швырнула через плечо и сунула палец в воду.

— Думаю, справилась бы, — сказала Алекс.

— Не сомневаюсь. У нее длиннее руки, но ты злее в углу. — Санни скользнула в воду, почти не нарушив гладь. — О… — Она закрыла глаза, погрузившись по подбородок. — Боже.

— Понимаю.

— В смысле, я не уверена насчет Бога, и он чертовски ненавидит меня, но… боже. — Санни медленно ушла под воду, белые волосы смешались с лепестками. Алекс уже начала волноваться, как та вынырнула, фыркнув фонтанчиком с долгим хлюпающим звуком. Мокрая челка облепила лицо, обнажив заостренный кончик одного уха и отсутствие второго. Алекс устроилась на краю ванны, откинула волосы Санни пальцами. Не переставала думать, как странно и прекрасно, что ей позволено это.

— Эта леди Севера… — Санни надула щеки.

— Знаю, — Алекс вздохнула. — Всем бы такую.

— Сомневаюсь, что все могут себе ее позволить. Выглядит она дорого.

— Я могу позвать ее, — Алекс провела рукой по воде, едва не касаясь кожи Санни. — Пусть потрет тебе спину.

— Эльфы тут, наверное, еще непопулярнее, чем в Святом Городе. С учетом нашествий, резни, крестовых походов и поедания людей. Найти одного в ванной — шок для нее.

— Не знаю… Ее сложно вывести из равновесия.

— И вряд ли я страннее всего… — Санни ухватилась за халат Алекса, костяшки пальцев коснулись груди. — Что находили голым… — Приподняла лицо, губы почти соприкоснулись. — В этих покоях… — Алекс усмехнулась, дыхание участилось, думая, как странно и прекрасно…

Санни дернула за халат — Алекс шлепнулась лицом в воду. Вынырнула на коленях, откинула мокрые волосы. — Придется им снова меня расчесывать.

Санни прикусила язык: — Пусть прислуга почувствуют себя нужными.

Алекс взглянула на промокший халат. По старой привычке прикинула, сколько бы за него дала Галь Златница. Потом вспомнила, что может щелкнуть пальцами и принесут дюжину новых. Скинула халат, шлепнув его на пол.

— Знаешь… — Санни прошептала, когда Алекс перекинула ногу через нее, скользнув в ванну сверху, кожа к коже. — Именно на это я надеялась.

— Ну… — Алекс наклонилась, нежно коснувшись губами ее верхней губы. — Моя обязанность не только дать то, о чем попросишь…

Она поцеловала нижнюю губу. — Но и знать, чего ты хочешь…

Алекс вцепилась пальцами в мокрые волосы Санни и притянула ее ближе. — …прежде чем спросишь.

Глава 56 Призраки завтрашнего дня

С последним усилием Якоб заставил свои горящие, щелкающие, дрожащие ноги преодолеть последние ступени и выбраться на ослепительную вершину Фароса Трои.

Его изможденное сердце отчаянно жаждало рухнуть на пол и кататься в агонии, словно объятый пламенем. Колени горели так, будто и вправду пылали. Вместо этого он стиснул челюсть, оперся ладонью о арку и издал стон, смешанный с рычанием. Как тысячу раз прежде, превратиа боль в пинок, заставивший двигаться дальше. Якоб поднял голову, щурясь одним глазом в ослепительное Пламя Святой Наталии.

Оно пылало в бронзовой чаше в центре галереи, поднимаясь через вентиляционный канал в куполе. Мозаика из зеркальных осколков отражала священный огонь, усиливая его свет, чтобы утешать всех в море и на суше. Те, кто осмеливался подняться сюда, видели виды, достойные ангела.

На западе — море и небо, пурпурные от заката. На востоке — Великий Акведук, уходящий в горы. На севере — изрезанный берег и черная щель Геллеспонта и огоньки путников на дорогах.

Герцог Михаил, чьи ноги не знали ран, стоял у парапета, вглядываясь на юг. В Святую Землю. Откуда пришли эльфы и куда они затем были отброшены ценой большой крови.

И откуда вернутся вновь.

— Чтоб их прокляли, — прошипел Якоб.

— Эльфов? — Герцог повернулся, пламя освещало половину его лица, вторую погрузив в тень.

— Ступени. — Якоб вдавил кулак в ноющий бок. — Эльфы хоть раз в век являются. Ступени не дают покоя никогда.

— Если не любите ступени… — Герцог усмехнулся. — Боюсь, вы выбрали не тот город.

— Я из Часовни Святой Целесообразности. — Якоб оттолкнулся от арки, выпрямил сведенную спину, заставил дрожащие ноги шагнуть. Мимо монахини у пламени, застывшей словно чучело в рясе. — Нас отправляют туда, где мы нужны.

Герцог изучал его, будто оценивая товар. — Но вы не такой, как остальные. Вас не судил Небесный Суд.

— Может, стоило.

— Вы не были приговорены к службе.

— Может, стоило.

— Вы пришли по своей воле. Могли бы уйти сейчас.

— Если бы смог спустился по этим ступеням, — пробурчал Якоб, опираясь на парапет с высеченными именами веков.

— Вы способны на все, за что возьметесь. — Герцог сжал кулак, глаза горели. — Воин вашего опыта заслуживает почета. Вы можете вернуть свою судьбу.

— Я верил в судьбу. — Якоб сжал свой кулак, изуродованный шрамами. — Думал, я орудие Божьей воли. Что любые жертвы оправданы. Прошел испытания веры, решимости. Говорил себе: «Великая цель не дается легко». Пожертвовал всем и всеми. Покрыл себя славой и пропитался кровью. И вот, на вершине холма из трупов, я достиг судьбы… — Он разжал пальцы, рука бессильно упала. — А за ней оказалась пустота. Я понял: я следовал не Божьему плану, а лжи, чтобы оправдать жадность и амбиции.

Герцог Михаил взглянул на него искоса. — Значит, вы превратили себя в стрелу, выпущенную из чужого лука. Доверили другим целиться и смыли руки с правоты или лжи. Кто-то назовет это трусостью.

Якоб хмыкнул, но слишком устало, чтобы вкладывать в это усилие. — Поверьте, мне давно все равно, что кто-то может подумать. — Пламя Святой Наталии жгло спину, и он был благодарен вечернему ветерку на лице. — Я видел все, ваша светлость, и видел, как все повторяется. Трусость для одного это благоразумие для другого. Предательство это храбрость, а судьба — катастрофа.

— Все зависит от точки зрения?

— А в мои годы ты побывал везде. Быть стрелой вот и вся вера, что у меня осталась. Целиться… оставлю тем, кто еще верит.

— Кстати о вере… — Герцог обернулся к лестнице, откуда, тяжело дыша, появился брат Диас.

— Спасительница, какой подъем! — Монах вытер лоб рукавом. Глаза расширились при виде панорамы за аркой, а затем — при взгляде вниз через парапет. Стайка птиц кружила далеко под ними, над городом. — И, Спасительница, какое падение! — Он повернулся к жаровне, где пламя рвалось вверх. — Это Пламя Святой Наталии?

— Его не гасили с тех пор, как она зажгла его века назад. — Герцог кивнул на монахиню и аккуратные штабеля кедровых поленьев. — А если и гасили, то не признаются.

— А цепь? — Брат Диас шагнул к цепи у жаровни, каждое звено которой изображало змею, пожирающую хвост.

— Сбрасывает порошок в огонь, окрашивая его в синий. Предупреждение о приближении эльфов. — Герцог наклонился к монаху. — Лучше не устраивать ложных тревог. В моей жизни ее не использовали.

Брат Диас отступил, осенив себя кругом. — Будем надеяться, не придется.

— Надежда — ценный ресурс, — пробурчал Якоб. — Не стоит тратить ее на неизбежное.

Монахиня мрачно кивнула, подбросив поленьев в пламя.

— К делу. — Якобу не терпелось прилечь. — Коронация принцессы Алексии должна состояться как можно скорее.

— Я мечтал об этом полжизни, — сказал герцог. — И я не единственный ее сторонник. Народ жаждет былой славы и новых надежд, а она дает и то, и другое. Я вернул пост командира дворцовой стражи, они подтвердили клятвы.

Якоб потер челюсть. — Клятва полезная штука. Уверены, что остатки ковена Евдоксии разгромлены?

— Рассеяны по ветру. Сопротивление будет… малозаметным.

— Малозаметные враги убивают не хуже, — Якоб хмыкнул. — Церковь Востока?

Герцог вздохнул. — С ними всегда сложно. Смирение и щедрость — не их сильные стороны.

— Носители круга немногим лучше, — проворчал Якоб, пока брат Диас качал головой.

— Жрецы боятся влияния Папы. И что Жижка и Бок лишат их привилегий. Но эльфы не дремлют, а Патриарх Мефодий не глупец. Я убедил его в законности прав моей племянницы.

— Или в том, что это послужит его целям, — Якоб скривился. — А дворяне?

— Как один из них, скажу: вы не найдете в Европе более мелочных интриганов.

— И жесткой конкуренции.

— Они запросят высокую цену за поддержку. Уже представили список «вековых несправедливостей», под которыми скрываются мелкие обиды и наглый шантаж.

— Могу я взглянуть? — спросил брат Диас.

— Умоляю, избавьте меня от их тяжести. — Герцог Михаил извлек пачку бумаг. Монах начал листать их при свете Пламени Святой Наталии. — Но главная моя забота — сыновья Евдоксии.

— Марциан, Констанс и Саббас мертвы. — Якоб дотронулся до еще болезненного шрама на груди, оставленного клинком Констанса.

— Наконец-то хорошие новости. — Герцог закрыл глаза, глубоко вдохнув. — Вы оказали Трое великую услугу.

— Незавершенную. Остался Аркадий.

— Самый умный из четверых. Адмирал Императорского Флота. Платил морякам в годы забвения Евдоксии, и они обожают его. Может блокировать город завтра же, и мы умрем от голода за недели. Если купцы не взбунтуются раньше из-за убытков.

— Вечный закон политики: никогда не останавливай поток денег. Значит, Аркадий — главная угроза.

— Несомненно. Но у меня есть план…

— Атенеум. — Брат Диас оторвался от списка. — Леди Севера упоминала архивы?

— Вековые записи. — Герцог кивнул. — В бюрократии Восточная Империя не знает равных.

— Могу я изучить их?

— Не возражаю, если не будете сходить с книжных троп. Под зданием остались… — Михаил подбирал слова. — Опасные остатки времен Евдоксии.

— Я видел достаточно ужасов в последние месяцы. — Брат Диас прокашлялся. — Поверьте, не жажду новых.

Герцог проводил его взглядом к лестнице, все еще листавшего список, и наклонился к Якобу: — Монах — странный выбор для лидера. В нем есть что-то большее?

— Во всех есть что-то большее. — Якоб повернулся к виду за окном. — Брат Диас ищет цель. Без нее он странный выбор. Если же найдет… кто знает?

— Глядя на это, можно поверить в любое чудо.

— Забываю, как это поражает новичков... — Якоб посмотрел на горизонт. — Я видел это раньше. Стоял здесь же, наблюдая армию эльфов. Их костры, как звезды на черной земле. — Он провел пальцем по высеченным именам. — Кажется, это мое. — Буквы стерлись за столетия, как и человек, их оставивший.

— Так и знал! — Герцог ткнул пальцем в воздух. — Вы тот самый Якоб из Торна, сражавшийся во Втором Крестовом походе! Но это было больше века назад! Как?

— Длинная и печальная история. — Якоб коснулся других имен. — Король Вильгельм Рыжий Сицилийский, его оруженосец Бьордо Амбра — самый свирепый боец, которого я знал. Сэр Джон Галт, «Столп Веры». Он вырезал свое имя ногтем... Я тогда счел это величайшим подвигом.

— Великие имена. — Герцог почтительно склонил голову. — Герои.

— Вчерашние герои. — Якоб отстранился от стертых букв. — Завтрашние призраки.

— Но вы все еще здесь.

Якоб хрипло усмехнулся: — Я уже призрак.

— Подозреваю, в вас еще есть сила. — Герцог взглянул на юго-восток. — Скажите… эльфы. Они действительно так ужасны?

— Я пришел к мысли… что они не хуже людей. — Якоб медленно выдохнул. — А значит… да. Они так ужасны.

Глава 57 Близко к небесам

— Здесь философия, — сказала леди Севера, распахивая двери, — история, теология, астрономия и математика, естественные и тайные науки…

— Святой Иероним… — прошептал брат Диас, следуя за ней. К кому еще обращаться, как не к покровителю учености?

Ротонда в сердце Атенеума была ближе к небесам, чем он когда-либо ожидал — или считал, что заслуживает. Лучи ангельского света струились с куполов, украшенных сценами из истории Древней Трои: Гектор, побеждающий Ахилла, Кассандра, обманывающая Одиссея, сожжение Троянского коня, триумф Астианакта и разграбление Микен. Головокружительные ряды полок покрывали стены, изогнутый обрыв высотой в десять человеческих ростов, увешанный безумными лесами трапов, лестниц и стремянок, ломящихся от немыслимого количества книг. Легионы томов. Акры страниц.

— Драма и комедия через те двери… — Севера указала на другие двери, спускаясь по лестнице. Они вошли на нижний из нескольких ярусов, опоясывающих зал, а пол ротонды уходил вглубь.

— Это еще не все? — выдохнул он, разинув рот, глядя вверх.

— О, нет. Травничество и медицина в западном крыле, теология и священные тексты в восточном, отдельное собрание карт и так далее…

— Невероятно… — Брат Диас замолчал, опустив взгляд. Если верх был раем, то низ, возможно, адом.

Широкий круг пола был испещрен символами гуще, чем спина Вигги. Кольца в кольцах, треугольники в пятиугольниках, спиральные диаграммы переплетенных знаков, от которых мутило. Отлитые из разных металлов, нарисованные чернилами, высеченные в мраморе, целые непонятные трактаты корявым почерком. Это напомнило ему рисунок ритуала Бальтазара в Венеции, но в грандиозном масштабе. Казалось, сам пол кричал о Черной Магии.

Леди Севера скользила по узорам, шорох ее платья нарушал тяжелую тишину. Брат Диас, стиснув зубы, последовал. В центре стоял медный стержень, оплетенный проводами, почерневшими от огня. По обе стороны от него, в кольцах густых символов, располагались две скамьи с толстыми ремнями, словно для пленников.

— Это аппарат… для экспериментов Евдоксии? — пробормотал он.

— Ее последнего эксперимента, — ответила Севера.

Брат Диас взглянул на обгоревшую обивку скамьи. — Того, что убил ее…

— Она умирала годами. — Севера нахмурилась. — Родилась хилой. Последний щенок в помете Феодосии, рядом со святой сестрой и героическим братом. Неудивительно, что она испытывала… обиду.

— Слабое оправдание для узурпации трона.

— Она защищала империю. Или… так себя оправдывала. Несовершенная, она жаждала создать идеал. Мужья разочаровывали, предавали. Затем сыновья. Она замкнулась здесь, среди книг. Надеялась найти совершенство в магии.

— Но и это ее подвело…

— Видимо, да.

Два сосуда крепились к стержню. Брат Диас, преодолев страх, заглянул в один. Что-то плавало внутри? Большое черное перо? — Что она пыталась сделать? — шепотом спросил он.

— Освободиться. От тела. От ошибок.

— Звучит, будто вы ее уважаете.

Севера подняла взгляд. — Она была жестоким, мстительным параноиком. Ее попытки спасти Трою погубили ее. Стремление к мечте породило кошмар. Она не принимала провалы экспериментов, учеников, сыновей. Но повторяла ошибки до конца. Уважаю? Нет. Но понимаю? У всех есть причины. Мы все в плену своих изъянов.

Брат Диас кивнул. У него самого хватало недостатков. Своих ошибок. Он сжал список требований герцога Михаила. — Теперь у нас новая императрица. Новый шанс. Наш выбор — стать лучше.

— Вы правы, — Севера выпрямилась, вновь став величавой Хранительницей. — Архивы здесь.

Она двинулась прочь. Брат Диас последовал за ней. Он рад оставить позади ошибки Евдоксии... И свои тоже.

Глава 58 Чистая внутри

Волчица Вигга проснулась от чихания, от которого заныла голова и скрутило живот.

Она крякнула, плюнула и выскребла сено с языка. Сложно было понять, где кончается сено и начинается язык. Она была голая, чувствовала вкус крови. Все как обычно, но одно смущало.

Если она проснулась, почему храпит?

Раздался храп, стог сена зашевелился, вздыбился, осыпался.

— А, — протянула Вигга, когда под сеном обнажился мужчина.

Он тоже был гол, с сеном в волосах, и смотрел на себя с растерянностью, граничащей со слезами. — Что случилось?

Вигга прищурилась. Она ненавидела вспоминать что-либо даже в лучшие времена. — Я проиграла в кости? — Для нее играть в кости значило проигрывать. — Упала в фонтан? — Для нее приблизиться к фонтану значило упасть в него. — Побила верблюда? — Для нее…

— Кто вы? — запищал он, прикрывая грудь руками.

— Иногда… — Вигга мягко потрепала его по щеке. — Лучше не знать. — Она выползла из сена и спрыгнула на пол конюшни, утрамбованная земля испещрена полосками света. Назойливое солнце подсматривало сквозь щели досок.

Одна штанина все еще была закатана до щиколотки. Удача. Но, пытаясь влезть во вторую, она поскользнулась на чем-то, что могло быть как лошадиным навозом, так и ее собственным. Впрочем, какая разница, когда он уже в волосах?

— Черт подери, — проворчала она, натягивая один сапог. Второй торчал из-под водопоя. Она шагнула, окунула голову в желоб. Холодная вода обожгла лицо, струиясь с волос, когда она откинула их назад, приятно дрожа. Лошадь наблюдала из стойла.

— Не пялься! — Вигга брызнула на нее каплями. — Тебя не учили, что это невежливо?

Лошадь отвернулась с ржанием, смысл которого Вигга не поняла, но заподозрила, что проиграла спор. Пахло резко, даже для конюшни. Понюхав подмышки, она, как ни странно, обнаружила источник вони. Быстро ополоснулась и направилась к дверям.

На пороге валялась последняя мятая одежонка. Иногда после "дел" она находила вещи аккуратно сложенными. Странно, ведь она лишь швыряла их где попало, но приятно, будто новая одежда. Сегодня утром такого не случилось. Надув губу, она вертела в руках засаленную рубаху, пытаясь понять.

— Это не мой жилет, — пробормотала она. Но другого не было. С трудом втиснулась, швы трещали, кожаная одежда грозилась лопнуть.

— А мне что надеть? — Мужчина выглянул из сеновала, прикрывая причинное место.

— Я что, портной? — буркнула Вигга, хватая ручки дверей.

— Я не знаю, кто вы!

— Точно не портной. — Она распахнула двери. — Блять! — Закрыла глаза от слепящего солнца, вывалилась наружу, моргая одним глазом.

Канал? Мощеные дороги по бокам, толчея, мостики над быстрой водой. Дома с черепицей, высокие окна, лавки, церковь с раскрашенными ликами у входа…

В горле заурчало, волчица зашевелилась за ребрами, и Вигга ее понимала. Она пробилась сквозь толпу, перешла мост к таверне, где за столиками сидел народ.

— Ты чего тут забыл? — рявкнула она.

— Ждал тебя. — Барон Рикард ковырял нитку на вышитой рубахе, рукава закатаны до локтей, полы расстегнуты до пупа, обнажая полоску живота бледного, как слоновая кость. — Кто-то должен был следить, чтобы ты не устроила новых безобразий. Вернее, еще больших. То, что ты вытворяла в фонтане прошлой ночью… Святая Спасительница... — Он взял бокал вина, покрутил его у носа, словно заправский ценитель, облизнулся с томной дрожью и пригубил.

Не вино. Вигга уловила солоноватый запах, и волчица внутри нее слюняво облизнулась. Мысли о сочном мясе нахлынули жаркими и виноватыми из темных уголков сознания. Не глядя, барон Рикард подтолкнул к ней тарелку локтем. На ней лежал окровавленный окорок. — Я заказал для тебя.

Рот Вигги наполнился слюной, но гордость удержала. — Думаешь, я собака? — зарычала она.

— С каких пор тебя волнует мое мнение? — Рикард приподнял бровь. — Лучше задай вопрос: считаешь ли ты себя собакой?

Вигга сверлила его взглядом, но мясо пахло слишком соблазнительно, а гордость давно истлела. Она перешагнула через табурет, схватила окорок и впилась в него зубами. Барон наблюдал с самодовольной ухмылкой.

— Итак, один ответ получен, — пробормотал он.

— Принести… что-нибудь еще? — Официантка склонилась над столом, глядя на Рикарда влажными восторженными глазами.

— Нет, милая. — Он улыбнулся, приближаясь к ней. — Ты уже сделала достаточно. — Лизнув край платка, он стер капли крови у ее ворота. Девушка вздохнула, дрожа под его прикосновением.

Вигга заурчала с отвращением, пережевывая почти сырое мясо.

— Не обращайте внимания на мою… спутницу. — Барон вздохнул. — Она такова, какова есть.

— И горжусь этим! — буркнула Вигга, которой было совсем не гордо.

Рикард допил вино, облизал бокал и бросил пару монет. — Скоро на них, возможно, будет лицо нашей Алексии. — Он удалился, оставив официантку с руками у груди.

Вигга покосилась на улицу: впереди зелень и башни, как на вершине Колонны, но *ниже* ее. Небо вокруг…

— Где мы? — Она заглянула за угол таверны и отпрянула. За низким парапетом зияла пропасть — далеко внизу город, гавань, море.

— На Великом Акведуке, конечно.

— Я не люблю высоту! — Она отползла от края, едва не сбив прохожего.

— Он пережил войны, падения империй и эльфов. — Барон махнул рукой. — Выдержит даже твой вес.

— Не все умеют в летучих мышей! — Вигга вспомнила хлипкие арки акведука снизу.

— Ты не любишь высоту и толпу. — Рикард усмехнулся. — Тебе не повезло с городом. Но мы скоро уедем. Миссия близится к завершению. Хочешь повторить протокол коронации?

Вигга прищурилась. — Протыкал чего?

— Приму это как «нет». — Барон поплыл вперед, походкой между змеей и павлином. Вигга волочилась следом, как угрюмый тролль.

— Ты топаешь, как бык с больными яйцами, — заметил он. — Это лишь подчеркивает мое изящество. Красавцы часто заводят уродливых друзей, чтобы сиять, как алмаз в дерьме.

— Не учи меня ходить! — огрызнулась Вигга.

— О, я и не мечтаю изменить тебя. Ты отвратительна, но оригинальна.

Вигга нахмурилась. — Это комплимент? — Радоваться или оскорбиться, если хвалит тот, кого ненавидишь?

— В некотором роде. Мы справедливо презираем друг друга, но… — Барон махнул рукой. — Разве мир не стал бы скучнее без тебя? — Элегантная дама, выйдя из магазина, обмякла у двери с томным стоном, едва он прошел мимо. — Взгляни на нас. Парочка чудовищ.

— Говори за себя, — огрызнулась Вигга. — Я посадила зверя во мне на цепь и в намордник.

— Неужели?

— Видишь шерсть? — Она выставила голые руки. Немного пуха ниже локтей, да, но не шерсть же.

— В таверне под Святым Городом ты не особо-то сдерживалась, — заметил барон.

— Меня днями держали в повозке. — Вигга брезгливо сморщилась. — Кто осудит за разминку?

— На галере в Адриатике тоже не стеснялась.

— Брат Диас молил о помощи. Я выбрала спасти его. Выбор — вот в чем суть.

— А в Монастыре Святого Себастьяна?

— Тот датчанин выпустил своего волка. Я позволила своему поиграть с ним. — Вигга едва сдержала усмешку. — Волк никуда не делся, но я решаю, когда выпустить его. Не цепи, не кардиналы с плетьми, не ты или Якоб, даже не луна… — Она содрогнулась, вспомнив ее полный серебряный диск. — И уж точно не сам волк. Я выбираю. В остальное время буду милой, безопасной и чистой.

— Чистой? — Барон указал на ее волосы. — Это навоз?

Вигга яростно выскребла прядь, запутав пальцы в комьях, и затрясла рукой, пытаясь стряхнуть грязь. — Не снаружи! Чистой внутри. — Ткнула себя в грудь, оставив пятно на жилете (чей бы он ни был). Волк послушно отступил, как щенок. — Видишь? Это грудь женщины, и, между прочим, впечатляющая.

— Неужели?

— Именно, — буркнула она.

— Если ты чиста внутри… — Барон поймал взгляд прохожей, и та закатила глаза, будто получила удар. — Поздравляю… — Он наклонился, обнажив клык, взглянув на ее горло…

Потом резко отвернулся и зашагал прочь. Вигга услышала его шепот:

— Хотел бы я быть таким.

Глава 59 Прекрасный компромисс

Тронный зал Трои был пространством, тщательно спроектированным для внушения благоговения. И, как считал брат Диас, задумка сработала.

Во-первых, его расположение. По слухам, трон некогда находился в куда более просторной приемной на нижнем этаже дворца, но какой-то прозорливый советник предложил перенести его выше... Как можно выше, прямо под Пламя Святой Наталии на вершине Фароса Трои. Даже самый надменный посол не мог не впечатлиться величественным видом из огромных окон. Даже самый высокомерный магнат безмолвно вспоминал о головокружительной пропасти, ожидающей тех, кто вызвал гнев повелителя. Даже самый выносливый проситель добирался сюда покоренный беспощадными ступенями, колени его жаждали лишь одного — преклониться.

Во-вторых, подавляющая демонстрация богатства. Мраморные колонны всех оттенков, янтарные вазы в человеческий рост, гобелены из золотой парчи, дары со всего Средиземноморья. Все это ослепляло взор. На стенах висело оружие и доспехи, которых хватило бы на целый легион: изящные африканские копья, сабли со степей в золотых ножнах, топоры дикого севера, мечи упрямого запада. Немые напоминания о веках троянских побед. А в самом почетном месте — шипастые копья, зазубренные кинжалы и жестокие стрелы причудливых форм, от которых по спине бежал холодок. Реликвии крестовых походов против эльфов и доказательство того, что победа возможна.

Наконец, сам Змеиный Трон: монументальное сооружение из переплетенных змей, вырезанных из полупрозрачных камней всех цветов. Свет из гигантских окон заставлял их словно извиваться, оскалив ядовитые клыки. Трон, достойный легендарного исполина. Что, как признавал даже брат Диас, делало идею сидящего на нем Алекса слегка нелепой.

И, кажется, никто не осознавал этого лучше самой претендентки на императорский титул. Бледная и встревоженная, она сидела в куда меньшем кресле у подножия агатовых ступеней трона, во главе отполированного до блеска стола, нервно обкусывая ногти.

Слева от нее расположилась леди Севера, безупречная Хранительница Императорской Палаты, справа — прославленный герцог Михаил Никейский. Рядом с ним застыл, словно каменный идол, бессмертный крестоносец Якоб из Торна — оазис хмурой седины в этой пустыне ослепительных красок. Напротив него сидел брат Диас. Помощник библиотекаря из монастыря, о котором не слышали даже в Леоне, не то что в Трое. Он поправил кипы документов, свитков и грамот, будто идеальная параллель с краем стола могла гарантировать успех. И, вознеся тихую молитву Святой Беатрикс, кивнул Алексу.

Та, словно актер за кулисами перед выходом на сцену, расправила плечи, шлепнула себя по щекам, вытянула шею, одарила всех щедрой улыбкой... И превратилась в уверенную, спокойную, почти царственную особу.

— Мы готовы, — заявила она.

Майордом, человек, будто всю жизнь простоявший в поклоне, склонился еще ниже.

— Тогда позвольте представить собравшихся представителей… аристократии… Империи Трои!

И он боком, словно краб, отшаркался к двери, пока бронированные стражи распахивали створки.

— Герцог Кост Францез Дуко Эолийский и Ионийский! — прогремел он, будто объявлял о победе над эльфами, а не о появлении низкорослого мужчины с непропорционально большим лбом. — Хранитель островов Лесбос и Пилос, Защитник Пломари, адмирал Пятого Императорского Флота, Рыцарь Розы третьей степени.

Герцог Кост, явно менее впечатленный залом, чем брат Диас, кивнул Алекс с минимально допустимой учтивостью и вальяжно опустился в кресло, задрав нос.

— Герцогиня Елена Цамплакон Арсениос Гиланд Фракийская… — Пожилая женщина в гигантском парике, яростно отмахнувшись от услужливого слуги, зашаркала через порог.

И так продолжалось: шквал тяжеловесных имен, за которым последовал натиск титулов, званий и регалий. Стулья заполнялись мучительно медленно, пока сияющая принцесса Алексия и ее четверо спутников не оказались в меньшинстве — пять против одного, среди неодобрительной толпы украшенных драгоценностями аристократов. Брат Диас уже начал гадать, не объявят ли перерыв на обед (а то и ужин) сразу после завершения представлений.

— И наконец… — провозгласил майордом.

— О да, — прошептала Алекс, усиливая улыбку.

— …герцог Аркадий…

— О нет, — выдохнула Алекс, едва не уронив маску вежливости.

— …старший сын Ее Императорского Величества Евдоксии, Великий Адмирал…

— Они и так знают, кто я. — Аркадий похлопал майордома по плечу, подмигнув с заговорщицким видом. Высокий, стройный, красивый, он двигался с ленивой уверенностью человека, редко слышавшего «нет». Его тяжелые веки прикрывали насмешливый взгляд, столь непохожий на откровенную ненависть братьев. Брат Диас мгновенно почуял в нем еще большую угрозу. Если намерения остальных сыновей Евдоксии были ясны с самого начала, то игра Аркадия оставалась загадкой.

— Вы, должно быть, моя кузина Алексия. — Щелкнув каблуками, он поклонился куда почтительнее прочих гостей.

Та ответила ледяным взглядом: — Разочарован?

— Я? Ни капли! — Плюхнувшись в кресло у края стола, он откинулся на спинку, закинул сапог на полированную поверхность и одарил зал беспечной ухмылкой. — Но я непритязателен, спросите кого угодно.

— От имени всех собравшихся… уверен… — Герцог, чье лицо почти скрывалось за исполинскими усами, поднялся, кряхтя. — Сказать, как мы рады… вновь видеть дочь Ирины… среди нас. — Хотя радости не читалось даже в его глазах. — Но прежде чем рассматривать… восхождение Вашего Высочества на трон, необходимо урегулировать… несправедливости… претензии… долги.

— Первая в линии наследования и есть первая, — каменным тоном заявил герцог Михаил, — вне зависимости от ваших претензий. Она — Алексия Пиродженнетос! — При этом имени Алекс, словно сознавая, что не вполне соответствует ему, выпрямилась еще горделивее. — Рождена Ириной в Фаросе Трои, провозглашена единственной законной наследницей Змеиного Трона и Патриархом, и Папой. Неужели в Восточной Империи больше не осталось почтения, верности, долга?

— Разумеется, герцог Михаил, — произнесла графиня с лебяжьей шеей, чья манера говорить отрывистыми фразами напомнила брату Диасу степную цаплю, — но… это мечи с двумя лезвиями. И режут в обе стороны. Императрица обязана… перед подданными.

— Обязана заботой, — проскрипела древняя герцогиня, уставленно глядя куда-то вправо от Алекс, — обязана справедливостью.

— Правление Евдоксии… было тяжким для всех…

— Для некоторых, больше, чем для других, — буркнул Михаил.

— Но все мы, — вставил умиротворяюще граф в парчовой шляпе, — жаждем новой эры стабильности и процветания, чтобы путь к Змеиному Трону был гладким…

— А не бесконечной юридической волокитой в чаще возражений. — Аркадий стряхнул пылинку с мундира, растер ее пальцами. — Ну, кто первый начнет ныть?

Пожилая герцогиня выдвинула вперед подбородок, отчего ее второй подбородок затрясся. — Может… по старшинству?

— Или по размеру владений? — прогремел пузатый граф.

— Или по числу титулов? — предложил герцог с седыми вихрами, торчащими во все стороны.

Алекс обновила улыбку и обратилась к сидящему слева: — Почему бы просто не пройти по кругу?

— Хорошо, Ваше Высочество, — отозвался мужчина с огромным лбом. — Я, как вам известно, герцог Кост Францез Дуко. Моя семья веками управляла Эолидой и Ионией от имени ваших предков. Однако уже много лет корона содержит на Лесбосе военно-морскую базу. Бесконечно растущие казармы, склады и укрепления лишают мою семью прав на выпас скота и рыбный промысел…

Пока герцог тянул, брат Диас провел пальцем по списку требований, сверил со своими записями, перелистал нужные документы, раскладывая бумаги с тщательностью рыцаря, готовящего доспехи к турниру.

— Позвольте уточнить, — вмешался герцог Михаил. — Вы хотите, чтобы моя племянница платила за честь защищать вас?

— Я требую справедливой компенсации, не больше! — Герцог Кост потряс листком. — Мой управляющий подсчитал, сколько моей семье причитается…

Сердце брата Диаса колотилось, как у воина перед схваткой. Юридические поединки с такими противниками он не вел никогда, но опыта набрался куда больше, чем когда прыгал с горящей галеры. Тогда выжил, хоть и с заляпанными подштанниками. В последний раз сжав флакон Святой Беатрикс, он поднялся, не дав себе передумать.

— Милорды и миледи! — Его голос прозвучал громче, чем нужно. — Позволю себе вмешаться?

В зале повисла тягостная тишина. Все уставились на него, кроме древней герцогини, чей взгляд блуждал где-то за его спиной.

— Кто этот… человек? — Произнося «человек», она явно сомневалась, что он им является. — Монах?

— Избранный Ее Святейшеством, — холодно ответила леди Севера, — чтобы сопроводить Ее Высочество в Трою.

— А! — прогремел пузатый граф. — Воинствующий монах!

— Скорее… — Брат Диас прокашлялся. — Библиотекарь.

— Книжный червь? — Зал взорвался смехом.

— Неисправимый книжный червь. — Он одарил всех самой сладкой улыбкой, той, что всегда предваряла его доводы. — Представьте мой восторг, когда милостивая леди Севера разрешила мне доступ к хранилищам вашего Атенеума. — С любовью положив руку на стопки документов, он продолжил: — Я-то думал, в западных монастырях знают толк в архивах, но за несколько дней здесь я узнал больше, чем за десять лет монашества!

— Что он несет? — рявкнул старый граф, приставив слуховую трубку. — О чем вы говорите?

— Без понятия, — в отчаянии откинулась в кресле герцогиня. — Трепло.

— Вы не первый, кто так говорит! — Брат Диас усмехнулся, раскладывая бумаги на столе. — Перейду к сути…

— Если… она у вас есть, — буркнул герцог с усами, вызвав новый смех.

— Эти акты, — Диас ткнул пальцем в пергамент, — и записи в реестре герцогства Иония подтверждают: спорные земли всегда были императорскими. Ваша семья арендовала их. — Он перевернул страницу. — Печати указывают, что аренда истекла два века назад.

— Что? — Лоб герцога Коста покрылся морщинами.

— И, боюсь, не только их. — Брат Диас скорчился, словно врач, сообщающий дурные вести. — Вы десятилетиями использовали королевские земли под выпас и строительство. — Он подвинул лист с цифрами. — Вот ваш долг.

Лоб герцога побелел. — Это… точно?

— Составлено наспех, — Диас развел руками. — Может и увеличиться.

Смех стих. Зал зашумел.

— Теперь, герцог Евлогий Пафлагонский? — Он повернулся к краснолицему мужчине. — Вы утверждаете, что корона должна вам галеры? Боюсь, договор был неверно истолкован…

Юридическая битва началась. Брат Диас листал страницы молниеносно, сверял записи с быстротой мысли. Суммы росли — он даже присвоил Змеиному Трону целый город, но принципы напоминали споры о пивоваренных правах в монастырях Астурии.

Он уступил в ремонте моста, но контратаковал счетом за дороги вдесятеро больше. Бил скидками, сложными процентами, копался в тонкостях горного права. Длинношеяя графиня решила, что поймала его на рыболовстве, но поникла, осознав, что ее доводы лишают ее доли в морских путях.

Можно было почти физически ощутить, как смещается баланс сил. Алекс сидела все прямее в своем позолоченном кресле. Герцог Михаил из зловещего превратился в самодовольного. Даже леди Севера, кажется, позволила едва заметной улыбке коснуться уголка губ? Брат Диас вычеркивал претензии из списка одну за другой, солнце достигло зенита и начало клониться. Он не прервался на обед. Еда ему была не нужна. Его питала чистая бюрократия.

Последний из аристократов, граф Юлиан, оказался совсем не рад, когда брат Диас объявил его документы подделками, да еще и плохими. Упершись кулаками в стол рядом с фальшивками, он бросил яростный взгляд:

— Клянусь Богом, будь вы не священнослужителем, я потребовал бы сатисфакции на поле чести!

Сильные мира сего часто угрожают, когда слабые ставят их в тупик. Брат Диас и сам когда-то дрожал от таких слов. Но Спасительница сказала: «Не испытав — не растешь», и теперь он понял, как вырос с тех пор, как покинул Святой Город. Он видел немыслимое и смотрел в глаза настоящим чудовищам. Рядом с этим угрозы этих надушенных глупцов казались почти смешными.

Однако смирение — первая из Двенадцати Добродетелей. Основа остальных. Поэтому брат Диас лишь развел руками:

— Я всего лишь книжник. В дуэли смогу нанести вам разве что бумажный порез. Если настаиваете на поединке…

— Тогда поговорите со мной, — прорычал Якоб из Торна, — и моими товарищами. Когда у Ее Святейшества возникает проблема, которую праведники решить не могут… она посылает нас. Тех, кто помешал герцогам Марциану, Констансу и Саббасу явиться на это собрание. Поверьте…

— …вам куда выгоднее иметь дело с монахом, — завершила Алекс.

Воцарилась тягостная тишина, в которой, что примечательно, никто не решился на насилие. Это было первое вмешательство Якоба в собрание и последнее, которое потребовалось.

— Уверен, это разочаровало вас, — брат Диас улыбнулся собравшимся. — Я всю жизнь разочаровываю людей и могу лишь извиниться. Но я лишь прикоснулся к поверхности. Если Ее Высочество пожелает, чтобы я продолжил изыскания в Атенеуме… — Он сделал паузу, давая воображению аристократов дорисовать ужасы.

Герцог Михаил повернулся к племяннице:

— Желаете ли вы, чтобы брат Диас продолжил работу?

Алекс откинулась в кресле, задумчиво выпятила губы и медленно постукивала ногтем по подлокотнику, растягивая дискомфорт алчных вельмож.

— Уверен, — мягко вставил Диас, — те, кто готов… всецело поддержать принцессу… могут рассчитывать на ее щедрость и царственное снисхождение в дальнейших переговорах.

Улыбка Алекса стала вдруг искреннее:

— Именно за это меня всегда ценили.

— Тогда я первый! — герцог Кост вскочил на ноги. — Клянусь в верности нашей будущей императрице!

— И я второй! — гаркнул герцог Пафлагонии.

Треть собрания поднялась, присягая девушке, которая еще несколько месяцев назад побиралась на улицах Святого Города. Еще треть заерзала, оценивая риски. Остальные ворчали и хмурились. Герцог с усами обернулся к концу стола:

— Вам есть что сказать… герцог Аркадий?

— Есть. И вот что. — Старший сын Евдоксии сбросил ноги со стола, встал, упер сжатые кулаки в поверхность и уставился на Змеиный Трон. — Никогда, блять, не связывайтесь с библиотекарем. — Он расхохотался, потом вздохнул, вытирая слезы костяшками пальцев. — Теперь мне нужно обсудить с Ее Высочество кое-что, что изменит расклад. Наедине. Без представителей аристократии. И, ради Бога, давайте выйдем быстрее, чем входили!

Его опасения были напрасны. Вельможи как участники кулачных боев: к рингу шли с бравадой, но проигав поспешили ретироваться.

Когда дверь щелкнула, Аркадий хлопнул по столу, ухмыляясь в сторону брата Диаса.

— Кузина, обожаю твоего улыбчивого убийцу! Думал, рыцарь с лицом древней наковальни главный громила, но это твой монах устроил сегодня бойню! — Он махнул рукой в сторону выхода. — Не обращай внимания на этих идиотов. Они как шавки и им нужен вожак. Знать поскрипит зубами, но в итоге… успокоится, если я доволен.

Алекс сузила глаза:

— Раньше я торговала. В основном продавала. Чувствую, когда у человека уже есть сделка в голове.

— Ну, ты права. — Аркадий нахмурился. — Все мы обязаны идти на компромисс ради империи? Встречать тебя на полпути? Это, впрочем, не моя идея… — Он взглянул на герцога Михаила, который внезапно смутился, потом на Алекс, затем снова на Михаила. — Ты не сказал ей? — Аркадий надул щеки. — Знаю, ты мне дядя, но это неловко.

Алекс побледнела:

— О чем он?

Но брат Диас уже понял игру Аркадия. Или, возможно, это была игра герцога Михаила.

— Он говорит о браке, — тихо произнес он.

Плечи Алекса поникли:

— Браке… с кем?

— Со мной вряд ли, — буркнул Якоб.

— Прости, Алекс, — сказал герцог Михаил.

— С… с ним? И… со мной? — Она уставилась на Аркадия.

— Было прекрасно, но, вижу, вам есть о чем подумать. — Аркадий хлопнул себя по бедрам и встал. — С нетерпением жду ответа на предложение. Могу встать на колено, если поможет? Нет? Как знаете.

Когда стражи закрыли за ним дверь, последние следы императорского достоинства испарились.

— Какого хуя? — прошипела Алекс, набрасываясь на дядю.

Герцог Михаил выглядел как капитан, ведущий корабль в шторм:

— Ваше Высочество, я боялся, что вы откажетесь…

— Думаешь? Я, блять, должна отрубить тебе голову! Могу я ему отрубить голову?

— Сейчас? — леди Севера хладнокровно подняла бровь. — Не советую. После коронации? Безусловно.

— Алекс! — Михаил поднял руки. — Пойми: одним шагом вы превратите злейшего врага в союзника. Без Аркадия трон будет шаток. Вы будете бороться за власть каждый день. С ним как супругом никто не посмеет перечить. Вы сможете править! Творить добро!

Алекс прижала ладонь к животу:

— Я сейчас блевану. Леди Севера, скажите ему!

Хранительница Императорской Палаты положила руку на стол:

— Аркадий не похож на братьев. Он расчетлив, умен, популярен среди знати и простолюдинов.

Алекс схватилась за голову:

— И вы, блять, за это?

— Есть и вопрос наследников. Чтобы укрепить трон, вы должны дать империи не только правление, но династию.

— Наследников? — голос Алекса взвизгнул. — Якоб!

Старый рыцарь хмыкнул:

— Ваша постель — ваше дело…

— Вот! — торжествующе воскликнула она.

— Но.

Ее лицо упало.

— С военной точки зрения… Аркадий контролирует флот, ключевые крепости, ресурсы. Вы окружены врагами. Этот шаг превратит слабость в силу.

— Но… — Алекс съежилась еще сильнее. — Я обещала кардиналу Жижке…

— Это ее идея! — вырвалось у Михаила. — Еще до моего отъезда из Святого Города!

Брат Диас поморщился. Он надеялся на похвалу, но теперь все будут заняты другим. Алекс беспомощно посмотрела на него. Он сам десятилетия был «обручен» с Церковью, поэтому сочувствовал ей, как никто другой.

Но сочувствие не спасет императрицу от брака по расчету.

— Что ж… — В сотый раз за день он развел руками. — Это решит множество проблем…

Глава 60 Не пустое место

— ебаный Аркадий! — проворчала Алекс, мечась по опочивальне, что требовало немалых усилий: комната была огромной.

Санни лежала на кровати. В последнее время она делала это часто. Где и когда еще представится шанс полежать на ложе, где рожали наследников империи? Да и вообще на любой кровати. — Видела, как он заходил, — сказала она в потолок. — Не показался таким уж плохим…

— Он худший из этих ебаных четверых!

Санни за жизнь повстречала отъявленных мерзавцев, но Марциан, Констанс и Саббас занимали особое место. Она приподнялась на локтях: — И что он сделал?

— Предложил мне выйти замуж... За него! — взвизгнула Алекс, сжимая кулаки.

— О. — Санни не нашлась, что ответить. Алекс от этого явно не полегчало. Та плюхнулась на край кровати, уткнув лицо в ладони.

Люди такие странные. Будь Санни одной из них, она бы знала нужные слова. Но нет. Соблазн исчезнуть, улизнуть и сделать вид, что разговора не было, был велик. Она мастер притворяться, будто ничего не случилось.

Многолетняя практика.

Но Якоб всегда говорил: «Жизнь — не про легкие пути». Ему ли не знать, он прожил века, выбирая трудные пути. Санни вдохнула, но не исчезла, а подползла к Алексу.

— Покажу кое-что, — сказала она. Алекс не ответила. Санни толкнула ее плечом: — Станет легче.

Алекс развела пальцы, выглядывая в щель: — Это труп Аркадия?

— Не настолько. — Она взяла Алекса за запястье, повела через покои в часовню. В пестром свете витражей кружились пылинки, изображая Спасительницу, ломаемую на колесе вечно голодными врагами Божьими.

— Молиться поведешь? — спросила Алекс.

— Нет. — Санни прижалась к стене, провела пальцами по резным панелям, отыскала скрытые защелки в самых неочевидных местах и нажала.

Щелк. Часть панели отъехала, открыв квадрат черноты.

— Потайная дверь? — Голос Алекса задржал от возбуждения, на что Санни и надеялась. — Разве такое бывает не только в плохих сказках?

— И в хороших. — Внутри висел фонарь. Хитроумная конструкция: стеклянный колпак высекал искру при опускании. Санни зажгла его, пламя осветило коридор впору для их роста, а они невелики.

— Как ты нашла?

— Днями делать нечего. — Санни шагнула внутрь, увлекая Алекса. — Потянуло сквозняком — пошла за ним. — Проход вился вдоль башни, такой узкий, что даже Алекс, не отличавшаяся шириной плеч, шла боком, уворачиваясь от паутины. — В таком месте, да без потайных ходов... Было бы разочаровывающе.

Проблеск дневного света на камнях. И они вышли в сводчатую комнатку с пыльной скамьей под узким окном.

— Убежище, — сказала Санни. — На случай, если императрице надо смыться.

— То, что нужно. — Алекс всмотрелась в винтовую лестницу. — Куда ведет?

— Вниз — к гостевым покоям, кухням, кладовым. Вверх — к тронному залу. Сверху вид шикарный.

Алекс рухнула на скамью: — Взбираться нет сил. — Она прислонилась к стене, поджав босые ноги.

— Мне никогда не делали предложения, — медленно начала Санни, — но разве отличие от, скажем, тарана галерой… в том, что можно сказать «нет»?

— В этом случае, похоже, нет.

Санни снова застряла без слов. — О.

Алекс грустно смотрела в окно, слабый ветерок шевелил ее волосы.

— Герцог Михаил говорит, что одним движением я могу превратить злейшего врага в союзника.

— Союзники это хорошо.

— Леди Севера утверждает, что наследники принесут стабильность.

— Все любят… стабильность.

— Якоб говорит, что это стратегически верно. У Аркадия флот, который может уморить нас голодом за недели.

— Якоб знает о войне больше, чем я вообще смогу узнать. Но я голодала... Не советую тоже пробовать.

— А брат Диас считает, что это решит кучу проблем.

— Верно.

— Он извинялся. Он всегда извиняется. Но это ничего не меняет.

— Много причин. — Санни почуяла: Алекс ждет контраргументов против брака, но вмешиваться не ее дело.

Алекс заговорила первая:

— Ты же заметила… я не из тех, кто выходит замуж.

— Императрицам, кажется, выбора не дают.

— Выходит, у императриц меньше выбора, чем у воров.

— Зато одежда лучше.

Алекс повернулась к окну, сжав челюсть:

— Сейчас не время для шуток.

— Тогда будь серьезной.

— Что?

— Самое время. — Санни пожала плечами. — Ты же императрица Алексия Пиродженнетос, рожденная под пламенем!

Алекс съежилась в оконной нише, больше похожая на узника, ловящего глоток свободы, чем на наследницу престола.

— Нет, — тихо сказала она. — Я не она.

— Пока нет, но станешь. Ты принцесса Алексия…

— Нет! — Алекс зажмурилась, обхватив колени. — Я ебаная не она!

Санни моргнула: — Что ты…

— Моя мать продавала сыр! — выпалила Алекс так яростно, что Санни отступила на шаг. — Она не имела права даже на хренов табурет, с которого доила коров!

— …

— Моя мать продавала сыр, потом умерла — так уж люди делают. — Гнев иссяк, Алекс обмякла. — Отец копал канавы. В семь лет он привез меня в Святой Город и… продал Галь Златнице, чтобы я стала вором. Там я и встретила ее.

— Встретила… — Санни боялась спросить.

— Алексию.

— О.

— Однажды она показала мне монету. — Алекс достала медный полумесяц на цепочке. — И родимое пятно. Сказала, кто она. Я не верила. Змеиный Трон, ну и херня! — Она ковыряла ноготь. — Но она верила. А я завидовала. Потому что она считала себя кем-то. А я знала, что я — ничто.

— О, — повторила Санни. Привычка бесполезная.

— Потом пришла Долгая Оспа, ее скосило… Она умерла. Люди так делают. — Алекс (или кто она там) плакала. — Я украла монету, потому что я вор. Сделала проволоку по форме ее пятна, прижгла себе за ухом. Украла имя… Просто хотела быть… не пустым местом.

Санни застыла: — Но… Оракулы…

— Они водили меня за руку и несли бред! Про башни, эльфов, огонь. Бок и «дядя» (который не дядя!) решили, что это правда. А я что должна была? Сказать кардиналу и герцогу, что они идиоты?

Тишина в потайной комнате стала гробовой.

— Мы можем сбежать. — Алекс схватила Санни за руку. — Мне тут не место. Бежим туда, где нам место. — В ее взгляде читались отчаяние и безумие.

Санни хотелось обнять ее, сказать, что все наладится. Но она знала — не наладится. Пора делать то, что нужно. Для всех. Кроме них.

Она застыла, выдав лицом ровно ноль эмоций. Не впервой.

— А где, думаешь, мое место? — спросила она.

Алекс дернулась, будто ее ударили. Санни гадала, кому из них больнее. Но сказала, чтобы избавить Алекс от боли.

— У тебя есть шанс творить добро. Не теряй его. Добра и так мало. Хотела быть не пустым местом? — Ей хотелось сжать руку Алекса. Вместо этого она потрепала ее вяло и отпустила. — Теперь ты Императрица.

Алекс смотрела снизу вверх: — Мы все еще можем…

— Не думаю. Мы всегда знали… это не навсегда. — Санни сама лишь сейчас это осознала. — После коронации папское заклятье вернет меня в Святой Город. Пора искать новую цель.

Алекс потянулась к ней: — Но ты единственная…

Санни отступила: — Найдешь другую. Ты принцесса. Я эльф. Похоже на плохую шутку. Так и есть.

Тишина. Темнота. Близкие, но бесконечно далекие.

Алекс встала, выпрямившись, как учил барон Рикард: — Ты права. — Она расправила платье. — Больше нельзя… быть глупой. — И прошла мимо Санни обратно в покои.

— Алекс!

Та обернулась, в глазах проблеск надежды.

— Возьми фонарь. — Санни протянула его. — Мне свет не нужен.

Якоб стоял на коленях в луче света у окна, сложив руки, словно святой на картине перед мученичеством.

Санни приоткрыла дверь, наступила на скрипучую доску.

Якоб вздрогнул, шея хрустнула: — Санни?

— Сколько невидимых эльфов ты знаешь?

— Мог быть и Святой Дух. — Он медленно поднялся.

— Зачем ему посещать тебя?

Якоб взглянул на потайную панель: — У меня тайный ход?

— В таком месте их множество. Что делал?

— Молился.

— Думала, ты разуверился в Боге.

— Может, надеялся… что Он еще верит в меня. — Он опустился на кровать рядом, старые кости заскрипели.

— У Алекса кровать лучше.

— Она принцесса. А я убийца.

Тишина. Якоб мастер молчания.

— Думаю, она выйдет за Аркадия.

— В конечном счете, так лучше.

— Лучше для кого? — Санни свалилась к нему на колени, скрестив руки. Якоб обнял ее. Неожиданно нежно для убийцы эльфов.

— Я просто хотела… что-то свое.

— Ты заслуживаешь.

— Но нельзя.

— В юности я думал, — начал Якоб, — что строю нечто вечное. Идеальный мир. Себя. — Он переменил позу. — Дожив до моих лет, понимаешь: ничто не вечно. Ни любовь, ни ненависть. Если что-то еще не кончилось… подожди.

— Это должно утешать?

— Это правда. Ты имела нечто. Будь благодарна. — Якоб вздохнул. — Теперь отпусти.

Глава 61 Меч и Книга

Базилика Ангельского Посещения почти не изменилась со времен последнего визита Якоба.

Громадная тишина, в глубинах которой каждый шаг, слово или шепот рождали волны эха. Горько-сладкий аромат полироли и старого ладана. Бесконечные ряды скамей, вмещавших тысячи прихожан, отполированных до темного блеска поколениями набожных задов. Монахини в багровых капюшонах склонялись над лесом свечей, ростки пламени дрожали на грудах застывшего воска. Над алтарем — звезда из сотни копий, закрепленных на стально-золотом колесе. Копья блаженных героев Первого Крестового похода, выигранного и забытого еще до рождения Якоба. В центре — пять стеклянных сосудов с перьями ангелов, реликвиями Посещения, что вдохновило Святого Адриана заложить краеугольный камень Базилики. Теперь Патриарх и целый батальон священников в златотканых ризах, усыпанных темными самоцветами, готовились провести императорскую коронацию и королевскую свадьбу в одном действии.

Стены почти не было видно под иконами: от мозаичного пола до затемненного купола они теснились вплотную. Одни размером с ладонь, другие с ворота амбара. В окладах из серебра и золота или грубо вырезанных рамах, отполированных прикосновениями верующих. Тысячи святых, ангелов с крыльями и абстрактных: кольца глаз, спирали крыльев, лучи пламени, чащобы цепких пальцев.

Один образ привлек внимание Якоба: не святой с воздетыми к небу очами, а израненный мужчина с едва уловимой усмешкой. Словно вместо размышлений о добродетелях он придумал шутку и едва сдерживал смех.

— Святой Стефан? — спросил брат Диас.

— Великий защитник. Покровитель воинов. — Якоб отдернул руку, заметив, что палец почти коснулся рамы. — Годами носил такую икону на щите. Малево, конечно, не чета этой.

— Куда она делась?

— Похоронил с другом. — Якоб поморщился от внезапной боли. — Или врагом.

— Чьи это гробницы? — Брат Диас кивнул на усыпальницу с потемневшими надписями и изношенными саркофагами.

— Герои Трои, павшие при обороне во Втором Крестовом походе. Это, должно быть, Вильям Рыжий. — Якоб взглянул на статую идеального воина с грозным взором. — Сомневаюсь, что скульптор встречал его. Никто не догадается, что одна нога у него была короче, а нос — кривейший в Европе. А теперь вот он, вечно молодой. Вечно славный.

Брат Диас указал на пустые каменные саркофаги. — Может, и вам здесь место найдется.

Якоб фыркнул: — Боже упаси.

— На что же вы надеетесь?

— Умереть тихо во сне и не оставить следа.

— Вы? — Брат Диас изумился. — Вашу жизнь стоит воспевать! Сколько крестовых походов вы пережили?

Якоб вздохнул так глубоко, что старые раны на груди заныли, каждая — напоминание о поражениях и сожалениях.

— Два против эльфов. Один против язычников в Ливонии. Один против саримитов в Бургундии. Один против Сомневающихся в Баварии, но там почти не сражались, просто убивали. Затем поход Папы Иннокентии Четвертой против Последователей Пяти Уроков. — Он хрипло рассмеялся. — До Африки не дошли. Остановились на Сицилии за припасами, да и разграбили Мессину вместо этого. Вернулись домой, не получив прощения.

— И все же, — настаивал брат Диас, — вы святой воин, действующий по воле Папы!

— Она, возможно, не лучший судья характеров.

— Я видел, как вы четыре раза рисковали жизнью ради принцессы Алексии!

— Тот, кто не может умереть, не рискует, брат Диас.

— Но вы сражались в великих битвах, одерживали победы, получали раны…

— Величайшие битвы я вел с самим собой. И проигрывал. А страдал куда меньше, чем заслуживаю.

Брат Диас разглядывал статую Вильяма Рыжего, взиравшую в пустоту.

— Поэтому вы всегда ищете большего?

— Чего именно?

— Страданий. Неужели вы считаете себя вне спасения? — Брат Диас указал на темноту под сводами. — Судить это удел Бога.

— Тот, кто не может умереть, не может быть судим.

— Тот, кто не может умереть, имеет вечность для искупления. Судить себя самому, выносить приговор… — Брат Диас покачал головой. — Отдает гордыней, Якоб из Торна.

— Наконец-то вы заглянули в мое сердце, брат Диас. Вы мудрее, чем я думал.

— Легко быть мудрым в чужих жизнях и выборах.

— Но мало кому это удается. Признаю, при первой встрече я не возлагал на вас надежд.

— Я был мягок, наивен и самовлюблен. Вряд ли что-то изменилось…

— Изменилось. — Якоб редко хвалил. В юности он жаждал всю славу себе, как дракон золото. В старости — боялся, что одобрение погубит его. Но порой верное слово может направить жизнь к свету. И изменить мир. Пусть чуть-чуть. Но к лучшему.

— Всю свою долгую жизнь… — начал он, — я был человеком меча. Судил людей по железу в них. Храбрости. Мастерству. Пытался избавиться от этой привычки, но в мои годы…

— Я научился уважать меч, — сказал брат Диас. — Меч рубит опасности и защищает праведных. Как меч Святого Стефана. Как ваш.

— В лучшие дни и я так думаю. Но человек меча лишь расчищает путь для лучших. Чтобы люди Книги строили нечто стоящее. — Якоб отвернулся от гробниц и кивнул брату Диасу. — Давайте славить их. Вы впечатлили меня в тронном зале.

Брат Диас моргнул:

— Признаю, большую часть пути я был… не в своей стихии. Возможно, вы впервые видели меня на моем поле боя.

— Если это ваш бой, то именно вы заслужите величественную гробницу.

— Или я. — Батист подошела, ухмыляясь статуе Вильяма. — Тут не хватает гламура, согласны?

— А надпись будет гласить…? — Бальтазар последовал за ней. Они вечно препирались, как кошка с собакой. — «Неудавшийся цирюльник, мясница, подмастерье портного, модель художника?»

— Я была потрясающей моделью! — вскинула голову Батист.

— Поэтому и продержалась неделю, — язвил Бальтазар. — Чтобы получить статую, надо высунуться.

Вигга втиснула лицо между ними:

— Вам бы просто переспать.

— Фу, — скривился Бальтазар.

— Или прирезать друг друга.

— Хм… — задумчиво подняла бровь Батист.

— Тогда гробница достанется мне! — Вигга протиснулась между ними.

Брат Диас нервно глянул на священников у алтаря:

— Сомневаюсь, что Патриарх одобрит статую языческой оборотнихи в Базилике.

Вигга поникла, но тут же оживилась:

— А если я обращусь? Что ебанный Один сделал для меня в последнее время?

— Что Один вообще делал для кого-то, кроме себя? — встрял барон Рикард, развалившись на скамье.

— Меня надо крестить! — Вигга шлепнула Якоба по плечу, заставив его дернуться. — Блять. Думала у тебя другое плечо болит.

— Все мои плечи болят, — проворчал Якоб, вращая ими со щелчками. — Тебя уже крестили.

— Меня?

— Дважды. Первый раз — Папа Пий, чтобы изгнать волка.

— Та старуха с ванной? — сморщилась Вигга. — Думала, ей мой запах мешал.

— Логичное предположение, — пробормотал Бальтазар.

— А потом в Кельне, — добавил Якоб. — С паломниками. Ты увидела очередь и сказала: «Дайте, что у них».

— Думала, хлеб раздают. Поняла, почему потом в реке окунали… — Вигга заморгала. — И почему хлеб был крошечный и невкусный.

— Это было Тело Спасительницы, — сказал брат Диас.

— Нет, нет, это было просто печеньице. — Вигга нахмурилась. — Стоп… Значит, я среди Спасенных?

Якоб тяжело вздохнул:

— Ни в каком смысле, который имел бы значение.

— А вот и она… — пробормотал брат Диас, наблюдая, как принцесса Алексия скользит по проходу. На его лице застыла умиленная улыбка, словно отец, провожающий невесту к алтарю.

— Ее почти можно принять за принцессу, — произнес Бальтазар без привычной насмешки.

— Наша девочка… — Батист смахнула мнимую слезу. — Совсем выросла…

Алексия шла на коронацию в платье с золотой вышивкой «Наша Спасительница», ее шлейф из меха несли четыре служанки, драгоценности сверкали в лучах света. За ней шествовала свита, подобающая императрице, в сопровождении герцога Михаила и леди Северы. Невысокая, но не теряющаяся на их фоне.

— Ну что ж, Ваше Высочество! — Барон Рикард низко поклонился, а служанки уставились на него, как коты на мясную тележку. — Или осмелюсь сказать — Ваше Сиятельство? Кажется, вы все же прислушались к моим урокам осанки.

— Решила приложить усилия. — Алекс кивнула на свиту. — Ну, честно, это их заслуга. Не каждый день девушку коронуют императрицей Востока и выдают за злейшего врага.

Герцог Михаил наклонился к ней:

— Кстати о браке, Ваше Высочество…

Алекс поморщилась: — Обязательно сейчас?

— …я хочу попросить об одолжении. — Он потянулся к руке леди Северы, та улыбнулась. — Леди Севера и я много лет были… больше чем друзьями.

Алекс уставилась на их соединенные руки: — Ага…

— С тех пор как Его Светлость вернулся в Трою, — добавила Севера, — стало ясно, что наши чувства глубже.

— Черт побери, — прошипел Бальтазар.

— Говорила же, — шепнула Батист.

— Я предложил леди Северье руку и сердце! — выпалил герцог Михаил.

— И я сочла за честь принять, — ответила Севера, — если Ваше Высочество одобрит.

Пауза. Алекс вздохнула:

— Не мне монополизировать супружеское счастье.

— Вы сделали меня счастливейшим человеком в Европе! — Герцог сиял, затем обернулся к остальным. — От имени принцессы Алексии. От себя и моей невесты. От каждого гражданина Трои… — Он схватил руку Якоба и потряс ее. — Благодарю за все, что вы сделали.

— Мы лишь выполнили задание Ее Святейшества, — буркнул Якоб, не терпящий благодарностей.

— Но какой труд! Вы всегда будете желанными гостями здесь. Для всех. — Он хлопнул брата Диаса по плечу. — Корабль ждет вас в доках. Надеюсь, обратный путь в Святой Город будет… спокойнее.

— На это лучше не рассчитывать, — фыркнула Батист.

Глаза Алексии расширились: — Вы уезжаете?

— Как только корона коснется вашей головы, — сказал Якоб, — по условиям заклятья Папы, мы обязаны уйти.

— Хотим мы того или нет, — язвительно добавил Бальтазар.

— Я надеялась… — Алекс понизила голос. — Санни… будет здесь…

— Полагаю, да, — ответил Якоб. — Но показываться ей не стоит.

— Думаете, эльфы непопулярны только в Святом Городе? — Батист фыркнула. — Здесь на Пасху приклеивают фальшивые уши преступникам и гоняют их по улицам.

— Понятно. — Алекс сглотнула. — Тогда… передайте ей, что я сожалею.

Якоб кивнул: — Она знает.

— Я понимала, что придется прощаться. — Алекс обвела взглядом каждого. — Но не думала, что так скоро… Брат Диас, может, перед церемонией… вы дадите благословение?

— Я? — Монах посмотрел на Патриарха в золотых ризах, затем на свой скромный подрясник. — Вам нужен как минимум епископ…

— Разве сама Спасительница не был скромной пастушкой?

Брат Диас усмехнулся: — Буду скучать по нашим теологическим спорам.

Пока монах шел к аналою перед гробницами, Якоб вспомнил Второй Крестовый поход. Благословение перед последней вылазкой. Битву, отбросившую эльфов. Битву, из которой многие не вернулись. Рыцари, стоявшие на коленях плечом к плечу. Патриарх Космас, чей голос гремел, призывая гнев ангелов на врагов Божьих.

Брат Диас был проповедником иного рода. Он положил ладони на аналой, с нежностью проводя пальцами по резным краям, пока собравшиеся полукругом ждали.

— Я никогда не мечтал стать священником, — начал он. — Скорее, втянулся случайно…

— Сперва похотливо, — вставила Вигга.

— Ну… — Монах смущенно усмехнулся. — Вы не совсем ошибаетесь. Но говорят, именно на греховных путях мы встречаем Бога лицом к лицу. Со мной так и вышло. Признаю, я не просил этой миссии. И уж точно не просил этих спутников.

— Всем достаются те, кого они заслуживают, — пробормотал Якоб.

— Мы шли извилистой тропой, с множеством… тупиков. Порой я думал, мы никогда не достигнем Трои. Нашу выносливость испытывали не раз. Все помнят ту гостиницу.

— Хотела бы забыть, — сказала Батист.

— Коварство епископа Аполлонии.

— Один из самых подлых епископов, что я встречал, — проворчал барон Рикард, — и конкуренция была серьезной.

— Дом иллюзиониста и говорящие головы.

Вигга рассмеялась: — Они так мерзко протекали!

— Затем морская битва.

— До сих пор чувствую запах краболюдей, — прошептала Алекс.

— И чумная яма под Монастырем Святого Себастьяна.

— Славные деньки, — улыбнулся Бальтазар с отстраненным видом.

— Но на каждом шагу мы, вместе, преодолевали. Мы ссорились… — Брат Диас кивнул на Бальтазара и Батист, обменявшихся взглядами. — Но в итоге сражались друг за друга. Алексия… Ваше Высочество… Я видел, как вы учитесь. Растете. От девчонки, которую звали «крысой», до женщины, готовой править Империей.

Алекс пожала плечами: — Признаю, еще немного крысовата.

— Хорошей императрице нужны клыки, — сказала Вигга.

— Пусть Бог, святые и Спасительница благословят ваше правление, — брат Диас начертал в воздухе круг, — как в итоге благословили наш путь. Вначале я считал вас чудовищами. Теперь понимаю — вы просто люди. Может, и дьяволы, но на сей раз творившие Божью волю. — Он улыбнулся, кивнул и сошел с аналоя.

Бальтазар оценивающе поджал губы, словно сомелье, пробующий вино. Наклонился к Якобу:

— А он, черт возьми, не так уж плох, да?

— В целом… — Якоб задумчиво хмыкнул, — куда лучше, чем я ожидал.

Глава 62 Столько, чтобы соответствовать

Вигге смертельно наскучило.

Бесконечные песнопения, молитвы и бла-бла-бла этих занудных старцев. Желание спастись таяло на глазах, и она все чаще думала, что язычество куда лучше. У язычников молитвы хоть заканчивались до того, как приспичит облегчиться.

Какой-то усатый урод с бородищей в полтора метра бубнил о вспашке поля так долго, словно короновали плуг. Когда он заткнулся, Вигга вздохнула с облегчением, но тут поднялся другой, с еще большей бородой, и завел историю про рыб.

— Какого хуя происходит? — зашептала она, ерзая на скамье. — Мы что, коронуем рыбу?

— Это не буквально о рыбах, — прошептал брат Диас. — О милосердии.

— Тогда почему не сказать прямо? — Вигга недоуменно моргнула.

Она не особо жаловала Одина, Фрейю и прочих, те ей ничем не помогли, но она хотя бы понимала их. Они были мелочны, похотливы и жадны, как все, если не больше. В чем смысл быть богами, если не превосходить смертных? Но Спасительница задавала слишком высокую планку. Вигга уставилась на ее витражный образ с раскинутыми на колесе руками. Вся в добродетелях и жертвенности. Вигга же не могла сдерживать даже чих. Даже до укуса.

Якоб был мастером сдержанности. Стиснув шраматиую челюсть, он терпел. Ни выпивки, ни лжи, ни ебли. Он не давал обет против удовольствий, но жил так, будто дал. Зачем жить вечно, если не жить?

Рядом развалился барон Рикард, раскинув руки по спинке скамьи, словно в борделе. Дама рядом тяжело дышала, обмахиваясь и явно мечтая, чтобы он ее укусил. Вигга не понимала, как можно хотеть этого усмехающегося трупа, но лемминги ведь тоже обожают обрывы, да?

Она снова заерзала. Ее задница не создана для сидения.

— ебаные яйца Одина, как же скучно. Или, если я крещеная… «ебанные Сиськи Спасительницы»? Так можно?

Брат Диас потер виски. — В Базилике… желательно воздержаться от подобных изречений.

Тем временем Алекс села на табурет, пока бородач-священник бубнил за ней. Две служанки накинули на нее пурпурную мантию, закрепив массивной золотой брошью. Леди Севера вручила ей сноп пшеницы, герцог Михаил — позолоченное копье. Острие дрожало так, что Вигга надеялась, как бы оно не выбило глаз Патриарху, хоть какое-то развлечение. Но увы.

Все это бред, но, глядя на восхищенные лица толпы, Вигга вдруг уловила смысл. Выбор семнадцатилетней девчонки, едва держащей копье, лишь из-за рождения в «правильной» комнате — нелеп. Но оберни это блеском и ритуалом, и глупость станет священной.

— Что трудно создать, то трудно разрушить, — пробормотала она.

Патриарх вылил масло из золотой ложки на голову Алекс, а затем взял корону с подушки и медленно опустил ее. Драгоценности мерцали в полумраке.

— Брось уже и дай посрать! — прошипела Вигга. Ее услышали бы даже на галерке, будь здесь не тишина.

Она почувствовала перемену, когда Патриарх возложил золотую тяжесть на голову Алекса. То самое тянущее чувство в животе, что притащило ее в Трою, теперь звало обратно к морю.

— Ну вот и все. — Бальтазар потер живот, и Вигга поняла: он тоже это чувствует.

— Вот и все, — закрыл глаза барон Рикард. Они все это ощущали.

Четверо вельмож наклонились, и Вигга заметила, что Алекс сидела на золотом щите. Теперь ее подняли на плечи, выставив толпе, словно товар на аукционе. Все встали с колен, зашуршав одеждами, и Вигга наконец размяла ноги. Алекс едва держалась под тяжестью короны, косясь вверх, будто боялась, что та свалится, а копье и сноп пшеницы полетят вниз по нефу. Но корона удержалась. Запели хоры, зазвонили колокола. Вигга рассмеялась: колокола она любила еще с того набега, когда Олаф разбил один из них. Гул в сводах заставил ее задуматься, может, спасение все же лучше язычества. Твердости в решениях ей всегда не хватало. Даже до укуса.

— Пора. — С кряхтением Якоб поднялся и повел их к выходу. Вигга оглянулась: Алекс на щите, герцог Михаил и леди Севера улыбались. Чем все кончится? Но узнать не доведется. Часовня Святой Целесообразности была как повозка с трупами — рады ей только в беде.

Колокола еще звонили, когда они вышли из врат, миновали стражу и ступили в пятнистый свет.

— Жаль свадьбу пропустим. — Вигга свернула с дороги, спустила штаны и присела в кустах. — Хотя эта публика и там все занудством зальет.

— Нельзя приличнее? — Бальтазар закатил глаза.

— А что, в часовне? Тогда бы лужа на скамье осталась — спасибо бы не сказали.

— Она права, — фыркнула Батист.

— Почему, когда приспичит, иногда так трудно начать? — Вигга кряхтела, стараясь не обмочиться. Под звон колоколов и облегченный мочевой она наконец расслабилась, но остальные хмурились.

— Задница Фрейи, — выругалась Вигга, отряхивая капли и вытирая руку о лист. — Чего вы кислые?

— Мы плывем в Святой Город, — огрызнулся Бальтазар. — Обратно в клетку. К презрению и рабству.

— А, — Вигга нахмурилась. — Забыла про это.

Глава 63 Злодейские друзья

Алекс стояла, уставясь в пустоту, пока фрейлины суетились вокруг. Казалось, она целый день оставалась неподвижной, а люди кружили, как вокруг гипсовой статуи Спасительницы в праздник. Одевали, раздевали, как манекен портного. Примеряли головные уборы, будто она вешалка для шляп. Утром ее зашивали в платье, расшитое молитвами. Теперь распарывали.

Она не понимала: голова кружится от аплодисментов, она вымотана ожиданиями, боится править Империей или паникует от мысли о брачной ночи. Хотелось смеяться, рыдать, спрятаться под кровать и бежать в порт одновременно.

— Я императрица Трои, — пробормотала она в сотый раз.

— Несомненно, Ваше Сиятельство. — Леди Севера наблюдала за раздеванием, словно за распаковкой фамильной реликвии. Мысль, что та теперь ее будущая тетя, должна была утешать, но лишь напоминала о собственном браке, и Алекс снова захотелось бежать.

— Я императрица Трои… — Она зажмурилась. — И мой муж уже в пути.

— Боюсь, это не похоже на ваши мечты о брачной ночи.

Алекс фыркнула: — Честно, я не мечтала дожить до двадцати. — И сейчас не была уверена.

— Не волнуйтесь. Зенона и Плакидия будут за дверью. Я и герцог Михаил — этажом ниже.

— Так если муж попытается заколоть меня, вы успеете остановить кинжал?

— Ваш муж не станет колоть вас кинжалом, — сказала леди Севера. — Во всяком случае, не этим.

— Не этим… — Алекс задумалась, пока одна из девушек (Клеофа или Атенаида) распарывала шов, а другая сыпала лепестки на ковер.

Леди Севера деликатно кашлянула: — Вы ведь не… девственница?

Алекс фыркнула громче: — Даже близко нет.

— Хорошо. Это… хорошо.

— Разве невеста должна быть ею?

— Идеал не всегда… идеален. По крайней мере, вы знаете, чего ждать.

— Настолько плохо? — Алекс вздохнула, слушая, как рвутся нитки. — Месяцы чувствовала, как меняюсь. Теперь снова. Не знаю во что.

— Превращение это часть жизни, — сказала леди Севера. — Страшно, но необходимо. Даже прекрасно. Гусеница становится бабочкой.

Алекс сглотнула: — Бабочки живут недолго.

В шелковом платье, которое на нее накинули, чувствовалась обреченность мотылька. Ткань спадала при малейшем движении, оставляя мало для воображения.

Постучали в дверь. Обычный стук, но для Алекс он прозвучал, как забивание гвоздей в гроб. Одна из девушек (Плакидия или Зенона) пошла открывать, остальные засуетились, поправляя складки и румяня щеки, будто это решит, будет брак блаженством или каторгой с куском дерьма.

На голову водрузили венок из золотых листьев — нечто между соблазном и властью. Под стать ей, ведь Алекс сама металась между этими ролями. Когда дверь открылась, она облокотилась на столбик кровати, скрестив руки, с нахмуренным лбом и приподнятой бровью. Как сердитая кухарка, ждущая опоздавшего пекаря.

Аркадий замер в дверях, одетый не в воздушные ткани, а в расшитый золотом камзол, накрахмаленную рубашку и лакированные сапоги, в которых его только что обвенчали. Он изящно поклонился — к облегчению Алекс, ведь быть убитой кем-то с дурными манерами было бы обидно.

— Ваше Сиятельство. Или, пожалуй… — Он поднял взгляд с легкой ухмылкой. — Моя супруга?

— Ваша Светлость. Или, полагаю… — Алекс с трудом выдавила: — Мой супруг.

Последняя из фрейлин, Атенаида или Плакидия, бросила горсть лепестков и захлопнула дверь, оставив их наедине: императрицу и консорта, Алекса и человека, еще несколько дней назад бывшего ее злейшим врагом.

Отлично.

— Признаюсь, я чувствую себя слегка… — Аркадий кашлянул, впервые выдавая нервозность. — Переодетым. — Он расстегнул сверкающий камзол, перекинул его через стул и закатал рукава. — Может, вино поможет нам… расслабиться.

Алекс не расслаблялась очень давно. Если вообще когда-либо. Но сейчас напряжение достигло пика. — Не откажусь, — пробормотала она, пока вино алым ручьем заструилось в бокалы, кроваво сверкая в закатных лучах.

Он подошел к кровати, протягивая бокал: — День выдался непростой.

Она взяла его, размышляя, виден ли яд. — И он еще не закончился…

Он заметил ее колебание: — Если бы он был отравлен… — Отхлебнул из своего бокала. — Я бы лишь убил себя.

— Могли нанести яд только на мой, — парировала Алекс.

Аркадий приподнял бровь: — Именно так поступила бы моя мать. Слишком многого от меня ждете. — Поменял бокалы местами и отпил из нового. — Или слишком малого.

Она наконец сделала глоток. Вино было прекрасным. Но яд герцога для императрицы, наверное, не имел вкуса. Алекс присела на кровать, пытаясь прикрыть ноги развевающейся тканью. Бесполезно, словно пером прикрыть окорок.

Аркадий наблюдал: — Вы кажетесь слегка…

— Крысоватой?

— Я хотел сказать — напряженной.

— Ну, ваши братья пытались меня убить.

— Слышал. Подумал: как бестактно. — Он обошел кровать. — Утешает лишь то, что они не слишком преуспели. Я отговаривал их, но все трое унаследовали от матери упрямство. Но заверяю вас, — он сел напротив, глядя искренне, — я никогда не попытаюсь вас убить.

— Минимальный стандарт для супруга, не так ли?

— Увы, не все императорские консорты истории ему соответствовали. — Он стянул сапог с грохотом. — Но я надеюсь превзойти ожидания. — С трудом сняв второй, закинул ноги на кровать, шевеля пальцами. — Я отличался от братьев во многом, но главное — будучи старшим… — он встретил ее взгляд, — никогда не желал трона.

Алекс, как опытный лгунья, чувствовала: сейчас он говорит правду. Отпив вина, она откинулась на подушки: — Значит, женитесь из любви?

Аркадий усмехнулся: — Вы, конечно, ослепительны…

— Репа бы сияла, одетая моими служанками.

— Но репа не спасет Восточную Империю. — Его взгляд стал серьезным. — Веками правители Трои были своими злейшими врагами. Лучшие дети города пожирали друг друга, борясь за власть, слабея перед остроухим апокалипсисом. Я хочу вернуть Империи былую славу. Вместе… у нас есть шанс?

— Признаю, ваши слова мне нравятся. И то, как вы их говорите. — Алекс задумалась. *Неужели он начинает мне нравиться?* С этим всегда плохо кончалось. — Аркадий…

— Друзья зовут меня Арчи.

— Правда?

— Верите или нет, у меня их немало.

— Верю.

— Благодарю.

— Вы мастер комплиментов.

— Благодарю вновь.

— Но я знала очень обаятельных… и очень злых людей.

— Злодеи — лучшие друзья, не находите? — Он улыбнулся. — Готовы на то, на что добряки не способны.

Алекс, которую месяцы спасала банда еретиков, не могла спорить. — Значит, вы хотите, чтобы мы стали друзьями?

— Лучше, чем врагами в браке. Моя мать заключала такие союзы с четырьмя мужьями. Кончилось плохо… особенно для них. Не будем повторять ошибок родителей.

— Я почти не знала своих.

Аркадий закатил глаза: — Боже, как завидую. Вы пытаетесь меня разозлить, Алексия?

— Друзья зовут меня Алекс.

— Логично.

— Их почти нет, и большинство уплыли в Святой Город.

— Если и есть «злые друзья», — усмехнулся Аркадий, — то это они.

Алекс вспыхнула: — Они… своеобразные.

— Говорят, среди них особенно опасный вампир, свирепый оборотень и надменный некромант.

— У всех есть недостатки.

— О, мне известно. Сам не без греха, но лицемерия среди них нет. — Он вздохнул. — Вижу, вы не рветесь скрепить наш союз. Не обижусь: я тоже не жажду. — Он поднял руку. — Вопрос вкуса, не качества. Могу предположить, вы… — Он игриво приподнял брови. — Предпочитаете перстни пальцам, так сказать?

Алекс ответила тем же: — А вы, возможно, больше цените сами пальцы?

— Моя супруга проницательна не менее, чем прекрасна.

— Это изысканный способ назвать меня дурнушкой?

— Напротив, — взгляд его стал серьезным. — И в том, и в другом.

— Кровать достаточно велика, чтобы делить ее и не пересекаться.

— Говорят, секрет счастливого брака — широкий матрас.

— Но встреча в середине неизбежна. Насчет наследников…

— Ах, да. Рожденных здесь, под пламенем, как вы. Уверен, найдем метод, минимизирующий… взаимное отвращение.

Алекс расслабилась: все шло куда цивилизованнее, чем она ожидала.

— Отвращения и так хватает без нашего вклада.

— Согласен. — Аркадий развалился на подушках, глядя в звездный потолок. — Может… пригласить тех, кто нам симпатичнее? И занавес?

— С дыркой? — Алекс лениво улыбнулась.

— Крошечной. — Он сложил кольцо из пальцев, глядя на нее сквозь него. — И ароматную смазку.

— Похоже на веселую вечеринку.

— Похоже на веселую вечеринку.

Вигга тоскливо оглянулась на причал, освещенный факелами на закате, шумный от музыки, смеха и криков. Толпа праздновала новую эру — эру, которую помог создать «Ковчег Святой Целесообразности», но в которой ему не было места.

— Жаль, нас не позвали, — пробурчал брат Диас, бредя к трапу. — Меня зовут Диас! Нам забронировали места до Святого Города.

Капитан в широкополой шляпе окинул взглядом компанию: Якоб с каменным лицом, Батист с беспечной ухмылкой, барон Рикард, томно облокотившийся, Бальтазар с презрительной гримасой, Вигга, выглядевшая как типичная оборотень-викинг, и Санни, лицо которой скрывал капюшон, кроме прядей светлых волос. Лучше бы она вовсе исчезла, но, похоже, не желала ни говорить, ни показываться. Если эльфы вообще способны впадать в депрессию, брат Диас решил бы, что она именно там.

Капитан сплюнул за борт: — Надеюсь, не пожалею.

Барон Рикард вздохнул: — Увы, надежда и сожаление — вечные сестры.

Тишина. Брат Диас подумал, что философия вампира была слишком высокомерной для этой публики.

— Мы готовы, — буркнул Якоб, возвращая всех на землю.

Капитан ткнул в список на доске: — А я нет. Из-за коронации все застопорилось.

— Меня это задержало на полгода, — огрызнулся Бальтазар, шагая по трапу. — Ждать будем на юте.

— Лучше бы вы…

Вигга оскалилась: — Могу посидеть на тебе, если хочешь. — Как всегда, сложно понять: угроза это или предложение.

Капитан принял и то, и другое: — Нет-нет, ют ваш.

— Отлично. — Вигга подмигнула. — Свистни, если передумаешь.

— Эта миссия выдалась долгой, — заметил барон, поднимаясь на палубу.

— Но наш священник выжил! — Батист съехала по мачте. — Такое вообще бывало?

— Мать Пьеро продержалась три задания, — сказал Якоб. — Но это до вас.

— Чем кончилось?

— Не стоит вспоминать.

Чувство триумфа от коронации Алекс таяло, пока брат Диас размышлял о будущем: — Что дальше?

— В «Ковчеге» никогда не угадаешь, — усмехнулась Батист.

— Демоны в Дюссельдорфе? — предположил Якоб.

— Ведьмы в Уэксфорде? — добавила Вигга.

— Гоблины в Гданьске? — вставил Бальтазар.

— В Гданьске сейчас прекрасно, — заметил барон.

— Может, отложу пенсию, — Батист взглянула на закат. — Посмотрю, чем кончится следующая миссия…

— Вечно так, — Якоб покачал головой. — Ноет, но остается.

— Уверен лишь в одном, — сказал Рикард. — Работа будет грязной.

— Иначе и быть не может, — брат Диас мрачно глянул на праздник. — Для чистых дел у Папы другие слуги.

Вигга достала бутылку, щелчком отправив пробку за борт: — Первое правило удачного плавания… Напиться в хлам!

— Первый шаг к успешному союзу, — сказал Аркадий, — напиться до чертиков.

Он соскользнул с кровати и направился к двери. Алекс утонула в подушках, допивая бокал. Раньше она думала, что не любит вино. Теперь поняла — не любила плохое вино. Хорошее же оказалось восхитительным.

— Еще вина! — гаркнул ее муж в коридор и вернулся к кровати с ухмылкой. — Большинство проблем решаются увеличением дозы.

— И утром будет топор в голове? — спросила Алекс.

Он задумался, пожал плечами: — Хуже не станет.

В дверь скользнула фрейлина с кувшином — почти наверняка Плакидия, глаза опущены.

— А если это отравлено? — Алекс, уже навеселе, пошутила. Или полу-шутила. Последнее, чего она ждала от брачной ночи, что она начнет нравиться.

— Паранойя в жене — порок, — Аркадий выхватил кувшин и отхлебнул из горлышка. — Но в императрице… необходимость. Не так ли? — Он взглянул на Плакидию, нахмурился. — Мы знакомы?

— Это Плакидия, — сказала Алекс. — Из безупречной семьи.

— В отличие от нас… Сейчас вспомню…

Плакидия подняла взгляд. Аркадий щелкнул пальцами: — С черными волосами вы — вылитая… ученица моей матери…

— О. — Плакидия склонила голову, швырнула поднос. Металл грохнулся о мрамор, закружился. — Как же это осточертело.

— Подожди… — Алекс ухватилась за столбик кровати, пытаясь сесть. — Что?

В дверь заглянула Зенона. Алекс никогда не видела ее улыбающейся. Теперь она улыбалась — ярко и голодно. Половина лица была в каплях крови. — Догадались?

— Стойте… — Алекс задрожала. Тепло хмеля уступало место леденящему ужасу. — Что?

Аркадий отступил: — О нет…

Плакидия схватила его за запястье: — О да.

— А-а! — Он рванулся, лицо исказилось от боли. Рука побелела под ее пальцами. Иней полз по коже, вены почернели. Кувшин выпал, разбился, вино замерзло лужей.

Он медленно повернулся к Алексу, скрипя, как лед: — Беги… — Шепот стал дымкой на синих губах. Глаза помутнели.

— Блядь! — Алекс сорвалась с кровати, запуталась в покрывале, рухнула на пол.

— Рожденная в пламени? — Зенона шагнула к ней, зубы обнажены, волосы колыхались от жара. Как пиромантка из таверны. Ужас той ночи сдавил горло. — Умри в…

— Пошла на хуй! — Алекс швырнула бокал. Тот стукнулся о щеку Зеноны, разбившись о стену. Алекс рванула к часовне, босые ноги скользили по мрамору.

— Боже… — Оглянувшись, она нащупала потайную защелку.

Аркадий застыл статуей, покрытый инеем. Плакидия ударила его и тело рассыпалось на розовые осколки льда. Его рука отлетела в сторону.

Щелк — дверь открылась. Алекс ввалилась в проход, цепляясь за косяк.

Зенона поднялась, лицо в крови от пореза на щеке. Гобелен за ее спиной почернел и задымился, когда она подняла руки, и ослепительная волна пламени рванулась вперед.

Алекс захлопнула дверь, огонь лизал края, жар ударил как пощечина. Она отшатнулась в темноту, хлопая по обгоревшим краям платья, кашляя от серного смрада.

— Боже… — Она нащупала фонарь в нише. — Боже… — Подняла стеклянный колпак, ударила раз, другой, пока пламя не вспыхнуло. — Боже… — Дверь начала светиться? Дым струился из щелей? В коридоре становилось жарко?

Она спотыкалась, срывая паутину, к комнатке с узким окном, где в последний раз говорила с Санни. Как же она хотела, чтобы Санни была здесь! Но все уехали: Санни, Якоб, Вигга, даже брат Диас — все плыли в Святой Город…

Герцог Михаил! Его покои этажом ниже. Стражи все еще верны ему. Она рванула к узкой лестнице, камень леденил босые ноги. Шаг вниз... И услышала скрежет шагов снизу. Кто-то поднимался.

— Боже… — Запах гари. Першение в горле. Схватив платье и фонарь, она полезла вверх, царапая стену плечом. Золотой венок сполз на глаз. Она сорвала его, швырнув вниз.

Вывалившись в тронный зал, залитый светом четырех лампад, Алекс метнулась к бронзовым дверям. Приоткрыв створку, и услышала крики, треск пламени. Смех?

Отпрянув, огляделась: гобелены, статуи, оружие на стенах. Негде спрятаться. За троном — узкая лестница вверх, к Пламени Святой Наталии. Она поползла на четвереньках, как пес, задыхаясь.

На галерее ослепило: Пламя Святой Наталии пылало в чаше. Темная фигура — монахиня в алом капюшоне, хранительница огня. Больше ничего, кроме дров у парапета, арок под зеркальным куполом… и цепи. Цепи, что предупреждала город о эльфах. Алекс схватила ее, дернула.

Сверху хлопнуло, посыпались искры. Порох хлынул в жаровню.

Черная жижа хлынула в море, и Бальтазар завороженно наблюдал, как круги расходятся, поглощаются волнами, бьются о стену гавани и отскакивают, сплетаясь в сложный танец.

Его мысли вновь вернулись к колдуньям-близнецам из Монастыря Святого Себастьяна. Их идентичные приемы с противоположными эффектами. Волны. В земле. В воздухе. Единая структура всей материи… Он не мог отогнать эту идею. Она была идеальна, прекрасна в своей простоте, так гармонировала с упорядоченной вселенной, в которую он все еще верил. Можно ли магически вызвать волну в чем угодно, если…

— Что это? — Санни указала вверх. Бальтазар поднял взгляд к вершине Фароса. Там, в сгущающихся сумерках, Пламя Святой Наталии горело синим.

Брат Диас нахмурился: — Разве это не сигнал эльфийского вторжения?

Бальтазара охватило знакомое чувство тяжести. То самое, что он испытывал, пытаясь разорвать заклятье. То, что было при вердикте Небесного Суда. То, что было когда Охотники на ведьм выскочили из могил.

— Что-то не так, — прорычал Якоб. Некоторые гуляки на причале тоже заметили, указывая вверх в возбужденном бормотании.

Бальтазар поморщился: — Нас это не касается, верно?

— Алекс в беде, — Санни спрыгнула с юта на палубу, проходя мимо капитана, который приказывал закрыть люки.

— Мы не знаем этого! — взмолился Бальтазар. — Она не может знать!

— Если все в порядке, — Якоб вытащил меч на несколько дюймов и с щелчком вложил обратно, — скоро вернемся.

— Она императрица Трои, — заныл Бальтазар, — вечно в беде. Мы не можем спасать ее от каждой мелочи!

— Никого не прошу идти…

— Я иду, — брат Диас сжал флакон под рясой.

— Это опасно, — предупредил Якоб.

Вигга встала, хлопнув по штанам: — Где тут веселье без риска?

Батист стояла возле мачты.

Бальтазар фыркнул: — Хоть ты-то не станешь рисковать?

— Приходит время… — Батист проверила кинжалы, взглянула на Фарос. — Придется высунуться.

— Что? — Бальтазар остолбенел. — Я не иду, и точка!

— Конечно, не идешь, — она дружески хлопнула его по плечу, спеша вниз. Ни капли презрения. И от этого стало еще больнее.

— Часами торопили отплыть! — капитан крикнул вслед, глядя, как они сбегают по трапу. — Теперь остаетесь?

— Не ждите нас! — рявкнул Бальтазар. Повернулся к барону Рикарду, все так же прислонившемуся к перилам: — Рад, что хоть ты сохранил рассудок.

— Всегда, — вампир наблюдал за спешащими с легкой усмешкой.

— Месяцы я боролся, защищая эту девчонку! Отказываюсь продолжать, теперь, когда свободен!

— Вполне рационально. Иного не ожидал.

— О чем они думают?

— Кто знает? Каждый выбирает сам. С совестью… — Рикард оскалил клыки. — Какой бы она ни была.

— Именно! — буркнул Бальтазар. — Точно.

— Поэтому я тоже иду.

Бальтазар уставился на барона: — Ты? Туда?

— Императрица Алексия в беде.

— Но ты же вампир!

Рикард положил ладонь на грудь: — Разве мне не позволено заботиться о любимом питомце?

Бальтазар разинул рот еще шире, чем при выходе Батист. — Все это время ты изучал мои попытки разорвать заклятье… поддерживал их… чтобы самому разорвать его…

— Ты так думал? — Рикард изысканно усмехнулся. — Я поддерживал твои потуги, потому что они были смехотворны. Честно говоря, ты подобрался ближе, чем любой маг, которого я знал. Что, впрочем, не значит почти ничего. Но мне не нужно было рвать заклятье. Мне это и не требовалось.

— Но… как…

Вампир положил руку ему на плечо: — Проблема умников в том, что они все усложняют. Заклятье действует на душу, Бальтазар. — Он пожал плечами. — Я вампир. У меня ее нет.

— Но если заклятье на тебя не действует… — Бальтазар запнулся, словно слепой в поисках нужника. — Значит… ты… сам решил прийти сюда?

— В моем возрасте… — Рикард похлопал его по плечу. — Нужно чем-то занять время. — И рассыпался тучей летучих мышей, с визгом умчавшихся в сумерки.

— Спасительница защити… — Капитан, выбравший этот момент для подъема на ют, начал машинально чертить круг на груди. — Отчаливаем! Немедленно!

Бальтазар обернулся к причалу: — Черта с два! — завопил он в наступающую ночь. — Я выполнил свой долг. Сверх долга! Вы не заставите меня идти!

Хотя его никто и не просил.

Глава 64 Язык насилия

Они приближались.

Алекс слышала их шаги в тронном зале внизу. Уверенное постукивание дорогих башмаков по дорогому полу.

Она в отчаянии огляделась по сторонам в гнезде на вершине Фароса, залитом теперь мерзким синим сиянием, вспыхивающим из тысяч и тысяч зеркальных осколков, покрывавших купол.

Они приближались.

Отвратительный вопль рассек ночь. Шипение, словно от пара, снизу — и крик превратился в булькающий стон... А затем в тишину.

Алекс замерла, пот щекотал кожу головы. От жара пламени. От подъема. От абсолютного ужаса. Монахиня стояла, разинув рот. Сложно сказать, держалась ли она обета молчания или просто потеряла дар речи.

Они приближались. И выхода не было.

Ну, выходов было с двадцать, вот только за каждой широкой аркой зияла лишь ослепительная панорама ее погруженной во тьму Империи и самый долгий в Европе прыжок вниз.

Шаги уже доносились с лестницы ниже.

— О боже. — Алекс рванулась к ближайшему проему, осторожно перегнулась через парапет, и живот ее сжался.

Под ней зияла головокружительная бездна сумерек. Стена Фароса уходила вниз, ниже — стена Колонны, еще ниже — крошечные огоньки города, фонари кораблей в заливе, последние отсветы заката на черном зеркале гавани.

Когда она бежала через снасти от рыболюдей Констанса, ей казалось, что она забралась невероятно высоко. Каким же наивным теперь казалось ее падение в ледяные воды Адриатики.

Лишь одна маленькая милость. Василий Строитель явно обожал декоративную каменную резьбу. Он не поскупился на фальшивые колонны, ложные окна, скульптуры растений, животных, лиц, и это оставило ей повсюду возможность зацепиться.

Холодный ветер на высоте подхватил волосы Алекс, хлестнул ими по ее воспаленному лицу, и взметнул полупрозрачное платье вокруг покрытых мурашками ног.

Она услышала голоса на ступенях.

— О боже.

Она вспомнила Аркадия, разлетевшегося на тысячу ледяных осколков.

Никто не хочет видеть сомнений.

Она опустила задницу на высеченные столетия назад имена, стиснула зубы и перекинула обе ноги через край. Соскользнув вниз, Алекс вцепилась в парапет рядом, пока холодный камень не впился в подмышку, босые ноги отчаянно искали опору, пока пальцы одной не зацепились за что-то выступающее из башни.

Гаргулья. Раньше она не видела смысла в этих уродливых гадах, но сейчас была чертовски благодарна за него. Алекс замерла там, боком, балансируя на крошечной каменной голове, слишком маленькой для обеих ее ступней.

Она стиснула зубы еще сильнее и посмотрела вниз, сосредоточившись на пальцах ног. Не дальше. Не в эту поглощающую, головокружительную пустоту. Не на крошечные здания, огоньки и падение. Как долго ты будешь лететь?

— О боже. — Она сказала себе, что это неважно. Какая разница, сломаешь ли шею или тело разлетится на брызги? Это как воровство — карабкаться по водосточной трубе какого-нибудь купца. Она заставила себя отпустить парапет, ладони скользнули по камню, пока она сгибала колени. Медленно-медленно. Холодный ветер обдувал одно плечо, камень скреб другое, молясь о равновесии.

— О боже. — Сердце колотилось во рту. Стучало за воспаленными глазами. Дрожащие, покалывающие кончики пальцев дотянулись до гаргульи, бедра впивались в подкатывающий живот. Она сняла одну ногу, потом другую. Короткие каменные рога скребнули об голени, потом колени, потом живот, потом грудь. Руки дрожали, ладони горели от усилий, пока она опускалась, болтаясь над пропастью, каждую мышцу сводило от напряжения.

Она всегда мечтала стать выше, но никогда еще так отчаянно, как в этот момент.

Кончик пальца ноги, ищущий опору, коснулся камня, и с тихим стоном она доверилась судьбе, отпустив хватку. Пятки глухо стукнули о выступ, и Алекс замерла, прислонившись к неглубокой нише — одной из множества, опоясывающих маяк, словно зеркальное отражение галереи арок на вершине.

— Где она? — Голос прокатился сверху, и Алекс вжалась в камень еще сильнее, не смея даже дышать.

— Я спросила: где?

Порыв ветра рванул вверх, пытаясь сорвать ее с Фароса, обгоревшие рукава императорской ночнушки хлестали по глазам. Она вцепилась пальцами в резные виноградные листья и повисла мертвой хваткой.

— Ты Сестра Пламени? Я могу дать тебе пламя.

Раздался отвратительный визг. Алекс не смогла сдержать всхлип ужаса, когда что-то промчалось мимо, объятое огнем, дико размахивая конечностями и вопя, как кипящий чайник.

Монахиня.

— Бесполезная трата. — Голос Плацидии, но настолько ледяной, что Алекс едва поверила, что это та самая девушка, что так нежно расчесывала ей волосы утром.

— Хватит болтовни. — Голос Зенониды. — Хватит интриг. Хватит ковырять грязные ногти этой жилистой суки. Пора забрать наше.

— Тогда нужно поймать нашего крысенка и придушить.

Алекс с новой волной ужаса поняла, что Плацидия подходит к парапету, наклоняясь, чтобы заглянуть вниз. Она втянула живот, прилипла к Фаросу, отворачиваясь от синего сияния сверху. Зажмурилась. Дрожащие пальцы ног цеплялись за выступ, кончики пальцев впились в резьбу, одной рукой сжимая хлеставшее платье, чтобы оно не выдало ее, затаив дыхание, как это делал бы Санни, и отчаянно желая исчезнуть так же.

Сейчас она услышит жестокий смех, увидит сквозь веки отсвет пламени, почувствует обжигающую боль, и последует за несчастной монахиней вниз, завершив самое короткое и разочаровывающее правление в истории Трои в роли человеческого факела...

— Вниз. — Голос Плацидии удалился. — Проверь тронный зал еще раз.

Алекс выдохнула дрожащим вздохом. Ей хотелось рыдать, хныкать, даже кричать, но она не смела и пискнуть. Заставила ноги двигаться. Краем вдоль каменного уступа. Отлепила потную спину от кладки, развернулась лицом к стене, одна нога повисла над пропастью. Пальцы тянулись к выступу следующей ниши...

Что-то затрепыхалось рядом, забилось вокруг. Хлопанье крыльев, крики клювов. Она потеряла хватку одной рукой, повиснув на другой, цепляясь за пустоту, вес перевесил за край... И ее отбросило, крутанув в падении...

Камень ударил в лицо, заполнив голову звездами.

Она уцепилась обломанными дрожащими ногтями. Соль на губах. Голова плыла.

Ноги стояли на следующем уступе, среди обломков веток, скользких от помета и разбитых яиц. Птицы, гнездящиеся на высоте. Она пыталась дышать сквозь головокружение и пульсирующую боль в челюсти.

Рядом с нишей была колонна. Алекс подтянулась к ней, обвила ногами, ухватившись за резные листья наверху. Попыталась сползти вниз, но сразу же начала соскальзывать — дергаясь, скользя, швы рвались, полупрозрачная ткань расползалась.

Она зажмурила глаза, рыча сквозь стиснутые зубы, пока грубый камень обдирал обожженную кожу...

Ноги наткнулись на что-то, и она поняла, что остановилась. Уступ у основания колонны. Рядом зияло огромное окно. Одно из окон тронного зала, откуда в сумерки сочился приветливый свет ламп.

Алекс пережила немало тяжелых ночей на улицах, но мысль о том, чтобы оказаться внутри, никогда еще не манила так сильно.

Она протащила ободранные ноги к окну, вцепилась окровавленными пальцами в раму, заглянула внутрь... И снова замерла.

Вот они. Плацидия присела на корточки, ее длинные конечности казались еще длиннее, глаза запали в темные круги, губы побелели до синевы, а украшения сверкали инеем. Зенонида стояла рядом, высокая и прямая, с полосами крови на лице от пореза, который Алекс нанесла ей щеке, глаза дикие, опаленное платье и сияющие волосы колыхались, будто от горячего сквозняка. Две пропавшие участницы ковена Евдоксии все это время были рядом.

Алекс мысленно выругалась. Красивые люди, ухаживающие за таким отбросом, как она? Она забыла последний урок Галь Златницы! Никогда не доверяй богатым. Они еще коварнее бедных.

— Как она сбежала? — Зенонида ткнула носком в нечто — кучу булькающего жира и обугленных доспехов, некогда бывших стражником.

— Крысы умные твари, — произнесла Плацидия, каждое слово сопровождалось легким облачком холодного дыма, — Когда дело доходит до поиска нор. Скажи остальным, придется действовать по-жесткому. Обыскать Дворец. Убить всех, кто может сохранять ей верность.

Зенонида хихикнула. — Мне нравится по-жесткому.

Ее сияющий взгляд метнулся к окну, и Алекс прижалась к камню, зажмурившись. Потом резко открыла глаза.

Герцог Михаил! Она должна предупредить его!

И, возможно, вместе им удастся выбраться живыми.

Она цеплялась за внешнюю стену собственного дворца, пока очередной ледяной порыв ветра хлестал по ее голой заднице... Неужели в воздухе замерцали капли дождя?

— О боже... — Какая девушка не боится дождя в день свадьбы?

Хотя большинство невест не приходится спускаться по гигантскому маяку после того, как жених разлетелся на тысячу осколков.

Якоб никогда не был мастером слов. Но на языке насилия он был поэтом.

Он впитал его с младенчества, бегло говорил на нем еще до того, как научился ходить. И как ни старался освоить другие языки — язык насилия оставался его родным. Он знал все диалекты: от кабацкой драки до полевой битвы. Понимал каждую тонкость, каждый идиом. Это была его материнская речь.

Потому, услышав ее шепот на улицах Трои, он сразу понял смысл. Дикий блеск в глазах гуляк. Истеричные крики, когда они тыкали пальцами в морось, указывая на Пламя Святой Наталии, все еще пылающее зловещей синевой. Эльфов не любил никто, но для Европы они были далекой угрозой. «Доешь кашу, а то эльфы тебя съедят». Здесь же, в Трое, где их бесчеловечная жестокость выплеснулась за края карты еще при жизни отцов, ненависть и ужас были иными. «Держи меч острым, а взгляд бдительным, чтобы эльфы не сожрали семью, как сожрали деда».

Сырая толпа столпилась у подъемника, сдерживаемая двойным рядом дворцовой гвардии. — Все в порядке! — орал капитан, хотя его обнаженный меч не успокаивал толпу. — Эльфы не идут!

— Не больше одного, во всяком случае, — пробурчала Вигга, продираясь сквозь злобную давку.

— Я брат Диас! — монах шагнул из-за ее спины, не моргнув перед сталью. — Посланник Ее Святейшества Папы, и я обеспокоен безопасностью императрицы!

— Кто этот наглый ублюдок и куда он подевал брата Диаса? — сквозь зубы процедила Батист.

— Я знаю, кто вы. — Капитан нервно дернулся. — Но здесь не о чем...

— Тогда почему синее пламя? — потребовал Диас, и толпа заворчала в поддержку.

Якоб протиснулся мимо и подозвал капитана ближе, как профессионал профессионала. — Никто не хочет добавлять вам проблем, но у всех нас есть начальство.

— Пустите нас наверх, — сверкнула золотыми зубами Батист. — Если все в порядке, то тогда мы поможем успокоить народ.

Капитан окинул взглядом растущую толпу, затем гвардейцев. Один пожал плечами. Другой кивнул. — Ладно. — Он вложил меч в ножны, поворачиваясь к подъемнику. — Пойдемте вместе.

На языке насилия Якоб говорил свободно. Подозрения были, но когда солдаты задвинули решетку, капитан дернул рычаг, механизм загрохотал, а город поплыл внизу, детали сложились в ясную картину.

Как один гвардеец перенес вес на переднюю ногу, корпус слегка развернут, словно натянутый лук. Как другой барабанил большим пальцем по пряжке меча. Как третий стоял слишком близко к Батист, жевательной мышцей дергаясь от напряжения.

— Рад, что вы с нами! — Брат Диас улыбнулся гвардейцу. Во многих вопросах монах оказался удивительно учен. Но в языке насилия он был неграмотен.

Якоб не мог точно сосчитать гвардейцев, не выдав себя поворотом головы. Потому смотрел вперед, глубоко вдохнул и выдохнул. Странно: лишь в такие моменты он чувствовал покой. Иногда знание грядущего это бремя. А иногда — благо.

— Ваша гвардия, наверное, лучшая в Европе, — сказал он.

Капитан покосился. — Каждый сам покупает доспехи — так велика честь служить.

— Древки копий из акация? — Якоб восхищенно кивнул. — Из Африки везете?

— Хорошие — Вигга многозначительно подняла бровь, глядя на копья четырех стражников вокруг. Она могла не понять намека на любом языке, но в насилии ее не проведешь.

— А паламерион... — Капитан сжал эфес меча и немного вытащил его из ножен, чтобы похвастать позолотой.

— Я всегда предпочитал прямые клинки. — Якоб небрежно положил правую руку на кинжал, оставив большой палец под гардой. — С ними вырос. Но ваши сабли... видел, как они рубят с седла. Императрица не экономит на элите, а, брат Диас?

— Полагаю... — Монах нахмурился. — Вы вдруг разговорились.

— Я среди тех, кто говорит на моем языке! — Якоб хлопнул по мокрому наплечнику соседа — сержанта со шрамом, самого опасного в зоне досягаемости. — Но я бился во многих сражениях. И знаю, чего вам не хватает.

— Чего? — прохрипел сержант.

— Невидимого эльфа.

—...

Наступила пауза. Капитан нервно засмеялся. Парочка его людей хихикнула. Но Якоб оставался каменным, сжимая плечо сержанта все сильнее. Вскоре, по мере того как Троя растворялась в моросящем дожде, смешки стихли.

— Нет, — сказал Якоб. — Я серьезно.

Они были хорошими солдатами, но их словарь языка насилия оказался скуден. Их учили войне, а не уличной драке в подъемнике. Их инстинкт — использовать копья или мечи, бесполезные в тесноте.

Якоб чувствовал себя одинаково уверенно и в темной подворотне с ножом, и в кавалерийской атаке. Пока капитан вытаскивал меч, он уже занес ногу. Даже опираясь на сержанта, удар вышел слабее, чем хотелось, но попал капитану в бедра, заставив отшатнуться. Этого хватило: тот споткнулся о невидимое, перелетел через перила и исчез с пронзительным воплем.

Во многих языках риторическая пауза губительна. В драке каждое действие должно быть быстрым, чтобы противник не успел ответить. Якоб уже выхватывал кинжал, и ударил его гардой в рот сержанту. Тот рухнул, давясь зубами, а лезвие метнулось вправо. Стражник увернулся, и острие лишь содрало щеку, отхватив лоскут лица.

Он отступил, зажимая рану окровавленной рукой, другой пытаясь вытащить меч. Якоб прижал его клинок, наступил на ногу, ударил головой в кровавое месиво и, ухватив за скользкий нагрудник, швырнул в товарища. С помощью невидимой ноги оба полетели за перила.

Брат Диас барахтался в захвате с гвардейцем, чьему присутствию так радовался. Батист рычала, вонзая кинжалы в противника. Другой тупо дергал меч, пока Санни материализовалась на его руке, перехватив руку. Якоб ударил локтем в горло и стражник рухнул, хрипя.

У ног Вигги валялись три изуродованных тела. Четвертый замахнулся булавой, но она поймала его запястье, схватила за шлем и вдавила в стену подъемника. Металл взвыл, брызнули искры, а по камню растеклась кровавая полоса.

Последний стражник прижал брата Диаса к перилам, приставив кинжал к горлу: — Назад! — брызнул слюной. — Или убью!

— Не советую, — Вигга бросила труп с головой-месивом, ее татуированная рука алела до плеча.

— Давайте без спешки! — Якоб разжал пальцы, показывая ладони. — Никаких... резких движений.

Санни возникла из ниоткуда, вцепившись зубами в руку стражника. Тот выронил кинжал, и брат Диас вырвался. Когда его взгляд прояснился, он увидел, как Вигга, схватив нагрудник гвардейца, перегибает его через перила.

— Вигга! — брат Диас ухватил ее за локоть. — Стой!

— Зачем? — Она оскалилась, толкая мужчину к нарастающей пропасти. Тот безуспешно цеплялся за ее татуированные запястья, когда ноги оторвались от пола.

— Приказываю не причинять ему вреда! — взвизгнул брат Диас. — Что там наверху? Императрица Алексия в опасности?

Гвардеец метнул взгляд на Санни, брата Диаса, Якоба, растирающего окровавленные костяшки: — Вам не остановить это! Самозванка не осквернит Змеиный Трон...

— Ой, да иди ты на хуй — Вигга швырнула его за перила. Тот исчез с коротким вскриком.

Брат Диас уставился в пустоту: — Я сказал не трогать его!

— Черт. — Вигга почесала затылок. — Точно. Наверное, забыла.

Наверху подъемника ждали еще стражники, но Санни не стала терять время.

Алекс нуждалась в ней.

Она затаила дыхание и метнулась вбок между остриями копий, пока те орали. Затем свернула с дорожки и рванула сквозь аккуратные кусты Висячих Садов к Дворцу.

Никого не удивило, что проблемы не закончились у подъемника. Звуки насилия разносились со всех сторон: факелы слепили, за деревьями мелькали бегущие фигуры.

Санни помогала устроить два дворцовых переворота. Оба были тем еще адом. Этот ощущался так же. Она подавила отрыжку, морщась от кислоты в горле. Узы Папы сжимались, тянув обратно в Святой Город — как раз то, чего не хватало, чтобы затаиться в разгаре гражданской войны.

Но Алекс нуждалась в ней.

Она миновала двух солдат, катающихся по мокрой траве в борьбе за кинжал. Могла бы вмешаться... но куда? Кто прав, кто виноват? И кто она, враг Бога, чтобы решать? Виновато обошла их на цыпочках, шепнув беззвучное «прости», спряталась за ствол, перевела дух и побежала дальше.

Двери Дворца были распахнуты. Плохо. Без охраны. Еще хуже. Санни скользнула внутрь. Темные портреты угрюмых императоров следили за ней. На ковре была лужа крови, стены в брызгах, мраморный пол в алых следах. Все это откровенно пугало.

Но Алекс нуждалась в ней.

Она нашла панель, отщелкнула замки и юркнула в тайный туннель. Там перевела дух, снова болезненно отрыгнула и вытерла холодный пот.

Затем Санни двинулась к ближайшей лестнице и начала подъем.

Алекс вползла в окно герцога Михаила лицом вниз, перекатилась через его стол, рассыпав все на полу, и рухнула на ковер, рыдая.

Легкие горели, ноги были в птичьем помете, каждая мышца дрожала после лазания по мокрым стенам ее же дворца. Свадебное платье порвано, опалено и прилипло к телу. Каждый костлявый выступ тела, а таких было большинство, был ободран до мяса, а неповрежденная кожа покрылась мурашками от холода.

Она бы с радостью осталась рыдать, но смертельная опасность нависала и над ней, и над герцогом Михаилом.

Алекс поднялась, дрожащие ободранные колени подкашивались. Одной окровавленной рукой она схватилась за край стола, другой машинально подбирала упавшие вещи — перо, огарок свечи, исписанный пергамент...

Алекс замерла, не дыша. Ужас стекал к окровавленным кончикам пальцев, как ледяная вода.

Герцог Михаил замешан в этом, подлый предатель! Тот, кому больше всех выгодно! Ее собственный дядя (ну, не кровный, но он-то не знал, пиздабол ебаный!) замыслил убить ее! Она скомкала письмо в дрожащем кулаке, размазав кровь с обломанных ногтей. И кардинал, блядь, Жижка с ним заодно! Знала ведь, что эта тварь ебучая — змея...

— Алекс! Слава Богу!

Она резко обернулась к двери. Он стоял там.

— Надо тебя спасти! — Герцог Михаил протянул руку, выглядев так искренне, так честно, что она чуть не взяла ее.

— Большая часть гвардии все еще верна, уверен! — Он шагнул к ней, и она отпрянула. — Но мы не знаем... — Он заметил письмо в ее руке. — Кому можно... — Взгляд перескочил со смятой бумаги на ее лицо. — Доверять.

Они смотрели друг другу в глаза. Слишком поздно скрывать шок. Слишком поздно притворяться. В миг она поняла... что он понял... что она поняла.

— Ох, — он тяжело вздохнул и захлопнул дверь. — Неужто тебя научили читать?

Те же нос, губы, глаза, но ни капли доброты. Ни вины. Ничего. Лишь досада человека, получившего неприятное задание.

— Я должна была догадаться, — прошептала она.

— Не строй из себя умницу, — герцог налил вина из кувшина. — Ты тупорылая идиотка. Не вини себя, это семейная черта. Мои сестры — тупицы. Евдоксия — калека-извращенка с ее фокусами. Ирина — позерка, боящаяся запачкать руки. А племянники... Жадность, тщеславие, лень, гнев... Змеиный Трон всегда должен был быть моим. — Он отхлебнул. — Я тоже рожден в Императорской Опочивальне. «Михаил Пиродженнетос»... Звучит, а?

— Тогда... зачем ты нашел меня? — прошептала Алекс. — Зачем тащил сюда?..

— Ты была приманкой. Только так. Надеялся, что ты и дьяволы отвлечете сыновей Евдоксии, пока я укреплюсь в городе.

—... Так они получили папскую буллу... — пробормотала Алекс. — Это ты им ее отдал!

— Заранее распространил несколько копий. Ты бы вышла дерьмовой приманкой, если б о тебе не знали. — Он прополоскал рот вином и проглотил. — Правда, Марциан настиг нас слишком быстро. Я планировал «вывихнуть ногу» еще до того, как он тебя найдет. — Он изобразил скорбную мину. — «Я не могу продолжать! Иди без меня, Алекс!» — Герцог рассмеялся, будто это было верх иронии. — Но в целом все вышло удачно. Не смел мечтать, что ты убьешь троих из четверых. Молодец! — Он поднял бокал и осушил его. — А потом ты сама приплыла в Трою — идеальная приманка для моего последнего врага. Я уж думал, придется воевать с Аркадием. — Он швырнул бокал на сундук. — Ты сэкономила мне кучу сил.

— Рада была, блять, помочь, — прошипела Алекс.

Улыбка Михаила исчезла. — Ты правда думала, что мусор из сточных канав Святого Города сядет на Змеиный Трон? Воровка, нищенка — мать династии? Говно в роли императрицы? — Он обнажил меч. — Нет, нет, ни за что.

Он шагнул к ней, и Алекс отпрянула к столу, шарив по столешнице в поисках оружия, но нащупала лишь перо.

— Жаль, но... — Герцог приблизился. — В схватке... — Он занес клинок. — Перо не сильнее меча...

Глухой удар... И он пошатнулся. Меч взвизгнул, разрезая воздух. Алекс мельком увидела Санни, пригнувшуюся под лезвием, и тут же исчезнувшую.

— Ты, сука... Ух! — Михаил согнулся, глаза вылезли от боли. Алекс рванулась вперед, но меч все еще метался. Чья-то рука схватила ее за запястье, и она швырнула перо в герцога, выбегая в коридор. Дверь захлопнулась. Санни появилась, повернула ключ и швырнула его прочь.

— Ты вернулась за мной? — прошептала Алекс.

— Конечно.

— Я не заслуживаю тебя.

— Конечно не заслуживаешь, — Санни потянула ее вдоль коридора.

Глава 65 Правая сторона и неправая

Волчица Вигга оглушила стражника его же мечом так, что клинок сломался, а обломок отскочил в сторону по брусчатке. Вот в чем проблема мечей. Ну, кроме дурацких цен и вечной смазки. Вигга всегда предпочитала что-то потяжелее. Она пригнулась под удар алебарды, ветер от лезвия рвал ее волосы. Вот это — весомо. Она вмазала стражнику обломком эфеса в рот, оставив его голову болтаться, вырвала алебарду из обмякшей руки и швырнула в третьего. Тот успел поднять щит, отбив клинок в кусты, но Вигга уже налетела, схватила его двумя руками, подняла за помятый нагрудник, перевернула вниз головой и всадила черепом в землю.

Может, они заслужили, а может нет. Но такие вопросы задают после смерти. Или лучше не задавать вовсе. Жизнь сложна, но драка должна быть простой. Пока размышляешь о правых и неправых — получишь копьем в грудь. «Сожалеть после боя — прекрасно, — говаривал Олаф, — значит, выжил».

— Вперед! — Брат Диас бежал к Дворцу сквозь стихающий дождь, его силуэт рвался в сгущающихся сумерках. Окна пылали огнями, Пламя Святой Наталии все синело на вершине.

— Он что, возглавляет нас в атаке? — Батист вытерла кинжал о рукав.

— Высунулся, ха! — Вигга хрипло рассмеялась. — Кто бы мог подумать? — Она подхватила копье и рванула следом.

Ей вспомнились те дни до укуса, когда мир казался ярким и полным возможностей. Бег по пляжу с командой, соленый привкус во рту, ветер в лицо, топорище в кулаках. Смех, когда она погружала руки в украденное серебро, и монеты щекотали пальцы. Хихиканье, закалывая свинью просто за то, что жива. Улыбка, когда пырнула упавшего монаха, и тот полз, хлюпая кровью по рассыпанной муке, белой как снег. Как загоняли визжащих монахинь в часовню, запирали двери. Как другие швыряли факелы на соломенную крышу. Она тоже швырнула... Так было принято. Спросила Олафа: «Они заслужили?» Он пожал плечами: «Если нет — остановили бы». Как Харальд хватал ее, прижимая рукой вываливающиеся кишки, розовая лужа на песке, его попытки говорить, прерываемые кашлем с кровью. Кашель стих лишь в море, когда они сбросили его за борт подальше от берега. Он бы лучшим из них, безымянным и забытым. Как делили его долю, а Вигга смотрела на горсть монет сквозь слезы, думая: «Стоило ли?»

Сейчас слезы текли по щекам. Может, не было «лучших времен»? Только мертвые друзья, сожженные монахини, кишки на песке, жалкие монеты и кровь на белом.

Всегда ли все было плохо?

Всегда ли она была плохой?

Даже до укуса?

— Ты в порядке? — Якоб прихрамывал рядом, сжимая ногу.

— Я? — Она вытерла лицо рукой. — Конечно. — Заставила себя засмеяться. — Просто дождь. — Хотя дождь кончился.

У Дворца кипел бой. Повсюду валялись мертвые гвардейцы. Не ее работа, думала она, хотя с трупами всегда возникали сомнения. Запах крови будоражил волчицу внутри, слюна закипала за ребрами. Вигга ударила себя в грудь, заставив тварь скулить, и ясно дала понять, кто здесь в наморднике.

Еще гвардейцы бежали к Дворцу, доспехи поблескивали в свете факелов. Надо отдать этим ублюдкам должное — лезут и лезут.

— Думаете, эти дружелюбные? — пробурчал брат Диас.

— Не ставь на это жизнь. — Вигга кивнула на маяк. — Лезь туда и ищи наших девчонок, Якоб. Я прикрою тут.

Якоб откинулся, стиснув зубы, глядя на Пламя Святой Наталии. — Эти ступеньки меня добьют…

— Жалко будет, если я доберусь до Алекс и случайно прикончу ее. — Вигга пожала плечами. — Я уже дважды чуть не сделала это.

— Она права. — Батист толкнула Якоба к Дворцу. — Я прикрою спину.

Брат Диас сжал челюсти, вставая справа от Вигги. — А я прикрою… другую сторону твоей спины?

Вигга рассмеялась, сунула ему копье, обняла Батист за плечи, а его — за талию.

Напомнило те времена до укуса, когда мир был юн и полон авантюр. Горстка гребцов против всех. Она потрепала Батист, поцеловала брата Диаса в щеку. Не в сексуальном смысле, а как товарищ. Хотя, учитывая, как его борода щекотала губы… может, чуть-чуть и в сексуальном.

— Скучно не бывает, а? — Вигга сжала кулаки, наблюдая, как смыкаются ряды гвардии. — Никогда не бывает!

Алекс кралась по собственному дворцу, как вор, дрожа от усталости и страха, следуя за мелькающей Санни, то в дверном проеме, то за углом, то на лестнице, осторожно спускаясь вниз.

— Куда мы идем? — хрипло спросила Алекс.

— На кухни, — прошептала Санни, выглядывая за угол к очередному пролету. — У входа много стражников. Некоторые против тебя. — Пауза. — Большинство, возможно.

— Все?

Санни прикусила язык в щели между передними зубами.

Алекс сглотнула. — Как отличить предателей?

— Недруги будут пытаться тебя убить.

Алекс снова сглотнула. — Лучше избегать всех.

— Я тоже так думаю. — Мрамор и позолота сменились запахом старой еды. Видимо, лестница, по которой слуги тащили ей вино, фрукты, одежду или горячую воду для ванн. Странно, как быстро привыкаешь к роскоши, даже выросши в трущобах.

— А остальные? — прошептала Алекс.

— На подходе. Якоб не сдастся.

— Пока колени не подведут. — Ее собственные ободранные колени уже подкашивались, а ей было на век меньше. — Бальтазар, наверное, поможет. Он мудак, но в магии силен.

— Он мудак, — сказала Санни. — Поэтому остался на корабле.

— Остался?

— Пришли Вигга, Батист и брат Диас.

— Отлично. Когда оборотень разорвет меня, монах помолится над кусками.

Санни пожала плечами. — Лучше, чем без молитвы.

Алекс на мгновение застыла. Потом тоже пожала плечами. — Наверное.

Печи на кухне тлели. Сводчатый зал, потолок в жирных пятнах десятилетий. Труп лицом вниз на плите: верх обгорел, а ноги раскинуты по полу. Другой словно сброшенный с высоты, внутренности размазаны повсюду.

Алекс прикрыла рот, пробираясь за Санни. — Зачем они всех убили?

— Чтобы чувствовать себя сильными. — Клеофа, аккуратно чистившая ей ногти, вошла в дальнюю дверь с Атенаис, чье платье было замарано кровью.

— Беги! — Санни исчезла.

Клеофа произнесла слово — туман закрутился вихрем, в центре сгустилась тень.

— Там! — Атенаис рванула воздух, взрыв разорвал туман. Санни с стоном врезалась в стену, осыпаясь едой и осколками посуды. Алекс вскрикнула, царапая плечо о щепки. Она подхватила Санни, и они рванули в дверь, пока новый порыв рвал платье Алекса, а бочка с элем разбилась о косяк, окатив их пеной. Они вывалились в коридор с полками, уставленными бутылками вина.

— Ваше Сиятельство! — Зенонида стояла в двадцати шагах, ухмыляясь. — Кладовые для слуг.

Она подняла руки. Жар задрожал вокруг. Алекс вцепилась в полку, с визгом обрушив ее на противоположную стену. Бутылки разбились...

Пламя взметнулось иссушающим столбом. Алекс уже открыла рот для крика, когда Санни втолкнула ее в дверь. Огонь рванул мимо обрушенных полок, жадно лизнув стены, пока она захлопывала дверь и задвигала засов.

— О боже! — Спина Санни горела. Алекс бешено била по пламени, пытаясь сбить его руками.

— О боже! — Она заметила, что оборванный край ее платья тоже загорелся — уже второй раз за вечер. Санни принялась хлопать по нему, и они, визжа, кружились и тушили огонь, пока вокруг не остались лишь пепел и едкий запах гари.

— О боже... — Вилка торчала у нее в плече. Неглубоко, но намертво. Алекс стиснула зубы, вытаскивая ее, пока кровь стекала ручейками. Обожженные ладони горели, рука была в царапинах и занозах — будто подушечка для иголок.

— Тут проход, — задыхаясь, сказала Санни. Они оказались в комнате для обуви: панели, стулья, щетки, полки с ботинками. — Где-то здесь... — Она шарила по панелям, оскалив зубы.

— Санни... — Алекс услышала за дверью прислужниц: грохот полок, звон бьющегося стекла. Санни, хватаясь за ребра, подтянулась к следующей панели. — Санни!

— Знаю! — Панель отскочила, Санни юркнула внутрь. Алекс втиснулась следом, захлопнув дверь. Полоска света скользнула по окровавленному лицу Санни, пока та отступала в темноту, тяжело дыша.

— Они знают о туннелях? — прошептала Алекс.

— Тсс. — Санни прищурилась, прислушиваясь. Легкий скрежет, затем громче. Ближе. Шаги.

— О боже, — прошептала Алекс. — Они знают о туннелях.

— Да смилуется Бог над их душами. — Брат Диас осенил крестом мертвых и умирающего стражника, который захлебывался собственной кровью.

— Милость переоценена, — сморщила нос Вигга, разглядывая обломок копья, и швырнула его в кусты. — Как и души, если спросите меня.

— Пусть Бог все же смилуется над ними, — произнес брат Диас, пока хрип перешел в свист и стих. — И над нашими тоже…

Еще недавно, если бы его спросили, кто здесь злодеи, он без сомнений указал бы на оборотня, проклятого рыцаря и эльфа. Порой сложно понять, кто на правой стороне, а кто... на неправой…

Отчаянный крик заставил его обернуться. Леди Севера спускалась по дворцовым ступеням, шатаясь, с диким взглядом и свежим кровавым пятном на щеке.

Брат Диас подхватил ее, едва не рухнувшую в его объятия. — Предательство… фрейлины… самая черная из Черных Магий… Императрица Алексия в опасности!

— Не тревожьтесь, — несмотря на обстоятельства, брат Диас почувствовал странное удовлетворение, что на этот раз паниковал не он. — Вы в безопасности.

— Никто не в безопасности! — Севера вырвалась, схватив запястье Вигги. — Но… вы ранены.

Вигга дотронулась окровавленными пальцами до своих окровавленных волос и рассмеялась. — Поверьте, бывало и хуже.

— Но не у всех, — Батист окинула взглядом разбросанные у дверей тела.

— Позвольте, — Севера потянулась к лицу Вигги, но в последний момент изящно вывернула запястье и ловко щелкнула ее по лбу.

Воцарилось недоуменное молчание. Брат Диас, стоя за спиной Вигги, не сразу понял, что произошло. Но выражение Северы изменилось: ни страха, ни тревоги. Она спокойно вытерла кровь под носом, будто все так и задумывалось. Вигга медленно повернулась.

В ее лбу торчала игла с лоскутком ткани, на котором был вышит символ незнакомого алфавита. Почти как руна.

Вигга и леди Севера заговорили синхронно, сузив глаза в одинаковых гримасах: — Было бы предпочтительнее… если бы вы сложили оружие.

Было странно слышать грубый голос Вигги в изысканных интонациях дамы Троянской Империи.

Странно… и леденяще.

Якоб остановился на площадке, не зная, за какую больную ногу схватиться сначала, и в итоге зажал меч подмышкой, чтобы массировать обе. Большой палец впивался в судорожно дергающееся бедро, другой в пульсирующий таз. Человека, некогда званого Молотом Эльфов, Судом Ливонии, Ужасом Альбигойцев, теперь побеждали собственные ноги.

— Вот тебе и герой, — прошипел он сквозь вечно стиснутые зубы.

Почему нельзя было выбрать Париж, где правители Франкии спали на плоских кроватях? Или Бургундию, где хромой император Давид построил покои на первом этаже, а слуг поселил наверху?

— Но нееееет, — зарычал он, прервавшись на стоне от резкой боли в колене.

Пришлось быть Трое — самому вертикальному городу в мире.

Враги даже не нужны. Лестниц хватило, чтобы его одолеть. Он посмотрел вверх по мраморным ступеням, безжалостным, как армия, пока лестница не уходила за поворот, разделяясь и снова сливаясь этажом выше. Боже, нет ли этому конца? — вопрос, который он задавал себе уже век.

Надо было швырнуть меч в море и остаться на корабле с Бальтазаром. Или в Святом Городе, грея ноги в тазу и жуя мягкую пищу.

— Но нееееет, — зарычал он снова, скривившись от спазма в спине.

Он вечно искал невозможные битвы, чтобы проиграть. Ковылял по этой кривой дороге в никуда. Боролся с собой, пытаясь искупить неискупимое...

Грохот эхом прокатился по лестнице. Он едва не выронил меч, оттолкнувшись от стены, и замер в дрожащей позе, стараясь не дышать громко.

Голоса. Женские? Точнее — гневные.

Он вытер рукавом пот. Снова обхватил эфес.

Рукоять легла в ладонь, как ключ в замок. Он стиснул челюсть, расправил сгорбленные плечи. Снова осознал грустную истину: без меча он — не он.

Пошел вперед. Шаг за шагом. Ступени, как враги: вместе непобедимы, поодиночке же лишь камни.

Он оставлял их позади, как оставлял поверженных противников.

Как оставлял друзей.

Санни приоткрыла потайную дверь и заглянула в домовую часовню.

— Осторожно, — прошептала Алекс. Выглядела она не лучшим образом: тяжело дыша, с волосами, прилипшими к потному лицу, в опаленном и изорванном платье, правую руку, утыканную занозами и проткнутую вилкой, она прижимала к груди.

Санни хотелось ободряюще улыбнуться, но улыбки у нее выходили кривыми, да и сама она вряд ли выглядела лучше.

— Я всегда осторожна, — сказала она, затаив дыхание и прижимая обожженную ладонь к ушибленному боку.

Она скользнула в дверь и пересекла комнату, стены которой покрывали иконы святых. В Трое обожали иконы. Поодиночке Санни их не боялась, но в толпе они действовали угнетающе.

Напоминало толпу в цирке — освистывающую и бросающую монеты.

Солнце почти село за окнами, оставив алый отблеск над западным морем, а Императорская Опочивальня погрузилась в изменчивые тени. Часть гобеленов почернела от огня, мраморный пол был усыпан пятнами и брызгами, словно кто-то рассыпал тележку мясных обрезков.

— Что это? — пробормотала Санни. — Это мясо?

— Это мой муж, — прошептала Алекс, заглядывая через плечо.

— О... — Что еще сказать? Санни осторожно переступала через кровавые лужи, ставя ноги то так, то эдак, поднимаясь на цыпочки. — Это ухо?

— О боже. — Алекс прикрыла рот тыльной стороной ладони. — О боже. — Она наступила босой ногой во что-то липкое, скрипнув на мокром мраморе.

— Бывали, наверное, и более грязные свадебные ночи, — пробормотала Санни, — но эта определенно на вершине списка.

Алекс схватила свадебную тунику Аркадия со стула, с трудом просовывая окровавленную руку в расшитый рукав. Туника была ей велика, расшита золотыми цветами, мерцавшими даже в темноте.

— Что? — прошипела она, закатывая рукава.

— Не сказать, что это маскирует, да? — шепнула Санни.

— Если ты не против, я умру в одежде.

Дверь была приоткрыта, темный коридор за ней пустовал.

— Куда идти? — прошептала Алекс.

— К главной лестнице, попробуем спуститься.

— Они же будут ее охранять?

— Иногда люди ищут везде, кроме самых очевидных мест.

— Хуевая теория. Очень хуевая, блять.

Санни посмотрела на Алекс и пожала плечами. — Можешь остаться здесь. С мужем.

Алекс сглотнула. — Тогда к главной лестнице?

— Хорошая идея.

Санни подкралась к ступеням, заглянула вниз. Выдохнула, поманила Алекс, схватила ее за руку, начала спускаться... И замерла.

— Что? — прошептала Алекс.

— Тсс.

Внизу скрипнула доска.

— О боже.

Голоса:

— Она не проходила здесь. — Одна из фрейлин. Санни никогда не доверяла этим девушкам, но сейчас ее неприязнь усилилась. — Она должна быть наверху.

— Загоним ее туда. Ее и эльфийскую сучку.

— Грубо, — пробормотала Санни, хотя слышала и хуже.

— Она хитрая, — прозвучало снизу, — но я найду ее.

— Тогда ищи. — Голос герцога Михаила. Санни жалела, что ударила его слабо. Лучше бы топором. — Рано или поздно все закончится.

— О боже... — Алекс отступала в яркой тунике, оставляя кровавые следы на ступенях. Санни не было времени убирать за ней. — Назад, — прошипела она. — Вверх!

— Вверх? — Алекс уставилась на следующую лестницу. Последнюю, ведущую в тронный зал.

— Или останься здесь. С мужем.

Алекс сглотнула. — Тогда вверх.

Глава 66 Освободить остатки

Брат Диас, обливаясь потом, переступил порог, поскользнулся, поворачиваясь, схватился за одну из дверей, в то время как Батист ухватилась за другую, оба напряглись, упираясь в древнее дерево. Оба рычали от усилия, пока их сапоги скользили по мрамору, отполированному веками паломников.

Он мельком взглянул на затемненную аллею, ведущую от дворца к Базилике, и увидел Виггу, приближающуюся необычно элегантной походкой, а не своей обычной грубой поступью, с леди Северой за спиной. Как будто их шансы против оборотня и колдуньи и так не были нулевыми, теперь еще и отряд «лояльных» гвардейцев присоединился.

— Они идут! — выдохнул он.

— Я, блять, заметила! — прошипела Батист, древние петли скрипяще протестовали.

— Дави! — простонал брат Диас, упираясь плечом в дверь, которая начала подаваться.

Батист развернулась, прижавшись спиной к своей. — А я, по-твоему, чем занимаюсь, еб твою мать?

— Не сквернословь… в церкви!

Двери со стуком сошлись, и Батист захлопнула три железных засова, пока брат Диас поднимал тяжелый деревянный брус. На обратной стороне была вырезана первая строка молитвы «Спасительница наша», но это никак не облегчало вес.

— Помоги… — хрипел он, едва отрывая конец от земли, все суставы дрожали от напряжения, пока он шатался туда-сюда, — …мне!

— Да я, блять, вроде как помогаю! — процедила Батист, подхватив другой конец в последний момент перед тем, как он раздавил бы его. — Не видишь? — она перехватила брус на плечо, сгибая колени.

Вместе они приподняли его, едва направляя в сторону, брат Диас отдернул руки, когда брус упал в кованые скобы. Он уже собирался прислониться к брусу, совершенно выдохшийся, когда мощный удар потряс двери, заставив его отшатнуться.

— Выдержит? — прошептал он, отступая, пока пыль осыпалась сверху.

— Против Вигги? — Батист отступила вместе с ним. — Не стала бы ставить на это жизнь.

Новый удар прокатился по Базилике, заставив брата Диаса вздрогнуть, брус задрожал в скобах.

— Кто дерзает стучать во врата дома Божьего?

Он резко обернулся, встретившись взглядом с морщинистым лицом Патриарха Мефодия, облаченного в парадные одеяния как Главы Восточной Церкви — воплощения духовной власти. Его сопровождали два каноника, трое монахов, беззвучно шептавших молитвы, мальчик с гигантской свечой и еще один, едва державший украшенный драгоценностями фолиант Писаний.

Позади них, под иконами жались кучки испуганных монахинь, слуг и чиновников, те, кто бежал в Базилику, спасаясь от насилия, вспыхнувшего в сердце Трои. Те, у кого, иными словами, была та же идея, что и у брата Диаса.

— Ваше Блаженство! — Брат Диас почувствовал, как облегчение подступает к горлу, едва не вырываясь слезами.

— Что привело тебя сюда в таком смятении, сын мой?

— Крайняя нужда! — Брат Диас вынужден был упереться руками в колени, пытаясь отдышаться. — Бои в Висячих Садах. В самом Дворце! — Как будто в подтверждение, дверь содрогнулась от нового удара. — Коварство и измена против законной императрицы Алексии, которую вы короновали в этой самой Базилике всего несколько часов назад. Леди Севера преследует нас, и она… она…

— Отменная лгунья, — пробормотала Батист.

— Колдунья!

Многие беженцы попятились еще дальше, но Патриарх остался невозмутим этим ужасающим откровением. — Я прекрасно осведомлен.

— Постойте… — Брат Диас сглотнул. — Что?

— Леди Севера была первой ученицей императрицы Евдоксии. За ней последовали многие другие.

Дверь снова затряслась, еще сильнее. Батист нервно покосилась на нее, щепки сыпались с дрожащих скоб.

— И вы… — Брат Диас сглотнул снова. — Согласны с этим?

Мефодий сузил глаза. — Мой предшественник, Патриарх Нектарий, был мужем безупречной морали. Когда Евдоксия захватила трон, он выразил категорический протест. Его гробница в крипте внизу пуста. Не осталось даже праха для погребения. Когда избрали меня, у меня не осталось выбора, кроме как поступать… целесообразно. То, что ты должен понимать как никто другой.

Брат Диас прочистил горло. Действительно, в вопросах непримиримой борьбы с Черной Магией его теологические позиции пошатнулись. Дверь снова дрогнула, и он подумал, не спрятаться ли за гигантской книгой. Решил, что да. Но ненадолго.

— А императрица Евдоксия, — продолжал Патриарх, — при всех ее недостатках, держала Черную Магию в Атенеуме… — он указал на дверь, содрогавшуюся от ударов, — А дом Божий оставила Богу. И его законным служителям.

— Тем, кого не убила, — сказал брат Диас.

— Ну, пока те украшают небеса, они уж точно не влияют на земные дела, не так ли?

Брата Диаса охватило знакомое чувство безнадежности. — Ваше Блаженство, все, чего я хочу... чего мы все хотим — это вновь объединить Спасенных против врагов Бога, — в его голосе зазвучала надоедливая нота, от которой он не мог избавиться, — Чтобы Восточная Церковь соединилась с Западной как одна семья…

— Вы хотите подчинить Восточную Церковь Западной! — прогремел Патриарх в праведном гневе. — Чтобы мы склонились перед женщинами! Молились под руководством женщин! Крестились, конфирмовались и хоронились женщинами! Чтобы преклонили колени перед девочкой! Марионеткой в украденной папской мантии!

— Наша Спасительница был женщиной! — брат Диас перешел от раненого разочарования к раздраженному негодованию. Что ж, прогресс. — Дочь Божья, отдавшая жизнь за наше спасение. — Он указал на витраж над алтарем. — Она на вашем окне.

— И окно — ее подобающее место, — Патриарх не моргнул глазом, — а не определение церковной политики! Нет, брат Диас! — Он воздел руки к тысячам образов на стенах. — Ангелы в отчаянии взирают на ваше предательство веры! Я не потерплю этого! Леди Севера дала мне гарантии статуса Восточной Церкви. — Он махнул священникам вперед, когда новый удар прокатился по нефу. — Откройте двери, друзья мои!

Брат Диас остановил одного из священников, уперев руку в грудь. — Дьяволы у ваших ворот! — зарычал он, наконец перейдя от раздражения к отвращению. — И вы впустите их?

— Дьяволы уже внутри! — рявкнул Мефодий. — Я впущу метлу, чтобы вымести их!

— Нахер все это. — Брат Диас врезал Патриарху прямо в подбородок. Тот рухнул навзничь, его пышный головной убор покатился по проходу, руки раскинуты, точь-в-точь как у Спасительницы на витраже.

Все застыли в шоке. Больше всех — сам брат Диас.

— Я нокаутировал Патриарха Трои, — прошептал он.

— Видела, — Батист выглянула из-за его плеча. — Может, в тебе еще есть надежда.

За спиной грохнуло. Брат Диас обернулся: брус, уже гнувшийся, рассыпался волокнами, одна скоба отлетела, звякнув о скамьи.

Двери распахнулись, и внутрь вошла Вигга со сжатыми окровавленными кулаками, руна на лбу все так же торчала. Леди Севера следовала за ней, вышагивая с тем же достоинством, с которым сопровождала Алексию к коронации. Дворцовая гвардия рассыпалась по нефу, уничтожая последние надежды на побег.

— Надо было остаться на корабле… — прошипела Батист, отступая к алтарю. — Знала, что надо было остаться…

— Не думаю… — слабо произнес брат Диас, следуя за ней, — если я скажу, что мы ищем убежища в доме Божьем…

Вигга и Севера заговорили синхронно с одинаковой улыбкой: — Честно говоря, я никогда не принимала веру всерьез, а твоя викингша вряд ли и слова молитвы знает.

— Ее крестили, — сказал брат Диас.

— Дважды, — добавила Батист.

— Все равно. Вряд ли это первая церковь, которую она оскверняет. — Свита Патриарха отступила, мальчик уронил свечу и бросился бежать, остальные растворились за алтарем, где монахини и слуги жались, как овцы в загоне. — А теперь, — сказали леди Севера и Вигга хором, — Советую сдаться.

— Нам обещают хорошее обращение? — спросила Батист.

— Лучше, чем если не сдадитесь.

Брат Диас сглотнул. — Быстрая смерть, значит.

— Звучит банально, но после того, как видела медленные смерти… — Северы и Вигги надули щеки. — Ценишь это.

Вигга шагнула вперед, переступая через лежащего Патриарха.

— Надо было остаться в Святом Городе… — пробормотала Батист.

Брат Диас сморщился, отпрянув, отвернув лицо...

Откуда-то налетел порыв ветра, волосы Вигги разметались, игла с руническим лоскутом сорвалась со лба и унеслась ветром.

— Сработало! — кто-то крикнул. Один из гвардейцев выскочил из-за скамьи, ладони сложены и вытянуты вперед. — Земля и воздух! Общая структура всей материи! — Голос, да и тон, звучали знакомо. — Я гений!

Впервые в жизни Батист выглядела удивленной. — Бальтазар?

Гвардеец снял шлем, откинув мокрые волосы, открыв довольное лицо известного некроманта. — Снова спасаю положение!

— Ты почему мокрый?

— Корабль уплыл. Пришлось плыть.

— Че происходит? — Вигга потерла лоб, будто просыпаясь с похмелья. — Мне снилось, что я леди. — Озадаченно посмотрела на Патриарха у своих ног. — Кто этот ублюдок?

— Ты вернулся? — прошипела Севера, глядя на Бальтазара с яростью. — Зачем?

Он небрежно махнул рукой. — Назовем это… профессиональной гордостью.

Батист выхватила кинжал из сапога, еще один откуда-то со спины, пригнулась. — Ты не мог дать мне последнее слово, да?

— Никак нет, — Бальтазар сузил глаза. — Госпожа Улласдоттир?

Вигга взглянула на него. — Мне нравится, как это звучит.

— Не возражаете предоставить мне несколько трупов?

Вигга сжала кулаки, хрустнула костяшками, оскалив острые зубы. — О, это будет ахуенно приятно.

Алекс вывалилась с лестницы и зажмурилась от света на вершине Фароса — уже во второй раз за вечер, но теперь в более потрепанном, обгоревшем и окровавленном виде, с тем же смертельным ужасом. Пламя Святой Наталии все пылало в жаровне, играя бликами на вычурной свадебной тунике ее покойного мужа. Хоть умрет в тепле.

— Башня кончилась, — пробормотала она.

Санни метнулась к арке, заглянув за парапет. — Может, спустимся по стене…

Алекс не знала, смеяться или плакать от этой мысли. — Они точно поймают. — И она предпочла бы умереть где-то рядом с полом. — Уходи. — Она положила руку на плечо Санни, под ногтями засохшая кровь. Попыталась улыбнуться, но не вышло. — Не всех можно спасти.

— Я хочу спасти тебя. Мы еще...

— Ты сделала больше, чем я заслуживаю.

Санни качала головой. — Нет.

— Позволь мне быть благородной. Хоть раз. — Она подняла подбородок, надеясь, что барон Рикард гордился бы ее осанкой. — Пусть я заслужу… то, что украла. Ее право. Ее имя.

Санни отстранилась. — Я сказала нет.

— О, не спорьте, — Клеофа поднялась по ступеням с ухмылкой. Кто-то явно наслаждался.

— Мы с радостью убьем вас обеих, — Атенаис вышла из тени. — Даже настаиваем.

Санни рванулась, исчезнув из виду, но Клеофа произнесла то слово. Пламя дрогнуло, туман сгустился. Атенаис рявкнула, как пес, и Алекс отпрянула, когда Санни врезалась в колонну и рухнула с стоном.

— Эльфийка, — Плацидия прошла между ними, сизый дымок вился от ее синих губ, — что умеет прятаться.

— Разберем на части, — Зенонида завершила круг фрейлин, — посмотрим, как это работает.

Алекс встала перед Санни, сжав кулаки. — Отпустите ее. Пожалуйста...

— Ты не в позиции торговаться, — брезгливо скривилась Клеофа.

— Императрица помойки, — плюнула Атенаис, сжимая круг.

— Вопрос лишь... — начала Зенонида.

Плацидия подняла руку, иней дымился на пальцах. — Заморозить, как твоего мужа...

Зенонида махнула к Пламени Святой Наталии, и Алекс отшатнулась от вспышки. — Или сжечь до уголька.

— Сбросить с башни? — предложила Клеофа.

— Пусть земля поработает.

— И руки не запачкаем.

Плацидия нахмурилась, глядя в ночь за арками. — Слышите?

Галерею заполнили летучие мыши.

Алекс прижалась к Санни, пока крошечные твари кружили все теснее. Колдуньи отмахивались, ругаясь, пока мыши не сплелись в клубок перед ней, и вмиг не стали бароном Рикардом.

Вампир поднял изысканную бровь, глядя на Санни, Алексу и четырех готовых к атаке волшебниц. Издал многострадальный вздох.

— Дамы, — сказал он.

— Блять, ты долго, — прошептала Алекс.

— Этикет, как я говорил, не терпит ранних визитов.

— Учитель манер, — зашипела Зенонида, жар дрожал у ее пальцев.

— Как кстати, — барон холодно наблюдал, как они полукругом окружили его, — ибо урок вежливости необходим. Вы, полагаю, уцелевшие из ковена Евдоксии?

— Мы были ее ученицами, — огрызнулась Атенаис.

Плацидия гордо встряхнула волосами, иней осыпался. — А теперь мы — адепты Черной Магии!

— Вы думаете, что знаете тьму? — Барон печально улыбнулся, обнажив острия клыков. — Тогда справедливо предупредить вас… — В его голосе звучала гипнотическая нотка. Алекс не могла оторвать от него взгляд. — Что в восточной части Польши… — От него будто исходил свет, столь яркий и прекрасный, что даже Пламя Святой Наталии меркло рядом. — Где когда-то владела поместьями моя жена… — Алекс застыла с открытым ртом, жадно ловя каждое слово, каждый слог, каждую интонацию. — Подают особый вид пельменей…

Якоб вполз в тронный зал, его дыхание прерывалось рычанием и стоном. Он почти обрушился на ближайшую колонну, оперся предплечьем на холодный мрамор, судорожно встряхнул одну ногу, потом другую. Попытался избавиться от боли в бедрах — безуспешно, как и годами ранее. Наконец, выдохнул, вытер пот с колючего лица и нахмурился, глядя на Змеиный Трон.

— Как неожиданно, — хрипло бросил он.

Герцог Михаил восседал там, где положено лишь императорам, опустив меч острием вниз и вертя рукоять между пальцами. — Хороший поворот сюжета, будучи раскрытым, должен казаться очевидным. Даже… неизбежным.

— Дядя? — Якоб устало фыркнул. — Это твой неожиданный поворот? Всегда виноват ебаный дядя.

— Значит, ты предвидел это?

— Нет… — Якоб дал клятву честности, в конце концов. — Но я всегда подозревал добрых и доверял злым. Может, лучше их понимаю.

— Очень человеческая слабость, — сказал герцог Михаил. — Добродетель, честность, прощение… Хороши в теории, но чертовски скучны. Дайте мне амбиции, обман и месть! В них есть блеск, не так ли? — Он нежно провел пальцами по змеиной резьбе трона. — Презрительно клеймим тиранов и завоевателей, лицемерно повторяем банальности, но думаешь ли ты, что в темноте люди мечтают о добрых делах? — Он поднял взгляд на Якоба. — Может, некоторые.... Брат Диас и ему подобные. Но я-то точно — нет. И ты тоже, уверен. Мораль такова: мы не можем изменить свою суть.

— Я пытался. Долго.

— И как?

— К сожалению, без успеха.

Герцог Михаил улыбнулся. — Покажи мне человека без сожалений, и я покажу человека без достижений.

— Где Алекс?

— Наверху. Ее фрейлины удовлетворяют все нужды. А твоя потерянная, проклятая паства?

— Заняты внизу. Придется мне. — Якоб попытался вложить в слова угрозу, но выдохся, закончив старческим хрипом.

Герцог Михаил не засмеялся, поднимаясь. — Знаменитый Якоб из Торна? Великий магистр и Охотник на ведьм, крестоносец и тамплиер, чемпион и палач? Кто разочаруется в таком противнике? — Он начал спускаться с мечом в руке. — Сколько смертей на твоей совести? Тысяча?

Якоб молча оттолкнулся от колонны.

— Две тысячи?

Якоб молча расправил плечи.

— Десять тысяч?

Якоб молча заковылял к трону.

— А я-то… — Герцог Михаил принял боевую стойку. — Думал, что я злодей.

Вигга ударила стражника с такой чудовищной силой, что его же булава застряла в смятом шлеме. Бальтазар метафорически подхватил его до падения и, к ужасу окружающих, поднял как марионетку, дернув за все нити разом.

Управлять им с развороченным лицом было сложно, но он стал отличным живым щитом, когда другие гвардейцы пытались проткнуть Виггу копьями. После нескольких ударов он превратился в шатающийся «ежик» с обломками древков, торчащими во все стороны.

К тому времени Вигга создала еще несколько трупов, а Бальтазар уже швырял их в бой — подтекающих, подпрыгивающих и даже кусающихся. Ах, радость свежепокойников! Он мог «оживить» их на ходу и бросить в схватку. Никакого риска развалиться по дороге, а поскольку они и до смерти жаждали насилия, оставалось лишь перенаправить этот импульс на бывших соратников.

Так они и пробивались через Висячие Сады. Меж деревьев, через мостики и фонтаны, забрызгивая одно из чудес света кровью, наполняя сумерки криками ярости, стонами и воплями ужаса. Сражались в свете факелов, вспышках магии, до смерти и даже после. Гнали леди Северу и ее стражников через Колонну от Базилики к темному силуэту Атенеума, пока мертвецы подпрыгивали, ползли и ковыляли вслед.

Когда Бальтазар впервые встретил Виггу, он считал ее варваром на грани животного. Но горький опыт заставил признать: в диких условиях варвар — идеальный союзник. Требовать от людей противоестественного это путь к разочарованию. Вигга была бесстрашна, преданна и превосходила всех в искусстве убивать. Отбросив взаимное отвращение, они идеально дополняли друг друга.

Вигга превращала врагов в трупы, Бальтазар — трупы в союзников.

Она швырнула человека в дерево, разбрызгивая щепки. Бальтазар подхватил его, но тот был перекошен, с раздробленным тазом. Леди Севера яростно рубанула воздух, разрезав его и еще одного мертвеца пополам. Низы рухнули, верхи поползли по траве, бормоча: «Нашел одного, нашел…» и таща за собой кишки.

Батист и брат Диас шли сзади, потрясенные. Или ужаснувшиеся. Какая разница? Бальтазар чувствовал себя всесильным: сердце гнало адреналин, мысли метались, как молнии, чувства обострились до предела.

На лугу перед Атенеумом леди Севера метнула струю пламени, выжигая траву дотла. Батист ахнула, брат Диас взвизгнул, но Бальтазар был готов. Он шагнул вперед, доставая испещренный кругами пергамент, начертанный циркулем.

Он без колебаний произнес пятичастное заклинание, и пламя Северы втянулось в центр пентаграммы, руны засветились сквозь бумагу. Кончики пальцев Бальтазара горели, но он не отпускал. Магия Северы была дикой и яростной, но он подчинил ее, сдержал, превозмог! Она — художник, движимый инстинктом, а он — расчетливый инженер, превративший контрзаклятие в пружину: чем сильнее удар, тем мощнее ответ. Когда атака иссякла, оглушенный ревом и едким серой, он лишь произнес слово... И пламя вырвалось из его рук втрое сильнее.

Глаза Северы расширились. Она склонила голову, сложив ладони. Ад разделился, огонь рванул в стороны. Два стражника рухнули, доспехи раскалились докрасна. Сама Севера отступила, волосы обгорели, платье тлело. Дерево позади вспыхнуло факелом, шишки лопались, смола взрывалась из треснувшего ствола, озаряя безумным светом поле бойни.

Бальтазар не остановился. Швырнул обугленную бумагу, взмахнул рукой и обгоревшие тела поднялись, шатаясь, с тлеющими руками.

— Святая Беатрикс, — прошептал брат Диас.

Гвардейцы, хоть и храбрые, дрогнули. Выжившие бежали, бросая оружие. Леди Севера отступала к дверям Атенеума, стиснув зубы, пока мертвецы и Вигга с рычанием смыкали кольцо.

— Меня… застало в расплох, — она окинула их смертельным взглядом, — это… клоунское шоу.

— Вы искусная колдунья! — крикнул Бальтазар, следя за каждым ее движением. — Но вы проиграли. Все кончено!

— Напротив, все только начинается. — Не отводя глаз, она крикнула через плечо: — Освободите остатки!

Из Атенеума донесся скрежет металла. Решетки по бокам ступеней затряслись и поползли вверх. Бальтазар различил блеск во тьме заброшенного зверинца. Что-то огромное, стонущее, не животное и не человек... Недоделанное.

Он так увлекся своей силой, что забыл о неудачных опытах Евдоксии.

— Ох, черт, — выдохнул он.

Пока решетки поднимались, другая начала опускаться у входа. Не раздумывая, он взлетел по ступеням, проскользнув под шипами в последний момент до грохота.

Глава 67 Война в миниатюре

Поединок на мечах — это война в миниатюре, и войны часто выигрывают или проигрывают еще до первого удара. В тренировочном дворе, в мастерской оружейника, в канцелярии интенданта. В оценке врага, угадывании его сил, предсказании слабостей, предвосхищении тактики. В знании себя.

Хороший фехтовальщик распознает другого еще до соприкосновения клинков. По тому, как тот держит оружие, обнажает его, направляет. Когда герцог Михаил принял стойку перед Змеиным Троном, в нем не было ни паники, ни страсти, ни рвения, ни страха. Его спокойный взгляд напоминал взгляд шахматиста, обдумывающего первый ход.

Его поза неприятно напомнила Якобу Констанса. Тот проигранный поединок на тонущей галере. Возможно, дядя и племянник сражались друг с другом в более счастливые времена. Возможно, старший обучал младшего. Но в том, как герцог держал меч, неподвижно, идеально ровно, не было и тени высокомерной вычурности Констанса. Дисциплина человека, познавшего разочарования. Того, кто знает, что пропасть неудачи всегда зияет у него за спиной, и ничего не принимает как данность. Возможно, он уже миновал пик своей формы, но Якоб пережил свои лучшие десятилетия еще до того, как Михаил родился.

Поединок на мечах это война в миниатюре, а в войне решает знание местности. Каждый холм, дорога, лес или ручей может стать оружием. Должен стать оружием. Особенно для слабейшей стороны.

Поэтому, хромая к центру круглого зала, Якоб окинул взглядом комнату, впитывая каждую деталь. Мраморные колонны, между которыми можно уворачиваться, нарушая атаку противника. Гобелены, способные запутать, статуи, пригодные как щиты, висящие лампы, из которых может хлынуть горячее масло. Сам Змеиный Трон, столь ценный, но хрупкий, предмет, который Михаил жаждал так сильно, что боялся даже приблизить к нему клинок. Оружейные стойки с трофеями на стенах, готовые быть схваченными и пущенными в ход в отчаянной схватке, спустя века после последней крови.

Якоб остановился, отделенный от противника расстоянием в длину мертвого тела.

Поединок на мечах это война в миниатюре, а в войне нужно быть готовым ко всему. Якоб видел все, потом видел все повторенным, и никто из живущих не нес на себе больший груз опыта. Сгибая скрипящие колени, он продумал тысячу вариантов. Приливы и отливы схватки. Вероятные приемы и возможные контратаки. Он собрал смертоносный арсенал уловок, которые мог применить.

Их клинки соприкоснулись у самых кончиков, едва ощутимо, и Якоб взглянул в глаза герцога Михаила.

Поединок на мечах это война в миниатюре. Ветеран никогда не забывает ее закономерностей. Напряженные паузы, полные сомнений и дискомфорта, короткие моменты безумного ужаса, когда все, что у тебя есть, ставится на один маневр, одну атаку, один укол. Но нет двух одинаковых схваток. И исход никогда не предрешен. Это заставляет людей сражаться, даже против превосходящих сил, даже после бесчисленных поражений. Всегда есть шанс.

Возможно, герцог Михаил почувствовал азарт риска, потому что едва заметно улыбнулся, когда Якоб уловил смещение его веса. Заметил, как давление на кончик меча ослабло на волосок. Понял, что первый удар уже близко. Он напрягся, готовясь к рубящему удару, приготовил кисть для парирования укола, убедился, что готов к финту и мгновенному переходу от защиты к атаке...

Взгляд Михаила метнулся в сторону, кожа между бровей сморщилась от сомнения.

— Алекс? — пробормотал он.

Якоб обернулся, моргнув от боли, когда хрустнула шея.

Лязг стали. Герцог шагнул вперед, быстрый как молния.

Ноги Якоба, одеревеневшие после подъема, смогли лишь чуть опустить острие Михаила.

Клинок пронзил рубаху чуть ниже нижнего ребра.

Глаза Якоба вылезли из орбит, когда лезвие вошло в него почти до эфеса, заставив слегка покачнуться.

— Уфффф... — выдохнул он. Сколько бы раз это ни случалось, к ощущению, что тебя проткнули насквозь, привыкнуть невозможно.

Поединок на мечах это война в миниатюре. Иногда ее выигрывают хитростью или храбростью.

Чаще же проигрывают из-за глупой ошибки.

Вигга видала такое, от чего у храбрейших штаны насквозь промокали.

Первая настоящая битва в ее жизни — голые готландцы, вырывающиеся из тумана, с облезшей кожей и сознанием, расколотым грибами. Бесформенная масса воющей демон-плоти, которую те колдуньи кормили в Германии. Когда лица деревенских жителей разверзлись в расписной пещере, и при мерзком свете факелов она увидела, что скрывалось внутри...

Но даже Вигга никогда не сталкивалась с таким мерзким уродством, которое теперь извивалось, хваталось и выползало из тьмы. Евдоксия создавала чудовищ, но худшим из всех стало то, что она слепила из остатков.

— Господи, спаси... — прошептал брат Диас, споткнулся о собственные ноги и грузно рухнул на землю.

У существа было столько конечностей, что Вигга сбилась со счета. Слишком много, вот точное число. Они росли во все стороны: крючковатые, кривые, покрытые отвратительной шерстью, лапы, когти, руки, цепляющиеся за ночь, ноги с тремя коленями и двумя лодыжками, руки, сплошь состоящие из локтей. Оно подняло ступню, усеянную ушами, дергающимися, будто слышащими далекую музыку.

— Надо было уйти... — выдохнула Батист, ее глаза расширились, — после Барселоны...

Чудовище двигалось вперед неуклюжими рывками, волоча за собой кривое тело, словно плохо сшитый мешок с добычей, но внутри были его же собственные, неправильно работающие внутренности. Громадный змей из сращенных трупов, пестрый червь из серой шкуры, рыжей кожи, полосатого оранжевого меха и пятнистой желтой шкуры. Оно продолжало ползти, и из тьмы разворачивались новые ужасы — липкие судороги, лоскутный ермунганд, покрытый рогами, клыками, ветвистыми отростками, плачущими шрамами. Исполинский слизняк, оставляющий блестящий след слизи, тощие птичьи лапки, беспомощно цепляющиеся, могучие бычьи конечности, вздутые копытообразными мускулами.

— Одина... ебаный... — Сломанное копье выпало из ослабевшей руки Вигги. Одина что? Даже Всеотец, знавший все языки, не нашел бы слов для этого.

Оно заметило ее. Столько глаз должно видеть все и ничего. Чудовище вдруг замерло, и частокол конечностей у его «головы» отогнулся, открыв круглый рот. Тот раскрылся, как цветок, обнажив другой рот внутри, а за ним — еще один, бездну зубов, плачущих, как несчастный младенец.

Оно ринулось на нее с ужасающей скоростью и ненасытностью, его многочисленные пальчатые ноги скользили по траве вперед, назад, вбок, десятки рук распахивались, чтобы схватить ее. Зловонный ветер вырвался из зубастой пасти, и Вигга впервые за долгое время вспомнила, что значит испытывать ужас.

Она сама позволила себе думать, что загнала волка в клетку. Обманывала себя, что он стал ее питомцем. Но волк оказался хитрее, пряча свою сущность в тенях и притворяясь послушным псом. Теперь он ухватился за шанс, разорвал хлипкую клетку в ее ребрах и проглотил ее целиком.

Поэтому, когда Вигга открыла рот, чтобы закричать, раздался жуткий волчий вой. Когда она попыталась отбиться от леса несочетаемых конечностей, ее руки стали жуткими когтями зверя. И когда чудовище погрузилось в ее объятия, оно встретило ненасытный голод волка.

Волчица Вигга вцепилась в это змееподобное уродство, и они покатились по цветам, сшибая все на пути, борясь в бешеном клубке когтей и щупалец. Чудовище било, ковыряло, тыкало легионом конечностей, но Вигга-Волчица зажала их в своих кинжальных челюстях, выкручиваясь в кровожадном безумии. Кости трещали, сухожилия рвались, обрывки рук, ног и прочих частей разлетались вокруг.

Она вцепилась передними когтями в его шрамовый брюшной мешок, а задними рвала, пока оно чавкало и хлюпало на нее ртами внутри ртов, царапая и режа частоколом зубов. Она извивалась, разрывая плоть, копая глубже, ибо знала: если в мире есть «лакомый кусок», он должен быть внутри этого полосатого кощунства против Бога. И она должна вскрыть его, чтобы увидеть сокровища внутри.

Но пока она грызла «головную» часть, тело чудовища сжалось вокруг, окружив ее со всех сторон рогатой, чешуйчатой и мохнатой плотью. Она вырвалась, когда кольца почти сомкнулись, исцарапанная шипами и костями, вылетев из хватки, как пробка из бутылки. Шерсть слиплась от крови и слизи урода. Она металась, выла от ярости и стыда.

Остатки скребли землю руками с лиловыми ногтями, вырывая траву, вздымая дерн. Пар клубился из скоплений ноздрей; человечьи, козьи, змеиные глаза вылезали из орбит. Чудовище двинулось вперед, сокрушая землю копытами, заставляя почву дрожать, а деревья — скрипеть. Оно вспахивало шрам через газоны, обрушивая дождь из листьев, веток и лепестков.

Но Волчица Вигга была не только зубами и яростью. В ней жили глубокая злоба и ядовитое терпение. Она проскользнула меж деревьев меховым вихрем, полосой когтей и слюны. Чудовище замедлило ход, наткнувшись на ствол, покатилось, зацепилось конечностями, разбило другое дерево, затем рванулось за ней в слишком узкий проход и застряло меж двух толстенных стволов. Оно тянулось к ней всеми руками, выло, дрожало, жилы надувались, но чем яростнее оно билось, тем глубже вязло. Кора рвала его лоскутную шкуру, взбивая кровавую пену.

Волчица Вигга проскользнула под щелкающими зубами, под многососковым брюхом и вспорола его когтем. Черная жижа хлынула наружу, кишащая извивающимся молодняком, червями размером со змей, рвущими друг друга. У одних были рты, у других руки, у третьих уши. Мать ревела слепой яростью на свое же слепое потомство, топча и давя его в бешенстве.

Волчица Вигга выскользнула из ловушки, выла от победы, глумясь над триумфом. Остатки завизжали, все руки, ноги, языки тянулись к ней. И вдруг, с ужасающим треском, чудовище разорвалось пополам. Парящие кишки вытекли из разорванной середины, передняя часть рванулась к ней, схватив десятками кривых конечностей.

Волчица кусала их, но их было слишком много, слишком сильных. Они втянули ее, и хлюпающая пасть снова распахнулась. Ее засосало, протащило по зубастому тоннелю, и она, скуля, исчезла в нем целиком. Вот ирония.

Неудивительно, что она никак не могла найти лакомый кусок…

Если она сама и была лакомым куском…

Все это время.

Бальтазар ворвался в распахнутые двустворчатые двери и замер у перил, завороженно вглядываясь в мрачный купол Атенеума Трои. Гигантское пространство поглотила тьма, нарушаемая лишь мерцанием далекого огня из высоких окон. Лучи скользили по позолоченным корешкам книг, выстроившихся бесконечными рядами до самого купола — собрания знаний, возможно, самого грозного в известном мире.

После хаоса снаружи здесь царила тревожная тишина. Каждый шаг Бальтазара, каждый прерывистый вдох рождали эхо. Сердце отбивало дробь, пока он спускался по ступеням к круглому залу. Сухость во рту, пот, струящийся со лба быстрее, чем он успевал его вытирать. Каждую секунду он ждал, что из тьмы вырвется смертоносное заклятье.

В мраморе тускло поблескивал металл. Колдовские круги гигантского масштаба, испещренные высеченными сигилами, рунами, крошечными расписанными стихами. Подготовка к ритуалу устрашающей сложности. Должно быть, это место служило безумной императрице Евдоксии для ее экспериментов по слиянию человека и зверя в тщетных поисках души. А ближе к центру… остатки ее последнего, рокового опыта.

Преследование опаснейшей колдуньи не оставляло времени для изучения арканов, но ненасытное любопытство магa заставило Бальтазара бросить взгляд на брошенные приборы. Такое он не видел никогда…

Этот металлический стержень, обугленный огнем или… он провел пальцем по золе, растер ее между подушечками… ударом молнии? Медные спирали, покрытые зеленой пыльцой, будто от мгновенной бурной реакции, все еще пахнущие кислотой.

Аппарат, созданный, чтобы укротить молнию — самую необузданную и мимолетную силу природы…

— Невозможно… — прошептал он.

Однако эти сосуды… закрепленные по бокам стержня с хирургической точностью. Что-то плавало внутри, в консервирующей жидкости? Он прильнул к стеклу, жалея о недостатке света. Перья? Дернулся, вспомнив визит Шаксеп в мир по его отчаянному призыву. В одном сосуде — демоническое перо. В другом — ангельское. Противоположные полюса, расположенные для контроля мистического потока. Чтобы уравновесить аппарат, как уравновешена вселенная. Он наклонился, коснувшись руны рассечения, врезанной в пол… никогда не видел ее в таком применении… разделить энергию… направить к двум кушеткам с ремнями — чтобы удержать пленника… или испытуемого?

Аппарат, созданный не просто обнаружить душу… но высвободить ее…

— Невозможно… — пробормотал он.

И все же… две кушетки. Он хмуро разглядывал запутанные надписи вокруг них, геометрию, что и разделяла, и соединяла. Напомнило бледную камеру, используемую инквизицией в Неаполе. Использовали Оракулов для охоты на еретиков, Господи, ирония… но здесь различия. Работа была страстной, небрежной. Сначала принял за ошибки, но, вглядевшись, понял: здесь элементы направления и движения, там — трансформации и обмена. Это были дерзкие изменения. Гениальные усовершенствования! Саркомагические элементы изящно вплетены. Плоть и дух… его разум закружился, пытаясь охватить масштаб замысла.

Аппарат, созданный не просто высвободить душу… но перенести ее…

— Невозможно… — прошипел Бальтазар, подняв взгляд...

И увидел движение, отраженное в изогнутых стенках сосудов.

Он резко обернулся, подняв руку в защитном жесте. Леди Севера присела в полутьме, оскалив зубы, палец направлен на него.

Слепящая вспышка озарила гигантский книжный колодец тьмы, превратив его в подобие дня. Полки, галерки, лестницы отбрасывали резкие тени на мозаичный потолок.

Не было времени на жесты или слова — лишь на мысль: руна рассечения. Бальтазар представил ее так ярко, что она заполнила все его существо. С этой руной и поднятой рукой он рассек молнию Северы надвое.

Полки позади него взорвались, обугленные страницы закружились, как конфетти. Два потока разорванных, дымящихся книг обрушились по бокам. В глазах застыло древо разряда, в ушах звенел гром, кожа покалывала от остаточной энергии. Искры еще прыгали с его протянутой руки на пол.

Севера смотрела на него, палец все еще направлен в его сторону. Ее оскал освещало пламя горящих книг. Бальтазар приготовился к новой атаке, пальцы дрожали, складывая защитные формы. Сердце колотилось: хватит ли сил выдержать следующий удар?

Но его не последовало. Лишь еще одна полка рухнула, несколько обгоревших томов шлепнулись на испещренный рунами пол, словно птенцы, опаленные солнцем.

— Ты метнула молнию… — прошептал он, не скрывая изумления. Волосы на руках дымились, кожа все еще гудела.

— А ты поймал ее, — ответила Севера. Или это в ее голосе промелькнул оттенок восхищения?

— Ученики Евдоксии говорили, что императрица умела это… — Хотя он не верил, пока не увидел своими обожженными глазами. — Она научила тебя?.. — Но какой маг, тем более ревнивый, как Евдоксия, раскроет свои тайны? — Или… может… — Бальтазара пробрал холод. Он взглянул на аппарат: стержень, перья, две кушетки.

Севера улыбнулась. Непривычная, торжествующая улыбка на ее обычно строгом лице. Ликование. Победа. Неудержимость.

— Эксперимент Евдоксии… — выдохнул Бальтазар, — …сработал.

Эту улыбку он узнал. Не так давно он носил ее сам, доказав в Базилике Ангельского Посещения теорию о природе материи. Гордость первооткрывателя, шагнувшего в запретные земли, куда лишь ангелы и демоны смели ступать.

— Твой эксперимент… — едва слышно прошептал он, — …сработал.

— Хороший поворот, — произнесла леди Севера, — А теперь раскрывшаяся как императрица Евдоксия, носившая плоть служанки, как новый наряд, должна явиться, как тайна во вспышке молнии из ясного неба.

— Итак, если я теперь завладел вашим безраздельным вниманием… — Барон Рикард окинул взглядом вершину Фароса Трои, убеждаясь, что все взоры обращены к нему. И они были неотвратимо, в благоговейном трепете. Плацидия опустилась на колени, сложив руки, как монахиня перед алтарем. Атенаис забыла закрыть рот, и слюна стекала по уголку губ. Алекс, стоявшая на коленях рядом с Санни, издала захлебывающийся визг восторга, когда взгляд вампира скользнул в ее сторону.

— И, полагаю, это так… Перейдем к сути. — Его кожа уже не была идеально гладкой, в уголках глаз залегли морщинки смеха, но эти глаза… словно заглядывали в самую душу Алекс, знали ее сокровенные желания и готовы были их исполнить. Она всхлипнула от разочарования, когда он отвел взгляд. — Твое имя…

— Зенонис! — Она взметнула руку, дико размахивая ладонью, словно ученица, отчаянно пытающаяся блеснуть знаниями перед учителем.

— И ты пиромантка? — Барон улыбнулся, обнажив идеально острые клыки. Боже, как Алекс хотелось иметь такие же зубы. — Я прекрасно понимаю очарование пламени… столь прекрасного, сколь смертоносного, прекрасного именно своей смертоносностью.

— Он так красиво говорит… — прошептала Санни, прислонившись к стене и сжимая ребра. Ее и без того большие глаза стали еще шире, когда она уставилась на барона Рикарда.

— Тссс! Заткнись! — Алекс не выносила мысли пропустить хотя бы слог. Единственным другим звуком было слабое шипение Пламени Святой Наталии, и даже оно, казалось, смущенно умолкало, чтобы не мешать ему.

Ее глаза следили за пальцем барона, указывающим вдаль.

— Думаю, тебе стоит показать ей…

— Клеофа! — выпалила Клеофа, едва сдерживая нетерпение.

— Столь прелестные имена для столь прелестных дам. — Барон улыбнулся. — Покажи Клеофе красоту огня.

— Это гениальная идея, — прошептала Плацидия.

— Это потрясающая идея, — выдохнула Алекс. Ссора с этими девушками казалась теперь такой глупой. Все они объединились в желании угодить барону. Он не может быть вампиром. Это ошибка. Он святой. Сомневаться в нем было невозможно, отказать — немыслимо. Он ангел. Алекс мечтала научиться жечь людей ради его забавы. Он бог, и она готова была сгореть сама, лишь бы угодить ему.

Клеофа уставилась на Зенонис и захлопала в ладоши.

— Это, блядь, охрененная идея!

— Я тоже хочу! — Плацидия чуть не подпрыгнула на месте.

— Не волнуйся. — Зенонис блаженно улыбнулась. Кости в ее пальцах засветились раскаленным белым, рукава задымились, почернели. — Огня хватит на всех.

Алекс почувствовала обжигающий жар на щеке, когда одежда Клеофы вспыхнула. Она успела заметить ее восторженное лицо, прежде чем волосы вспыхнули факелом, кожа почернела и обуглилась. Клеофа рухнула, напевая от счастья — звук, лишь отдаленно напоминающий жуткий вопль, и билась в огненном экстазе.

По щеке Алекс скатилась слеза. Слеза чистой зависти: почему не ее выбрали?

— Почему меня никогда не выбирают? — прошипела она.

— Я выбрала тебя, — сквозь стиснутые от боли зубы проговорила Санни.

— Отъебись! — Алекс подползла ближе к Рикарду на ободранных коленях, надеясь, что следующей будет она.

— Как прекрасно она горит! — В запавших глазницах барона отражались языки пламени. Кожа вокруг глаз дергалась от напряжения.

— Наверное… — Зенонис нахмурилась. — Вы уверены, что…

— Абсолютно, — резко оборвал барон. — А теперь познакомь с радостью огня… — Он уставился на Атенаис.

— Атенаис, — пробормотала та, ее идеально выщипанные брови сомкнулись. — Но я начинаю думать…

— Думай о пельменях! — прошипел барон, седина пробивалась в висках и бороде. — Свинина, помнишь, с луком, в масле…

Но Алекс уже не находила пельмени такими увлекательными. Может, из-за запаха жареного мяса или кровавого пота на лбу барона.

Зенонис уставилась на тлеющий труп Клеофы, затем на Плацидию.

— Пельмени? — пробормотала она.

Алекс покачала головой. Разве они не занимались чем-то очень важным?

Глаза Атенаис расширились.

— Умри! — взвизгнула она, швырнув руки в сторону барона.

Одна из колонн разлетелась вдребезги, часть купола рухнула, обломки камней унеслись в ночное небо. Но Рикарда уже не было. Он стал черным дымом, рваным и клубящимся, пока Атенаис металась, стреляя наугад. Алекс пригнулась, прикрывая Санни, пока штукатурка сыпалась с галереи. Глыба камня с зеркальной гранью грохнулась рядом. Дым сгустился вокруг Атенаис и барон материализовался сзади, морщинистое лицо в голодной усмешке. Он схватил ее, челюсть распахнулась неестественно широко, слишком белые, слишком острые зубы впились в ее горло. Кровь брызнула из рваной раны.

— Нет! — завопила Зенонис, подняв дымящиеся ладони, но Алекс, шатаясь, подняла каменную глыбу.

— Я покажу тебе… ургх!..

Глухой хруст — Алекс ударила ее по затылку.

Зенонис повернулась, кровь сочилась из волос. Одно веко дергалось.

— Я… покажу… — Она подняла дрожащую руку.

Алекс врезала ей камнем в лицо. Зенонис пошатнулась, споткнулась о сапог Санни, на этот раз видимый, и рухнула в пролом, пробитый Атенаис. Ее крик растворился в ночи.

Рычание триумфа. Алекс обернулась. Плацидия схватила барона Рикарда, лед пополз по его рукам.

— Я поймала тебя!

— Нет… — Его кожа трещала, волосы стали седыми. — Это я… — Он поднял ее, — поймал… тебя. — И швырнул в Пламя Святой Наталии.

Огонь, едва тлевший, вспыхнул белым адом. Плацидия взвыла, пытаясь вырваться, но барон держал ее, его руки горели. Крики стихли, сменившись хрипом. Рикард отшатнулся, древний и обугленный, рухнул на парапет.

Пепел кружил над руинами, как черный снег, покрывая Алекс, Санни и трупы учениц Евдоксии.

Якоб стоял, пронзенный.

Боль была неописуемой, конечно.

Но он дышал. Значит, клинок не задел легкое. Не задел сердце.

Он удержался на ногах. Стиснул зубы. Поднял взгляд на герцога Михаила и пожал плечами.

— Эх, — хрипло бросил он. — Бывало и хуже.

Герцог Михаил уставился на него, не зная, что делать. Честно говоря, обычно достаточно проткнуть противника. Он дернул эфес меча, но Якоб схватил перекрестье левой рукой, застонав от боли и усилия, поднимая свой клинок в правой.

Михаил отпустил рукоять, откатился на спину с шокированным вздохом, пока неуклюжий удар Якоба просвистел над его головой. Пятки сапог скрипели по мрамору, пока он отползал.

— Боже мой… — пробормотал герцог, поднимаясь. Якоб упрямо ковылял вперед с мечом в руке и другим в животе. Кровь стекала по эфесу, капая на плитку темными брызгами.

Якоб рыкнул, снова ринувшись в атаку. Герцог Михаил уклонился, едва не споткнулся, и рухнул на стену, когда клинок Якоба (тот, что в руке, а не в кишках) срубил бок огромной вазы. Осколки золоченого фарфора разлетелись по полу.

Михаил схватил древнее копье, но крепления не поддались. Он отпрыгнул, едва избежав удара Якоба, который оставил царапину на стене и поднял облако штукатурной пыли. Затем пригнулся и меч пронзил изумрудно-зеленый гобелен.

Рука герцога нащупала эльфийский кинжал. Он рванул его изо всех сил, но оружие легко высвободилось, едва не сбив его с ног. Михаил едва увернулся от меча Якоба, схватив его, когда они столкнулись вплотную.

Якоб боднул герцога головой в лицо. Тот отступил с окровавленным носом, поскользнулся на луже крови, оставив длинный след, рухнул, а затем снова вскочил. Их дуэль превратилась из изящной шахматной партии в смертельный фарс. Якоб шатался вперед, рыча и хрипя, а Михаил метался из стороны в сторону. Клинок Якоба грохотал о пол, оставляя шрамы на мраморе.

Якоб облокотился на Змеиный Трон, каждый вдох свистел. Он посмотрел вниз: эльфийский кинжал торчал в ребрах, окровавленная рукоять торчала вбок. Наверное, вонзился, когда они боролись. Он бы рассмеялся, если бы хватило дыхания. Эльфы десятилетиями пытались воткнуть в него кинжал, и вот, князь Трои сумел.

— Думаю… — захрипел он, чувствуя кровь на губах, видя алые пузыри у эфеса, — Легкое задето.

— Ты хоть спросил себя, — сказал герцог Михаил, отступая между колонн, — Что будет, если победишь?

Якоб хрипло застонал, оттолкнувшись от Змеиного Трона, и упрямо заковылял за герцогом. Каждый шаг — новое пронзающее мучение, каждый вдох — новое ранение. Как на той пыльной дороге, усыпанной телами, во время бесконечного отступления через степь. Шаг за шагом.

— Эльфы идут. — Зал погружался во тьму. Фонари догорали, оставляя в глазах светящиеся шлейфы. — Остроухая орда, и их единственная цель это стереть человечество с лица земли...

Эльфы всегда идут. Якоб щурился, пытаясь разглядеть, кто говорит, кто сражается. Мелькнуло ли лицо Симона Бартоса у колонны, исчезнувшее до удара?

— Троя станет щитом, о который разобьется эта буря. Но будет ли она сильнее с императрицей Алексией на троне? — Спросил герцог.

— Этот выбор… за Богом. — Якоб сплюнул кровь, рубанул в сторону Уильяма Рыжего, отсек кусок мрамора от колонны. Никто не хочет видеть сомнений.

— Говорят, Бог слеп, — произнес Императорский чемпион, Папский палач, Великий магистр Ордена, отступая к статуе давно умершего императора. — Я же скажу: он глух, нем и к тому же глуп. Он выбирает тех, кто выбирает себя.

Грохот сверху. Один из висячих фонарей закачался, пламя затрепетало. Якоб пошатнулся, упершись мечом в пол как костылем. Голова кружилась, зрение плыло.

— И это звук… — Герцог Михаил усмехнулся, глядя на потолок, — его выбора в мою пользу.

— Уверен? Мне казалось… — Пол вращался. Накренялся, как палуба в шторм. — Может, это барон Рикард. Проклятые вампиры… вечно опаздывают. — Якоб не чувствовал в себе сил улыбаться, но оскалил окровавленные зубы. — Интересно, это ты тянул время… или я?

Он сделал последний изможденный выпад, но размытый силуэт Михаила уклонился, шагнул за статую и сбросил ее с постамента. Якоб едва удержал равновесие, сквозь боль увидев, как она рушится на него.

— Бля… —

Он рухнул под тяжестью с тошнотворным хрустом, затылок ударился о пол.

Основной вес, кажется, миновал его. Но хватило. Левая рука раздроблена. И да, меч все еще торчал в нем. Не забыть бы про кинжал. Свой клинок он все еще сжимал, бессмысленно взмахнув им в пустоту.

— Оставайся тут, — донесся голос герцога Михаила, удаляясь. — Закончим позже!

Якоб откинулся, каждый вдох давился кровью, и уставился в потолок.

Боль почти утихла.

— Вот так засада, — прошептал он.

Глава 68 Неприемлемое поведение

— Ты забрала тело леди Северы… — прошептал Бальтазар.

— Мое, честно говоря, умирало, — ответила Евдоксия... или Севера, или душа одной в теле другой, — А ее тело, честно говоря, отличное. — Она спокойно расправила платье. — И она годами предавала меня моему брату. Умерла в моем дряхлом трупе, до конца считая меня безумной.

— В вашем безумии я не сомневаюсь, — пробормотал Бальтазар. — Феноменальное безумие.

Никакого соглашения не было, флага перемирия не поднимали, но, не отрывая друг от друга глаз, они оба с крайней осторожностью выпрямились из боевых стоек.

— Лишь ты оказался достаточно прозорлив, чтобы понять истину, — сказала она. — Ни один из этих узколобых муравьев, которых я пыталась учить, даже не мог представить мой успех. Ни мои корыстные придворные, ни мои эгоистичные подданные, ни эти надутые стервятники, мои так называемые сыновья. — Она фыркнула от отвращения. — Мой собственный предатель-тупица брат был так блаженно невежествен, что даже не понял, чья душа обитает в этой плоти. Он предложил мне брак.

— Предложение, которое вы… — Бальтазар деликатно прокашлялся, — приняли?

Она едва пожала плечом. — Это казалось самым гладким путем обратно к трону. — Видимо, когда ты узурпировала империю, слила людей с животными и увенчала все кражей тела фрейлины в еретическом преступлении против Бога, легкое кровосмешение кажется уже мелкой шалостью.

— Столько лет я думала только о том, как захватить власть. Удержать ее. — Она медленно приближалась, а Бальтазар держал все чувства настороже. — Это стало привычкой. Зависимостью. Но теперь… я начинаю сомневаться, нужно ли мне это. — Она протянула руку, коснувшись обгоревшей обивки кушетки. — У меня был уникальный шанс увидеть мир после своей смерти. И, честно говоря, меня не оплакивали. Сыновья тут же кинулись рвать мой метафорический труп. Буквальный, кстати, сожгли без церемоний. — Она моргнула, словно впервые осознавая это. — Змеиный Трон не принес мне счастья. А я ему — тем более.

— Значит, вы позволите Алексии занять его?

Евдоксия взглянула на него. — А почему бы и нет? Я всегда симпатизировала аутсайдерам. И у Трои наверняка были худшие правители. Тронный зал для меня стал местом бесконечных разочарований. Мои истинные победы свершались здесь! — Она вскинула руки, и Бальтазар невольно отступил, едва сдержав защитный жест.

Хрупкое молчание. Она сузила глаза. — Если мы продолжим этот поединок, один из нас вряд ли выживет.

Бальтазар презрительно вскинул голову. — На этот раз ваша смерть будет окончательной.

Евдоксия ответила тем же и, украсив себя лучшей шеей Европы, полностью его затмила, по крайней мере, в искусстве вскидывания головы. — Осмелюсь не согласиться. Но даже если ты победишь, что приобретешь? Славу? Богатство? Свободу? Знания?

Бальтазар задумался. — Ничего из перечисленного, — признал он.

— Ты был обязан сделать Алексию императрицей.

— Был.

— Но не обязан сражаться со мной.

— Не обязан. — Он был обязан срочно вернуться в Святой Город, и тошнота не отпускала его с момента прыжка с корабля.

— Значит, ничто не мешает нам просто… отпустить друг друга.

— Вы могли сделать такое предложение до того, как пытались испепелить меня, — заметил Бальтазар.

— Именно тем, что выдержал мою атаку, ты доказал свою ценность.

Ее аргумент был убедителен. Он никогда не чувствовал себя столь живым, как в их смертельной схватке, столь могущественным, как при выходе за пределы своих сил, чтобы парировать ее удары. Слепящее послесвечение ее молнии тускнело. Ее платье было опалено, порвано на плече. Волосы уложены с одной стороны, спутаны с другой. Губа рассечена, кровь размазана по подбородку. Ее украденное тело, как и он сам, было измотано битвой.

И никогда еще не выглядело столь прекрасным.

— Как достичь величия, — пробормотал он, — без великих противников, испытывающих тебя?

— Ты грозный соперник. — Ее взгляд на мгновение скользнул к его ногам, затем вернулся к лицу. — Но я уверена: как союзник ты был бы еще грознее.

— Вы предлагаете… — Он прокашлялся, голос слегка охрип. Мысль о том, что такая красота может им увлечься, опьяняла, но меркла перед идеей, что такой гений восхищается его магией. — …чтобы я присоединился к вам?

— Только представь! Маг твоего уровня и чародейка моего? Князья Европы, кардиналы Церкви, даже эльфы трепетали бы перед нами! Мир лежал бы у наших ног!

Он не думал ни о чем другом с тех пор, как она перестала пытаться его уничтожить. — Ваше предложение… заманчиво. Признаю, я был... да и остаюсь честолюбив… — Бальтазар сглотнул отрыжку. — Но есть проблема: папское связывание.

— Наложенное ребенком?

— Я наблюдал за ритуалом и смеялся.

— Но оно действует?

— С тех пор смеюсь редко.

— Возможно, вместе мы найдем способ разорвать его. И последний смех будет за нами.

Бальтазар облизнул губы. — Даже Шаксеп не смогла.

— Ты связал герцогиню Преисподней ради этой цели? — Он умолчал, что не столько «связал» демона, сколько вежливо попросил. Но искра уважения в глазах Евдоксии (вернее, Северы) тешила его. — Ты куда дерзостнее, чем я предполагала.

— Для чародейки вашего уровня это высший комплимент. Было время, я бы ухватился за это предложение. Но… правда в том… — Бальтазар осознал невероятное: — Я больше не хочу свободы.

— Ты выбираешь… остаться рабом?

— Я… окольными и, признаю, крайне неприятными путями… оказался на службе Второго Пришествия самой Спасительницы.

— Ты действительно веришь в это?

— Я ученый. Изучил доказательства. — Он пожал плечами. — Где еще амбициозному магу найти столь значимую цель?

В глубине сознания шевелилась мысль: мужчины, связанные с Евдоксией: четыре мужа и четыре сына не процветали. Но была и другая причина остаться с Часовней Святой Целесообразности, которую он не признал бы даже себе: жгучее желание потереть нос Батист в сегодняшних грандиозных победах.

Он ожидал новой молнии, но Евдоксия лишь задумчиво сжала губы. — Ты совершил три невозможных для мужчины поступка: впечатлил меня, заинтересовал… и отказал.

— Надеюсь, не оскорбил. — Он поклонился, не отводя взгляда. — И что мы расстаемся мирно.

— «Мирно» — слишком смело. — Она отступила к дальнему выходу, порванный подол платья скользил по рунам, начертанным ее прошлым «я». — Но живыми? Безусловно.

В дверном проеме она замерла. Бальтазар приготовился к взрыву пламени.

— Нам стоит повторить это, — сказала она.

Он улыбнулся. — Буду считать часы.

— Наша Спасительница… — прошептал брат Диас.

Висячие сады перед Атенеумом Трои, еще недавно казавшиеся раем, теперь напоминали ад, который не осмелились бы изобразить даже мастера Святого Города. Будто торнадо пронесся через горящую бойню — повсюду валялись искореженные конечности, трупы стражников, неопознанные внутренности, блестящие в свете пожаров.

Милосердный Спаситель… Одна из пальм была увешана капающими кишками.

— …по правую руку Божью… — пробормотал он.

Задняя часть чудовища — обезглавленный змей размером с драккар, лоскутное уродство из шкур Императорского зверинца — все еще билась между деревьями, разбрызгивая слизь. Бесспорно, худшее творение в мироздании. Пока взгляд не падал на переднюю часть: рваный паукообразный мешок с рогатой плотью, клубком щупалец и «задне-пастью», проглотившей Виггу целиком.

— Хоть дыхание смерти над нами… — брат Диас сжал ампулу Святой Беатрикс. — Я не убоюсь.

Чудовище дернулось, рыгнуло, поползло к нему и Батист, волоча изуродованные кишки. Пасть распахнулась, обнажая колодец окровавленных зубов.

— Я — сосуд немощный, — прошипел брат Диас, вкладывая в слова всю душу, — но наполни меня светом твоим!

Гротескный «сборник остатков» приближался, швы на его теле лопались, глаза безумно вращались.

— Избавь меня от зла, да живу я добродетелями твоими!

Чудовище дышало смрадом смерти. Брат Диас стиснул ампулу так, что стекло впилось в ладонь.

— Избавь меня от зла! — рявкнул он. — Сейчас или блядь никогда!

Чудовище дернулось, будто ударилось о невидимую стену. Задрожало, завыло призрачным голосом, отползая.

— Это чудо… — начал брат Диас.

Чудовище разорвалось, забрызгав его гнилью. Из разодранной плоти вылезли когти — черные, как стекло. С рычащей мордой, Волчица Вигга вырвалась из кровавого месива, мех слипшийся от слизи, вой смешан с хрипом.

— О да! — выдохнул брат Диас.

Волчица повернула к нему глаз — дьявольский, пылающий ненавистью ко всему живому. Фыркнула кровавым туманом, отряхнулась. Язык, огромный и дымящийся, шлепнулся на окровавленную траву.

— О нет… — брат Диас отступил. Волчица шла на него, волоча сломанную лапу, плечи перекатываясь под скрученной шкурой.

Рука оттолкнула его в сторону. Вперед вышла Батист.

— Вигга… — ее кулаки сжались. — Это поведение неприемлемо! — рев сорвался с ее губ.

Волчица попятилась. На миг в спутанной шерсти мелькнуло что-то человеческое — морда стала лицом?

Тишину нарушили лишь предсмертные судороги задней половины творения Евдоксии.

Волчица оскалила кинжальные зубы, рык заставил землю содрогнуться. Слюна с кровью капнула в грязь.

— О нет… — снова прошептал брат Диас.

— Надо было уйти… — Батист сглотнула. — После Барселоны…

— Ты можешь идти? — спросила Алекс.

— А что, не могу? — Санни откинула голову на разбитый парапет, обнажив окровавленные зубы. — Может… просто полежу тут.

— Нет. — Алекс перекинула безвольную руку Санни через свое плечо. — Издаю императорский указ.

— Кажется, единственный плюс быть эльфийкой… не подчиняться этим… — Они оба застонали, когда Алекс поднялась, таща Санни за собой. К счастью, та весила не больше кошки средней величины, иначе Алекс вряд ли смогла бы поднять что-то тяжелее. Они заковыляли к лестнице, ночное небо проглядывало сквозь пробоины в куполе, осколки зеркал вокруг Пламени Святой Наталии алели, как затухающий огонь. Барон Рикард лежал у стены, как куча ветхих тряпок, глаза закрыты, руки обуглены. — Наш вампир выглядел лучше.

— И хуже, — буркнула Санни.

— Хуже этого? — Алекс пробиралась между обугленным трупом Клеофы и лужей крови от горла Атенаис.

— Он сорок лет был костями. Переживет.

— Не уверена, что я переживу, — пробормотала Алекс. Она была избита, исцарапана, все тело ныло, а порванная рука горела от запястья до плеча под туникой покойного мужа. Она поправила Санни и заковыляла вниз по ступеням. — Это была худшая чертова ночь…

— И это еще не конец, — произнес герцог Михаил, поднимаясь с другой стороны.

Санни резко вдохнула. Она попыталась исчезнуть, но кулак Михаила уже занесся. Она материализовалась как раз в момент удара. Челюсть хрустнула, и ее отбросило к стене. Санни рухнула без сознания, а Алекс, вырвавшись, попятилась вверх по ступеням.

— Вот до чего докатились. — Герцог Михаил встряхнул кистью, входя в разрушенную галерею. Он наблюдал, как Алекс ползет по полу, далекая от императорского достоинства, ее юбка оставляла след в штукатурной пыли. — Ты позволила нашему священному маяку угаснуть. — Жир шипел в чаше. Единственная узнаваемая часть Плацидии — нога, свисающая с края, недогоревшая ниже колена с шикарной туфлей. — Неудачный выбор топлива. — Он ткнул сапогом в ногу, она отломилась, рассыпав искры.

— Пришлось импровизировать, — пробурчала Алекс, как делала это годами. Она встала, ища оружие или путь к бегству. Но герцог Михаил шагнул к аккуратно сложенным поленьям с уверенностью, не оставляющей шансов.

— Народ ищет спасение в Пламени Святой Наталии, — он подбросил дрова в угли. — Они ждут, что оно будет над ними неизменным, чистым, сияющим. Как и свою императрицу.

— Или… императора?

Герцог усмехнулся. — Учишься. — Он плеснул масла на дрова, огонь взметнулся, отражаясь в зеркалах. — Пламя возродится… как и Троя под моим руководством. — Он отряхнул руки, переступая через труп Клеофы. — Трудно найти хороших помощников. Я предупреждал этих идиоток Евдоксии ждать, пока твои демоны не скроются за горизонтом.

Алекс отступала, но путь заканчивался. — Видно, не выдержали меня ни секунды дольше.

— Они должны были ждать столько, сколько ждал я. День-другой не изменили бы ничего. — Он взглянул в пробоину, оставленную Атенаис, куда свалилась Зенонис. Туда же он гнал Алекс. — Иногда нужно потерять все… чтобы обрести все.

— Чтобы украсть все, точнее.

— Кто бы говорил. Ты воровка. Хотя сейчас этого не скажешь. Я ждал ту же угрюмую уличную крысу, что была в Святом Городе. Но из корабля вышла принцесса. Не ожидал, что в тебе есть достоинство. — Он приблизился, разглядывая ее. — Ты напоминаешь мать. У нее было такое же лицо, когда она поняла, что я отравил ее.

Алекс моргнула. — Когда ты… что?

— Затем я обвинил Евдоксию, и, конечно, все поверили, ведь эту уродливую ведьму и так ненавидели.

— Ты начал гражданскую войну… с самого начала… — Алекс не думала, что ее мнение о нем может упасть еще ниже, но этот ублюдок нашел способ.

Герцог Михаил скучно поморщился. — Неужели будем копаться в том, кто что сделал годы назад? Важно лишь… — Он самодовольно вдохнул. — Что я победил. Меч оставил в твоем дружке Якобе, но задушить тебя смогу запросто. С императрицами это традиция. Или вышибить мозги?

Алекс не рвалась ни в тот, ни в другой вариант. Она отступала, еще пара шагов, и пятки нависнут над пропастью.

— Или прыгни сама. — Герцог пожал плечами, будто это печальная необходимость. — Продлишь агонию на пару мгновений. Люди цепляются за любые секунды. Особенно… — Он усмехнулся с ленивым презрением. — Такие отбросы, как ты.

Бог знает, сколько раз она сама так говорила. Но чтобы он?

Этот самодовольный предатель, принц, рожденный в Императорской опочивальне, ноющий о своих мнимых страданиях.

Эта жалкая гниль, получившая все, что можно пожелать, убивший сестру, обвинивший другую и развязавший войну ради еще большей власти.

Всю жизнь кто-то пытался поставить ее на колени. Но этот кусок дерьма… Он был худшим.

Алекс всегда умела плакать по команде. Сейчас она сморщила лицо, выпустив слезы. Как учил Якоб.

— Серьезно? — фыркнул герцог.

— Пожалуйста… — всхлипнула она, съежившись. За спиной сжала дрожащий кулак. — Я не хочу умирать.

— Хоть немного достоинства, ты же коронованная императрица! — Он шагнул ближе.

Алекс прыгнула, вцепилась в его рубашку и врезала кулаком прямо в рот.

Удар получился лучшим в ее жизни. Неожиданным, откинувшим его голову. Но она худышка, он — крепыш. Он не упал, лишь отшатнулся. Алекс была императрицей часы, принцессой — месяцы, но уличной крысой — всю жизнь. Она вцепилась в него, как в трущобах Святого Города.

— Блядь! — завизжала она, обхватив руками его плечи, а ногами талию. — Ты… — Рыча, вгрызлась в его нос, сжав челюсти до хруста.

Он взвыл, рванул ее, пытаясь скинуть, и наконец всадил кулак ей в бок. Воздух вырвался из легких, хватка ослабла.

Он замахнулся, и она рухнула на парапет, в глазах звезды.

Вставай, Алекс. Вставай.

Лицо горело. Снова.

Она перекатилась, села. Тяжелая туника спуталась.

Ее могут повалить, но не удержать. Моргнула, застонала, пытаясь собраться. Встала на колено. Фарос плыл, как желе.

Герцог Михаил навис над ней, зажимая окровавленный нос. — Ты укусила меня! — прошипел он, не столько от боли, сколько от ярости.

Она проиграет. Умрет. Но черт с ним. — Ты кусок говна, — пробормотала она, заплетаясь, но он понял. Оскалилась в кровавой ухмылке. — Ты самый большой кусок говна в Европе.

— Сука! — Он схватил ее за горло и поднял.

Воздух перекрыт. Она дергалась, царапалась. Пальцы ног скользили по камням. Его оскал напоминал зверя. Как она могла радоваться этому мерзкому лицу?

Алекс не могла дышать. Она царапала его руки, рвала плечи. Но ее руки не доставали. Она всегда мечтала быть выше. Кровь сочилась из его разорванного носа, стекая в бороду.

Алекс не могла дышать. Горло хлюпало, лицо пульсировало. Легкие рвались. Несмотря на пламя, вершина Фароса погружалась во тьму.

Сквозь шум крови в ушах она услышала скрежет. Ступени.

Герцог Михаил дернулся. Взгляд метнулся в сторону. Хватка ослабла. Достаточно, чтобы Алекс уперлась ногой в пол. Достаточно, чтобы поднять колено и врезать ему в пах.

— Уфф… — он застонал, глаза вылезли из орбит. Хватка ослабела еще. Алекс рванулась ближе, вцепилась окровавленной рукой в его руку и вонзила сломанный ноготь в глаз.

— А-а-а! — Он отпустил ее, отступая к разбитому парапету, к черному провалу ночи. В этот момент из столпа Пламени Святой Наталии вырвалось пылающее видение.

Якоб из Торна, с окровавленным оскалом. Эфес меча торчал из живота, а эфес кинжала из бока.

Алекс отпрянула, хватая воздух хриплым вдохом, споткнулась и упала. Старый рыцарь нырнул сквозь пламя, как демон из ада, одежда, волосы, борода — все горело. Он шагнул, подкашиваясь, одна рука беспомощно болталась.

Герцог Михаил попытался развернуться, но Якоб врезался в него первым. Оба были могучи, но старик не щадил себя.

Они оторвались от земли, на мгновение застыв в огненном ореоле на фоне ночи.

И рухнули вниз.

Алекс уставилась в пролом. Рот открыт, хрипло дыша. Потом поползла к краю.

— Боже… — прошептала она.

Внизу, у подножия Колонны Трои, пылающая точка падала к морю, становясь все меньше.

И погасла.

— Черт побери, — прошипел Бальтазар, дергая рычаг. Он никогда не был силен в физическом труде, да еще и дрожал от изнеможения после магической дуэли с бывшей императрицей, сменившей тело. Только мысль о том, как будет тереть нос Батист своей славой, держала его на ногах.

— Черт побери. — Руки горели от усилий, ладони обожжены молнией, пот стекал со лба, пока решетка ворот Атенеума со скрипом поднималась мучительно медленно.

Он представлял ее лицо, когда напомнит о сегодняшних событиях, и будет делать это ежечасно. Помнишь, как я спас тебя от френомагически контролируемой оборотнихи? Затем схватился с одной из сильнейших чародеек Европы и сразил ее вничью? Нет, лучше — разгромил! Ведь кто теперь опровергнет? И наконец раскрыл, что она — переродившаяся Евдоксия!

— ЧеРТ ПОБЕРИ! — рявкнул он, яростно дергая рычаг. Вот он — триумф над главной мучительницей! Поражение, которое та, как ни вертись, вынуждена признать!

Бальтазар Шам Ивам Дракси… — скажет она, выговаривая каждую букву, потом с гримасой отчаяния: — Я ошиблась в тебе. Ты не посмешище, а величайший маг всех времен. Твоя сила грандиозна, проницательность уникальна, а икры… весьма недурны! Она посмотрит ему в глаза: Ты вернулся за нами. За мной. Ты…

Он замер, уставившись в пустоту. — Хороший человек, — прошептал.

Бальтазар бросил рычаг, цепи загремели и ман порвал рубаху о шипы, пробираясь под решеткой.

— Не поверишь, что случилось! — хихикнул он, выскальзывая в ночь. — Севера оказалась...

Мало кто видел столько жути, но даже Бальтазар остолбенел перед кошмаром на лужайке Атенеума.

Словно гигантский мешок с зверями, людьми и кишками взорвался с высоты. Кровь забрызгала колонны, шкуры экзотов висели на сломанных деревьях, неопознанные органы усеяли слизкий газон.

Среди этой бойни стоял на коленях брат Диас. Рядом, на четвереньках, Вигга. Ее нагота, слой слизи и хриплые всхлипы говорили: трансформация закончилась. Это объясняло состояние места. Она все так же неисправима в производстве трупов.

Бальтазар сморщился, отшвырнул башмаком клочья мяса, пинком отправил в сторону искалеченную руку. Брат Диас, казалось, был в ступоре.

— Как я говорил… — Бальтазар осторожно обошел груду костей, рогов, зубов. — Ты не поверишь…

Он замолчал. Вигга завыла, переходя в булькающий хрип. Стало ясно: большая часть крови на ней — ее собственная. На спине зияла рваная рана, нога была вывернута, пальцы сломаны. Лоскут лица болтался — явно требовалась повязка.

— Где Батист? — огляделся Бальтазар. — Прячется, конечно, эта трусиха никогда не…

Брат Диас медленно покачал головой, лицо в крови и слезах. Между ним и оборотнем лежало нечто. Труп? Череп размозжен, ноги в ботфортах…

—...что ты наделала? — прошептал Бальтазар.

Вигга дернулась, ее вырвало кровавыми потрохами. Она выплюнула что-то длинное, застрявшее в зубах. Пучок черных кудрей.

— ЧТО ТЫ НАДЕЛАЛА? — заорал он.

Она взвыла, рухнув на руки, и снова блеванула — комки черного мяса шлепнулись в лужу. Там блеснуло что-то. Золотой зуб?

Вигга уставилась на него, всхлипывая, слезы капали в кровь.

Бальтазар наклонился к ней и взревел: — ЧТО ТЫ НАДЕЛАЛА?

Глава 69 Глубокие карманы

Двери тронного зала распахнулись, и вошла Жижка. На ней было строгое черное одеяние с алой кардинальской отделкой. За ней молча следовала делегация из дюжины священников, склонивших головы. Если ее и смущали ослепительный зал, величественный вид, или сама Алексия, восседающая среди змей в мрачном молчании, или даже лестница, которую ей пришлось преодолеть, то она не подала и виду.

— Ваше Сиятельство, — произнесла она, слегка склонив голову. Взгляд скользнул по синякам на лице и шее Алексии, которые та нарочно не припудрила, но Жижка даже бровью не повела. — Я передаю приветствия от Ее Святейшества Папы и сожалею, что как ее легат не могу преклонить колени.

— Наверняка бы ползала на них, — пробурчала Алекс вполголоса.

— И брат Диас… — Жижка повернулась к нему, стоявшему справа от трона. — Поздравляю с…

— Отец Диас, — поправил он.

Жижка, невозмутимая, окинула его взглядом: рясу вместо монашеского облачения, серебряное колесо вместо деревянного круга. — Значит, Ее Сиятельству угодно было принять вас в Церковь Востока.

— Как мой личный капеллан и исповедник, — сказала Алекс, с трудом сдерживая гнев. — Он доказал преданность. А на моем месте доверие — не товар.

Отец Диас, всегда улыбчивый, добавил: — Дворцовая часовня скромнее моей прежней обители, но здесь я могу применить свои скромные таланты в управлении. Передайте благодарность Ее Святейшеству, хотя Ваше Высокопреосвященство как-то заметила, что священники Часовни Святой Целесообразности… редко задерживаются на постах?

Кардинал Жижка не моргнула. — Небесный Дворец осиротел без богослова вашего уровня, но как-нибудь переживем. Итак, дар от Ее Святейшества… — Щелкнула пальцами. Священник подал украшенный ларец. — Реликвия Святой Наталии, возвращенная на родину. Знак радости Папы, видящей вас на законном троне, и моей, конечно…

Алексия не сдержала смешок, запрокинув голову: — Ха!

Священник замер, ларец дрожал в его руках. Жижка чуть приподняла бровь: — После моих усилий в вашу пользу, неужели вы сомневаетесь…

— Сомнений нет! — Алексия щелкнула пальцами. Отец Диас подал ей письмо к герцогу Михаилу.

Жижка взяла его, встряхнула, потребовала у другого священника лорнет. Поднесла к свету, изучила печать и подпись — неоспоримые доказательства предательства. Вернула лорнет, вздохнула:

— Вот зачем я велела ему сжечь письмо.

Алексия остолбенела. — И это все? Она ждала оправданий, мольб… но равнодушное пожимание плечами? — Вы сговорились с моим дядей… — Голос дрогнул, будто речь о детской игре. Ярость вскипела. — ЧТОБЫ МЕНЯ, БЛЯДЬ, УБИЛИ! — Ее крик эхом раскатился по залу, отдаваясь болью в ребрах, куда бил Михаил.

Отец Диас вздрогнул. Стражи зашевелились. Священники Жижки попятились. Тот, что держал ларец, прижал его к груди. Но сама кардинал оставалась невозмутимой, будто гнев и угрозы об нее разбивались.

— На меня постоянно покушаются, — сказала она. — Пока попытки проваливаются, я не принимаю это на личный счет.

Алексия уставилась. — Что?

— Я понимаю ваше раздражение…

— Ярость!

— …но передо мной стоял выбор. Я служила пяти Святым Матерям как глава Земной Курии. Такая роль требует жертв, компромиссов, необходимых…

— Злодейств? — резко прервала Алекс.

— То, что для одних зло, для других — целесообразность. Моя задача это ходить во тьме, чтобы Ее Святейшество пребывала в свете. Как императрица, вы тоже окажетесь во тьме. Вам придется идти на жертвы, делать то, что целесообразно. Таковы издержки трона. — Ее взгляд скользнул по Змеиному Трону. — А трон этот — величайший. Чего вы хотите?

— Начните с извинений! — прошипела Алекс, придерживая ребра.

— Приношу извинения. Что еще?

Алексия никогда не шла к Галь Златнице без четкого плана. — Я хочу дьяволов. Освободите их от папского связывания и передайте мне.

Теперь Жижка нахмурилась. — Невозможно.

— Вы не в положении…

— Я — ничто, но представляю Ее Святейшество, глас Бога на земле. — Ее слова прозвучали так, будто врезались в барабанные перепонки. — Как бы высоко вы ни воссели, Бог выше. Ваше желание похвально. Они защищали вас. Но не обманывайтесь: Вигга Улласдоттир была угрозой еще до оборотничества. Как вы усмирите ее теперь? Спросим Батист?

Неловкая тишина. Алекс заметила, что ковыряет бинты на руке, и остановилась.

Отец Диас кашлянул: — Допустим, Виггу лучше оставить в Небесном Дворце…

— Если вы считаете остальных менее опасными, то вы заблуждаетесь. Барон Рикард в дурном настроении опустошал Восточную Европу. А колдун-расхититель могил? — Она фыркнула. — Что подумают подданные об императрице с такими спутниками?

Алексия сглотнула. Жертвы и компромиссы. — Санни тогда…

— Уверены? Эльфийка, замученная нашим родом. Если ее сородичи найдут ее, чью сторону она примет? Эльфов здесь ненавидят. Хотите держать ее как питомца? Подданные сожгут вас обеих.

— Дьяволы… паства… они не зло…

— Злом их не назовешь. Зло предсказуемо. Они же — дети с силой чудовищ. Их место в Святом Городе, под контролем. Ради их же блага. Рано или поздно вам пришлось бы их укротить. Или погибнуть. Вы достаточно мудры, чтобы понимать это. — Алекс понимала. С Галь Златницей она никогда не получала желаемого, а Жижка была переговорщиком иного уровня. — Якоб из Торна — иной случай. Ждала увидеть его здесь…

— Он упал в море, — сказал Отец Диас.

— Неосторожно.

— С вершины башни! — рыкнула Алекс. — В огне! Спасая меня от вашего друга Михаила!

— Как типично… для Якоба, — Жижка не дрогнула. — Мрачный тип, но с драматическим чутьем. Может, выплывет. Если так, то пусть остается. Он не осужден. Но предупреждаю: он опасней всех. — Жижка шагнула вперед. Черная глыба откровенности среди дворцовой мишуры. — Позволите говорить прямо, Ваше Сиятельство?

— После попытки убийства, что может быть хуже?

— При первой встрече я увидела отчаявшегося ребенка, воришку, нищего, лишенного воспитания, образования, характера. Непригодного даже в служанки, не то что в императрицы. Я полагала, вы сбежите при первом шансе или предадите нас за корку хлеба.

Кардинал Жижка выдержала длинную паузу, словно приглашая Алексию возразить. Словно бросая вызов всем присутствующим. Никто не возразил.

Она сделала еще шаг вперед. — Герцог Михаил был змеей. Но я умею обращаться со змеями. Выбор в его пользу был… очевиден.

Алексия подняла подбородок, как учил барон Рикард. — А теперь что вы видите?

— Происхождение можно подделать. Образование — получить. Важен характер. И здесь… — Жижка внимательно окинула ее взглядом. — Возможно, я поторопилась с выводами. Я вижу женщину, которая, слушая мудрых советников и делая разумный выбор, может вырасти в свою роль.

— Не говоря уж о том, что остальные кандидаты… — Алексия пересчитала на пальцах. — Были растерзаны оборотнем, пронзены мечом на тонущем корабле, сброшены в чумную яму армией мертвецов, разморожены и разлетелись на куски… или рухнули в пламени с самой высокой башни Европы в море.

Пауза.

— Кажется, решение снова очевидно, — кардинал Жижка приблизилась еще на шаг. — Чем больше власти, тем чаще выбор делается сам. Нам остается лишь принять неизбежное, ради тех, кто зависит от нашей защиты.

— Значит, я должна отбросить чувства ради общего блага?

— Ваши слова. И хорошо подобранные. — Голос Жижки оставался ледяным. — Откровенно? Ваше положение шатко. У вас мало союзников и много врагов. И это до того, как эльфы явятся со своими безумными богами и ненасытностью. Даже храбрейшие трепещут перед ними. Лишь Ее Святейшество, объединив Европу под истинной Церковью, даст вам необходимую поддержку.

— То есть Земная Курия?

— Вы мудры не по годам.

Алексия взглянула на отца Диаса. Тот едва кивнул. Путь сюда не радовал, но альтернатив не было.

Воры и императрицы — все используют то, что дано.

Она откинулась на неудобном троне. — Мы готовы рассмотреть союз между Церквями Востока и Запада и положить конец великой схизме. — Взгляд Алексии вонзился в Жижку. — Но это вам дорого обойдется.

Молчание. Две женщины измеряли друг друга взглядами. Наконец Жижка едва улыбнулась:

— У Бога глубокие карманы.

Глава 70 Для другого яд

Якобу снилось падение.

Горение.

Погружение в пучину.

Ему снился конец всего и холод, что приходит после.

Но даже во сне его мучила ноющая боль. Он попытался пошевелиться и боль стала пульсирующей, расползаясь от груди к каждому мускулу.

— Смотри! Он двинулся!

— Да как, дурак? Он же утонул дни…

Якоб хрипло застонал, но воздух не шел. В панике он перевернулся, выкашляв поток соленой воды.

— Груди Спасительницы! Он и правда живой!

Он рухнул на спину. Каждый кашель вонзался в ребра, в бок, отдаваясь в кончиках пальцев ног.

Где-то кричали чайки. Волны шлепали о дерево.

Дневной свет резал глаза. Но все причиняло боль: свет, тьма, птицы, голоса.

Над ним склонились две фигуры. Ангелы на суде?

— Как он выжил? — прошептал один.

Не ангелы. Рыбаки. Молодой и старый, их бород хватило бы на набивку матраса.

— Это… — прохрипел Якоб, — долгая история…

Его снова вырвало водой. Он откинулся, ловя воздух со стоном. Перестать дышать. Вот предел мечтаний. Но и этого лишен.

Жив. Снова. С каждым осознанием — легкий укол разочарования.

Запах рыбы. Он лежал голый среди улова, выловленный сетью. Хохотать бы, если бы не боль.

— Кто правит Троей? — прошептал он.

Молодой моргнул: — Императрица Алексия.

— Хм. — Якоб запрокинул голову. Палуба скрипела. По небу плыли облака. — Хорошо.

Надеялся, что так.

Время покажет.

Якоб из Торна — некогда прославленный Великий магистр Золотого Ордена, несокрушимый Чемпион императора Бургундии, печально известный Главнокомандующий Ливонского крестового похода — сгорбившись, брел по Висячим садам в потрепанной рыбацкой одежде. Пот катился градом, зубы стиснуты, руки обхватили тело, стараясь дышать мелко, чтобы не тревожить едва зажившие раны.

Базилика Ангельского Посещения маячила сквозь слезы. Он остановился, прислонившись лбом к стволу дерева. Вся его долгая жизнь это череда возвращений на поля старых поражений, все более изломанным.

— Выглядишь, как я себя чувствую, — барон Рикард растянулся на скамье, греясь на солнце, как древняя ящерица. От юного бога, что парадировал по городу несколько дней назад, не осталось и следа. Иссиня-черная грива поседела, изумрудные глаза помутнели, кожа обвисла, как старая сбруя. Впрочем, Якоб с его лицом, облезшим от морской соли, выглядел не лучше.

— Герцог Михаил проткнул меня. Дважды. Затем сбросил статую.

— Чтоб он гнил в аду, — хрипло рассмеялся барон. — Где мы трое однажды встретимся.

— Чем муки проклятых… — Якоб попытался выпрямиться, но боль заставила согнуться вновь, — отличаются от моих будней… не представляю.

— Вилки, огонь, и, судя по картинам… — Барон попытался жестикулировать, но рука в бинтах лишь дернулась. — Невообразимые предметы в заднице.

— Что художников так манит к жопам демонов?

— Скорее, к своим собственным. Некоторые платят за такое немалые деньги.

— За картины демонов?

— За предметы в заднице.

— Что для одного мясо… — Якоб, стоня, опустился на скамью рядом с бароном, — для другого яд.

Тень усмешки скользнула по иссохшему лицу Рикарда:

— Мы были ужасами своей эпохи. А теперь?

— Время не победить. Оно валит империи, свергает тиранов.

Барон повернул к нему глаза, желтые, с красными прожилками. Улыбка исчезла:

— Слышал?

Якоб почувствовал знакомую тяжесть. Смерть никогда не удивляла. Она шла за ним по пятам, но так и не догнала. Он подумал о бегстве. О прыжке обратно в море. Но были клятвы. Стиснул зубы, будто ожидая удара плети.

— Кто? — спросил он.

— Батист.

Якоб поморщился. Больно, как от клинка. Он видел много смертей. Но Батист всегда казалась такой… живой.

— Как? — прошептал.

— По словам брата Диаса… — барон пожал плечами, — высунулась.

— Вечно она лезла напролом. — Якоб вздохнул, глядя в небо. — Думал, первым умру. Но так думаю обо всех. И всегда ошибаюсь. — Кивнул на трость у скамьи. — Одолжишь?

— Конечно. — Рикард закрыл глаза. — В следующий раз я планирую, чтобы меня несли.

За века Базилика почти не изменилась. Те же ряды скамей, лики святых, горьковатый запах ладана. Тишину резали скрип сандалий Якоба и стук трости.

Но у святыни Второго крестового похода было новое: одна из двух пустых гробниц теперь занята. Свежая мраморная плита ярко белела среди древних героев. Рядом стояла Алекс, ее диадема, кольца и жемчуга на платье сверкали в свете свечей. Услышав шаги, она обернулась и ахнула.

Якоб, опираясь на трость, перевел дух:

— Что, мертвых не видала?

— Ты жив!

— Всегда… — Он крякнул, когда она бросилась обнимать его. Боль пронзила ребра, едва не повалив на пол.

— Прости! — Алекс отпустила его, придерживая перевязанную руку. — Ой. — Синяки вокруг глаз и шеи, струп на переносице.

— Два старых боевых коня, — пробурчал Якоб, держась за бок.

— Второму еще хуже. Ты бровь потерял?

— Пожертвовал Пламени Святой Наталии. — Он потрогал ожог, съевший полброви и часть бороды.

Неловкая тишина повисла между ними. Оба смотрели на гробницу Второго крестового похода. На новую плиту.

— Ты слышал? — тихо спросила Алекс.

— Да, — ответил Якоб.

— Мне жаль.

— Мне тоже.

Алекс прокашлялась: — Думаю, заказать статую. Представь ее рядом с Уильямом Рыжим.

— Она бы одобрила. — Якоб стиснул зубы. — Добавит месту блеска.

— Жаль, ее нет — сама бы высекла.

— Она летом подрабатывала каменщицей. Запроси герцога Миланского.

— Зачем?

— У него есть ее портрет. Для образца.

— Почему у герцога Миланского портрет Батист?

Якоб слегка улыбнулся: — Долгая история. — Кивнул на двух девушек у аналоя. — Новые фрейлины? — Брюнетка разглядывала иконы с благоговением. Блондинка оценивала все взглядом барыжницы.

— Сироты из богадельни, — Алекс наклонилась, шепча.

— Им многому учиться.

— Меньше, чем мне в Святом Городе. — Она вздохнула. — Но хотя бы мы поймем друг друга. — Подозвала блондинку со свертком. — Это тебе. — Развернула старый боевой стяг. — Кто еще может сказать, что отдал за меня жизнь больше раза?

Якоб угадал форму, но даже он, видавший тысячи клинков, замер при виде меча.

Ножны отполированы временем до мягкого блеска, украшены серебром и камнями. Рукоять оплетена золотой проволокой, навершие — священное колесо из мерцающего минерала. Шедевр, древнее его самого.

— Говорят, сталь выкована на угле от колеса, на котором умер Спаситель, — прошептала Алекс.

— Святое дерьмо… — Якоб коснулся ножен. — Прекрасен. Насколько меч вообще может быть прекрасен.

— Принадлежал Джону Антиохийскому.

— Маршалу Трои. Он вел армии Льва Слепого против эльфов… в Первом крестовом походе… — Якоб хмыкнул, поняв намек.

— Ты уловил суть. — Алекс шагнула ближе. — Все твердят: эльфы вернутся голодными. Нужен генерал для нового похода. Кто лучше ветерана прошлых?

Алекс научилась убеждать. Далеко ушла от дрожащей девчонки из Небесного Дворца. Якоб закрыл глаза, затем резко открыл:

— Интересно, сколько мечей я носил. Первый выковал сам, мальчишкой. Кривой, но гордился. Думал, хватит на всю жизнь.

Он провел пальцем по золотой гарде:

— Император Бургундии Одо вручил мне клинок после турнира за Шароле. Шедевр: рукоять — золотой дракон, крылья как перекрестье, глаза — рубины. Когда надеваешь… чувствуешь себя королем.

Якоб оскалился, сжимая узловатыми пальцами рукоять меча. — Был у меня клинок папского палача — лезвие с выбитыми стихами из Писания. Тупой конец, дисбаланс, слишком длинный, тяжелый. Но когда обнажал его над осужденным… — Он извлек меч Джона Антиохийского, сталь заиграла в свете свечей, — То, чувствовал себя богом.

Алекс сглотнула. Он забыл, что она здесь, а сейчас в ее глазах читался страх. Он вложил клинок обратно, пряча красоту лезвия.

— Когда я впервые пришел в Трою, был оруженосцем твоих лет. Мечтал увидеть эльфов. Жаждал доказать себя великим воинам. — Он взглянул на статую Уильяма Рыжего. — Носить такой меч, вести армию для императрицы вроде тебя… тот мальчишка и мечтать не смел.

— Разве не поэтому ты должен согласиться?

— Поэтому я должен отказаться.

Алекс покачала головой: — Мы могли бы творить добро.

— Так всегда начинается. Правое дело. Добрая битва. Каждый раз думаю — будет иначе. Но добро стирается, а я становлюсь дьяволом. Потому и дал клятву Святейшеству. Должен ее хранить. — С горечью пьяницы, отставляющего рюмку, он отнял руку от рукояти. — Джон Антиохийский был великим героем.

— Так говорят.

— И кровожадным предателем.

— Что?

— После Первого крестового похода он предал императора, попытавшись захватить Змеиный Трон. Развязал гражданскую войну, едва ли не страшнее эльфов. Тысячи смертей. Проиграл. Ослеплен. Изгнан. Умер в нищете.

— Черт. Этого в легендах нет. — Алекс сморщилась, глядя на меч. — Ладно, ты бы все равно воткнул его в тролля. — Она передала клинок блондинке, та ухмыльнулась, разглядывая камни. — Проследи, чтобы вернули на место.

Девушка неловко присела в реверансе: — Благоразумно, Ваше Величество.

— Кто этот святой? — Алекс указала на икону.

Якоб взглянул на изображение размером с ладонь. — Святой Стефан. Покровитель воинов. Защитник отчаявшихся.

— Подходит.

— Тамплиеры крепили его образ на щиты. У меня был такой, но…

— Возьми. — Алекс сняла икону, протянула ему. — Не уйдешь с пустыми руками.

Якоб оглядел неф: — Уверена?

— Или герцогство. Никея свободна. — Она махнула рукой на стены, усыпанные ликами святых. — Думаю, хватит на всех.

Якоб подошел к гробнице Батист, коснулся плиты: — Мне следовало лежать здесь. После Второго крестового. Когда еще был достоин.

Алекс пожала плечами: — Кто бы тогда защитил меня в отчаянии?

Он взял икону: — Может, злодей еще способен на добро.

— А если сделает много — станет добрым?

— Возможно. Когда-нибудь. — Она верила. Он — нет.

— Вон пустая гробница. — Алекс кивнула на соседнюю плиту. — Придержу для тебя. На случай, если повезет.

Якоб рассмеялся. Обнял императрицу, стиснув сквозь боль: — Удачи, Алекс. — Отпустил ее и заковылял к выходу.

— Думаешь, понадобится? — крикнула она вдогонку.

Он не обернулся: — Всем нужна.

Глава 71 Все плохие вещи

— Я знала, что найду тебя здесь, — сказала Алекс.

— Здесь хорошо. — Санни откинула голову, глядя на просветы голубого неба сквозь шелестящую листву. — Солнце сквозь листья, ветер сквозь ветви.

— Эльф, который любит растения. — Алекс села рядом с ней, полосы солнечного света скользнули по ее синякам. — Какая банальность.

— Дело не в растениях, а в тенях. Иногда хочется просто… дышать.

Наступило молчание. Санни не знала, как его разорвать.

— Мы уезжаем, — наконец произнесла она.

— Знаю.

— Сегодня, скорее всего. Кардинал Жижка отвезет нас обратно в Святой Город.

— Мы с ней… немного не сошлись во мнениях.

— Знать кардинала Жижку, значит с ней спорить.

— Она пыталась меня убить.

— Значит, ты в очень достойной компании, если это утешение.

— Немного. — Алекс посмотрела на нее. — Кто захочет остаться в одиночестве?

Санни уставилась в землю, словно между ее сапогами было что-то невероятно интересное. — Удивительно, что ты ей противостояла. Императрица, видимо, не может бояться.

— Императрица боится всегда. Просто не может это показывать. Я пыталась… уговорить ее отпустить тебя, но…

— Она не согласилась. — Санни ненавидела этот разговор. Гораздо проще было ничего не чувствовать.

— Хотела бы, чтобы ты осталась, — сказала Алекс.

— Знаю. Но я не могу.

— Хотела бы поехать с тобой.

— Знаю. Но ты не можешь.

Очередная пауза. — Кто теперь будет меня спасать?

— Ну, если все сложится… может, тебе и не понадобится спасение?

Алекс бросила на нее выразительный взгляд.

Санни нервно улыбнулась, глядя в сторону деревьев. — Тогда отец Диас.

— Этот болван даже невидимым стать не может.

— Придется спасать себя самой.

— Боялась, что ты это скажешь.

Подул ветер, зашелестел листвой, промчался между ними. Промежуток был узким, но преодолеть его оказалось невозможно.

— А если… — Алекс облизнула губы, понизив голос до шепота. — Они узнают… что я ненастоящая…

— Теперь ты настоящая. Откуда бы ты ни пришла.

— Но я сделала… я не…

— Не твои поступки делают тебя хорошей или плохой. Важно, что ты сделаешь дальше.

Алекс фыркнула. — Эльф, читающий императрице лекции о добродетели?

— Кому-то надо, ведь твой священник трахался с оборотнем.

Алекс снова фыркнула, на этот раз со смехом, и Санни обрадовалась, что смогла ее развеселить. Но вскоре улыбка Алекса погасла. — Могу я… что-то дать тебе? Ты заслуживаешь…

Санни задумалась. Могла попросить последний поцелуй. Чувствовала, Алекс этого хочет. Но поцелуй — это начало. Дверь в нечто новое. Весь смысл в обещании того, что за ней. Поцелуй, за которым ничего не последует… чего он стоит? Просто напоминание о том, чего у тебя нет. Первая строка истории, которую никогда не расскажут.

Санни отвела взгляд. — Мне ничего не нужно.

— Может, еще увидимся, — прошептала Алекс. Санни не хотела на нее смотреть. По голосу поняла, та плачет, и видеть этого не желала.

— Может. — Якоб всегда говорил: «Люди редко хотят всей правды». Видимо, сейчас тот самый случай. Она встала, отряхнув штаны. — Может.

— Это нечестно, — вдруг резко сказала Алекс, голос дрожал от ярости. — Ты рисковала всем ради меня, снова и снова! А я не могу сделать того же для тебя.

— Сделай для кого-то другого. — Санни нравилась эта мысль. Что она сделает доброе дело, а тот человек — для другого, и так по кругу, пока все не вернется. Еще не случалось, но можно надеяться. — Сделай для всех остальных.

— Для народа, да?

— Почему нет? Мне нравятся люди. — Санни глубоко вздохнула. — Жаль, я не одна из них.

Алекс уставилась на нее. — Ты лучший человек из всех, кого я встречала.

Это было приятно слышать. Возможно, самое доброе, что ей говорили. Не то чтобы это много значило, но все же.

— Смотри-ка, — Алекс улыбалась сквозь слезы. — Ты все-таки умеешь улыбаться.

Санни дотронулась до щек. Их форма действительно казалась необычной.

— Хм, — пробормотала она. — Кто бы мог подумать?

Вигга лежала в клетке.

Ее не тащили туда силой. Она заползла сама. Зарылась в солому, больше похожая на крысу, чем на волка, и лежала в темноте, не двигаясь, не говоря, не думая — просто кусок мяса, да еще и тухлого.

Ее тело было изрезано, искусано, изодрано. Рваные раны от огромных зубов, грубо зашитые каким-то идиотом. Она срывала бинты, сковыривала струпья, снова открывала раны, потом другой идиот зашивал их, а кардинал Жижка надела на нее железный ошейник и пригрозила содрать татуированную шкуру плетьми, если та тронет повязки. Вигга оставила их в покое.

Ее уже пороли раньше, и это было ужасно.

Нога была разъебана. Может, заживет. А может, и нет. Сейчас она не могла стоять, да и не хотела. Она была животным и не заслуживала того, чтобы стоять. Животное, заслуживающее ошейника, ползающее на брюхе в грязи. Она мочилась прямо в солому, где лежала, даже не отползая в сторону.

Батист была ее другом, но волк убил ее. Волк убил, но кровь Батист до сих пор сохнет под когтями Вигги. Во рту Вигги все еще ощущался привкус ее плоти. Она скребла язык до крови, плевала, рыдала и рвала, набивала рот соломой и выплевывала ее, но этот вкус не исчезал. И никогда не исчезнет.

Она видела чудовище. Жалкое и ужасное, выползающих из-под библиотеки, но сама была страшнее и жалче ее, потому что притворялась человеком. Иногда даже ненадолго обманывала себя.

Но она же ебаный идиот, и ее легко провести.

Она не была чистой. Не была безопасной. Нечистой и опасной, как все, что боги, или что там наверху, позволяют жить. Если там вообще что-то есть.

Она начала в этом сомневаться.

В темноте раздались голоса:

— Она должна быть в клетке?

— Конечно, брат Диас. Вы же видели, что она такое.

— Волк… это не она, ваше преосвященство. Волк это проклятие!

Презрительный смешок.

— Не обманывайте себя мыслью, что это можно исцелить. Даже до укуса она была чудовищем. Викинг, сеющий страх по побережьям Европы, жгущий церкви и убивающий монахов ради забавы.

— Она заслуживает нашей жалости, а не ненависти…

— Она не заслуживает ни того, ни другого. Не больше, чем собаки, охраняющие Небесный Дворец. Из нее можно сделать оружие и поражать нечестивых, вселять праведный ужас во врагов Церкви. Поэтому ей позволено жить. Только поэтому.

Язычники сажали ее в клетку, морили голодом, дразнили и использовали для убийств. И теперь Вигга поняла: язычники и Спасенные ненавидят друг друга не из-за различий, а из-за того, как они похожи.

— Ты спасла нас, — сказал Диас. Она услышала, как он приблизился, заговорил тише. — Ты спасла меня. — Его пальцы сжали прутья клетки. Еще тише, почти шепот: — Во многих смыслах.

— Рада, — хрипло бросила она в солому. — Но себя спасти не могу. — Она не повернулась. Не хотела его видеть. Жижка была права. Ей нельзя помочь, и она не заслуживает ни жалости, ни ненависти. Внутри скулил волк, требуя свободы. Не спал. Не унимался. Скулил, скулил, скулил.

— Я не безопасна, — прошептала она. — Я не чиста. — Вигга глубже зарылась в солому, пряча лицо. — И никогда не буду.

Бальтазар, осторожно ступая по сходням, морщился в ожидании язвительной насмешки. Неуклюже спрыгнув на палубу, он поднял взгляд, ожидая увидеть ту раздражающую усмешку, блеск золотого зуба в прорези шрамов…

Но ничего этого, конечно, не было. И уже не будет. Сколько раз он желал, чтобы ее не стало? Теперь, когда ее не было, ее отсутствие казалось опустошающим. Он ловил себя на мыслях о том, что должен был сказать. Репетировал возможные действия. Выстраивал все более невероятные сценарии. Он всегда представлял, как одержит над ней сокрушительную победу. Или что они, возможно, поймут, станут уважать, восхищаться друг другом. Или… кто знает? Что-то. Любой исход. А теперь остался лишь дразнящий пролог, оборванный на полуслове, брошенный на полях рукописи, который никогда не завершится.

Бальтазар вытер глаз, делая вид, что его раздражает ветер. Нужно было вырваться из этих самобичующих, сентиментальных блужданий. Он же один из величайших некромантов Европы, черт возьми, мастер тайн могил! Почему одна смерть так сбила его с толку?

Он сжал кулаки, вдохнул полной грудью соленый воздух. Раньше он презирал море. Презирал все запахи природы, кроме манящего смрада кладбищ. Но его взгляды, как и многое другое, радикально изменились за последние месяцы.

Он — перерожденный человек, движимый новой целью! Теперь он понял, что за долгие годы учебы сделал себя мелким. Загнал свой потенциал в узкие рамки зависти и жалких амбиций. Но служба Папе, по иронии, достойной античного философа, освободила его из этой самозваной тюрьмы. Теперь он готов расти! Мир полон возможностей, и он намерен схватить их!

Он направился к Якобу из Торна, прислонившемуся к перилам с вечно страдальческим выражением лица.

— Когда Святейшая назначит нам новую миссию?

— Когда понадобятся наши таланты, — буркнул древний рыцарь. — Обратный путь в Святой Город займет минимум две недели. Может, три.

— Но не тревожьтесь! — Кардинал Жижка последовала за Бальтазаром на палубу, двое крепких слуг тащили ее багаж. — Вы путешествуете с комфортом.

— Неужели, ваше преосвященство? — оживился Бальтазар.

— Для вас подготовлена лучшая каюта.

— Серьезно? — Он не смел надеяться, что другие, особенно глава Земной Курии, так легко примут его «перерождение». — В духе сотрудничества, я готов поделиться важной информацией! Извиняюсь, что из-за событий… с Батист… — В горле запершило. Он стукнул себя в грудь и продолжил: — Раньше момент был неподходящим, но это касается леди Северы…

— А, та, что сбежала, — сказала Жижка.

— Именно, но удивительное дело…

— Та, которую ты отпустил, — поправила Жижка.

Бальтазар сдавленно откашлялся.

— Думаю, вы захотите услышать…

— Тогда тебе стоит одеться подобающе, прежде чем рассказывать.

Лицо Бальтазара исказилось, когда старший из слуг (теперь он понял, что это скорее тюремщики) достал массивные железные кандалы с грубо выбитыми рунами на браслетах. Руны сдерживания и контроля. Оковы, лишающие магов силы. Или магистров, естественно.

— Руки, — буркнул тюремщик.

Бальтазар попытался изобразить жидкую улыбку.

— Это совершенно излишне.

— Но целесообразно, — парировала Жижка.

— Ваше преосвященство, умоляю! Позвольте мне сказать пару слов?

— Ты можешь быть краток?

Бальтазар фальшиво хихикнул. Даже после недавних триумфов нервы брали свое.

— Я пережил прозрение, ваше преосвященство. Эпифанию, если угодно! Признаюсь: по пути из Святого Города я трижды пытался разорвать узы Святейшей. В последний раз, у камней близ Никшича…

Якоб резко вдохнул, и Бальтазар понял, судя по сузившимся глазам Жижки, что упоминание о герцоге Преисподней вряд ли обрадует высокопоставленную клирика.

— Ну, э-э… Не будем углубляться… в детали доказательств, но я убежден: Папа Бенедикта и есть Второе Пришествие Самого Спасителя!

Его признание не вызвало ожидаемого восторга. Жижка медленно вдохнула через нос и подняла бровь в сторону Якоба.

— Наш некромант обрел веру?

— Вера здесь ни при чем, ваше преосвященство! Я человек разума, и разум привел меня к этому выводу! Мне больше не нужно принуждение, чтобы служить Святейшей!

— Потому что ты трижды пытался разорвать ее узы и трижды провалился.

— Именно!

Якоб снова резко втянул воздух.

— Ну, не совсем… не поэтому. — Взгляд Жижки, холодный как у василиска, сбивал Бальтазара с мысли. Даже клинки пугали его меньше. — Я буду служить добровольно! Всю жизнь искал цель. Миссию. Дело для своих талантов! — Он улыбнулся. Жижка — нет. Сомнительно, что она вообще умела. — Какая цель выше, чем служить самой дочери Бога?

Глаза Жижки не дрогнули.

— Наконец-то, — сказала она, — мы нашли общий язык.

— Я так и знал! — Бальтазар расплылся в улыбке.

— Молодец, конечно. — Она махнула тюремщикам. — Теперь в клетку.

Бальтазар застыл с открытым ртом. Старший тюремщик протянул массивные кандалы.

— Руки, — буркнул он.

— Ваше преосвященство, умоляю! Клетка совершенно лишняя…

— Лишняя, целесообразная, удобная. — Жижка отмахнулась, словно он недостоин даже этого. — Суть не в этом. Твое место — в клетке.

Старый тюремщик щелкнул браслетом на запястье Бальтазара, скрежет механизма прозвучал как приговор. Младший молча проверил защелку. Бальтазар уже чувствовал эффект. Будто погрузил голову под воду, магическое восприятие притупилось.

— Ты еретик, Бальтазар Шам Ивам Дракси, — произнесла Жижка. — Осужденный Небесным Судом за призывы демонов и возню с мертвецами.

— Протестую против «возни»…

— За преступления против самого Бога нет искупления, кроме смерти и праведного ада.

Второй браслет захлопнулся, подавление усилилось.

— Думал, Спасительница радуется раскаянию грешника… — пробормотал Бальтазар.

— Может, и радуется, — Жижка отвернулась. — Но поводок держит не она.

Бальтазар едва не застонал от отчаяния, когда его швырнули на солому с ненужной жестокостью. Решетка захлопнулась с оглушительным лязгом, ключи щелкнули в замках, а люк захлопнулся, погрузив трюм в почти полную тьму.

Не просто клетка, а тесная, грязная конура в кромешной темноте.

— Да пошли вы! — зарычал он, ударив кулаком по полу, и тут же пожалел. Шорох в углу заставил его вздрогнуть. — Кто здесь?

— Только я, — послышался хриплый шепот барона Рикарда. Глаза Бальтазара постепенно привыкали к темноте, и он разглядел тусклый блеск старческих зрачков.

— И я. — Бледные пальцы обхватили прутья напротив. В щели света мелькнуло исцарапанное лицо с синяками вокруг огромного глаза. Санни кивнула в сторону. — И Вигга.

— Э-э, — хрипло простонала та, больше похоже на стон.

Бальтазар не винил ее за смерть Батиста. Она была рабом своей природы. Все зло — в прогнившей Церкви, кардиналах-лицемерах и инфантильной Папе! Им он отомстит!

— С нами обращаются как со скотом! — зашипел он, посасывая содранные костяшки. — Хуже скота! После всех жертв! Заперли во тьме! В клетках!

— Куда мне еще идти? — тихо спросила Санни. Пальцы соскользнули с прутьев, и она растворилась в тенях.

— Мне место в клетке, — пробормотала Вигга. — Так лучше для всех.

— ебанные нытики! Бальтазар Шам Ивам Дракси не смирится с клеткой!

Из темноты донесся усталый смешок барона:

— Можешь не смиряться. Но принять тебе ее придется. Я обещаю.

— Нет… — прошептал Бальтазар. Какой маг не хранит свои тайны? Истинная личность леди Северы оставалась известной лишь ему.

— Нет… — Уголки его губ поползли вверх. Узы действовали на душу, а кто знал о душах больше, чем та, что переселила свою в чужое тело?

— Я вырвусь… — Если передать ей весть, объединить силы… ее магия, его знания… — Я разорву оковы.

Даже если придется разрушить сами устои мироздания. Он сглотнул горькую отрыжку, сжал прутья так, что костяшки побелели.

— Клянусь!

Якоб сжал кулаки на потертых перилах так сильно, что костяшки заболели. Порой казалось: если наступал миг без боли, он сам себе ее причинял. Он мрачно уставился на город, где Пламя Святой Наталии мерцало в сумерках, бросая слабый отсвет на их путь.

— Неужели мы должны держать их в темноте? — прорычал он.

— Конечно. Ты забыл, что они собой представляют, Якоб. — Жижка бросила на него взгляд. — Кажется, тебе пора напомнить многое.

— Могло быть хуже. — Не про каждое дело за эти годы он мог сказать такое. — Троя была мощным щитом против эльфов. Я видел. С правильным лидером станет снова.

— О, я полностью согласна. — Губа Жижки дрогнула. — Поэтому хотела поставить надежного правителя. Предсказуемого. Того, кто прекратит раскол и объединит Церкви Востока и Запада. Император Михаил идеально подошел бы.

— Таких условий в узах Святейшей не было, — буркнул Якоб.

Жижка презрительно фыркнула:

— Для человека, давшего обет честности, ты стал излишне многословен. А для давшего обет бедности — удивительно высокомерен. Не будь обета воздержания, можно было бы подумать, что ты пьян. — Кардинал плюнула за борт. — Святейшая, которой, напомню, проклятые десять лет, велела тебе короновать Алексию. За это хвалю. А все остальное — твой личный проект, похоронивший годы планов. Знаешь свою проблему, Якоб из Торна?

— Меня прокляла ведьма, чтобы я не мог умереть?

— Уточним: прокляла твоя любовница, чтобы ты не мог умереть. — Жижка шагнула ближе, впиваясь взглядом. — И в этом суть! Несмотря на шрамы, горечь и цинизм, тебе не хватает тринадцатой добродетели. Ты безнадежный романтик.

Соблазн швырнуть главу Земной Курии за борт в кипящие волны был велик. Молодой Якоб так бы и поступил, нахуй последствия. Но за долгие годы он научился сдерживаться. Кулаки остались на перилах.

— Как всегда, прагматикам придется расхлебывать последствия ваших идеалов. — Жижка презрительно отвернулась к Трое, уже таявшей вдали. — Тебе не нужен я как враг, Якоб из Торна.

— Конечно нет, ваше преосвященство. — Якоб смиренно склонил голову, моргнув от боли в шее. Затем встретил ее взгляд. Прямо. Чтобы не осталось сомнений. — Но вы будете не первой.

— Прости, что отвлекаю.

Брат Диас обернулся и увидел Алекс в дверях. Или отец Диас увидел императрицу Алексию. Видимо, к этому еще придется привыкнуть.

— Ничего. — Он махнул рукой к витражному окну. — Просто… разговаривал со Спасительницей.

— Много рассказываешь?

— Не больше обычного. Но она отличный слушатель.

— У вас это общее. — Она задержалась на пороге. — Можно войти?

— Конечно! — Отец Диас встал, окинув взглядом часовню. Он провел здесь больше времени, чем в своей прежней резиденции в Небесном Дворце, и это место нравилось ему куда больше. Скромное, но шансы быть поджаренным огненным шаром, высосанным вампиром или утонувшим в костнице здесь были куда ниже.

Шансы переспать с оборотнем, кстати, тоже стремились к нулю. Он сдавленно откашлялся, приглашая Алекса войти:

— Это же ваша часовня.

— Все твердят это. «Мои покои», «Мой дворец», «Мой город». Когда растешь с ничем, сложно считать что-то своим. Тем более целую Империю.

— Придет. Вы всегда быстро учитесь.

— У меня были хорошие учителя. — Она провела пальцем по подлокотнику резного кресла и одобрительно кивнула. — Вы прибрались.

— Чистая часовня — чистая душа, как говорил мой аббат. Сам он, правда, не мыл. Судя по всему, ваша предшественница тоже не часто молилась.

— Евдоксия? Нет. Но, наверное, чаще меня. Я выросла в Святом Городе. Местные в церковь ходят только ради пожертвований.

— Что благороднее: передать деньги через посредников или сразу нуждающимся?

— Так я всегда и говорила. — Алекс улыбнулась, но быстро стала серьезной. — Значит… они уплыли?

— Видел их корабль из вашего окна. — Еще одна белая полоска на темном море. — Уговорил Якоба передать письмо.

— Наконец-то отправил!

— Коротко матери. Рассказал, где я. Чем все закончилось.

— Что она подумает, узнав, что ты капеллан императрицы?

Отец Диас задумался, затем поднял брови:

— Знаешь… Мне все равно.

Алекс смотрела на витраж.

— Жаль… что мы не смогли помочь им больше.

— Можем молиться об их искуплении. — Он понизил голос. — И о своем.

— Значит, они еще не потеряны?

— Не верю. Даже если они верят. Кто без греха?

— Уж я-то точно нет. — Алекс нахмурилась, затем схватилась за голову. — Что я, блять, знаю об управлении Империей?

Брат Диас осудил бы грубость, но отец Диас берег осуждение для важных моментов.

— Императрице не нужно управлять. Ее дело — выбирать тех, кто будет управлять. По-моему, Ваше Сияние уже сделало отличный выбор. — Он потрогал флакон под рясой. — Буду молиться Святой Беатрикс, чтобы она направляла вашу руку.

— Удивлена, что все еще молишься ей. После всего.

— Теперь больше! Она же помогла. Сколько раз мы были на краю? И вот мы здесь, сильнее после испытаний, на месте, где можем делать добро. Разве не видишь в этом руку божественную…

— Божественную? — Алекс скептически подняла бровь. — Святая Беатрикс не спасла нас в таверне. Спас оборотень. Помнишь?

Отец Диас сглотнул, сердце болезненно екнуло.

— Трудно забыть.

— В монастыре нас спас некромант, а не она.

Он вспомнил яму с чумными, холодный пот по спине.

— Еще один яркий момент.

— Святая Беатрикс не прыгнула в Пламя Святой Наталии. Это сделал проклятый рыцарь.

— Признаю…

— На корабле, в пустошах, в секретных ходах дворца — это она рисковала за меня? Нет. — Голос дрогнул. — Враг Бога... якобы.

Отец Диас обдумал сказанное.

— В теологии я не силен. Больше числами занимался. Но… может, оборотень, некромант, проклятый рыцарь и другие враги Бога — лишь инструменты Святой Беатрикс?

— Святая послала демонов, чтобы сделать из воровки императрицу?

— Если кратко… — Он отпустил флакон и пожал плечами. — Похоже, так оно и есть.

Глава 72 День Святой Табиты

Четвертого числа месяца Щедрости мать Беккерт прибыла на аудиенцию к Ее Святейшеству Папе раньше срока.

— Да смилуется Бог над их душами, — пробормотала она, осеняя себя кругом, когда карету потрясла процессия рыдающих флагеллантов. Их спины были иссечены кнутами, лица залиты экстатическими слезами, а над головами развевалось знамя с единственным словом: «Кайтесь». Уточнять, в чем именно, не требовалось.

Разве не все мы грешны?

Дверца кареты распахнулась, и внутрь ворвался гам молитв, торговых криков, мольб о милостыне... и смрад ладана, переполненных стоков и ближнего рыбного рынка. Вслед за этим внутрь вскарабкался молодой человек: высокий, стройный, одетый с вызывающей роскошью и… невероятно красивый.

Мать Беккерт не доверяла красавцам. Они слишком привыкли выходить сухими из воды.

— Прошу прощения, — его акцент выдавал богача, но, как ей показалось, приобретенный, а не врожденный. — Не ожидал, что карета общая.

— Знаете Церковь, — ответила мать Беккерт. — Вечно экономит.

Он сел напротив, вытирая пот со лба, и карета поползла вперед со скоростью улитки — быстрее в Святом Городе было не проехать.

— Вы тоже во Дворец Небесный?

— Говорят, все туда едут, — пожала плечами мать Беккерт, — осознают они это или нет.

— Надеюсь, не опоздаем. Улицы кишат!

— Толпы в честь Дня Святой Тавифы. С амвонов зачитывают список ее официально признанных чудес. — Она махнула рукой. — Но это Святой Город. Здесь каждый день это день какого-нибудь святого, а опоздания учтены в расписании.

— Вы знаете здешние порядки?

— Знавала. — Она поморщилась, будто уловила дурной запах. В Святом Городе он был всегда, особенно в летний зной. — Разонравилось.

— А теперь снова понравилось?

— Категорически нет. — Она смотрела в окно на изнывающую от жары толпу. — Кардиналы… эти так называемые Спасенные. Превратили город в самое нечестивое место под Богом.

Колокола к полуденной молитве загудели над городом: сначала ленивые звоны у придорожных часовен, затем дисгармоничный гвалт. Каждая церковь и собор яростно били в набат, соревнуясь за паломников. Словно гигантская машина для выжимания денег из верующих.

Красавец расстегнул ворот рубахи, нервно нарушая тишину:

— Даже для этого сезона жарко.

Мать Беккерт провела жизнь в тишине и крайностях температур. Несла слово Спасительницы в глухие уголки мира: в джунгли Африки, в вечные снега Норвегии, даже в Новгород, где купалась в ледяной реке к изумлению местных, требуя еще льда. Жара очищала тело, холод оттачивал разум. Чем больше невзгод — тем чище вера.

— Я привыкла к суровому климату, — сказала она.

— О? Откуда вы прибыли?

— Из Англии.

— Сочувствую.

— Не вините их, они не ведают, что творят. А вы?

— Из Александрии.

— Не похожи на александрийца.

Он улыбнулся, сверкнув серебряным зубом.

— Я помесь. Ни у кого из прадедов не было общей родины. Я отовсюду и ниоткуда.

— И чем занимается человек отовсюду и ниоткуда?

— Понемногу всем. — Он протянул руку с аккуратно подпиленными ногтями. — Меня зовут Карузо.

Она посмотрела на его руку, потом на улыбку. Наверняка он считал себя уникальным. Как и все. Но она видела его суть. Люди одинаковы, если снять внешние слои.

— Полагаю, у вас есть и другие имена?

Улыбка стала шире.

— Когда требуется.

Она крепко сжала его руку.

— Для всех я — мать Беккерт.

— Немка?

— Если вывернуть мои кишки, на них будет штамп «Сделано в Швабии».

— Как лучшие доспехи.

— Но из материала покрепче.

— Надеюсь, ваши внутренности не выставят на показ!

Мать Беккерт фыркнула и отвернулась к окну.

— Посмотрим.

Карета проползла через узкую площадь, жаркую как печь, шумную как бойня и вонючую как сортир. С одной стороны — крашеный загон с лицензированными нищими и платформа для наказаний, где дети жгли соломенные чучела эльфов под одобрительные крики толпы. С другой — толпились проститутки, подставляя накрашенные губы и обгоревшие на солнце тела полуденному зною.

— Не думала, что возможно, — пробормотала она, — но проституток здесь стало еще больше.

— Вы осуждаете их? — спросил он с легкой усмешкой.

Возможно, он просто ошибся. А может, издевался. Мать Беккерт давно отбросила тщеславие, но насмешка над священником это насмешка над Верой, а над Верой это насмешка над Богом. Это требовалось пресечь. Она уставилась ему в глаза, не моргая.

Так же, как когда-то смотрела на обвиняемых, будто уже видя правду внутри.

— Моя мать была проституткой, — сказала она. — Очень хорошей, по слухам. И очень хорошей матерью. Глупо судить человека лишь по профессии. Как оспа на больном чумой, проститутки лишь симптом, а не болезнь. Они лишь отвечают спросу. Меня пугает масштаб этого спроса, этой болезни. Особенно здесь, в Святом Городе, среди руин Карфагена, под сенью тысяч церквей, под звон их колоколов, где все взоры должны быть обращены к небесам. — Она наклонилась к нему, не отводя взгляда. — Скажите, маэстро Карузо… Какой грех Спаситель не может простить?

Он заерзал, что говорило о его стойкости. Большинство бы уже извинились и замолчали.

— Признаю, я не теолог…

— Человек, который занимается всем понемногу, должен быть и теологом, не так ли? Спаситель прощает любой искренне раскаянный грех. Значит, непростительно лишь одно — ложь. — Она оскалилась. — Лицемерие, маэстро Карузо. Притворство, что ты лучше, благороднее, святее, чем есть… Это худшая ложь. Вот что я осуждаю.

Она выдержала паузу, давая понять: насмешкам места нет.

— Теперь скажите. Что привело человека отовсюду и ниоткуда в Святой Город? — Хотя догадки у нее уже были.

— О, ну… — Он достал письмо с алой печатью, оттиснутой скрещенными ключами Папства. — Меня вызвала Ее Святейшество.

— Ваша встреча назначена с Ее Святейшеством, — сказала мать Беккерт, — но примет вас кардинал Жижка.

— Глава Земной Курии? — Он заморгал, смесь страха и азарта в глазах. Страха больше, чем если бы встречался с самой Папой, что говорило о многом и ничего хорошего. — В письме сказано, что я кого-то заменяю, но… не указано кого.

— Жижка обожает загадки.

— Вы знакомы с ее преосвященством?

— С детства. В семинарии жили в одной келье.

— Значит, вы подруги?

Мать Беккерт хрипло рассмеялась.

— Мы ненавидели друг друга с первой встречи. И восхищались. Потому что каждая — противоположность другой. Но знали: Церкви нужны обе. Жижка как море. Ненасытная, вечно меняющаяся, коварная, как приливы. Если принципы мешают, она создаст новые.

Карузо сглотнул. Его шокировала такая беспечная критика самой влиятельной женщины Европы.

— Она политик, полагаю…

— Ее благословение и проклятие.

— А вы другая?

Она впилась в него взглядом, как когда-то в осужденных, объявляя приговор.

— Я — скала, о которую разбиваются волны. В этом мое благословение. — Она глубоко вдохнула. — И проклятие.

— Но море со временем точит скалу.

— О, я знаю. Жижка вызвала и меня. — Она достала свое письмо. — Как замену.

— Кого? — В голосе Карузо прорвался грубоватый немецкий акцент.

— Она не сказала. Но догадываюсь. Она хочет вернуть мне старый приход. Часовню в Небесном Дворце.

Карузо нахмурился.

— Сомневаюсь, что часовне нужны мои таланты.

— Возможно, вы удивитесь. — Мать Беккерт замедлилась, словно имя делало неизбежным то, чего она боялась. — Это Тринадцатая Часовня.

— Но в Небесном Дворце двенадцать часовен, по числу Добродетелей!

Мать Беккерт усмехнулась, от того, что он попал в точку.

— Вы, маэстро Карузо, кое-что знаете. Но о добродетелях… — Она посмотрела на толпу за окном: паломников, проституток. — Вам еще многому предстоит научиться.