Дьяволы

Глава 31 Странные попутчики

Брат Диас выполз из холодного Адриатического моря на ободранных руках и коленях, словно Святой Бруно, извергнутый акулой, сокрушенный и кающийся.

Он взбирался по пологому пляжу, казавшемуся горой, жалеемый соленым ветром и волнами. Горло выжигало солью. На четвереньках он задрожал, уставившись на полосу водорослей у кромки прибоя, рыгая и сплевывая, пока волны шумно откатывали гальку. Диас рухнул на колени, обнаженный, если не считать флакон Святой Беатрикс и промокшие штаны, растянутые водой до размеров детских пеленок. Изможденный, измученный, не верящий в происходящее, он поводил тяжелой головой на одеревеневшей шее, осматриваясь.

Перспективы не радовали.

Серые просторы пляжа терялись в дымке, разъедаемые серым морем, усеянные серыми камнями, испещренные лужами, в которых небо отражалось тревожными бликами. Впереди дюны, поросшие чахлой травой и кривые деревья, склонившиеся в одну сторону, словно процессия древних монахов, кланяющихся кардиналу.

Плечи пронзил холодок. Начался дождь.

— Серьезно? — взвыл он к небесам.

В ответ лишь крики чаек, круживших в вышине.

Он судорожно вздохнул. Сдавленно всхлипнул. Со стоном встал, сперва на одну ногу, затем на другую. Пошатываясь, Диас обхватил себя руками и обернулся к морю.

Боже, как далеко он проплыл?

Галера еще дымилась у горизонта, столб дыма растворялся в белесом небе. Он повернулся к пляжу и прищурился. Среди камней мелькнуло что-то бледное. Он заковылял вперед, морщась от острых камешков, впивавшихся в подошвы.

Это была ступня. Босая, с татуировкой из рун.

— Вигга! — Он бросился вперед, хромая. Опыт подсказывал: от оборотней бегут прочь, но он бежал к ней, разбрасывая гальку. Одиночество на этом проклятом берегу было страшнее.

Она лежала лицом в луже, нога закинута на камень, обрывки ткани на щиколотке, волосы раскинулись черным облаком.

— Вигга! — Он шлепнулся в лужу рядом с ней, ухватился за татуированное плечо, пытаясь перевернуть.

— Боже! — Она была невероятно тяжелой. Лицо никак не отрывалось от воды. Он уперся ногами, обхватил ее под рукой и шеей, прижавшись грудью к спине. Кожа скользила, как свиньи в грязи. Больше походило на борьбу, чем на спасение.

— Святая... — он хрипел, напрягаясь, — Беатрикс... — кряхтел, дергая, —...а-а! — Наконец перевернул ее и рухнул на камни, придавленный ее телом, с лицом в мокрых волосах.

— Вигга! — Диас вывернулся из-под нее, ракушки царапали спину. — Проснись! — Откинул волосы с ее лица. Рот полуоткрыт, голова запрокинута.

— Вигга! — Голос сорвался на визг, он шлепнул ее по щеке. — Не умирай!

— М-м... — Он вздрогнул от облегчения, когда она дернулась, застонала, отмахнулась окровавленной рукой. — М-м... — Лицо исказилось, тело затряслось. — М-м... — И она зарыдала, могучие плечи содрогались, слезы оставляли борозды на засохшем песке.

Страх, стыд и отвращение несомненно входили в коктейль эмоций брата Диаса. Солгать, что он не рвался вырваться, было бы легко. Но в итоге он остался на месте, неловко похлопывая Виггу по плечу. Всего час назад он выдергивал стрелу отсюда, но теперь лишь звездчатый струп напоминал о ране. Он издавал неубедительные успокаивающие звуки, будто человек, впервые держащий младенца на руках.

Разве не первейший долг священника помогать страждущим? Разве милосердие Спасительницы не безгранично, и не должны ли ее последователи подражать Ей? Разве проклятые и изгои не нуждаются в сострадании? Больше всех. Где-то в тумане собственных амбиций он забыл об этом. Как монах, для которого все за пределами манускрипта — неясный фон.

Теперь, в отчаянной ситуации, он понял: утешая, находишь утешение сам.

Ну и она была единственным источником тепла в радиусе десяти миль.

— Хочу пить, — хныкнула Вигга, выпустив сопливый пузырь.

— Знаешь, как бывает, — пробормотал брат Диас, лежа на камнях под усиливающимся дождем в мокрых исподниках с голой оборотнем на руках. — Господь любит испытывать нас.

— Нам нужно идти вдоль берега, — уговаривал он, щурясь на небо. Свет определенно мерк. — Остальные, скорее всего, тоже выброшены на пляжи. — Он заставил себя не добавлять: «Те, кто выжил», а затем: «Если вообще кто-то выжил».

— Иди один, — пробормотала Вигга, возясь с пуговицами мокрой рубахи. — Брось меня. — Каждая пуговица давалась тяжелее. — Тебе будет лучше... без меня. — Она сдалась, опустив руки на колени. Губа задрожала, слезы хлынули вновь. — Я так хочу пить!

Брат Диас болезненно вздохнул, отпустил штаны, чтобы потереть виски, но они тут же сползли к ягодицам. Пришлось подтягивать снова.

Они обобрали двух утопленных гребцов, выброшенных волнами. Брат Диас старался не смотреть на их лица. Не думать о семьях, ждущих их дома. Сострадание к союзникам и так доставляло хлопот, а сочувствие врагам было непозволительной роскошью. Штаны меньшего гребца болтались на нем, натирая мокрой тканью. Рубаха большего едва сходилась на груди Вигги, дешевая ткань трещала по швам.

— Господь всемогущий, — пробормотал он, — вот парочка.

Она взглянула на него.

— Людей! — поспешил добавить он. — Мы с тобой. — Упорно глядя на дюны, а не на ее грудь, распирающую рубаху. — Именно эту парочку я имел в виду. Нам правда стоит идти вдоль берега...

— Иди. Пока я не убила и тебя. — Вигга мрачно опустила пальцы в лужу. — Я опасна. — Подняла их ко рту, жадно всосав соленую воду. — Я нечиста. — Запрокинула голову, слезы текли по щекам. — Все соленое!

— Да, — сквозь зубы процедил брат Диас, — это море. Почему я объясняю викингу, как работает берег? В Скандинавии одни берега!

Он сжал переносицу. Гнев не помогал. Единственное, чего он добился — Вигга тоже начала злиться, а это точно не к добру. Кто-то должен быть спокоен, силен и уверен. Кто-то должен вести. И, увы, этим кем-то оказался он.

— Послушай. — Он присел рядом, потянулся, замер и наконец неловко похлопал ее по руке. Боже, она была твердой, как ствол дерева. — Я не могу бросить тебя, даже если захочу. Ее Святейшество вверила тебя мне, и... я обязан тебе, и... правда в том, что я совершенно потерян, и... эти штаны жмут, и... без тебя меня убьют через десять шагов. — Вигга шмыгнула носом, мокрые глаза уставились на него. — Признаю, ты стыд на пиру и бесполезный попутчик в паломничестве, но впереди драки, и никто не станет отрицать... в бою... — Он надул щеки. — Ты великолепна.

Вигга задумчиво шмыгнула в последний раз. Вытерев лицо, она выглядела слегка самодовольной.

— «Великолепна» — хорошее слово.

— Очень хорошее. — Брат Диас едва заметно улыбнулся. Он почувствовал нечто, забытое со времен до монашества. Гордость? Он крепче сжал ее плечо. — Теперь. Видела, как другие покидали корабли?

Она поморщилась, будто вспоминать было мучительно.

— Помню кровь... Помню гребцов, бегущих... Еще крови...

— Это сходится, — брат Диас облизал губы, — с моими воспоминаниями...

— Погоди. — Вигга нахмурилась. — Ты противостоял волку?

— Ну... Когда Якоб сделал это в таверне...

— Якоб не может умереть. Ты можешь.

— Я... — Брат Диас осторожно убрал руку с ее плеча. — Остро осознаю этот факт.

Вигга прищурилась:

— Ты куда смелее, чем я думала.

Он позволил себе едва заметную ухмылку:

— О. Что ж...

— И куда глупее.

— О. Что ж...

— Не искушай волка, брат Диас. Никогда. — Она хлопнула его по плечу так сильно, что он едва не опрокинулся. — С этого момента я буду держать этого ублюдка в узде. Но тебе нужно прекратить ныть! — Она поднялась резко, чуть не потащив его за собой. — Нам нужно идти вдоль берега. Остальные... — Она поставила босую ногу на камень, уставившись на юг. —...скорее всего, разбросаны по этим пляжам.

— Слава Богу, ты здесь, — пробормотал брат Диас, слегка ехидно. — Думаешь, они живы?

— Алекс, по крайней мере. — Вигга подняла запястье, где коричневая полоска едва виднелась среди шрамов. — Печать Бенедикты Первой. Все еще тянет меня.

— Это хорошие новости! — брат Диас подпрыгнул.

— Знаю! Слава Богу, я здесь. То есть... она может умирать прямо сейчас.

Брат Диас почувствовал знакомое тягостное чувство, следующее за облегчением:

— Верно.

— Может, она истекает кровью из дюжины ран, обгорела до трухи или в лапах... — Вигга развела руками, —...не знаю... гоблинов?

— Гоблинов? — встревожился брат Диас.

— Но она жива! — Вигга решительно зашагала к дюнам. — Пока что.

Глава 32 Не впервые

Алекс очнулась от пощечины.

Печально, но это было не впервые.

Она попыталась простонать, но вместо этого выкашляла соленую воду, перевернулась на бок и выплюнула еще порцию.

Она лежала ничком, сжимая песок в кулаках, просто дыша. Даже легкие болели.

— Уфф... — наконец выдавила она. Стоило ли усилий?

— Значит, жива.

Алекс приподняла голову, пытаясь разглядеть окружение. Песок, скалистый берег. Лицо пульсировало. Каждая часть казалась вдвое больше. Кроме языка — тот раздулся втрое.

— Где мы? — прохрипела она.

В поле зрения возникла Санни, ветер трепал ее белые волосы.

— На пляже.

Медленно, превозмогая боль, Алекс перекатилась на спину:

— На каком пляже?

— Ближайшем. Выбирать не приходилось. — Она задумалась. — Мне редко приходится выбирать.

— Приходилось?

— Ну, корабль тонул, ты тонула, все тонули.

— Погоди... — Алекс с трудом приподнялась на локтях. Две борозды тянулись от ее ног по песку, теряясь у кромки прибоя. — Как я здесь оказалась?

Санни пожала плечами:

— Я хорошо плаваю.

Медленно, болезненно, Алекс села. Руки в ссадинах. Штанина порвана до колена. Грудь будто пробита тараном. Но она начинала верить, что жива.

— Все говорят, эльфы отстой.

— Слышала.

— А все эльфы, которых я встречала, фантастические.

— Ты многих встречала?

Алекс, кряхтя, встала на четвереньки, переводя дух:

— Только тебя.

— О. Это... мило. — Санни нахмурилась. Комплимент смущал ее больше оскорбления.

Алекс фыркнула и пожалела:

— Думаю, нос сломан.

Печально, но это было не впервые.

Санни присела перед ней, аккуратно прикоснувшись к ее щекам. Большие спокойные глаза эльфийки немного успокоили Алекс.

Немного. Не сильно.

Алекс разочаровалась, когда Санни убрала руки:

— Просто ушиб.

— Его ударило мачтой!

— Хочешь сломать? Могу найти камень.

— Не беспокойся. Ты и так сделала достаточно. — Алекс, кряхтя, подтянула ногу. — Меня могут добить... — Со стоном встала. — Но я не сдамся... Ой! — Она ухватилась за руку Санни, едва не сбитая порывом ветра. Пейзаж — песок, дюны, холмы не стал привлекательнее с высоты. — Что теперь?

— Соберем, что пригодится. — Санни кивнула на мусор у кромки прибоя.

— Воровать? — Алекс вздохнула. — Это я могу.

Они распутали веревку, привязанную к обломку реи и стащили обгоревший парус. Под ним оказался инкрустированный сундук, от которого зачесались ладони бывшей воровки. Замок не соответствовал отделке. Пара ударов веслом, и он открылся.

Алекс вытащила первое, что внутри: красный мундир с эполетами и вышивкой. Позолоченные пуговицы в форме голов грифонов.

Санни скептически окинула мундир взглядом:

— От этого мундира сильно воняет военным ублюдкои.

— Должно быть, это одежда Констанса. Он сам вонял военным ублюдком. — Алекс начала расстегивать пуговицы. — Думаешь, он выжил?

— Он дрался с Якобом насмерть. Так что нет. — Санни пожала плечами. — С Якобом нельзя драться насмерть. — Пауза. — Потому что он не может умереть.

— Это хорошие новости, — сказала Алекс, просовывая руку в рукав.

— Ну, он может быть зажат в обломках на дне Адриатики. Или превращен в фарш. Или сгорел дотла. — Санни задумалась. — Или все сразу.

— Это менее хорошие новости, — Алекс втиснула вторую руку.

Санни снова пожала плечами:

— Я научилась не волноваться о том, что не могу изменить.

— У меня не получается, — Алекс застегивала пуговицы. — Чем меньше могу изменить, тем сильнее волнуюсь.

— Ты всегда волнуешься?

— До усрачки. Как я выгляжу?

Санни приподняла бровь:

— Как императрица Трои.

— Почти как моя обычная одежда. — Алекс приняла позу генерала с парадного портрета. — В переулках Святого Города. — Мундир болтался на ней, но она старалась держаться по-барски, как учил барон Рикард.

— Твой «аромат военного ублюдка» явно выделялся среди нищих, — заметила Санни.

Алекс задрала подбородок:

— Я выделяюсь в любой компании.

— А я растворяюсь, — тихо сказала Санни. — Как шепот в урагане.

— Ты всегда производила на меня впечатление, — сказала Алекс.

Санни нахмурилась:

— Тсс.

— Я просто...

— Тсс! Кто-то идет.

Алекс почувствовала знакомую тяжесть в животе, когда Санни схватила ее за запястье, и они бросились к дюнам. Смесь ужаса «опять опасность», отчаяния и гнева «ну почему я?». Те же чувства, что при виде галеры, вынырнувшей из засады месяцы назад.

Точнее, сегодня утром.

Алекс карабкалась по дюне, скользя назад с каждым шагом, болтающийся мундир хлопал, пока она не рухнула на гребень, выплевывая песок.

Вдалеке двигались темные фигуры. Зрение плыло, не давая сосчитать. Затем она увидела свои следы — четкую цепочку, ведущую прямо к их укрытию.

Она сползла с гребня, прижавшись к песку:

— Может, они помогут? — пробормотала молитвенно. — Может, они добрые и у них... ну... пирожки?

— Лучше не рассчитывай, — Санни вглядывалась сквозь чахлую траву. — Восемь человек. Вооружены. Пирожков не видно, но у одного штука... типа штопора.

— Большой любитель вина?

— Слишком большой для пробки.

— Тогда зачем? — в голосе Алекса зазвенела паника.

— Думаю... лучше не знать. — Санни пригнулась. — Они осматривают сундук.

— Может, он им нужен? — прошептала Алекс. — Тоже военные ублюдки. — На ветру донеслись обрывки фраз. — О чем говорят?

— Говорят, «Датчанин» близко. Кажется, они боятся его.

— Кто такой Датчанин? Боже... Кого боится человек с гигантским штопором?

Санни проигнорировала вопрос:

— Они оставляют вещи на берегу. Ищут что-то другое.

Алекс сглотнула. Не хотела произносить, но выбора не было:

— Меня?

— Нам пора, — Санни поползла вниз по склону.

— О Боже... — Алекс последовала за ней. — Они видели следы?

— Проявили интерес. — Санни подхватила ее под руку. — Бежим!

И Алекс побежала.

Печально, но это было не впервые.

Глава 33 Склонность к хаосу

— Греби, блять!

— Как ты думаешь, чем я занимался последние несколько изматывающих часов? — прошипел Бальтазар, стуча зубами. — Безвольно болтался?

— Скорее... — Батист сузила глаза, когда волна шлепнула ее по голове, залепив лицо мокрыми волосами. Она фыркнула, сдувая их. — Вяло. Теперь греби!

Бальтазар издал звук первобытной агонии и удвоил усилия, «пинаясь» к берегу. Честно говоря, слово «берег» было слишком лестным для этой груды острых камней, сжимавших бурлящий залив. Волны, усиленные воронкой, бились о скалы, вздымая фонтаны брызг высотой с дом, смывая их обратно в пучину при малейшем продвижении. Слово «плот» тоже льстило трем скрепленным реям галеры. На одном конце пояс Бальтазара, на другом — Батист.

— Греби, я сказала!

— Я гребу! — он взревел, тут же захлебнувшись соленой водой. С момента попадания в проклятый залив он глотал больше воды, чем воздуха. Ирония: бороться с Адриатикой часами, чтобы утонуть в шаге от суши.

Последний рывок и Батист ухватилась за выступ и вскарабкалась на камни.

— Вылезай! — ее лицо исказилось в гримасе, пока она удерживала плот.

— Думаешь... я пытаюсь... остаться?

Волна швырнула Бальтазара на скалу. Он вцепился кончиками пальцев, скользя по водорослям и острым ракушкам. Босые ноги искали опору.

— Ах... Боже... нет... да!

Он зацепился большим пальцем за упрямую ракушку и, дрожа от усилий, выкатился на камни, задыхаясь, как рыба на берегу. Тело трясло от холода, кожа в ссадинах и крови. Сил плакать не осталось.

— Спасибо за помощь! — взвизгнул он, поднимаясь.

— Ты справлялся, — огрызнулась Батист, вытаскивая плот.

— Трогательно, что ты спасаешь весла без лодки, вместо того, чтобы спасти того, кто только что спас тебя!

— Мне нравится этот пояс, — она отстегнула ремень. — А что до спасения, я дважды спасала тебя. Благодарность ничего не стоит.

— Благодарность? — Бальтазар, дрожащий без штанах (сброшенных ради плавания), едва сдерживал ярость. — За то, что нас выбросило бог знает куда на дикий далматский берег?

— Ты жив, разве нет? — ее тон ясно давал понять: жив лишь по ее милости.

— Благодарность, говорит! Никто не проявил бы столько терпения, как я...

Батист уперла руки в бока и выгнулась, рявкнув в небо:

— Ха!

—...но предупреждаю: мое терпение не безгранично. — Он подошел к веслам, размахивая руками. — У меня есть ремень, — он сорвал мокрый пояс и тряс им перед ее лицом, — но нет штанов! Что мне делать с ремнем без...

— Заткни им свою ебучую глотку! — взревела Батист, схватившись за голову. — Я сама вежливость в Европе...

Бальтазар упер руки в бока и выгнулся, рявкнув в небо:

— Ха!

—...я ладила с ведьмами, пиратами, троллями, — она загибала пальцы, — занудами-кардиналами, засранцами-аристократами, даже с тем проклятым призраком в генуэзской канализации...

— Жаль, я пропустил это приключение.

—...но еще не встречала мага, которого вынесла бы! И все же находила способ работать с ублюдками. Но ты... — она замолчала, прищурившись.

Он ухмыльнулся:

— Я заметил, ты причислила меня к магам.

Она закрыла лицо руками:

— Надо было бросить все после Барселоны.

— Ты смягчаешься! Рано или поздно ты начала бы оказывать мне должное почтение как одному из величайших умов Европы!

Батист мрачно уставилась в землю:

— О Спасительница... лучше бы ты утонул.

— Скоро ты будешь хвастаться, что кратко числилась моей соратницей!

Батист скривилась:

— О Спасительница, лучше бы я утонула.

— В свое время мы... ургх. — Бальтазар согнулся от тошноты.

— Это печать. — Батист посмотрела вглубь берега. — Принцесса Алексия жива.

Бальтазар скорчился от нового спазма:

— Радостные вести сыплются как из рога изобилия.

— Надо найти ее.

— И как, позволь спросить? Выжившие разбросаны на десятки миль! — Его скрутило новой волной, голова закружилась. — Нам нужно чудо, чтобы выследить ее.

Батист наклонилась, шипя в ухо:

— Вот бы со мной был один из «величайших умов Европы»!

— Дивинация — не моя сильная сторона... — Замерзающий, больной, Бальтазар пытался вспомнить, в чем он силен. — Но... возможно... смогу создать ритуал... если найду подходящий энергетический узел...

— Что?

— Проще говоря — каменный круг.

— Друиды? — Батист поморщилась. — Эти зазнайки слишком серьезны.

— Не фанат их мохового образа жизни, но нужда... — Он выпрямился, сглотнув желчь. С планом посадить Алексию на Троянский трон печать ослабла. — Под Никшичем есть древний круг.

— Ладно. — Батист кивнула. — Идем на восток. Найдем припасы. — Взглянула на него. — И штаны тебе.

— Наконец-то о моих нуждах.

— Не могу больше смотреть на эти прутики, которые ты называешь ногами.

— Мне говорили, что у меня изящные икры.

— Ты общался с патологическими лжецами.

— Да, сейчас я в компании величайшей из них. — Бальтазар перекинул ремень через плечо. — Осторожнее. Эти земли склонны к хаосу.

— Нам давно пора получить немного удачи. — Батист уже шла вдоль берега. — Может, застали спокойный момент.

Долина представляла собой поле боя.

Трупы людей и лошадей усеивали склоны, забивая ручей в болотистой низине. С первого взгляда Бальтазар насчитал несколько сотен. В подсчете мертвецов он был экспертом. Деревня поблизости была сожжена дотла, остались лишь обугленные балки и дымовые трубы. Стаи стервятников кружили в небе, а на земле копошились мародеры, жадно обшаривающие тела.

Он взглянул на Батист, изучавшую последствия явно крупной битвы:

— Спокойный момент, говоришь?

— Говорила, что нам пора получить удачу. Не что она пришла. — Она зашагала вниз по склону, ее высохшие волосы вздымались ветром.

— Здесь явно идет война, — проворчал Бальтазар, догоняя.

— И как это ты догадался?

— А кто воюет?

— Сербы?

— В Сербии... Логично. Но какие сербы и против кого?

Батист остановилась у трупа:

— Ты за кого воевал? — она наклонилась, притворно прислушиваясь. — Молчит. — Она двинулась дальше.

— Твоя цель — бесить меня? — заворчал Бальтазар.

— Хобби. — Батист свернула с тропы меж тел. — Ищи одежду, сапоги, что пригодится.

— У мертвецов?

— Вряд ли возразят. — Она перевернула тело, как бочку, и ловко обыскала карманы. — Не думала, что ты стесняешься трупов.

— Мертвые интересуют меня как тайна мироздания, а не источник мелочи! — Но Батист делала вид, что не слышит. Бальтазар вздохнул, подошел к офицеру с раскроенным черепом и начал стаскивать сапог.

— Блять... — Шнурки были туго затянуты. Пальцы закоченели от холода и соленой воды. — Блять...

— Ну?

Батист стояла над ним, руки на бедрах. На ней были лакированные сапоги кавалериста с латунными шпорами и расшитый мундир с дыркой над сердцем. Под ним пурпурный пояс с четырьмя кинжалами. Ее непокорные кудри выбивались из лесной шапки с облезлым пером.

Бальтазар уставился, пораженный. Как ни злило, но она снова выглядела безупречно:

— Как, черт возьми, ты все успела? Я даже сапог не снял!

— Я немного мародерствовала, — она поправила пояс.

— Не удивлен, — пробурчал он, ковыряя шнурок и ломая ноготь.

— Во время беспорядков в Пруссии, — Батист закатала рукава. — Это искусство, а не наука. Нужно чутье. — Она надела мужской перстень-печатку. — Как думаешь?

— Думаю, ты готова запечатывать важные письма.

— Не впервые. Я плавила сургуч для герцога Аквитании.

— Потрясающе, — сквозь зубы процедил Бальтазар, дергая шнурки.

— Он подписывал сотни, — Батист наклонилась к трупу. — В основном бюрократию. Пару любовных записок. Сургуч уходил в море. — Она схватила штанины. — К концу дня пальцы слипались.

— Для тебя привычное дело, не сомневаюсь.

— Недолго я там проработала. — Резким движением стащила штаны с мертвого. — Герцог любил похабничать.

— Герцоги часто такие. Как я слышал... А-а! — Узлы наконец поддались, и Бальтазар стянул второй сапог.

Батист швырнула ему штаны:

— Должны подойти.

Он сел в мокрую траву, с трудом натягивая холодные штаны, затем принялся за сапоги:

— Черт... Твою мать... Маловаты! — Швырнул один сапог. Тот отскочил к мародеру — уродцу с бородавчатым лицом. Тот мрачно уставился на Бальтазара.

— Обычно я рад гостям, — Бальтазар босиком подошел к другому телу, — но грабеж мертвых — дело интимное. Как справлять нужду.

— Это все наше, — буркнул бородавочник.

— Впечатляет. — Бальтазар окинул долину взглядом. — Вы всех убили?

— Нет, но... — Тот скрестил руки. — Мы первые нашли.

— Это поле боя. Не золотой прииск. Здесь не действуют горные законы. Батист, объясни ему?

— Он с тобой? — зарычал уродец.

Батист изобразила невинность. Сложно, учитывая ее наряд с трупов:

— Впервые вижу.

— Благодарю за поддержку.

Полдюжины мародеров окружили их. Женщина в тряпке на голове ткнула мечом в Бальтазара:

— Кто, блять, этот ублюдок?

— Ага! — Бородавки на лице уродца заплясали. — Кто ты, сука?

Холодная ярость вскипела в груди Бальтазара. Мертвецы вокруг дернулись в унисон.

— Кто я... — Он медленно поднялся. Мародеры попятились, когда два десятка трупов заковыляли за ним. Все, кроме одноногого солдата, падавшего набок. —...по-твоему?

Меч выпал из рук женщины. Офицер с вытекшим мозгом повернулся к ней, булькая кровью из носа.

— Я — Бальтазар Шам Ивам Дракси. — Каждый слог звучал ледяно. — И мое терпение лопнуло. — Он шагнул к уродцу, почти касаясь его носа. — Кажется, ты носишь мои сапоги.

Глава 34 Укушенный монахом

— Сюда, — сказала Вигга, шагая сквозь дюны и наслаждаясь тем, как песчаная трава и травянистый песок щекочутся меж ее пальцев. Она всегда была счастливее всего у воды. Пляжи и бухты, гавани и причалы. Та извилистая лента мира, где земля и море встречаются, дерутся, трахаются и перемалывают друг друга в новые формы, словно несовместимые любовники в бесконечном бурном романе, из которого ни один не может сбежать.

Мысль о таком романе даже вызвала легкое щекотание внизу живота, если честно.

Она смутно помнила, что из-за чего-то переживала, но копаться в этом ужасном бардаке памяти, чтобы снова нарваться на боль, казалось бессмысленным. Каждый раз, когда она искала в голове ответы, выуживала только то, что ранило. Все равно что нырять за устрицами в ебаной помойке. Лучше отпустить.

— Как скорлупки, — пробормотала она.

— Скорлупки? — спросил брат Диас.

Вигга усмехнулась, косясь на него. У монаха был отличный, размашистый шаг, когда он не утяжелял себя молитвами, сомнениями, святыми и прочей дребеденью.

— Точно! Кто бы мог подумать, когда мы впервые встретились в той таверне, что в итоге станем так... понимать друг друга?

Брат Диас надул щеки.

— Жизнь преподносит сюрпризы.

— Ты выглядишь иначе, — сказала она. — Без своего монашеского мешка.

— Это называется рясой.

— Тогда это дурная ряса. Ха! Дурная привычка, понимаешь, ведь...

— Да, — прервал он, — понимаю.

— Ты не смеешься.

— Нет таких шуток о жизни монахов, которых монах не слышал бы тысячу раз. — Он вздохнул с легкой тоской. — В монастыре достаточно времени, чтобы придумать их все.

— Как бы это ни называлось, без мешка ты другой, — продолжила Вигга. — Более... — Она искала слово, но отвлеклась на то, как его мокрая рубаха прилипала и отлипала от боков с каждым шагом. Сквозь ткань то проступали очертания ребер, то исчезали, то снова появлялись — будто подмигивали. Хорошие ребра, между прочим, то пропадают, то...

Она заметила, что он наблюдает за ней.

— Более что?

— Вот именно! Будто вас в мешки запихивают, чтобы скрыть всю красоту.

— Думаю, именно для этого их и носят. Давно уже... не носил ничего, кроме рясы. Я вообще никогда не хотел быть монахом.

— Кто бы мог подумать, — фыркнула Вигга, — что когда мы встретились в той таверне, у нас окажется столько много общего. Я, например, никогда не хотела быть оборотнем.

— Как это случилось?

— Обычным путем. Укусил оборотень. — Она расстегнула пару верхних пуговиц на рубашке (они, честно говоря, и так уже почти расстегнулись) и оттянула ткань, обнажив плечо с пятнистым кольцом шрамов, опоясанных руническими символами. — До сих пор ноет, бывает. Когда луна полная.

— Значит, правда? — спросил брат Диас, приглядываясь. Может, ей и показалось, но она поклялась бы, что его взгляд слегка скользнул в сторону от укуса. — То, что говорят про оборотней и луну?

Вигга замерла, закрыв глаза. Одно лишь слово. Луууууууна. Она увидела ее под веками. Круглую, раздутую, висящую в черноте с мягким, душным серебристым сиянием, словно спелый плод в небе, готовый лопнуть от сладкого сока. Она издала тихий звук. Не вой, а скорее скулящее воркование и дрожь пробежала от макушки до кончиков пальцев.

— О, это правда, — прошептала она.

— Понятно, — прокашлялся брат Диас.

— А ты? — спросила Вигга, снова застегивая непокорные пуговицы и шагая дальше. — Как стал монахом?

— Обычным путем. Укусил монах.

Она скосила на него взгляд. — Серьезно?

— Нет. Не совсем.

— Ага! Ага-а! Кто бы подумал, что ты окажешься таким шутником, когда мы встретились в той таверне! — Она игриво ткнула его кулаком в плечо, что ему явно не понравилось. Вигга так и не усвоила, что бить людей — не всегда хорошая идея. Мысленно пообещала запомнить это, но тут же забыла и стукнула снова.

— Я дал обет, — ответил он, потирая руку. — Сам выбрал этот путь.

— Увидел свет истины, да?

Брат Диас пнул песок, поросший травой. — Что-то вроде того.

— Хотела бы я увидеть этот свет, — сказала Вигга. — Люди все пытаются мне его показать, но ведь его не выберешь по желанию, верно? И я все думаю: если однажды проснешься и увидишь свет, кто поручится, что на следующий день не увидишь другой?

— Ну... Истина либо есть, либо нет, — промямлил брат Диас, хмурясь. — Она не зависит от того, кого спросишь... правда?

— Немного зависит. Вот даже Спасенные на Западе и Спасенные на Востоке вроде как в схватке, или как там...

— Схизме.

— Вот-вот. И что это вообще?

— Великий раскол и раздор между двумя ветвями Церкви! Из-за троичной природы Бога, точной формулировки Символа веры, выбора между кругом или колесом как священным символом, могут ли священниками быть женщины по образу Спасительницы или мужчины по образу ее Отца... Ну и особенно яростные споры о расчете даты Пасхи... — Он запутался в собственных словах, и это при том, что он монах. — Нет смысла копаться в деталях...

— Слава Господу.

—...но Папа отлучила Патриарха, потом Патриарх отлучил Папу... Или наоборот...

— Неважно. Теперь два гласа Божьих на земле орут друг на друга. — Она подняла два пальца, затем продолжила загибать остальные. — Потом есть Последователи Пяти Уроков и Сомневающиеся. Культы всяких святых, ангелов — твоих или моих. Язычники, друиды, шаманы, поклонники духов и демонов, а еще эльфы с их темными, голодными, многоликими уебками, которым они молятся. — Пальцы закончились, и она махнула рукой. — Все уверены, что владеют истиной, но у каждого она своя, да? Впрочем, я же тупая сука, чего я понимаю? Радуюсь, если ты увидел свет. Мир и так достаточно темен, чтобы...

— Я стал монахом не потому, что «увидел свет»! — рявкнул брат Диас, напоминая Вигге, с чего вообще начался разговор. — Я... совершил ошибку.

— Ты случайно стал монахом? Надо было спросить, зачем этот мешок...

— Нет! Я совершил ошибку, поэтому пришлось принять обет.

Вигга оживилась. — Ты кого-то убил, брат Диас?

— Нет!

— Не осужу. Я сама убила человек несколько.

— Лично видел, как ты убила минимум трех десятков! Я никого не убивал!

— Что тогда украл? Подсвечники? Пирог? Или... подожди, сейчас вспомню...

— Ты просто перечислишь все на свете?

Вигга пожала плечами. — У нас есть время.

Брат Диас закрыл глаза. — Я ничего не крал.

— Бекон? — Мысль о пироге увела ее к еде.

— Нет.

— Сыр? — спросила она с надеждой. — Горох?

— Я оплодотворил девушку! — выпалил брат Диас. Затем вздохнул и тихо добавил: — Вот она, ужасная правда. Зачем скрывать? — Он запрокинул голову и крикнул в небо: — Я оплодотворил девушку! — Ветер мгновенно унес слова. — Не ту самую, — мрачно добавил он. — Самую неподходящую из возможных.

— Брат Диас, — протянула Вигга с улыбкой, — ты скрываешь похотливое прошлое?

— Нет. — Он посмотрел ей прямо в глаза. — Рассказываю тебе в лицо. В юности я был безрассуден и совокупился не с той. Моя мать сказала, что монашеский обет это единственный выход. Для искупления. Защиты. Чтобы избавить семью от позора.

— Хм. — Вигга ковыряла пальцем в ухе, где застряла вода. — Немного разочарована.

— Кто бы подумал, — проворчал брат Диас, — что у тебя с моей матерью столько общего.

— Не тобой, а твоими «преступлениями». — Она наклонила голову то в одну, то в другую сторону, но вода не вытекала. — Я, как оборотень, слышала... видела... ну, и сама творила... дьявольские мерзости. — Вигга хлопнула ладонью по уху. — Трахнул не ту? Да это даже в список самых позорных секретов не попадет. Вообще рядом не стояло. А-а! — Вода наконец вытекла. — Ха! Вышло! О чем мы?

— О неподходящей девушке, — пробормотал брат Диас.

— Точно. Забей. Выбрось это. — Она вытерла ухо и стряхнула воду.

— Как скорлупу? — буркнул он.

— Именно! — Вигга ткнула его в бок. — Когда съел орехи, скорлупу же не хранишь? Пока не тащишь мешки с этой дрянью в гору? Пока не спишь в куче этих гребаных обломков?

Детали истории уже стирались. Для Вигги главный урок был прост:

Не тащи лишнее.

— Смотри! — Она указала на мусор, разбросанный по пляжу. — Должно быть, приплыл с обломков.

— Остальные тоже могли прибиться сюда! — Брат Диас поспешил к груде. На песке лежал большой сундук, окруженный следами, с сломанным замком и откинутой крышкой. — Одежда, — сказал он, заглядывая внутрь.

Вигга вытащила куртку из яркой ткани, расшитой блестящими нитями. — Одежда шикарного ублюдка. — Она понюхала ее, обнюхала сундук, затем приникла к следам. — Алекс была здесь.

— Ты знаешь ее запах?

— Я знаю запах каждого.

— У всех есть запах?

— О да.

Брат Диас посмотрел на себя.

— И у меня есть?

— О да. Санни тоже был здесь.

— На что похож запах Санни?

— Знаешь, соленый. Этот соленый эльфийский запах. Они были не одни. — Она опустилась на четвереньки, прижав нос к земле и высунув язык. — Мужчины... несколько... плохо помытых мужчин.

— Что им было нужно? — спросил брат Диас. — Они преследовали принцессу Алексию?

— Я оборотень, — нахмурилась Вигга, — не ясновидящая.

— Нет. Верно. Прости.

— У нас был ясновидящий, но ненадолго. Я поняла: лучше не знать. Они пошли туда. — Она пробежала несколько шагов, все еще согнувшись, затем села на корточки, втягивая воздух. — Может, осторожничали. Может, их преследовали.

Она подкралась к дюне и обнюхала жухлую траву, где запах был сильнее.

— Они ждали здесь... потом двинулись туда. — Кивнула в сторону деревьев и замерла, прищурившись.

— Что?

— Что-то еще.

Она поползла по ложбине, отфильтровывая запах моря, эльфа, испуганной принцессы и отвлекающий аромат брата Диаса...

Губы задрожали. Ноздри расширились. Она почувствовала, как внутри, в клетке ребер, пробуждается волк, рвущийся наружу. Из горла вырвалось низкое рычание — протяжное, предупреждающее.

— Что ты чуешь? — шепотом спросил брат Диас, слегка напуганный.

Вигга взглянула на него и прохрипела, слюна брызнула изо рта:

— Оборотня...

Глава 35 Текущий набор врагов

Санни притаилась в сырых зарослях, в сгущающихся сумерках перед закатом, и наблюдала за своим текущим набором врагов.

Четыре мужчины, женщина и оборотень.

Она проводила куда больше времени, чем хотелось бы, затаив дыхание, пока кралась, пряталась и скользила сквозь мокрую растительность. А еще, через грязные лазейки, паутинные чердаки, канавы, подвалы и канализацию. Гораздо милее было бы сидеть на виду в сухой комнате, в удобном кресле, дыша полной грудью, чтобы к ее мнению относились серьезно. Как к кардиналу Жижке.

Но Якоб был прав. Кардиналом, враждующим с Богами, ее не сделают, и пора с этим смириться. Кто вообще выбирает свое место? Тебя просто втискивают в ту щель, которую мир находит для тебя, исходя из твоей удачи и умений.

Санни была прирожденным шпионом с хуевой удачей.

Так что она, как обычно, жмется в тени, почти не дыша, съежившись от холода, и вглядывается сквозь мокрые листья в сторону костра.

Четверо мужчин и женщина сидели по одну сторону огня, перебрасывались словами, передавали бутылку, помешивали дымящийся котел и точили внушительный арсенал оружия. Оборотень сидел поодаль, с крошечным ножом, чье лезвие поблескивало в свете пламени, пока он строгал палку. Занятие не особо зловещее, но он умудрялся делать его столь же жутким, как укладка черепов. Наверное, если знаешь, что кто-то в любой момент может превратиться в бешеного монстра размером с быка, все, что он делает, кажется зловещим.

Санни вздохнула так, что аж живот затрясся.

Для нее завести друга могло занять годы, но новые враги появлялись как грибы после дождя. Глянешь утром в окно, а их уже десятки.

Не то чтобы у нее было окно, конечно. Ее в основном держали в подвале.

Кстати о грибах: она выдернула еще несколько «Монашкиных Забот», росших среди корней, и добавила к своей горстке. Столько не убьет того, кто их съест. Но они будут слишком заняты тем, чтобы обсираться водой, чтобы гнаться за будущей императрицей.

Или за невидимой эльфийкой, кстати.

Она размышляла, как лучше подбросить грибы в котел, когда уши уловили стук копыт. Она затаила дыхание и вжалась глубже в корни. Четверо мужчин и женщина схватились за оружие, но, увидев всадников, выезжающих из леса в свет костра, ухмыльнулись так, будто ждали именно их.

Значит, врагов прибавилось.

Санни едва заметно покачала головой. Учитывая, как она старалась нравиться окружающим, удивительно, как быстро враги копятся.

Она насчитала восемь всадников. Впереди ехал мужчина в золотом плаще, собранном на плечах и ниспадающем на круп нервного боевого коня. В цирке Санни научилась: характер человека виден по тому, как он обращается с животными. То, как этот тип дергал поводья, говорило, что он полная засранец. Его спутники выглядели не лучше: худой, длинноволосый ублюдок, пялившийся на все с видом, будто хотел это сожрать, и две усмехающиеся женщины с бритой головой, угловатые, как наковальни, от которых явно пахло колдовством.

Теперь врагов стало четырнадцать. Четырнадцать целеустремленных, сильных и готовых. Сидеть в сырых кустах никогда еще не казалось таким привлекательным, но если бездействовать, они поймают Алексию завтра или послезавтра. Санни вдохнула полной грудью, сжала в пальцах «Монашкины Заботы» и поползла ближе.

— Герцог Саббас! — крикнул ублюдок с завитушкой на мече, поднимаясь с торгашеской ухмылкой.

— Где остальные? — спросил облаченный в плащ, и голос его лился, как шелк с медом. Значит, это Саббас. Двоюродные братья Алексии явно не скупились на портных. Санни бы тоже не помешала щедрость в гардеробе. Но шпионаж требует незаметности.

— Дженни Клятвенная и ее ребята на побережье, — ответил Завитушка, — а банда Анджело отправилась в другую сторону. Как будто шансов было мало. Мы послали за ними... — Мужчина замолчал, облизнув губы и глянув на оборотня. — Теперь Датчанин учуял ее след.

— Она не одна, — пробурчал Датчанин, не отрываясь от резьбы. Его голос напоминал грохот айсбергов о стаю разъяренных медведей, и волосы на шее Санни встали дыбом.

— Кто с ней? — одна из колдовских близняшек сузила глаза, в которых отражалось пламя.

— По запаху... эльф.

У оборотней смертельное чутье. Вигга могла учуять Санни, даже не видя. Говорила, от нее пахнет «соленым эльфом», что Санни считала несправедливым — сама Вигга пахла мокрым стогом. Поэтому Санни держалась с подветренной стороны, пробираясь сквозь траву ближе к костру.

— Эльф? — фыркнул худой. — Здесь?

Датчанин поднял глаза от ножа, огонь высветил предупреждающие татуировки на его грубом лице.

— Я знаю, как пахнет эльф, — зарычал он, слюняво причмокнув. — Этот соленый эльфийский запах.

— Черт возьми... — беззвучно выругалась Санни, едва не потянувшись нюхать подмышки.

— Что ж, — Саббас устроился у костра, золотые складки плаща растекаясь вокруг. — Уверен, вы справитесь с одной девчонкой и соленым эльфом.

— О, посмотрим, — выдохнула Санни, пока наемники наперебой хвастались. Она вдохнула еще глубже, задержала дыхание и двинулась к лошадям.

Паренек снимал седла и связывал их, но кони почуяли ее и забеспокоились. Жеребец Саббаса зафыркал, куснув кобылу. Паренек успокаивал их, и Санни стало его чуть жаль. Кто-то всегда оказывается виноватым, ей и самой доставалось. Но жалости не хватило, чтобы позволить им ее растоптать. Она подкралась, схватила рукоять его кинжала, щелкнула по уху. Парень обернулся, ножны утянулись за ним, а лезвие осталось у нее. Пролезла под его рукой, пока он тер ухо, и наблюдала, как он коленопреклоненно связывает лошадей.

Он старательно затягивал узлы, проверяя каждый. Проблема была в том, что Санни шла следом, ребра уже ныли от задержки дыхания, и подпиливала каждую веревку его же кинжалом, как только он заканчивал.

Парень встал, довольный работой. Санни подкралась к жеребцу, заставив его дернуться.

— Что за... — Парень заметил пустые ножны. Потом перерезанные путы на ближайшей лошади. Потом на всех. Увести коней было бы идеально, но теперь они взбесились и толкались, седел нет, а ублюдки у костра уже оборачивались. Иногда приходится действовать по обстоятельствам.

Парень шагнул к лошадям. Санни виновато поморщилась, подставила ногу и отправила его в полет. Затем еще виноватее шлепнула коня герцога по крупу. Жеребец встал на дыбы и рванул с места, обрывки пут болтаясь. Связанные, остальные понеслись следом, ржанье сотрясало воздух.

— Чертов идиот! — взревел Саббас, вскакивая, и Санни пришлось вертеться вокруг него, чтобы не быть сбитой. Она могла бы заколоть его на бегу, но Санни избегала колоть людей, если можно. По ее опыту, чем больше ты колешь, тем скорее заколют тебя.

— Ловите коней! — прохрипел худой, махая остальным.

— Не я виноват! — визжал парень. — Кто-то украл мой кинжал!

— Она здесь! — Внезапно Датчанин навис над Санни, огромный, как дом, с белыми стружками на груди. — Эльф. Я чую ее.

Санни тоже чуяла его. Даже затаив дыхание. Он вонял хуже Вигги. Он резко шагнул вперед, и ей пришлось нырнуть под его руку, скользнув за спину. Легкие горели. Она глотнула воздух, пока его тело закрывало ее от остальных, рвавшихся за лошадьми, затем двинулась по дуге, оставаясь за ним.

— Где ты, проказница? — рычал он, шумно вдыхая воздух. — Выходи, мелкий Локи!

— Она скрылась, — фыркнула одна из колдуний, — но я раскрою... — Схватив кристалл на шнурке, она начала бормотать, но Санни толкнула ее в спину, отправив лицом в костер.

Оборотень обхватил воздух, где она была, но Санни уже пролезла между его ног, перепрыгнула через колдунью, тушащую платье, и швырнула «Монашкины Заботы» в котел.

Носишь робу на охоте — получай по заслугам.

— Сестра! — завизжала близняшка, взмахнув ладонями. Ветер вздыбил траву. Санни, оказавшись на краю порыва и еле устояла.

Она рванула к деревьям. За спиной слышался топот. Не оглядываясь, Санни скользнула в кусты, откуда начала.

Датчанин преследовал ее на четвереньках, почти зверь, пока эльфийка, переведя дух, юркнула глубже в лес.

— Где ты, соленая сучка? — его рык слился с хрустом веток.

Барон Рикард счел бы это нарушением этикета, но знакомиться она не стала. Петляя между деревьями Санни заводила оборотня в чащу, пока его рев не растворился вдали. Прижавшись к стволу, она исчезла из виду, оставив его рыскать в темноте.

Солнце село. Теней хватало.

— Алекс! — резко схватила Санни ее за локоть.

— Ты вернулась. — Алекс улыбнулась, и часть паники в Санни растаяла. Хорошо иметь такую победную улыбку. — Это Санни. Та, о которой я говорила.

Мужчина и женщина, сжавшиеся на телеге, смотрели на внезапное появление Санни в шоке. Или их шокировало ее лицо. Она опустила голову, натянув капюшон.

— Нам нужно идти, — буркнула Санни, уводя Алекс прочь от телеги, от света факелов.

— Нам нужно идти! — крикнула Алекс через плечо. — Надеюсь, найдете сына! — Затем тише: — Ты злишься?

— Да. — Санни злилась, что та рисковала. Или на себя за то, что позволила ей рисковать. Больше, чем имела право. — Ты должна была прятаться. Как я говорила.

— Не все умеют исчезать. Хотела быть полезной.

Санни едва не съязвила, что это впервые, но виноватый взгляд Алекс разоружил. Да и виноватый взгляд у нее был обаятельный. — И что узнала? — спросила эльфийка, отпустив руку и неловко поправив помятый рукав.

— Война. Между графом Никшича и графиней... — Алекс сморщила лоб. — Забыла где.

— Из-за чего?

— Богатства, наверное. Не как мы, простые.

— Говорит будущая императрица Трои.

— Буду высмеивать правящий класс, пока моя задница не коснется трона.

Санни фыркнула. Злиться на Алекс дольше минуты было невозможно. — Что еще?

— Троя — туда. — Алекс указала на темные холмы. — И хлеб достала. — Протянула засохшую корку. Живот Санни громко урчал. — Спасибо, — буркнула та.

— Благодари их. — Алекс кивнула на удаляющуюся телегу. — У них самих мало было.

Санни закрыла глаза, отломив кусок. Жесткий. Сухой. Восхитительный. Медленно жевала, медленно глотала.

— Нашла их? — спросила Алекс. — Тех, кто за нами гонится?

— Да.

— Сколько?

— Несколько. — Санни подумала об оружии, худом мужчине с жестким взглядом, близняшках-колдуньях, Датчанине... Но Якоб говорил: «Никто не хочет всю правду». — Замедлила их.

— Как?

— Распугала коней. Отравила похлебку.

Алекс моргнула. — Напомни не злить тебя.

— Тебя бы я не травила.

— Фух.

— Просто бросила бы на произвол судьбы.

— Ой.

— Твой кузен Саббас был там.

Алекс подняла глаза. — Какой он?

— Очень милый. Не похож на братьев.

— Правда?

— Нет. Такой же ублюдок. С дурацким плащом.

Алекс поскребла ногтями виски. — Всю жизнь мечтаешь о семье. Нахожу, и оказывается, что ты настолько особенная, что все они хотят тебя убить.

— Есть еще дядя.

— Герцог Михаил? Если только он добрался до Святого Города живым, и кузены его не прикончили.

— Если он отплыл из Анконы, как планировали, то он уже в Трое, — сказала Санни, пытаясь сохранить оптимизм. — Готовит твой прием. С леди... как ее...

— Северой. Может быть. Надеюсь.

— Как ты это делаешь? — Санни оглянулась на мелькающие факелы. — Заводишь друзей?

— Начинаю говорить. Рассказываю историю, которую они хотят слышать.

— Мою историю никто не захочет.

— Придумай другую.

— Я плохо вру.

— Выбрось плохие части.

— Тогда останется тишина. — Где-то в лесу ухнула сова. — У меня не получится.

Они шли в наступающей тьме. Алекс посмотрела на нее, потом в сторону.

— Получилась одна.

Глава 36 Наше Небесное Призвание

Якоб очнулся от боли и привкуса застоявшейся крови.

Итак. Все еще жив.

Каждый раз эта мысль приходила с горькой ноткой разочарования.

Боль и кровь встречали его большинство рассветов, но обычно кровать не тряслась так, а при попытке пошевелиться боль удваивалась, каждый толчок словно копье в грудь. И Якоб знал, каково это — копье в груди.

Сперва он услышал звук — скрежет колес с противным скрипом, будто оси не мазали век. Потом запах. Слишком знакомый, гнилого мяса и бойни. Наконец, ощущение. Деревянные доски, долбящие воспаленные лопатки. Все стало ясно.

Он в труповозке.

Снова.

Как он сюда попал? Смутное воспоминание: засада на дороге в Каркассон, крик с тыла колонны... Нет, это было годы назад. Он вспомнил долгие дни выздоровления, хромоту по монастырю, допросы, комиссию хмурых священников, которых он послал всех нахуй.

Может, пал в бою с троллем на границе Бретани? «Не дерись с троллями» — первое правило. Вспомнил, как лежал среди тел, окровавленные пальцы тянулись к иконке Святого Стефана, отколотой от щита... Но это было еще раньше. За три тяжелых зимы взгляд святого сменился с понимания на обвинение, и он швырнул икону в могилу Хази. Сказал себе, что мертвым она нужнее, хотя на деле они заслуживали ее больше. Это было до клятвы честности.

Сквозь скрип колес пробился размеренный голос:

—...у каждой страны свои прелести, я всегда любил Польшу, но сельская жизнь не для меня. Я увядал в одиночестве, как орхидея во тьме.

— Где я? — прохрипел Якоб, но голос был слаб, даже сам еле расслышал.

—...Лукреция поняла это, конечно — при всех ее чудовищных недостатках, она была проницательна, и согласилась покинуть поместье. Так началось наше турне по великим городам Средиземноморья! Надолго не задерживались. Моя жена имела привычку исчерпывать гостеприимство. Высасывать его досуха, можно сказать...

Повозка остановилась с последним толчком. Якоб застонал, кровавая слюна брызнула из стиснутых зубов.

— А! Он проснулся!

В поле зрения заплыло лицо барона Рикарда. Он выглядел моложе прежнего, с легкой сединой в усах и черных волосах, обрамлявших улыбающееся лицо с изящными клыками.

Рядом возникло второе лицо — испуганное, в отличие от самодовольного барона. Человек с рябинами и уродливой шляпой.

— Гребаные яйца Святого Бернара! — он начертил круг над сердцем. — Он живой!

— Говорил же, — сказал барон Рикард.

— Думал, вы безумец!

— О, я совершенно безумен. Но редко ошибаюсь.

— Граф захочет это видеть, — пробормотал возница, скрываясь.

— Чудо и вправду, — прошептал Рикард. — Как себя чувствуете?

— Как... — Якоб попытался смочить пересохший язык, — обычно.

— Настолько плохо?

Якоб почувствовал, как его поднимают за запястья. Сквозь волну боли он зарычал, пока его усаживали, и щурясь вгляделся в дневной свет.

Повозка остановилась у полевого госпиталя: несколько поникших палаток под деревьями. В ней лежали пятеро, все мертвые, но выглядели куда лучше него. Рядом священник раздавал воду раненым. Другая читала предсмертные молитвы, листая молитвенник. Лишь мухи радовались. Где-то позади скребли лопаты могильщиков, но поворачивать голову он не стал, да и не смог бы. Все могилы похожи. Кроме своей.

— Что случилось? — пробормотал он неохотно, ибо ответ предсказуем, а детали редко утешают.

Барон Рикард прислонился к повозке, улыбаясь, будто на ярмарке.

— Была драка.

— На воде? — Якоб осторожно тронул грудь, где боль пульсировала.

— Верно, молодец! Я держался в стороне.

— Жаль, что не я.

— Насилие редко решает проблемы.

— Не спорю. Дуэль?

— На горящей корме! — Рикард развел руками, изображая зрелище. — Вы всегда выбираете самые драматичные площадки для смертельных схваток. Вам бы в театре блистать!

— С кем?

— С кузеном принцессы Алексии. В украшениях. Констанс, кажется?

— Констанс. — Якоб закрыл глаза. Воспоминания нахлынули: пламя, пепел, клинки. — Он хорошо фехтовал. В честном бою победил бы.

Барон поднял бровь. — Но кому нужны честные бои?

— Гребаные яйца Святого Бернара! — прогремел голос, привыкший перекрикивать других. Сквозь раненых грубо пробирался человек в блестящих доспехах, рука на эфесе огромного меча.

— Ваше превосходительство, осторожней! — священница за ним подбирала рясу, голосом, привыкшим к бесполезным упрекам.

— Простите, но... — Богатырь остановился у повозки, разведя руками. — Он жив!

— Говорил же, — сказал барон Рикард.

— Но, честно, — добавила священница, — мы сочли вас лжецом.

— Лучшие лжецы не врут всегда. Иначе кто поверит?

— Простите, — Якоб сглотнул кровь, — но я все еще...

— Простите меня! Я... граф Радосав! — Он ударил себя в латы, будто это достижение. — Никшича и Будимльи! А это мать Винченца, генеральный викарий архиепископа Изабеллы Рагузской.

Тяжелые титулы для человека в его состоянии. Якоб дотронулся до затылка, липкого от крови, своей или чужих, и скривился.

— Чести, — процедил.

— Нет, честь наша! Ведь вы — знаменитый Якоб из Торна!

Якоб поморщился сильнее. Клятва честности не оставляла лазеек.

— Да, — признал он. И ежедневно каялся.

Граф погрозил толстым пальцем.

— Барон Рикард рассказал нам о вас!

— Хорошее, надеюсь?

— То, что хорошо за столом, редко годится в бою.

— И... не говорите... — Якоб взглянул на раненых, ощущая, как все хуже, чем казалось. — Вы в бою.

— Именно! А вы — прославленный чемпион, рыцарь и генерал на службе Папы!

Барон Рикард наклонился к Якобу, его дыхание холодное, как зимний сквозняк. — Пришлось приукрасить твои заслуги.

— Вы родственник знаменитого Якоба из Торна, снявшего осаду Керака в Третьем Крестовом?

Якоб прокашлялся, раздумывая, как ответить без лжи. К счастью, барон хлопнул его по плечу: — У них общая кровь!

— Так и знал! — Граф потряс кулаком. — Мой дед был в крепости и вечно рассказывал эту историю! Лучшая атака, что он видел! Эльфы в бегстве! Славные предки, а?

— Поколения военного опыта, — сказал барон, — к вашим услугам.

Мать Винченца возвела глаза к небу. — Спасительница дарует праведникам орудия для их спасения.

— У нее такая привычка, — процедил Якоб сквозь зубы.

— Ваш соратник рассказал о вашей священной миссии. — Радосав набожно обвел грудь пальцем. — Вы, кажется, потеряли принцессу.

Якоб устало пошарил по карманам. — Кажется, одна пропала с момента отъезда из Святого Города.

— Естественно, — сказала мать Винченца, — мы готовы помочь посланнику Ее Святейшества.

— Но не даром?

Священница развела руками. — Увы, у нас свои священные задачи.

— Усмирить Йованку, строптивую графиню Печа! — прорычал Радосав.

— И разрушить планы ее покровителей из Церкви Востока, — добавила мать Винченца. — Проклятые колесопоклонники! Где предел наглости архиепископа Дардании?

Барон Рикард печально покачал головой. — Когда эти чертовы священники перестанут лезть в политику?

— Итак, подытожим... — Якоб слез с повозки. — Вы в пограничной войне... — Колени подкосились, но он устоял. — С соседней дворянкой... — С трудом выпрямился, стиснув ягодицы. — Одна сторона с Западной Церковью, другая — с Восточной.

Типичная грязная война-прокси, которую братские Церкви ведут три века. Именно такую их миссия в Трою должна была остановить.

— Вы сразу схватываете суть! — граф ударил по повозке и та закачалась. Он из тех, кто не умеет говорить тихо и действовать мягко. — Можем помочь друг другу?

— Будем надеяться, — пробормотал Якоб.

— Помогите мне разбить строптивицу, а я помогу найти принцессу! Как?

Звучало как готовящаяся катастрофа. Или уже случившаяся. — Честно, я теперь избегаю полей битв.

Барон Рикард усмехнулся. — Но безуспешно.

— Как ни пытайся избежать небесного призвания, — сказала мать Винченца, — святые вернут нас на путь.

Священник закончил с одним трупом и затянул молитву над другим. Якоб тяжело вздохнул, скривившись от боли, там, где клинок Констанса пронзил его.

— Отлично, — буркнул он.

Глава 37 Неправильный путь

Алекс тащилась вверх по бесконечному склону. Ноги стерты, мышцы горели, голова кружилась от голода. Вонь гари напомнила тот месяц, когда она жгла уголь в лесу, а в итоге получила лишь черные пальцы и чертов кашель. Сейчас бы ей повезло, закончись все так же. Казалось бы, если Папа провозгласила тебя давно потерянной императрицей Востока, то жизнь должна наладиться. Но, судя по всему, выросло только число врагов.

Послышались быстрые шаги. Алекс обернулась, сердце в горле, но это была Санни. Принцесса вздохнула с облегчением. Ее лучший друг — эльф. Вот до чего она докатилась.

— Они все еще за нами?

— Уже ближе.

Облегчение сменилось комом в горле.

— Черт.

— Проложила ложный след. Не купились.

— У них собаки?

Санни прикусила язык. Так она делала, когда не хотела говорить.

— Или что-то. И они не одни.

— Не одни?

— Есть еще отряды, что ищут нас.

Алекс сглотнула. Слово «нас» грело. Вместо него могло быть жесткое «тебя».

— Что делать? — прошептала она.

— Идти дальше. — Санни пробежала мимо. Казалось, она не устает, будто проволока, обросшая белой шерстью.

Эльфийка остановилась на вершине, вскочив на стену у тропы. Тонкий силуэт черным вырезался на фоне заката. Алекс, пыхтя, подтянулась рядом и застыла:

— Блядь...

В долине внизу горел город. Церковь с куполом колокольни — черный палец на фоне пламени. Река извивалась между зданиями, мерцая отраженным огнем. На дорогах мелькали точки — факелы. Разграбление в прямом эфире.

— Война не война, пока что-то не горит. — Санни всегда знала, что делать, но сейчас сомневалась. — Назад нельзя, север не нравится. Может, юг...

— Есть другой вариант. — Алекс кивнула на город, жалея о словах.

— Там пожар, — сказала Санни.

— Знаю.

— Там грабят.

— Знаю! Но нас преследуют, они приближаются, а там... может... — Голос сдал, превратившись в писк. — Сможем оторваться?

Санни молчала, мышца на виске дергалась.

— Другого выхода нет? — спросила Алекс.

— Нет. — Санни двинулась к огню.

— Черт, — Алекс бросилась следом. — Надеялась, ты предложишь иное.

— Можешь подождать того типа с завитушкой.

Подъем был тяжел, но хотя бы давал надежду. Спуск же вел прямо в ад, и Алекс уже жалела, что раскрыла рот.

— Это плохая идея! — крикнула Алекс. — Это как спрыгнуть с одной стороны моста, чтобы не упасть с другой!

— Хорошие идеи закончились в Венеции. Может, и раньше. — Санни обернулась медленно, ее огромные блестящие глаза без намека на веселье уставились на Алекс. — Я вся во внимании.

— О боже, — Алекс схватилась за волосы.

— Внимании, потому что я эльф.

— О боже.

Тропа слилась с дорогой. Они начали обгонять людей, идущих в обратную сторону — грязных, испуганных, несчастных. Женщина рыдала, ребенок с мертвым взглядом. Мужчина орал в небо, сжимая сверток, похожий на младенца.

— Идете не туда, — прошипела старуха, толкающая тележку со скрипучим колесом.

— Кажется, она права, — Алекс дернула Санни.

— Батист говорил: «Не разбогатеешь, идя за толпой».

— Прости, не слышу ее совет со дна Адриатики. — Алекс схватила Санни за плечо. — Там будет ад!

— Хаос нам на руку. — Санни аккуратно отцепила ее пальцы. — Хаос это наш шанс. — Натянула капюшон ниже, руки засунула под мышки. — Единственный шанс.

На краю города стояла таверна с аркой из бревен над дорогой. Внутри горел свет, скрипка визжала, смех сливался с ревом. У ворот солдаты грелись у костра, пили, грузили добычу на телегу. На арке болтались тела подвешенные за ноги, с болтающимися руками. Одно висело на одной ноге, другое — в неестественной позе. Третье, возможно, монах. Ряса сползла на голову, обнажив грязное белье.

— Это ужасная идея, — прошептала Алекс. — Чудовищная.

— И все же лучшая. — Санни стащила ее с дороги через изгородь в заросший сад. Безумная музыка таяла в ночи.

— Жди, — Санни замерла. Алекс не слышала ничего, кроме стука сердца. — Вперед.

Они крались через окраины: мимо лачуг, разграбленных домов, груд хлама. В темноте слышались крики, удары, шаги. Рев огня. В другой день Алекс приняла бы это за праздник.

— Куда идем? — она вытерла пот.

— К реке. Могут быть лодки.

— Уплывем?

— Попробуем. — Санни оглянулась. — Вода может скроет наш след.

— Много тут твоих «может», — буркнула Алекс.

Санни остановилась у развалин, высмотрев тропу с лужами.

— Я исчезну.

— Не виню.

— Буду появляться редко. Но я рядом. — Она взяла Алекс за руку. — Доверься.

— Доверяю, — выдохнула Алекс, тут же пожалев. Доверишься — предадут. Но Санни уже растворилась.

Алекс поползла вдоль забора, мимо солдат у дома.

— Открывай, чертову дверь! — орал командир. — Или сломаем!

Один из солдат швырнул факел на крышу лачуги. Остальные заулюлюкали, наблюдая, как пламя охватывает солому. Другой начал рубить дверь топором, лезвие сверкало в отблесках огня. Алекс вздрагивала от каждого удара, пробираясь мимо по глухой тени, молясь, чтобы ее не заметили. Императрица Трои, а ее главная мечта сейчас, чтобы поймали кого-то другого.

Шорох рядом. Алекс шарахнулась, поскользнувшись в грязи. Всего лишь тягловая лошадь, тыкалась мордой в ворота.

— Чертов конь, — выдохнула Алекс.

— Напугана не меньше тебя, — Санни подняла ее и потянула за собой. Выглянула за угол: мощеная улица, дома напротив, один с сорванной дверью. Алекс прижалась к ней, едва не вцепившись. Язык прилип к небу от сухости.

— Ты видишь...

— Тсс. — Санни исчезла, толкнув Алекс обратно в тень.

Грохот, затем свет факелов. Солдаты промчались мимо переулка. Алекс затаила дыхание, стараясь стать невидимкой. Они были в паре шагов. Поверни голову и ее заметят.

Не повернули. Унеслись в ночь. Алекс выдохнула с хрипом.

— Жди здесь, — прошептала Санни.

— Что? — Но та уже растворилась. Алекс выглянула за угол: разбитая мебель на мостовой, простыни на дереве, хлопающие на ветру. Что, если Санни сбежит? Алекс бы ее не винила. На ее месте поступила бы так же.

— Ссс. — Санни мелькнула в дверном проеме, маня пальцем.

Алекс рванула через улицу, в тень. Сзади нарастали голоса. Прижалась к двери, втянув живот. Голоса стихли.

— Ссс. — Санни у постамента статуи святого, руки которого бессильно воздеты над руинами.

Алекс бросилась туда, петляя через хлам. Впереди солдаты ломали дверь топорами.

— Хочу домой, — зашипела Алекс. — Где бьют за долги.

— Этот корабль утонул. Ты теперь императрица Трои или труп. — Санни кивнула на деревянные ворота в стене, приоткрытые в пятидесяти шагах.

— Чудесно, — Алекс скривилась. — Если не считать солдат на пути.

— Доверься.

— Доверяю. — Но Санни уже не было. Удобный способ избежать разговора.

На земле клубок человека, солдаты избивали его ногами.

— Что у тебя есть?! — рычали они.

Алекс дергалась от каждого удара, предвкушая свою участь.

— Эй, мудаки, сюда!

Солдаты развернулись, уставившись вверх. Санни стояла на крыше дома, широко расставив ноги и раскинув руки, изображая звезду. Алекс не понимала, как та забралась туда. Но ее изумление меркло перед реакцией солдат.

— Какого хуя? — пробормотал один. Пока они пялились на Санни, Алекс собрала остатки смелости и выскользнула из-за постамента, прижав язык к зубам, крадучись за их спинами.

— Смотрите, я эльф! — Санни скинула капюшон и замахала руками. — ебаный эльф!

Один солдат схватился за арбалет, но, подняв его, обнаружил, что Санни исчезла.

— Куда делась? — рявкнул он, тряся оружием.

Алекс проскользнула мимо, достаточно близко, чтобы коснуться его. Каждый удар сердца длился вечность. Ее тело звенело от желания бежать, но нужно было быть тишины.

— Эй, тут! — Солдаты снова повернулись, отворачиваясь от Алексы. Санни уже была на соседней крыше, корча рожи и дразнясь. Алекс метнулась вдоль стены, толкнула ворота кончиками пальцев и протиснулась во двор, заваленный хламом: разбросанные книги, разрезанный матрас с перьями. Осколки мирной жизни, вырванные на землю.

Она выдохнула беззвучно. Санни приземлилась у дальних ворот, сливаясь с тенью. Алекс подобралась, подавив кашель от дыма.

— Всем нужен невидимый друг, — прошептала принцесса.

— Тогда в чем моя исключительность?

— В чувстве юмора?

Санни сморщила нос. — Слышала лучше. Готова к продолжению?

— О боже... — Но Санни уже исчезла. Через мгновение она манила из дверного проема через улицу.

Алекс лизнула сухие губы, рванула туда. Звуки солдат стихли позади. Прижалась к косяку.

— Туда, — Санни кивнула на улицу. — И не попадись. — И снова пропала.

За дверью послышался шум. Алекс нахмурилась. Створка распахнулась, и она чуть не влетела в объятия солдата с застывшей усмешкой. Рыжая борода, ошалелое лицо. Она ударила. Он уклонился, а ее кулак стукнул по шлему. Боль пронзила руку. Алекс отпрянула на улицу, сжимая раскаленные костяшки.

Бородач выскочил за ней, споткнулся о невидимое препятствие и рухнул лицом в грязь. Второй солдат с гнилыми зубами замахнулся топором...

...но оружие вырвали, а шлем надвинули на глаза. Он захрипел. Алекс всадила каблук между его ног. Тот согнулся с ревом, а она умчалась, как белка по раскаленной трубе.

Бежала, шаги эхом бились о стены. Завернула за угол — солдаты! Резко остановилась, поскользнулась, отползла на заднице к низкой стене, перекатилась через нее. Царапаясь о колючки, пробираясь через кусты.

Жар ударил в лицо. Горящая церковь, стропила черными линиями на фоне пламени. Кладбище. Мшистые надгробия со стертыми именами. Фигура впереди — каменный ангел на богатой могиле.

Удобное место для смерти. Успеешь вовремя и сэкономишь гробокопателям труд, шлепнувшись прямо в могилу.

Свет факелов мерцал, тени надгробий тянулись по мокрой траве. Алекс прижалась к дереву. Кто-то преследовал? Неясно. Она металась между камнями, не зная, где спрятаться. Где-то звенело стекло, кто-то кричал, смеялся. Голова дергалась на каждый звук. Сердце стучало в висках, больно, будто вот-вот выскочит. Рука горела. Сломана? Каждый вдох прерывался стоном.

Пальцы наткнулись на что-то мягкое. Сгорбленная фигура. Труп. Она дернула руку назад, пальцы в липкой крови, черной при свете пламени. Дерево загорелось, смола шипела, листья кружились в огне. Где-то визжали свиньи. Или люди?

Крыша церкви рухнула с грохотом, пламя вырвалось из окон, искры взметнулись в небо. Алекс вдохнула дым и закашлялась, спотыкаясь. Каждый вдох вызывал новый приступ, ее вырвало, и она упала на стену кладбища, плевала, рыдая. Глаза слезились так, что пришлось идти наощупь, выбраясь на улицу.

Навстречу бежали люди. Мужчины, женщины, дети. В мерцающем свете они слились в кричащую массу. Алекс, уже на грани, подхватила их ужас и побежала с ними, не зная куда. Ее прижали к стене, стукнули головой, оттолкнули. Что-то дернуло за локоть. Ее потянули в сторону. Она сжала кулак, боль пронзила костяшки, но это была Санни.

— Не оглядывайся, — сказала та, и Алекс, конечно, оглянулась.

Сквозь толпу она увидела группу — спокойных, жестких, целеустремленных. Впереди шел высокий мужчина с лохматой бородой и меховым плащом. Глаза тонули в тенях нахмуренных бровей, но на лице виднелись татуировки.

Предупреждения.

— У них оборотень? — захныкала Алекс.

Санни будто знала это заранее. — Сюда.

Ее втолкнули в здание, дверь захлопнулась. Это была кузница: наковальня тускло блестела, инструменты валялись на полу. Тело солдата лежало в луже крови, молот у головы.

— Его грохнули, — Санни отпихнула шлем ногой.

— Похоже. — Алекс на цыпочках последовала за ней к другой двери.

Та выходила на площадь с фонтаном. В рыночный день тут, наверное, было мило. Но не в ночь грабежа. Солдаты повсюду — десятки ублюдков, обшаривающих дома как саранча. Одни ломились в двери старинного особняка, другие тащили добычу из здания, похожего на ратушу. Повозки грузили шторами, подсвечниками, кроватями — всем, что можно унести.

— Украдешь кошелек — ты вор, — прошептала Алекс. — Украдешь город — герой.

Сломанная мебель и доски от ларьков горели кострами, освещая адскую сцену. Огни преображали фасады в демонические лики, окна — в глаза, двери — в орущие рты.

— Как, черт возьми, нам пройти? — она сглотнула.

— Солдат слишком много. — Санни прикусила кончик языка. — Может, вернемся, обойдем...

— Назад? — Алекс зашипела. — Нет. Оборотни и так страшны, когда на нашей стороне. — В переулке за площадью мерцала вода. Так близко. — Назад? Нет.

— Ты не умеешь исчезать.

Алекс вдохнула и выдохнула. — Придется обойтись вторым вариантом.

Она подошла к трупу солдата, перевернула его и расстегнула пряжку плаща. Стона́я от боли в руке, стащила плащ и накинула на плечи. — Теперь я здесь по праву.

— Он весь в крови, — сказала Санни.

Правда: плечо плаща было покрыто коркой. Алекс пожала плечами. — Здесь у всех кровь хоть где-то есть.

Она заметила рукоять кинжала за поясом мертвого солдата, вытащила его. Простая потрепанная вещь, не чета изящному клинку с змеиной гардой от герцога Михаила, который теперь, наверное, покоится на дне Адриатики. Но Алекс симпатизировала потрепанным вещам. Может, потому что сама такая.

— Это плохая идея, — сказала Санни.

Алекс сунула нож за пояс, зачесала грязные волосы. — Если есть лучше... — Надела шлем. — Я вся внимание. — Накинула плащ, чтобы скрыть очертания, и вышла на площадь, прежде чем страх одержал верх.

Она шла, как мужчина: тяжело ступая, не спеша, большой палец за поясом, размахивая свободной рукой. Солдаты с ковром мельком глянули на нее. Алекс кивнула небрежно, сплюнула. Перебор, но они уже отвернулись.

Она прошла мимо костра, глаза на переулке впереди. Блеск воды. Осталось дойти. Мимо промчались солдаты. Мышцы напряглись бежать, но она замедлила шаг. Всего двадцать шагов...

— Эй! — крикнул голос.

Она застыла, обернулась.

— Че? — хрипло бросила, изображая парня.

Толстый ублюдок у повозки пялился на нее. — Ты кто такой?

— Алекс, — ответила так, будто это должно быть очевидно.

Он приблизился. — Чего делаешь?

— Ищу лодку, — правдиво ответила она, разворачиваясь.

— Нет. — Он ткнул пальцем в грудь. Алекс задумалась: бить, бежать или кричать про эльфа. Но он нагнулся за сундуком. — Помоги-ка с этим уродцем.

Вечность ушла, чтобы поднять сундук. Все время она гадала: когда заметят подвох? Когда сорвут шлем?

Мужик бросил свой конец на повозку. Алекс толкнула свой и застыла, согнувшись. Увидела Санни за колесом, указывающую назад. Алекс выпрямилась, а рот пересох.

Они охотились за ней днями, но так близко она их еще не видела. Шестеро в черном, и впереди — оборотень. На полголовы выше, с татуировками на лице, зубы блестят в ухмылке, глаза отражают костер.

Алекс подавила очередной порыв бежать и вместо этого громко крикнула, чтобы все солдаты услышали:

— Кто эти ублюдки?

Мужик, с которым она таскала сундук, оглянулся:

— Ага. Кто эти ублюдки?

— У него что, штопор в руке? — пробормотал другой солдат.

— Похожи на воров, — сказала Алекс, знающая толк в этом деле.

— Ненавижу воров! — Толстяк спрыгнул с повозки, хватая копье. — Эй! Вы кто, сволочи?

Большинство солдат обернулись. Некоторые подошли ближе, сжимая оружие. Образовалась разъяренная толпа. Алекс начала красться вдоль повозки. Лучше не спешить.

Оборотень запрокинул голову и взвыл. Лошадь рванула, повозка дернулась. Солдаты закричали, бросились врассыпную. Алекс побежала в противоположную сторону. За спиной — рев, знакомый до мурашек. Но она не оглядывалась, глаза на воде впереди.

Причал, лодки. Маленькая весельная у конца. Алекс наклонилась к причальному столбу, дергая узлы.

— Санни? — зашипела в темноту. — Ты здесь? Санни!

— Впереди тебя. — Та уже сидела на носу, капюшон натянут.

— Так и знала. — Алекс влезла в лодку, схватила весла. Когда-то она помогала контрабандисту, хоть и плохо, но грести умела.

Крики и грохот стихли. Весла шлепали ритмично. Город исчез за спиной. Мимо проплыли темный склад, полузатопленные лачуги, леса по берегам. Зарево пожара сменилось рассветом на востоке.

— Мы сделали это, черт возьми! — Алекс захихикала, слезы смешивались со смехом. Весла дрожали в руках, но ей было плевать. — Ну, ты сделала. Я была просто багажом. — Она обернулась.

— Сделали, — буркнула Санни, но, судя по тени, радости не было. Она сжалась на носу, обхватив себя.

— Ты в порядке? — триумф Алекс быстро угас.

— Кажется, меня... — Санни скривилась, вдыхая. — Чуть-чуть... — Стиснула зубы, слабо застонав. — Лягнула та лошадь.

Глава 38 Перемены

— Черт побери эти чертовы сапоги! — Бальтазар подпрыгивал на одной ноге, стаскивая второй сапог, чтобы вытряхнуть песчинку. — Это не обувь, а орудие пыток!

— Говорит человек, которого никогда не пытали, — пробормотала Батист, перекатывая травинку между зубов.

— А тебя пытали, я полагаю?

— Да.

Обычно за ее историями следовали подробные байки. Но сейчас только тишина. Бальтазар, к своему ужасу, вынужден был додумывать детали сам.

— Это... — Ужасно. Мне так жаль. Слова замерли на губах. Разве она не его тюремщица? Злейший враг? Разве он не клялся отомстить за унижения? А теперь — симпатия! Его доброта разрывала его, разжигая гнев. — Черт побери эту чертову рубаху! — Он яростно почесал подмышки. — Хуже собственных вшей только вши покойников!

— Спутников не выбирают, — бросила Батист, намеренно жуя травинку.

— Кто-то, видимо, цветет в грязи, — огрызнулся он, — но я не создан спать в кустах, срать в канавы и жрать белок!

— Не нравится бельчатина? Сказал бы.

— Тысячу раз говорил!

— Мало. Все равно же ел.

Бальтазар стиснул зубы, с остатками беличьего мяса. Ел же, хоть и проклинал. Наблюдать за ее охотой было завораживающе: неподвижная, сосредоточенная, с искрящимися от дождя кудрями...

Он встряхнулся. Осознание, что без нее он бы умер от голода или бандитов, лишь подливало масла в огонь.

— Мы должны были добраться до камней.

— Можешь искать свой путь. Посмотрим, кто быстрее.

— Надо было свернуть налево!

— Тропа слишком людная. Привели бы прямиком в засаду. Здесь война.

— Да ты что! Сожженные деревни, трупы на поле боя... Как будто я этого не заметил, да. Если б свернули, уже были бы там!

Батист вынула травинку:

— Хватит цепляться за «единственный путь». Полжизни потратишь на панику, остальное — на возвраты. Знаешь свою проблему?

— В том, что я скован этой проклятой печатью... — он ядовито рыгнул, почесав ожог на запястье, — и моя жизнь это цепь унизительных отклонений от ненавистного маршрута?

— Боль оттого, что ты камень. Требуешь, чтобы мир гнулся, а сам объявляешь войну несогласным. — Она вдохнула воздух полной грудью. — Будь водой. Прими форму того, что есть, и используй, что плывет мимо.

Она ухмыльнулась, золотой зуб сверкнул, и на мгновение Бальтазар задумался: а что, если ее улыбку, которую он всегда принимал за насмешку, можно воспринять как игривый призыв? Что если все это время выбор толкования зависел лишь от него? И несмотря на вшей, голод и вполне оправданную ненависть к проклятой печати, он не смог сдержать ответной усмешки. Может, он уловил проблеск мира, где... можно видеть светлую сторону? Мира, где любая неудача это не катастрофа, а колкость не повод для мести. Мира, где можно отбросить тщеславие, педантичность и удушающее самолюбие, рискуя наравне с безумцами. Мира, где мужчина вроде него и женщина вроде...

— Чего? — она сузила глаза.

Он открыл рот, чтобы ответить.

— Стоять!

Они выскочили из кустов и выскользнули из-за деревьев, окружив со всех сторон. Солдаты с каменными лицами, натянутыми луками, копьями наготове. Возможно, Бальтазар заметил бы их раньше, не витай он в фантазиях о другой жизни. Возможно, Батист, не поощряй она его тщетные потуги. Но теперь было поздно. Она окинула солдат взглядом и видимо, поняв, что ни бой, ни бегство не сулят успеха, и одарив их победной улыбкой, медленно подняла руки.

Бальтазар упер руки в боки, уставился в небо и сквозь стиснутые зубы выдавил:

— Черт побери!

— Сержант... — Бальтазар прижался лицом к прутьям клетки. Он делал это так долго, что узор решетки, вероятно, навсегда отпечатался на его физиономии. Если он вообще когда-нибудь выберется.

— Сержант?.. — Голос дрожал между мольбой и раздражением, неожиданно обретя кокетливую нотку. — Минуточку внимания?

Тюремщик-бугай обернулся:

— Опять?

— Это недоразумение. Мы просто направлялись к мегалитам у Никшича...

— Вы друиды?

— Друиды? Нет. Друиды? Ха! Разве мы похожи на друидов?

Мужик пожал плечами:

— Друидство не во внешности, а в мыслях и вере.

— Ну... — Ответ оказался неожиданно проницательным. — В этом вы правы, но...

— Как и шпионаж.

— Шпионы? Нет. Шпионы? Мы? — Бальтазар залился нервным смехом. — Мы похожи на шпионов?

— Именно так и выглядел бы шпион, — сержант нашел слабость в аргументе, которую Бальтазар осознал, едва произнес слова.

— Я одно время была шпионкой, — вставила Батист.

Бальтазар уставился на нее. Она лежала на скамье в глубине камеры, шляпа на лице.

— Серьезно? — процедил он. — Сейчас?

— Во время кризиса престолонаследия в Саксонии. Но образ жизни не подошел. — Она сдвинула шляпу, хмурясь на паутину под потолком. — Одну личность поддерживать и то сложно.

Бальтазар и тюремщик молча переглянулись.

— Ну, она не врет, — пожал плечами бугай.

К счастью, дверь в подвал распахнулась, и вниз спустилась женщина. Маленькая, в сапфировом платье с эполетами и позолоченным нагрудником, золотые локоны убраны в жемчужную сетку. Вид генералиссимуса на свадьбе заклятого врага.

— Графиня Йованка! — тюремщик вскочил, вытянувшись. Бальтазар расцвел льстивой улыбкой. Наконец-то персона его уровня!

Графиня заглянула в клетку, будто разборчивый гурман, обнаруживший в пудинге отрезанный палец.

— И что у нас тут?

— Шпионы, полагаю. — Высокий, худой священник в головном уборе, почти касающемся потолка, сопровождал ее. Серебряное пятиспицевое колесо на груди указывало на высокий чин в Церкви Востока.

— Шпионы? Нет-нет, — Бальтазар, обреченный на бесконечное повторение диалога, затараторил. — Простые путники, направлялись к камням у Никшича...

— Вы не похожи на друида, — сказала графиня.

— Друид? Нет-нет-нет. — Его смешок угас в одиночестве. — Хотя... — Боже, что я несу? — Друидство не во внешности, а в мыслях... — Недели голода и унижений явно лишили его связной речи. — Но это, конечно, несущественно...

— Спасительница храни, — вздохнула Батист.

— Я дальше от друида, чем возможно! — пафосно заявил Бальтазар, пытаясь спасти лицо.

— Тогда зачем камни? — Священник сузил глаза, напомнив Бальтазару присяжных на его процессе. — Вы маг?

— Маг? — Бальтазар прикусил язык. Месяцы его таланты игнорировали, а теперь, когда наконец признали, приходилось отнекиваться. — Ха! Нет. Маг? Вовсе нет. Я — Бальтазар Шам Ивам Дракси, скромный... человек. Просто недоразумение...

— Значит, вас пригласили в мои владения? — Графиня приподняла брови, алые губы округлились. — Уверена, я бы помнила, как подписывала пропуск на столь длинное имя.

— Гм... возможно, признаю, не совсем приглашенные... — прочистил горло Бальтазар.

— Не совсем? Или вообще нет?

— Ну, не приглашенные...

— Так чье это недоразумение?

Как и многое за последние полгода после осуждения, ситуация развивалась не по плану Бальтазара.

— Боюсь... мы начали с неверной ноги...

— Возможно, вы перепутали, на какой ноге стоите?

— Вполне возможно! — Боже, он переминался с ноги на ногу? Его смешок стал невыносимым. — Я здесь из-за непредвиденных обстоятельств: нападение на море, вынужденный заход в Венецию, инцидент с домом иллюзиониста...

— Но вы же не маг?

— Я? Нет. Маг? Ха! Мы должны были уже вернуться из Трои...

— Трои? — Священник нахмурился, напоминая Бальтазару судью. — Какие дела у вас в Трое?

— Ну... э-э... — Бальтазар вытер пот со лба. — Может... начать сначала?

— Так! — Батист подошла, прекращая его мучения. — Это нынче графини? — Она презрительно окинула Йованку взглядом, приподняв шляпу скованными руками. — Теперь коронуют любую дрянь.

Облегчение Бальтазара сменилось ужасом. Его вдох свистнул в носу.

Графиня остолбенела, переведя взгляд с Батист на Бальтазара. Ноздри ее дрожали от ярости:

— Немедленно откройте клетку!

Ключ звякнул. Батист вышла, а Бальтазар прижался к стене, гадая, сможет ли отречься от знакомства. Графиня шагнула вперед, ее начищенные сапоги почти коснулись грязных ботинок Батист.

— Ну и дылда... — прошипела Йованка, смотря снизу вверх. — Придется укоротить.

— Спеши, — ухмыльнулась Батист. — А то нечаянно раздавлю.

Пауза наэлектризовала воздух. Казалось, Бальтазар избежал костра в Святом Городе за реальное преступление, лишь чтобы повеситься в Сербии за вымышленное.

Но обе расхохотались. Графиня притянула Батист за щеки:

— Батист, великолепная сволочь! — Она дернула ее кандалы, кивнув сержанту: — Снимите это! Носить их — браво, но к ансамблю не идет. Что ты здесь делаешь?

— Длинная и печальная история.

— Коротких не знаешь?

— Постойте... — Бальтазар вылез из тени. — Что?

— Это Батист, — представила графиня священнику. — А это отец Игнатий, синкелл архиепископа Алипия Дарданского, сторонник моего дела.

— И всех праведных дел, — добавил священник. Бальтазар не сомневался: праведность каждый определяет сам.

— Мы были фрейлинами королевы Сицилии, — сказала Батист.

— Королевы Сицилии? — пробормотал Бальтазар.

— Она не рассказывала про Хавараззу? — спросила Йованка.

Каждая реплика повергала Бальтазара в большее смятение.

— Художница?

— Это было еще до того, как я стала графиней. Потом была авария кареты, пожар, кузена Драгана лягнула лошадь, старший брат выбыл из гонки из-за истории с монахинями, младший начал мочиться синим и сошел с ума... И вот все уже кланяются и величают «Ваша Светлость». Что оставалось?

— Вы справились блестяще, — сказала Батист. — Драгоценности вам к лицу.

— Драгоценности всем к лицу. — Графиня оценивающе подняла бровь в сторону Бальтазара. — И что это ты притащила? Раньше ты любила бедных атлетов и богатых любого сорта. Этот... книжный и высокомерный.

Бальтазар хотел возмутиться, но не мог не согласиться. К тому же он придерживался правила не спорить с теми, у кого ключи от его кандалов.

— Он коллега, а не любовник, — усмехнулась Батист, будто сама мысль была абсурдной.

— И уж точно не любовник, — парировал Бальтазар, копируя ее усмешку, но внутри чувствуя себя глубоко оскорбленным.

Подвал находился под домом, заполненным солдатами в синих ливреях, наперебой салютовавшими графине Йованке. Дом стоял на краю фермы, где мясники забивали овец, напротив амбара с грузами. Вокруг раскинулся лагерь: палатки, костры, кузницы, телеги.

— Я солдат лишь по случаю, — Батист поправила шляпу с увядшим пером, — но похоже, вы воюете.

— Не по своей воле. — Графиня потрепала по щеке запачканного барабанщика. — Ненавижу марши, но меня спровоцировали. А я, знаешь, не оставляю провокаций без ответа.

— Решительного ответа, — добавил Бальтазар, разглядывая осадное орудие с плотниками на раме.

— Проклятый граф Радосав! — выплюнула графиня. — Зануда, ублюдок, угроза обществу, козлиная задница! Так, Игнатий?

Священник кивнул: — Осуждаю выражения, но согласен с сутью.

— Тиран для подчиненных, подхалим для начальства, а с равными — высокомерный упрямец! — Йованка скривилась, будто глотая рвоту. — Его требования, споры... Мои сады, поля, деревни! Дала бы ему мир — захотел бы большего. Теперь он начал войну! Или я? Невежда не понимает слов «нет» или «шутка», но «наглый ублюдок» в моем письме он понял!

Она взглянула на Бальтазара, ожидая реакции.

— Отвратительный болван, недостойный вашего внимания. Желаю вам сокрушительной победы.

— Хм. — Графиня оценила его. — Ваш Дракси сначала не впечатлил, но начинает нравиться. Вам к камням?

— Да... — Бальтазар сглотнул тошноту. — Время поджимает...

— Они близко. Провожу. — Она направилась к частоколу на краю лагеря. — Но будут... сложности.

— Мы уже преодолели многое, — Бальтазар подошел, ступая по грязи. — Нет ничего...

— Эх, — вздохнула Батист.

Долина между лагерями была усеяна овцами (или козами? Какая разница?). На противоположном склоне — частокол, палатки, дым костров. Посредине, в нейтральной зоне, стояли камни — два кольца, часть повалена. В зоне обстрела двух армий.

Бальтазар потер переносицу:

— Черт... побери.

Глава 39 Знаменитый голубь мира

— Вот она, — граф Радосав сжал перчаткой в кулак, глядя через долину на вражеские позиции, — почти в пределах досягаемости. — Он ударил кулаком в ладонь. — Завтра, с удачей, будет битва.

Рыцари наперебой хрипло одобряли, принимая воинственные позы. Мать Винченца и три монаха, таскавшие за ней реликварии, кивали с боевым пылом.

Барон Рикард наклонился к Якобу:

— Битва нам не на руку.

— Нет, — согласился Якоб. Благосклонность графа Радосава и так висела на волоске. В битве он мог проиграть, умереть или увязнуть в кровавом тупике, став бесполезным. Даже победив, он занялся бы пленными, переговорами и самолюбованием. Якоб видел это сотни раз. Благие намерения гниют на кладбище поражений, но тонут и в трясине побед.

В битве их надежды найти принцессу Алексию умрут первыми.

— Мир был бы лучше для всех.

Барон усмехнулся:

— Знаменитый голубь мира Якоб из Торна вновь жаждет прекратить бойню.

Мать Винченца проповедовала обратное:

— Победа предрешена! Чистота вашего дела освящена архиепископом Изабеллой. Вы в ее молитвах в Соборе Рагузы — на рассвете, в полдень и на закате. — Монахи чертили круги на груди, перебирая реликвии и шепча имена святых.

Якоб сделал шаг вперед:

— Утешает, что завтрашние павшие получат отпущение грехов и войдут в рай с благословения Церкви.

Граф нахмурился:

— Ждете потерь?

Якоб уставился на долину: влажные склоны, козы, туман и мегалиты. Выждав паузу, чтобы слова обрели вес, он заговорил:

— Я знал многих могущественных мужей, ваше превосходительство. Императоров, королей. Сражался за одних, против других. Людей, менявших историю. Вроде вас. — Граф изображал скромность, но плохо. Рожденные в мире и роскоши жаждут одобрения воинов. Якоб на это и рассчитывал. — Беда любимых… или боящихся… правителей в том, что им не говорят горькой правды.

Граф окинул взглядом свиту:

— А ты скажешь?

— Я дал обет честности. Выбора нет.

— Говори! Приказываю!

— Битва это азарт. — Якоб вздохнул. Годы забрали силу, но придали вздоху мудрость. — Но сейчас… ваши шансы малы.

Лицо матери Винченцы потемнело, офицеры зароптали, но граф остановил их жестом:

— Почему?

— Я был в лазарете. Слышал, как солдаты говорят начистоту. Они верят в вас, но кампания затянулась. Припасов мало, ряды редеют от ран и болезней. Они хотят домой.

— У графини Йованки люди не свежее!

— В ее лагере порядок, — Якоб кивнул на шаткие палатки Радосава, затем на аккуратные ряды через долину. — Признак высокого боевого духа и полных складов.

Молодые рыцари зашептали о «трусости» — их излюбленном слове для здравого смысла. Но ветераны заворчали.

Мать Винченца фыркнула:

— Граф Радосав, вы — благочестивый сын Церкви, бесстрашный воин Папы! Графиня же в союзе с раскольниками и еретиками Востока! Ее нельзя терпеть!

— Мир навыворот, — пробормотал барон Рикард. — Священник рвется в бой, рыцарь — за мир.

Мать Винченца указала на монаха с позолоченным фонарем, где вместо свечи лежал сморщенный мозг:

— Реликвии Святых Василия и Григория с нами! Как можно сомневаться в победе?

— По моему опыту… — Якоб решил позаимствовать красноречие у Батист, — святые поддерживают тех, у кого численность, снаряжение и выгодная позиция.

Винченца сверкнула глазами:

— Возраст высосал вашу мудрость, Якоб из Торна!

— Бывали в Польше, мать Винченца? — вмешался Рикард.

— Какое отношение...

— Там готовят пельмени. Просто, но… божественно. — Барон не моргнув смотрел на нее.

— Пельмени… — священница опешила.

— Ваша вера напомнила мне часовню в поместье жены, — Рикард мягко увел ее в сторону. — Дверь, увитая жимолостью. Знаете ее аромат?

— Ваше превосходительство. — Якоб положил руку на плечо графа, другой обводя контуры долины. — Лагерь графини выше. Склон круче, ручей и камни замедлят атаку.

— Пустяки! — фыркнул офицер.

— Битвы решают пустяки, — вздохнул Радосав.

— Ветер против нас, — Якоб лизнул палец, подняв его. — Их стрелы полетят дальше.

— Ветер может измениться! — рявкнул другой.

— Это ваша стратегия? — взгляд Якоба заставил офицера смолкнуть.

— Но у меня есть вы! — воскликнул граф.

Якоб усмехнулся. Император Одон когда-то тоже верил, что один человек решает все.

— В юности я мечтал менять историю. Теперь знаю: чаша весов качнется не в ту сторону.

Граф потер челюсть:

— Люди устали. Ее позиции сильны. Погода и рельеф против…

— И конницы у них больше, — кивнул старый рыцарь.

Радосав ударил кулаком в латы:

— Черт, как хочется разбить ее!

Якоб, годами уговаривавший мирных на бойню, теперь отговаривал глупцов. Он приблизился:

— А представляете, если она победит вас? — Граф вздрогнул. — Позор. Урон репутации. Хотите унизить ее? — Якоб пожал плечами. — Сделайте это за столом переговоров, где ваша хитрость даст преимущество.

Граф задумался:

— Все равно любая битва кончается там.

— Прожив жизнь в войнах, скажу: мир приносит больше выгод.

— Но меч вы носите, — заметил Радосав.

Якоб устало улыбнулся, опираясь на эфес:

— В моем возрасте нужна опора.

Глава 40 Лазейка

— Что здесь произошло? — прошептал брат Диас, выглядывая из-за угла на площадь.

Они уже видели тела, пока пробирались в разоренный город. Одни сгрудившиеся кровавые комья на улице. Другие обугленные в сгоревших зданиях. Третьи висящие в арках, на окнах, на вывесках лавок. Но площадь впереди была усеяна ими. Трупы настолько изувеченные, что брату Диасу пришлось склонить голову и напрячься, чтобы понять, что когда-то это были люди.

Он смахнул с лица ледяной пот. Он выступил снова мгновенно. — Похоже на...

— Моих рук дело? — предложила Вигга, шагая по запятнанной брусчатке.

— Но безо всякой сдержанности... — Он заставил дрожащие ноги сделать еще одно «последнее» усилие и поплелся за ней.

Вигга, конечно, была убийцей. Одному Богу известно, сколько душ отправила она в ад. И все же с тех пор, как они покинули берег и пошли за Алекс вглубь страны, именно она не давала ему умереть. Тащила вперед, выслеживала путь, искала еду, била, чтобы не заснул, снова тащила... неутомимая проводница, бесстрашная защитница, безжалостная мучительница.

Она шумно втянула воздух, пропитанный вонью гари и преждевременной смерти. — Они прошли здесь.

— Зачем через город? — Брат Диас уставился на останки солдат, так тщательно перемешанные, что сложно было понять, сколько их. — Особенно разграбленный?

— Чтобы оторваться от ублюдков, что по пятам гнались.

Брат Диас моргнул. Это действительно разгадывало загадку.

Вигга была зверем, он знал это. Переменчива как сорока, груба как медведь, забывчива как сардина. Но с ней было... интересно. Порой в ее словах вспыхивали искры неортодоксальной прозорливости, доказывая, что дураком ее не назовешь. В богословских диспутах его старого аббата она вряд ли блистала бы. Зато сомневался он, выжил бы тот аббат в погоне за принцессой и беглым эльфом через поля сражений.

Хорошие спутники или плохие — все зависит от обстоятельств.

— Думаешь, сработало? — прошептал он.

— Санни юркая как блоха, так что надеюсь. — Она ткнула носком в разбросанные кишки. — По крайней мере, пока я не наступлю на их трупы. — Она осклабилась в своей вечно слегка пугающей улыбке. — Улыбайся, пока можешь. Мир скоро даст тебе пизды.

Вигга обнюхала опрокинутую повозку с разбитым колесом, заглянула под нее, затем двинулась к заваленному мусором переулку. — Они были здесь... Направились сюда...

В конце переулка виднелась река. Брат Диас последовал за Виггой к ветхому причалу, сердце стучало в ушах. Она присела у края пристани, всматриваясь вниз по течению. — След обрывается здесь.

— Значит, сбежали на лодке?

— Логично. На воде труднее выследить... — Вигга резко подняла голову, встала, уставившись обратно в переулок. — Кто-то идет.

Ему почудились крики на площади? Он прижался к Вигге. — Кто бы ни был, вряд ли они дружелюбны...

Сухожилия выступили на татуированных кулаках, когда она сжала их. — Я тоже умею быть недружелюбной.

— Этого я и боюсь.

— Я имела в виду, что ебну их нахуй! — прорычала она.

— Этого я и боюсь! — Дверь склада напротив стояла приоткрытой. Брат Диас ухватил Виггу за локоть, потянув к ней.

Она не двинулась. Ни на миллиметр.

— Я не хочу умереть, пока ты это делаешь! — зашипел он, дергая ее локоть обеими руками. — И не хочу, чтобы ты умерла. — Ему показалось, в площади мелькнул свет факелов? — Ноль — идеальное число смертей! — Он откинулся всем весом, будто участвуя в перетягивании каната на смерть. — Не заставляй применять заклятие...

— Блядские яйца Одина. — Вигга повернулась так резко, что он едва удержался, не шлепнувшись лицом в грязь. Она влетела в дверь, втолкнув его на склад и захлопнула ее, а затем, уперлась плечом в треснувшую раму с скрипом измученного дерева.

Внутри царила кромешная тьма. Пахло сыростью. В щелях заколоченных окон виднелись распоротые мешки и пустые бочки. Послышался скрежет. Вигга просунула что-то через дверные ручки, забаррикадировав вход, и уперлась плечом в створку.

Через мгновение снаружи донеслись звуки. Топот. Громкие голоса. Толпа.

Брат Диас съежился, когда мимо пронеслись факелы. Дрожащий свет скользнул по лицу Вигги: она хмурилась, вглядываясь в щель между досками. Тяжелая скула, струп под блестящим глазом, татуировки на лице. «Остерегайся». Совет, который ему стоило бы помнить…

Голоса затихли, превратившись в глухие отголоски, и смолкли. Брат Диас выдохнул дрожащий вздох, который держал, и сполз по стене на дрожащих ногах, пока больная задница не шлепнулась на пол.

С исчезновением опасности накатила усталость, словно вода хлынула в пробитую лодку, утягивая на дно. Так он не выматывался с тех пор, как мчался по Небесному Дворцу, опаздывая на аудиенцию к Ее Святейшеству. Странно теперь вспоминать того человека с его жалкими амбициями. Теплая должность в церковной бюрократии. Наставник ужасных отпрысков знатной дамы. Поддакивание шуткам епископа. Теперь его надежды сводились лишь к выживанию между кровавыми передрягами. И следующая, без сомнения, не за горами.

— Ты был прав, — хрипло бросила Вигга.

— Уверена? — Брат Диас закрыл глаза, стараясь замедлить дыхание. Стук в висках постепенно стихал. — Не похоже на меня.

— Ищешь драки — всегда найдешь лишнюю. Никогда не научусь! — В темноте раздался глухой удар. Вигга ударила себя по бедру. — Хоть вини волчий дух, но правда в том, что я была ебанутая дуреха и до укуса.

— Ты не дуреха, — пробормотал брат Диас. — Просто... видишь мир иначе.

— Хорошо, что ты тут. — Она отошла от двери, сползла по стене, усевшись рядом. Колени подтянуты, руки болтаются между ними. — Следи, чтоб я не обосралась. Мне нужен холодный разум. Чтобы волчий нрав в узде держать.

Брат Диас откинул голову к стене. — Трусливый разум, значит.

— Трусы бегут. Ты боишься, но остаешься. — В темноте блеснули ее глаза, изучающие его. — Ты изменился.

— Возможно, вернулся к старому. К тому, кем был раньше…

— Ты не ту бабу трахнул?

В темноте говорить было легко. Словно на исповеди, но без осуждения. Грехи его казались мелочью рядом с ее злодеяниями. — В том человеке было что-то хорошее, — сказал он. — Делал, что хотел. Не думал о последствиях. Как ты.

Вигга подняла руки, шевеля пальцами. — И это принесло мне все, чего у меня нет.

— Но ты повеселилась по пути, да? Я зарылся в монастыре на десять лет, следовал каждому правилу. — Брат Диас пожал плечами. — А теперь в той же жопе, что и ты.

Она, конечно, была презренной. Язычница-дикарка, рожденная во тьме невежества, вне благодати Спасителя. Половину из Двенадцати Добродетелей она и в глаза не видела. Зато в храбрости, честности, верности и щедрости дала бы фору любому священнику из его знакомых. Она была презренной. И все же, хоть он и был для нее обузой, она никогда не смотрела на него свысока.

— Думаю, ушли, — пробурчала она. Снаружи воцарилась тишина, и она поднялась. — Надо двигаться…

— Не думаю, что смогу даже встать. — Брат Диас медленно вытянул ноющие ноги. — Здесь безопасно.

— Иш.

— Над головой крыша.

— Иш.

— В темноте мы только лажанемся.

— М-да… — Вигга снова опустилась рядом, и ему показалось, что она села ближе, чем прежде. Он вдруг осознал двусмысленность своих слов. Слышал ее дыхание. Мягкий ритм, каждый выдох заканчивался легким рычанием.

Она была дикаркой, это отрицать бессмысленно. Татуировки-предупреждения для неосторожных. Он понял это еще в первую встречу: голая, в брызгах крови, рыгающая непереваренными кусками людей. Диас не знал, что безопаснее — отодвинуться или замереть. Но в тот момент безопасность не была главным в списке его желаний.

— Монахи… — задумчиво протянула Вигга, — у них же есть правила, да?

— Порой кажется, что только правила у них и есть.

— Насчет трахания женщин, например?

Брат Диас сглотнул. — Есть… определенный обет.

— Хотя, знаешь что? Загляни в бордель в дне пути от любого монастыря и найдешь там монахов больше, чем шлюх.

— Придется… положиться на твой опыт в этом вопросе.

Тишина сгустилась. — И, полагаю… — голос Вигги начался низко, но взлетел к концу фразы, — с траханием животных… та же херня?

Брат Диас с трудом сглотнул. — Это определенно… не приветствуется.

— Хотя опять же…

— Каждый служитель церкви отвечает лишь перед собственной совестью.

— Но… выслушай… — Воздух пропитался ее запахом, густым, почти удушающим в тесноте склада. Раньше он казался отвратительным, теперь — странным образом нет. — Как насчет… трахания того… — Она придвинулась ближе. — Что не женщина и не зверь… — По голосу он понял: она совсем рядом. — А нечто… — Пауза длилась вечность. — Среднее?

Она была чудовищем. Он видел, как она превращалась в нечестивый кошмар, предаваясь кровавой оргии. Проклятое исчадие, которое Церковь преследовала, осудила и заточила ради блага человечества. Но сосредоточиться на этом было невозможно. Невозможно думать ни о чем, кроме узкой полоски теплого, трепетного мрака между ними, наполненного ее жаром и кисло-сладким запахом.

И еще — о крови, что стремительно прилила к члену.

— Я не знаток законов, это да… — пробормотала Вигга, и он услышал скрип. Она поставила ладонь на пол рядом с ним. — Но как думаешь… может, я нашла… — Еще скрип. Вторая ладонь легла с другой стороны. — Лазейку?

Боже, она почти прижалась к нему. — Вигга… прошу, — прошептал он, зажмурившись, хоть толку от этого и не было. — Даже если нет… прямого запрета на… — Он сам не верил, что произносит это. — Связь с оборотнями… это было бы… неправильно. Так неправильно. Невероятно неправильно, во всех смыслах.

— Нет, — прошептал он. Он должен был быть непоколебим, как Святой Евстахий, искушаемый всеми земными соблазнами, но обративший лицо к Господу. — Нет, — повторил он. Она была убийцей, зверем, дикаркой, чудовищем. Он просунул руку в узкое пространство между их ртами, прикоснулся пальцем к ее губам, мягко отстраняя. — Ответ должен быть отрицательным.

Он услышал, как Вигга вздохнула. Почувствовал тепло ее дыхания на кончиках пальцев. — Ладно. — Ее волосы щекотали его шею, когда она откинулась на пятки. — Никто не станет тебя принуждать, брат Диас. Но… если передумаешь… моя лазейка будет ждать в любое…

— Нахуй! — прорычал он, вцепившись ей в затылок и притягивая обратно. В темноте промахнулся, давно не практиковался, сначала поцеловал в нос, но быстро нашел губы.

Он лизнул ее острые зубы, а она ответила поцелуем, рыча и покусывая.

Флакон с кровью Святой Беатрикс ударился ему в грудь, словно умоляя в последний раз. Он яростно швырнул его через плечо.

Это было абсолютно неправильно, глубоко отвратительно, полностью запрещено. Она была чудовищем. И он не мог удержаться.

— Нахуй… — прорычал он, впиваясь пальцами в ее волосы, притягивая ближе. — Все.

Глава 41 Что Нельзя Изменить

Дверь поддалась с одного удара и со скрипом распахнулась на скрипучих петлях.

Санни не смогла сдержать жалобного всхлипа, когда Алекс перекинула ее руку через плечо и приподняла. Они, спотыкаясь, переступили через мокрый порог, словно смертельно раненный четвероногий зверь, мелодраматически заползающий в нору умирать.

— Говорила же, — пробормотала Алекс, оглядываясь, — здесь никого нет.

— Удивительно, — прошипела Санни, — при таком уюте.

Полуразвалившийся сарай. Судя по запаху бойня или конюшни. Давно заброшенные. Задняя стена была каменной, остатки какого-то древнего строения, остальное сколочено из покореженных досок. Клочья древней паутины колыхались на холодном сквозняке. Дождь стучал по крыше, пробиваясь сквозь дыры.

— Я и похуже ночевала, — Алекс потащила Санни в самый сухой угол и начала опускать на грязную солому.

— Осторожно, — процедила Санни сквозь зубы.

— Я осторожна, — прорычала Алекс, дрожа от напряжения.

— Осторожно! — хрипло повторила Санни.

— Я осторожна! — зарычала Алекс, потеряла равновесие, и они рухнули вместе.

Санни лежала на колючей соломе, в душной темноте, стараясь дышать не в полную грудь. Алекс оказалась сверху, упершись руками в пол. От нее пахло потом, страхом и дымом горящего городка, название которого они так и не узнали.

— Надолго оставаться… — прошептала Санни, — не стоит.

— Если только всех не перебили в том городе, — Алекс поднялась на колени.

— Думаешь, нам так везет?

— Судя по прошлому, нет. Как ребра?

— В порядке, — прошептала Санни. — Если не дышать.

— Может, посмотреть?

— А что? У тебя целебные глаза?

Алекс замигала ресницами. — Немножко есть.

Санни медленно приподняла рубашку. Алекс коснулась ребер, очень осторожно, морщась в сочувствии. Прикосновение было легким, щекотливым — Санни вздрогнула. Люди редко касались ее. Точнее, редко нежно.

— Ну и? — буркнула она.

— Ну, я рада, что это не мои ребра. Может… не знаю… перевязать?

— Чем это поможет?

— Не могу же я ничего не делать!

— Ничего делать проще всего. — Санни откинулась на солому, поправила рубашку. — Иди одна. Оставь меня. Со мной все будет в порядке.

Алекс фыркнула. — Пошла нахуй. Еды и воды нет, за нами охотятся, а ты даже не жалуешься. Значит, дела хуже некуда.

— Значит, не будет в порядке. Все равно оставь. Тебе надо в Трою.

— Плевать я хотела на Трою. Даже не бывала там.

— Говорят, там красиво. Тебе стоит пойти.

— Очень смешно. Сколько раз ты меня уже спасала?

— Несколько.

— Много. И ты даже не придаешь этому значения…

— Трагическое достоинство у меня в крови.

— А мне нельзя попробовать? Раз тебе так идет?

— И как ты планируешь вытащить нас отсюда?

Алекс поднялась, потирая челюсть, и ничего не ответила.

Санни почти надеялась, что у Алекса есть план. Но отсутствие оного не удивило. — Так и думала. Тебе стоит идти.

— Там, на ферме… — сказала Алекс. — В конюшне. Может, лошадь была.

— Ты не вернешься. Тебя поймают.

— Ты хотела план? Вот он.

— Хотела не дерьмовый план. Нельзя воровать лошадей.

— Ты худая, но далеко не донесу.

— Нам еще и разъяренного фермера на хвост?

— Поверх двух дюжин наемников и оборотня фермер погоды не сделает.

— Не позволю тебе.

— А как остановишь?

— Придумаю… — Санни оскалилась, пытаясь подняться. — Что-нибудь…

Алекс положила руку ей на плечо. — Не надо. — Не давила, но и не давала встать. — Доверься.

Санни посмотрела на нее. — Доверяю, — сказала.

И Алекс наклонилась, поцеловав ее.

Не агрессивный поцелуй с языком и зубами. Не случайное касание губ. Решительный и терпеливый, не оставляющий сомнений. Она захватила верхнюю губу Санни, слегка прикусив, затем нижнюю, с тихим щелчком, снова верхнюю. Может, кончик языка мелькнул в конце. Санни уже собиралась ответить, но Алекс отстранилась.

Санни смотрела на нее, лицо горит. Алекс открыла глаза, встретив взгляд. Между ними — сантиметры темноты. Тишина, только скрип двери на ветру. Мышцы на шее Алексы дрогнули, когда она сглотнула.

— Ой, — хрипло проговорила Санни.

Алекс дернулась назад, будто это ее поцеловали, переписывая историю в реальном времени. Встала, отряхивая солому с колен, словно это было важнее всего.

— Оставайся здесь, — повернулась к двери. — Я не на долго.

— Не сдвинусь. — Санни подумала, стоит ли пытаться устроиться удобнее, и решила не стоит. Паника бесполезна.

Она действительно доверяла Алексу. Хотя бы в том, что та попытается помочь. Удастся ли ей — другой вопрос.

Санни снилось, как она целует кого-то — приятное покалывание в густых лесных дебрях. Пение, смех, желтый листопад на моховую подстилку, мягкую как пух. Изумрудные лучи сквозь высокие ветви, лесная почва так далеко внизу, будто она — королева подводного царства.

Потом, на грани пробуждения, подумала: лес? Какой позор для эльфа такие клишированные сны. Но тут ворвались стук и скрежет, словно скачущие всадники. Она резко села, ощутила вспышку боли, будто ее снова пнули, и со стоном рухнула назад.

Грязно-серые лучи пробивались сквозь щели, полосатили солому. При дневном свете место выглядело еще отвратительнее.

Утро.

Значит, Алекс сбежала ночью, бросив ее. Санни сама велела, но тайно надеялась, что та передумает. Дура, конечно.

Когда тебе говорят, что человек лгун — верь.

Дверь скрипнула. Санни попыталась задержать дыхание, но боль в боку заставила сжаться, обхватив ребра, будто от этого зависело, не разлетится ли она на куски.

Не в первый раз, увы.

— Заходи, ублюдок. Давай. — Голос Алексы. И Санни увидела лохматую лошадь в черно-белых пятнах, которую Алекс тащила за узду.

Значит, ее не бросили. Облегчение и удивление накатили волной.

— Ты достала лошадь, — сказала она.

Алекс оглянулась, все еще тянув упрямое животное.

— Звучишь удивленно.

— Немного.

— Говорила же, была воровкой.

— Думала, исправилась.

— Исправилась. — Алекс наконец завела лошадь внутрь и гордо посмотрела на нее. — Теперь я конокрадка. — Она похлопала ее по шее, та кивнула, фыркнув. — С нами ему будет лучше.

— Почему? — спросила Санни. — Мы ебаная катастрофа.

— В том-то и дело. Мы нужны ему. У фермера — тащить плуг. С нами — стать героем. — Алекс привязала узду к перекладине и подошла к Санни. — Так я себе это объясняю.

— Слышала и похуже вранье… — пробормотала Санни, но фраза превратилась в хрип, когда она попыталась сесть.

Алекс подхватила ее под руки, почти обняв и приподняла, чтобы та могла опереться на гнилую перегородку. — Стоишь?

— Без проблем. — Санни старалась дышать. Не слишком глубоко. И не слишком слабо. — Если поддержишь.

Алекс посмотрела ей в глаза. Без улыбки. Без хмурости. — Сколько потребуется, — сказала она и начала подводить Санни к лошади.

— Ну разве не мило?

В дверях стояли двое. Один — здоровенный ублюдок, второй — мельче, но все равно вдвое тяжелее Санни, совершенно лысый, даже брови отсутствовали.

— Блядь, — выругалась Алекс.

Санни чувствовала лишь усталость и раздумывала, не лечь ли обратно. Она старалась быть хорошей, но мир все равно норовил надрать ей задницу.

— Это вообще человек? — лысый прищурился на нее.

— Эльф, — буркнул здоровяк.

— Значит, это та самая кузина, — женщина со сломанным носом шагнула в сарай, тыча толстым пальцем в Алекс. — Саббас обрадуется.

Итак, противников трое против двух. По весу примерно пять к одному. По оружию — тридцать к одному, учитывая, что новоприбывшие выглядели готовыми к войне с Бургундией.

Санни отступила, сжимая ребра, а Алекс двинулась назад следом, встав между ней и тремя убийцами, которые медленно надвигались, будто в танце без музыки с плохим концом.

— Ну и где твой волшебный нос, а? — здоровяк усмехнулся. — Не терпится увидеть рожу Датчанина, когда мы скажем, что нашли ее первыми.

— Ты ему и расскажешь, — сказала женщина. — ебаный Датчанин меня бесит.

— Кого ненавидишь больше? — лысый все приближался. — Датчанина, Близнецов или Ловца?

— Могу ненавидеть всех одинаково, — огрызнулась женщина. — Ненависти хватит.

Санни попыталась вдохнуть, но боль едва не вырубила ее. Она выдохнула с хрипом. Годы она мечтала, чтобы ее заметили. Теперь, когда хотела исчезнуть — не получалось.

Алекс правой рукой, спрятанной за спиной, приподняла край грязного красного камзола и вытащила кинжал из-за пояса.

— Осторожно, — предупредила женщина. — У нее клинок.

— И что? — лысый достал свой нож, вдвое длиннее, заточенный до тонкого серпа. — У меня их куча.

— Саббас не захочет ее в клочья, — сказал здоровяк.

— А если чуть-чуть порезать?

— С этим, наверное, смирится.

Санни отступила еще шаг, упершись спиной в стену. Места не осталось. И тут в дверь вошел еще кто-то. Шансы ухудшились… пока луч света не скользнул по новоприбывшему: спутанные черные волосы, бледная щека, татуированные слова. Санни едва сдержала улыбку.

Оборотни — настоящее проклятие. До тех пор, пока они не становятся тем, что тебе нужно.

— Брось нож, ладно? — здоровяк упер руки в бока, не подозревая, что крадется за ним. — Терпение на исходе. Вы здорово нас попилили.

— В том городе был пиздец, — лысый даже не догадывался, насколько хуже станет. — ебаный Датчанин взбесился. Чуть стрелой не шмякнули. Чья это была идея?

Санни указала на Алекс. — Ее. — Главное отвлечь идиотов подольше. Руки Вигги молнией обхватили женщину сзади: одна прижала руки к груди, другая вцепилась в горло. Та открыла рот в беззвучном крике, дергаясь, как оса в меду.

— Но это я отравила ваш суп, — сказала Санни.

— Три дня срал водой! — здоровяк выхватил топорик с шипами. — Может, Саббасу достанетесь кусками.

— Погодите! — Алекс взмахнула ладонью, удерживая их взгляд, пока Вигга сжимала горло, кровь стекая по ее руке. — Можем договориться!

— Чем? — лысый хмыкнул.

— Драгоценности. — Алекс произнесла это слово протяжно, как священник имя святого. — Они зарыты.

На лицах мелькнули жадность и сомнение, пока женщина за спиной закатила глаза, ее пинки превратившись в судороги.

— Не говори им о драгоценностях! — прошипела Санни, зная: запретное манит сильнее.

Похоже, жадность одержала временную победу. Здоровяк облизал губы. — Драгоценности есть?

— Я принцесса, разве нет? — Алекс гордо вскинула подбородок, пока Вигга аккуратно опускала труп женщины на солому, словно укладывая младенца в колыбель. — Их у меня куча.

— Где? — спросил лысый. Вигга вытащила кинжал из пояса мертвой и кралась вперед.

— Близко. — Алекс начала ухмыляться. — Очень близко.

— Где? — здоровяк сверкал жадными глазами.

Алекс наклонилась к нему, будто делилась секретом. — В твоей ебаной жопе.

В этот момент Вигга вогнала кинжал в макушку лысого. Череп хрустнул, глаз выпал, кровь брызнула на щеку здоровяка.

Тот обернулся, пока тело бесформенно оседало у его ног. Вигга смотрела на него, приподняв бровь, будто задавала каверзный вопрос.

С лица здоровяка схлынула кровь. — Еще один датский оборотень…

Вигга оскалила острые зубы. — Я шведка.

Мужчина замахнулся топором. Вигга поймала его запястье, ударила ребром ладони по предплечью — кость сломалась с хрустом, словно обзавелась вторым локтем. Топор выпал, здоровяк заревел от боли, левой рукой выхватывая кривой кинжал.

Вигга схватила и эту руку, сломала еще сильнее. Осколок кости прорвал кожу, брызнув кровью. Мужчина рухнул на колени с воплем, кинжал звякнул рядом с топором.

Вигга наклонилась к нему. — Ну что, пнешь? Давай, сука, попробуй. — Повернулась, крикнула: — Готово!

В дверь ворвался мужчина с суковатой веткой в руке. Санни с трудом узнала брата Диаса без рясы. Худой, небритый, диковатый.

— Ты жив! — Алекс начала улыбаться.

Брат Диас уставился на трупы. — Видно, Всевышний еще не завершил наши миссии.

Иногда распадаешься только после опасности. Санни почувствовала, как дрожат колени, веки слипаются. Через мгновение она уже сидела на полу, а кто-то хлопал ее по щекам: — Ты в порядке? Ты в порядке?

Вигга схватила последнего убийцу за горло и яростно тряхнула. — Ты, блядь, ее ранил? — Тот застонал, сломанные руки беспомощно болтались. — Разорву тебя нахуй от жопы до макушки!

— Лошадь лягнула, — пробормотала Санни. Голова кружилась.

— Лошадь? — Вигга резко повернулась к украденной Алексом кобыле. — Эта тварюка?

— Нет, другая! — поспешила Алекс.

— Пусть молится, чтоб я ее не нашла!

— Успокойся, Вигга! — брат Диас пытался вставить слово. — Успокойся!

— Я полезен! — захрипел здоровяк, усваивающий суровый урок: как бы ты ни зверствовал, найдется тот, кто злее, и чем сильнее выеживаешься, тем быстрее сломают обе руки. — Я расскажу про планы Саббаса!

— Герцог Саббас? — брат Диас нахмурился. — Второй сын императрицы Евдоксии? Он здесь?

— Гнал нас через пол-Балкан, — сквозь зубы процедила Санни, опираясь на локоть.

— Он уже близко! — захныкал мужчина. — С колдунами и Датским Волком! А-а-а!

— Вигга, прошу! — Монах пытался оттащить ее, но лишь болтался на ее руке.

— Я передам послание Саббасу! — взмолился здоровяк.

— Он прав! — брат Диас выдрал Виггину руку из порванного в клочья камзола. — Приказываю отпустить его!

— Прав, — хрипло согласилась Вигга. — Ладно.

Алекс тяжело выдохнула, обхватив колени. Брат Диас отпустил Виггу. Здоровяк попытался ухмыльнуться, что было впечатляюще, учитывая боль.

Тут Вигга вмазала ему так, что кулак вогнал нос в череп. Тело шмякнулось о стену, отскочило, забилось в соломе, харкнуло кровью и затихло.

Вигга шмыгнула. — Вот и послание.

Брат Диас уставился на труп. — Я велел не калечить его!

— Велел отпустить. Я отпустила.

Санни откинулась на солому, закрыв глаза.

Зачем переживать о том, что не изменить?

Глава 42 Великолепное Мероприятие

При иных обстоятельствах Бальтазар наслаждался бы подобной пышностью и церемониалом.

Графиня Йованка восседала в дамском седле, выпрямившись до боли и сверкая драгоценностями, на величественной серой кобыле, чей рост контрастировал с ее миниатюрностью. Процессия двигалась к менгирам с почти оскорбительной неспешностью. Под изумрудным балдахином на позолоченных столбах стоял отполированный стол, будто перенесенный из замкового пиршественного зала. Графиня была алмазным острием клина из солдат, слуг, чиновников и почетных гостей, облаченных в лучшие наряды. Синкелл Игнатий сменил свой высокий головной убор на еще более громоздкий, усыпанный самоцветами. Враги могли принять его за осадную башню.

Делегация противника спускалась по противоположному склону с той же торжественностью, не уступая в роскоши: трепещущие штандарты, бряцающая сбруя, блики на доспехах и золотой вышивке.

Увы, блистательная публика, идеальная для триумфа, — худшее зрелище для позора. Сапоги Бальтазара, выменянные у могильного вора, превратились в хлюпающие лохмотья. Рубаха, стащенная с трупа, заскорузла от грязи, пропиталась беличьим жиром и кишела вшами. Он был голоден, немыт, на грани истощения, больше похожий на подмастерье ассенизатора, чем на мастера тайных наук.

Он брел жалкой тенью за графиней через внешнее кольцо менгиров, выше человеческого роста, затем через внутреннее, вдвое выше, с полевыми цветами в трещинах. Бальтазар ощутил мурашки, покалывание в пальцах, сладостное присутствие магии. Здесь миры соприкасались, магия усиливалась, энергии земли сходились в узле. Когда-то это восхищало бы его. Теперь же он чувствовал лишь гнет папского заклятия, терзающего кишечник.

Граф Радосав дернул поводья, заставив вороного жеребца встать на дыбы. В противовес, графиня Йованка остановила коня с достоинством. Они замерли друг напротив друга у каменного круга на виду армий. Трава колыхалась, балдахин трепетал. Птица, потревоженная в гнезде, чирикнула. Бальтазар подавил отрыжку.

Свиты обменялись смертоносными взглядами. Игнатий скрестил взор со жрицей в столь же роскошных одеждах. Бальтазар, окинув взглядом мрачные лица, дернул Батиста за рукав.

— Угу, — пробормотала та. — Самые живучие ублюдки.

В хвосте свиты Радосава маячили Якоб из Торна, мрачнее прежнего, и барон Рикард, вампир, моложавее, чем при последней встрече. Тот игриво приложил пальцы к виску.

— Приступим, — проскрежетал Радосав, спрыгнув с коня и шагнув к столу.

Графиня щелкнула пальцами. Слуга рухнул на четвереньки, став ступенькой. Другие подхватили ее, словно ангела, спускаемого с небес, пока фрейлины несли шлейф, скользивший по траве.

— Устраивают настоящее шоу, — пробормотал Бальтазар.

— О, это ерунда, — сказала Батист. — Ты бы видел мирные переговоры между королевами-близнецами Франкии и императором Бургундии. Три месяца длились.

— Ты там была?

— Нейтральный наблюдатель от герцогини Аквитании.

Бальтазар кисло помотал головой. — Тебе всегда надо быть на шаг впереди, да?

— Не надо. — Батист скромно обмахивалась шляпой, ветерок трепал ее непокорные кудри. — Просто так выходит.

Граф Радосав с грохотом упер кулаки в перчатках в стол, презрительно скривив губу. Графиня Йованка изучала ногти, вздохнула, затем, гордо вскинув голову, встретила его взгляд леденящей усмешкой.

— Муж, — прошипела она.

— Жена, — прорычал граф.

Бальтазар нахмурился. — Погодите… что?

— Погодите… что? — хрипло отозвался Якоб. Он потерял счет переговорам, на которых присутствовал. Часто разочаровывался, когда драки заканчивались. Порой пытался спровоцировать их снова. Но мирные переговоры между супругами? Впервые.

Барон Рикард поднял бровь. — Я думал, все знали?

— Некоторые из нас не столь чувствительны к романтике, — пробурчал Якоб с горечью. — Отсутствие практики, возможно…

— Я всегда был болезненно чувствителен к романтике, — сказал барон, пока Радосав плюхался в кресло, сверля жену взглядом. — И здесь, чувствую, любовь и ненависть сплетены воедино. — Графиня Йованка уселась напротив, смотря на мужа свысока. — Лукреция и я были такими же. Как кошка с собакой, но с большим домом и кучей разрушений. Столько ссор! Апокалипсические скандалы! Но примирения… — Барон закрыл глаза. — Она была беспринципной, безрассудной, эгоистичной змеей. Боже, как я скучаю.

Синкелл Игнатий с грохотом вывалил на стол кожаные фолианты, а мать Винченца развернула огромную карту.

— Похоже, это надолго, — Якоб скрестил руки, пытаясь размять ноющие бедра.

— Церкви Востока и Запада предпочитают затяжные тяжбы настоящим битвам, — сказал барон Рикард. — Но взгляни на светлую сторону.

— Есть такая?

Вампир приблизился, шепча: — Нам с тобой время не грозит кончиться.

День тянулся. Солнце поднималось. Тень балдахина ползла по траве. Документы покрыли стол, пока священники яростно спорили над каждой деталью. Их словесные дуэли прерывались шипением графини и рыком графа. Обе Церкви восхваляли милосердие Спасителя с кафедр, но за столом не уступали ни пяди.

Граф Радосав потребовал вина, пил, мрачнел, затем велел подать всем. Якоб, верный обету трезвости, отказался. Смотрел, как пьют другие, и горько сожалел о клятвах. Как всегда.

Его настроение не смягчилось, но остальные расслабились. Стража перестала стоять по стойке, облокотилась о камни, затем разлегшись на траве, сняв оружие и шлемы. Старые товарищи с противоположной стороны начали общаться.

— Якоб, старый ублюдок! — Батист подошла, обмахиваясь шляпой. — Не ожидала встретить тебя здесь.

— Батист. — Якоб кивнул насколько позволила одеревеневшая шея. — Рад, что жива.

Они молча наблюдали, как мать Винченца чертит границы на карте, а синкелл Игнатий вскидывает руки в отчаянии.

— Теперь скажи, что рада, что я жив, — произнес Якоб.

Батист пожала плечами. — Ты всегда жив. Как оказался в свите графа?

— Обычно. Очнулся в тележке с трупами, потом вампир уговорил графа. А ты как у графини?

— О, мы старые друзья.

— У тебя всегда много друзей, — Якоб сдержал зависть.

— Повезло встретить здесь кого-то.

— Тебе всегда везет, — снова сдержал зависть.

— То, что ты называешь везением это подготовка, осторожность и никогда не высовываться.

— Мы из Часовни Святой Целесообразности. Мы всегда высовываемся. — Якоб взглянул на Бальтазара, мрачно разглядывающего ожог на запястье. — Вижу, маг жив.

— Он не облегчал задачу. Чуть позже убила бы сама.

— Не винил бы. — Якоб понизил голос. — Если его заклятие действует, принцесса Алексия жива.

— Видимо, — кивнула Батист. — Он думает, что проведет ритуал здесь, у камней.

— Доверяешь ему?

— Выбора нет.

— Как всегда, — Якоб хмыкнул.

— Мы из Часовни Святой Целесообразности, — сказала Батист. — Выбора у нас никогда нет.

— Далее… — Перо матери Винченца скрипело, вычеркивая пункт из списка. — Спорные пастбища между рекой и святилищем Святого Петра Слепого…

Графиня Йованка выпрямилась. — Я хочу пастбище!

— Ваше превосходительство? — Синкелл Игнатий провел чернильным пальцем по списку в книге. — Это пустяк. Всего двенадцать род земли…

— Оно имеет… — Графиня бросила взгляд на мужа. — Сентиментальную ценность.

Граф Радосав поставил кубок. — Мы встретились там. На берегу растут древние ивы. — Его лицо смягчилось. — Очаровательное место.

Графиня сглотнула. — Ты говорил, это любимое место твоей матери.

— Она хотела быть там похоронена, но…

Графиня положила руку на рукав Игнатия. — Я хочу пастбище… — мягко сказала она, глядя на мужа. — Чтобы срубить ивы и сжечь их. — Она оскалилась, выплевывая слова через стол. — Как ты сжег мой город, дерьмо!

— Спаситель помоги нам, — простонала Батист, закрыв лицо руками.

— Чтоб тебя, женщина! — взорвался граф, вскакивая и опрокидывая стул. — Как можно мириться с этой проклятой гарпией!

— Чтоб тебя, мужлан! — взвизгнула графиня, махнув рукой и едва не задев стражника. — Не уступлю и пяди этому мешку желчи! — Она прошла мимо Игнатия, шествуя вдоль стола, пока фрейлины суетились со шлейфом.

— Сохраним спокойствие… — взмолилась мать Винченца, но граф оттолкнул ее, шагая к жене.

— Ой-ой, — пробормотал барон Рикард, приподнявшись на локтях. Он лежал на траве, наблюдая за облаками.

Вокруг менгиров стража, уже забывшая о войне, замерла в напряжении. Руки сжали рукояти мечей, щиты приподнялись, клинки зашевелились в ножнах.

— Ой-ой, — прошептал Якоб. Наступал переломный момент, после которого все катится в пропасть. Он чувствовал приближение насилия, как старый моряк грозу за миг до дождя.

— Только твоя полная капитуляция удовлетворит меня! — ревел граф, обходя стол. За ним офицер поднял руку, готовый сигнализировать атаку.

— Капитуляция? — фыркнула графиня, шагнув навстречу. — Ха! Я раздавлю тебя под каблуком!

Вооруженные свитники сдвинулись вперед. Остальные отступили.

— Ой-ой, — сказала Батист.

— Ты будешь умолять о пощаде! — рычал Радосав.

— Ты взвоешь о прощении! — шипела Йованка.

Зубы стиснуты, молитвы шептались, мышцы напряглись. Граф пылал ноздрями, графиня — гордо вздымала грудь.

Мир застыл в ужасной паузе.

Птица снова чирикнула. Графиня вцепилась мужу в воротник, он — в ее украшенный нагрудник. Они рванули друг друга в объятия и яростно слились в поцелуе, игнорируя священников, свиту и армии.

Якоб поднял бровь. — Неожиданно.

— Не для чувствительных к романтике, — барон лег обратно.

Свиты выдохнули. Воины по обе стороны переглянулись, пожали плечами. Мечи опустились. Резни удалось избежать.

Якоб разжал пальцы на рукояти, пытаясь стряхнуть онемение, и вздохнул. С облегчением? Или разочарованием?

Муж и жена разомкнулись лишь на мгновение, глядя друг другу в глаза.

— Люблю тебя, дурак, — выплюнула графиня.

— Боже, как я люблю тебя, — прохрипел граф.

И снова слились в поцелуе. Синкелл Игнатий перевел взгляд на мать Винченцу. — Может, перенесемся в часовню Святой Глории и утрясем детали?

— Безусловно, — махнула та усталой рукой.

Батист хмуро разглядывала пальцы, затем склон с войсками, беззвучно шевеля губами.

— Что задумала? — спросил Якоб.

— Считаю цену одного солдата: кольчуга, алебарда, меч, кинжал, конь, палатка, провиант на месяцы… — Она сдвинула шляпу. — Интересно, во сколько все это обошлось.

— Моя Лукреция как-то развязала войну, — задумчиво произнес барон Рикард, — против моего совета. Мы выиграли пол-битвы, но это разорило нас. Иногда думаю, какие шторы можно было бы купить на эти деньги… — Он поднял руку, будто касаясь невидимого шелка. — Малиновый дамаск невероятного оттенка… Пришлось отказаться. — И смахнул слезу костяшкой пальца.

Радосав подхватил Йованку, она обвила его бедрами, вцепившись в волосы. Их рты слились в дуэте приглушенных стонов. Он отступил, наткнувшись на стол, опрокинув кубки. Вино растеклось по картам.

— Эти двое начали войну… — Бальтазар скрестил руки, наблюдая за ними. — Сея огонь и смерть в своих же землях, гробя жизни… Из-за любовной ссоры?

Барон Рикард откинул голову, глядя на облака. — А нас называют чудовищами.

Глава 43 Моя жадность — голод

Граф с графиней умчались первыми. Видимо, предаться любовной авантюре, столь же яростной, как и их вражда. Бальтазар не мог сказать, что сильнее: отвращение или зависть. Его собственные похождения стерлись в памяти, да и лучше бы забылись. Слово «авантюра» придавало тому провалу незаслуженный лоск.

Священники разъехались, препираясь о формулировках древнего договора. Вековая вражда Церквей Востока и Запада оказалась слишком колючей для постельного решения. Стража разошлась объявить о перемирии, а лагеря по склонам долины схлопнулись, будто проколотые бурдюки. Солдаты потянулись к унылым будням, не ценя собственной удачи. Слуги унесли стол и балдахин, следуя за хозяевами, так что к закату от переговоров осталась лишь вытоптанная трава да шкурки экзотических фруктов, брошенных графиней. Бальтазар подумывал подобрать их и выскрести зубами, но даже его упавшее до подполья достоинство воспротивилось.

Батист ткнула его носком сапога, как пастушка упрямую козу. — Пора найти нашу заблудшую принцессу. — Она кивнула на Якоба со скрещенными руками и барона Рикарда, чистившего клыки щепкой. — Черная Магия тут никого не смутит.

— Вряд ли. — Бальтазар встал, отряхивая мокрые штаны покойника, и охнул.

Раньше ритуал, даже простой, восхищал его. Какие риски? Как их обойти? Какие слова, символы, жесты избрать? Магия как наука, искусство, зрелище!

Теперь он чувствовал лишь раздражение, отвращение к своему падению и вечный гнет заклятия.

— Нужно острие, — сказал он, и когда Батист с Якобом потянулись к оружию, добавил: — Что плавает в воде. Или молоке. Стрелка компаса.

Барон Рикард поднял щепку. — Подойдет?

— Зубочистка вампира. — Бальтазар взял ее без энтузиазма. — Зловеще символично.

— Дальше? — спросил Якоб.

Бальтазар сел в центр круга.

— Зароем. — Он начал рвать траву, выкапывая ямку.

Могила для надежд и амбиций. Для человека, которым он был. Крошечная, как и его нынешнее величие.

Он поднял руки для жестов, отметив грязь под сломанными ногтями, струпья на пальцах, шрамы от провалившегося в Венеции прижигания заклятия. Когда-то его руки были прекрасны.

— Если найдем Алексию, — пробормотал он, — что тогда?

— Доставить в Трою, — тупо бросил Якоб.

— Преодолевая лишения, сражаясь с кузенами-убийцами, плодами безумных опытов Евдоксии, колдунами и монстрами?

— Скорее всего, — сказал барон.

— Без благодарности, наград или надежды на свободу.

— Меня редко благодарят, — буркнула Батист.

— Нисходящая спираль отвратительных унижений.

— Такова работа, — рыкнул Якоб.

— Даже вне темницы я в кандалах папского заклятия, раб прихотей десятилетки.

— Она повзрослеет, — жизнерадостно заметил барон.

— Рабство у тринадцатилетней ненамного лучше.

— Скорее хуже, — сказала Батист. — Но ты не первый в такой ловушке.

— О, да! — Бальтазар отряхнул грязь с ладоней. — Целый парад колдунов прошел через Часовню Святой Целесообразности к славе и богатству. — Он окинул взглядом спутников. — Ой, простите, все они мертвы.

— Тебя осудил Небесный Хор. Какая альтернатива?

— Батист нетерпеливо почесала затылок.

— Альтернатива? — Бальтазар горько усмехнулся. — Размышляю об этом с тех пор, как провалился в снятии заклятия в Венеции. — Он почувствовал знакомый гнет, тошноту, горечь отчаяния. — Я раб глупцов, пиршество для вшей, посмешище для идиотов. У меня отняли все: книги, достоинство, свободу, будущее.

— Трагично, — Батист изучала ногти.

— К чему вся болтовня? — спросил Якоб.

— Мне нечего терять. — Бальтазар повернулся к каменным воротам, где закатный луч пробивался между менгирами. Здесь, где граница миров тонка. — А значит… мне нечего терять.

Он воздел грязные руки, совершая знак призыва. Театрально? Да. Но кто он, как не маг?

— Погоди… — барон Рикард нахмурился. — Что ты...

Бальтазар произнес Имя.

Демонология — самая опасная из Черных Искусств. Даже величайшие колдуны Карфагена гибли, унося города. Призвать инфернальное существо против его воли — риск.

Но позвать того, кто жаждет явиться?

Достаточно встать в нужном месте… и попросить.

— Нет! — Рикард в ужасе вскричал. Поздно.

Дверь между мирами распахнулась. Солнце погасло. Свет исчез за пределами камней.

Дверь втрое выше человека, и все же ей пришлось согнуться, чтобы войти.

Лишь мельком Бальтазар увидел ее... И тут же опустил глаза, спасаясь от жгучей боли. Отпечатались рога с двадцатью девятью отростками, черные как фосфоресцирующие чернила, как переливчатая нефть, усыпанные кольцами, серьгами, цепями, жемчугом и драгоценностями — дарами, выкупами и жертвами всех культур под ночным небом.

Призвать демона, жаждущего явиться... Стоит лишь попросить.

Но когда он приходит — начинаются проблемы.

Батист сдавленно застонала, рухнув на колени, закрыла лицо руками и сжалась в дрожащий комок.

Якоб застыл, рот открыт, шрамы на побледневших щеках резко выделялись.

Лишь барон Рикард сохранил дар речи. — Остановись, дурак! — взмолился он, прикрывая глаза. — Отправь ее назад! Закрой дверь… — Его голос сорвался в писк, затем смолк. Тишина поглотила все: жужжание пчел, пение птиц, шелест травы.

— Меня… пригласили, — прогремел голос демона, словно отдаленная гроза. — Неужели ты, паразит, личинка, пиявка, осмелишься изгнать меня?

— Нет, — прохрипел барон. — О, нет…

— Я — Шаксеп, герцогиня Преисподней. Моя жадность — голод. Моя зависть — чума. Моя похоть — потоп. Моя ярость — ураган. — Последнее слово ударило, как молния. Демоница распахнула крылья, погрузив камни в кромешную тьму. Ветер, пахнущий медом, рвал лицо Бальтазара, выжимая слезы. Черные перья и золотая пыль кружили у его ног. Сквозь ужас он подумал: А ведь это могла быть моя лучшая идея.

— Я замолчу, — захныкал барон Рикард.

— Мудрый выбор, — проурчала демоница, и ее довольство пугало больше, чем гнев. Бальтазар почувствовал ее взгляд, колени задрожали. — Итак, Бальтазар Шам Ивам Дракси… к делу.

Шаги приближались, мягкие, медленные. Трава хрустела под когтями цвета крови из перерезанного горла, длинными, как кинжалы, с золотым узором.

— Ты осмелился призвать меня, и я снизошла. Знай: ты балансируешь на краю гибели. Торгуешься с бесконечностью. Твое существование висит на волоске. Так… — Она замерла перед ним, сложив крылья с шелестом. — Что тебе нужно?

Бальтазар облизал губы. Он всегда взвешивал слова. — Я прошу вашей…

— Разве мать не учила тебя манерам?

— Я не знал матери, — прошептал он.

— Многое объясняет. Прося милости, взгляни на меня.

— Не смею, — слезы замерзали на щеках. — Дабы ваша неземная красота не свела меня с ума.

— М-м-м… — Перья зашуршали. — Обожаю. Представь, иметь такую восхитительную лесть под рукой.

— Я предложу больше, — он опустился на колени. — Если вы разорвете мои оковы.

Шаксеп цокнула языком — тц-тц-тц, словно забивая гвозди в его череп. — Я предпочитаю создавать рабов, дитя. Освободив от этих оков, я надену тебе новые. Вечный долг передо мной.

— Но эти цепи, — он протянул дрожащую руку с ожогом, — я выберу сам.

— Лишь бы не сказал потом… что не предупреждала. А теперь… — Ее присутствие наклонилось к нему, и он едва сдержал кишечник. — Дай… взглянуть. — Леденящий холод, волоски в носу замерзали. Ужас и восторг от близости силы, перед которой законы мироздания гнутся. Силы, бросающей вызов ангелам…

— Нет. — Раздраженный фырк. — Не могу помочь. Не с этим.

— Постойте… — прошептал Бальтазар. — Что..?

— Могу дать богатство, превратить врагов в соль… что угодно. Но не это.

— Но вы же…

— Герцогиня Преисподней, да. Но есть правила и пределы. — Шаксеп вздохнула, как зимний ветер, крылья взметнули золотую пыль. — Честолюбцы понимают слишком поздно. Власть это клетка, Бальтазар Шам Ивам Дракси.

— Вы не можете? — пробормотал он. — Вы?

— Думаешь, мне приятно? — Громовой голос заставил его сжаться. — Я же произнесла всю речь про «жажду-голод»!

Бальтазар не удержался — взглянул, когда она отвернулась. Спина, переплетенная багровыми мышцами меж крыльев, испещрена золотыми символами, стрелами, спиралями невозможной геометрии. В центре — рана, сочащаяся расплавленным золотом. Она остановилась в дверном проеме, цепи зазвенели. Он отвел взгляд, боясь безумия от ее взора.

— Но твоя душа интересна, — сказала она. — Довольно хороша. Так что зови… если что.

Дверь закрылась. Солнце вспыхнуло, вернув вечерний покой: пчелы, птицы, закат над холмами.

Лишь черные перья и золотая пыль напоминали о демоне.

— Боже… — Батист проползла по траве и вырвала.

— Что ты наделал?! — барон Рикард тряс Бальтазара за плечи.

Тот не слышал. — Она не смогла, — он смотрел на ожог.

— Я видел ее, — Якоб плакал, уставившись в пустую арку.

— Даже Шаксеп… — Бальтазар замигал. — Не смогла. — Он уставился на барона. — Должна быть уловка… Это была не она!

— Не она?! — взвизгнула Батист, указывая на перья, таявшие в черные лужи. — Все в демонических перьях!

— Она договорилась с кардиналом Боком… обмануть меня!

— Кардинал с демоном? — Батист фыркнула. — Потому что ты так важен, безумец!

— Я узнаю правду… — Бальтазар скреб запястье. — Доберусь до сути.

— Умники всегда ищут сложности, — Якоб вытер слезы. — Но тут все просто. Заклятие папы Бенедикты слишком сильно даже для герцогини Преисподней.

— Конечно! — Бальтазар язвил. — Потому что эта девочка — Второе Пришествие Спасительницы, и ее жалкое заклятие это слово самого Бога!

Шутка, конечно. Самая нелепая, какую он мог вообразить. Но никто не смеялся. Батист сверкнула на него глазами, вытирая рот. Якоб мрачно смотрел, уперев руки в бока. Даже вечно усмехающийся барон Рикард не подавал признаков улыбки.

— Постойте… — Бальтазар отступил, волосы на затылке встали дыбом. — Вы же не можете всерьез верить… — Он уставился на барона Рикарда, наименее доверчивого из всех, кого встречал. — Вы… не верите в это?

— Я сомневался, — вампир лизнул острый клык. — До сих пор. Но твои безумные попытки разорвать заклятие доказали обратное. Шаксеп не смогла. — Он беспомощно пожал плечами. — Какая сила выше?

Бальтазар почувствовал головокружение. Он отчаянно хотел отрицать это. Высмеять. Открыл рот, но слова застряли. В итоге Бальтазар выдавил пронзительный смешок, самый неубедительный за день. — Ну, если Спасительница снова среди нас, — не едкая насмешка, а отчаянный визг, — значит, Страшный Суд близок!

Тишина затянулась.

— Наконец-то, — хрипло произнес Якоб из Торна, устало отворачиваясь. — Он понял.

Глава 44 Конец света

Алекс шла, опустив голову. Лучше смотреть под ноги. Там и было ее место. Поднимешь глаза и увидишь, как далек горизонт, как хреново будет идти, и что в конце пути ничего путного не ждет.

Безопасно сказать, настроение у нее было хуже некуда.

— Хочешь прокатиться на лошади? — спросила Санни.

— Я? Нет. Не хочу. Ненавижу лошадей. — Боже, как она хотела прокатиться. Левая нога болела уже несколько дней — один сплошной волдырь. Потом она угодила в кроличью нору и покалечила правую. Теперь не знала, на какую ногу хромать.

Санни смотрела с сомнением и болью, кутаясь в плащ, обхватив ребра.

— Я в порядке, — ответила Алекс тоном, каким говорят «я умираю». Но Санни, видящая мышь за полмили, будто не замечала подтекста, даже когда она хромала рядом с лицом, как отшлепанная задница. Или замечала, но не хотела лезть в душу Алекс, что неудивительно — та испортила их дружбу, если она вообще была. Кто захочет целовать такую жадную мразь? Стоило ей схватить что-то хорошее — она тут же рвалась за большим.

Санни хмуро уставилась на ряд кривых столбов вдоль тропы, будто их ставил пьяный. На одном старый овечий череп с гнилой шерстью, на другом железное кольцо или медное колесо, бренчащее на ветру. — Что это за хрень?

— Пахнет язычеством, — сказала Вигга, шагая босиком без проблем. — Напоминает дом… но не в хорошем смысле… хотя что хорошего в воспоминаниях… — Она замолчала, смущенно морщась. — О чем речь?

— О столбах, — напомнила Санни.

— Это знак Папского и Патриаршего Интердикта, — пояснил брат Диас, почесывая редкую бороду.

— Папского чего? — хмыкнула Вигга.

— Интердикта, — огрызнулся он, указывая на столб. Монах и оборотень не лучшая компания, но они доводили друг друга все сильнее. — Должно быть, граница Баронии Калиатта. Тридцать лет назад ее опустошила Долгая Оспа. Выкосила четверть населения.

— Звучит жутко, — пробормотала Алекс. Она помнила Долгую Оспу в Святом Городе. Больных сгоняли в чумные бараки. Вонь горящих тел. Молитвы святых от миазмов. Хоры, вывшие днем и ночью о милости Всевышнего.

— Четвертая чума за десятилетие, — продолжал брат Диас. — Стонущая Болезнь была хуже. В монастырской хронике писали: мертвых хоронили ямами по сотне. Закапывали в каждой освященной пяди. Под часовнями, церквями…

Пейзаж за забором не отличался, но знание истории делало его зловещим. Целая провинция стерта с карты. Алекс содрогнулась, кутаясь в украденный плащ. — Звучит ужасно.

— Настолько, что Церкви Востока и Запада впервые объединились. Объявили баронию проклятой, эвакуировали и закрыли до божественного вмешательства.

— Похоже, Бог не явился… — прошептала Санни.

— У него такая привычка, — сказала Алекс.

— Чума с одной стороны, — брат Диас мрачно глядел за столбы в пустошь. — Война с другой. — Он обернулся к сгоревшей деревне позади. — Можно подумать, настал Конец Света.

Вигга фыркнула. — Вы, священники, вечно пророчите Конец Света. Как годи в моей деревне. «О, знамения! Вороны летят на запад! Рагнарек близко!» Мясники торгуют мясом, бондари — бочками, а вы — Концом Света. Так вы заполняете церкви.

— У язычников есть церкви? — спросила Алекс.

— Ну, скамьи, наверное? Для богатых — с овечьими шкурами.

— В твоих историях все с овечьими шкурами, — сказала Санни. — Судя по рассказам, Скандинавия это кровь, лодки и овчины.

Вигга отмахнулась. — Это просто… — Она почесала затылок. — …неплохое резюме, но суть… — Она уставилась на горизонт. — В чем суть?

Брат Диас закатил глаза. — Ты каждую беседу ведешь так! Хватаешь поводья, срываешься в болото, а потом спрашиваешь: «Как это вышло?»

— Зато не скучно! — Вигга расхохоталась. — Клянусь дерьмом Фрейи, посмотрите на ваши кислые рожи. — Она обняла Алекс, заставив ту застонать. — Я же прикончила тех ублюдков в сарае. Больше не побеспокоят.

— Меня волнуют не мертвые ублюдки, — хрипела Алекс, вырываясь из захвата, — а живые.

— Не оглядывайся назад, вот мой совет. — Вигга отпустила плечи Алекс, та вздохнула с облегчением, но тут же схватила ее голову, болезненно развернув вперед. — Смотри вперед. Сбрось грязь обид и сожалений. Что дает тревога? — Она взъерошила Алекс волосы.

— Я всегда тревожился, — сказал брат Диас, — и, представь, избежал множество резни.

— Но в паре участвовал, — усмехнулась Вигга.

— Скорее как свидетель…

— Суть в том, что надо сбросить прошлое. Как скорлупу. — Вигга тряхнулась так, что руки затрепыхались, а волосы упали на лицо. Она дунула, пытаясь их сдуть, но они прилипли ко рту. — Суть… — Она взобралась на холм и замерла, уперев руки в бока. — В чем суть?

— Повозка в болоте, — пробурчал брат Диас, останавливаясь рядом. — По оси. — Алекс подошла и взглянула в долину.

Внизу виднелась деревня. Небогатая, но огни мерцали в сумерках, и в воздухе витали нотки музыки. От запаха еды у Алекс засвербело в животе.

— Глянь-ка! — Вигга хлопнула брата Диаса по плечу, едва не сбив его через забор в запретную Баронию Калиатта. — Цивилизация! У нас же есть деньги?

— Есть, — сказала Алекс. Убитые Виггой ублюдки явно хорошо зарабатывали. Серебро болталось у нее в трех кошельках, носках и тряпках под рубахой. Золотые монеты она спрятала в рукав. В юности Галь Златница обыскивала детей после краж, но смазывать задницу оливковым маслом ей не хотелось.

— Может, найдем сеновал, — Санни широко распахнула глаза. — Переночуем под крышей.

— Жрать захотелось! — Вигга запрыгала на цыпочках. — Брат, ты бы сожрал отбивную? В соусе! — Она высунула язык, облизывая острые зубы. — Клянусь жопой Бальдра, я б десяток умяла! — И побежала вниз.

Алекс тревожно посмотрела на брата Диаса. — Идти туда не лучшая идея.

— Возможно, — он почесал жидкую бороду.

— Вести туда Виггу — совсем плохая идея.

— Совсем, — он вздохнул. — Но, Святая Беатрикс, я бы сжег за отбивную.

Глава 45 Щедрые дарители

— Неужто не соблазнишься? — ухмыльнулась Папа, подбирая края риз. Накрашенные губы блестели в свете факелов.

Патриарх Трои сжал золотое колесо на груди и возвел взор к небесам.

— Моя добродетель не продается ни за какую цену, дьявол!

Толпа, если можно так назвать два десятка крестьян, пару купцов, монаха, принцессу, оборотня, неловко жмущегося в тени эльфа и ошарашенного пса — зааплодировала. Ну, пес не аплодировал, ибо лапы не для этого созданы, зато Алекс хлопала так громко, будто за двоих.

— Всегда обожала лицедеев, — бросила она через плечо.

— М-да, — процедила Санни. Ей представление нравилось меньше. Спектакль начался с того, что Джон Антиохийский лупил залатанные манекены с острыми ушами. Верный способ вырвать одобрение даже у самой угрюмой публики, как мог бы подтвердить ее старый антрепренер, но далекий от ее собственных вкусов.

— Все эти дурацкие истории, — продолжала Алекс, — ловкие словечки, костюмы, клоунада… Позволяют забыться. Уйти от голода, долгов, дерьма, что люди тебе делали, и дерьма, что ты сам делал… Ну, или монет в заднице.

— Монет в чем?! — переспросила Санни, но Алекс уже несла дальше.

— А лучшие труппы собирают толпы, все смотрят на сцену — идеальный момент для кошельков!

— М-да, — повторила Санни, отчаянно пытаясь найти остроумный ответ, но мыслей — ноль.

— В детстве мечтала к ним прибиться, — бормотала Алекс, уставившись на подмостки. — Казалось, это рай. Своя семья. Вечно в пути, оставляя прошлое за спиной. Нигде не задерживаешься. Не успевают возненавидеть. Получаешь деньги за то, что притворяешься другими… Вот чего я хотела. Стать кем-то другим… — Голос ее поник, а взгляд застыл на сцене, будто ловя ускользающую тень мечты.

Санни хотела сказать, что Алекс нравится ей именно такой. Больше, чем кто-либо. Хотела с того самого поцелуя. Но присутствие посторонних: осуждающего брата Диаса и язвительной Вигги... Сковывало. Теперь между ними словно выросла стена, а раствор давно затвердел.

Иногда Алекс бросала на нее взгляд, пытаясь улыбнуться, а Санни в ответ корчила дурацкую гримасу. Чертово лицо! Алекс отводила глаза, и это ранило. Хотя, возможно, виной были сломанные ребра, все еще нывшие при вдохе.

Если инициатива и исходила от Санни раньше, то теперь шаг предстояло сделать ей. Но стены, которые она годами возводила, не рушатся по щелчку. Каждый день она набиралась смелости, но затем сомнения накрывали: а вдруг Алекс просто ветрена? Целоваться для нее — пустяк? Может, она со всеми так, уже забыв тот поцелуй? От этой мысли Санни становилось тошно.

Эльфов, блять, все ненавидят, как мог бы подтвердить Джон Антиохийский. Но по ее опыту, их же все жаждут. Целовалась она не впервые, но впервые за долгое время ей захотелось повторить.

Папа вновь подняла рясу, продемонстрировав накладную «мохнатку», и зал взорвался смехом. Санни наклонилась вперед, дрожащий палец протянув к плечу Алекса...

— На! — Волчица Вигга протиснулась мимо, сунув Алексу очередной шашлык. Мясо, обугленное и залитое маслянистым соусом, жарила здоровая баба на искрящемся костре. Санни от одного вида скривилась.

— Выглядит как ад, — закрыла глаза Алекс, нюхая кусок. — А на вкус, как рай. — И откусила.

— Сомневаюсь, что это баранина, — брат Диас осторожно ковырял шампуром передними зубами.

— Даже если бы это была человечина, все равно бы ела, — буркнула Алекс с полным ртом.

— Санни? — Вигга потрясла шашлыком перед ее лицом.

Та натянула капюшон ниже и отодвинулась в тень у стены.

— Сыта.

— Да ты ж тощая, как щепка! — Вигга открыла рот, заглотив весь шашлык разом. Брат Диас молча наблюдал, как ее татуированные щеки вздулись, как она вытащила застрявший волос и, счастливо недоумевая, уставилась на сцену: — Что, черт возьми, эти ублюдки сейчас вытворяют?

— Ебаться — грешно, вот и вся суть, — пояснила Алекс.

Вигга наклонилась, выплюнув хрящ.

— А верх — низ, день — ночь. Будто счастье для них это всех в дерьмо окунуть. Солнце бы потушили, кабы могли! Давай монету, Алекс.

Та шлепнула серебрянку в ладонь Вигги, и та двинула за добавкой. Санни наклонилась к Алексе:

— Скажи, что эту не из жопы достала.

— Нынче только золото туда кладу, — гордо вскинула подбородок Алекс, поворачиваясь к сцене. — Я ведь принцесса, между прочим.

Все закончилось, конечно, грешной Папой, влекомой в ад. Вернее, за намалеванные картонные языки пламени у кулис, где мелькали руки кукловодов. Патриарх Трои громогласно вещал о Двенадцати Добродетелях, особенно о Милосердии и Щедрости. Затем, внезапно спрыгнув с подмостков с чашей для подаяний, он обратил публику в бегство быстрее, чем если б Санни скинула капюшон, явив уши.

Однако Алекс щедро отблагодарила лицедеев. Для выросшей в поисках новых тайников, она оказалась неожиданно щедра, когда хотела. Патриарх Трои, чья накладная бровь едва держалась, удивленно поднял лохматые дуги при виде звякнувшего в чаше серебра:

— Благословенна твоя щедрость, чадо, — он начертил колесо на рясе, усыпанной перхотью.

— Ваша грешная Папа весьма потешна, — сказала Алекс. — Вряд ли это оценят на западе.

Патриарх Трои наклонился, шепча:

— На востоке грешна Папа, а праведен Патриарх. А на западе наоборот.

— А в центре? — спросил брат Диас.

— Если не уверены во мнении публики, оставайтесь туманны.

Освободившаяся от вечных мук Папа подошла, размахивая ризами для проветривания:

— Меня уже не раз гнали из деревень с факелами, стоило не угодить нравам.

Волчица Вигга задумчиво кивнула:

— Кого только не гоняли?

Лицедеев, кажется, ее присутствие не смущало. Трудно колесить с труппой, не свыкнувшись со странностями, но всему есть предел, потому Санни натянула капюшон ниже.

Брат Диас все еще хмурился:

— Разве хорошая пьеса не должна вести зрителя к истине Спасителя, а не потакать предрассудкам?

— Звучит благородно, — Патриарх снял тиару, почесав лысеющий, покрытый струпьями лоб. — Но поверьте, чаевых это не прибавляет.

— Блуд… — брат Диас прокашлялся, — конечно, грех… — Он снова прочистил горло. — Но в истории хватает примеров, как грешники раскаивались и возвращались в лоно Спасителя…

— Умоляю, оставьте лоно Спасителя в покое! — воззвала Папа, благочестиво возведя очи горе.

— К милости Всемогущего! Просто тащить в ад… — брат Диас вновь закашлялся. — Я предпочитаю верить в милосердного Бога, а не мстительного.

— Разве не все такие? — пробормотала Санни себе под нос, хоть и не была уверена в его правоте.

— Я не священник, друг, — сказал Патриарх, — несмотря на рясу. Но мне кажется, ее наказали не за блуд, а за лицемерие.

— Именно! — подхватила Папа, демонстрируя единство Церквей Востока и Запада, увы, лишь на сцене. — Звери на поле тоже совокупляются, в конце концов.

— Когда везет, — добавила Вигга, вытирая жир с подбородка.

— Но они не лгут, — продолжил Патриарх. — Не проповедуют одно, а творят другое. Не судят других, сами погрязнув в грехе.

— Верно, — хмуро пробурчал брат Диас, будто ответ его не удовлетворил. — М-да…

— Но благодарю за щедрость, — Патриарх низко поклонился. — Нынче редки щедрые дарители.

— Знак времен, — Алекс бросила взгляд на Санни, едва улыбаясь. Та попыталась скопировать выражение лица, как вдруг Папа снова заговорила:

— А кто тот тип, что на днях был? — Она кивнула на восточную дорогу, куда они собирались наутро. — В золотом плаще. — Санни почувствовала мурашки на шее. — Глупейший плащ, но дал щедро.

— Как его звали? — спросила Алекс, стараясь звучать небрежно, но Санни уловила напряжение.

— Саб… Саббас? — прищурилась актриса. — Да! Саббас. — Новость не стала неожиданностью для Санни — скорее утомительным подтверждением предчувствий. — Сказал, ищет девушку.

— Неужто? — Алекс едва не застонала.

— Я предложила за дополнительную плату сыграть кого угодно, но он искал конкретную. — Женщина наклонилась ближе. — Ее Высочество Алексию Пиродженнетос! Пропавшую наследницу Троянского Трона!

Патриарх Трои задумчиво окинул взглядом свою «сцену»: плоскую повозку с ярко раскрашенными досками.

— Признаю, тогда подумал: из этого выйдет отличная пьеса.

— Немного неправдоподобно, — прозвучал напряженный голос брата Диаса.

— За сорок лет на подмостках я усвоил: люди проглотят любую хрень, если подать ее с блеском. — Патриарх прищурился. — Не встречали принцессу в своих странствиях?

— Да мы с королевскими особами каждый день чаевничаем! — Алекс выдавила смешок.

— Жаль. — Папа вздохнула, стаскивая с головы чулок. Рыжие волосы каскадом рассыпались по плечам. — Этот Саббас сулил награду, от которой сам станешь щедрым дарителем.

— Если б был склонен к щедрости, — добавил Патриарх, криво водружая тиару. Он взмахнул рукой в пышном благословении, слегка подпорченном видом его слабого подбородка (накладная борода теперь лежала в сундуке). — Да пребудут с вами удача и милость, чада!

Алекс на миг встретилась взглядом с Санни, затем отвернулась.

— И это будет в первый ебанный раз, — пробормотала она.

Глава 46 Повозка в трясине

— Черт возьми, я так и знал… — пробормотал брат Диас, —...когда увидел этот проклятый чумной забор… что скоро окажусь по эту сторону. — Он неспешно переступал через лужи, раздражающе осторожничая: половина дороги смыта ливнями, остальное превратилось в хлябь. — С моей-то удачей пережив оборотней, краболюдей и колдунов, поскользнусь и сверну шею.

— Только на это и надеюсь, — проворчала Вигга. Поначалу он ей даже нравился. Особенно когда она его трахала, но с появлением Алекса и Санни он снова стал вонючим нытиком, да еще с душком упрямства. Или упрямым уебком? И тем, и другим. Будто не понял, что ебся с оборотнем, пока другие не увидели.

Ее терпение и раньше было тоньше парусной нити, а с тех пор как свернули с дороги в запретную Баронию-Как-там-ее, оно рвалось с каждым шагом. Ночью луна будет почти полной, и Вигга чувствовала ее за тучами, за горизонтом. Жар, холод, мурашки — все разом. Воротник не давил, но казалось, душит. Хотелось рвануть швы, содрать одежду и выебать все на пути: мчаться по чащобе с оскалом с мокрой шерстью блестя под луной и с ноздрями полными запаха добычи — сладкого, жирного, сочного.

Но она обещала держать волка на цепи. Стиснув зубы, Вигга потерла грудину, выдохнув облачко пара. Чиста, чиста, блять, ничего страшного.

— Меня точно наказывают, — брат Диас тряс головой, глядя в хлещущий дождь, потом искоса на Виггу — будто она часть кары.

— Кто назначил тебя героем истории? — Алекс тыкнула носком в рваный сапог, из дыры торчали обломанные ногти. — Может, меня наказывают.

— Или меня, — Вигга бросила на Диаса волчий взгляд. — Я же вонючая язычница, убийца-дикарь да невъебенная блядь!

Повисло молчание.

— Ну, трахаться с кающимся грешником — не лучшая затея, — фыркнула Алекс. — Испортишь весь кайф!

Никто не засмеялся.

— Может, это благословение? — Санни выглянула из-под мокрого капюшона. — Дождь скрывает нас. Забивает запах.

— Думаешь, они все еще следят? — спросила Алекс.

— Если у них есть оборотень… — Вигга обернулась, вглядываясь в чащу. — Пары капель мало, чтобы сбросить их…

Она чуяла его где-то там. Почти слышала сопение. Сидит в кустах, пялится в ее следы, нюхает запах ее пизды. Охотится, волосатый ублюдок?

— Надо перевернуть игру, — ее голос зарычал. — Охотиться на них.

— Вчетвером? — фыркнул брат Диас. — Нам бы сухое место найти. Я не стратег, но…

— В монастыре не учили? — Вигга оскалилась, слюна капнула на подбородок.

Диас шагнул к ней, впервые не отводя взгляд. В его глазах было презрение.

— Но Ее Святейшество поставила меня главным. Даже я знаю: если враг сильнее — убегай...

— Но не тогда, когда шансы хуевые, а помощи ждать неоткуда! — Вигга шагнула к нему, оскалив клыки. — Тогда бьешь первым, когда враг не ждет, на своей территории, в свой час! Режешь сильнейшего, ломаешь дух остальных...

— Это звучит… — Веки Диаса дернулись, будто он уловил ее запах. Он стиснул челюсти и выкрикнул ей в лицо: — Бред! Мы не можем рисковать жизнью принцессы Алексии!

— Тогда веди ее, а я вернусь...

— Нет! Я уже потерял половину людей, но доберусь до Трои с оставшимися! Никаких драк!

Вигга фыркнула:

— Победишь — слава! Проиграешь — славно умрешь, и… — Она вспомнила речи годи: тараторила о славе, но смысл ускользнул. — Валькирии в Вальхалле тебе место под жопу подложат… или типа того.

Брат Диас запрокинул голову, пытаясь смотреть свысока (хотя Вигга была выше):

— Я не верю в валькирий.

— А я в монахов не верю, — ее ноздри дрогнули. — Но вот же ты.

Они замерли под струями дождя, мокрые, дышащие часто. Поцеловать его было бы проще простого. Сдержаться — вот что требовало усилий. Ярость, зуд под кожей, луна... Все смешалось. Втянуть его язык, кинуть в грязь… Вигга издала протяжное рычание...

— Хватит! — резко ткнула Алекс брата Диаса в грудь, едва не свалив его в грязь. — Ты — перестань доебываться до оборотня!

— Ха! — фыркнула Вигга. — Вот так ему… Ай! — Алекс ткнула и ее.

— А ты — мы идем в Трою, а не в Вальхаллу! Нас меньше, Санни еще ранена, а ты единственный боец!

— Ты мне сучка, сиську ткнула, — проворчала Вигга, потирая грудь.

— Будешь выебываться ткну и во вторую! — Алекс метнула взгляд на Диаса. — Что, черт возьми, между вами произошло?

Повисло неловкое молчание.

Вигга облизнула губы: — Ну…

Брат Диас сглотнул: — Э-э…

— Что это? — прервала их Санни, указывая вперед.

— Похоже на колокольню, — прищурился брат Диас, вглядываясь в дождь.

Вигга откинула мокрые волосы, отчего по спине пробежал холодный ручеек, и направилась к руинам.

— Может, крыша еще цела.

Глава 47 Обеты

— Ничего себе вид, — сказала Алекс, щурясь на разрушенный фасад. Создавалось впечатление, что лишь засохший плющ не дает ему рухнуть.

— Аббатство Святого Димитрия, — прошептал брат Диас. Статуя покровителя целителей стояла в нише над воротами, рука, некогда поднятая в благословении, теперь обломана по запястье.

— Он один из моих любимых святых! — сказала Санни.

— Неужели?

Она и ее промокшая лошадь уставились на него. — Для эльфа они все на одно лицо.

Брат Диас вздохнул. — Монахи самоотверженно лечили больных, пока не получили приказ покинуть это место. Говорят, некоторые остались, чтобы совершить последние обряды над умирающими.

Вигга нахмурилась, глядя на заросшее кладбище, подступавшее к стенам монастыря. Земля просела за последние десятилетия, крапива оплела надгробия, склонившиеся вокруг грязной лужи. — Совершишь надо мной обряд, — спросила она, — если тут заведутся призраки?

— Думала, ты в Вальхаллу собралась? — спросила Санни.

— Первый выбор, но подстраховаться не помешает.

— Рай для кающихся грешников, — буркнул брат Диас, подходя к двери аббатства, давно слетевшей с петель и прогнившей в проеме. В нее была вмурована деревянная табличка со стершейся надписью, но оттиски круга и пятиспицевого колеса сохранились. — Печати Папы и Патриарха. Вход запрещен под страхом отлучения.

Санни пожала плечами. — Меня еще не отлучали.

— А я на короткой ноге с Папой и парой кардиналов, — Алекс обошла брата Диаса, переступив через гнилую дверь. — Думаю, смогу выбить нам разрешение.

В заросшем дворе вода капала из разбитых желобов. Один угол превратился в лужу, а крытая галерея с обрушившейся кровлей тянулась вдоль стены. Это напомнило брату Диасу его монастырь — шествие по галерее к утренней молитве, дыхание, дымящееся на зимнем холоде.

Он вошел в зал со сквозняками и паутиной меж стропил. Крыша, кроме одной протечки, цела. Пол сухой. Пыльные столы и стулья стояли рядами, нетронутые десятилетиями, точно как в трапезной его монастыря. Безвкусная еда, удушающая тишина, рутина — каждый день как предыдущий...

Он вздрогнул от грохота. Вигга швырнула мокрый плащ на стол и отряхивалась, разбрызгивая воду. Она сдула капли и наклонилась, выжимая волосы. Мокрая рубашка прилипла к спине, обрисовывая татуировки, а штаны — к ягодицам, очертания которых он и так знал слишком хорошо...

— Святая Беатрикс, — пробормотал он, отворачиваясь и поправляя штаны, которые стали тесны в паху, а другой рукой хватая за флакон со святой водой.

Санни ввела лошадь, пытаясь расстегнуть подпругу и придерживать ребра. Диас подошел, желая отвлечься:

— Давай я, — он стянул мокрое седло и швырнул на пол.

Санни сняла капюшон, начала гладить лошадь, бормоча. Ее бледные волосы слиплись, одно ухо торчало наружу. У эльфов острые уши, но кончик ее уха был неровно обрублен.

Он заметил ее взгляд. В полумраке ее глаза казались огромными.

— Обрезали ножницами для овец, — сказала она.

Брат Диас сглотнул. — Кто?

— Назвали врагом Бога. Видимо... друзья Бога? — Она продолжила гладить лошадь. — Крови было больше, чем они ожидали, потому второе ухо оставили. — Она повернула голову, демонстрируя острый кончик, и щелкнула по нему пальцем.

Брат Диас сглотнул. — Это… — Он не знал, что сказать. С точки зрения доктрины, она и правда была врагом Бога, но без нее их миссия потонула бы в Адриатике. Он встречал людей, которые, казалось, и вовсе были лишены души. С чувством вины он отвернулся, ища спасения в делах.

Алекс разглядывала мертвый камин, потирая руки. — Разожжем огонь?

— Попробуем. — Вигга схватила стул, взметнула его над головой и со свистом опустила на другой, разнеся оба в щепки. Ее безумная ухмылка обнажила клыки, пока она топтала обломки босой пятой.

Легкая сила. Радостная дикость. Полное презрение к условностям. Брат Диас отвел взгляд, в очередной раз поправляя штаны. — Святая Беатрикс…

Чистые мысли — скучные мысли! Это же монастырь, ради Спасительницы... тут должно хватать и чистоты, и скуки. Он положил руку на пыльный пюпитр, где чтец бубнил Писание во время трапез, пресекая праздные разговоры и греховные мысли.

Скрипнувшая дверь привела его в часовню. Птичьи гнезда под сводами, пол в помете. В его монастыре было полдюжины святынь; здесь же — витраж с изображением Спасительницы на колесе, окрашенный закатом в кровавые тона. Благочестиво и совсем не возбуждающе.

Он опустился на колени, сложил руки. — О свет мира, — прошептал, глядя в лицо дочери Бога, — что мне делать? — Молчание. — Я знаю правила: не ложись с оборотнем. Или… хотя бы не повторяй. — Его смешок сорвался в полуслове. Вряд ли всеведущую дочь Бога тронет такая жалкая пародия на юмор.

— Почему я так искушаем? — Молчание. — Ну, я понимаю… чтобы укрепить веру. Но я проваливаюсь. Позорно. — Он понимал, что молитва превратилась в нытье, но остановиться не мог. Грань между ними всегда была зыбкой.

— Дело не в плоти… — Молчание. Он сморщился. — Ну, не только в плоти… — О Боже, само слово вызвало образы: татуированная кожа, упругие мышцы, пот… — Хотя она… — Он искал слово. — Плотская? — Ужасный выбор. — Я хочу быть другим! Не лучше... тем, кем был раньше... Тем, чьи грехи загнали его в монастырь.

— Мне нужен… совет. — Нытье перешло в вопль. — Моя вера… поколебалась… — Она оказалась слабее ягодиц оборотня. А эти ягодицы… под ладонями, словно вырезанные из дерева… — Нет! — прошипел он. Молиться с эрекцией в монастыре не приветствовалось. Он отвернулся от безмолвного укора Спасительницы и замер.

Вигга стояла в дверях, мокрое одеяло в руке. Они смотрели друг на друга под стук дождя за стенами.

— Молишься? — спросила она.

Брат Диас сглотнул. — Ну, я монах.

— Ах да. Порой забываю.

— Честно говоря, я тоже. — По крайней мере, в лучшие моменты.

— Помогло?

— Быть монахом? Не особо, если честно.

— Я про молитвы.

— Тоже нет. — Он почесал щетину, от которой зудело все лицо. — Если честно.

Вигга опустилась на пол, прислонившись к стене. — Санни разожгла огонь в зале. — Она развернула одеяло на коленях. — Луна почти полная… так что… меня попрет. Лучше останусь тут, чтобы не бесить…

— Ты ничего плохого не сделала, — сказал брат Диас.

Она сузила глаза. — Я вонючая язычница, брат, да кровожадная дикарка, да непокаявшаяся блядь, не говоря уж об оборотне, осужденном Небесным Судом.

— Уверен, у тебя много сожалений, но… — Он понизил голос, кивнув на дверь. — Вина вся моя. Ты верна себе. Не нарушила обетов. — Он уставился в пол. — Бог свидетель, ты относилась ко мне лучше, чем я заслуживаю. Если ты чудовище… — Он поднял взгляд. — То хоть честное.

— Хм. — Она наклонилась ближе. — Думал, ты брезгуешь мной.

— Хуже. — Его дыхание участилось. — Обратное.

Они замерли в руинах часовни, тишину нарушал лишь стук капель. — Если хочешь остаться… — Она приподняла край одеяла. — Могу пообещать ночь, которую ты не забудешь.

— В это… охотно верю. — Брат Диас не отрывал взгляда от плит у ее ног. Глубоко вдохнул, закрыл глаза. — Я ценю предложение. Но… этого не должно повториться. — Он посмотрел на витраж, на лик Спасительницы. — Этого… больше… не повторится.

— Брат Диас?..

Он застонал, слепящий рассвет бил в глаза, заставляя прикрыть их дрожащей ладонью. В разноцветных бликах света маячила темная фигура. Явление ангела? Сон? Смерть? Мысль о встрече у врат рая пугала — ему там явно не обрадовались бы.

— Брат Диас?

Осознав, что это не ангел, а принцесса Алексия, он сначала обрадовался (небесный суд откладывался), затем ужаснулся (впереди опасности), потом смутился: принцесса смотрела на него в шоке, а сам он лежал на чем-то теплом. На чем-то, что ритмично дышало. На чем-то, что издавало легкое рычание.

— А-а-а! — Он вырвался из-под одеяла, вскочил и понял, что на нем лишь флакон Святой Беатрикс — абсурдное украшение в данной ситуации. Пытаясь прикрыться, он схватил одеяло, но понял, что оголит Виггу, и замер, прикрывая причинное место руками.

— Я могу объяснить!

Алекс посмотрела на Виггу, ерзавшую под одеялом, затем на его руки. Ее лицо исказилось от сомнения, граничащего с жалостью:

— Правда?

Он стоял с открытым ртом, надеясь на божественное озарение. Но милость Господа явно миновала его. Плечи обвисли:

— Совсем нет.

— Ну… я просто хотела сказать, что рассвело… — Алекс попятилась. — Нам пора… — Она рванула к двери, ударилась плечом о косяк и выбежала с подавленным визгом.

— Черт! — брат Диас схватил штаны, брошенные в птичьем помете.

— Теперь она знает, — Вигга сдула прядь с лица и потянулась, обнажая татуированные руки.

— Да! — он натянул влажную рубашку. — Это очевидно!

— Тогда оставайся, — она оскалилась, демонстрируя зубы, которые раньше вызывали у него отвращение, а теперь… Боже, помоги. — Под одеялом кое-что есть. — По движению ткани было ясно: она раздвинула ноги.

— О Господи… — он глотнул, глядя на витраж.

Вигга фыркнула, теряя терпение:

— Это моя пизда.

— Да, я уже догадался, — он втиснул член в штанину и рванул к двери. — Принцесса Алексия! Алекс! Подожди! — В голосе звучало покаяние, знакомое ему за десять лет монашества. — Я пал… ужасно низко...

— Еще как! — Алекс швыряла вещи в рюкзак. — Ты же монах!

— Ну, да… — Хотя с каждым днем он чувствовал себя им все меньше. — Но я никогда не хотел им быть...

— Спроси, хотела ли я быть принцессой! Давай, спроси!

— Не думаю, что это...

— Не хотела! — перебила Алекс. — А у тебя есть обеты!

— Ну, да… — Он натянул дырявый ботинок, ставший пародией на обувь, как он на монаха. — Но Вигга нашла лазейку… — Алекс смотрела скептически. — Которая сейчас кажется… не очень убедительной...

— Думаешь? В часовне-то?

— Когда речь о… этом… — он бессильно махнул вторым ботинком. — Место не важно.

— О чем речь? — спросила Санни, прислонившись к стене с опущенным капюшоном. Ее едва можно было разглядеть даже на виду.

— Он… — Алекс ткнула пальцем в брата Диаса, затем в дверь. — И Вигга…

Санни сморщила нос, равнодушно: — Ну очевидно же.

— Серьезно? — Алекс всплеснула руками.

— Вигга как сырость. Дай время и она просочится куда угодно. — Санни пожала плечами, отворачиваясь. — Я вас догоню.

Алекс перекинула рюкзак и направилась к арке.

— Прошу! — брат Диас запрыгал за ней во двор, натягивая второй ботинок. — Позволь объяснить...

— Лучше не надо, — резко сказала Алекс, затем, вздохнув, смягчилась: — Не мне тебе грехи отпускать. Я воровка. Стоит ли мое прощение чего-то?

— Для меня — да.

— Что ж. — Она крутанула пальцем в воздухе. — Ты прощен, сын мой, полагаю. — Оглянулась на трапезную, пробормотав сквозь зубы: — Может, я просто завидую, что ты схватился за шанс, а я не решаюсь.

Брат Диас моргнул: — Переспать с оборотнем?

— Ухватиться за любой клочок тепла обеими ебаными руками. — Она остановилась, фыркнув. — Помнишь того зануду-монаха из Святого Города? Сложно представить, что он… в такой позе.

— Да. — Он вспомнил, какой она была при встрече: нервной, как бродячая кошка. — Похоже, такое путешествие меняет всех.

— Не знаю, — Алекс буркнула. — Я все тот же кусок дерьма. И до принцессы как была далека…

— Осмелюсь не согласиться, — сказал он. — Вы не та, кого я ожидал. Но ваша смелость, решительность, юмор перед лицом бед… — Он запнулся, удивленный собственным словом. — Лидерство — впечатляют.

Алекс нахмурилась, в глазах мелькнуло прежнее недоверие: — Это ты мне подлизываешь после увиденного?

— Работает?

— Чуть-чуть.

— Императрице Трои придется привыкнуть к лести. — Он криво усмехнулся. — По крайней мере, вы кусок дерьма, который умеет читать.

— И писать, — она рассмеялась, солнечный свет из ворот монастыря золотил ее лицо. — В хорошие дни.

Глава 48 Гордыня

Впервые за долгое время Алекс улыбалась, переступая через ворота.

Аббатство Святого Димитрия при свете дня выглядело иначе. Меньше крепости кошмаров, больше руин с обаянием разрухи. Роса сверкала на паутине между покосившихся надгробий, словно россыпь алмазов. Камни, покрытые влагой, блестели; птицы щебетали в деревьях вдоль заросшей дороги.

Она не просила этого. Быть наследницей Империи. Бежать от зверолюдей. Ловить монахов в постели с оборотнями. Давать в рыло чванливым магам и целовать невидимых эльфов. Но в самые безумные моменты она задумывалась: а вдруг все обернется не так уж плохо? Все равно лучше, чем клещи Бостро…

Брат Диас схватил ее за запястье.

И тут Алекс увидела его. Верхом на великолепном коне, благородно красивый, словно принц, ждущий сигнала королевской охоты. Золотой плащ ниспадал с плеч, покрывая круп лошади.

Улыбка Алекса умерла мгновенно. Уголки ее губ опустились, тогда как его приподнялись, будто их связывали веревки с блоками. Если у Марциана улыбка была яростью, а у Констанса — жадностью, то эта улыбка была чистой гордыней. И хуже всех трех.

Он подъехал ближе:

— Позвольте представиться...

— Есть способ тебя заткнуть? — пробормотала Алекс.

— …Я — герцог Саббас. — Он произнес имя так, будто впервые им наслаждался. — Владыка Мистры и Икония, адмирал Критского флота, страж Королевских конюшен, Магистр Императорской Охоты. Сын, внук и правнук императриц. — Он обращался к небу, словно к широкой аудитории, тоном человека, привыкшего получать все с первого слова.

— Догадалась, — сказала Алекс.

— А вы… — Он достал еще один проклятый свиток, позволив ему развернуться под весом печати. Папская булла, подтверждающая ее личность. Кажется, каждый, кому не лень, получил копию. — …согласно юным ясновидящим Папы, моя кузина. Возвышенная Алексия Пиродженнетос!

Алекс поморщилась: — Скажи, я о ней не слышала?

— Назвал бы лгуньей и самозванкой. — Он швырнул документ в грязь, конь растоптал его копытом. — Неужели вы верите, что вы — низкорослая, оборванная, без намека на величие — имеете больше прав на Троянский Трон, чем я, лишь из-за комнаты, где родились?

Алекс впилась в него взглядом: — Это говорит человек, получивший все титулы от мамочки.

Саббас побледнел от ярости тех, кому все досталось даром. Брат Диас потянул Алекс к воротам: — Может, не стоит злить его…

— Этот мудак рожден злым, — буркнула Алекс, но отступила.

— Мы опаздываем. — Женщина подъехала к Саббасу. Бритая голова блестела, как кованая бронза; на шее вилась цепь из разноцветных металлов.

Другая женщина, ее близнец, с цепью из стеклянных звеньев, добавила: — Думали, вы не проснетесь.

— Лучше бы и не просыпались. — Высокий мужчина с лицом, словно выточенным голодом, вышел из чащи справа, опираясь на трезубец. Алекс видела такое оружие — им ловили за горло.

— Или… — хриплый голос с акцентом, и его владелец стоявший слева. Алекс узнала его по пожару городка, но при свете дня он казался еще больше. Расстегнутый плащ открывал покрытую татуировками грудь. Клыки сверкнули в ухмылке. — Скоро пожалеете.

Из леса вокруг кладбища вышли другие — с голодными глазами охотников, промышляющих поимкой воров, еретиков и тех, кого не взяли трусливые. Разномастная толпа с мечами, топорами, луками, крючьями. На фоне этого клещи Бостро казались уютными.

Алекс отступала, надеясь, что Санни найдет выход.

Санни не видела выхода из этой западни.

Их превосходили числом десять к одному, и счет ухудшался. Тут был оборотень и Санни приходилось держаться против ветра. Две колдуньи-близняшки — избегать их взглядов. А под шикарным плащом Саббаса, как ей чудилось, таилась ловушка похуже торта на день рождения. Не то чтобы Санни когда-либо дарили торт. Она даже не знала, когда у нее день рождения. Но слышала, что это приятно. Может, стоит дожить до своего.

Если протянет этот час.

С момента удара копытом ей стало легче, но ребра все еще ныли при вдохе. Голова пульсировала от голода, живот скручивало. Эти ублюдки явились, как назло, когда она присела по делам. Даже листья плюща приготовила — гладкие, прочные.

Плющ был ее фаворитом.

Санни не видела выхода, но ее стихия это импровизация. Она затаила дыхание, подавив боль, и скользнула к краю кладбища, выискивая возможности.

Первый охотник с арбалетом опустил оружие. Санни наклонилась над надгробием, осторожно вытащила болт пальцем, оставив тетиву пустой. Следующий — с кривым мечом в петле на рукояти. Когда он шагнул вперед, Санни подкралась и надвинула петлю обратно.

— Вы заставили нас изрядно побегать! — Саббас злорадствовал. — Мечтал вернуться в Трою недели назад, заявить о праве, вместо блужданий по этому богом забытому углу.

— Не слышал, позолоченный говнюк? — Волчица Вигга вышла из арки, тяжело положив руку на плечо Алекса. — Это ее право по рождению.

Увидев ее, данец зарычал так глубоко, что вибрация дошла до подошв Санни. Татуировки на его кулаках извивались, будто предупреждая.

— И, к слову о богословии, — брат Диас высунулся из-за Вигги, подняв указующий палец, — Бога принято считать вездесущим.

Санни, стиснув ребра, прислонилась к дереву, ловя прерывистый воздух. Потом, скрипя зубами, вернулась в бой.

Пузатый мужчина в мундире с блестящими пуговицами подъехал к Саббасу, предлагая копье в кожаном чехле:

— Копье, Ваша Светлость?

— Не нужно. — Саббас махнул в сторону брата Диаса, будто смахивая крошки. — Остальные мне неинтересны. — Конь дернулся, когда Санни подкралась, но Саббас грубо дернул поводья. — Можем убить, если настаиваете, — тон будто предлагал соль к обеду, — или свалите и живите.

Брат Диас поморщился:

— Боюсь…

— Не виню вас, — сказала одна из колдуний.

— …мы отказываемся. — Он прикрыл собой Алекса, что вряд ли помогло бы. Монах был худой, но Санни оценила жест.

— Папская привязка, — Вигга подняла запястье, пока Санни, превозмогая боль, вытаскивала шпеньк из пряжки седла Саббаса. — И еще четыре причины.

Конь дернулся снова.

— Назовите их.

— Я не позавтракала, — загнула палец Вигга. — Не люблю, когда мне указывают, — второй палец. — И твоя ебаная рожа мне не нравится.

Тишина повисла тяжелой пеленой. В этой тишине Санни вытащила ремень из второй пряжки седла, аккуратно отогнув шпенек.

— Это всего три причины, — заметила вторая колдунья.

Вигга нахмурилась, разглядывая руку, указующую в небо. — А, ну… Моя сила не в счете, — она сжала кулак, хрустнув костяшками, — а в убийствах. Так кто из ваших ебаных клоунов первый?

— Я первый, — данец сбросил плащ. — И последний.

Его тело было сплошь в татуировках и шрамах, мышцы переплетались, как корни дуба. Охотники попятились, заставив Санни отпрыгнуть, присесть на надгробие, а затем спрятаться за ним, ловя воздух. Даже эти головорезы боялись его и и не зря. Разъяренный оборотень рвал бы друзей и врагов без разбора…

И тут Санни осенило.

Она скользнула за камнем, затаив дыхание, и вытащила кинжал из ножен на бедре женщины. Лезвие — узкое, зазубренное. Идеально, чтобы воткнуть в жопу оборотню. С крабом не сработало, но тут, может, повезет.

— Твоя вонь преследует меня днями, — рычал данец, слюна стекала по подбородку.

— Сам-то смердишь, — Вигга вдохнула, — мочой и трусостью.

Данец присел в низкую стойку, губы дрожали. Санни подкралась, ребра горели, рукоять кинжала скользила в потной ладони. Она сфокусировалась на потрепанной заднице врага. Как ныряльщик за жемчугом, задержав дыхание, только вместо устрицы была волчья туша, а вместо жемчужины — безумие.

— Оборотни, — Саббас закатил глаза. — Ладно. Прикончите их быстрее.

— Не волнуйся, — Вигга оскалилась, пока Санни замахивалась кинжалом. — Закончим вмиг.

С ревом данец рванул вперед, взметнув грязь. Вигга бросилась навстречу. Они столкнулись, как два быка, рухнули на землю, катаясь в мокрой траве, круша надгробия.

Санни присела, кинжал замер в руке, лицо в брызгах грязи. Ее лучшие идеи приходили спонтанно. Но эта была явно провальной.

Она отступила к деревьям, сунула кинжал обратно в ножны, а затем, пока женщина следила за схваткой — разрезала ей ремень, оставив штаны едва держащимися.

Вигга оказалась сверху, приятные волны жара пробежали по рукам, когда она вдавила его череп в грязь. Она заорала, лупя его, но он поймал удар ручищей и швырнул ее прочь. Она перекатилась по мокрой траве и вскочила с оскалом, разжав кулак, чтобы поманить его.

Он рванул к ней так быстро, что листья взвихрились за ним и ударил по челюсти. В ушах зазвенело, кровь вскипела.

Нет ничего лучше хорошей драки. Никаких словесных лабиринтов, никаких ускользающих воспоминаний. Только ты, враг, дыхание, кулаки и сила.

Ее кулак врезался ему в живот, горячее дыхание ударило в лицо, когда враг крякнул. Второй удар угодил в ребра, скрутив его. Он был больше, тяжелее — дубовая глыба татуированных мышц. Вигга дралась с медведем, и тот был медлительнее и менее зол. Она усмехнулась, увидев его улыбку — окровавленные клыки, глаза, горящие любовью к жизни... и смерти.

Удар скользнул по плечу, выведя ее из равновесия и поднял в воздух. Волосы хлестнули по лицу, кладбище перевернулось вверх дном. Мелькнули деревья, рушащиеся стены, рты ошалевших зевак. Он швырнул ее на надгробную плиту. Зубы задрожали в челюстях, но она вцепилась в него, свалившись вместе. Они катались среди могил, кожа о кожу, дыхание смешалось — рвали, скручивали, пытаясь разорвать друг друга.

Сердце колотилось от усилий, страха и восторга великой авантюры. Испытания перед взором богов. Сухожилия трещали, мышцы рвались.

Она подсунула ногу под него и вышвырнула пинком. Он рухнул на дерево. Мелкие людишки разбежались. Вигга ударила, но данец увернулся — кулак вырвал щепки из ствола, осыпав воздух занозами.

Ее волк проснулся, ощетинившись. Рык, слюна… он чуял его волка... Так близко, что можно укусить, распробовать, сожрать.

Она прыгнула на него. Лапы уже не сжимались в кулаки — когти прорвали ногти. Рот распахнулся, горячая слюна капала на его волчью морду.

—...Спасительница… — Брат Диас сжимал флакон с кровью Святой Беатрикс так, что цепь впивалась в шею. — По правую руку Божью… — Он знал, что не заслужил просить за себя. Но Алекс, хоть и не святая, была лучшим из тех, кого он встречал, и заслуживала шанса. — Избави нас от лукавого…

Его прервал стон, когда данец вогнал Виггу в статую ангела, обрушив град мшистых обломков.

Брат Диас не понимал, кто из оборотней верховал. Они мелькали, как вихрь: татуировки, шерсть, когти, летящая слюна. Уже не люди, но еще не звери.

— Что делать? — Алекс дергалась, следя за схваткой.

— Что можем? — пробормотал брат Диас. Один охотник уже лежал с распоротым животом. Участь, которой он страшился.

Он прижался к воротам, когда оборотни рухнули рядом. Данец сверху, руки на горле Вигги, она царапала его лицо. Кровь, пот, грязь.

Потом Вигга выгнулась, оскалив клыки. Брат Диас зажмурился, ожидая укуса… но вместо этого они... Примкнули друг другу рты, смешав ярость с желанием.

— Они… — одна колдунья скривилась.

— Фу, — сморщилась ее сестра.

Движения оборотней обрели дикий ритм.

Саббас потирал виски: — Ради всего святого…

Они катались по земле, сбрасывая остатки одежды. Шерсть пробивалась сквозь татуированную кожу, суставы хрустели. Несчастный охотник едва увернулся, когда звери, наполовину превратившиеся, промчались мимо, рыча и сплетаясь. Вдали прозвучал дуэтный вой, затем — неловкая тишина.

Охотники повернулись к Алексу и брату Диасу, жавшимся у ворот.

Саббас вздохнул: — Оборотни, а? — Махнул арбалетчику. — Убейте их.

Тынь тетивы. Брат Диас ждал боли, но болт, вместо его ребер, ударился в стену.

— Чудо… — прошептал он.

— Какого черта? — арбалетчик пялился на оружие, затем в ужасе отпрянул. — Что за хрень?! — Черная костлявая рука из могилы вцепилась в него. Крапива зашевелилась, земля вздулась, выпуская еще когтистых рук.

— Все! — рявкнул Саббас, но его конь вздыбился, сбросив седло. Труп впился гнилыми зубами в круп. Везде выползали мертвецы, хватая охотников.

Колдунья с металлической цепью шагнула вперед, сложив пальцы в ромб. Земля вздрогнула, поглотив мертвецов волной камней. Вторая колдунья взмахнула рукой — надгробие рассекло полуразложившийся труп пополам.

— У них некромант! — крикнула она.

— Один из трех… — раздался голос с опушки, — лучших в Европе!

Бальтазар Шам Ивам Дракси стоял среди деревьев, держа порванные штаны веревкой. Он взметнул руки и земля разверзлась, изрыгая трупы.

Брат Диас, к собственному удивлению, закричал от восторга.

А в это время Якоб из Торна мчался мимо некроманта, сверкая мечом на солнце.

Глава 49 Наш новый последний рубеж

Глаза первого человека только начали расширяться, когда меч Якоба из Торна расколол его череп.

Неожиданность стоит тысячи солдат. Неожиданность это колдовство, превращающее закаленные отряды в зеленое отребье, а бронированных рыцарей в ссыкующих пажей.

Следующий мог натянуть лук, мог бежать, но лишь застыл, уставившись в Якоба. Легкий рывок поводьев и конь смял его.

Рыцари Железного Ордена шли в бой с молитвой на устах: «Спасительница наша» звучала бесконечно, пока не теряла смысл, жужжа над полем, как пчелы над клевером. Якоб когда-то тоже бормотал молитвы, шагая через кровь, но за долгие годы перестал молиться, потом даже начал проклинать. Теперь он стискивал зубы, берег дыхание, а высокие цели оставлял тем, у кого больше веры и меньше старых ран.

Рыжий бородач бросился на него, выхватывая кривой меч...

Но клинок застрял в ножнах. Он забыл снять петлю с рукояти. Якоб не стал бы одним из самых ненавистных людей Европы, отказываясь от таких подарков.

Промахнувшись по голове, он рубанул по плечу, швырнув бородача на надгробие. Из земли вырвались гнилые руки, обняв его.

Мертвецы были повсюду: пустые глазницы, кожа, как пергамент на костях. Плохие бойцы, но пугали внезапностью. Человек в нелепейшем плаще (а Якоб видел немало напыщенных тряпок) тыкал в них позолоченным копьем. Бесполезно против уже мертвых. Лишь сдирал гнилую кожу с черепов.

Конь Якоба перепрыгнул развалины склепа, едва не сбросив его. Тело ныло, будто битва длилась дни, а не минуты. Он — вечный калека, вечно раненый. К счастью, конь, «позаимствованный» у графа Радосава, был исполином, рвущимся в бой. Он и делал всю работу.

Плащеносец вырвался из объятий мертвецов, развернул коня, занес копье. Якоб поднял щит...

Всадник взвизгнул, когда седло съехало с бока коня, едва не придавив наемницу, которая одной рукой держала штаны, другой — лупила полуразложившийся труп.

Якоб видел на войне странности... Невероятную удачу или милость Господа, но такой фортуной пахло колдовством. Или невидимым эльфом.

Кладбище погрузилось в хаос. Якоб прорубил кровавый путь сквозь врагов... Или конь проложил его. Бальтазар Шам Ивам Дракси промчался мимо, трясясь в седле. За ним Батист, пригнувшись, одной рукой сжимая поводья, другой шляпу. Она была опытной наездницей. Месяц гоняла лошадей на гипподроме Александрии.

Стук копыт напомнил Якобу атаку под Кераком. Тогда он повел тысячу двести воинов на штурм неприступной крепости. Сейчас же вел некроманта-неудачника и вечно недовольную авантюристку в монастырь без дверей. Подходящее резюме его карьеры.

Он ворвался во двор, собираясь спрыгнуть с коня, как под Кераком, где рыцари падали к его ногам, благодаря Бога за победу. Но конь рвался в бой, не давая спешиться. Якоб чудом перекинул ногу через круп, но вторая запуталась в стремени. Его потащило через лужу, пока он не вырвался, рухнув на бок с пригоршней сорняков во рту.

— Блядь! Стой!

— Ты жив! — Алекс, все еще наименее императорская императрица на свете, вытаращилась.

— Ну… — Якоб оскалился, поднимаясь. — Все сразу не бывает.

— Слава Спасительнице! — Брат Диас, без рясы, с растрепанной бородой, походил на жизнерадостного нищего.

— Не мог пропустить такое, — пробурчал Бальтазар, похожий на унылого нищего.

— Еще один последний рубеж, — Якоб поднял щит.

— Третий за эту поездку, — Батист выглянула из разбитого окна. — Когда уже назовем это «рутиной»?

Боевой азарт угасал. Как у стареющего пьяницы. Каждая попойка короче, а похмелье больнее. Якоб прижался к стене у ворот, наблюдая, как головорезы, оправившись от шока, рубили останки мертвецов Бальтазара.

— Боже! — Алекс схватилась за голову. — Прямо как в таверне!

— Нет-нет, — Бальтазар стиснул зубы. — В таверне была дверь.

Санни нырнула в свежераскрытую могилу, прислонившись затылком к надгробию. Перевести дух не выходило. Каждый вдох вонзался в ребра, каждый выдох бил молотом по спине. Дышать — боль. Сражаться — ад.

Но ждать идеального момента, значит никогда не действовать.

Якоб из Торна, вечный угрюмец, умел врываться с размахом. Его атака оставила пару охотников мертвыми, а остальных воющими в агонии, сея красивый хаос.

Саббас вырвал копье у слуги (тот безуспешно пытался отцепить трупную руку с золотого плаща) и тыкал им в сторону монастыря:

— Убить всех!

Санни страстно хотелось пнуть его в пах, но она давно усвоила: насиловать судьбу — себе дороже. Терпение, вот первая из Двенадцати Добродетелей, источник прочих, как нудно вещал бы брат Диас. Время само даст каждому пинок под зад.

Пока же главная угроза — колдуньи.

Они, взявшись за руки, шли среди могил с закрытыми глазами. На их пути камни вырывались из земли, кружась в смерче грунта и обломков. Мертвецы стирались в порошок, крошась в вихре гравия.

Санни вдохнула полной грудью, выпрыгнула из могилы и рванула к монастырю, вслед за охотниками. Тот, чьи шнурки она связала, едва распутал их и она плечом сбила его в могилу, затем протиснулась между двумя людьми в воротах, ударила локтем в лицо одному, уклонилась от ответного удара и юркнула во двор.

Внутри царил не меньший хаос.

Один охотник лежал в луже крови. Другой полз к воротам, волоча раненую ногу. Якоб пятился к руинам галереи, прикрываясь щитом с двумя арбалетными болтами. Его конь бился в углу, а Бальтазар, Алекс и брат Диас жались за щитом, паника читалась в их глазах.

Два охотника: крупный и мелкий обходили Якоба с флангов. Крупный наступил на труп, который внезапно сел, вывалив мозги из расколотого черепа, и впился зубами в его бедро.

Якоб шагнул к мелкому, отбросил щитом. Батист выскочила из-за укрытия, вспоров ему ногу и лицо кинжалами, но Алекс и брат Диас остались без прикрытия.

Охотник рядом с Санни навел арбалет на Алекс:

— Попалась, мелкая сука! — и нажал спуск.

Но ничего не произошло... Санни вставила палец за курок. Она стиснула зубы, пока он давил, перемалывая ее палец, но Якоб успел прикрыть щитом остальных.

— Какого хуя? — Арбалетчик опустил оружие, ковыряя в механизме. Санни толкнула ствол вниз и сама нажала спуск. Он взвыл, когда болт пригвоздил его ногу к земле. Санни вырвала арбалет и швырнула его в воздух. Батист поймала его с цирковой ловкостью.

— Это твой план? — завизжал брат Диас, пока Санни, задыхаясь, пробиралась к ним.

— Почему я должен быть с планом? — Якоб отступал под арку галереи. — А твой?

Якоб приготовился встретить коренастого ублюдка, мчавшегося через двор, но Санни подставила ногу, зацепив его на бегу. Его боевой клич превратился в визг. Якоб ловко увернулся и снес ему затылок ударом меча. Санни прижалась к спине старика, переводя дух. Привычно, как к старому дубу.

— Рада тебя видеть, — пробормотала она.

— А я рад, что тебя не вижу, — буркнул Якоб.

Удар по щиту отозвался в ее плечах. Санни отскочила. Тощий охотник с копьем замахнулся, но она вцепилась в древко. Он остолбенел, когда оружие застыло, а потом обернулся — и увидел *ничего*.

— Ты ебаный… — он рванул топор, но Батист треснула его арбалетом по голове. Якоб добил щитом, швырнув на колонну. Тот отрикошетил в Санни, сбив ее в лужу.

— Видел?! — Высокий тыкал копьем в рябь на воде. — Где она?!

Коротышка махал булавой, едва не снося Санни нос. Она проскользнула меж его ног, набрала воздух и пнула его в пах изо всех сил.

Ее стихия — ветер. Пока тот корчился, она взобралась по врагам, как по ступеням: правая нога на задницу, левая на затылок, затем прыжок с плеча высокого. Санни взмыла вверх, ухватилась за колонну и вскарабкалась на крышу галереи. Лежа на спине, она смотрела в белесое небо, пытаясь дышать бесшумно.

Внизу гремел бой. Саббас орал: — Ради всего святого, прикончите этих ублюдков!

Санни вдохнула и поползла вдоль обрушенной кровли, швыряя обломки в охотников. Один арбалетчик вздрогнул, выпустив болт мимо. Второй развернулся, тыча луком в ее сторону.

Время уходить.

Люди редко смотрят вверх, но одна из близняшек-колдуний уставилась на колоннаду. — Там наверху...

Следующий камень угодил ей в лоб, отшвырнув к стене с визгом. Поэтичная справедливость — ударить геоманта камнем, но ее сестра юмор не оценила.

С криком ярости она вскинула ладони. Стена взорвалась градом пыли и щепок. Санни ускорилась, мчась по кровле, но волна взрыва зацепила бок, оставив царапину на щеке и едва не сбросив вниз.

Она шаталась по узкому карнизу, каждый шаг опаснее предыдущего. Камень под ногой подался. Санни вдохнула, теряя невидимость.

— Там!

Колоннада рухнула под ногами. Санни кувыркалась в воздухе, цепляясь за пустоту, пока земля не встретила ее колючими зарослями крапивы. Гравий дождем сыпался сверху, а она стонала, сжимая ребра.

Они ворвались в дверь, задыхаясь. После яркого двора внутри царил мрак, лучи света из узких окон резали пыльную мглу. Бальтазар разглядел длинный зал с прогнившими койками. Лазарет, где монахи пытались спасти жертв эпидемии.

Из огня да в чумной ад.

Якоб швырнул щит, уперся плечом в дверь. Доски, покореженные временем, светились щелями. Брат Диас тряс заржавевшую задвижку:

— Не закрывается!

— Вижу! — рявкнул рыцарь. — Ищи клин!

Бальтазар не слушал. Его ум лихорадочно работал: близнецы-маги, геомантия и аэромантия. Противоположные дисциплины, но их методы идентичны…

— Раненые есть? — спросил Якоб.

— А есть целые? — Батист, наступив на щит, вырывала арбалетные болты. — Блядь! — Один сломался, оставив занозу в ладони.

— Использование магии… — Бальтазар сложил ладони, повторяя жест колдуний. — Волна в материи… — Неужели Гасдрубал и Целлибус ошибались? Земля и воздух это одна субстанция?

— Санни здесь? — пискнула Алекс.

— Она умнее, — буркнул Якоб.

— Хотя бы мы вместе.

— О да, — Батист ковыряла кинжалом в щите. — Умирать порознь обиднее.

— Боже… — Бальтазар дрожал на пороге озарения. Все элементы едины?..

Мощный удар сотряс дверь на единственном шарнире, вырвав Бальтазара из раздумий. — Святая Беатрикс… — заныл брат Диас, вжимаясь в дверь рядом с Якобом. Его стоптанные сапоги скребли по грязному полу, пока дверь дрожала от новых ударов.

В первое мгновение, увидев принцессу и монаха живыми, Бальтазар почувствовал неожиданную радость. Теперь же он вспомнил, почему терпеть их было так же сложно, как и остальных.

— О, Святая Беатрикс…

— Сомневаюсь, что она нас выручит, — огрызнулся Бальтазар, срывая истлевшее покрывало с койки. Пыль взметнулась, обнажив иссохший труп, скрюченный в предсмертных судорогах. — И вновь Бальтазару Шам Иваму Дракси придется спасать всех!

— Фу, — Алекс отпрянула. — Они умерли от чумы?

— Если мы умрем от чумы, сочту это чудом! — Бальтазар дернул труп за руку. Некогда для церемоний. Он грубо оживлял останки, вырывая их из вечного покоя.

— Фу, — Батист скривилась, когда труп рядом с ней поднялся, оставив ногу на кровати. Он споткнулся, рухнув на другого мертвеца.

— Фу, — брат Диас содрогнулся, когда рассыпающийся труп прислонился к двери. Челюсть одного упала ему на плечо, и он стряхнул ее с отвращением.

— Я делаю все возможное с этим мусором! — рявкнул Бальтазар, поднимая новых «бойцов». — Хоть капля благодарности не помешала бы!

Пот стекал по его лицу. Трупы были слишком древними, сухожилия слишком ломкими, как солома. У одного отвалилась голова, другой рассыпался на ходу, волоча ребра в лохмотьях.

— Это твой максимум? — Батист выдирала последний болт из щита. — Лучший некромант Европы? Ха!

— Они частично мумифицированы! — Бальтазар вытер лоб. — Будь у меня время…

— Попросить у них часик? — Якоб едва удержал дверь, треснувшую от удара. — Проверь проход!

Алекс рванула к арке в глубине зала и замерла. Пыль на полу вихрилась, поднимаясь невидимым сквозняком. Штукатурка затрепетала, зависнув в воздухе.

— Это плохо? — ее голос дрогнул.

Стена с грохотом лопнула, трещины разбежались звездным узором. — Восхитительно… — пробормотал Бальтазар.

— Восхитительно? — Батист встряхнула арбалетом. — Ты ебанутый?

— Нам стоит сместиться… — проигнорировал он ее.

— Куда? — завизжал брат Диас.

Монах был прав. Монастырь стоял на краю обрыва — идеально для медитаций, но катастрофично для бегства. Отступать было некуда, кроме как в пропасть.

Между тем трещины расползались, обломки камня и раствора взмывали к потолку. Бальтазар осознал, что куда предпочтительнее дальний обрыв, чем тонны рушащейся кладки на голову. О падении можно побеспокоиться уже во время полета. В этом и заключалась философия Часовни Святой Целесообразности.

— Куда угодно! — взревел Бальтазар. — Они обрушат стены!

Несколько камней вырвались и рухнули, продолжая дрожать на земле.

— Вперед! — рявкнул Якоб на брата Диаса.

— Святая Беатрикс… — простонал священник, отпустил дверь и рванул прочь.

— И ты тоже, — Бальтазар схватил за ремни щит Якоба, изрешеченный ударами. Вес заставил его на мгновение опешить.

Старый рыцарь все еще упирался в дверь, трупы вокруг него рассыпались в прах. — Уведи принцессу.

— Не время для геройств! — Бальтазар вздрогнул, когда стропило треснуло с оглушительным грохотом, пропуская лучи света. — Какие бы грехи ты ни совершил, груда камней их не искупит!

Глаза Якоба сузились, сверкнув в полумраке:

— Не знал, что тебя волнуют мои грехи.

— Чистый эгоизм! С твоим щитом у меня больше шансов. — Он сунул щит обратно. — А теперь давай выбираться, пока монастырь не рухнул нам на головы!

Брат Диас влетел в доску и ткнулся в Алекс. Оба рухнули на покореженный пол заброшенной церкви. Когда-то сюда трижды в день стекались монахи, чтобы читать псалмы. Ныне лишь птицы в разрушенной колокольне нарушали тишину.

Стены еще стояли, украшенные ажурной каменной резьбой, в окнах виднелись остатки штукатурки с фрагментами фресок. Крыша давно обрушилась: часть сводов черными арками зияла в небе, другие рухнули, заросшие ежевикой. Алтарь из черного базальта, как в монастыре, где брат Диас когда-то заточил себя, все еще стоял на месте.

Раньше витраж за алтарем изображал вознесение Спасительницы или ангелов в битве. Теперь — лишь облачное небо. Задняя стена церкви обрушилась в пропасть, плиты мостовой свисали над пустотой.

— Где остальные? — вцепилась Алекс в руку Диаса.

— Идут, — буркнула Батист, зажав зубами болт и борясь с тетивой. — Блядь! — Тетива вырвалась, ободрав пальцы.

Грохот. Пыль хлынула из прохода. Якоб и Бальтазар вывалились из облака праха, окровавленные, еле держась на ногах.

— Слава Спасительнице… — начал брат Диас.

— Благодари в Трое! — Батист уперла арбалет в живот, пытаясь взвести его.

— Сюда! — Алекс рванула к провалу, где когда-то была стена. Брат Диас — за ней, мимо алтаря, отполированного поколениями монахов.

— Осторожно! — Якоб закашлялся, когда Алекс подошла к краю. Плита под ней треснула — она скользнула вниз, вцепившись в край.

Диас прыгнул, схватив ее за запястье. Его живот врезался в камень. Батист вцепилась в его штаны, Бальтазар — в нее. Человеческая цепь застонала. Алекс, дергаясь, нащупала опору и выбралась наверх.

Все рухнули у алтаря, обливаясь потом.

— Обратно, — задыхаясь, указала Алекс.

— Не выйдет, — Якоб поднял щит.

В дверях церкви стояли охотники. Окровавленные, злые. За ними — близняшки-колдуньи. Раздались медленные аплодисменты. Вошел Саббас в нелепом плаще, его слуга тащил три копья.

— Бравая попытка! — крикнул Саббас, пока Алекс и Диас прятались за алтарем. — Но, кажется, дорожка закончилась!

Глава 50 Ангел Трои

Санни с трудом поднялась.

Ребра ныли сильнее обычного. Рот и рука тоже были в плачевном состоянии, а чтобы усугубить положение, она угодила в заросли крапивы и теперь вся горела от ожогов.

Она встала, превозмогая боль. Штаны были порваны. Нога в крови, но хоть сгибалась как надо. Комната вокруг напоминала старый склад — крыши давно не было, а вместо запасов теперь росли сорняки и лужи. Вокруг звучали гневные крики: рев, удары, грохот. Битва все еще кипела. Санни шагнула к дверному проему и замерла.

— Где ты?.. — прозвучал мерзкий голос, нечто среднее между рычанием и напевом. — Я знаю, ты здесь… — Он мурлыкал, словно пел, но кто станет так мурлыкать добровольно? — Не прячься… — Она слышала этот голос у костра, когда впервые увидела Саббаса, и теперь отчаянно хотела спрятаться. С трудом вдохнув, она прижалась к стене, приняв боевую стойку.

Сперва показалось острие его копья. Вильчатое, с зазубренными лезвиями. Напоминало крюки для ловли крупной рыбы, и Санни не хотела на них попасться. Она прилипла к стене, словно свежая штукатурка.

Хозяин копья был еще отвратительнее оружия. Высокий, тощий, с жидкими волосами, спадающими на рябое лицо, и грудью украденных цепей на жилистой шее.

— Хитрюга, да? — Его глаза метались, полные подлой бдительности. Двигаться в сорняках и лужах было сложно, поэтому Санни застыла. — Очень хитрая хитрюга, но ты не одна такая…

Он взмахнул копьем, острие скрежетало по стенам, затем еще раз — ниже. Санни уклонилась от первого удара отпрянув в угол и, скосив глаза, наблюдала, как лезвия проносятся у самого носа. Ветерок от них щекотал кончик, и она судорожно сморщила его, отчего щекотка усилилась. Боже, ее подмывало чихнуть, а воздух стремительно заканчивался. Лицо горело, уцелевший кончик уха пылал.

— Там, откуда я… — напевал охотник, медленно отворачиваясь, — меня зовут Ловцом Людей, ведь никто не ускользает от моих рук.

Он яростно колол воздух — влево, вправо, выше, ниже. Санни извивалась, втягивая живот, стиснув зубы от боли в ребрах, пока лезвия пролетали в сантиметре от нее, едва не зацепив свободный край рубахи.

— Почему не покажешься? — снова замурлыкал он, крадусь по комнате. — Выйди.

С какой стати она бы это сделала? Для человека с таким голосом? С такой ухмылкой? С таким копьем? Не самое заманчивое предложение. Он начал отходить, пробираясь сквозь сорняки, копье в руке, шаги бесшумные.

Ребра Санни горели. Голова раскалывалась, а в глазах мельтешили пятна. Она заставила себя не дышать, пока он медленно, очень медленно отворачивался. Наконец, когда он повернулся спиной, она жадно глотнула воздух.

Лишь легкий вздрог его головы. Возможно, уголком глаза он что-то заметил. Но она уже снова замерла. Однако он с торжествующим рыком развернулся, выхватив что-то из-за спины.

В воздухе распахнулась сеть, словно паутина. В другой день Санни успела бы увернуться. Но сейчас она была избита, истощена, голодна и едва дыша. Сеть накрыла ее, оказавшись тяжелее, чем выглядела. Она билась, но запуталась еще сильнее, сжавшись в углу на коленях. Острие копья уперлось в бок, и она перестала сопротивляться.

— Тсс, тсс, тсс. — Он ткнул ее копьем, заставив крякнуть. Теперь глупо было задерживать дыхание. Видит он ее или нет, сеть-то он точно видит. Она позволила себе хрипло дышать.

— Не лучше ли? — Санни определенно так не думала, пока он присел рядом, просунув длинные пальцы сквозь сетку. — Ну посмотри-ка… — Гад напевал еще слащавее, запрокидывая ей голову, отодвигая волосы, сжимая уцелевший кончик уха. — Может, теперь… меня назовут Ловцом Эльфов.

— У меня для тебя предложение! — рявкнул Якоб, пока охотники рассредотачивались у дальнего конца нефа. Шансы были ничтожны, а его товарищи жались за алтарем с одним арбалетным болтом на всех. Пришло время хвататься за малейший шанс.

— Что ты можешь предложить, чего я не возьму с твоего трупа? — фыркнул Саббас, и несколько его прихвостней хихикнули.

Якоб выпятил грудь, вытянувшись во весь рост. — Честь! — прогремел он, и слово, отразившись от руин стен, мгновенно оборвало смех.

Было время, когда Якоб ценил честь выше добродетели, дороже драгоценностей. Его жажда чести завела его во тьму, и там, среди тел друзей, он понял ее истинную цену. Но всегда найдутся те, кому этот урок нужно усвоить самостоятельно.

— Ты и я! — Он указал мечом вдоль разрушенного нефа. — Здесь и сейчас! До смерти. — Он не упомянул, что смерть приходит к разным людям с разной легкостью. Он давал клятву честности, а не клятву болтливости.

Саббас окинул взглядом наемников. Все смотрели на него. Все судили. Принимать вызов не было смысла. Разве что из гордыни. Но Якоб знал о гордыне больше многих. В юности он сам страдал от ее смертоносной дозы. И за всю долгую жизнь не видел никого, кто бы раздулся от нее сильнее, чем этот дурак в золотом плаще.

Саббас поднял подбородок, сузил глаза. Тишина затянулась.

— Господин, — пробормотал его слуга, — нельзя…

— Тихо. — Не отводя взгляда, Саббас щелкнул пальцами, и Якоб понял: он угадал. Те, кто рожден со всеми привилегиями, страстно жаждут доказать, что достойны их с рождения. Слуга резко вдохнул, затем вложил копье в руку господина.

— Твои… соратники… — Саббас усмехнулся в сторону алтаря, — не вмешаются?

— Клянусь их честью, — сказал Якоб. Поскольку среди них были вор-признанник, осужденный еретик и Батист... Он сомневался, что их «честь» вообще на что-то способна.

Одна из колдуний фыркнула с отвращением. — Никогда не доверяй некроманту. Давай…

— Если они сыграют в подлость, — отрезал Саббас, — можете обрушить на них церковь. А пока — не мешайте. — Он повернулся к Якобу, надменно вскинув голову. — Что ж, до смерти!

— Без нее и дуэль — не дуэль. — Якоб медленно оглядел наемников Саббаса, шумно втянул воздух и плюнул на покореженную плитку. — Честно? Твои приспешники разочаровывают. Твой брат Марциан набирал их на скотном дворе, а брат Констанс на дне лужи. — Он принял боевую стойку. Ну, или насколько позволили колени. — Разве мать не дала тебе игрушек?

— О, я получил все дары Евдоксии сполна. — Улыбка Саббаса была улыбкой человека, никогда не признающего ошибок. — Братья, как мелкие божки, хотели перекроить ее эксперименты под себя. Марциан делал из них мясников, чтобы завоевывали для него. Констанс наряжал пиратами, чтобы воровали. Амбиций им не занимать. — Свободной рукой он расстегнул застежку позолоченного плаща. — Но видения у них не было. — Одним движением он сбросил плащ, и с шорохом, взметнувшим ветер, распахнул могучие крылья, чьи белоснежные перья почти касались колонн, опутанных плющом.

— Ну что… — Саббас упер кулак в бок, грохнув древком копья о пол.

Человек. С крыльями. В позе статуи.

— Теперь понимаешь, почему меня зовут Ангелом Трои!

Якоб расхохотался. Сдержаться не вышло. Он закашлялся, сглотнул тошноту, поднял щит, будто прося прощения за эту слабину. — Я видел ангелов и демонов, мальчишка. — Вздохнул, вытер рукавом глаза. — Ангелы пугали меня больше. Их я понимал куда меньше. — Он окинул Саббаса взглядом и фыркнул. — Не станешь ангелом, просто пришив к спине обрезки с птичьего рынка.

Улыбка Саббаса медленно сменилась яростной гримасой.

— Посмотрим, — сказал он.

Последние месяцы жизни Алексис безумное стало нормой, ужасное — обыденным, невозможное — рутиной. Но даже она не смогла сдержать удивления.

— У него крылья, — пробормотала она. Иногда нужно услышать это своими ушами. Теперь понятно, зачем ему этот странный плащ. Наверное, сложно найти одежду по размеру с такими прибамбасами.

Саббас отклонился назад, затем рванул вперед, сжав кулаки и уперев ноги, пока его белые крылья били, били, били все сильнее.

Алекс прищурилась, защищаясь от вихря пыли, песка и случайных перьев. Якоб вцепился в щит, изо всех сил удерживаясь под натиском урагана, а Саббас разбежался и взмыл в воздух. Мощный взмах крыльев поднял его над нефом.

Он спикировал с оглушительным визгом, копье врезалось в щит Якоба, раскрошив край и ударив рыцаря в челюсть. Того отшвырнуло на покрытые мхом плиты.

Саббас выпрямился, резко расправив крылья. — Вот тебе обрезки с птичьего рынка, древний ебаный обломок.

— Что будем делать? — прошипела Алекс, выглядывая из-за алтаря. Несколько охотников крались вдоль стен, прячась в тенях между колоннами. Другие взводили арбалеты, готовясь обрушить град смерти. А две колдуньи, скрестив руки, нетерпеливо наблюдали за дуэлью, явно готовые снести здание к чертовой матери.

— Вмешаешься — убьют, — хмыкнула Батист, лежа на спине и пытаясь взвести тетиву арбалета обеими руками.

— А если не вмешаемся? — спросила Алекс, пока Якоб медленно поднимался. — Они нас отпустят? Мы не можем просто ждать за алтарем!

— Хочешь попрятаться в другом месте — благословляю! — рявкнул Бальтазар. — Мне бы самому не мешало! — Он толкнул Батист, та взвизгнула. — Ты вообще умеешь стрелять из этой штуки?

— Одно лето работала егерем, — проворчала она, выгибаясь. — Заняла второе место на турнире лучников, между прочим.

— Тогда где твой собственный лук? — спросил брат Диас, пока Якоб и Саббас начали кружить друг вокруг друга.

— Потому что, если ты не заметил, — вены на шее Батист набухли, — заряжать их — просто пиздец как сложно.

Так называемый Ангел Трои рванул вперед, крылья бились так, что пальцы ног едва касались земли. Молниеносные удары копья исцарапали щит Якоба. Старый рыцарь зарычал, когда острие соскользнуло с края и рассекло плечо, споткнулся, пропустив удар в бок, и рухнул на колени перед алтарем. Саббас отпрыгнул, ухмыляясь.

— Отлично, Ваша Светлость! — крикнул слуга, зажав запасные копья под мышкой, чтобы вежливо похлопать.

— Еще бы! — рявкнул Саббас, затем повернулся к Якобу, который поднимался на ноги, ловко вращая копьем. — Ты упертый. Это достойно уважения. — Он ударил древком о плиты, и звон эхом прокатился по стенам. — Но, думаю, ты понял: твое время вышло.

— Многие так говорили, — ответил Якоб. — А я все еще здесь. — Он рванул вперед, но Саббас парировал удар, лезвие скрежещуще соскользнуло по позолоченному древку.

— Не стану отрицать, что ты существуешь. Как существуют муравьи и сифилис. — Саббас отбросил Якоба. — И шансы спасти твою принцессу и одолеть меня примерно такие же, как и у них.

Алекс подумала, что сифилис бы с Саббасом справился, но не так быстро, чтобы ей это помогло. Одно крыло хлестнуло Якоба по плечу, сбив его с ног, другое ударило в висок, и рыцарь снова рухнул на плиты. Саббас провел пальцем по царапине на позолоте копья.

— Настоящий вандализм. — Он наклонился, крылья забились, поднимая вихрь, заставивший Алекс отпрянуть. Саббас ухмылялся, как мальчишка, мучающий пойманную муху, пока Якоб из последних сил упирался в ветер, скользя к краю обрыва…

Саббас резко остановился, и Якоб, потеряв равновесие, пошатнулся вперед. В тот же миг Ангел Трои ринулся навстречу. — Получай! — Саббас выбил щит древком, сорвав одну из планок, и всадил лезвие в грудь Якоба.

— Уфф… — выдохнул старик, когда окровавленное острие вышло из спины. Он пошатнулся, глаза выпучены. — Это… немного больно. — Кашлянув кровью, он рухнул на колени, избитый щит и зазубренный меч бессильно повисли в руках.

Саббас ухмыльнулся, выдернув копье с кровавым хлюпом, и повернулся к алтарю. — Выходи, кузина… — напел он.

Алекс, сжимая за спиной нож, медленно поднялась. Ладонь скользила от пота. Притворись слабой. Заставь их расслабиться, подойти ближе. Затем — пах, живот, горло, со всей яростью, на какую способна…

— Я сказал, что больно… — раздался голос за спиной Саббаса. Якоб стоял на одном колене, рубаха вокруг рваной раны алела. Он сплюнул кровь, оперся на меч и медленно поднялся. — Но не сказал, что мы закончили.

— Никогда не ловил твоих сородичей в сети, — Ловец Людей, теперь уже Ловец Эльфов, дыхнул на Санни, лишь укрепив ее неприязнь. — Думаю, за тебя выручу кучу золота…

— Предложу сделку, — раздался голос.

Ловец резко развернулся, копье наготове, быстрый, как скорпион перед ударом.

Барон Рикард прислонился к стене, запрокинув голову, глаза закрыты. Полоса света пересекала его улыбку. Он выглядел на десять лет моложе, чем при их последней встрече. Седые пряди в аккуратной бороде, легкие морщинки у глаз. Но явно мужчина в расцвете сил. Повернул голову, взгляд отстраненно-игривый, словно происходящее его мало волновало.

— Отдай ее, и я оставлю тебе жизнь, — сказал он.

— Жизнь? — Ловец начал кружить, копье поднято, рука за спиной потянулась к поясу. Санни, наверное, стоило попытаться вырваться из сети, но она устала, все болело, да и пусть вампир хоть раз в жизни пошевелит задницей.

Барон оттолкнулся от стены, лицо скользнуло из света в тень. Темные глаза сверкнули, когда он шагнул вперед. — По-моему, ты получаешь адски выгодную сделку, но, честно, терпения на торги у меня…

Ловец выхватил из-за спины сеть и метнул ее одним движением. Та раскрылась в воздухе, латунные грузики сверкнули.

— …нет. — Барон просто стоял, когда сеть накрыла его. Сквозь переплетение веревок Санни увидела, как он вздохнул. — Значит… отказ?

Ловец захихикал, рванув вперед. Зубчатые лезвия копья вонзились бы в грудь барона, если бы тот не превратился в черный дым. Сеть рухнула, зацепившись за копье.

— Что за…

Дым вихрем закрутился, обвивая Ловца. Тот отчаянно рубил копьем, но как ранить туман? Тень обняла его сзади — и вмиг стала бароном.

— Теперь кто Ловец? — Улыбка ослепительно бела, глаза пусты и черны. Ловец дергался, но руки барона, хоть и тоньше, не дрогнули. — Я бросал вызов Богу и ангелам, — прошипел он. — Купался в крови и золоте. Короли… ползали у моих ног. И ты думаешь… что можешь проткнуть меня... вилкой?

Он вырос, волосы всколыхнулись, шея изогнулась змеей, вены пульсировали. Рот разверзся шире, чем возможно, легионами сверкающих зубов. Санни зажмурилась, отвернулась.

Она услышала вопль, перешедший в хриплый стон, сопровождаемый мерзким чавканьем.

Когда она открыла глаза, Ловец лежал бесформенной куклой. Глаза впали, щеки провалились, на шее зияли сухие красные отметины.

— У-у-ух, — прошептал барон, облизывая кровь с пальцев, как ребенок, доедающий сладость. — Обжигающий глоток… — Его глаза, темные как могила, пустые как у хищника, встретились с ее взглядом. На миг Санни увидела бездну ада.

Потом он улыбнулся.

Так лучезарно, что даже она, равнодушная к людям, мужчинам, вампирам и уж точно к тем, чьи лица в крови, почувствовала легкое щемление. Задумалась, каково это, оказаться в его белых объятиях, почувствовать его зубы в своей плоти. Задумалась, не самые ли страшные монстры всегда были среди них.

— От Ловцов Людей не ждешь манер. От Ловцов Эльфов и подавно. — Барон выглядел моложе, и даже сквозь облегчение это тревожило. Он изящно поклонился, черные волосы упали на лицо. Санни вдруг стало жаль, что такая красота скрыта даже на миг. — За мою бестактность приношу извинения.

— Принято. — Санни подняла руки, сеть безвольно свисала. — А теперь поможешь выбраться из этой чертовой сети?

Саббас уставился на Якоба, пронзенного, но все еще живого, всего на миг. Затем, что вполне объяснимо, решил, что с него хватит.

— Убейте их всех! — взвизгнул он, нервно взмахивая крыльями и пятясь назад.

Алекс услышала тетиву, пригнулась, когда стрела звякнула об угол алтаря и прожужжала мимо уха. Охотники подбирались ближе. Один уже укрылся у колонны в десяти шагах.

— Ох, блядь, — простонал Якоб, когда болт вонзился ему в бедро. Он пошатнулся и рухнул. Брат Диас схватил его за запястье, Алекс подхватила спину, и с общим стоном они завалились за алтарь, пока град щебня сыпался с края обрыва.

— Проклятая аэромантка! — Бальтазар съежился, прикрывая голову. — Она снесет нас с утеса!

— Я… — зарычала Батист, наконец взведя тетиву. — Думаю… — Вставила болт, вскочила на колени и прицелилась. — Нет.

Спуск — хлесткий щелчок. Алекс выглянула и увидела, как колдунья со стеклянным ожерельем шатается. Болт торчал меж ее бровей. Она рухнула.

— Нет! — взвыла сестра. Губы искривились яростью, кулаки сжались, глаза сузились.

— Боже, — прошептала Алекс, когда пыль завихрилась вокруг мантий.

Земля задрожала. Плиты вздыбились, обломки посыпались со стен. Алекс вжалась меж остальных, наблюдая, как край утеса крошится.

— Ты стреляла не в ту колдунью! — взвыл Бальтазар. — Эта геомантка разнесет все в щепки!

— Это твоя, блядь, идея! — Батист швырнула арбалет. — Если бы у нас был свой маг!

— Некромант! — он чуть не закричал. — Но мне нужны трупы!

Саббас балансировал крыльями, орал на колдунью, но та, стоя над сестрой, не слушала. Охотники метались, прикрываясь щитами. Церковь рушилась.

— Скоро все станем трупами, — хныкнула Алекс.

— Трупы… — Брат Диас расширил глаза. — Это все, на что ты способна? Земля трясется сильнее, когда я пержу!

Колдунья стиснула зубы, пот стекал по бритой голове. Она подняла кулаки — пол вздрогнул, плиты треснули.

— Ты пытаешься ее разозлить? — пискнула Алекс.

— Четыре чумы за десятилетие… — монах задыхался. — Мертвых некуда было хоронить.

— Не время для уроков истории! — Бальтазар съежился под ливнем штукатурки.

— Их сваливали в ямы сотнями. В каждом освященном месте…

Якоб прищурился. Бальтазар ахнул. Алекс уставилась на пол. Сквозь трещины виднелись стертые эпитафии.

— Чумные? — Бальтазар поморщился. — Десятилетия под землей?

Алекс вцепилась в его рубаху. — Говоришь, не сможешь?

— Они слишком стары. Слишком глубоко.

— Слишком? — Она тряхнула его. — Кто эта сука, чтобы побеждать Бальтазара Шама Ивама Дракси? — Его челюсть дрогнула. — Лучшего некроманта Европы? — Глаза вспыхнули. — Над ебанной могильной ямой?

Он вырвался. — Думаю… нет.

Бальтазар вскочил на алтарный камень. Грудь вперед, плечи расправлены, ноги широко расставлены. Он смотрел на эту возомнившую себя геомантку, отделенную от него тридцатью шагами трясущихся плит.

Он бросил вызов. Грубый, прямой. Без уловок, без хитростей. Устремил разум вниз, сквозь камень, почву, корни в фундамент монастыря, содрогающийся от магии. И нашел мертвых.

Скрипнуло под ногами. С оглушительным треском алтарь раскололся надвое, одна половина рухнула к обрыву. Бальтазар пошатнулся, концентрация дрогнула...

Кто-то схватил его за ногу. Принцесса Алексия, стиснув зубы. Батист вцепилась в пояс с другой стороны, их взгляды встретились на миг, и она кивнула.

Бальтазар повернулся к колдунье. Это будет подвиг некромантии, о котором десятилетиями будут шептаться в магических кругах! А эта выскочка даже не догадывалась, что работает на него. Он оскалился, вложив всю силу.

Мертвые сопротивлялись. Слишком глубоко. Слишком давно. Но Бальтазар не терпел отказа. Требовал. Приказывал. Без книг, без кругов, без рун. Не лаской, а силой воли вырвет их из цепких объятий земли.

— Повинуйтесь! — прошипел он.

Свод над головой треснул, обломки рухнули. Саббас отпрянул, прикрывшись крыльями. Вопль охотника оборвался — его раздавило глыбой размером с быка.

Ничто мертвое не ускользало от Бальтазара. Сколько бы ни пролежало. Даже тлен, даже прах — он слепит из них орудие.

— Повинуйтесь! — прорычал он.

Ученица Евдоксии напряглась, лицо исказилось гримасой. Земля затряслась сильнее, стены рушились, камни сыпались дождем.

Ему не нужны были целые тела. Он понял это сейчас. Его ошибка — в недостатке амбиций. Сомнениям конец.

Трещины расползались по полу, сорняки взметались вверх, плиты проваливались.

— Повинуйтесь! — взревел он.

С грохотом, словно апокалипсис, пол нефа рухнул внутрь, и словно провал в преисподнюю, мертвые хлынули из глубин.

— Святая Спасительница… — прошептал брат Диас, не зная, закрыть ли глаза, уши или нос.

Боже, что за кошмар! Челюсти, отваливающиеся от черепов, черви, сыплющиеся из глазниц, лохмотья на истлевших телах. Сгнившие вместе, он не мог понять, какая конечность кому принадлежит. Бесформенная масса зубов, ногтей, волос, ржавых пряжек. Существа с десятками пальцев, десятками пастей, рассыпающиеся даже при движении.

Небеса, что за смрад! Однажды он присутствовал при эксгумации брата Хорхе, чье тело должно было остаться нетленным. Оно таковым не оказалось, и монахов стошнило. Тот смрад был каплей в море рядом с этим. Могилой древнее, больше, вскрытой наспех. Воздух невыносимый, неописуемый.

Спасительница, что за звуки! Рев, будто шторм бьется о скалы? Стон бесконечной боли? Вой безумной ярости? Или брат Диас слышал лишь грохот рушащейся церкви да вопли охотников?

— О Боже, — простонала Алекс.

Земля ушла из-под ног колдуньи, и она рухнула в яму вместе с сестрой. Пол под алтарем, где жались выжившие, сужался.

Трое охотников провалились в зловонный вихрь. Других схватили слепые руки — ревнивые, отчаянные. Их тащили к обрыву, бесполезно цепляющихся ногтями за плиты.

Сверху рухнула колокольня, святой крест с грохотом покатился. Стена нефа обрушилась в яму. Алтарь сдвинулся, едва не сбросив Алекс, но брат Диас удержал ее.

Саббас взвизгнул, взмахнул крыльями, поднялся на метр, но мертвые вцепились в лодыжку, рвали перья, кромсали одежду. Самопровозглашенный Ангел Трои, окровавленный, исчез в гнилой массе. Его вопль стих, поглощенный скрежетом костей.

Бальтазар рухнул на колени. Твари из ямы обмякли, рассыпались.

Охотник за столбом выронил арбалет и с воплем бежал. Камни скатились в яму. Тишина.

Алекс, плача, вцепилась в ногу Бальтазара. Батист, задыхаясь, пыталась говорить. Якоб с грохотом уронил меч, лег, глядя в небо.

Брат Диас разжал пальцы, впившиеся в алтарь, смахнул слезы.

— Блядь, — выдохнул он.

Глава 51 Чудодейственное лекарство

— Я все еще жива, — сказала Алекс, но так неуверенно, что это прозвучало почти как вопрос.

— Правда, — Санни потянулась, ущипнула ее за щеку и потрясла, заставив кожу затрепетать. — Насколько я могу судить.

Они сидели, прижавшись друг к другу на резной скамье Саббаса, на его пухлых подушках, укутавшись в его позолоченный плащ, который оказался на удивление мягким. Они смотрели на огонь в камине Саббаса, пили его вино, и Санни выпила уже слишком много — примерно три глотка.

Раньше она считала, что даже капля вина это перебор, но за последние пару часов ее осенило: это и вправду чудодейственное лекарство. Первый глоток мог напоминать вкус старых сапог, но чем больше пила, тем лучше становилось. Теперь это был летний луг в бутылке, солнечный свет для языка. Ее многочисленные боли превратились в нечто расплывчатое, голова слегка кружилась от легкости, а мир, даже если он ее ненавидел, казался теплым и милым. Ну и черт с ним. Нельзя выбирать, какими будут другие, только какими будешь ты. А она выбрала быть чем-то хорошим.

По крайней мере до завтра.

— Меня не проткнули копьем, — Алекс потрогала свой в живот, будто проверяя на дырки. — Не изрубили мечом, не подстрелили…

— Я за тебя рад, — проворчал Якоб. — А-а! — вскрикнул он, когда Батист ковырялась иглой в его ране, протягивая нить.

Монастырь после битвы выглядел мало привлекательно. Во всяком случае, для всех, кроме Бальтазара, который смотрел на вскрытую чумную яму с восторгом архитектора, увидевшего воплощенный собор. Они ковыляли и спотыкались, опираясь друг на друга, через разрушенный двор и разгромленное кладбище в лес, где наткнулись на лагерь Саббаса. Палатки, лошади, припасы и море вина остались нетронутыми, будто «Ангел Трои» вот-вот вернется.

Алекс размахивала бутылкой. — Меня не растоптали, не раздавили камнями, не сдули с утеса крылатым пидором, не утащили в яму с покойниками…

— В целом… — Санни причмокнула, — я рада.

— Думаю, и я выжил, — брат Диас хмуро разглядывал засохшие раны на руках. — Хоть и не заслужил. Можно подумать… что у Бога на меня планы.

— Не… — Якоб дернулся от очередного укола, — советую.

— От этой мысли недалеко до убеждения, что твои прихоти часть его замысла, — Батист туже затянула шов.

— И тогда любая жестокость оправдана, — барон Рикард достал еще одну бутылку. — Как человек, оправдывавший ее веками, поверьте. — Он изучил этикетку в свете огня. — Должен сказать, ваш кузен содержал отменный погреб.

— Жаль, что его слуга свалился в яму. — Алекс протянула бутылку барону. — Мой дядя говорил: герцогов наделать легко, а хороший слуга — редкость.

— Благодарю, но я уже утолил жажду. — Он посмотрел на Санни, огонь играл в его черных глазах. — Опьяняющий сорт.

Санни нервно прокашлялась, закутавшись в плащ. Алекс протянула бутылку ей.

Их пальцы коснулись, когда она взяла бутылку, и в этом прикосновении ощущался странный жар. Алекс поймала ее взгляд. В нем тоже горело что-то незнакомое. Санни поспешно отвернулась, сделала глоток, прополоскала вино во рту, проглотила. Голова закружилась от сладковатого аромата.

— Тебе не кажется, что они вернутся? — Алекс оглядела брошенное в лагере добро.

— Те, что в яме? — Бальтазар уставился на звезды. — Нет.

— Я про тех, кто сбежал.

— После того, как видели, как остальные утянуты в яму? — Якоб скривился. — Нет.

Алекс потянула плащ, их плечи соприкоснулись. Тепло, уютно, как у кошки, мурлыкающей от прикосновений. Санни едва сдержала мурлыканье.

— Впервые за недели мне не холодно, — прошептала она.

— Впервые за недели мне не страшно, — сказал брат Диас.

— Впервые за недели мне не больно, — добавил Бальтазар.

— Как я за вас рад, — проворчал Якоб, когда Батист затянула последний узел.

— Повернись. — Она лизнула новую нить, продев в иглу. — Сейчас спину.

— Черт побери. — Якоб кряхтя встал, развернулся, огонь высветил рану от копья на спине.

— Что дальше? — спросила Алекс.

— Еще выпьем, — брат Диас ухмыльнулся, — потом спать.

— В целом, я это и имела в виду.

— Благодаря твоему крылатому кузену… — начал Якоб.

— Такой щедрой души! — барон Рикард обвел лагерь жестом.

— …у нас есть лошади, припасы, деньги…

— И отличный плащ, — Санни прижала ушибленную щеку к ткани.

— И вино! — брат Диас взмахнул бутылкой, брызги упали на землю. — Много вина.

— Умеренность разве не среди Двенадцати Добродетелей? — спросил Бальтазар.

— В самом низу. Да и кто их все соблюдает?

— Я их даже назвать не смогу, — Санни пожала плечами. Без души грехи не проблема. Может, стоит грешить больше.

— Идем к побережью, — Якоб, как всегда, прагматичен. — В порт. Не самый крупный…

— Кавала? — пробормотала Батист.

— В Кавале сейчас прекрасно, — заметил барон.

— …и берем корабль…

— Только чтобы не утонул, — хмыкнул Бальтазар.

— …в Трою.

— И что потом? — Алекс уставилась в огонь. — Высадите меня у ворот?

— Ну… — брат Диас задумался, будто впервые над этим. — Если герцог Михаил добрался до Святого Города, если оправился от ран, если кардинал Жижка обеспечил ему путь… возможно, он уже в Трое?

Алекс поморщилась. — Слишком много «если».

— Может, с леди Северой? — предположил брат Диас.

— Точно! Готовит ваш прием! — Он тряхнул бутылкой. — Может, нас встретят ликующие толпы! Надежда это главная из добродетелей, из нее… все проистекает!

— Может, — Алекс не убедилась. — Но надежда мне редко помогала…

— Слышали? — Санни дернулась к кустам. Те затрещали. Якоб рванулся за мечом, но лишь уронил его. Брат Диас замахнулся бутылкой. Санни попыталась исчезнуть, но рыгнула и закуталась в плащ до подбородка.

Из теней выступила массивная фигура, шаркающей походкой выйдя к свету. Фигура, закутанная в грубое грязное одеяло. Теперь она откинула его, открыв лицо с резкими чертами, покрытое татуировками-предупреждениями, и черные волосы, спутанные грязью и ветками.

— Вигга! — Санни рассмеялась. — Ты вернулась!

Вигга прищурилась. — Вино есть? — Она выхватила наполовину полную бутылку из рук Санни. — В прошлый раз с вином ты потеряла достоинство.

— Со мной все в порядке. Смотри, как я в порядке! — Санни взмахнула рукой, но та запуталась в плаще. — Да и какая польза от достоинства? Его же не обнимешь, когда одиноко.

— Не обнимешь, — Вигга опрокинула бутылку, глотая крупными глотками. Санни не поняла, сама ли схватила руку Алексис, или та потянулась к ней, но их пальцы теперь сплетались под плащом мертвого ангела. Отпускать не хотелось.

— Погоди. — Вигга окинула взглядом костровище: Якоб без рубахи, Батист с иглой, Бальтазар с бутылкой, барон Рикард (от последнего она скривилась). — Они были тут, когда я ушла?

— Ворвались сюда, — Якоб, наконец подобравший меч, швырнул его обратно. — Тогда казалось хорошей идеей.

— Рада, что ворвались, — сказала Алекс. — А датчанин? Убила?

Вигга осушила бутылку и швырнула в кусты. — Нет.

— Хм, — Бальтазар поднял бровь. — Непохоже на тебя, не убить кого-то.

— Мы трахались, — Вигга гордо выпрямилась, выхватив его бутылку. — Как лесные звери. Это стоило песен.

Барон Рикард вздохнул. — Каких именно?

— При полной луне, — Вигга махнула рукой. — Не смогла бы остановиться, даже если б захотела.

— Сомневаюсь, что хотела.

— Чуть не пожалела, — Вигга опустилась на бревно, скривившись. — Чувствую, будто трахнула колокольню Святого Стефана.

Батист едва заметно поморщилась. — Образ, который въелся в мозг.

— Но я дала ему жару!

— Кто бы сомневался.

— Теперь он приковыляет в Данию, чтоб сунуть член в ледник.

Батист дернулась. — И еще один образ.

— Ты бы гордился, Якоб!

Старый рыцарь задумался. — Гордился?

— А что с этим идиотом Саббасом?

— У него были крылья, — Алекс уставилась в огонь.

Вигга замерла с бутылкой у губ. — А. Отсюда и плащ. Наверное, с крыльями одежду не найти. — Она поправила грязное одеяло. — Знакомо. Летал хоть?

— Не настолько, чтобы избежать чумной ямы и мертвых.

Вигга кивнула. — Хм. — Подняла бутылку в сторону Бальтазара. Тот слегка кивнул в ответ, как коллеги, признающие мастерство.

— Черт возьми! — Якоб дернулся, когда Батист кольнула его в спину.

— Выпей, — Вигга потрясла бутылкой. — Плохого вина не бывает, а это хорошее. Боль притупит.

— Он не хочет притуплять боль, — Санни усмехнулась. — Он ее обожает.

— Клятву дал… — Якоб стиснул табуретку. — Воздержания.

Вигга подняла бровь. — Жизнь слишком коротка для вечных обещаний.

— Твоя коротка? — Якоб фыркнул. — Как я за тебя рад… А-а!

— Чем вы тут занимались? — спросила Вигга.

— Обычное, — Батист затянула шов. — Грабили могилы, сидели в тюрьме, ходили на переговоры. Бальтазар призвал герцога Преисподней… — Она отрезала нить. — Потом рухнула церковь, крылатый мудак, яма с покойниками. Готово.

— Спасибо, — Якоб натянул рубашку Саббаса с золотой вышивкой. Выглядел как богатый вдовец, ищущий невесту.

— Все ваши миссии… — Алекс развела руками. — Такие?

Барон Рикард с улыбкой посмотрел на ночное небо. — Миссии Часовни Святой Целесообразности как ее прихожане — каждая ужасна по-своему.

— Могло быть хуже, — сказала Санни. Все повернулись к ней, и она задумалась, не пьяна ли. — Ну… мы все живы и снова вместе.

— Аллилуйя, — буркнул Бальтазар, чья радость от некромантического подвига не продержалась и дня. — Мы застряли в глуши ради самой маловероятной императрицы, без обид…

— Справедливо, — кивнула Алекс.

— …по велению десятилетнего Понтифика, — он махнул в сторону брата Диаса, — под командой самого никчемного монаха Небесного Дворца…

— Не смей так о нем! — рыкнула Вигга. — Он хороший человек! Честный, храбрый и… отличный любовник! Удивительно смелый и напористый…

— Погоди… — Бальтазар сменил удивление на недоумение. — Что?

— Ой, — Вигга заморгала. — Черт.

— Опять? — Якоб из Торна сжал переносицу.

— Когда… где… как…? — Бальтазар переводил взгляд с монаха на оборотня.

Брат Диас поморщился. — Можем… сменить тему?

— Годы ты переписывал манускрипты, — Батист стаскивала сапог, — пел гимны, ухаживал за садом, но все запомнят, как ты трахнул оборотня.

— Три раза, — поправила Вигга.

— Один раз — случайность, — проповедническим тоном заметил барон Рикард, — но три — уже осознанный грех!

— Как вообще один раз может быть случайностью? — Санни нахмурилась.

— Кардинал Жижка, каюсь, — напевно начала Батист, снимая второй сапог, — я поскользнулась во время молитвы, ряба зацепилась за гвоздь, а мой член, распираемый любовью к Господу, случайно попал в пизду ликантропа.

— Я все повидал, — Бальтазар уставился в лесную тьму. — Вселенная больше не таит загадок.

— Ладно! — брат Диас вскочил. — Путь к искуплению начинается с признания. — Он глотнул из бутылки и выпалил: — Четыре раза!

Вигга прищурилась, затем ахнула: — Точно!

— Сердцу не прикажешь, — заметил барон Рикард.

— Как и пизде, — добавила Санни.

— И я не жалею! — брат Диас явно был пьян. — Вигга — прекрасная любовница. — Он протянул ей бутылку. — Удивительно нежная.

— Датчанин вряд ли согласится, — скромно поправила волосы Вигга, забирая бутылку. — Но моменты были.

— Теперь я точно все слышал, — Бальтазар смотрел на них с изумлением. — Как можно разочаровываться и восхищаться одновременно?

— Удивительно, — Якоб потрогал окровавленную рубашку. — Прожить столько лет, увидеть столько… — Он не улыбался, но и не хмурился. — А мир все удивляет.

— Это жестокое место! — Санни встала, чувствуя важность момента. — Мы должны хвататься… — Мысли путались от жара в щеках. — …за каждую радость. — Она подняла руку. — Предлагаю тост…

И на слове «тост» ее вырвало прямо на себя.

— Возможно, ты перетостила, — заметила Вигга.

— Ох. — Санни выпрямилась, ноги подкашивались. Вытерла мокрый подбородок. — Я потеряла достоинство?

— Частично, — ответила Батист.

Якоб уставился в темноту. — А какая польза от достоинства?

— Вот. — Санни почувствовала, как Алекс подхватила ее под руку, и ее голова оказалась под мышкой. Хорошее место. Ее поддерживали, вели... Отличная идея, ведь ноги норовили разъехаться в стороны.

В палатке Саббаса было темно, интерьер кричащий, как его плащ. Лишь отсветы костра на полотне да позолота на роскошной кровати, вероятно, самой шикарной, на которой Санни когда-либо лежала. В цирке она спала в собачьей корзине.

Она споткнулась, чуть не упала, но Алекс удержала. Санни хихикнула — несвойственно ей. Может, раньше не было повода.

— Спасибо… — запыхалась она. Палатка кружилась, пахла цветами. — За помощь.

Алекс пожала плечами, тень на фоне огня. — Ты спасла меня, когда за мной охотились.

— Да, спасала.

— Меньшее, что могу — уложить тебя… пока ты пьяна.

— Думаешь, я пьяна?

Санни плюхнулась на кровать, Алекс — рядом, на колени, руки по бокам от ее плеч.

Они замерли в темноте. Снаружи звучали голоса: Бальтазар что-то говорил, Вигга хохотала. Алекс была лишь силуэтом. Она двинулась уйти, но Санни схватила ее лицо, потянулась вверх (шатко, опасно) и поцеловала. Мягко. Откинулась, задыхаясь.

Тишина. Губы Санни покалывали, дыхание щекотало. Алекс застыла над ней, колено упиралось в бедро, лицо горячим прижалось к пальцам. Снаружи Вигга пародировала Якоба, все смеялись. Поцелуй, наверное, отдавал рвотой. Наверное, Алекс не хотела его. Но Санни попыталась.

— Можешь вернуться к ним, — прошептала она. Слова лились сами. — Я справлюсь. Одна привыкла.

— Мир жесток, — в уголке глаза Алекс блеснуло... Улыбка? Надежда? — Нужно хвататься за радости.

— Мудро. Очень.

— Ты уверена? — Алекс едва слышно.

Санни обвила рукой ее затылок. — Кто уверен?

Она притянула Алекс вниз. Губы, язык, теплое дыхание, пальцы в волосах, ноги сплелись. Палатка кружилась приятно, смех снаружи…

Санни дернулась и ее вырвало на пол.