Дьяволы

Глава 13 Наименее худший выбор

Дождь лил как из ведра.

Он лил уже несколько часов, превращая тропу, которую они выбрали, чтобы избежать главных дорог, в извилистое болото. Вода стекала с листвы, густо поросшей по обочинам, и постепенно пропитывала до нитки несчастную паству Часовни Святой Целесообразности. Она просочилась под капюшон брата Диаса, затекла за воротник и скапливалась вокруг яиц в греховном союзе с бесконечным трением мокрого седла, стирая кожу до крови. Он не припоминал, чтобы стирание плоти упоминалось среди мук, ниспосланных мученикам. Черт возьми, должно было.

— Под дождем я не в своей тарелке, — проворчал он, уставившись на железно-серое небо.

— Недавно светило солнце, — отозвалась принцесса Алексия, ехавшая рядом с вечной каплей на кончике носа и королевским достоинством, котое обладает туша утонувшей кошки. — Ты и тогда ворчал.

— Мне просто не нравится быть на открытом воздухе, — буркнул монах.

— Не думаю, что кому-то это нравится. — буркнула она в ответ.

— Мне нравится! — крикнула Волчица Вигга спереди, высоко подняв татуированную руку. Чем сильнее лило, тем больше одежды она снимала, пока не осталась босиком в кожаном жилете и капюшоне, который даже не потрудилась надеть. То, как несчастная одежда облегала ее мускулистую спину, отвлекало невероятно, а ее благодушие перед лицом всех тягот — бесило. Особенно учитывая, что главная опасность вокруг, на взгляд брата Диаса, была она сама. Он жил в постоянном ужасе, что Вигга может превратиться обратно в зубастый кошмар и разорвать его. Или, что еще хуже, пропустить превращение и разорвать в человеческом облике. Этот монстр выглядел вполне способным на это.

Монах предпринял еще одну тщетную попытку устроить свои натертые яйца поудобнее и потерпел неудачу.

— Да сколько еще ехать до Анконы, черт побери?

Брат Диас, конечно, был главным, назначенный самой Папой. Но фактически впереди ехал Якоб из Торна, сидевший прямо, словно человек, запертый в смертельной схватке с погодой. В схватке, где не могло быть ни отступления, ни капитуляции, ни победы.

— Мы не едем в Анкону, — процедил он.

— Что? — брат Диас ощутил ледяную хватку тревоги. Уже в пятидесятый раз с момента их отъезда из трактира. Он осадил несчастную лошадь, что было не сложной задачей, учитывая, что они ползли черепашьим шагом. — Анкона была четко указана в плане кардинала Жижки...

Старый рыцарь предпочел развернуть коня, а не голову.

— Планы должны прогибаться под обстоятельствами, — прорычал он.

— Наши планы, обычно, становятся подозрительно гибкими уже через пару миль от Святого Города. — Батист наклонилась с седла и приподняла шляпу пальцем, давая струе воды стечь с полей. — После чего мы импровизируем.

— Марциан знал, где нас найти. — Якоб скривился, массируя место, где не так давно торчала стрела. — Вряд ли он единственный, кто знаком с нашим маршрутом. Нужен другой порт.

Брат Диас еще глубже осел в мокрое седло.

— Если не Анкона, то куда?

— Королевство Неаполь отпадает, очевидно.

— Очевидно.

— Генуя или любой из западных портов...

— У Генуи свои прелести весной, — задумчиво заметил барон Рикард.

—...означало бы проплыть мимо Сицилии. Там кишат пираты.

— Фу, пираты. — Батист содрогнулась.

Брат Диас не питал теплых чувств к пиратам, но вряд ли они могли быть хуже его нынешней компании.

— Ты не провела время в этой амплуа? — спросил он с тяжелой иронией.

Ирония прошла мимо.

— Три рейса... Наверное? — ответила Батист. — Все началось с неудачного броска костей. Признаю, сначала были романтические дни, но они быстро развеялись... — Она многозначительно пожала плечами. — Пираты — гребаные ублюдки, и внутри их кухни, ты начинаешь понимать это лучше.

Принцесса Алексия подняла покрытые каплями брови. — Неужели?

— Они просто очень, очень мерзкие воры на море. Они не смешные, не обаятельные, еда отвратительная. Если кто-то предложит тебе стать пиратом — скажи, что занята. Вот мой совет.

— Наверное, я и правда буду занята, — ответила Алексия. — Буду Императрицей Востока. Или, скорее всего, мертвой. Вот два варианта, которые у меня есть в долгосрочной перспективе.

— Конечно, сейчас ты так говоришь, но по моему опыту — а он...

— Огромный? — вставил брат Диас.

—...жизнь делает странные повороты. Очень странные повороты. Ну вот... — Батист махнула рукой в сторону их текущей компании, застрявшей верхом на промокшей поляне. — Оглянись вокруг...

— Почему мы остановились?

Брат Диас вздрогнул от ужаса, обнаружив Санни у своего локтя с неестественно огромными глазами, устремленными на него. Черная Магия, позволявшая ей оставаться незамеченной, видимо, распространялась и на ее лошадь. Он с подозрением посмотрел на тварь.

— Обсуждаем маршрут, — пробормотал он.

— Тирренское побережье рискованно, — продолжил Якоб с видом человека, вынужденного повторяться. — Значит, остается Адриатика. Королевство Неаполь отпадает, очевидно...

— Очевидно.

—...а доки в Папской области под наблюдением, пассажиров документируют...

— Церковь обожает бюрократию, — заметил Бальтазар, съежившись в седле под промокшим брезентом. — Даже больше, чем Бога.

— По моему опыту, Церковь не слишком обожает Бога, — сказал барон Рикард. — Они воспринимают Его как юристы закон. Нечто, что нужно обходить.

— Ты же вампир! — рявкнул брат Диас. — Конечно, ты ненавидишь Церковь.

— Напротив, я восхищаюсь принципами вашей религии. Просто жаль, что Спасенные так мало напоминают Спасителя».

— Неужели мы должны терпеть богословские рассуждения от вампира?

— Или юридические, — добавила Батист. — Я два месяца вела дело перед судьями в Наварре, так что чувствую себя полу-юристом.

— Как и всем остальным, — усмехнулся барон.

— Сколько же ног может быть у одной женщины? — спросила Волчица Вигга и засмеялась. Одна.

— Доки в Папской области под наблюдением, — повторил Якоб еще усталее.

— Значит, Равенна, Римини и Пескара отпадают, — перечислила Батист на пальцах.

— Пескара ужасна в любом случае, — вставил барон Рикард. — Даже мертвым там быть не захотелось бы.

— Ты и так мертв, — сказала Вигга.

— Но меня там не поймают.

— Нужен оживленный порт, — проворчал Якоб. — Где мы сольемся с толпой.

— Это моя специализация, — промолвила Санни почти мечтательно.

— И моя. — Вигга откинула массу волос и натянула капюшон. Ее мускулистые плечи, покрытые рунами и предупреждениями, все равно выделялись, как и клыки в ее улыбке.

— Ты выглядишь как оборотень в капюшоне, — сказала Санни.

— Итак... — Якоб произнес это слово с окончательностью топора на плахе. — Мы едем в Венецию.

— Венецию? — Брат Диас еще больше встревожился. — И это твой план?

Якоб проигнорировал его. — Кто-нибудь знает людей в Венеции?

— Я знаю людей везде, — сказала Батист. — Но не обещаю, что я им нравлюсь...

— А ты вообще кому-нибудь нравишься? — спросил Бальтазар.

— В лучшем случае относятся терпимо. Но я все равно самая популярная среди вас.

Барон окинул компанию презрительным взглядом. — Определенно низкая планка...

— Меня редко вспоминают с любовью, — оскалилась Вигга. — Но точно не забывают.

— Говорите за себя, — сказал Бальтазар. — Я вхожу в тройку... возможно, двойку лучших некромантов Европы. Успех рождает зависть, конечно, а зависть — обиду, но люди вынуждены хотя бы уважать меня.

— Назови хоть одного, кто тебя уважает, — потребовала принцесса Алексия.

Наступила тишина, нарушаемая лишь шелестом дождя.

— Венеция, — развернул коня Якоб. — Там найдем корабль, который возьмет нас на борт.

— Но Светлейшая Республика на ножах с Папством! — выпалил брат Диас. — Дожерессу отлучили от церкви! Дважды!

— Некоторые достойные люди подвергались отлучению, — заметил Бальтазар.

— Но все знают, что она отравила мужа!

— Некоторые достойные люди травили мужей, — пробормотала Батист.

— И Венеция это клоака порока!

Волчица Вигга снова сдвинула капюшон, заинтересованно приподняв бровь. — Серьезно?

— Мы едем туда не молиться, — сказал Якоб.

— А если бы и ехали, — добавил барон Рикард, — то важна сама молитва, а не место. Ибо, воистину, для Спасителя даже убогий хлев — собор.

— Венеция — гнездо бандитов! Они не лучше сицилийцев!

— Они хуже, — сказала Санни. — Лучше организованы.

Якоб закрыл глаза, потирая переносицу со шрамом.

— Именно поэтому последнее место, где станут искать принцессу под покровительством Папы... Венеция. — Он оскалился и повернул коня.

Брату Диасу вспомнился смог горящей соломы. Удар копыта человекобыка в спину. Убийственное презрение на лице Марциана. Хруст костей в пасти волка-монстра, который теперь ехал рядом, отпуская ужасные шутки о дожде. Он не хотел повторять ничего подобного, а комок паники в горле вот-вот вырвется то ли рвотой, то ли воплем.

— Мы не едем в Венецию! — взвизгнул он. — Я викарий Часовни Святой Целесообразности, и если вы помните условия договора...

— Есть паломнический лагерь, — перебила принцесса Алексия, словно не слыша его. — Под Сполето. Сотни человек проходят там ежедневно.

— Что ты там делала? — спросил Бальтазар. — Забота о бессмертной душе?

— Держу пари, — весело сказала Батист, — она обманывала Спасенных.

— Они собираются и плывут в Святую Землю через Венецию. — Наследница Троянского трона не подтвердила, но и не опровергла обвинение. — Возьмем капюшоны. Присоединимся.

— Но это займет недели! — завопил брат Диас.

— Лучше доставить ее в Трою поздно, но живой, чем быстро и по кускам, — бросил Якоб.

— Не поспоришь, — пробормотала Алексия.

— Ваше Высочество... — Голос брата Диас дрожал между нотацией и мольбой. — Ее Святейшество выбрала меня неспроста...

— Кардинал Жижка выбрала тебя, — Алексия метнула уничтожающий взгляд. — Зная, что ты послушаешься. Венеция — наименее худший выбор.

Щелкнув языком, она двинулась вперед.

— Иногда, — проворчал Якоб, следуя за ней, — наименее худшее — все, на что можно надеяться.

— В Святую Землю! — пропела Санни, присоединяясь к ним.

Брат Диас уныло смотрел вслед. Полдюжины монстров, но именно принцесса добила его.

— Похоже, наша подопечная весьма своевольна.

— Это обязательное качество для королевских особ, — сказала Батист. — Но разве вы не рады? Что может быть благочестивее паломничества?

— Милосердный Спаситель, — прошептал брат Диас.

Отсюда верующие отправлялись поклониться мощам святых, благословенным святыням, священным монастырям и соборам Европы. В надежде, что мученики замолвят слово перед Всевышним. Калеки — за исцеление. Грешники — за очищение. Преступники — за отпущение.

Отсюда паломники шли святыми братствами, объединенные верой, что через смиренные страдания и искреннее раскаяние смогут прикоснуться к божественному.

Отсюда.

Это был город палаток, кишащий беспорядочной толпой, воняющий дымом костров, ладаном, гнилой едой и навозом. Холщовый мегаполис, плывущий по морю грязи, с мерцающими огоньками фонарей и костров, теряющимися в сумеречной дали. Они ехали не по дороге, а по руслу из колеистой грязи, усыпанной полузакопанным мусором.

— Страшный Суд близок! — визжал старик с застрявшей повозки, голосом сорванным от проповедей. Он рвал на себе волосы в отчаянной спешке миссии. — Может завтра! А может сегодня! Уймите гнев Божий, пока не поздно, сволочи!

Брат Диас сглотнул, избегая встречи с ним взглядом. Слова старика скоро потонули в пьяном гомоне, истеричном смехе, похабных песнях и слюнявых молитвах, прерываемых рыданиями или ревом ярости. Какой-то мужик присел у подобия обочины, апатично наблюдая за всадниками. Лишь проехав мимо, брат Диас понял, что тот справлял нужду.

— Вы говорили что-то о клоаке порока? — пробормотал барон Рикард, приподняв бровь в сторону полуголых юношей и девиц, неловко позировавших у палатки с облезлыми лентами.

Брат Диас не нашелся с ответом. Вот она — клоака. Не в грешной Венеции, а в нескольких днях пути от Святого Города, обслуживающая слабую плоть тех, кто должен спасать души в святом странствии.

— Похоже, паломники отгуливают грехи перед дорогой, — заметила Батист.

Барон Рикард едва усмехнулся, как и всегда. «Чем больше грехов, тем радостнее Господу их отпускать».

— А я вот думаю, — прошептала Вигга, облизав губы — можно ли тут задержаться?

— Ради отпущения или ради греха?

Она оскалила клыки.

— Разве одно без другого бывает?

Якоб остановил их у лотка с паломническими рясами на котором лежали грубые мешки с капюшонами. Брат Диас надеялся, что они скроют его чудовищное стадо. Санни, как обычно, растворилась в воздухе. Хотя в этом карнавале уродства даже эльфийка вряд ли вызвала бы удивление.

— За работу. — Батист перекинула ногу через седло и спрыгнула.

— Найди группу для сопровождения, — приказал Якоб. — Не слишком малую, не слишком большую.

— Поняла. — Она кивнула, повернувшись.

Он вернул ее. — И чтобы физически крепкие. Нужно добраться до Венеции до Рождества Спасителя.

— Поняла. — Она снова кивнула.

Он снова вернул ее. — И уходящую скоро. Это место...

Батист огляделась и сморщила нос. — Поняла.

Якоб погладил шею коня, созерцая моральное побоище. — Тогда продадим лошадей.

— Мы идем в Венецию пешком? — пробурчал брат Диас.

— Это паломничество. — Якоб кряхнул, сползая с седла и хмуро глядя на грязь, освещенную фонарями, словно на старого врага. — Все идут пешком.

Глава 14 Блаженная растяжка

Каждый шаг был отдельным испытанием.

Можно подумать, что на долгом переходе больше всего болят ноги. Но нет. Все обычные недомогания присутствовали: ломота, покалывание, прострелы. Правое бедро. Левое колено, которое раздавила лошадь в пустыне. Обе лодыжки, само собой. Стопа, размозженная палицей тролля. И палец на ноге, конечно. О Боже, этот палец.

Но после утреннего ритуала — стоны, разминка, разминание мышц, растяжка, мольбы о смерти, молитвы о смерти, пары миль мучительной походки, и вот, наконец то, боль ниже пояса утихала до терпимой пульсации. Но затем, словно пламя с башни колдуна, что они подожгли под Вроцлавом, боль расползалась вверх.

Ныла поясница, верх спины и все, что между ними. Постоянная резь под ребрами от топора того шведского ублюдка. Три-четыре жгучих укола в шее. Странная судорога под правой рукой и между лопатками, будто что-то перекручено, как ни вертись. Боль в легком от копья Улыбающегося Рыцаря — ни спереди, ни сзади, а где-то внутри, но она давала о себе знать только при вдохе... Или выдохе. Плюс свежие раны из трактира: от стрел и меча. Еще острые и болезненые, как новые порезы. Новые раны всегда болели сильнее, чем заслуживали, пока не входили в рутину. Очередные сноски к жизни, полной насилия.

Каждый шаг был мучителен, но шаги были мучительны уже две жизни кряду. Якоб продолжал идти. Шаги не обязаны быть быстрыми, длинными или красивыми. Главное — не останавливаться.

Продолжай делать шаги. Кто-то сказал ему это во время долгого отступления из Рязани. Он был так измотан и изранен, что не запомнил, кто. Зато помнил запах. Слепящее солнце на черном горизонте. Жажду и мух. Выжженную степь, тянущуюся в бесконечность. Лица брошенных у дороги. Бесконечный страх, жерновами перемалывающий душу. Внезапную панику, резкую как удар молнии.

Тогда он узнал, что такое люди. Видел грандиозные предательства, вопиющую глупость, ненасытную жадность и бездонную трусость. Но видел и крошечные подвиги, от которых захватывало дух. Поделенная корка хлеба. Надтреснутый голос, затягивающий песню. Один несет другого на спине. Другой отказывается, чтобы его несли. Рука на плече и голос: Продолжай делать шаги.

Каждый узнавал, кто он есть, на этом бескрайнем море грязи и страданий.

Якоб узнал себя. И этот ублюдок ему не понравился.

— Ваше Преосвященство. — Брат Диас, кажется, готов был ползти на брюхе, если бы мог делать это на ходу.

Епископ Аполлония из Аччи, глава их так называемого Благословенного Братства, носила улыбку женщины, никогда не знавшей отчаянного отступления. Она была знаменитым теологом. Ей прочили будущую святость. Якоб еще не видел, чтобы теолог решал проблемы, которые сам же не создал. Что до святости... Он знал четырех людей, канонизированных после смерти. Как минимум один при жизни был полным дерьмом, а другой — законченным безумцем.

— Чем мы обязаны чести вашего визита? — заискивающе спросил брат Диас.

Епископ махнула на его лесть: — Пока я вне своей епархии, я всего лишь скромная паломница среди многих.

Справедливости ради, кроме серебряного Круга Веры, она не кичилась статусом, носила ту же замызганную дерюгу, что и все.

— Я знакомлюсь с каждым в братстве. Поверьте опыту — в этом путешествии пригодится любой друг.

— Вы уже совершали паломничество раньше?

— Это будет третьим.

— Грехи не отпускают? — буркнул Якоб.

— Быть человеком — значит грешить, — мягко ответила епископ. — Грешить и стремиться к искуплению.

— Аминь! — пропел брат Диас. — Воистину аминь!

Он был мастером лизания задниц, но что взять с монахов? Плати человеку, чтобы он ползал перед Богом трижды в день, и он скоро начнет ползать перед всеми.

— Вы явно страдаете, — епископ Аполлония разглядывала Якоба с тихим сочувствием. — Позволю предположить... боевое ранение?

— Можете предположить несколько, — хмыкнул он. Рыцарь ненавидел жалость. Он знал, что недостоин ее.

— Вам стоит посетить Святилище Святого Стефана, когда пройдем мимо. Он покровитель воинов.

— Защитников, — пробормотал Якоб. — Я много лет носил его образ — икону, привинченную к щиту.

— Но больше не носите?

— Похоронил. — Якоб скривился. От боли в колене, воспоминаний или того и другого. — С другом. Тот заслужил ее больше.

Епископ задумчиво кивнула:

— Уместно. Стефан был грозным бойцом, но после видения Спасителя зарыл меч и посвятил себя исцелению. Его мощи облегчают телесную боль.

— Боюсь, мои недуги так просто не излечить.

— Раны тела меркнут перед ранами души.

Якоб не был согласен. Борис Дроба точно бы возразил. Тот получил пику в пах во время давки у ворот Нарвы. Умирал семь месяцев, и месяцы те были адом. Но эта притча вряд ли пришлась бы епископу по вкусу. За долгие годы он усвоил: слова редко лучше молчания. Особенно когда речь о гениталиях. Он хрипло крякнул и замолчал.

Епископ прикрыла ладонью глаза, глядя на дорогу позади:

— Что вы думаете о нашем Благословенном Братстве?

Якоб часто оценивал численность толп (иногда под боевые кличи атакующих) и определил группу в двести душ. В авангарде, среди солдат и хмурой монахини, ехала ее складная кафедра на колесах. Штуковина, впечатляющая брата Диаса даже больше, чем сама епископ.

За ними богачи: портреты купчихи из Ананьи и ее четвертого мужа, несомые слугами. Они жаждали спасти души, но не так сильно, как спасти дела, потому купили индульгенцию, отправив вместо себя изображения. Спаситель говорила, что в рай проход не купишься, но все знали, что это был лишь торг.

Основу братства составляли крестьяне и ремесленники, многие с недугами. Слепая пара с девочкой-поводырем. Болезненно худая женщина, стонущая на носилках. Все они молились о чудесах у грядущих святынь.

Бедняки шли в хвосте. Меньше поклажи, дырявее обувь. Кающиеся преступники в кандалах, с табличками о грехах. За ними попутчики: нищие, воры, сводники, проститутки, торговцы пороком, включая палатку с музыкой и смехом до рассвета. Даже ростовщик с передвижным ломбардом и охранниками — бизнес-план, проверенный веками. Группа, жаждущая прощения, неизбежно притягивает грешников.

Что Якоб думал о Благословенном Братстве? Что это общество в миниатюре: низкие и высокие, великие надежды и мелкие амбиции, конкуренция, привилегии, жадность, эксплуатация. Обрамленные складной кафедрой и походным борделем.

— Думаю, «благословенное» — сильное преувеличение, — сказал он, с трудом переставляя ноги. Замешкаешься — уже не сдвинешься.

Брат Диас с благочестивым осуждением окинул взглядом отстающих:

— Здесь присутствуют... сомнительные элементы. Ваши стражи не могут их прогнать?

— Добродетель — в сопротивлении искушению, — ответила епископ, — а не в его отсутствии. Разве униженные и оскорбленные не нуждаются в благодати Божьей так же, как знатные?

— Им определенно сложнее ее оплатить, — буркнул Якоб.

Епископ усмехнулась:

— Воин и мыслитель? Редкое сочетание. Скажи, сын мой, за какой грех ты искупаешь вину?

Тут Якоб обычно жалел о клятве говорить правду. Как с убийством графа, женитьбой на ведьме или постом Палача Папы... Тогда эти идеи казались хорошими.

— Ну... — Он растянул слово. — Когда речь об искуплении... трудно выделить что-то одно...

— Ярек не любит об этом говорить. — Алексия дружески обняла его сгорбленные плечи, устремив на епископа искренний взгляд. — Он из тех сильных молчунов, что копаются в темном прошлом. Может он и расплачется и все расскажет, но я бы не задерживала при этом дыхание. Да, Ярек?

Якоб поклялся не лгать, но от чужой лжи не договаривался. Он хрипло крякнул и замолчал.

Епископ Аполлония открыла рот, но Алексия уже обхватила брата Диаса:

— Брат Лопес имеет особое поручение от Ее Святейшества Папессы!

— Правда? — монах округлил глаза.

Алексия кивнула на остальных:

— Сопровождать этих бедных грешников в паломничестве, дабы обрели они благодать Спасителя.

— А, да... — Брат Диас без энтузиазма взглянул на паству. —...та самая миссия.

— Вот Базил из Мессины. — Она ткнула пальцем в Бальтазара. — Сицилийский купец. Главный грех — непомерное самомнение. Хотя еще и с пиратами сделки водил.

Бальтазар приподнял бровь:

— В моей профессии порой приходится иметь дело с сомнительными личностями.

— Меня зовут Рикард. — Барон протянул епископу руку.

— У него... — Алексия прищурилась. — Проблемы с выпивкой?

Рикард оскалил клыки:

— Можно и так сказать.

Епископ тем временем разглядела босые ноги Вигги: одна с рунами на пальцах, другая с надписью «осторожно».

— Сильный жест благочестия... Идти к искуплению босиком.

— Просто обожаю грязь меж пальцев. — Вигга задрожала от смеха, шевеля пальцами. Почти мило, если забыть, на что она способна.

— Вигга была викингом, — пояснила Алексия.

— Очевидно, — пробормотал Бальтазар с презрением.

— Язычницей.

— Очевидно, — вздохнул брат Диас.

— Грозной щитоносицей, ходившей в набеги на англов...

— Вряд ли кто-то ее за это осуждает, — заметила епископ.

—...но брат Лопес привел ее к свету Спасителя!

— Слава Богу, — процедил барон Рикард, закатив глаза.

— А ты, дитя? — Аполлония повернулась к Алекс, — Такая говорунья, и ничего о себе?

— Мне стыдно признать, но я была воровкой, Ваше Преосвященство, — Алексия виновато опустила голову.

— Святая Екатерина тоже воровала, пока не отвергла мирское. Признание греха — первый шаг к искуплению. Возможно, и ты обретешь благодать, направив таланты на благое.

Алексия набожно опустила ресницы:

— Кто же не мечтает об этом?

— Надежда — главная из Двенадцати Добродетелей.

— Источник всех остальных, — поддакнул брат Диас.

— Направлять заблудшие души к свету... — Епископ положила руку ему на плечо. — Брат Лопес, вы творите дело Божье.

— Стараюсь, Ваше Преосвященство. — Он возвел глаза к небу. — Жаль, что Он не облегчает путь.

— Где ценность в легких победах? — монахиня посмотрела на небо, — Близится полдень. Прервемся на молитву.

Она повела его к голове колонны. — Может, прочтете нашей добродетельной пастве о Ионе и драконе?

— Любимый отрывок!

Волчица Вигга наблюдала за ними, задумчиво скребя ногтями растянутую шею:

— Мне нравится «щитоносица».

— Щитоносица, ну конечно, — фыркнул барон. — Топоринная сука, скорее.

Вигга оскалилась:

— А «топоринная сука» — вообще огонь.

— Брат Диас явно очарован епископом, — заметила Алексия, глядя, как он важно шествует рядом.

— Вряд ли она его трахнет, — сказала Вигга.

Бальтазар потер переносицу:

— Не все крутится вокруг ебли.

— Конечно нет, — бодро шмыгнула Вигга, сплюнув в грязь. — Только процентов на семьдесят.

— Надеюсь, это не закончится слезами, — вздохнула Алексия.

Якоб надавил на ноющее плечо и заковылял вперед.

— Все заканчивается слезами, — пробурчал он.

Глава 15 К святой земле

Все постоянно боятся.

Вот что ты должен себе повторять.

Они могут бояться не того, чего ты. Высоты, провала, желания обоссаться и невозможности это сделать. Но все боятся чего-то. Даже если нет — полезно думать, что боятся. Смелые просто лучше притворяются, а притворство — ложь под другим именем. А во лжи Алексия была среди лучших, спроси у кого угодно.

Поэтому она направилась туда, где сидеть меньше всего хотелось. Алекс протиснула ногу между Виггой и Батист, плюхнулась на узкий обгорелый пенек у костра и втиснула плечи между ними.

Надеялась, что подвинутся, но пенек был не безразмерный. Батист не могла сдвинуться, не упав, а Вигга и вовсе не шелохнулась, словно Алексия уперлась в дерево. Горячее, липкое дерево, покрытое татуировками-предупреждениями и воняющее потом.

Вот куда приводит храбрость. Застряла, как пробка, между самой опытной авантюристкой Европы и норвежской оборотенью.

Батист посмотрела на нее свысока, приподняв бровь, будто пастух на барашка для жаркого:

— Присоединяйтесь, Ваше Высочество.

— Уже присоединилась. — Алексия набрала полный черпак похлебки и сунула в рот, изображая удобство и смелость, затем едва увернулась от ленивого взмаха руки Вигги в темноту. Уклонилась от руки она ловко, но чуть не слетела с пенька от вони волосатой подмышки оборотня.

— Куда, блядь, они все идут? — Вигга уставилась на другие костры, группы паломников и чужие страхи.

— Большинство на Кипр, — ответил брат Диас, даже не притворяясь храбрецом и устроившись на сырой поляне между Батист и бароном Рикардом. — В Базилику Святой Юстины Оптимистки. Будут карабкаться по 414 ступеням Кампанилы, а затем коснутся колоколов, отлитых из доспехов праведников Первого Крестового похода. Говорят, в ясный день с крыши видно Святую Землю.

— Ты это ешь? — Вигга оскалилась в сантиметре от носа Алексии. Может, из-за вони, татуированной груди или зубов, тех самых, что разорвали голову Марциану, но Алексия поняла: притворные герои могут чувствовать себя круто, но честные трусы живут дольше.

Все постоянно боятся. Она гадала, чего боится оборотень, и решила, что лучше не знать и прижала миску к груди.

— Ем, — пискнула она.

— Угу. — Вигга выпятила нижнюю губу с рунами до шрама на подбородке и принялась вылизывать свою миску чудовищно длинным языком. — Если хотят в Святую Землю... — Перевернула миску, лизнула снова, швырнула в кусты. — Почему не идут туда?

— Ну... — Брат Диас отложил ложку, возмущенно округлив глаза смотря на кусты, куда улетела миска. — Есть маленькая проблема: последние сто лет, к ужасу всех здравомыслящих в Европе, Святая Земля кишит эльфами.

— Угу, — хмыкнула Вигга, будто эльфы это что-то, что она пробовала и не впечатлилась.

— Виггу Улласдоттр трудно назвать здравомыслящей, — пробормотал барон Рикард. — Или даже нездравомыслящей. Или вообще человеком.

— Мы говорим о величайшей катастрофе современности! — воскликнул брат Диас.

— И с серьезной конкуренцией, — добавила Батист. — Я участвовала в нескольких катастрофах того же масштаба.

Якоб неохотно хмыкнул в знак согласия.

— Святая Земля это земля пузатых ублюдков, — махнула рукой Вигга, едва не задев ложкой лицо Алексии. — Там же одни пески. Я язычница.

— Пожалуйста умоляю — фыркнул барон. — Называть тебя язычницей это оскорбление настоящих язычников. Ты не веришь ни во что, кроме своей пизды.

— Моя пизда лучший символ веры! — зарычала Вигга, брызгая слюной в костер и заставляя Алексию дернуться.

— То, что она существует, не поспоришь, — пробормотала Батист.

— Любой с работающим носом это знает, — протянул барон. — Собаки чуют ее за полмили.

— Моя пизда принесла миру больше добра, чем любой святой! — Вигга подвизгнула и дернула бровями в сторону брата Диаса. — Скажи слово и она явит тебе чудо.

— Пожалуйста, — монах нервно улыбнулся паломникам у соседнего костра, — поменьше упоминаний о пездах, чудесных или нет? Суть в том, что эльфы не умеют плавать...

— Умеют, — сказал Якоб.

— Еще как умеют, — подтвердила Вигга. — Видела, как Санни плавает. Зрелище! За ней косяк рыб плывет, уроки брать хочет... Ты это ешь? — Она встала, глазя на миску Бальтазара, и пень дернулся, заставив Алексию вцепиться в Батист.

Бальтазар брезгливо помотал головой:

— Косяк рыб, еб твою мать. — Швырнул маг миску Вигге и та поймала ее на лету.

Брат Диас схватился за виски:

— Мы далеко ушли от темы!

— Смирись, — сказал барон Рикард. — Тема станет таким далеким воспоминанием, что усомнишься, была ли она вообще.

— Тема была? — хмыкнула Вигга, наступив босой ногой в угли не моргнув глазом, а затем плюхнулась обратно, едва не опрокинув пень.

— Суть, — выдохнул брат Диас, — в том, что со звонницы Святой Юстины иногда видно Святую Землю. Ближе не подобраться, потому что эльфы захватили Алеппо.

— Кишат там, — проворчал Якоб. — Церковь объявила их нечистыми.

— Официально эльфы ни чисты, ни нечисты. У них нет души. Они животные, как гоблины или тролли.

— У нас был тролль, — сказал барон Рикард.

— Боже, да, — сморщилась Батист. — Вот мудак.

— Что с ним случилось? — спросила Алексия.

— Вигга его прикончила.

— Мудак, — рыкнула Вигга, махнув ложкой и забрызгав рясу Бальтазара.

— А еще гоблин был, — ухмыльнулась Батист. — Помнишь?

— Ирис, — барон улыбнулся, глядя на пламя. — Веселая была.

— Угар! — оскалилась Вигга.

— Что с ней? — Бальтазар стряхнул с себя похлебку.

Батист вздохнула:

— Вигга прикончила.

— Скучаю по ней, — по щекам Вигги покатились слезы. Она шмыгнула и запихала в рот еще ложку.

— Эльфы... они правда такие ужасные? — спросила Алексия. — Я людей много гадких встречала...

— Угу, — кивнула Вигга.

— Не то чтобы большинство... — Алексия задумалась, — но, наверное, большинство. Я видела только одного эльфа... — Брат Диас кашлянул, кивая на соседний костер. Она понизила голос: — И она... симпатичная.

— М-м, — хмыкнула Вигга, снова кивнув.

— Не скажу, что она самая симпатичная здесь... — Алексия оглядела компанию. — Но, знаете... — Голос ее угас в неловкой тишине.

— Ну? — Барон Рикард посмотрел на Якоба. — Эльфы правда такие ужасные?

Старый рыцарь так долго смотрел на огонь, что его голос прозвучал неожиданно:

— Я сражался во Втором Крестовом походе.

Брат Диас фыркнул:

— Это же полтора века назад!

— Чуть больше. — Якоб не отводил взгляда от пламени. — После снятия осады Трои мы отбили Акру. Город не выглядел разграбленным. Ничего не сломано, ничего не сожжено. Чище, чем до эльфов. — Тени костра подчеркивали шрамы на его лице. — Но людей не было. Вильям Рыжий повел нас в собор. Я поднял голову и увидел лес цепей. С них свисали сотни туш. Они превратили святыню в бойню. Буквально. Без крови, без жестокости. Чисто, спокойно... эффективно. Ни капли ненависти. Как мясник, режущий скот. — Он вздохнул. — Говорили, эльфы отправили часть жителей на восток. Размножаться? Откармливать? В подарок или рабство? Неизвестно. Но большинство... съели.

— Спаситель защити нас, — прошептал брат Диас, рисуя круг на груди.

— Учитывая их худобу, — барон задумчиво посмотрел на звезды, — у них отменный аппетит.

— Для эльфов это священный долг, — Якоб приподнял шрамы-брови. — Поглотить все человечество.

Тишина.

— Значит, Санни — одна из лучших, — заключила Батист.

Алексия поставила миску:

— Аппетит пропал.

— Магия! — Вигга схватила миску, выгребая остатки. — Значит, они прутся на Мальту...

— Кипр.

—...в эту церковь...

— Базилику.

—...взбираются на башню Юстины...

— Кампанилу.

—...и, ну, — Вигга оскалила клыки, — трогают ее колокола. И что потом?

— Потом... — Брат Диас запнулся. — Возвращаются. Очищенными от грехов.

Все молча переварили это.

Барон Рикард уставился в огонь:

— Если бы вампиров можно было так легко искупить...

Все постоянно боятся.

Алексия задумалась, чего боится вампир.

И решила, что лучше не знать.

Глава 16 То, что можно пожертвовать

Бальтазар даже не понимал, зачем обходит лужи. Его сапоги промокли насквозь, а каждый шаг хлюпал. Отвратительная дерюжная ряса была забрызгана грязью до пояса. Паломническое одеяние, как и все церковное, оказалось функционально бесполезным и эстетически убогим, а еще унизительно стирало его индивидуальность (заблуждение, которое он пытался искоренить с детства). Вспоминая свои роскошные мантии с пентаграммами из драгметаллов (особенно фартук с зеркалами для отражения демонов!), он едва сдерживал слезы. Впрочем, с тех пор как его осудили за «творчество», «вольнодумство» и «расширение горизонтов познания», слезы стали его постоянными спутниками.

Вряд ли кто-то заметил бы их. Во-первых, из-за серпантина, взбирающегося в горы: тропа кишела обрывами, требуя внимания. Во-вторых, его спутники из Часовни Святой Целесообразности были сборищем самовлюбленных чудовищ, заботящихся лишь о себе. В-третьих, слезы тут же смыл бы дождь, моросивший днями, превративший путь в липкую кашу.

Он никогда не любил ходить пешком, предпочитая паланкин. Молитва тоже не входила в его интересы. В Бога он верил, но как маг — без особого рвения. Верил и в козлов, но общаться с ними не стремился. Паломничество казалось ему адской мукой.

Если учесть пение, хлопки, грязь, мозоли, лицемерное благочестие, дождь, бесконечные проповеди, ужасные гимны, похлебку из котла, отвратительных спутников и вечную грязь — это было скорее паломничество в ад, чем в рай.

...

...

Унижение!

Он, Бальтазар Шам Ивам Дракси — светило некромантии, втиснут в эту процессию идиотов, этот бессмысленный марш из ниоткуда в никуда.

Впереди зазвучал колокол, заглушенный дождем. Похоронный звон по его умершим мечтам.

— Прибавь шаг, — проворчал Якоб из Торна, обернувшись. Его редкие седые волосы липли к рубленому лицу, словно он намеренно выжимал из каждого шага максимум боли, чтобы героически ее преодолеть.

— Сам прибавь, бессмертный болван, — пробормотал Бальтазар, дождавшись, пока рыцарь скроется из виду.

— Советую говорить тише, — барон Рикард приблизился, и даже в горном воздухе почувствовался холод его дыхания. — Его эльфийка-любимица где-то рядом. Ухо подрезано, но слышит она отлично.

— Мудрый совет, — Бальтазар огляделся. Вампир с каждым днем молодел, теперь напоминая аристократа лет шестидесяти: подтянутая кожа, темные пряди в седой бороде. — Видно, ты предаешься своим аппетитам.

Барон ухмыльнулся, как избалованный наследник, пойманный со служанкой:

— Так заметно?

— Я видел следы укусов на шеях паломников. И люди, как правило, не молодеют.

— Ну... — Рикард понизил голос до бархатного шепота. — Я вампир. Пить кровь — часть сущности. Но нынче я очень аккуратен. — В улыбке мелькнули клыки. — Беру только то, что можно пожертвовать.

— Оправдание каждого вора, работорговца и тирана в истории.

— Вдохновляющие примеры. Не ожидал, что светило некромантии осудит... — он кивнул на паломников, — разумное использование скота.

— Пока мою шею не трогают — какое дело?

— О, я никогда не стану пить у тех, с кем официально знаком. Это как съесть питомца. Если у них есть имя — это... — барон брезгливо поморщился, — вульгарно.

— Ты еще с нами?

Бальтазар взглянул вверх: Батист сидела на обвалившейся стене, болтая ногой. Ее паломническая ряса была перехвачена потертым ремнем, дополненая сапогами с пряжками и цепью со священными кругами. Все это должно было выглядеть нелепо, но раздражающе напоминало кошку колдуньи — вездесущую и довольную.

— Надеялась, что я сорвался в пропасть? — проворчал он.

— Девушка может мечтать. — Она сняла шляпу, стряхнув воду ему на рясу.

Бальтазар скрипел зубами. Ее наглость, самовосхваление, вечные байки о «непревзойденном опыте»... Когда-нибудь он сорвет с нее эту ухмылку! Устроит настоящую порку, перегнув через колено! А она оглянется через плечо, все с той же усмешкой, будет шептать его имя, правильно выговаривая каждый слог, и...

— Погоди... — пробормотал он. — Что?

— Что «что»? — насторожилась Батист.

— Что значит «что»?! — рявкнул он, надеясь заглушить бред громкостью, и зашагал вперед, скрывая скованность походки и румянец. Не отступление — победа через величие! Бальтазар Шам Ивам Дракси всегда выбирал сложную дорогу!

Хотя она вела лишь туда, куда никто не рвался.

— Опять проклятая святыня? — простонал он.

Эта святыня, втиснутая в промокшее седло на вершине перевала, представляла собой приземистую колокольню рядом с пещерой, вероятно, бывшим храмом для поклонников иных богов задолго до учения Спасителя. Что ни говори о Спасенных, но они мастера обустраиваться в чужих домах и притворяться архитекторами. Ложь считалась грехом, разумеется, если только ты не лгал нагло и упорно — тогда это становилось священным писанием.

— Опять проклятая святыня, — эхом отозвался барон с изысканным презрением. — Помолился бы о милости Божьей, но боюсь, вампирские мольбы ему неинтересны.

— Боюсь, он столь же глух к некромантам, — буркнул Бальтазар.

— Боюсь, он глух ко всем. Присоединишься к очереди за реликвиями?

Они рассмеялись. Мир, само собой, делился на врагов и тех, кого можно использовать. Барон, возможно, был самым опасным чудовищем в этой компании, но за свою богатую карьеру в магических науках Бальтазар усвоил: худшие монстры — лучшие союзники.

— Увидев одну банку святого праха, — заметил он, — ценитель вряд ли восхитится дюжиной других.

— И все же ты не покинул Благословенное Братство. Неужели смирился с проклятием Ее Святейшества?

— Смирился? — Бальтазар свысока взглянул на вампира. — Я не из тех, кто сдается. — Он глубже засунул руку в рваный рукав, скрывая адскую красную метку. — Хотя вынужден признать, скрепя сердце... что касается силы проклятия Ее Младенческого Святейшества... я слегка просчитался.

— Смирение входит в Двенадцать Добродетелей, — барон прижал руки к груди с набожным видом. — Видимо, паломничество уже творит чудеса с твоей бессмертной душой.

— Я преодолею это проклятие, поверь. — Бальтазар огляделся, но никто не слушал их. В последнее время так было всегда. — Нужны лишь правильные инструменты. Книги, карты, реагенты, облачения, магические круги... Возможно, посох.

— Мантии, жезлы, волшебные кольца? — барон многозначительно кивнул на посохи, священные символы и дерюжные рясы паломников. — Ну, ты же колдун...

— Маг.

— Но возникает вопрос: так ли велика пропасть между магией и религией, как хотят верить адепты?

— Разница, — отрезал Бальтазар, — в том, что магия работает.

— И все же один из виднейших некромантов Европы вынужден паломничать по воле Папессы. — Вампир направился к пещере, где очередь редела. — Пожалуй, взгляну на реликвии мельком...

Глава 17 Словно праздник

Алексия поставила фонарь на пень, расстелила рядом ткань и аккуратно разложила хлеб с сыром, пока не вышло почти красиво.

Жалко, конечно. Всего лишь хлеб и сыр, но она научилась превращать скудную еду в праздник. Ее Святейшество велела быть доброй, а это казалось добрым делом. То, что она сама хотела бы получить, окажись одна в лесу.

То, чего для нее никто никогда не делал.

— Бу!

Алексия вздрогнула. Даже ожидая этого. Возможно, именно поэтому.

— Каждый чертов раз, — пробормотала она, прижимая руку к колотящемуся сердцу.

Санни бесшумно подошла к пню. «Бесшумно» не то слово. Кот в войлочных тапках показался бы слоном по сравнению с эльфийкой.

— Как ты это делаешь? — спросила Алексия.

— Издаю внезапный звук у твоего уха.

— Я не про «бу», а про твои исчезновения.

— Задерживаю дыхание и... делаю. — Санни присела, сдвинув капюшон, и осмотрела еду. — Пир.

— Это хлеб и сыр.

Санни очертила в воздухе длинными пальцами круг над едой и заглянула внутрь:

— Но посмотри, как это оформлено.

— Просто... само так вышло.

Санни взглянула на нее, и Алексию, как всегда, пробрала нервная дрожь, когда эльфийка смотрела прямо в ее глаза.

— Тогда мне нравится, как оно так вышло. — Она взяла сыр и откусила передними зубами. Эльфы на витражах обычно щеголяли клыками, впивающимися в святых, но зубы Санни не выглядели способными обглодать человечество до костей. Между передними даже виднелась детская щербинка.

— Ну как? — спросила Алексия.

— Сыровато.

— Это плохо?

— Во многом да, но для сыра — необходимо.

Алексия наблюдала, как эльфийка ест. В ее движениях была гипнотическая точность. Может, и невежливо пялиться, но манеры Алексии всегда хромали, да и Санни, наверное, привыкла. Звезда цирка уродов, не так ли?

— Бальтазару не понравилось, — нарушила тишину Алексия, когда та стала давить. — Сочел недостойным есть поостой сыр. Наверное, для него все недостойно. — И она тем более. Колдун всегда смотрел на нее, как на говно. Но она и была говном, спроси кого угодно.

— Станет менее привередлив, — сказала Санни.

— Не похоже.

— Тогда станет голоднее.

— Держу пари, он что-то замышляет.

— Все что-то замышляют.

— Он учит меня истории Трои.

Санни подняла взгляд. Снова дрожь.

— Почему?

— Я спросила о ней, Батист предложила рассказать, а Бальтазар заявил, что не вынесет такого безобразия. Он говорит, что знает все о Восточной Империи. Говорит, что знает вообще все. И говорит, что знает двенадцать языков.

— Это хорошо.

— Разве?

— Ты можешь выучить двенадцать способов послать его нахуй.

Алексия фыркнула, но по лицу Санни она не поняла, шутит ли та, и замолчала.

— Якоб считает, что я должна знать о Трое. Хотя бы немного. Если я собираюсь...

— Воссесть на Змеиный Трон?

— М-м. — Это было вверху списка вещей, о которых Алексия не хотела думать. Вместе с запахом горелой плоти в трактире, как хлестала кровь из раны на животе стража, и звук, который издал Марциан, когда волчьи челюсти сомкнулись на его голове...

Ветер стал холоднее, и Алексия обхватила себя руками. Ей не хватало герцога Михаила. Она почти не знала его, но он был ее лучшим другом. Он заставлял ее чувствовать, что она, возможно, не дерьмо. Или не всегда будет им. Приятная мысль, даже если ошибочная.

— Может, тебе вернуться к остальным? — предложила Санни.

Алексия встала, протирая глаза, делая вид, что туда что-то попало:

— Я тебе надоела.

— Нет. Я думала, что это я тебе надоела. — Санни отломила кусок хлеба и протянула. — Останься.

— Спасибо. — Алексия взяла хлеб и плюхнулась на пень. — Вигга с бароном только ссорятся.

— Как обычно.

— Батист с Бальтазаром меряются бахвальством, а Якоб хмурится в темноту.

— Якоб хороший человек.

— Правда?

— Я знала очень плохих, так что, возможно, я плохой судья, но думаю, Якоб умер бы за тебя. Если бы смог.

От этого Алексии не стало легче:

— Надеюсь, на этом пути больше никому не придется умирать. — Она прошептала: — Особенно мне.

— Надежда не ранит.

— Но и не помогает?

Санни лишь приподняла белые брови, откусывая сыр щербатыми зубами.

— Лагерь почти пуст. Все ушли на вечернюю молитву в монастырь. Самое святое место в Романье, говорят. У них список всех чудес висит на доске снаружи.

— Что-нибудь интересное?

Алексия пожала плечами:

— Не скажу. Не умею читать. Но цифр много. Там стопа Святого Варфоломея. Которой он ступил в Святой Город. Его объявили еретиком, но он вернулся в лоно Спасителя. Значит, надежда есть для всех.

— Даже для эльфов?

— Ну... нет, наверное. Брат Диас говорит, у эльфов нет души. Церковь... не фанат эльфов.

— И я с ними согласна. — Санни наклонила голову. — Ты не хотела посмотреть?

— На стопу? — Алексия сморщилась. — Одна мертвая ступня похожая на любую другую. Да еще плати.

— Просто посмотреть?

— Доплати — потрогаешь футляр. Еще доплати — попьешь из святого источника.

Санни сморщила гладкий лоб:

— Платить за воду, где была мертвая стопа?

— И дают значок.

— Зачем?

— Чтобы все знали, что ты святее других. Прилепи имя святого и паломники заплатят за что угодно. Хороший бизнес, если влезть.

— Тебе бы понравилось?

— Есть вещи и похуже.

Тишина. Уханье совы. Шум лагеря вдали. Ветер качнул листву.

— Тебе не... одиноко? — спросила Алексия. — Здесь? В одиночестве.

Санни посмотрела на звездный просвет в облаках:

— Почему?

— Я не люблю людей, и они меня тоже, но... они мне нужны.

— А по кому мне скучать?

Алексия перебрала их группу: чопорный монах, напыщенный маг, придирчивый вампир, угрюмый рыцарь, татуированная женщина-бойня... Пожала плечами:

— По мне?

— Но ты здесь.

Алексия съежилась в дерюжной рясе. Неудобно, не тепло, но бывало и хуже.

— Рада, что мы так общаемся, — пробормотала она.

Глава 18 Чистота нечистоты

— Сюда, — сказала Волчица Вигга, шагая к реке.

— Ага, — пискнула Алекс, спеша за ней. Ей приходилось делать три шага на каждые два Вигги. Отчасти потому, что она была худенькой задохлицей, а отчасти потому, что каждый ее шаг словно извинялся за что-то.

Вигга же никогда не извинялась. Никогда. Даже до укуса. Она любила идти. Чувствовать, как грязь сжимает подошвы ее ног, будто пожимая руку. Якоб что-то говорил про «инкогнито», и ей казалось, что это кто-то скрытный, но она такого не знала. Красться — это подходило Санни, которая была тонкой как проволока, подходило Батист, умевшей пролезть в замочную скважину с ехидной улыбкой, и даже Алекс, ничем не примечательную, которую можно было не заметить, даже если она стоит прямо перед тобой.

Но для Вигги это не работало. Костюмы для скрытности не шили ее размера, поэтому она скинула капюшон, встряхнула волосы и выпрямилась во весь рост. Если какому-то уебку хочется, чтобы она съежилась, то пусть попробует заставить. Посмотрим, чем это кончится.

Люди глазели, конечно. «Какая огромная женщина», наверное, думали они. И были правы. И че?

— Стыдиться нечего, — всегда говорила ее мать. — Если ты не нравишься людям — это их проблемы. Не страдай из-за этого. Нахуй их, — так она говорила. — Желающих заставить тебя страдать и так хватит, не надо помогать ублюдкам.

Ее мать так и не заставили опустить глаза. И, клянусь бородой Одина, все пытались. Поэтому Вигга тоже не опускала. Ни перед кем.

— Нахуй их, — проворчала она.

— Кого? — спросила Алекс.

— А, — Вигга забыла, что принцесса рядом. — Всех. Нахуй их всех. Это моя... как это называется?

— Философия?

— Девиз, — ответила Вигга, затем нахмурилась. Ее мучила жажда. Она постучала пальцем по грудине. Казалось, под кожей живет сама жажда: ноет и грызет ее нутро. — Надо выпить.

— Ты только что пила, — Алекс снова засеменила за ней. — Ты выпила всю нашу воду.

— Это было тогда.

Вигга редко вспоминала прошлое. Прошлое — как скорлупа. Расколол — и зачем оно? Выбрось и иди дальше, копить эту хрень незачем. Да и память у нее дырявая. Выудить что-то кроме смутных обрывков старше недели всегда казалось каторгой. Скучища ебаная. Терпения не хватало. Терпения у нее никогда не было, даже до укуса.

— Зачем переживать? — говорила мать, улыбаясь и заплетая Вигге косу. Мысль о матери заставила Виггу улыбнуться. Она провела пальцами по волосам, пытаясь вспомнить то ощущение. Тянущийся скальп. Заботу. Крики чаек над пристанью и запах рыбы. Разве она не думала, что не вспоминает прошлое? А теперь вот вспомнила. Может, она помнит все время, а потом забывает, что помнила.

Вигга снова нахмурилась. Теперь она сама себя запутала.

— Все в порядке? — спросила Алекс.

— А почему нет?

— Почему мы остановились?

— А. Точно. — Вигга двинулась дальше. Она любила идти. — О чем я говорила?

— Ты не говорила ничего.

— А. Точно. Я что-то думала?

— Откуда мне знать?

— А. Точно. Жарко, да?

— Не очень.

— М-м. — Вигга вытерла пот с ямочки у основания горла. Он почему-то всегда скапливался там. — Хочу пить.

— Ты уже говорила.

— Говорила? Надо воды достать.

— Мы... этим и занимаемся.

— А! Поэтому и идем к реке. Хорошо. Отлично. Надо взять ведро.

Алекс приподняла брови и опустила взгляд вниз. Вигга последовала за ним.

— Ааа, — у нее в руке было ведро.

— Якоб дал нам его.

— Верно. Якоб мужик практичный. — Он позаботился обобрать трупы в таверне на монеты, кольца и прочее барахло, чтобы теперь они могли купить еду, одеяла и все такое. Хотя Вигге одеяла были не нужны. Ее тело пылало жаром, словно горнило Брокка и Эйтри. Такой погоды, что заставила бы ее замерзнуть, просто не существовало. Наверное, она бы бросила всю добычу и ушла. Якоб хорош в планировании. В деталях. А Вигга была ужасна в мелочах. Всегда такой была, даже до укуса. «Ты ужасна в мелочах, Вигга», — часто говорила мать.

— Хорошо, — сказала волчица. — Деньги смазывают колеса. Без них ни хрена не купишь. Только долги наделаешь.

— Поверь, я знаю. Я, кстати, и сама оставила за собой парочку долгов...

— Надо поссать. — Вигга подобрала свой чертов плащ-тряпку, сошла с тропы и присела в траве.

Алекс моргнула. — Ты прямо... здесь... — Но Вигга уже стягивала штаны. — Ну ладно.

Пара паломников, направлявшихся к реке, уставились на нее. — Доброе утро! — крикнула Вигга, но те поспешили прочь. — Что им в задницу впилось?

— Не знаю, — пробормотала Алекс, почесывая затылок. — Может, ты...

— Иии... готово. Ха! Не стой под горой, а то смоет! Прямо как когда сыновья Бора убили Имира! Тут целый потоп!

— Ага. — Алекс прищурилась, глядя на горизонт. — Настоящий фонтан. Видно, питье того стоило.

— Я так и знала! — Вигга с дрожью выдавила последние капли, тряхнула задницей, натянула штаны и зашагала дальше, оставив Алекс семенить следом. Чего стоять?

— Ты ведро забыла!

— Ага, зато ты его взяла. — Вигга хлопнула Алекс по спине, едва не сбив ее с ног, и ухватила за плечи, чтобы выровнять.

Папа велела присматривать за принцессой Алексией, а Вигга обожала Папу. Забавная девчонка! Они болтали о том о сем. Правда, Вигга обычно сидела в клетке, но она и так чаще в клетке торчала, так что причины понимала. Они друг друга чувствовали. Может, обе по матерям скучали. Ее Святейшество сказала «присматривай», вот Вигга и решила, что принцесса ей нравится. Если уж присматривать, то зачем еще и ненавидеть? Только себе жопу нагрузишь. А жизнь и так боль, не надо себе мешать, как Хальвдан говаривал. Перед тем как она его прикончила.

Не заглядывай слишком вперед — это Олаф учил. Перед тем как она и его прикончила. Или сначала его? Порядок мутный. Да и в прошлое лучше не пялиться. Особенно если память дырявая, как у Вигги, да еще и дерьма в ней по колено. Следующий вдох, следующий шаг, следующая жратва, следующая ебля. Бери от момента что можешь, а затем отпускай. Не тащи скорлупки за собой. Иди налегке, легче ветра. Стряхни грязь обид и сожалений. Оставайся чистой.

— Вигга?

Она поняла, что снова застыла. Стоит, уставившись в землю.

— Че?

— Нам бы не... — Алекс оглянулась. — Не выделяться.

— Я не виновата, что я женщина яркая.

— Якоб говорил...

— Якоб нормальный мужик, — она зашагала быстрее. — Ему можно верить. Все эти клятвы, конечно, бла-бла-бла. Но он как скала. Не согнешь, но слово держит. Кровавое прошлое и все такое, да, но мы тут не святоши собрались. Разве что братец Какеготам.

— Диас.

— Да? Святоши любят быть добродетельными. Или притворяться. Или чтобы другие притворялись. — Она остановилась, рыча слова. — Но нахуй этого ублюдка Рикарда! От него воняет, чуешь? Эта мерзкая вонь! Как от гнилой крови, мертвой и ошибочной. — Вигга осознала, что нависает над Алекс и плюется в ее лицо. Она отступила на шаг, попыталась улыбнуться, хотя комок пульсировал, а под грудиной скребли когти. — Но знаешь, можно ненавидеть того, с кем гребешь в одной лодке, и все равно грести вместе. — Она выхватила ведро из расслабленной руки Алекса и двинулась дальше, к реке.

Эрик говорил так. Убила ли она его? Или он сбежал? Сложно вспомнить. Все в тумане: намеки, шепоты, обрывки. Вдохни, разожми кулак, пусть ошибки высыплются, как скорлупки... Вот! Ты чиста.

— Взгляни на меня. Сколько я народу перебила? — Она засмеялась, обняв Алекс за плечи. — Целые корабли. Сложи их в гору и затмишь солнце. — Смех ее треснул, будто готовый стать криком. Вигга почуяла: волк проснулся. Чувствовала, как он бегает взад-вперед в клетке ее ребер, крадется, пускает слюни, скулит, чтобы его выпустили.

Какой смысл считать, когда уже по уши в крови? Какая разница? Она почувствовала, как слезы щекочут глаза, вытерла их и снова засмеялась. На этот раз увереннее. Надо смеяться. Скорлупки. Притворись, что чиста.

Вот и речной берег. Деревья на том берегу купались в солнце, свет играл на воде, а в прохладном утреннем воздухе порхали мушки. Вигга резко вдохнула носом, медленно выдохнула. Дела обстояли не так уж плохо. Ниже по течению женщины стояли кольцом на мелководье, в мокрых рубахах, лицом наружу, пока одна-две из них мылись в центре, скрытые от глаз.

Вигга ткнула Алекс локтем:

— Ты только глянь! Разве Бог не создал ваши письки? — крикнула она им. — Он-то знает, что там, а мы и так догадаемся! — Вигга швырнула ведро и принялась стягивать свой плащ-тряпку. — Сейчас я покажу, как надо...

— Но все же увидят... — Алекс смотрела на ее руки.

Вигга перевернула ладони, заметив отметины на тыльной стороне.

— А. Предупреждения.

Сложно чувствовать себя чистой, когда ее преступления вкололи в кожу. Предупредили мир о ней навсегда. Сковали, выжигали волка раскаленным железом. Она чувствовала его. Тот царапался в клетке ее ребер, назойливый и острый. Вигга зажмурилась, пытаясь вдохнуть. Все прошло, смыто. Сожалений не нужно. Она размахивала руками, пряча их от взгляда, лишь бы не видеть надписей.

— Все в порядке? — спросила Алекс.

— Да. Да. Я чиста.

— Ты... что?

— Как скорлупки.

— Что?

— Ебаные скорлупки! — Вигга рыкнула, брызжа слюной. — Ты, блядь, слушаешь вообще? — И тут она увидела свои руки: они будто готовы были вцепиться в Алекс, вырвать мясо. Волосы на татуированных тыльных сторонах, напряженные сухожилия, чертовы когти, прорывающие ногти... Она спрятала их за спину. Алекс побледнела, и кто мог ее винить?

— Прости, — прошептала Вигга. — Прости за крик. Как грубо. — Она улыбалась и плакала одновременно. — Мать бы разочаровалась. — Она коснулась рукой щеки Алекса. Просто человеческая рука, с обгрызенными ногтями. Если не смотреть на руны, то очень даже нежная. Вигга погладила ее волосы, вытащила листок. Алекс выглядела напуганной, но хоть одной из них стало легче.

— Ты мне нравишься, Алекс, — сказала Вигга.

— Почему? — спросила та, и голос ее звучал странно, почти грустно. Но кто знает, почему люди говорят то, что говорят?

— Не знаю. Может, материшься много? Слушай, — Вигга попыталась улыбнуться, но не вышло. — Может настать день, когда я скажу тебе бежать от меня. — Она вдохнула, но волк в груди будто заполнил все пространство. — Если скажу «беги», то беги. Слышишь? Не спорь. Не мешкай. Ибо обет Папе сковывает меня... но не волка. Беги, залезь на дерево. Умчись на коне. Бросься в колодец.

— В колодец?

— Да. Хорошая идея. — Вигга вдохнула глубже. Волк сжимался, отступая. — Фух. — Она почесала шею, похлопала по грудине, встряхнула плечами. — Порядок. — Еще вдох. — Я чиста.

Недалеко от берега мужчина менял колесо на повозке, стоя на одном колене. Капюшон паломника сброшен, волосы темные от пота, рукава закатаны, сухожилия на предплечьях играли, пока он возился с осью.

Красавцем его не назвать, но и Виггу красавицей никто не величал, да дело не в красоте. А в чем? Всегда в разном. В том, как он так спокойно стоял на колене и смотрел на колесо, будто это весь его мир. В этой тишине, в терпении. Вигга почувствовала щекотку внутри и прижала язык к зубам, заглушая рык в горле. Задумалась подойти. Щекотка станет зудом, зуд потребует действия.

«Не время и не место», — сказал бы Якоб, но он ошибался. Время и место — здесь и сейчас. Другого не будет. Хватай, что можешь, пока мир предлагает. Мы все мясо, прах, надпись на песке, исчезнувшая в мгновение. Не откладывай на завтра — завтра надежды не расцветут, завтра будет как сегодня. «Не время и не место».

Она сделала шаг к мужчине и кто-то схватил ее за запястье.

— Вигга?

— М-м? — Она оглянулась. Забыла, что Алекс здесь. Потребовалось мгновение, чтобы вспомнить, кто это. — А. Точно. Принцесса. Кто бы мог подумать?

— Уж точно не я, — Алекс надула щеки. — Ты куда?

— Никуда. — Вигга встряхнулась. Сбросила зуд. — Не время и не место, да? Ах, река! — Она обожала плавать! Всегда любила, даже до укуса. Вода в волосах. Красота.

Она спустилась к воде, шлепнулась в реку в одежде. Холодные объятия воды, глоток, плевок фонтаном, смех, брызги, снова смех.

— Ведро! — крикнула Алекс с берега.

— Что? — Вигга заметила ведро, уплывающее по течению. Кто-то обронил. Небрежно.

Она встала, мокрая одежда облепила тело. Теперь она снова запуталась.

— О чем я говорила?

Глава 19 Еще о тех пельменях

Брат Диас замолк, перо замерло над бумагой. Он поднял взгляд на город.

Река растекалась по равнине, дробясь на сотни проток, обтекая тысячу островов, усыпанных красными крышами и сшитых мостами то из благородного камня, то из ветхого дерева. Едва виднелись кривые причалы у кишащих доков, лес мачт на кораблях, иглы церковных шпилей, белый клин Кампанилы Святого Михаила. Когда соленый ветер стихал, доносился голос города: гул торговли поверх воплей чаек.

По лагуне скользили лодки — крошечные точки, оставляющие следы на синей воде под синим небом. «Куда они плывут? — размышлял Диас. — Уж точно не везут принцесс в Трою в компании чудовищ». Он вздохнул, как учила мать: вдох через нос, выдох через рот.

— Это Венеция?

Принцесса Алексия стояла на холме. Руки ее были на бедрах, а неприметные пряди волос трепались под капюшоном.

— Если только мы не заблудились окончательно, — ответил он, понимая, что сам заблудился уже давно.

— Красиво.

— Удивительно, учитывая дурную славу этого города.

— Видимо, не все то, чем кажется.

— Начинаю это осознавать.

— Кому письмо?

Диас подумал солгать, но всегда был плох во лжи. Даже в юности, когда врал слишком часто.

— Матери. Признаюсь, не все детали упомянул.

— Вряд ли поверит. Никто из моих знакомых не поверил бы. — Она фыркнула совсем не по-королевски. — Принцесса Алексия...

— Напиши сама, сообщи им новости.

— Никто не ждет моих писем. Даже если б умели читать... Даже если б я умела писать.

— Ты не обучена?

— Кто бы меня учил?

— Я мог бы. — Они уставились друг на друга, одинаково удивленные предложением. — Я ведь... был библиотекарем. А будущая... Императрица Трои должна уметь читать?

Она нахмурилась, как всегда, с подозрением.

— Я здесь, и ты здесь. — Он бросил взгляд на тропу, где подсвечники переносной кафедры только сейчас покачивались вдали. — У нас есть время, пока Благочестивое Собрание не подтянулось. Почему бы не использовать его?

С осторожностью мыши, приближающейся к ловушке, Алекс присела на камень рядом. Монах достал лист бумаги из сумки и протянул ей перо.

— Держи свободно, опирая на средний палец, вот так. Именно. Обмакни в чернила, не слишком глубоко, хорошо. Проведи линию под углом, да, затем другую, чтобы они соединились, как гора. Не волнуйся, все вначале марают бумагу. Теперь третью линию. Соедини их посередине, прямо, вот так... И... готово! Ты написала букву «А». Первую букву твоего имени. Алекс.

Она посмотрела на него, потом на бумагу, и фыркнула, неожиданно звонко рассмеявшись.

— И это все?

— Это не магия.

— Похоже на магию. — Она снова обмакнула перо, кончик языка зажат между зубов от сосредоточенности. Брат Диас улыбнулся. Она внезапно казалась такой юной, такой нуждающейся в наставнике, и он, к своему удивлению, радовался, что может помочь. Когда я в последний раз чувствовал себя полезным? Вообще когда-нибудь чувствовал?

— Не могла продержать ноги закрытыми и день?

Голос, пробивающийся сквозь гравий, был узнаваем сразу. Якоб из Торна подходил, хромая, с Виггой и Бальтазаром — странной троицей паломников.

— Не смогла, — гордо ответила Вигга. — Когда настроение приходит, ноги сами расходятся в стороны. У меня есть желания, и стыдиться я его не намерена.

Брат Диас неловко ерзнул. Боже, помоги, у меня тоже есть желания. Желания, которые он наивно считал похороненными в монастырских стенах, но они лишь дремали, а теперь пробуждались — острее, чем когда-либо. Прошлой ночью ему приснилось нечто могучее и татуированное, и он проснулся с неистовой твердыней в штанах.

— Проще пристыдить ворота, — заметил Бальтазар. — Венеция?

— Венеция. — Алекс вернула перо. — Что случилось?

— Наша оборотень была... — Бальтазар поднял святое распятие с шеи Диаса и просунул сквозь него два пальца, жест красноречивее слов. — Делала то, что делают оборотни.

— Снова? — брат Диас выхватил распятие, явно возмущенный, и точно не ревнивый или возбужденный.

— Этот... — Якоб устало потер переносицу, — человек, которого ты...

— Люди. — Вигга мотнула головой в сторону тропы. — Сзади. Куда веселее, чем эти остолопы спереди.

— Венеция? — подошла Батист, закатав рукава паломнического одеяния, демонстрируя браслеты. Диас подозревал, что она выиграла их в карты, но не исключал кражу или убийство.

— Венеция. — Алекс гордо подняла лист. — Я написала «А».

— Красота. А Вигга что натворила?

— То, что обычно.

— Снова? — Батист прозвучало впечатленно.

— Эти люди видели... — Якоб махнул рукой в сторону Вигги, чье одеяние было расстегнуто, обнажая покрытые рунами ключицы и изрядную часть груди, — все это?

— Темноты не было, — проворчала Вигга, — а это производит впечатление.

Определенно производит, — Диас судорожно прикрыл сумкой непокорный выступ в штанах, отводя взгляд. Увы, уши отвести нельзя.

— Дайте-ка я расскажу как все было...

— Алекс стоит ее слышать? — вскрикнул он, скорее беспокоясь о своей бессмертной душе, чем о ее невинности.

— Как можно избрать путь добродетели, — набожно сложила руки Батист, — не познав альтернативы?

— Я выросла на улице, — отмахнулась Алекс. — Меня не шокируешь.

Вигга хрустнула татуированными костяшками. — Не надейся, сука. Высокий сначала приглянулся, но я почуяла низенького...

— Доброе утро, брат Лопес!

— Ваше Превосходительство! — Брат Диас вскочил, благодарный за отвлечение, хотя подозревал, что воображение дорисует детали позже.

— Прошу, без титулов. — Епископ Аполлония вспыхнула смиренной улыбкой, которую Диас мечтал потренировать перед зеркалом. — В Акки это неуместно, а здесь мы все братья по вере, спасающие души.

— Прекрасные слова! — Диас увел епископшу в сторону, судорожно пряча письменные принадлежности. — Как и всегда.

— Взаимно, сын мой. — Она направилась к переносной кафедре, которую стража отцепляла от лошадей. — Не поможешь с полуденной молитвой? Размышление о Двенадцати Добродетелях.

— О, как бы я хотел! Но мы вынуждены покинуть Благочестивое Собрание. — Уйти с пути спасения к дьяволам. — Нас ждут... важные дела.

— Долг настигает. Уходите с моим благословением. Все, кроме одной.

— ?

— Принцесса Алексия Пиродженнетос останется со мной.

Брат Диас побледнел, глядя на Алекс, которая в этот момент взвизгнула от смеха. По крайней мере, проблема в штанах решилась сама.

— Я... но... она... принцесса?

— Неужели необходимо? — Епископ вздохнула. Шесть вооруженных стражников сомкнулись вокруг.

— Ваше Превосходительство...

— Просто епископ Аполлония.

— Умоляю, — Диас поднял умиротворяющую руку, отступая. Та самая рука, что не смогла предотвратить бойню в таверне. — Во имя Спасителя, избежим насилия!

— Я даю вам шанс, брат Лопес, — мягко сказала епископша, — или, точнее, Диас.

— О Господи, — прошептал он. Видимо, я плохой судья характеров.

— Что происходит? — нахмурился Якоб.

— Епископ Аполлония... желает оставить Алекс с собой.

Тяжелая пауза. Вигга выпрямилась, сузив глаза. Алекс побледнела, расширив их. Лицо Якоба осталось каменным, но Диас, проведший с ним самые мерзкие недели жизни, уловил недовольство.

— Этого не случится, — Якоб откинул рясу, обнажив рукоять меча.

— Боюсь, я настаиваю, — епископ кивнула. Стража опустила копья, взялась за эфесы. Один навел арбалет. Любой арбалет зловещ, если он направлен на тебя.

— Прошу... — Диас поднял вторую руку, будто пустые ладони остановят сталь. — Мои спутники опасны!

— У меня тоже есть опасные люди, — сказала епископ Аполлония.

Человек двенадцать из хвоста их процессии приближались с другой стороны. Столь же понурые и оборванные, сколь стража епископши была отполирована и прямодушна. Среди них: ростовщик, три сутенера и мужик с фурункулом на лице, рубивший дрова для костров. Впереди шли два головореза ростовщика — один высоченный, другой карлик.

— А! — Вигга осклабилась. — За добавкой?

— Думаю, они за другим видом «толкотни» явились, — заметила Батист.

— Знайте: герцог Констанс из Трои назначил великую награду, — объявила ее превосходительство.

— Один из моих ебаных кузенов, — пробормотала Алекс, выглядывая из-за руки Вигги.

— Деньги? — Брат Диас уставился на епископшу. Женщину, которую еще минуту назад считал будущей святой. — Где ваша вера?

— Золото не последует на небеса, — епископ кивнула на негодяев, окруживших их, — Но очень поможет этим господам на земле. Мои же мотивы чисты. Герцог пообещал реликвии высшего порядка из Базилики Ангельского Посещения в Трое: щепку с колеса, на котором умерла Спасительница, лоскут ее ризы и прядь волос. — Она приложила руку к святому распятию на груди, возведя очи к небу. — Реликвии, что прославят нашу Церковь.

— И их хранительницу, — прошептал Диас. — Это приведет ее в кардинальское кресло? Или вы метите выше?

Епископ Аполлония даже не покраснела. — Вернуть нашу испорченную Церковь на праведный путь стоит любых жертв. — Она презрительно взглянула на Алекс. — И вы всерьез верите, что эта крысиная тварь сядет на Восточный Трон?

— Крысиная?! — взвилась Алекс.

— Отдайте ее, и вы все... сможете уйти.

Брат Диас застыл с открытым ртом. Просто... уйти. С момента исхода из Святого Города он мечтал лишь об этом. Но именно оттого, что он так отчаянно хотел согласиться, предложение взбесило его.

— И подумать, — прошипел он, — я видел в вас идеал священника. Хвалил в письме... к матери! Какая же вы лицемерка! Вместо проповедей с кафедры вам бы торговать телом в хвосте процессии, как шлюхам!

— Ой-ей, — фыркнула Вигга.

— Нам доверена священная миссия Ее Святейшеством...

— Ее Святейшеством? — епископ скривила губу. — Кардинал Бок усадил младенца на Трон Святого Симона! Ваша братия превратила Церковь в посмешище, а Небесный Дворец — в свинарник! Лучше уж поросенок на месте Папы...

— Как смеете! — взревел Диас. — Ее Святейшество, может, и...

— Неопытна? — подсказала Батист.

—...но она — Мать Церкви! — Странный титул для десятилетней, но эта мысль лишь разожгла его гнев. — Не угодила? Какая наглость! Самоуверенная гордыня! Епископ, кардинал или король ебаной Арабии — вы не выбираете Папу. — Он ткнул пальцем в небо. — Это выбор Бога!

— Похоже, брат Диас нашел свои яйца, — пробормотала Вигга.

— Дело в том, сын мой, — усмехнулась епископ Аполлония, — что Богу часто нужен толчок в нужную сторону. Братья и сестры! — крикнула она, обращаясь к толпе.

Увлекшись проповедью, брат Диас не заметил, как многие зажиточные члены братства подошли ближе, привлеченные шумом.

— Среди нас чудовища! — Голос епископши прозвучал ясно, как колокол к полуденной молитве, ее палец указующе простерт. Казалось, брат Диас был не единственным, кто мог впасть в праведный гнев. Более того, он явно не был в этом мастером.

— Она не совсем ошибается, — пробормотала Батист, одной рукой пряча что-то под рясой, а другую заведя за спину.

Один из носителей портретов поставил картину и достал дубину. Большую, с шишкой на конце.

— Мы... очень достойные люди! — попытался брат Диас, но, оглядев изуродованные, татуированные и крысиные лица спутников, его уверенность растаяла, как святая вода из разбитой купели.

Все больше паломников присоединялось к толпе, теснящей их с трех сторон.

— Вот так засада, — пробормотал Якоб.

Капелла Святой Целесообразности сгруппировалась вокруг принцессы Алексии. Бальтазар и Батист встали плечом к плечу, что, учитывая их взаимную ненависть, не сулило добра.

— Они злодеи и беглецы! — кричала епископша. — Долг каждого паломника — предать их суду Церкви!

Бальтазар выхватил что-то из-под рясы.

— Фу! — Брат Диас отпрянул, затем метнулся в сторону, едва не столкнувшись с Виггой. В руке Бальтазара была отрубленная кисть с пятнистой кожей и черными ногтями.

— Где ты это взял? — спросила Вигга без особого волнения.

— У колдуньи, которой оно больше не требовалось. — Бальтазар помахал рукой перед толпой. Пальцы дернулись, зашевелились.

— Фу! — в один голос воскликнули Диас и Алекс, отшатнувшись. С почерневших кончиков пальцев вырвался огонек, запах серы заполнил воздух.

— Святая Спасительница! Он колдун! — зашептали в толпе.

— Маг, черт возьми! — прошипел Бальтазар.

Вигга зарычала. Беднейшие паломники, сначала любопытные, теперь яростные, смыкали кольцо.

— Узрите! — гремела епископша. — Кардинал Бок легла с чудовищами!

— Хотите чудовищ? — Вигга сорвала рясу, мышцы на татуированных руках вздулись. — Я покажу вам чудовищ!

— Взять девицу живой, но... — Голову епископши дернули за волосы. Санни возникла из ниоткуда, прижав клинок к ее горлу.

— Санни, какой план? — тихо спросил Якоб.

— Еще не придумала, — так же тихо ответила она.

— Эльфийка! Ебаная эльфийка! — завопили в толпе.

— Брось нож! — глава стражи размахивал арбалетом.

Батист скользнула взглядом между головорезами, блеснув сталью.

— Убейте ее! — завизжал паломник.

— Стойте! — епископша захрипела, клинок впился в ее горло. — Стойте!

Скромный сапожник, мечтавший излечить геморрой, замахнулся святым распятием на шесте, как дубиной.

— О Господи, — прошептала Алекс, вцепившись в рукав Диаса.

— О Господи, — прошептал брат Диас, вцепившись в ее.

Сутенеры, стража, паломники сдвинулись ближе. Якоб высвободил дюйм клинка из ножен.

— Кто тут с хорошим мясом... — зашипела Вигга, слюна стекала с ее губ, обнажая растущие клыки.

Брат Диас закрыл глаза, отвернулся...

— Прошу внимания, добрые люди!

Диас оглянулся. Не мог не оглянуться. Молитва замерла на губах, рот глупо открылся.

В переносной кафедре стоял мужчина, сжимая аналой. Красивый, лет пятидесяти. Человек поразительного достоинства и присутствия. Тот, от кого невозможно отвести взгляд.

— Меня зовут барон Рикард, — он смиренно приложил руку к груди. — Я с вами с самого Сполето.

— Точно! — ахнул сутенер, выронив топор. — Я его узнал!

— Я не рожден дворянином. — Голос Рикарда звучал властно и сострадательно. — Титул мне... навязала жена, Лукреция. Женщина, которой трудно было отказать.

— Что он делает? — прошипела Алекс.

— Тсс! — Диас не мог пропустить ни слова. Он чувствовал: это важнейшая речь в его жизни. Паломники замерли, слушая внимательнее, чем проповеди епископши.

— Когда она привезла меня в Кросно, я был... наивен. Красивым идиотом. Очень красивым. Думаю, это была поздняя весна... — Барон почесал шею. — Нет, середина! Помню, деревья покрывались листьями...

— Боже, — прошептал Диас. Озарение ударило, как гром. Если деревья зеленели это значит, середина весны!

Епископ Аполлония тоже была потрясена. — Листья... на деревьях... — Слезы текли по ее щекам. Санни убрала нож. Никто даже не заметил. Все были пленены речью. Один из портретов шлепнулся в лужу.

—...хотя в Польше много вечнозеленых, ее называют садом Восточной Европы. Друзья, может отложите оружие, пока я говорю?

Лязг металла — стража, головорезы и паломники бросили мечи, копья и топоры. Сутенер прыгал на одной ноге, выдергивая кинжал из сапога. Люди падали на колени, слушая барона.

— Замок Лукреции был ветхим. Обои в столовой — фу! Я хотел обновить его. Штукатурка, краска, крыша требовала сланца... А люстра! Просто ужас. Но местные упрямились...

Кто-то дернул Диаса за плечо: «Пошли!» — но он вырвался. Теперь он понимал, каково было слушать Спасителя. Барон касался тайн бытия. Торговка углем из Гроссето стонала от экстаза.

—...любимым блюдом был отцовский тушеный гусь с колбасой, но потом я полюбил пельмени с поместья жены. — Взгляд Рикарда устремился вдаль, за грань обыденности. — Со свининой и луком... То было время. — Его грустная улыбка пронзила сердца. — Когда я еще жевал.

— Боже милостивый, это правда, — прошептал ростовщик, сложив руки.

— Единственная правда, — сутенер обмочился, но стоял завороженный.

— Понимаю, — пробормотал брат Диас. Что значило это все перед словами барона Рикарда?

— Итак, если я завладел вашим вниманием... — вампир окинул толпу взглядом, убедившись, что все взоры прикованы к нему. — Перейду к сути. — Его борода и волосы побелели, лицо покрылось морщинами и старческими пятнами, но глаза... будто смотрели в самую душу Диаса. Воцарилась тишина. Даже птицы и насекомые замерли. — Вы продолжите путь на Кипр, забыв эту речь, меня, эльфийку, намеки на колдовство, а также любые упоминания о принцессе — даже крысиной. Верно?

Толпа, еще недавно жаждавшая крови, дружно закивала.

— Верно, — задыхалась торговка углем. — Верно...

— Желаю вам счастливого пути. — Барон повернулся, затем добавил: — Кроме вас, епископ Аполлония.

— Меня? — епископша всхлипнула.

— Вас до Кипра будет мучить зуд в недоступном месте.

— Так и будет! — она рухнула в грязь, воздев руки к небу. — Благодарю, Господи!

Барон спустился с кафедры, кряхтя от старости, опираясь на трость.

Все покидали Благочестивое Собрание. Одни застыли, глядя на пустую кафедру, другие брели наугад. Брат Диас шел, спотыкаясь, с умом все еще плененный речью барона.

— Это что было? — спросила Алекс.

— Глэмур, — процедила Батист, сжимая кинжал. — Рассеется через часок.

— Надо было дать мне прикончить ублюдков, — Вигга ломала ветки кустов.

— Не все нужно убивать или трахать, — Бальтазар швырнул отрубленную руку в кусты. — Кисть уже протухла. Теперь от нее нету толку. — туда же маг бросил и рясу.

Брат Диас игнорировал их. — Самая глубокая речь, которую я когда-либо слышал! — Он дернул барона за рукав. — Расскажите еще о тех пельменях!

— Позже, — вампир брезгливо стряхнул его руку. — Я устал.

Глава 20 Без улыбок в монастыре

Дверь, подходящая для замка, скрипя, распахнулась после долгих щелчков. На пороге стоял хмурый привратник.

Марангон. Так его звали. Молчаливый тип, к которому первым делом подошла Батист. Он кивнул в ответ и провел собрание Капеллы Святой Целесообразности в прихожую. Там их встретили двое хмурых головорезов, окинув каждого испепеляющим взглядом.

Всех, кроме Санни.

Ее просто не замечали.

Нет, невидимой она не была. Свои руки и тень она видела, но вот остальные — нет. Эльфийка и сама не понимала, как это работает. Просто задерживала дыхание... и растворялась.

Санни натренировалась задерживать дыхание очень надолго. Даже когда бежала, плыла или, однажды, висела под потолком колдуна. Но вечно не продержишься, поэтому она всегда думала: где вздохнуть? куда спрятаться? Жизнь стала танцем между углами, шкафами, кустами, тенями, кроватями и спинами.

И редко — в хорошем смысле.

Люди все еще слышали ее, как тогда, когда она свалилась с крыши на лавку горшков, преследуя ведьму. Поэтому она шла босиком, привязав сапоги за шнурки на шее, избегая дверей, грабель и недовольных садовников. Однажды один чуть не выбил ей зубы. Злиться было бесполезно — он ее не видел.

Санни старалась никого не винить. Вини свет, а не свечи, — говаривала Мать Уилтон. Она нравилась Санни, хоть и была чопорной англичанкой. Может, потому, что остальные ее терпеть не могли. Санни чувствовала себя особенной. Правда, Уилтон смотрела на нее, как на грязный сортир. Но потом мост рухнул, и ее сменила Мать Феррара, смотревшая на Санни, как на открытую канализацию.

Мораль: все может стать хуже.

Прихожая вела в коридор с еще двумя хмурыми головорезами. Похоже, здесь не улыбались. Санни тоже не улыбалась. Ее лицо не гнулось так, как у людей. Попытки выглядели жутко. Люди думали, что она замышляет подлость. Да и зачем улыбаться, если тебя не видят?

Алекс тоже не улыбалась. Шла, опустив голову, будто пыталась исчезнуть. Она нравилась Санни. Алекс делилась едой, что редкость, и делала это без брезгливости. Санни хотелось спросить, все ли в порядке, но слова всегда выходили не те. Она репетировала перед зеркалом, но ее заостренное лицо не слушалось. Попытки быть искренней казались сарказмом, щедрость — высокомерием, а дружелюбие — ухмылкой «грязной эльфийской сучки».

«Грязная эльфийская сучка!» — орали в цирке, скандируя. Санни не смеялась, но все ржали. Может, шутка была многослойной и она ее не понимала? Ее собственные шутки вызывали ужас или ярость. Однажды она рассказала анекдот со сцены и публика взбесилась. «Ты здесь, чтобы тебя ненавидели, а не смеялись», — сказал директор. Песни тоже провалились. «Злодейки не поют. Молчи, сука», — его любимая фраза.

Потому Санни молчала и старалась поднимать настроение мелочами: поправляла шнурки на сапогах Якоба, чтобы ему не наклоняться, складывала одежду Вигги, пока та трахалась, укрывала Алекс ночью, та ворочалась и сбрасывала одеяло. Это давало Санни чувство нужности. Будто она в семье.

Приятно было притвориться.

Якоб — ворчливый дед, Рикард — загадочный дядя, Батист — замученная мать. Бальтазар — самоуверенный старший брат, брат Диас — неуверенный младший, Алекс — милая дитя, которую все любят, пока не разочаровалась. Вигга — странная кузина, которая всех трахает, а потом превращается в волчицу. Но метафора разваливалась, ведь в семьях нет невидимых эльфов.

Они свернули за угол. Санни прижалась к стене, отдышалась, затаила дыхание и юркнула за ними в колоннаду. Когда-то здесь был сад, но наводнения превратили его в болотце. Статуя в центре, по колено в воде, тянула безрукую длань к небу. Просишь спасения — спасай сам, — думала Санни. Может, Бог потом похвалит.

— Это был монастырь? — спросил брат Диас.

— Да, — ответил Марангон, скупой на слова, как и на улыбки.

— Где монахи?

— На небесах. Вы же эксперт.

Якоб хромал. Недели пути давались ему тяжело. Санни хотела помочь, но он ненавидел помощь. Люди были странными: словно бесконечные пощечины.

У следующей двери стоял хмурый головорез. Санни щелкнула его по уху, он дернулся, и она проскользнула внутрь, прежде чем дверь захлопнулась. Ловко, хоть никто и не видел.

Бывшая часовня стала кухней. Витражи изображали святых, убиваемых с фантазией: Святой Симон на раскаленном троне, Святая Джемайма под камнем, Святой Седрик с гвоздями — от одной мысли Санни бросало в дрожь. Не лучшее место для гвоздей.

Печь у алтаря вместила бы труп. Возле нее мужик месил тесто на камне, в облаках муки. Рядом стояла девочка в фартуке, с презрительной гримасой.

— Фриго! — Батист раскинула руки, будто обняла бы весь мир. Ее обаяние казалось Санни магией сильнее невидимости.

Но Фриго лишь буркнул:

— Батист. — словно речь шла о назойливой плесени. — Знавал, что вернешься. Как лиса к помойке.

Батист пожала плечами. — Меня и не так обзывали.

— Задержишься подольше — услышишь, — сказал Фриго.

— Это та самая ебаная сука Батист? — выпалила девочка, упирая заляпанные мукой кулаки в бока. Санни позавидовала ее умению морщить лицо, будто в нем не было костей. — Ты та самая ебаная сука Батист?

— Моя внучка, — кивнул Фриго. — Лучший знаток людей, какого я знаю. Учу ее семейному делу.

— Пекарю или криминальному боссу? — спросила Батист.

— А почему не обоим? — девочка скривила губы. — Говорят, ты врунья и воровка.

Улыбка Батист не дрогнула. — И это только мои хобби.

Пока они говорили, Санни кралась вдоль стен, босые ступни скользили по гладкому камню. Она держалась теней: в пестрых лучах витражей пыль могла выдать ее движение. Люди не видели ее, но замечали пустоту там, где она стояла.

Фриго продолжал месить тесто. — Чего тебе надо, Батист?

— Разве я всегда что-то должна хотеть?

— Да. Ты не умеешь иначе.

Приоткрытая дверь в дальнем углу привлекла внимание Санни. За ней стоял мужчина с ножом, а за ним еще двое. На галерее притаились лучники. Она взобралась по стене, проверила окно. В колоннаде трое стражников. Если что-то пойдет не так, будет жарко. Но в Капелле Святой Целесообразности жарко становилось всегда.

Батист перешла к делу: — Нам нужен путь в Трою. Мне и моим друзьям.

— Друзей у тебя нет, — Фриго окинул группу взглядом. — Только те, кем ты пользуешься.

Санни юркнула за спину Якоба, едва увернувшись от непоседливой Вигги.

— Трое слева, трое у двери, два лучника на галерее, — прошептала она.

Якоб тихо хмыкнул в ответ. Санни хотелось улыбнуться от их взаимопонимания, но лицо не слушалось.

— Значит, это они? — Фриго тыкал в них испачканным мукой пальцем. — Папские любимчики. Догадаться нетрудно: это оборотень.

— Так выглядит ебаный оборотень? — фыркнула девочка.

Из-под капюшона и волос Вигги виднелись только клыки и татуированная щека. — Этот — да.

— А это вампир.

— Так выглядит ебаный вампир?

Барон Рикард лениво поднял трость. — Очарован, милочка.

— Значит, ты Якоб из Торна. — Фриго почесал шею, оставляя в щетине белые следы. — Я тобой восхищаюсь, к слову.

Якоб, неподвижный, как статуя, хрипло буркнул: — А я — нет.

Пока они мерились взглядами, Санни подкралась к печи, где грелся старый кот. Коты видели ее ясно, как день. Собаки же оставались слепы. Почему? Санни не знала.

Она не понимала, как все работает, и себя меньше всего.

Кот поднялся, желая потереться о ее ногу. Санни хотелось погладить его. Кошачья шерсть так приятна на ладони. Ей нравилось, когда хвосты скользили между пальцев, мягко щекоча. Но сейчас было не время. Она мысленно извинилась, отодвинув кота ногой.

— А это кто? — Фриго прищурился на Алекс.

Та нахмурилась. — Я никто.

— Все кто-то.

— Не я.

— А ты? — Фриго уставился на Бальтазара. — Наверняка важная птица.

Колдун гордо вскинул голову: — Я Бальтазар Шам Ивам Дракси.

— Звучит как имя ебаного ублюдка, — девочка вытащила нож, прорезая борозды в тесте. Санни слышала, что борозды важны для хлеба. Без них не поднимется. Может, люди так же. Не выйдет ничего путного, если не надрезать.

— О, она и правда знаток душ, — Батист усмехнулась, глядя на Бальтазара. — Он новичок. Некромант.

— Она делает это назло, — проворчал Бальтазар.

Фриго прищурился сильнее: — Хороший?

— Один из трех лучших в Европе! Возможно, двух, смотря как считать, и...

— Чего ты хочешь, Фриго? — прервала Батист.

Фриго ловко поддел хлеб лопатой и направился к печи. — Разве я должен чего-то хотеть?

— Конечно. Ты не умеешь иначе.

— Хм... Возможно. — Огонь осветил его рябое лицо. — Есть кое-что в одном доме...

— Твои люди не смогли достать?

— Смогли. Но не вернулись.

— Оттуда не выходят, — девочка крутанула ножом. — Говорят, проклято.

— Принадлежало иллюзионисту. Дом до сих пор... защищен.

— Как? — спросил Бальтазар.

— Ты же колдун.

Бальтазар скривился, но Якоб перебил: — Что ищем?

— Белая шкатулка, вот такая, со звездой на крышке.

— Что внутри?

— Мое дело.

— Люблю знать, во что ввязываюсь.

— Ты все равно ввяжешься. Не нравятся условия...

—...дверь там, — закончила внучка.

Батист взглянула на Якоба. Барон Рикард вздохнул. Санни придвинулась к печи.

— До чего докатились, — пробормотал Бальтазар. — Поручения пекаря-мафиози.

— А это мои хобби, — невозмутимо ответил Фриго.

— Мне понадобится оборудование.

— Марэнгон достанет все.

— Специфическое.

— Марэнгон. Все.

— Мы приносим шкатулку, — Якоб шагнул к алтарю. — Вы обеспечиваете путь в Трою.

— Договор. — Фриго кивнул на печь. — Можете взять хлеб в подарок.

— Нет. Мы Начнем сейчас.

— Как хотите.

Марэнгон махнул к двери. Санни, нехотя покидая тепло, заметила нож девочки на краю камня. Упадет — поранит кого-нибудь. Уходя она отодвинула его от края стола.

Глава 21 Каждый дом — остров

Сердце Венеции было полузатопленным миром: каждый дом — остров, каждая улица — канал, кишащий людьми и лодками. Лодки-дома, лодки-лавки, лодки влюбленных, лодки ссорящихся, лодка-часовня, с носа которой краснолицая монахиня вопила о покаянии. Вода плескалась вокруг зданий и внутри них. Люди вплывали в двери и рыбачили с балконов. Пахло морем и сточными канавами. Чайки ссорились над головой, осыпая все градом помета.

— Идеальный повод для урока, — сказал Бальтазар.

Алекс откинулась на корме и застонала. — Я думала, мы изучаем историю Трои, а не Венеции.

Колдун закатил глаза, как обычно, когда она говорила. — Все взаимосвязано, дитя. Троя, Венеция, все государства Средиземноморья — ветви одного корня. Какого?

— Империя Карфагена, — буркнула она.

— Почему народы Южной Европы и Северной Африки говорят на языке, произошедшем от древнего пунического?

— Потому что карфагеняне сжигали несогласных, — лениво заметил барон Рикард, наблюдая, как мальчишки гоняют плот.

— Сжигать людей — не всем по вкусу, — парировал Бальтазар, — но это эффективно. Когда Карфаген завоевал Южную Италию, он воздвиг храмы, на которых стоит Святой Город. Когда захватил Северную — колдуньи-инженеры перегородили По и Пьяве, осушили лагуну и основали сей великий город на плодородной земле.

— Величайший город мира, — пробормотал Марангон с кормы, поднимая шест, с которого капало, как дождь.

— Жители Кракова, Атлантиды, Дижона оспорили бы это, — продолжил Бальтазар, — но в зените славы Венеция блистала. Карфагеняне строили виллы, храмы, рынки, проекты, затмевающие наши жалкие потуги. Когда их империя раскинулась до Трои, здесь была северная столица.

— Что пошло не так? — спросила Алекс, надеясь избежать вопросов.

— С востока хлынул враг, чей фанатизм и магия равнялись их собственным. Угадаешь?

Санни внезапно появилась на корме за спиной Марангона, вне поля зрения Бальтазара. Широко раскрыв глаза, она указала на себя двумя руками, затем исчезла.

— Эльфы? — рискнула Алекс.

Бальтазар поморщился. — Рад, что хоть что-то в голове осталось. Отражение эльфов истощило Карфаген, и враги воспользовались слабостью. Величайшая империя рухнула. Западные осколки продержались век-другой. Венеция избрала дожа, цепляясь за клочки земель: Далмацию, Рагузу...

— Рагуза очаровательна, — вставила Батист.

— Все любят Рагузу, — кивнул барон.

—...острова Эгейского моря. Даже когда культ Спасенных объединил племена Европы. Даже когда эльфы вновь хлынули на Святую Землю, а крестовые походы позорно угасли. Даже среди войн, чумы и голода здесь оставался отсвет былого величия.

Марангон снова шлепнул шестом о воду, брызги тяжелых капель застучали по лодке.

— Так... — Алекс выговаривала каждое слово. — И что пошло не так?

Бальтазар самодовольно откинулся. — Лет пятьдесят назад...

— Пятьдесят два, тринадцатого Милосердия, — поправил Марангон.

— Весной и летом бушевали шторма. Дождей не видели столетиями. А древняя дамба на По, которой тысяча лет...

— Рванула, — буркнул Якоб.

Бальтазар оскалился. — Честно, мне даже не дают закончить. Лагуна затопила город. Бедные районы на возвышенностях уцелели, а лучшие части у воды...

— Стали худшими, — закончил Якоб.

— По уши в воде, — добавила Батист.

— Великие свершения древних. — Барон Рикард провел рукой по воде. — Были уничтожены дождем.

— В засуху вода спадает, открывая мозаики Великого форума. Люди возвращают первые этажи. — Бальтазар махнул на полосы высохшей воды на стенах. — В дождливые годы каждый дом — остров.

— Собор Святого Михаила обычно затоплен, — сказал брат Диас. — Вместо скамей — лодки.

— Почему не починят дамбу? — спросила Алекс.

— Легко сказать! — Бальтазар развел руками. — Для начала воскресите зодчих древней Африки. Иначе — забудьте. Эльфы разрушили Башню Чисел в Антиохии, англичане сожгли библиотеку в Кале, а колдуньи Карфагена, пытаясь изменить течение, открыли врата ада и погубили свой город.

— Ни разу не видела, чтобы врата ада кончались хорошо, — Вигга печально покачала головой. — Интересно, зачем они открывают двери этим ублюдкам.

— Осколки Империи разбросаны по Средиземноморью. Знаменитая Колонна Трои, Атеней с мудростью веков. Но в целом знания той эпохи утрачены. — Бальтазар самодовольно откинулся. — Власть предержащие предпочитают невежество.

— Утрачена не мудрость строить, — Якоб ухватился за скользкий столб. — А воля. — С рычанием вскарабкался на ветхий причал.

— Они выиграли битвы, возвели великое, — Батист взглянула на полузатопленный храм, — поэтому люди забывают.

— Забывают что?

— Какими засранцами были карфагеняне. Сколько рабов сгинуло в фундаментах этого города?

— Множество. — Бальтазар пожал плечами. — Большие дела требуют жертв.

Если бы Алекс выбирала цель для ограбления (а это было бы не впервые), дом иллюзиониста не попал бы даже в десятку. На фоне обветшалых дворцов он казался приземистым и унылым, с узкими окнами, заросшими мертвым плющом, и ступенями, ведущими из воды на портик первого этажа.

Алекс смотрела на него с балкона напротив, подперев кулаками подбородок.

— Не выглядит особо волшебным, — пробормотала она.

— Для невооруженного глаза, возможно. — Бальтазар перебирал цветные линзы на кольце, как ключи. — Особенно для глаза идиота.

— Сюда никто не подходит, — Якоб скрестил руки. Ни лодок на каналах, ни людей у окон, даже птиц на крышах.

— Говорят, проклято, — буркнул Марангон.

— И не врут. — Бальтазар повернулся, линза делала его глаз крошечным и оранжевым. — Аура невероятна, особенно на северо-востоке, что ожидаемо при преобладающих ветрах. Три мощных заклятия в стенах и следы связанной сущности.

— Сущности? — Якоб поморщился. — Терпеть не могу это слово.

— Я всегда, — протянул Бальтазар, — подбираю более точные термины.

Батист и Алекс синхронно закатили глаза.

— В стенах что-то есть... Медная проволока? Свинец в штукатурке? Извне не разглядеть.

— Справишься? — Якоб бросил боковой взгляд.

— Дважды до завтрака. — Бальтазар вышел, Алекс, закатив глаза, поплелась за ним.

Их квартира находилась на верхнем этаже сырой громадины, возможно, построенной карфагенянами, но заброшенной с тех пор. Кривые двери, скрипучие полы, гигантская зала, где поместился бы рыбный рынок. Что, кстати, удобно — рыбу можно ловить прямо из затопленной улицы.

— Сойдет для ритуалов, — Бальтазар сморщил нос. — Но мне нужна помощь.

— Кто-то должен войти внутрь? — Якоб вздохнул.

— Ты умнее, чем кажешься.

— Немного, — процедила Батист.

— Не умничай, — Якоб хмыкнул. — Ты со мной.

— Надо было сбежать в Барселоне, — вздохнув, она взглянула на потолок.

— Мне потребуется многое, — Бальтазар схватил Марангона за лацкан. — Точность и скорость. Запиши: бронзовые круги для заклинаний, лучшие линзы, соль, свечи высшего качества...

— Ты и брат Диас остаетесь, — Якоб уставился на Алекс, как на неподъемный ящик. — Барон Рикард составит компанию.

Алекс посмотрела на барона, «бесчувственно» раскинувшегося на диване.

— Только не говорите, что он не кусается.

— Я тебя кусать не стану, — пробурчал барон, не сдвигая руки с лица. — У меня есть стандарты.

— Но будь готова, — сказал Якоб. — На случай, если что-то пойдет не так.

— Такое случается часто... — пробормотала Алекс.

— Нож есть?

Она неохотно вытащила клинок. Гарда в форме змеи, рубины вместо глаз.

Якоб осмотрел его с одобрением, которого ей самой никогда не доставалось.

— Годится для принцессы.

— Герцог Михаил подарил. В таверне. — И все, что она сделала это бросила его. Ползая в грязи и умоляя о жизни.

— Умеешь им пользоваться?

Алекс нахмурилась. — Если кого-то сильно невзлюблю — воткну в ублюдка.

— Острым концом вперед. — Якоб коснулся лезвия. — Делала так раньше?

— Дралась пару раз. — Она облизала губы. — Чаще проигрывала.

— Я дрался много. Иногда побеждал. Поверь: бой — всегда азарт. — Якоб шагнул ближе, его тень накрыла ее. — Ты мала, слаба и неопытна. Шансов против сильного — ноль.

— Если это подбадривание, то тебе явно не хватает практики.

— Так сделай бой нечестным. Хитрость и внезапность — твое оружие. И отсутствие жалости. Покажи, как держишь клинок.

Она видела ножевые драки в трущобах. Сжала рукоять, палец на гарде, присела, выставила клинок, взмахнула, оскалившись с шипением, больше похожим на жалобу змеи.

Якоб остался невозмутим.

— Очень...

— Не смей сказать «крысино».

—...яростно. Но для тебя... — Он развернул ее руку, прижав лезвие к внутренней стороне предплечья. — Пусть узнают о ноже, только когда он в их кишках. Сгорбись, дрожи. Умеешь плакать?

Слезы дались легко. Она и так была на грани.

— Хорошо. Умоляй о своей жалкой жизни.

— Не впервые. — И даже не в десятый.

— Используй, что есть. Заставь их расслабиться, подмани ближе. Бей со всей яростью. Она есть у всех.

— Думаю, найду немного.

— Ладно. — Он ткнул в свое тело, как мясник в тушу. — Пах, живот, горло. И не останавливайся на одном. Люди дерутся даже со смертельными ранами.

— Видела такое, во что не поверишь.

— Колоти, пока не убедишься, что мертв. — Якоб неловко хлопнул ее по плечу. — Брат Диас! Ты топором махать умеешь?

Бальтазар все бубнил список:

—...аптекарские весы, алхимические ложки, куб, горелку, свежую белладонну, не эту сушеную дрянь... Вы не знаете недавно умерших близнецов?

Все обернулись.

— Если вы там, а я тут, нужен способ связи. Или просто орать через улицу?

Марангон почесал щетину:

— Брат и сестра Визинети. Он умер два месяца назад, она — на прошлой неделе. Кажется, близнецы.

— Отлично, — оживился Бальтазар. — Добавьте их в список.

Глава 22 Магия осанки

Разница между истинным магом и простым колдуном, само собой, в надлежащем снаряжении.

Магические круги были выверены циркулем и штангенциркулем, прикреплены к покореженному полу серебряными шурупами, отлитыми в полночь. Изыск, которого Бальтазар никак не ожидал от бандита. Настоящие мирровые свечи из Эритреи стояли на семи станциях, а сам он наполовину завершил начертание небесных стихов вокруг них на пуническом и древнегреческом. Он всегда требовал только лучшего.

Его восторг от серьезного мистического предприятия после месяцев банальности был огромен. Он орудовал шилом и молотком, выводил символы, погружаясь в детали. Он обожал руны. Руны никогда не разочаровывали, не пререкались и не сыпали едкими замечаниями, выхолащивая последние крупицы достоинства.

Это, конечно, не его личная лаборатория, но учитывая сроки, условия и жалких спутников, результат впечатлял. Последние месяцы были испытанием, но Бальтазар добыл все необходимое.

Все, чтобы проникнуть в дом иллюзиониста.

И все, чтобы разорвать папские оковы.

От этой мысли его затрясло, и он сглотнул горький комок. Чтобы унять бурлящий желудок, он переключился на текущую задачу: помочь сброду уродов украсть неведомый предмет из зачарованного дома для криминального авторитета, захватившего монастырь, дабы добраться до Трои и посадить на трон уличную попрошайку. Вот и вся «священная миссия».

Он взглянул на марионетку — так называемую принцессу Алексию Пиродженнетос. Та, прикусив губу, выводила буквы на клочке бумаги, щека в чернилах. Брат Диас наблюдал с идиотской улыбкой родителя, восхищенного посредственностью. Неудивительно, что он не ведал о планах Бальтазара. Остальные тоже слепы. Как они вздрогнут, когда...

На этот раз он срыгнул желчью. Барон Рикард поднял глаза от книги с привычной усмешкой, будто знал шутку, которую остальные раскусят позже. Возможно, он единственный догадывался о замыслах Бальтазара. Но молчал, страхуя ставки. Надеялся перенять метод, когда оковы падут...

Бальтазар сглотнул кислоту и вновь пересилил мысли о свободе. Алексия на троне, Троя в объятиях Церкви, эльфы бегут на восток, Ее Святейшество хлопает в ладоши...

— Я полный ноль в этом! — выругалась Алекс, скомкав бумагу.

— Вздор, Ваше Высочество, — брат Диас покорно подобрал каракули. — Вы делаете удивительные успехи.

Барон фыркнул. — К чему это? Чтобы править Империей, ей не нужно писать — нужно быть. Разве ты не внучка величайшей императрицы? Покажи гордость!

Алекс нахмурилась. — Чем мне гордиться?

— Выдумай что-нибудь! — Барон отшвырнул книгу. — Ты лгунья, но даже вранье у тебя хромает.

— Да я и врала-то плохо.

— Ха! Остроумно. Но тебе нужна величавость.

Алекс посмотрела на себя. — Я мелкая, как козлиное дерьмо.

— Рост не важен. Моя Лукреция была ниже, но затмевала всех! Встань! — Барон начал водить вокруг нее, тыча пальцем. — Голову выше! Шея — лебединая, не утиная. Не крякай! — Он приподнял ее подбородок. — Представь, что тебя тянет за макушку. Голова легкая, без сомнений.

— Ай-ай-ай!

— Это ничто по сравнению с болью видеть, как ты шаркаешь. Плечи назад! Не как орех давишь — изящно! Ты демонстрируешь платье, а не прячешься. Да, лучше.

— Сильно, но мягко?

— Именно! Таз вперед, живот подтянут. Ты не требуха — ты из мрамора! Иди. Нет, как человек, а не корова. На носочках! Шаг легкий, как поцелуй. Да! Вот она — принцесса Алексия Пиродженнетос!

— Хм. — Бальтазар отвлекся. Девчонка и правда преображалась. — Что за магия?

— Магия осанки! — Барон взмахнул пальцами. — Ну как?

— Как пытка, — скривилась Алекс, шагая, будто под кнутом.

— Отлично! Работает.

— Когда кончится?

— Когда перестанешь быть принцессой.

— Ох...

— Ты принцесса всегда? Тогда и веди себя так! Ешь, спи, сри с достоинством! Пусть от тебя веет царственностью, а не помойкой.

— Это же неестественно!

— Потому что тебя, чистокровную кобылу, держали в мешке! — Барон хлопнул ее по щекам. — Улыбнись! Не скалься. Глаза! Будто все сбылось. Каждый перед тобой — желанный гость.

Вампир грациозно прошелся, улыбаясь, будто в толпе обожателей. Алекс, копируя, шагала за ним.

— Мир — коробка сладостей, и ты смиренно выбираешь. О, что же взять? Все так прекрасно! Да! Отлично. Ее Высочество — достоинство и милость. Очаруй их! Укради их сердца!

— Брат Диас, — Алекс приложила руку к груди, лицо выражало тихую заботу. — Я так рада, что вы сопровождаете меня в Трою, и искренне благодарна за уроки письма.

Бальтазар, как и монах, был поражен. Даже ее голос изменился: выше, чище, четче.

— Потрясающе! — Барон хлопнул в ладоши, глаза сверкали. — Я почти поверил! Если б я учился так же быстро...

Дверь распахнулась с грохотом. Якоб из Торна втащил закутанный в мешковину сверток. Марангон, потный, держал другой конец — ножной, как понял Бальтазар, узнав очертания трупа.

— Якоб из Торна! — Алекс сложила руки, взмахнув ресницами. — Герой «Катящегося Медведя», которому я обязана жизнью. Как я рада вашему возвращению!

Якоб швырнул тело, потирая спину. — Что?

В дверь ввалилась Вигга, таща второй труп с помощью недовольной Батист.

— И Вигга Улласдоттир! — Принцесса грациозно подбежала. — Какой чудесный жилет. Новый? Шел

— Нет, хуйня. — Вигга окинула грязный жилет и Алекс недоуменным взглядом. — Ты пьяна? Она что, пьяна?

— Не удивлюсь, — пробормотал барон Рикард, уже растянувшись на диване с книгой в обычной ленивой позе.

Принцесса Алексия поникла, но Бальтазара волновало иное: он уже присел у одного из завернутых в мешковину свертков и начал разворачивать его.

— Близнецы Визинети, полагаю? — Он стянул ткань, обнажив лицо. Довольно благородные черты, на его взгляд. И с выдающимся носом.

— Фу, — поморщилась Алекс, отступив с рукой у рта. — Воняет.

Бальтазар проигнорировал ее. Некроманту не пристало брезговать легким ароматом тления. Кожа имела ожидаемый сине-зеленый оттенок и мраморность начавшегося разложения, но плоть под ней казалась целой.

— Великолепно! — Он принялся разворачивать сестру, у которой на щеке красовалась крупная бородавка, но в остальном она сохранилась даже лучше брата. — Ты превзошел себя, Марангон.

Марангон остался безучастен, будто его похвалили за мешок слив. Если б он устал от криминала, из него вышел бы образцовый помощник некроманта. Батист же была менее флегматична. Ее отвращение ко всему этому действу само по себе стало наградой.

— Чем бы ты ни занимался, — отступила она, — меня в это не втягивай.

— Я с радостью исключу тебя из всех моих дел впредь. — Бальтазар, сжимая шею мужчины-близнеца, нащупывал позвонки большими пальцами. Не поможешь, Якоб? Чую, для тебя это не первые обезглавливания.

Старый рыцарь нахмурился сильнее обычного. — Тебе нужны их головы?

— Разве ты хочешь таскать целый труп по проклятому дому?

Воцарилось молчание.

— Я была в настроении потрахаться, пробормотала Вигга, рассеянно потирая промежность. — Но это убило весь задор.

Глава 23 Говорящие головы

Дерево скребло по камню, и Якоб с горькой завистью наблюдал, как Батист легко перепрыгнула на ступени. Лодка резко накренилась, когда Вигга поставила свою большую босую ногу на борт, а затем закачалась, словно пьяная, когда она шагнула на сухой камень, оставив Марангона бороться с шестом, чтобы удержать судно.

Якоб стиснул зубы, поднимаясь на ноги. Все суставы ныли от усилий, потраченных на сохранение равновесия. Никто не должен видеть сомнений. Он смело выбросил вперед сапог, но, едва коснувшись ступени, ощутил жгучую боль в паху и с беспомощным стоном потерял импульс. В итоге он застыл, разорванный между ступенькой и лодкой, которые медленно расходились, отчаянно размахивая руками, пытаясь не упасть, а боль между ног нарастала с каждой секундой.

— Ах... — крякнул он. — Блядь... Сука...

Санни схватила его за руку, откинувшись всем телом назад, и, стиснув зубы, изо всех сил потянула. Наконец ей удалось втащить его на ступени.

Он наклонился, переводя дух, осторожно разминая бедра, проверяя, нет ли повреждений. Санни все еще держала его руку, но он вырвался.

— Спасибо, — буркнул он. Будто тихая благодарность означала, что помощь была не нужна.

— Говоришь так, будто помощь тебе и не требовалась, — сказала Санни.

— Не требовалась, — огрызнулся он, затем добавил еще тише: — Просто порвался бы пополам.

Марангон уставился на Санни. — Откуда она взялась?

— До этого я была в цирке, — ответила она.

— Обожаю цирк, — произнес Марангон. Легкое удивление от внезапного появления эльфийки — вот максимум эмоций, который Якоб видел на его лице за все время знакомства. — Почему ушла?

— Изнутри это не так весело.

Марангон медленно кивнул. — А что весело?

Дом иллюзиониста не выглядел веселым снаружи, пока Якоб ковылял вверх по ступеням. Мрачный фасад, покрытый сухим плющом, узкие окна наглухо закрыты ставнями.

Батист стояла наверху, уперев руки в бока. — Кажется, я нашла первую проблему, — сказала она, указывая на дверь.

Двери не было.

Были ступени, крыльцо, маленькая крыша — все, что подразумевает вход. Но двери нет. Якоб провел руками по каменной кладке там, где она должна была быть. Прохладная и влажная, как все в Венеции, но твердая.

— Ну, начинается, — сказала Санни.

— Не хуже обычного, — процедила Вигга.

— Даже не внутри здания, — добавила Батист. — А уже нужен колдун.

— Маг, — поправил Якоб и поморщился. — Блядь, теперь и я так говорю. Ладно, доставайте голову.

Никто не обрадовался идее. Вигга неохотно сняла мешок с плеча, и все четверо уставились на него.

— Ну уж я эту хрень трогать не буду, — сказала она, сморщив нос.

— Если есть хоть одна женщина, которой не противны куски трупов, — сказала Батист, — это должна быть ты.

— Меня беспокоят не мертвые куски, а то, что они оживают, — огрызнулась Вигга. — У тебя, небось, опыта хватает с таким?

— Я эту хрень трогать не буду, — вздрогнула Батист. — Ты же ходячий труп, Якоб. Давай, ты.

Якоб в это время надавливал на пах, все еще пульсирующий болью, и явно не от удовольствия. — Меня беспокоит не труп или некромантия, — пробурчал он, — а необходимость нагибаться.

— Тьфу, — Санни присела рядом с мешком и вытащила голову за уши. Волосы седые и спутанные. Кожаный пластырь закрывал место отруба. На лбу нацарапаны угрюмые руны, а в центре вбит серебряный гвоздь.

— Бальтазар? — спросила Санни. — Ты здесь?

— Конечно, — ответила голова. — Где еще, блять, мне быть?

— Фу, — Батист отступила. Рот двигался, но лицо оставалось жутко безжизненным. Все это было так же приятно, как и ожидалось от беседы с отрубленной гнилой головой.

— Это не его голос, — задумчиво сказала Санни, — но чувствуется, что это он.

Вигга уставилась на балкон разрушающегося здания, где ждали остальные. — Я задницу чую за милю.

— Я это слышал, — сказала голова.

— Хорошо, — огрызнулась Вигга, — значит, не зря старалась.

— Она течет, — заметила Санни.

И правда: из уголка рта сочилась какая-то слизь. Санни одной рукой держала голову, другой достала платок и начала вытирать лицо, будто ухаживая за пожилым родственником, потерявшим рассудок.

— Зачем тебе платок? — спросила Батист, будто это была самая странная часть происходящего.

— Чтобы вытирать, — ответила Санни. — А зачем еще?

— Он с монограммой? — Батист прищурилась: в углу явно виднелась аккуратная буква «С».

Санни задрала нос. — Платок без монограммы — просто тряпка.

— Что? — голова пустила еще больше слизи. — Платок, говорите? Я не понимаб, вы все разом орете! Вы в доме?

Якоб стиснул зубы, пытаясь встряхнуть ногой. — Не... совсем.

— Или внутри, или...

— Там нет двери.

— Там нет двегги, — проговорила голова, прислоненная к стопке книг на столе перед Бальтазаром. Дефекты речи мучили ее с рождения или только после смерти — сказать было сложно. Честно говоря, это волновало брата Диаса куда меньше, чем другие вещи.

— Святой Спаситель, защити нас... — выдохнул он. Самая черная из Черных Магий творилась у него на глазах. Строжайшие церковные запреты не просто нарушались — их рвали в клочья, топча в грязи с издевательским смехом. Его собственные юношеские грехи теперь казались мелкими. Возможно, как говорил кардинал Жижка, иногда надо использовать оружие врага, но если праведники опускаются до любой низости, чем они отличаются от нечестивцев? Где граница? Есть ли она вообще? Брат Диас не хотел жить в мире без границ, и все же теперь он гадал: всегда ли отрубленная голова шепелявила?

Может, никаких границ и не было. Может, это все сказки, в которые ему удобно было верить.

— Фу, — поморщилась Алекс, разделяя его отвращение, — она что, течет?

— Не больше ожидаемого, — буркнул Бальтазар. Эту деталь брат Диас точно не включит в письма Матери. Хотя его письма и так опускали почти все. Хорошо, что отправить их пока не было возможности — всем спокойнее. — У кого-нибудь есть тряпка? — рявкнул маг.

— У меня ешть платок, — отозвалась голова. — У нее... бьять, ш моноггаммой.

— Не ты! — Бальтазар скривился. — Как я вытру голову твоим платком, если тебя тут нет?! — Он застонал от досады. — Сколько еще мне терпеть этих ничтожеств?

Брат Диас потер вспотевшие виски. — Я давно задаю себе тот же вопрос.

— Я бы сказал, что никто из нас не в желаемой компании, — Бальтазар задрал рукава, растянув пальцы, будто готовился играть на невидимой арфе. — Уже требуют мага.

— Думал, ты обрадуешься, — пробасил барон Рикард, развалившись на потрепанном диване. — Золотой шанс продемонстрировать свои внушительные магические навыки.

— Пожалуйста, — фыркнул Бальтазар, хотя слово «внушительные» явно польстило его самолюбию. — Развеять жалкую иллюзию — не испытание для моих сил.

— Хотя для этого понадобился хлам из двух лавок, — Алекс окинул взглядом магические безделушки, загромождавшие стол и пол.

— Кто знает, с какими проклятыми преградами столкнутся наши несчастные спутники? — огрызнулся Бальтазар. — Настоящего мага отличает от ведьм, колдунов, придорожных фей и... — он презрительно скривился в сторону брата Диаса, —...самодовольных торговцев суевериями — готовность ко всему.

Пауза. — Но тряпку-то ты должен был иметь? — спросил Алекс.

Барон Рикард фыркнул, откинувшись назад, а Бальтазар скривил губы. — Развлекайтесь, сколько влезет. — Он снова замер в позе дирижера, готового взмахнуть палочкой. — Некоторым из нас есть чем заняться...

— А я на фейерверки надеялась, — хмыкнула Вигга.

Как и все на свете, магия оказалась не такой зрелищной, как мечталось. Камни не раздвинулись и не растаяли дымом. Дверь просто возникла. Массивная, с облупившейся краской и потускневшим кольцом вместо ручки.

— Моя очередь. — Батист потерла ладони, присев рядом с замком, ловко шевельнула пальцами, достав набор отмычек и принялась ковыряться. Отмычек у нее было штук десять. Кусочки проволоки с зубцами и крючками, такие мелкие, что у Вигги даже руки заболели от одного вида.

— Ты уверена, что откроешь? — спросила Санни, запихивая голову обратно в мешок.

Батист раздраженно цокнула. Она мастерски владела звуками. Могла рассказать целую историю вздохом и движением бровей. — Я вскрывала замки посложнее. Я вам рассказывала про сейф виноторговца в Равенне?

— Как минимум дважды, — пробурчал Якоб, все еще держась за пах, и явно не от восторга.

Батист вставила в замок очередную отмычку. — А про то, как шантажировала епископа Калабрии?

— Лучшая из твоих историй, — сказала Санни.

— Вы уже открыли дверь? — приглушенно донеслось из мешка. — Вы в доме? Кто-нибудь ответит?!

— Терпение, — протянула Батист так сладко, что для слушателя это слово стало испытанием. — Здесь нужны... ловкие пальцы... и терпение...

Две вещи, которых у Вигги не было... Никогда. Даже до укуса.

Она схватила кольцо и дернула со всей силы. Замок щелкнул, дверь со скрипом распахнулась, а Батист застыла с четырьмя отмычками в пальцах и парой, зажатой в зубах.

— У Часовни Святой Целесообразности есть недостатки, — сказала Санни, — но я горжусь, что вхожу в элитную команду. Включая мужчину, который не может самостоятельно сойти с лодки, и женщину, которая не может открыть уже открытую дверь.

— Видимо, иногда нужны ловкие пальцы и терпение. — Вигга встряхнула волосами, откинув их назад, и вошла, развалясь. — Но порой сгодится прекрасный дурак.

Как и все в жизни, интерьер дома иллюзиониста разочаровал. Мрачный коридор с черно-белым полом, словно шахматная доска. Олаф как-то пытался научить ее играть, но Вигга так и не поняла. Конишки, слоники, ладьи и ферзи — все, что она ненавидела и в натуральную величину. Даже мысль о правилах передвижения этих крошечных ублюдков вызывала желание швырнуть их в огонь. С портрета, покрытого паутиной, надменная женщина с горностаем в руках снисходительно ухмылялась. Два потускневших доспеха стояли криво, будто на посту.

— Это все? — буркнула Вигга, пока Санни скользила мимо. — Я надеялась на...

— Меньше пыли? — Эльфийка провела пальцем по панели, сдувая серый комок.

— Больше магии, наверное. Может, дальше будет волшебнее? — Вигга двинулась вперед, но Якоб схватил ее за руку.

— Надо быть осторожнее. — Он нахмурился, сжимая обнаженный меч. — Мы знаем, что дом опасен.

— Но это же не дом мечника, да? — Вигга щелкнула ногтем по лезвию. — Будешь рубить иллюзии? Только навредишь.

— Мечи всегда вредят больше, чем помогают, — Санни уже шла по коридору на цыпочках. — В этом их суть.

— Да ладно! — Вигга вырвала руку и потрепала Якоба по щеке, прежде чем он дернулся. — Какой смысл в бессмертии, если не пожить на полную?

— Иди впереди, — Якоб всунул меч в ножны. — Не расстроюсь, если все свалимся в яму с шипами. Я не умру.

— Зато десять лет просидишь на колу, торчащем из жопы... — Вигга замолчала. Санни замерла, склонив голову. — Слышишь что-то?

— Мухи, — ответила эльфийка.

Это была просторная столовая с высоким потолком, галереей по периметру и люстрой с дюжиной свечей. Длинный стол, освещенный лучом света, будто сцена для актера, окружали шестнадцать стульев, один из которых опрокинут — словно кто-то вскочил впопыхах. Ужин был подан, но так и не съеден: тарелки с гниющими блюдами теснились на столе, а вилка для нарезки все еще торчала из покрытого плесенью окорока. Мухи копошились в разлагающемся пиршестве, жужжание их в спертом воздухе резало слух Санни после гробовой тишины коридора.

Вигга оскалила острые зубы. — Тухлятина.

В углу лежали два трупа, лица которых кишели мухами. — Здесь мертвые, — сказала Санни.

Якоб надул щеки со шрамом. — Мертвые есть везде, куда мы идем.

— А если не при входе, — Батист сморщила нос, разглядывая сгнивший букет в центре стола, — то точно при выходе. Это люди Фриго?

Санни присела рядом с телами. Казалось, они умерли в объятиях друг друга. Трогательно... Пока не замечаешь ножи в их руках. Уже не так романтично.

— Они закололи друг друга.

— Хорошо, — сказала Вигга.

— Разве? — нахмурился Якоб.

— Ну, теперь не нас будут колоть.

Батист приподняла бровь. — Говорят, некоторые проживают целый день, никого не зарезав.

Вигга пожала плечами. — Может, некоторые. А это что значит? — Она махнула на символы, намалеванные на стенах неровной краской. — Похоже на магию.

Санни подняла мешок. — Спросим эксперта?

Предложение не вызвало энтузиазма.

— Оставим на крайний случай, — сказал Якоб.

— Куда идти? — Батист раздумывала над четырьмя дверями в стенах, за которыми угадывались мрачные коридоры.

— Ты же была штурманом? — спросил Якоб.

— Лоцманом. Пару месяцев. Провожала ганзейские корабли. Знаю дельту Рейна как свои пять пальцев.

Санни окинула столовую взглядом. — Здесь вряд ли дельта Рейна.

— Помню, там было мокрее. — Батист сняла шляпу, и почесала затылок. — Один раз даже посадила корабль на мель. Забавная история, груз был частично живыми свиньями...

— Вот тебе и чувство направления. — Вигга направилась к ближайшему коридору. — Может, этим пойдем?

Якоб преградил ей путь плечом. — Надо быть осторожнее, помнишь? — Он кивнул на трупы. — Здесь опасно.

— Значит, чем быстрее выберемся, тем лучше.

Якоб открыл рот, но не нашел возражений.

— Видишь? — Вигга прошла мимо него, вразвалку. — Кто-то рожден вести, а кто-то — плестись сзади.

...

— Ты слышишь? — спросила Санни, пока они шли за Виггой к свету, меж старых доспехов, под взглядами посредственных портретов.

Якоб напряг слух, но различал только шлепанье босых ног Вигги по шахматному полу. — Мой слух уже не тот... — Как и зрение, память, суставы, мочевой пузырь. Честно говоря, уши работали лучше остального. — Что ты услышала?

Но к этому моменту он и сам услышал.

— Мухи, — пробормотала Батист, когда они вошли в ту самую просторную столовую с люстрой из дюжины свечей. Длинный стол был заставлен гниющими блюдами, а один из шестнадцати стульев лежал опрокинутым.

— Сколько столовых нужно одному иллюзионисту? — спросила Вигга.

— Это та же самая комната, — ответила Санни, снова присев у двух трупов в углу.

— А... Почему я не заметила?

— Кто-то рожден вести. — Санни игриво взмахнула ресницами. — Остальные — следовать.

— Сама напросилась. — Вигга мечтательно уставилась на люстру. — Нагнулась и умоляла. Чего ждать иного?

— Что может быть хуже, чем то, что ты заслуживаешь? — спросила Батист.

— Мы шли прямо... — Вигга посмотрела в один коридор, затем в идентичный напротив. —...но сделали круг.

Других коридоров или дверей не было.

— Я десятилетиями возвращаюсь туда, откуда начал, — сказал Якоб, морщась от боли в паху. Боль, кажется, только усиливалась.

— Как пройти дальше? — спросила Вигга.

— Как выбраться? — Санни все еще хмурилась, глядя на трупы.

Все на мгновение задумались.

— Начинает напоминать авантюру, где я подставляю шею, — сказала Батист.

— Доставай голову, — буркнул Якоб.

Она не выглядела лишней, балансируя на обрубке шеи среди гнилой еды. — Полагаю, я снова нужен? — спросила голова.

Якоб потер переносицу. Вряд ли он будет скучать по Бальтазару Шаму Иваму Дракси, когда тот, как и все прочие маги, колдуны и ведьмы Часовни Святой Целесообразности, канет в небытие.

— Мы нашли столовую с тухлятиной, но все выходы ведут обратно сюда.

— Как пройти дальше? — спросила голова (Якоб предположил, что это брат Диас).

— Как выбраться? — спросила голова (теперь, видимо, Алекс).

Все снова замолчали.

— Есть надписи? — спросила голова.

— Руны на стенах, — сказала Вигга, щурясь на небрежные символы.

— Какие руны? — Муха села на слизь у рта головы.

— Я неграмотна, — пожала плечами Вигга.

— Какой сюрприз, — проворчала голова. — Кто-то может прочесть?

— Я, — отозвался Якоб.

— Значит, прогресс есть.

— Но не руны.

— Кто-нибудь знает руны? — Голова звучала раздраженно, несмотря на монотонность. Еще три мухи жужжали вокруг.

— Немного, — сказала Батист.

— И?.. — Голова ждала.

Батист вгляделась в символы, сжав губы. — Но не эти.

— Черт... побери, — пробормотала голова.

— Черт... побери, — Бальтазар с силой втянул воздух сквозь стиснутые зубы. Если ему придется участвовать в этом обреченном задании еще хоть немного, и если он избежит убийства со стороны отвратительных коллег или их бесконечно множащихся врагов, то он умрет от ярости перед их вопиющим невежеством.

— Могу опишать их тебе, — говорила голова. — Пегвая ггуна — две ыинии и завитушка посегедине, выг'ядит как х...

— Тебе все напоминает хгген, — перебила сама себя голова.

— Хватит! — рявкнул Бальтазар. — Вы, люди (и я понимаю, что растягиваю смысл этого слово до предела), можете отдыхать, шутить или резать друг друга. Вряд ли кто-то оценит искусство, но Бальтазар Шам Ивам Дракси справится в одиночку!

— Ты понимаешь, что там происходит? — спросил Алекс с подозрением шарлатана, всегда ищущего подвох.

— Могу объяснить, но боюсь, детали... будут тебе не по зубам.

Она уперла руки в бока, демонстрируя упрямство. — Попробуй.

Бальтазар стиснул зубы еще сильнее. — Как человеку с вашим «выдающимся» магическим опытом уже должно быть ясно, ключ — мухи. У них шесть ног и два крыла. Всего восемь, число станций малого ключа Гайзлера, основа, любимая иллюзионистами для влияния на память и чувства.

— Очевидно, — протянул барон, лениво махнув рукой.

— Мы имеем дело с насекомо-защитным барьером, искажающим пространство и питающимся энергией гниения. Умно, но наивно в исполнении и чересчур самодовольно...

— Вот это уже непростительно, — заметил барон.

— Решение — уничтожить насекомых и заклятье. Итак... — Бальтазар задрал рукава вышитого халата, добытого Марангоном, готовясь коснуться самой сути мироздания. — Если у аудитории нет вопросов, позвольте мне действовать? — Не дожидаясь ответа «принцессы-хорька», он начал соматику, руками выписывая начало ритуала, задуманного еще по прибытии в Венецию.

Ритуал, конечно, не имел ничего общего с домом иллюзиониста, а все с разрывом проклятой папской буллы. Жаль, что методологию некому будет оценить. Он ею гордился. Как только освободится, никто не посмеет вспоминать этот эпизод под страхом мучительной смерти. Как только освободится...

Он снова рыгнул, ощутив едкий привкус в горле.

— Проблемы с желудком? — спросил барон Рикард.

— Просто вонь от свечей, — буркнул Бальтазар. Движением руки он начал чертить круги, и магические инструменты завибрировали от энергии. Пальцы зачесались, ступни загудели, когда он произнес первые слова семичастного заклинания собственного изобретения.

Несмотря на растущий дискомфорт в животе, он едва сдерживал улыбку. Он снова маг. Его сила вернулась, и скоро все, кто посмел его унизить, заплатят.

Глава 24 По кругу

На этот раз они выбрали правый коридор. Или левый? Вигга уже запуталась. Какая разница? Все они вели обратно в ту же комнату, с той же тухлятиной и теми же мухами. Якоб и Батист препирались, как всегда, а Санни беспокоилась, пытаясь остановить «папу» и «маму», тоже как всегда. Вигга обожала склоки не меньше любого оборотня и обычно ввязывалась с радостью, но сейчас ее накрыла апатия — серая и тягучая, как болотная тина.

— В чем, блять, смысл? — буркнула она, плюхнувшись в стул напротив матери, которая шила. Та всегда ловко управлялась с иглой, как Броккр, подрабатывая починкой для деревенских.

Мать не подняла глаз, как обычно. Организованная, терпеливая. Делала все по порядку. Не то что Вигга, которая всегда металась, как шальная.

— Где ты была? — спросила мать.

Мысль об этом причинила боль. Соленый морской ветерок донесся из мрачных коридоров, коснувшись ее вспотевшего лба. — Где-то... Не помню.

— Ты всегда была забывчивой. Металась, как шальная.

— Еще до укуса. Жизнь просто... налетает на меня. Как осиное гнездо, которое разрывается в руках. Больно, страшно. И опухаешь потом.

— Не трогай гнезда — вот мой совет.

— Я никогда не умела слушать советы.

Мать взглянула на нее. — Еще до укуса.

— Ага. — Вигга облокотилась на шаткие перила причала, положив голову на руки. Волны лениво лизали сваи, покрытые ракушками. — Пусть остальные разбираются.

— Остальные? — пальцы матери заплетали ее волосы в косу. — С чем?

Вигга наблюдала, как важный чайка шагает по причалу, высматривая объедки. — Не знаю.

Кругом сновали мухи.

— Готова? — Вигга сложила ладони, делая ступеньку.

— Обычно, — Санни поставила босую ногу на ее татуированные руки — хрупкую, как на детском рисунке.

Оборотень закивала, считая: — Раз, два, три.

Санни подпрыгнула, когда Вигга подбросила ее вверх. Эльфийка весила почти ничего. Легко коснувшись перил, она приземлилась на галерее бесшумно, как тень.

— Всегда впечатляет, — донесся снизу голос Якоба.

— Подброс или прыжок?

— Честно? Оба.

— Ну да, — фыркнула Вигга, — для мужика, который с лодки сойти не может, и то, и другое — магия.

— Ты не забудешь это никогда, да?

— Учитывая твой возраст, — сказала Батист, — удивлена, что ты еще не забыл об этом.

С галереи вели четыре двери. Санни прижалась спиной к стене, выглянув в ближайший коридор. Привычка — показывать как можно меньше.

Чем больше люди видели ее, тем меньше им нравилось.

Очередной коридор. Шахматный пол, пыльные панели, кривые доспехи. Сколько их уже прошло? Казалось, сотни.

— Вам бы в цирк, — крикнула Батист.

— Санни уже пробовала, — проворчал Якоб. — Не срослось.

— Может, если бы я была акробаткой, — отозвалась Санни, — а не уродиной.

В ответ — тишина. Над ее шутками редко смеялись. Говорили, дело в подаче. «Потренируйся, блять». Но она все же надеялась на реакцию. Вернулась к перилам, заглянув вниз. Комната была пуста.

— Якоб? — прошептала она. В горле запершило от тревоги.

— Вигга? — Тишина поглотила слова, став такой густой, что защекотала в ушах.

— Батист? — Даже мухи исчезли.

— Это... странно? — пробормотал Якоб, снова выходя из коридора.

Сколько раз уже — та же комната? Тот же шахматный пол. Тот же стол с тухлой едой, опрокинутый стул. Та же люстра с дюжиной свечей. Но теперь стол висел на потолке, а люстра торчала из деревянного пола.

В доме иллюзиониста не удивляешься странностям, но это, он был уверен, ненормально. Он ткнул в стеклянную подвеску люстры, торчащую вверх, и та зазвенела, колышась, как тростник на речном дне.

— Она перевернута, — прошептал Якоб.

— Или мы? — спросил Симон, будто такое случалось ежедневно. Симон Бартос, живой и невредимый (а в его случае — еще и огромный), со щитом, украшенным двуглавым орлом и священным кругом, который папа Анжелика разрешила добавить к их гербу, превратив Железный Орден в Золотой. С какой гордостью они носили этот символ, выходя с гимнами на устах, чтобы исправить мир. Якоб смутно догадывался, чем это кончилось.

— Где Санни? — спросил он.

— Кто?

— И та... оборотень.

— Оборотень? — Симон нахмурился. Остальные тамплиеры тоже смотрели непонимающе. Заклятье повиновения рушилось так легко. Основа, на которой все держалось, рассыпалась, а это означало хаос, смерть и крах священной цели. Великий магистр должен был быть больше, чем человек. Жестче. Сильнее. А главное — увереннее.

От его уверенности рождалась их уверенность, и братство, объединенное праведной целью, не могло пасть.

Никто не должен видеть сомнений.

— Неважно. — Может, это сон. Порой ему казалось, что стоит закрыть глаза и прошлое настигает. Якоб потер виски, где выступила липкая испарина. — Я думал, вы все давно мертвы.

— Я жив не меньше тебя, шеф, — сказал Симон.

— Вот как? — сарказм прокрался в голос.

— Столько выборов... — Эльжбета медленно обернулась, хмурясь на перевернутую галерею и такие же перевернутые двери.

Якоб не смог встретиться с ней взглядом. Он помнил, как душил ее собственными руками. Выбора не было. Сомнение — как чума в городе: его надо выжечь, пока не расползлось. Но вот она стоит с целой губой и косой, обвитой вокруг головы, что всегда его слегка раздражало, хотя он и не знал почему.

Жужжание мух висело повсюду. От него ныли зубы и колени.

— Какая дверь правильная? — спросила Эльжбета.

— Нет правильных дверей, — пробурчал Якоб, закрывая глаза. — Все ведут в ад.

В ад, который они сами усердно строили.

— Нет пгавийных двегей, — пробормотала голова. — Вше ведут в ад.

— Звучит не очень обнадеживающе, — брат Диас терял спокойствие. Его моральный компас в последнее время бешено крутился, но он все же был уверен, что ад — неверное направление. — Это вообще обнадеживающе?

— Нет, — рявкнул Алекс, сверкнув глазами на Бальтазара.

Маг снова взмахнул руками, будто пытался впрячь невидимых коней, и на этот раз ветерок прокатился по комнате, заставив пламя свечей танцевать, а страницы книг — шелестеть. Барон Рикард приподнялся, слегка оживившись.

Бальтазар и правда начал выглядеть больным: руки и губы судорожно дергались, кожа покрылась зеленоватым потом. Отрубленная голова непрерывно бормотала и сочилась слизью, и уже невозможно было понять, чьи слова звучали из ее мертвых уст.

— Мне это не нравится, — сказал Алекс, когда ветер стих.

— Да никому это не нравится! — огрызнулся брат Диас.

— Я ему не доверяю.

— Да никто ему не доверяет!

— Не бойтесь... — Бальтазар приоткрыл один глаз, изогнув губы в жутковатой улыбке. — Скоро все закончится. — Он сглотнул отрыжку и яростно рванул воздух.

Нездоровый ветер усилился, хлопая оборванными обоями, поднимая вихри пыли. Металлические кольца звенели, бьющиеся о шурупы. Брат Диас в который раз почувствовал, что все идет наперекосяк, но был бессилен остановить это. Он сжал флакон на цепочке под рясой и закрыл глаза: — О, Святая Беатрикс, проведи меня через испытания и даруй милость Спасителя...

— Нет, нет, — бормотала голова. — Я буду чиштой.

Это прозвучало для брата Диаса еще менее обнадеживающе, чем все остальное.

— Нет, нет! Я буду чистой!

Но все знали, что не будет. Она никогда не подавала и намека, что вообще понимает, как это. Ее волокли через деревенскую площадь, цепи впивались в запястья и лодыжки, железные звенья жгли кожу. Четверо хмурых мужчин тянули так, что суставы вот-вот выскочат.

Люди глазели, испуганно выглядывая из-за дверей, проклиная, пока ее тащили мимо, или стояли с каменными лицами, скрестив руки, безразличные, как пустые доспехи на подставке. Друзья и соседи стали мрачными судьями, и никто не заступился. Она их не винила.

— Ай, плечо! Ай, колено! — Но им было плевать, как больно. Чем больнее — тем лучше. Ее тащили по грязи, навозу и ледяным лужам. Порванные штаны сползли до половины задницы, потом ее подняли в воздух, заставили прыгать на одной ноге, швырнули в угол телеги. Она рыдала, плевалась, давилась своими же волосами.

Ее потащили к темному проему длинного дома. Она вцепилась в столб у входа, обняла его, будто это последний друг. Так оно и было.

— Нет, нет! Я все в порядке! Я чиста! — Но все знали, что это не так. Мужчины рванули изо всех сил, цепи натянулись, и Вигга завизжала, когда женщина начала бить ее метлой — шлеп, шлеп по спине. Наконец ее оторвали, руки в крови, она ударилась лицом о стену дома и погрузилась в темноту, пропахшую травами и дымом.

— Ты не в порядке и не чиста, — сказала Сэди, раскладывая чернила. — Ты полная противоположность.

— Прости!

— Мне тоже жаль. Но «прости» не вернет жизни. — Цепи обвили колья в земле, усыпанной соломой, и Виггу потянули лицом вниз к запятнанному камню, где совершали жертвоприношения.

— Это был волк, — всхлипывала Вигга, вырываясь, но застряв, как муха в воске. — Я не могла сдержаться.

Сэди приподняла лицо Вигги, держа его обеими руками, больше печальная, чем злая, и большими пальцами смахнула слезы. — Поэтому мы должны отметить тебя. Люди должны знать, кто ты. — Она взяла костяную иглу и кивнула. С Вигги стали срезать грязную одежду. — Это единственный правильный поступок. А ты знаешь нас. Мы всегда стараемся поступать правильно.

— Нельзя... — хрипела Вигга. — Нельзя...

— Надо. — Тук, тук, тук. Сэди начала наносить предупреждающие знаки, и Вигга плакала.

Не от боли. А от понимания, что обратного пути нет.

— Нейзя... — бормотала голова. — Нейзя...

Бальтазару было все равно, чьи слова она повторяла. Иллюзию он всегда считал низшим искусством — уделом шарлатанов, а не уважающих себя магов. Это мнение укрепилось, когда Коворин Девятиглазый на собрании «Друзей Нуминозного» подстроил, чтобы Бальтазар поцеловал гуся при всех. Унижение не забылось — ни Бальтазаром, ни, он подозревал, гусем.

Вероятно, бессмертный идиот, невидимая эльфийка, невыносимая оборотень и самая опытная сварливая гарпия Европы сейчас бродят по кругу в лабиринте своих банальных страхов. Пусть остаются там навеки. Бальтазар и так месяцами жил в своем личном аду, а сейчас сосредоточился на освобождении.

Ему приходилось проводить два ритуала одновременно: малый — чтобы подавить тошноту от папской буллы, и великий, чтобы разорвать ее, притворяясь, что разгадывает защиту жалкого иллюзиониста. Красная полоса на запястье сопротивлялась яростнее, чем он ожидал. Чем сильнее он давил, тем туже она сжималась, тем больше подступала рвота. Пот заливал спину под чужим халатом, а магические круги вот-вот могли вырвать шурупы из пола или расплавиться.

Провал грозил взрывом для него, для всех в комнате, для всего квартала. Он вспомнил, как смеялся над Сарзиллой из Самарканда, взорвавшейся при попытке превратить олово в серебро (после ящериц с золотом никто не рисковал), уничтожившей две с половиной улицы и тканевый рынок.

Что за дурак идет на такой риск? — тогда он вопрошал вслух птицам, ибо жил один. Теперь Бальтазар сам стал тем дураком. Но отступать нельзя. Это шанс не только на свободу, но на вечную славу среди величайших магов эпохи! Он покажет лицемершам Боку и Жижке, самодовольной стерве Батист, Коворину и всем завистникам, посмевшим его недооценить!

Он подавил тошноту, как подавлял все преграды, несправедливость, неудачи. Он покажет всему миру! История пишется не осторожными!

Стиснув зубы, он снова провел рукой, втягивая воздух ноздрями, втягивая силу в круги. Те звенели, пели, начинали, словно железо в кузнице, слабо светиться.

— Здесь что-то не так, — пробормотал Якоб. — Нам не стоило сюда приходить!

Он побежал из столовой, подальше от вечного жужжания мух. Если его ковыляние можно было назвать бегом: он хватался за правое бедро, почти не сгибая левую ногу. Пошатываясь, он двинулся обратно по мрачному коридору с черно-белыми плитками в виде черепов, мимо щитов, расплющенных ударами, и десятков искалеченных доспехов, застывших в кривом строю. Пролез под сломанной решеткой, мимо разбитых ворот... И вышел на поле боя.

Они были окружены. Фланги прорваны. Где-то гремели барабаны, рога, воющие боевые песни. Гул молитвы «Наш Спаситель» из тысячи глоток. Эльфы были повсюду: призраки в лесу, тени на краю зрения, исчезающие, как дым. Их черные стрелы свистели из чащи, отравленные шепоты. Сбиться с пути — смерть. Ослабить бдительность — смерть. Повернуться спиной — смерть.

— Вперед! — Якоб поднял меч, насколько позволяла боль в плече. Мужество заразительно. Если один покажет его — другие последуют. Страх тоже. Отступление становится бегством. И он снова стал острием копья, врезаясь в гущу схватки. Дождь хлестал, заливая доспехи, намачивая поддоспешник, превращая его в ледяной свинец.

Он уже не понимал, с кем сражается. С эльфами? Литовцами? Сицилийцами? Кастильцами? Пиктами? Ирландцами? Ведьмами из сожженной башни? Монахами из спаленной церкви? Столетия врагов смешались, как краски на палитре безумца.

Он толкался, давил, рычал в тесноте, не различая, мертвые вокруг или живые — все беспомощны, как пробки в потопе. Люди стонали, кусались, били локтями, падали, чтобы быть растоптанными в грязи.

Во рту вкус крови. Вкус смерти.

— Убить ублюдков! — прорычал он, вырывая заклинившую руку с мечом. — Всех до одного!

Вечеринка была в самом разгаре, когда Санни вышла из коридора, готовясь к эффектному входу.

— Та-да! — пропела она, но никто не заметил. Жаль. Она потратила часы на наряд и сверкала, как положено. Гости веселились под высокими сводами столовой, запруженной людьми. На галерее тоже. Все танцевали, смеялись, флиртовали, говорили одно, а подразумевали другое. Улыбки, взгляды, взмахи рук — все как в высокоставной игре социальных шахмат на черно-белом полу. Санни обожала людей, они были такими странными.

Хотела бы и она быть одной из них.

Санни сжимала приглашение. Она так радовалась, получив его. «Дорогая Санни, вы сердечно приглашены...» и так далее. Хотя сейчас не помнила, как вскрыла конверт. Может быть была пьяна? Однажды она выпила бокал вина. На вкус как ноги. Закружилась голова, потом вырвало, и Вигга уложила ее в постель.

Кто такая Вигга? Санни почесала затылок. Странно.

Она бросила плащ швейцару, но тот не заметил, и плащ смялся на полу, где кто-то тут же наступил.

— Я здесь, — сказала она, но швейцар проигнорировал грубиянку, принимая пальто у женщины, втиснувшейся следом. Санни заметила: на ней была маска. Потом увидела — маски у всех. Кроме нее.

Она в панике уставилась на приглашение. «Маскарад...» Нет! Маска нужнее всего ей. Ее лицо ужасно. От одного вида людей тошнило. Она закрыла лицо руками и почувствовала, как жарко покраснела... Странно, ведь раньше не умела. Часами пыталась перед зеркалом. Не получалось.

— Простите, — пробиралась она боком через толпу, но никто не расступался. — Пропустите! — Ее толкали, наступали на ногу, а когда она задохнулась, чей-то локоть угодил в рот.

— Ты, блять, издеваешься? — прорычала она, но все смеялись над шуткой. Женщина с мускулистыми плечами, растрепанными волосами и надписью на щеке сидела за столом, оживленно беседуя с воздухом.

Санни снова взглянула на приглашение — теперь это был потрепанный цирковой плакат: «Узрите в ужасе единственную пленную эльфийку Европы!» Третьим номером после живой статуи и мужика с бородавкой. Неправда. Не про бородавку. Про эльфийку. «Публике не нужна обыденность», — говорил Директор. Она хотела, чтобы он был здесь, хоть и ненавидел ее. Даже ненависть что-то значила.

Доказательство, что ты оставил след.

Все было слишком ярко и громко. Она слышала мух. Пьяна? Не тошнило, но достоинство точно потеряла. Какая польза от достоинства, если тебя не видят? Какая польза вообще? Если тебя нет для других, то существуешь ли ты?

Оркестр играл ту самую музыку с громкой трубой, под которую ее освистывали и сбивали шутовской палкой. Санни не любила эту мелодию.

В кругу масок гуляки указывали на сгорбленного седого мужчину со шрамами. «Здесь что-то не так, — бормотал он. — Нам не стоило сюда приходить».

— Привет! — Санни щелкнула пальцами перед его лицом. — Мы знакомы?

Он не узнал ее. Не увидел. Она смяла приглашение дрожащим кулаком. Ярость, ужас, отчаяние... Никто не заметил. Да и плевать бы.

Она втиснулась в угол, сползла на пол, прижав колени к груди. Санни умела становиться невидимой. Это ее фишка.

Но как стать видимой?

Вот в чем проблема.

Глава 25 Ничего, кроме правды

Ветер рвал пламя свечей, вздымая пыль в причудливые узоры. Бронзовые круги гудели и дымились. Бормотание отрубленной головы наводило Алекс на мысль, что ее спутники в доме сходят с ума. Если они вообще когда-либо были в нем.

И чему тут ухмылялся Бальтазар?

— Что-то не так, — сказала Алекс.

— Все не так! — Брат Диас махнул на голову, круги и бормочущего мага. — Уже недели как ничего не «так»!

— Он пытается разорвать буллу.

— Теперь ты эксперт и по магии, и по этикету?

— Я вижу ложь насквозь, — огрызнулась она. — Слышала, как он говорил об этом. — Кивнула на барона. — С ним.

Вампир вяло приложил руку к груди, изображая невинность.

— Со мной?

— Это правда? — Брат Диас выглядел почти раненым.

Барон Рикард вздохнул. — Ко мне обращаются без страха быть осуждеными. Я вампир. Нравственные суды оставляю тем... — Лениво махнул в сторону монаха. —...у кого меньше разума и больше лицемерия.

Бальтазар ухмылялся все шире, движения становились резче. Ветер срывал бумаги со столов, хлестал Алекс волосами по лицу, обои хлопали о гнилую штукатурку.

— Почему ты не сказала раньше? — взвизгнул брат Диас.

Алекс облизала губы. В основном потому, что надеялась сбежать еще ночью, начать новую жизнь, которую точно не угробит, как старую. Оборотни, вампиры и маги остались бы лишь пятном в памяти.

Но напали Марциан с его зверолюдьми, остальные сыновья Евдоксии, видимо, знали о ней, и пришлось держаться своих. Якоб, Вигга, Санни... Что ни говори, а они были на ее стороне. Впервые за долгое время кто-то был на ее стороне. До этого ее «сторона» напоминала блять пустыню.

— Прикажи ему остановиться! — закричала она поверх грохота.

Монах метнулся, как человек, готовый утонуть, но не отдать приказ. Хреновый лидер. Но Алекс тоже хреновая принцесса.

Она схватила его рясу. — Святейшая поставила тебя главным! Твои слова в булле! Прикажи ему остановиться!

— О, Святая Беатрикс... — Он стиснул челюсть. — Бальтазар Шам Ивам Дракси! — Маг, не прерывая бормотания, приоткрыл глаз. — Приказываю тебе...

Бальтазар рванул рукой, и слова монаха оборвались хрипом. Тот согнулся, хватая за горло, глаза вылезали из орбит.

— Маг остановил его дыхание, — невозмутимо заметил барон.

Алекс подхватила брата Диаса, опускавшегося на колени.

— Отпусти его! — завизжала она на Бальтазара, но маг неделями игнорировал ее, кроме самодовольных лекций о Карфагене. Сейчас он стоял, обнажив зубы в гримасе между болью и триумфом, ветер рвал его халат.

— Помоги! — Алекс загородилась рукой от пыли, крича барону.

Вампир даже не пошевелился. — Ты претендуешь на трон, но при этом не можешь усмирить даже одного мага?

Круги раскалились докрасна, прожигая пол. Голова орала бессмыслицу. Брат Диас пурпурнел.

— Что мне, блять, делать?! — взревела Алекс.

— Греби... — спокойно командовал Эрик у руля, держа трубку пожелтевшими зубами. — Греби... — Его голос дробил время на ритмичные доли, успокаивая ее бешено бьющееся сердце. — Греби...

Боги, как она забыла, как любила это: запах моря, хлопок парусов, ледяные брызги на коже. Забывать — ее талант. Забывать могло быть даром. Но и проклятием. Кто сказал ей это? Какой-то хмурый рыцарь. Где они встретились? Она перестала искать смысл в узорах жизни. Пусть все накрывает, как прилив после заката.

— Греби, — буркнул Хальфдан, хмурясь на нее. — Жизнь и так боль. Не усложняй.

— Ага. Греби. Конечно. — Она всегда тянула свою лямку. Шершавыми ладонями обхватила отполированное весло, вложив в него всю силу.

Смеркалось. Небо синяками затянуло грозовыми тучами. Пора бы к берегу, но где он? Было ли там вообще что-то? Может, они всегда были в открытом море, над бездной?

— Не заглядывай слишком вперед, — сказал Олаф рядом. Вигга засмеялась, но, обернувшись, увидела: половина его лица изуродована когтями, глаз — кровавая воронка.

— Что случилось? — прошептала она.

— Ты, — ответил он, держа в ладонях собственные кишки.

— Ненавидь сотоварища, но греби в такт, — сказал Эрик.

— Ага. — Вигга кивнула, глотая страх. — Часто так говорю.

— Но мы выгребли за край света, блять. — Слово вырвалось синим дымком из его почерневших губ. Может, Эрик сбежал от нее, но замерз в снегах? Она всегда знала: сбежавшие далеко не уйдут.

— Это не я, — всхлипнула Вигга, — это волк.

Она выбралась из прибоя на берег, лицо в соленых брызгах и слезах. Темный берег под черным небом, волны яростно лижут песок. Тропа меж двух камней-великанов, испещренных теми же рунами, что и ее тело.

— Я знаю это место, — прошептала она.

— Естественно, — Хальфдан двинулся к камням. Его горло зияло раной, слова пузырились кровью из носа.

— Не хочу идти.

— Но ты уже пошла.

Она попыталась бежать, но ноги понесли по тропе. Навстречу волку.

— Сиди в клетке. — В нее тыкали сквозь прутья, железо раскалено, воняет горелым. Она забилась в угол, стараясь не видеть кровь на руках, не чувствовать ее под ногтями, не ощущать корку на губах. Зарылась в вонючие тряпки, прячась от себя.

— Я ошибка. Я зло. — Она сжалась в комок, будто могла исчезнуть. — Я грязь. Мама, прошу. Люблю тебя.

— Я тоже люблю тебя, — мать заплетала ей косу. Вигга славила богов, что дома. Странно, правда, откуда такой огромный стол в хижине? — Люблю и всегда буду с тобой. — Она закончила косу, вздохнула. — Но посмотри, к чему это привело. Любить тебя это как золото в колодец. Любить тебя это смертный приговор. Волк всего лишь отмазка, да и та хреновая. Ты и до укуса была зверем.

— Не говори так. Ты никогда...

— Но ты знаешь, что я так думала.

Больно. Она закусила губу, отвернулась. Слезы щекотали щеки. Вигга сжала кулаки, вглядываясь в тьму за обломками лодки, ее каркас — словно ребра драконьего скелета.

Волк крался за ребрами корабля, внутри ее собственной груди. Глаза сверкали во тьме. Ярость. Ненасытный голод.

— Блять, волк! — заорала она. — Вор! Ты украл мою жизнь!

Волкам слова не нужны. Только вой и голод. Крадется, выжидает. Ждет, чтобы подарить ужасный дар — укус, что станет ее концом и началом.

Она присела среди изуродованных тел товарищей. — Не сделаешь меня рабыней. — Вигги встала, сжав кулаки. — Я нацеплю на тебя намордник! Клянусь!

Ярость вспыхнула неудержимо. Она бросилась в темноту.

Солнце садилось. Кровавый закат над долиной, изрытой грязью и усеянной обломками. Столбы черного дыма вздымались в израненное небо. Пепел сыпался, как снег.

— Ну и дела, — пробурчал Якоб, ковыляя дальше.

Тропа ныряла в лес. Но не из деревьев. Из заостренных кольев, вбитых в землю острием вверх. Из висячих виселиц, дыб и цепей. Из огромных колес, подобных тому, на котором Спасительница отдала жизнь за человечество.

Вдали раздавалось постукивание. Тук, тук, тук.

На некоторых кольях были насажены трупы. Предупреждение. Сначала эльфы, пришедшие сеять ужас среди людей и нашедшие его. Враги Бога, явившиеся преподать кровавые уроки и не ждавшие, что ученик превзойдет учителей.

Но у Бога много врагов, и не все из них эльфы. Продвигаясь, Якоб увидел среди пронзенных мужчин. Затем женщин. Затем детей. Все больше. Вот куда вела священная тропа. Итог праведного дела. Лучший мир, который они строили. Лес из мертвецов.

Стук приближался. Бам, бам, бам.

Дыхание Якоба хрипело от дыма. Дорога превратилась в море колеистой грязи, кишащей трупами и частями тел. Шагнуть было некуда, чтоб не наступить на руку, ногу, лицо. Хотел бы он сказать, что это худшее, что он видел... Худшее, что совершил.

Сквозь мрак пробивался свет в котором тени кольев тянулись к нему, как пальцы. В прогалине, окруженной телами на кольях, горел костер. Тела в доспехах Железного Ордена и Золотого Ордена. Его Ордена. Ибо враги Бога повсюду. В каждом.

Молот стучал громче, каждый удар отдавался болью в висках.

Ветер взметнулся, сухой и обжигающий, трепля лохмотья мертвых мужчин и спутанные волосы мертвых женщин. Пламя отклонилось, открыв фигуру в доспехах, приседающую у кола, вбивающую клинья у основания.

Последний удар — и он встал, спиной к Якобу.

На нем был белый плащ с вышитым двуглавым орлом, Кругом Веры, добавленным по просьбе Святейшей, осколками благословленных зеркал, отражающих Черную Магию. Но подол был залит кровью по колено. Так и было.

— Знавал, что найду тебя здесь, — сказал Якоб.

— Где же еще? — Великий магистр Ордена обернулся. Они смотрели друг на друга через кладбище... бойню... собрание уроков. Якоб забыл, каким тот был. В лучшие дни. В худшие. Красивым. Гордым. Сильным. Прямым. Уверенность сияла в нем, как маяк. Человек, за которым другие шли в ад.

Туда он их и привел.

— Я ждал. — Маршал Данцига шагнул вперед, позвякивая золочеными доспехами. Легко. Властно. Без боли. — Трудно найти помощников. Кто знает это лучше тебя? — Он указал на распятых тамплиеров. — Мало у кого есть видение, смелость и воля довести праведное дело... — Он закрыл глаза, ища слово. —...до конца. Сюда. — Открыл их снова, горящими верой. — Но у тебя есть. Мы оба знаем.

— Что ты натворил? — прошептал Якоб.

— Что мы натворили? Выкорчевали гниль. Выжгли мерзость. Лучший мир не построить, рыдая в уголке. Надо пачкать руки.

— Кровью, — поправил Якоб.

— Не корчи невинность, — усмехнулся Чемпион Императора. — Все стоящее полито кровью. Не смей притворяться, что между нами пропасть. Пару лет, пару войн, пару трупов...

— И проклятие.

— Проклятие? Ты не можешь умереть! Каков дар. Каков шанс. Куда делись твои мечты?

— Они стали этим кошмаром, — прорычал Якоб. — Это должно кончиться.

— Праведность бесконечна. Ты был великим человеком с великой целью. Теперь ты — скрюченное дерево на службе у девочки. Съедаемый виной. Скованный сожалениями. Никто не хочет видеть сомнений, Якоб из Торна.

— Меня держат клятвы.

— Слова. Воздух. — Щелкнул пальцами. — Можешь от них отказаться.

— Я искуплю себя, — голос Якоба дрогнул. — Поклялся. Живу по Двенадцати Добродетелям.

Папский Палач фыркнул. — Двенадцать капитуляций, сочиненных трусами для торговли костями. — Рука легла на эфес меча-секиры. Серебряный череп напоминал: смерть ждет всех. — Спасительница не остановила эльфов добродетелями. Она сделала это мечом.

Якоб медленно обхватил рукоять меча, медленно извлек клинок. — Тогда я остановлю тебя мечом.

Сталь запела, выходя из ножен, сверкая отблесками пламени.

Он знал, что дойдет до этого. Всегда доходил.

И рад был этому. Всегда рад.

— Наконец-то, — губы Великого магистра дрогнули в улыбке. — Вот человек, которого я знал.

Голова Бальтазара кружилась, во рту скопилась слюна, зрение помутнело. От борьбы с буллой, контроля над вызванными силами и необходимости перекрыть дыхание брату Диасу или бормотания отрубленной головы. Решать было невозможно да и бессмысленно.

Важно было продержаться еще мгновение.

Принцесса Алексия склонилась над братом Диасом у края магических кругов, прикрываясь рукой от вихря щепок и пыли. Сквозь рев ветра и звон металла он услышал ее визг:

— Отпусти его!

— Отказываюсь! — взревел Бальтазар, совершая знак командования над запястьем, сводя воедино годы учебы, обиды и накопленную мощь.

Вспышка сине-белого пламени, жгучая боль, запах горелой плоти. Красная полоса на запястье почернела, вздувшись волдырем.

— Я свободен! — завопил он, мусор кружился вокруг, торжество заглушало боль. — Свободен, тупые...

Рвота хлынула фонтаном изо рта, носа, вероятно, ушей, забрызгав стену, шипя на раскаленных кругах. Он рухнул на колени, захрипев. Шаг. Сквозь слезы он увидел: Алексия вошла в круг.

— Я... — хрипнул он.

Ее кулак треснул по носу, швырнув его в лужу собственной блевотины. За его хрипами смеялся барон Рикард:

— Наконец-то в вас проснулась королевская власть, Ваше Высочество!

— Помоги им, блять! — Алексия стояла над Бальтазаром, сжимая кулаки.

— Приказываю... — брат Диас, багровый, поднялся на колени, —...помочь им.

— Сделаю! — всхлипывал Бальтазар. — Повинуюсь, ваш покорный слуга. — Желчь стекала с губ, пока он смахивал хлам со стола, роняя бормочущую голову на пол, лихорадочно листая «Иллюзии Крэба» запачканными пальцами. Жгло запястье, скручивало живот, но хуже всего была растоптанная гордость.

Он заподозрил, что обосрался.

Одним мгновением Вигга боролась с волком. Следующим — душила седого старика с окровавленным носом.

— Постой... — прохрипела она. — Я тебя знаю. — Голос прозвучал рычанием, будто во рту было слишком много зубов для слов.

— Хххсссс... — он захрипел.

— А. — Она ослабила хватку, что потребовало усилий, и он вдохнул.

— Вигга... — прошептал он и закашлял. Вигга хлопнула его по спине, ощутила боль в плече и увидела, что рука в крови. В его руке был меч, тоже окровавленный.

— Ты меня пырнул! — сказала она.

— Я думал, ты — это я. — Якоб ковырял пальцем в перекрученном воротнике.

— Хм. А я думала, ты — это я.

— Значит, — Санни оторвала полосу от одежды трупа и начала перевязывать плечо Вигги, — вы ненавидите себя больше, чем друг друга.

— Краеугольный камень любой дружбы, — сказала Вигга. Она предпочитала истекать кровью, пока не остановится, но если перевязка радует Санни — пусть. — Чего ты ноешь? Ты же не умрешь.

— Дышать — одно из немногих оставшихся удовольствий, — голос Якоба оборвался.

— После этого ухожу на пенсию, — Батист, согнувшись в углу, уперлась руками в колени. — Все. Хватит.

— Ты это говоришь каждый раз, — хрипел Якоб. Он посмотрел на Виггу — в ее глазах затаилось что-то жуткое. Даже больше обычного. — Что ты видела?

Вигга облизнула губы. — Мать, которую подвела. Команду, которую убила. Они говорили, что люди должны меня остерегаться... — В горле встал ком. — Я позволила волку стать хозяином. С сегодняшнего дня нацеплю ему намордник. А ты что видел?

Якоб хмурился сильнее обычного. — Только правду, — прошептал он.

Но Вигга уже не слушала. Среди тухлой еды на столе она заметила нечто новое — белую шкатулку перед опрокинутым стулом. Будто кто-то сильно удивился, открыв ее.

— Глянь-ка! — Она ухмыльнулась, направляясь к шкатулке, заставив Санни цокнуть языком, пока та пыталась завязать бинт. Пол был устлан хрустящим ковром из мертвых мух, липнущих к босым ступням Вигги.

На крышке шкатулки была инкрустирована звезда. Она оказалась легкой, будто пустой. Вигга потрясла ее — ничего не звенело.

— Осторожно! — рявкнул Якоб и тут же закашлялся.

— Хватит ныть! — Вигга махнула рукой, пока Батист хлопала его по спине. — Все же закончилось хорошо, да?

— Никогда не заканчивается. — Якоб прищурился, медленно выпрямляясь. — Ты уже забыла, что видела?

Вигга нахмурилась. — А что мы видели?

— Боже... — Он уставился на нее в изумлении. — Вот это дар.

Глава 26 Слишком много хлопот

— Надеюсь, это было не слишком для вас затруднительно, — сказал Фриго, лицо которого было освещено жаром печи. Санни наблюдала, как он лопатой задвигает очередной каравай.

— Пожалуйста, — сказала Батист. — Не делай вид, что тебе не насрать, и что ты не хочешь лишь получить свое.

Фриго пожал плечами. — Кому не насрать? Лишь бы получить свое? Я был вежлив. Вежливость это когда мы делаем вид, что неприятные истины нам неизвестны.

— Мне не до философских танцев, — прорычал Якоб, протягивая шкатулку.

Фриго вытер мучистую руку об фартук и взял ее. Но Якоб не отпускал. — Должен признать, я боюсь, что ты нас кинешь.

— Очень разумный страх, — Фриго посмотрел прямо на него.

— Какие гарантии ты дашь?

— Только моя безупречная репутация.

— Значит, никаких, — сказала Батист.

Фриго взглянул на внучку и устало вздохнул. — Зачем спорить, если выбора все равно нет?

— Потому что они хотят, чтобы выбор был, — сказала внучка.

Фриго усмехнулся. — О, эта девочка остра на язык. Прямо как ее мать. Ваша лодка ждет. Отдайте шкатулку и забирайте лодку. Или оставьте ее и ищите другой путь в Трою. Решайте сами.

Якоб кисло хмыкнул и отпустил шкатулку.

— Чудесно, — Фриго ухмыльнулся, взвешивая ее в руке. Потом осторожно потряс. — Как ее открыть?

— Понятия не имею, — Якоб уже шел к двери.

— Лишь бы я получила свое, — Батист пошла следом, развалясь. — Какая разница? До следующего, Фриго.

— Не спешите возвращаться! — крикнул Фриго, дверь захлопнулась, и воцарилась тишина. Тишина, от которой Санни захотелось задержать дыхание, если бы она уже не делала этого.

Фриго поставил шкатулку. — Можешь выходить, — сказал он, снова замешивая тесто.

Санни моргнула, гадая, не к ней ли он обращается.

Он прервал замес. — Да, ты. Выходи.

Санни подумала прикинуться глухой. Но любопытство взяло верх. Она перелезла через перила, бесшумно приземлилась и выдохнула.

Внучка Фриго отшатнулась. — Ебаный пиздец! Это эльф!

— Не сомневаюсь, — Фриго даже не удивился. — И шаг у нее легкий.

— Как ты узнал, что я здесь? — спросила Санни.

— Потому что знать — моя настоящая работа. Девки, банды, азарт — лишь способы узнавать. Знание это единственная валюта, что имеет вес. Как тебя зовут?

— Санни, — ответила Санни.

— У тебя эльфийские уши? — внучка оправилась от шока. — Покажи!

— Пошла нахуй, — сказала Санни, — мелкая пизда.

Девочка сердито скрестила руки. Фриго фыркнул. — Чую, эта поездка в Трою кончится плохо.

Санни села на пол, сняла ботинки с шеи и развязала шнурки. — Я привыкла к разочарованиям.

— Если надоест, знаешь, где искать. У меня всегда найдется работа для твоих талантов.

— Какая работа? — надела один ботинок.

— Всякая.

Санни натянула второй и встала. Шнурки завязывать все равно лень. — Может, мне и так нормально.

Фриго изучающе посмотрел на нее. — Нет. Ты одинока. Знаешь, как я понял?

Санни сглотнула так громко, что услышала, как слюна стекает в горло. — Как?

Он смотрел на нее, будто видел не то, чем она была, а то, кто она. — Потому что никто не счастлив там, где находится, Санни. — Он вздохнул, снова замешивая тесто. — И все одиноки.

Глава 27 Жадность

Алекс аккуратно вывела последнюю букву и неуверенно подняла глаза на брата Диаса.

— Троя? — спросила она.

— Несомненно, — ответил он с улыбкой. При первой встрече он показался ей напыщенным занудой, чье одобрение стоит не больше, чем бумажный пакет с мочой. Со временем мнение о его занудстве не изменилось, но его одобрение начало вызывать в ней странную гордость. Чувство, которое она испытывала редко. Точнее, даже и не припомнила, когда в последний раз. И, к своему удивлению, ей это нравилось.

— Императрица Трои, — протянула она, проводя пальцем по буквам. Одна размазалась, но ее руки давно были в чернилах. — По крайней мере, написать могу.

— Хм, — хмыкнул Якоб. Он стоял у кормового поручня. Исцарапанные кулаки сжимали перила. Якоб хмурился: на ветер, на берег, а больше всего — на другие корабли.

— Все еще переживаешь? — Алекс отложила бумагу и прислонилась рядом.

Теперь он нахмурился на нее. — Моя работа — переживать.

— Повезло! Работа и хобби совпадают! — Она игриво ткнула его кулаком в плечо. Обоим это, кажется, не доставило удовольствия: ее костяшки все еще болели после удара Бальтазару по лицу. Кстати, еще один повод для гордости. — Чьи это земли? — спросила она.

Якоб кивнул направо, где под свинцовым небом маячил туманный контур далекого берега.

— Это... Королевство Неаполя.

Алекс поморщилась. — Все ясно.

— А это... — Он махнул на левый берег, скалистый и изрезанный, — было Троей, пока троянцы не отступили. Потом Булгарлендом, пока булгаров не вытеснили. Потом частью Венеции, пока венецианцам не надоело. Затем Княжеством Сербии, пока не пришла Долгая Чума.

— А сейчас?

— Осколки земли без законов и правителя. Испепелены войной, опустошены чумой, кишащий бандитами.

— Ну, а где не кишило пара бандитов? — Алекс облокотилась на перила, позволяя соленому ветру трепать волосы. Чайки кружили за кормой, будто морю неведомы земные проблемы. На море все лучше. — Четыре дня в плавании и ни намека на неприятности.

Якоб сузил глаза. — Именно когда нет признаков беды, нужно быть настороже.

— Но... это же ерунда, да? — Алекс фыркнула. — Люди любят такие фразы. Звучат умно, а смысла ноль.

Якоб нахмурился. Что еще оставалось делать?

— Да брось! — Алекс подумала ткнуть его плечом снова, но передумала. — Уже неделю никто не пытался нас убить. Чувствую, мы и правда доплывем до Трои.

Она почему-то не решалась произнести некоторые свои мысли вслух, потому наклонилась к нему, бормоча в уголке рта: — Мало того, что могу написать... Начинаю верить, что стану Императрицей.

Барон Рикард, конечно, услышал ее. Барон Рикард слышал все.

— Императрицей может стать любой, — язвительно заметил он, поглаживая набалдашник трости, — если повезет с родителями и короной. Но вот быть хорошей правительницей... Это вопрос. — В последние дни вампир выглядел моложе обычного. Трость он теперь носил, кажется, лишь ради того, чтобы ехидно ее разглядывать.

— Ну, я умею читать и писать. — Алекс оттолкнулась от перил и направилась к грот-мачте, выпятив подбородок, как учил вампир, будто торговала собственной шеей, выставляя ее напоказ. — Умею ходить. Прятать кинжал. Знаю историю древнего Карфагена, Венеции и Трои. И всегда могла распознать лжеца. Что еще нужно Императрице Востока?

— Базис освоен, — проворчала Вигга. Она лежала на палубе, упершись руками за спину, татуированные плечи обгорели на солнце, а взгляд был прикован к матросам, ловко карабкавшимся по снастям. — Смотри, как лазят. Интересно, так же проворно взобрались бы на меня?

— Это экипаж, — буркнул барон Рикард, — а не обеденное меню.

— Кто бы говорил! — Вигга фыркнула. — Половину этих парней ты уже искусал. Причем, как ты уговариваешь их даться на укус — загадка.

— Я слушаю, понимаю, сочувствую. Веду себя с изяществом и тактом. Поэтому ко мне тянутся, а не шарахаются, как от тебя.

— Ооо, ты бы удивился.

— Скорее ужаснулся. Удивляет, сколько мужчин добровольно ложатся в постель с оборотнем.

— Большинство готово трахнуть что угодно. Да и я не сразу рассказываю про оборотничество.

— А с чего начинаешь? — спросила Алекс.

Вигга медленно раздвинула ноги, демонстрируя слегка заляпанный промежок штанов.

— С этого, — сказала она.

— Святая Беатрикс... — пробормотал брат Диас, хотя Алекс заметила: он оторвался от письма, чтобы взглянуть на Виггу, и не спешил отводить глаза.

— Если и есть секрет... — Вигга, то ли забыв, то ли нет, что все еще сидит раздвинувшись, задумчиво продолжила, — никогда не стесняйся задавать вопрос. Не бойся ответа. Не плачь над отказом. И хватай обеими руками любой проблеск тепла, что удается вырвать из ледяной тьмы существования.

Алекс медленно кивнула.

— Только и всего, да?

Бальтазар лежал в темноте, прислушиваясь к скрипу корабельных переборок, и чувствовал подступающую тошноту.

Он не мог понять: вечное подташнивание это следствие попытки разорвать магические оковы, унижение от провала или банальная морская болезнь? Да и какая разница? Он ненавидел корабли. Презирал оковы. Гнушался хитрых кардиналов, младенцев-пап, угрюмых рыцарей, высокомерных вампиров и похотливых оборотней. Ненавидел кулаки принцесс. Презирал все.

Дверь скрипнула. С великой неохотой он повернулся. В проеме стояла Батист, смотревшая на него так, будто он был засорившимся сортиром.

Он, Бальтазар Шам Ивам Дракси, некогда именовавший себя Ужасом Дамьетты, а теперь объект такого презрения! Его жизнь превратилась в бесконечное, мучительное падение.

— О, — процедил он. — Это ты.

Она приподняла бровь. — Всегда приятно получить теплый прием.

— Полагаю, есть те, кого я желал бы видеть еще меньше. — Он снова уткнулся лицом в подушку. — Но имен не назову. — Хотя прогнать ее Бальтазар не решился. Он разрывался между желанием стенать в одиночестве и потребностью излить кому-то горечь. — Явно ты пришла поиздеваться над моими несчастьями.

— Перевязать рану. — Шаги, щелчок закрывающейся двери. — Но могу вставить пару колкостей заодно.

— Делай худшее. В обоих смыслах. — Он высунул забинтованную левую руку.

Койка скрипнула под ее весом. Бальтазар вздрогнул, когда она вынула булавку и начала разматывать бинт.

— Ай, — буркнул он без особого энтузиазма. — До чего я скатился? Меня лечит бывшая пиратка?

— Я еще помощницей мясника была, если тебя это утешит.

— Уверен, на палубе вовсю ржут над моим жалким видом. — Он уставился в потолок. — Там. Наверху.

— Удивительно, но... не все... крутится вокруг тебя.

— Даже не удостоили обсуждения! Будто мой позорный провал с оковами — не достаточное унижение!

— Ты произвел на меня впечатление.

Он не удержался, оглянулся. — Правда?

— Никогда не видели колдуна, который успел бы обжечься, а потом получить в нос от семнадцатилетней девчонки.

У него даже не хватило сил поправить, что он маг. После такого провала разве заслуживал он этого титула? Он снова отвернулся к стене, позволил ей возиться с собой, будто он и правда был куском мяса. Бальтазар ни за что бы не признал, но в таком деловом обращении было что-то... успокаивающее. В том, чтобы о нем... позаботились.

— Могло быть хуже, — после паузы сказала Батист. — Был у нас один колдун... как его? Слишком долго этим занимаюсь. Он отрубил себе руку, чтобы освободиться. Ну, лед был его стихией...

— Криомантия.

—...так он заморозил руку и разбил ее кирпичом.

Бальтазар, наверное, должен был ужаснуться. Но это просто слилось с общим фоном кошмара, ставшего его повседневностью. Любопытство перевесило.

— Сработало? — Он повернулся, глядя на нее.

— Нет. Вы, маги, привыкли гнуть мир под себя. Не видите ценности в том, чтобы... отпустить. Покориться чему-то большему. Готово.

Он поднял руку к скудному свету, пошевелил пальцами.

— Спасибо, — сказал.

— Что-что? — Она приставила палец за ухо, наклонившись. — Не расслышала из-за грома твоего самосожаления.

— Бинт... приемлемый. Даже умело наложен. Твое время у мясника прошло не зря.

— Вот это похвала.

— Мне всегда... трудно... признавать чужие таланты. — Вопреки всему, Бальтазар заметил, что чуть улыбается. — Не практиковался.

Нельзя отрицать: у Батист хватало недостатков. Но кто безупречен? Пришлось признать, что даже он скрывает пару мелких изъянов. И бессмысленно отрицать, что в ней было что-то... притягательное. Эта агрессивная уверенность. Своенравная походка. Шрам на губе, сначала казавшийся уродливым, теперь придавал... остроту, опасность, пленительный налет... опыта, что ли.

Одни впечатляют сразу. Других ценишь со временем. Как выдержанный сыр. И часто именно приобретенные вкусы становятся самыми дорогими...

— Чего? — Она сузила глаза, поймав его взгляд.

Он открыл рот, чтобы ответить.

И тут с грохотом, взрывом щепок и облаком пыли в потолок врезалось копье размером с лопату.

Это был военный корабль. Даже такой невежда в морских делах, как брат Диас, не сомневался.

Галера троянского стиля — длинная, смертоносная, быстрая, как копье. Позолота сверкала на поручнях и мачтах, два яруса весел синхронно взрезали воду. На трех треугольных парусах мерцали стилизованные маяки, вышитые золотом, а массивный таран в форме ястребиной головы вздымал облака брызг. Величественное зрелище. Если бы не тот факт, что таран был направлен прямо на них.

— Святая Беатрикс... — прошептал брат Диас, глядя на болт баллисты, вонзившийся в палубу в сантиметре от места, где он сидел, сочиняя очередное неотправленное письмо Матери.

— Не волнуйся, — хлопнула его по плечу Вигга, едва не сбив с ног. — Это был предупредительный выстрел.

— А если бы он попал в меня?

— Тогда... э-э... был бы просто выстрел?

— Мы не сможем уйти! — визжал капитан. — Мы не военный корабль! Надо сдаться!

— Не можем, — буркнул Якоб.

— Папская печать, — барон Рикард показал полосу на запястье, словно извиняясь.

— И я кое-что поклялся.

— О боже... — Алекс сжимала голову, белые пальцы впиваясь в волосы. Еще мгновение назад она гордилась успехами в письме, а теперь ее лицо искажал ужас.

— Советую вам с командой покинуть судно, — барон похлопал капитана по плечу. — Подозреваю, скоро станет... жарко.

— Покинуть? — капитан махнул рукой в сторону бескрайнего моря. — И куда?

— В это время года мне всегда нравился юг Франции. У вас тут... — Рикард платком вытер каплю крови, сочившуюся из двойной ранки на шее капитана. — Вот так. Лучше.

— Что происходит? — Бальтазар выскочил на палубу, тыча пальцем в болт. — Эта хуйня чуть не убила меня!

— Жаль, — заметил барон. — Надеюсь, следующий выстрел будет точнее.

— Кто, черт возьми, они? — Бальтазар уставился на приближающуюся галеру.

— Еще не представились.

— Они прятались в бухте, — сказал Якоб.

— Ждали нас? — огрызнулась Батист.

— Таран направлен именно на нас. Может, Фриго предал?

— Удивилася бы, если б нет.

— Ты говорила, что знаешь людей в Венеции! — заныл брат Диас.

— Я не говорила, что им можно доверять!

Галера неумолимо сокращала дистанцию. Даже без весел ее массы хватило бы, чтобы раздалить их. Но гребцы работали яростнее прежнего.

— Мы в ловушке! — вскрикнула Алекс. — Прямо как в таверне!

— Не-а, — Вигга усмехнулась. — Таверна была на суше. От нее можно сбежать. И таверна не тонет.

Алекс уставилась на нее. — Значит, здесь хуже?

— Намного хуже. — Вигга оскалилась, когда волна накрыла палубу брызгами.

Якоб затягивал ремни щита на руке. — Придется пробиваться силой.

— Святая Беатрикс... — бормотал брат Диас, словно искал в молитве спасительную интонацию.

— Принесите соломы! — рявкнул Якоб капитану. — Намочите и подожгите на палубе!

— Огонь? — Алекс покосилась на доски под ногами. — На корабле?

— Нам нужен дым, — пояснила Батист.

— Нам нужен хаос, — поправил Якоб, не отрывая взгляда от галеры. — Когда превосходят числом и умением, хаос — твой лучший шанс.

Еще один болт пролетел в сорока шагах, но брат Диас все равно пригнулся. Второй предупредительный выстрел. Он задался вопросом: можно ли чувствовать себя более предупрежденным, чем сейчас?

— Поворачивай! — орал капитан, наваливаясь на руль. Судно кренилось к берегу. Брат Диас вцепился в мачту, наблюдая, как его перо катится по накренившейся палубе. Ритм барабана с галеры нарастал. Весла сверкали на солнце, таран приближался с ужасающей неотвратимостью.

— Святая Беатрикс... — он схватился за освященный флакон.

Таран врезался в борт ниже ватерлинии. Дерево взвыло, палуба накренилась, взметнув завесу брызг. Матрос с криком рухнул с рей, ударился о поручни и свалился за борт. Брат Диас закрыл глаза и молился.

— Эй, на судне!

Якоб поднял взгляд. На носу галеры, на платформе в форме стрелы, стоял человек в алом камзоле, усыпанном орденами. Его круглое лицо обрамляли золотые кудри, а в ухе болтался бриллиант.

— Прошу прощения за таран, — он махнул рукой, словно здоровался на рынке, — но переговоры идут глаже после... решительного жеста. Я герцог Констанс, и так далее, не трудитесь кланяться.

— Не говори, — прошипела Алекс, — что ты сын Евдоксии.

— Третий, если точно. Хотя считаю себя единственным наследником. А вы, должно быть, моя кузина, знаменитая принцесса... — Он достал свиток с печатью. Якоб стиснул зубы: копия папской буллы. Ту, что никто не должен был видеть до Трои. — Принцесса Алексия Пиродженнетос, — прочел Констанс, — одобрена парой Оракулов Небесного Хора! — Он прищурился. — Немного похожа на крысу на вид, не находите?

— Я работаю над манерами! — огрызнулась она.

— О, можете остановиться. — Он швырнул свиток через плечо. — Вам они уже не понадобятся. Благодарю, что привезли ее прямо ко мне. Будьте добры, передайте ее мне, или нам придется забрать ее силой.

— Твой брат Марциан пытался так же, — сказал Якоб.

— Сочувствую. — Констанс скривился. — Вечно он закатывал истерики. Его отец был козлом. Мой, впрочем, тоже. Мать имела ужасный вкус к мужчинам. Но это... — он махнул рукой, — не суть. Где Марциан теперь?

— Кусочками там, кусочками здесь.

— Он мертв?

— Дохлый как крыса, — рыкнула Вигга.

Шок на лице герцога сменился улыбкой. — Вы даже эту работу за меня сделали! Какие удобные враги!

— Всю жизнь мечтала о семье, — пробормотала Алекс. — А оказалось — сборище говнюков.

— Сочувствую, — процедил барон Рикард.

— Судя по шрамам и мрачному виду, — Констанс ткнул пухлым пальцем с перстнем в Якоба, — вы видали сражения? — Его жест напоминал выбор пирожного.

— Пару стычек, — буркнул Якоб.

— Тогда вы понимаете, что в невыгодном положении.

Якоб не дрогнул, почувствовав, как Санни на мгновение прижалась к его спине. — Пять лучников на платформе с ним, — прошептала она. — Еще десяток на мачтах. — И исчезла.

— Не впервые, — прорычал он Констансу.

— Не делай этот раз последним. Вы же видите — ваше положение безнадежно.

— Знаю, что мои спутники мне вредят, — сказал Якоб, — но бросить их я не могу.

— Только такие нас и берут, — добавила Вигга.

— О-о! — Констанс дрожал от возбуждения. — Вы из тех мрачных героев. — Он хлопнул лучника по плечу и крикнул вверх: — Они мрачные герои!

Его солдаты молчали.

Якоб размял онемевшие пальцы. Он ненавидел морские бои. Ни земли в ладонях, ни твердой опоры под ногами. Все качалось на беспокойной воде.

Вспомнил переправу через Дунай перед рассветом: лодчонки, свист стрел. Добралась ли половина их до берега? Или ту стычку на пляже, когда шли в атаку сквозь брызги, а тела качались на волнах. Или бой у Мальты. Вонь дыма, хлопья парусов. Люди, прыгающие с горящих кораблей. Не знал, есть ли у того места название. Но чтобы умереть, имя не нужно.

— Сколько их на таком корабле? — пробормотала Алекс.

— Достаточно, — ответил Якоб. Все преимущества были у Констанса: высота, численность, оружие, целый корабль. Но сражение не выбирают. Иногда оно находит само. Хотя бы солома на палубе уже горела, едкий дым окутал оба судна.

— Уверен? — спросила Батист.

— Жду лучших идей.

Команда была в панике. Пара матросов хватала багры и топоры, остальные прыгали за борт, надеясь на милость Адриатики. Видимо, не любили безнадежные дела.

Якобу было все равно. Один против десяти. Ста. Тысячи. Он сражался бы до конца, как всегда. Ради клятв.

Глубоко вдохнул, подавил кашель, Якоб медленно обнажил меч. — Хоть козлорылых на этот раз нет.

— Нет, — Батист тронула его за рукав, — но... э-э...

Якоб не любил оборачиваться, но тут решил сделать исключение. Увидел брата Диаса с выпученными глазами. Принцессу Алексию с оскаленными зубами. Капитана, отошедшего от руля с опущенными руками. Все смотрели в одну сторону. На кормовой поручень.

Кто-то переваливался через него. Женщина в помпезном мундире, как у Констанса, но мокром, с болтающимися позументами. Шлем? Нет. Это была ее голова — серебристая, чешуйчатая, странно заостренная.

Она уставилась на Якоба огромными влажными глазами, жабры на шее раскрылись, и она издала пронзительный визг, обнажив два ряда шилообразных зубов.

Якоб вздохнул. — Охуенно, блять.

Глава 28 Огонь на воде

Последние недели выдались насыщенными даже для Алекс. Ее объявили наследницей Змеиного Трона Трои, познакомили с Папой, атаковали свинолюди и горящая колдунья, она наблюдала, как толпу успокаивают речью о пельменях, и видела говорящую отрубленную голову. Казалось бы, ее уже ничем не удивить.

Но ее вечно застигали врасплох.

Женщина. Две руки. Две ноги. Но кожа чешуйчатая, блестящая. Слишком широко расставленные желтоватые глаза, приплюснутый нос, капризно опущенные губы. Все отдавало рыбьим. А еще жабры. Раскрывающиеся с каждым вдохом, обнажая розовую бахрому внутри горла. Абсурд. Почти шутка. Не смешная. Особенно с ее мечом, утыканным шипами.

— О боже... — простонала Алекс. Сквозь дым доносились звуки: звон стали, крики боли, ярость... Все как в таверне, но на море.

На море все хуже!

— Ты плавать умеешь?

Алекс резко обернулась. Санни сидела на поручне, одной рукой вцепившись в сеть вант, спокойно, будто изначально родилась на атакованной рыбо-людьми палубе.

Алекс сглотнула.

— Не очень.

— «Не очень» или «совсем нет»?

— Совсем нет!

Почему она в Венеции училась ходить, писать и болтать о Карфагене, вместо того чтобы плавать? Трудно впечатлять знаниями древней истории, когда легкие наполняются морской водой.

Впереди Якоб отступал, прикрываясь щитом. Рядом Вигга пятилась, прикрывая дрожащего брата Диаса. Сзади Бальтазар и Батист отходили от рыбообразных фигур, маячивших в дыму, их мокрые мундиры поблескивали позументами. Алекс бы и сама отступила, но отступать было некуда.

— Куда идти? — пискнула она.

Санни посмотрела вверх.

С огромной неохотой Алекс запрокинула голову. Веревочная сеть уходила в кошмарный лабиринт: хлопающие паруса, паутина снастей, скрипучие реи. От одного вида подкашивались колени.

— Ты шутишь? — прошептала она.

— У меня нет чувства юмора, — Санни протянула руку.

Алекс замерла, издавая жалобный звук, пока рыбо-люди смыкали круг. У одного из них из головы торчал коралл, а на конце... Глаз? Он смотрел прямо на нее!

— Вперед! — рявкнул Якоб, не оборачиваясь.

— О боже... — Алекс схватила руку Санни, взобралась на поручень и, бросив взгляд на бурлящую воду, вцепилась в сеть.

Вверх по вантам. Что может быть уместнее для такой крысы, как она?

Рыбо-человек шагнул вперед, огромные губы дрожали, издавая булькающие звуки. Брату Диасу почудилось что-то вроде «Помогите», но это противоречило огромному топору, занесенному над головой. Или это был крюк на шесте? Не важно, какой формы металл, когда он вонзается в череп.

Брат Диас шарахнулся вправо. Лезвие просвистело мимо, вырвав щепки из поручня. Он метнулся влево. Удар врезался в поручень слева. Монах споткнулся о мачту, отскочил с хрипом, поскользнулся на накренившейся палубе. Его сумка распахнулась, рассыпав неотправленные письма. Кормовой поручень ударил по ногам, он отчаянно ухватился за него, сорвав ноготь, и свалился за борт.

Он уже готовился вскрикнуть, падая в море, но успел лишь вдохнуть, как боком ударился о дерево. Поднялся, держась за пульсирующий висок, всматриваясь в дым. Видимо, упал с юта на палубу.

Собирался поблагодарить удачу, как рыбо-человек прыгнул, проворно, как лосось, и приземлился перед ним, занося крюк.

Брат Диас попятился, пятки скользили по доскам. Поднял руку, чтобы отчаянно блокировать удар...

— Это мой ебаный монах!

Вигга рухнула на рыбо-человека коленями, вдавив его в палубу. В ее руках сверкали плотницкие топоры. Двойной удар — кровь брызнула на ее оскал.

Брат Диас вскочил, кашляя. В дыму мелькали силуэты: двое боролись на полу, другие сражались за копье. Вдруг, онувидел блеск металла.

— Налево! — завизжал он. Вигга пригнулась — алебарда пролетела над ее головой. Шип прошел в сантиметре от носа Диаса. Солдат в позолоченном шлеме ринулся на него.

Вигга метнулась, невероятно быстрая для своих размеров, подсекла его топором, от чего противник взмыл в воздух с визгом. Вторым ударом она вбила его голову в палубу, расколов доски.

— Направо! — Диас закричал. Вигга увернулась, топор описал дугу, размозжив шлем солдата. Тот пролетел мимо Диаса, вырвав кусок поручня, и шлепнулся за борт.

— Ебучие макаронники, — проворчала Вигга, швырнув обломок топора.

— Лучник! — взвизгнул Диас. Вигга развернулась и метнула топор. Лезвие вонзилось в лоб лучника на платформе. Тот выпустил стрелу в небо, падая назад.

— Видал бросок? — она тряхнула Диаса за рясу.

— И-и-ик! — выдавил он. Из дыма за ней поднялось самое отвратительное существо, какое он видел.

У него было тело человека в запачканном мундире, но вместо головы — желеобразная масса с глазами-тарелками и щупальцами. Сквозь кожу просвечивал мозг, как орех в желе. Щупальца раздвинулись, обнажив фиолетовые присоски, и черный клюв раскрылся, издав оглушительный вопль...

Глухой удар. Вигга увернулась и врезала кулаком в живот, подняв существо в воздух. Оно шагнуло, исторгая черную рвоту, но она схватила его за запястье и щупальца, взметнула вверх и всадила в мачту вниз головой.

Существо забилось в желе, Вигга навалилась, вгрызаясь в переход между человеческой шеей и морской тварью. Вырвав кусок резиновой плоти, она вытерла чернильные губы.

— Терпеть не могу морепродукты, — рыкнула.

Бальтазар не питал особой любви к палубам, каютам или камбузам кораблей. Тесные, грязные, зловонные места, где сбивались в кучу отбросы общества, вечно пьяные и горланящие непонятные морские термины. Но даже они казались раем по сравнению с трюмами... Особенно этим, куда гигантский таран галеры врезался, как незваный гость, а сквозь развороченный борт хлестали фонтаны соленой воды.

Спуск вниз казался гениальной идеей, пока верхняя палуба была окутана дымом и боем. Но теперь Бальтазар сомневался: тонуть в трюме лучше, чем наверху?

— Это не выглядит многообещающе... — пробормотал он. Фраза, впрочем, подходила к любому моменту последних месяцев. Трюм уже был по колено в воде, уровень быстро поднимался, сметая обломки, бочки и труп юнги, спрятавшегося здесь ради «безопасности». Бальтазар надеялся на удачу, но ставить жизнь на нее не спешил.

— Сюда! — прошипела Батист. — Может, выберемся через пробоину! — Она пробиралась к лучам света у тарана, отталкивая плавающий хлам, с кинжалом в руке.

— Черт, — заворчал Бальтазар. Бросаться в открытое море — не план, а отчаяние, когда все планы рухнули. Но он поплелся следом, ругаясь, в ледяной воде, без идей и страха остаться одному. Батист была резкой, но куда милее этих покрытых ракушками гибридов человека и морской твари. Саркомагические эксперименты императрицы Евдоксии впечатляли теоретически. Бальтазару даже было любопытно, какие некромантические возможности таит стирание грани между человеком и животным. Но вот общаться с живыми экземплярами... У них не было ни намека на интеллект, а воняли они отвратительно.

— Здесь, — Батист уперлась в ястребиную голову тарана. — Помоги с...

Из тени выскользнул человек и ткнул ее в лоб. Высокий, долговязый, в мокрых робах. Бальтазар отпрянул, запутавшись в грузовой сетке, но Батист застыла, вода бурлила у ее бедер.

— Бальтазар Шам Ивам Дракси, полагаю? — мужчина поднял изящную бровь.

— Вы знакомы с моими трудами? — не удержался Бальтазар.

— Нет... — Тот ухмыльнулся. Угрожающе. — Но ваше имя встретилось... — Батист медленно повернулась, мокрые волосы прилипли к хмурому лицу, ее взгляд пылал ненавистью. —...в списке... — В ее лбу торчала игла с клочком ткани, испещренной руной. —...тех, кого мне велено убить.

На словах «велено убить» Батист синхронно повторила их.

— Черт побери... — Бальтазар попятился, наткнулся на бочку, едва не упав в воду.

Френомансер. Манипулятор разумов. Дисциплина, которую Бальтазар презирал не только за кражу воли, но и за высокомерие ее адептов. Они считали себя умнее всех! А ведь ум — его конек! Хотя сейчас он чувствовал себя глупцом, глядя, как Батист идет на него с кинжалами, руной на лбу и убийством в глазах.

— Позволю себе предположить, — Бальтазар тянул время, озирая тонущий трюм — худшее место для магической дуэли, — что имею честь говорить с членом ковена императрицы Евдоксии?

— Да, — хором ответили Батист и колдун.

— Какая потеря для магического сообщества! — вспенился Бальтазар. Подготовка — ключ к победе, а он неделями импровизировал, хватая что попало. — Говорят, она была величайшей практиканткой своего поколения. Молниями металась!

— Видел своими глазами.

Бальтазар верил в это еще меньше, чем в прошлый раз. — Хотел бы я узреть такое!

— Вряд ли, — сказала Батист. — Евдоксия мертва. — За ее спиной колдун беззвучно повторил слова. — И вы скоро присоединитесь.

Он улыбнулся. Батист тоже. Улыбка, которая странно не подходила ее лицу.

Взбираться по вантам оказалось сложнее, чем казалось. Как карабкаться по лестнице из желе. Не помогало и то, что корабль накренился после тарана, палуба превратилась в склон, а мачты уходили в сторону позолоченной галеры под головокружительным углом.

— О боже, — шептала Алекс, цепляясь за веревки, — о боже, о боже. — На божественное вмешательство рассчитывать не приходилось. Бог требовал, чтобы люди толпились в церквях, наполняли тарелки для пожертвований и жили по Двенадцати Добродетелям в каждый святой день. Но помогать? Судя по всему, он редко утруждал себя. А уж для такой бесстыжей мрази, как она, шансы на ангела-спасителя стремились к нулю. Но слова лились сами: — О боже, о боже... — Руки горели, ноги дрожали, легкие рвало на части. Выше. Еще выше.

— Здесь. — Санни присела на рею над ней. Нижняя рея, от которой свисал парус. Она схватила Алексу за запястье и дернула изо всех сил. Санни весила как мешок моркови, но жест был оценен. Алекс вскарабкалась, шатаясь на скрипучем бревне, вцепившись в мачту, будто это ее последнее сокровище.

— Не смотри вниз, — сказала Санни.

— Что? — Алекс тут же глянула вниз, конечно. Солома горела на палубе, дым стелился над их кораблем, ветер гнал его к галере. Видны были люди на веслах, солдаты в блестящих доспехах, карабкающиеся к носу, прыгающие в дым на накренившуюся палубу. Там же был Констанс, на платформе, махал рукой, подгоняя их. Поднял ли он взгляд и улыбнулся ей? Святые, эти зубы было видно за версту.

— Ублюдок, — прошипела она, но голос сорвался в визг, когда мачта дернулась, накреняясь сильнее. — Корабль тонет?

— В нем большая дыра. — Санни присмотрелась к тарану, вонзившемуся в борт. — И она ниже ватерлинии, так что...

— Мы лезем на мачту... — Алекс зажмурилась, пытаясь не слышать крики бойни внизу. Не замечать, как дым рвет легкие. Не думать о высоте. —...тонущего корабля.

— Лучшее место на тонущем корабле.

— С чего это?

— Оно утонет последним? — Санни пожала костлявыми плечами. — Помогло?

— О боже, — прошептала Алекс. Они были не одни в такелаже. По вантам снизу быстро поднимались фигуры. Одна уже была на полпути к рее, и сквозь дым ясно виднелось: это не человек. Мундир лопался по швам на овальном теле без шеи и почти без головы. Клешни. Одна маленькая, другая огромная. Идеально подходящие, чтобы карабкаться по веревкам... или раздавить голову принцессе.

— Краболюди, — выдохнула Алекс.

— Вон тот больше на лобстера похож, если честно.

— Как приятно знать, каким именно моллюском тебя убьют! — взвизгнула Алекс. — Куда теперь?

Санни снова смотрела вверх. По еще более ненадежным вантам, мимо хлопающих парусов, к марсу на самой вершине мачты — черному силуэту на фоне неба.

— О боже... — простонала Алекс.

Клинок Якоба вонзился в ребра рыбо-женщины с глухим хлюпающим звуком, знакомый любому мяснику.

Она рухнула на колени, шипастый меч звякнул о палубу, а кровь сочилась сквозь перепончатые пальцы, делая ее мокрый мундир еще темнее. Якоб отшатнулся, ухватился за поручень, чтобы не упасть. Каждый вдох давался с хрипом.

— Блуфазерблазер... — забулькала она, пузыря кровью через жабру. — Блуфазер...

— Че? — Якоб не понял: то ли это другой язык, то ли ее рыбьи губы не могли выговорить слова, то ли в ушах стучало слишком громко.

Из-под воротника выпал кулон — эмалевый цветок на серебряной цепочке. Такие дарят возлюбленные. Он гадал: получила ли она его до превращения в рыбу или после.

— Блуз... — она шлепнулась на бок, заостренная голова глухо стукнулась о палубу.

Якобу бы не помешало присоединиться к ней. Плечо горело огнем. Щит едва держался. Вокруг валялись рыбьи трупы. Весь ют был скользким от крови. Воняло, как в подпольной рыбной лавке.

Он не знал, куда делись остальные. Дым скрывал все. Это было частью плана, но дышать стало нечем. А это не было частью плана. Хаос, раз запущенный, непредсказуем. В этом и смысл.

— Да ради всего святого...

Мелькнуло движение и Якоб едва успел поднять щит, как что-то грохнулось на палубу.

Герцог Констанс, прыгнувший с галеры и приземлившийся в боевой стойке на юте.

— Говорят... — третий сын Евдоксии медленно выпрямился, —...если хочешь, чтобы что-то сделали хорошо... — Он сдул невидимую пылинку с усыпанной драгоценностями алой куртки. —...надо это сделать самому.

Якоб провел языком по кисло-соленой крови во рту (зубы расшатаны от удара щитом) и плюнул за борт. Плевок не долетел, шлепнувшись о поручень.

— Угу, — буркнул он.

— Признаю, творения моей матери не самые умелые воины. — Констанс грациозно переступал через рыбьи трупы и тела матросов. Он был грузен: алый мундир туго обтягивал пуговицы, позолоченный воротник врезался в двойной подбородок. Но двигался легко, на цыпочках, как танцмейстер. — Она рассматривала их как теоретический эксперимент. Ее завораживали души. Где они обитают. Как высвободить. Что происходит после...

— Она никогда не планировала военное применение, — Констанс остановился у существа с кораллом, торчащим из головы, лежавшего в луже крови. — Это была идея Марциана. — Он понизил голос, изображая угрюмую гримасу и слабо потрясая кулаком: — «Переделать ублюдков! Грозные полузвери-воины! Создать непобедимый легион! Отвоевать Святую Землю и показать эльфам настоящий ужас!» — Он вздохнул, присев рядом с уродцем. — Брат все хотел превратить в оружие. С детства. Он бы и горох на тарелке в легион собрал, клянусь!

Он грустно поправил мундир кораллового человека, где на плече была вышита дырка для растущего отростка.

— Я пытался привить им гордость. Немного статуса. — Герцог похлопал по блестящим пуговицам, точь-в-точь как на своем камзоле. — То, что карфагеняне называли честью легиона!

Якоб с хрипом вдохнул, с хрипом выдохнул. За годы он наслушался маниакальных речей. Но если это дает передышку, то пусть болтает.

— Угу, — буркнул он.

— Ну... Работа продолжается. — Констанс встал, окидывая взглядом трупы. — Признаю, вы впечатляюще справились. Это... — Он шевельнул пальцем с массивным перстнем, считая тела. — Семь? Нет — восемь! Недооценил вас. Вон еще двое.

Одного из тех двоих прикончил рулевой перед смертью, второго — Вигга. Но Якоб не видел смысла уточнять. Парой трупов больше, парой меньше. Его «счет мясника» за годы не изменился.

— Угу, — буркнул он.

— Итак. — Констанс обнажил меч с инкрустированной рукоятью. — Дуэль насмерть? — Герцог развел руки, меч лениво свисал из пухлой ладони. — На палубе тонущего корабля, который еще и горит? Немного театрально, но драмы не отнять.

Драма мало трогала Якоба. Он видел пожары и крушения, а фраза «насмерть» давно потеряла остроту.

— Угу, — буркнул он.

Констанс выглядел слегка разочарованным. — Я надеялся на остроумный диалог в процессе.

— После стольких драк... — Якоб махнул на трупы. — Шутки повторяются.

— Печально, что шутки кончаются раньше врагов. — Констанс подтянул штанины обтягивающих брюк и присел в стойку, меч был направлен точно в цель. — Предупреждаю... Боюсь, это плохо кончится.

— Если ждать достаточно... — Якоб оттолкнулся от поручня. — Все плохо кончается.

Люди часто спешили с выводами о Санни. Плевали, называли врагом Бога или пытались отрезать ей уши. Не самое приятное. Поэтому она старалась быть вежливой и не судить по внешности.

Но этого крабочеловека красавцем не назвал бы никто.

От пояса вниз он казался почти обычным, даже штаны и ремень с медной пряжкой имелись. Но все портилось на уровне ребер. Его камзол, похожий на цирковой, был разорван острыми краями панциря, покрытого ракушками. Одна рука с пальцами и огромным клешнеобразным большим пальцем. Другая серповидная клешня, которой он ловко цеплялся за снасти. Голова бесформенный комок с дрожащими ротовыми отростками: один глаз почти человеческий, другой на стебельке. Все вместе смотрелось ужасно. Особенно когда Санни, невидимая, висела в сантиметрах от него на другой стороне вант.

О. У него из живота торчали мохнатые ножки. Слово «гениталии» она использовать не хотела, но как еще их назвать? Они извивались, заставляя Санни зажмуриться, пока он пролезал мимо. Капнул ли он на нее? Попала ли на нее крабья слизь?

Крабья слизь была почти так же мерзка, как и «гениталии».

Даже задержав дыхание, она уловила его запах — смесь морской гнили и рыбного рынка в знойный вечер. Он наступил босой ногой с обрывком водорослей на ее руку, но Санни стиснула зубы. Он не заметил, как она перебралась на его сторону вант. Не заметил, как поднялась сзади. Не заметил, как она вытащила кинжал у него из-за пояса. Он целился в Алекс, бормотавшую впереди: «О боже, о боже...»

Санни замедлилась.

Спаситель, конечно, был против убийств, а священники твердили, что это худший грех. Но когда она сама читала Писание, Бог на каждой странице кого-нибудь «смазывал». Мертвые люди — трагедия, мертвые эльфы — повод для шутки. Нет пути в рай короче, чем через гору эльфийских черепов. Будь хоть последним подлецом, но сходи в крестовый поход и ты герой, чистый как ромашка.

Алекс оглянулась, глаза дикие сквозь волосы. До ее пяток и огромной клешни оставался шаг.

В итоге Санни решила: правильно или нет — зависит от того, что сойдет с рук.

Когда крабочеловек поднял ногу для нового захвата, она ткнула ему кинжалом в зад.

Он взревел, но Санни уже перемахнула на другую сторону вант, используя его голову как ступеньку. Поднялась к Алекси, которая дрожала от страха, не каждый спокойно карабкается по снастям тонущего корабля с ордой рыболюдов. Санни выдохнула, став видимой.

— Ты здесь! — Алекс ахнула.

— Да.

— За мной гнался крабочеловек!

— Знаю. Ткнула ему в зад.

— Он ушел?

Санни глянула вниз. Удар в зад обычно охлаждает пыл, но крабы, видимо, упрямы. Он лез еще яростнее, истекая слизью.

— Нет, все еще ползет, — сказала Санни, почти восхищенная его упорством. — Не смотри вниз.

Алекс тут же обернулась. — О боже! — она завизжала, запутавшись в веревках. Именно поэтому Санни не советовала смотреть. Почему ее никогда не слушают? Крабочеловек приблизился, Алекс замахнулась ногой, ванты затряслись. Корабль кренился все сильнее.

Клешня потянулась к Алекси, ротовые отростки зашипели. Санни схватила первый попавшийся металлический предмет — корабельный фонарь, висевший на мачте. Перегнувшись через Алекси, швырнула его в глаз на стебельке.

С отчаянным клекотом крабочеловек сорвался, упав на парус. Ткань с треском порвалась, клешня зацепилась, ненадолго замедлив падение. Затем он рухнул на нижнюю рею, а за ним полетел фонарь.

Тут Санни вспомнила: фонари заправляли горючим ворваньем. Ароматным. И очень воспламеняющимся.

Она наблюдала, как фонарь падает в дымящийся костер на палубе, и прикусила губу.

— Упс, — сказала она.

Глава 29 Что ты наделал

Брат Диас обернулся на оглушительный грохот и увидел кровавую массу из разбитого панциря, рухнувшую в тлеющую груду соломы с высоты. Покрытый ракушками коготь дергался в предсмертной судороге.

— Святый... — выдохнул он, когда сверху с легким звоном упало что-то еще.

Он отпрянул, когда горящее масло брызнуло во все стороны, заляпав палубу огненными лужами. Спотыкаясь, брат Диас отбивал пламя, заполыхавшее на промежности его рясы, и налетел на Виггу.

— Пожар! — выдохнул он.

— Оружие, — прорычала она, протягивая пустую руку.

— Что?

Она щелкнула пальцами, пока из дыма за ее спиной возникали силуэты. Затянутые мглой, но озаренные дрожащим пламенем. Все больше это походило на ад.

— Оружие! — зарычала Вигга.

Брат Диас метнулся к обломкам на кренившейся палубе, вырвал топорик из мертвой хватки матроса и вложил его в руку Вигги. Та швырнула топор в солдата, выступившего из дыма. Лезвие вонзилось в плечо, раскрутив того, как детский волчок.

— Оружие!

Брат Диас поднял упавший меч и бросил его. Вигга поймала оружие на лету и согнула пополам, ударив по голове другого солдата. Тот успел сделать пару шагов, прежде чем рухнул в огонь, уже ползущий вверх по снастям.

— Оружие!

Брат Диас швырнул ей щит. Вигга размахнулась, выбила булаву из рук нападавшего, сломала колено ободом, выбила зубы, когда тот упал, и отбросила развалившуюся деревяшку.

— Оружие!

Брат Диас застонал, вытаскивая огромный топор с киркой на обухе, и сунул древко в ладонь Вигги как раз в тот момент, когда из дыма выползла закованная в броню фигура.

Вигга толкнула брата Диаса так сильно, что он шлепнулся на палубу. Меч просвистел мимо, вонзившись в дерево там, где он только что стоял. Вигга кувыркнулась, вскочила с проворством змеи, рубанула солдата в бок, заставив пошатнуться, а затем по ноге, заставив споткнуться. Волчица уклонилась от дикого удара мечом, развернула топор обухом вперед и всадила кирку в шлем противника с металличным глухим стуком.

— Спаситель защити нас, — прошептал брат Диас, отползая, пока солдат рухнул рядом, кровь растекалась из раздробленного шлема.

— Оружие, — рыкнула Вигга, снова щелкнув пальцами. — Оружие!

Алекс кое-как подтянулась, оборванная веревка скребла по рукам, побитое временем дерево впивалось в грудь. Она выплюнула слюну, стиснув зубы от боли, и наконец повалилась на спину, задыхаясь.

Над ней синело небо, плыли облака, а на самой вершине мачты трепетало обтрепанное знамя.

— Алекс, — донесся голос Санни.

— Я просто полежу тут, — прошептала она. — Здесь хорошо.

— Здесь не хорошо. — Санни схватила Алекс за локоть и рывком посадила. — Совсем не хорошо.

Вот он и марс. Одна из тех штук, о которых слышала. Звучало смутно интересно, но посещать ее точно не хотелось. Как, например, Англию.

Пара потрепанных ветром досок на верхушке мачты да клубок снастей. Вот и все. Боже, как тут ветрено! Порывы рвали волосы, трепали одежду, леденили пот на лице. Алекс слышала, как скрипит мачта. Чувствовала, как она качается. Судно кренилось все сильнее. Она обхватила мачту рукой и вцепилась мертвой хваткой, подкатывала тошнота.

— Надо двигаться, — сказала Санни.

— Двигаться? — Алекс рассмеялась бы, если бы не дрожала от ужаса. — Куда? Вверх уже не полезешь. Там небо. Разве что крылья отрастут. Что, если подумать, не стало бы сегодня самым странным событием.

— По топ-рею. — Санни кивнула вбок. — Потом перейдем на галеру.

Она произнесла это так буднично, будто объясняла дорогу до таверны. «По улице, второй поворот направо».

— По топ-рею? — Алекс сглотнула, уставившись на поперечную балку, к которой крепился верхний парус. Узкий брус, опутанный веревками, уходил в пустоту метров через десять. Сейчас это выглядело как десять миль.

— Перейти... на галеру? — Голос ее сорвался на хриплый шепот. Из-за крена судна конец рея почти касался наклонной реи галеры с ее огромным передним парусом. Насколько почти? Сложно сказать. Но пустота между ними была очевидна.

Очень пустая. И очень, очень высокая.

— Ты ебаная псина, — процедила Алекс.

Санни пожала плечами:

— И, наверное, самая адекватная из нас. — Она присела на корточки, белые волосы развевались на ветру. Будто у костра сидит. — Если есть идея лучше — я... вся во внимание.

Алекс несколько секунд молча смотрела на нее, потом выдавила сквозь зубы вместе с комком слюны:

— Это что, шутка?

Санни оживилась:

— Да! «Вся во внимании». Я эльф. У нас большие уши и худые тела, так что...

— Я, блять, поняла! — взвизгнула Алекс.

— Думала, смешно, — Санни слегка потупилась. — Люди такие странные. Ты пойдешь первой или второй?

— Никакой! — Алекс снова плакала, сопли текли из носа, но она не решалась отпустить мачту, чтобы вытереть их. — Нахуй оба варианта!

Санни приподняла бледные брови, глядя вниз:

— Тогда... краболюди?

Батист рванулась вперед, а Бальтазар отплыл назад, едва увернувшись от лезвия, просвистевшего у самого уха.

Будь этот колдун хоть наполовину столь же искусен в ножах, как Батист, Бальтазара уже разделывали бы, как праздничную жаркое. К счастью, это было не так, а сама Батист, хоть и под контролем, яростно сопротивлялась, ее удары были резкими, хаотичными, но оттого не менее смертоносными. Бальтазар хрипло вдохнул, уклоняясь от очередного выпада. Клинок вонзился в ящик рядом. Батист бросила застрявший нож и мгновенно выхватила другой. Шансов, что у нее кончатся клинки раньше, чем она попадет в что-нибудь жизненно важное, практически не было. А Бальтазар, честно говоря, не считал ни одну из своих частей «расходной».

Ему пришлось, как часто в последнее время бывало, отступать в унизительной позе, хватая и швыряя в нее все, что попадалось под руку: обломки досок, мокрые веревки, капусту — в тщетной надежде выбить проклятую иглу. Батист автоматически отбивала мусор, кроме капусты, которую рассекла пополам, демонстрируя остроту клинков. Зрелище не прибавило ему уверенности.

— Давай покончим с этим, — прошипели хором Батист и ее кукловод. Она ринулась вперед, лезвие просвистело мимо руки Бальтазара, оставив жгучую царапину на пальцах. Спиной он уперся в округлую стену трюма, а она занесла оба кинжала для удара. Выбора не осталось. Он бросился на нее, схватив ее запястья.

Они сцепились. Бальтазар таращился на дрожащие острия, взвизгнув, когда одно лезвие оцарапало плечо, захрипев, когда второе кольнуло в шею. Батист провернула его, швырнув в таран. Голова Бальтазара гулко стукнулась о металлический набалдашник.

Она была долговязой, тощей и чертовски сильной. Борьба напоминала схватку с огромным угрем. Он, Бальтазар Шам Ивам Дракси, увязший по пояс в соленой воде тонущего корабля, бился за ножи с одержимой мастерицей на все руки... И проигрывал. Он всегда презирал физические усилия, но сейчас, задыхаясь и чувствуя дрожь в каждом мускуле, задумался: может, стоило иногда тренироваться? Батист перегнула его назад, клинки нацелены в лицо, его руки скользили по ее мокрым запястьям. Луч света высветил ее застывшее лицо.

Вода поднялась до плеч, затем до шеи, до ушей. Его неумолимо прижимало ко дну. Бальтазар вывернул голову, пытаясь отодвинуться от лезвий и увидел труп юнги, качающийся в воде.

Стиснув зубы, он сосредоточил волю и пробежался по заклинаниям в уме, заставляя жидкости двигаться. С утопленником все сложно, особенно когда маг сам тонет. Жидкости вокруг было слишком много, но он отказывался умирать так позорно!

Юнга дернулся, лицо исказилось в гримасе ужаса. Глаза вылезли из орбит, один повис на щеке. Труп замотался, наткнулся на Батист, ухватился обеими руками за иглу в ее лбу, но вместо этого ухватил ее за ухо и дернул. Голова Батист скривилась, но игла и руна остались на месте.

Ее выражение не изменилось, когда она высвободила руку и ткнула клинком в единственный оставшийся глаз юнги. Труп рухнул, судорожно хватая пустоту.

— Тихо, — сказала Батист, уперев колено в грудь Бальтазара и придавив его под воду, направляя последний кинжал вниз. Длинное тонкое лезвие блеснуло в луче света. Он потянулся к нему свободной рукой, захлебнувшись соленой водой. Промахнулся... и случайно выдернул иглу у Батист из лба.

Она рухнула, как пугало с выдернутой опорой. Он подхватил ее, вынырнув, отплевываясь, волосы липли к лицу.

— Батист? — хрипел он, почему-то жалея, что не знает ее имени. Вытащить иглу без подготовки было рискованно. Неизвестно, сколько времени потребуется ей на возвращение. И вернется ли вообще. — Ты...

И тут он почувствовал жгучую боль в центре собственного лба, там, где у Батист выступила капля крови.

Клинки скрестились. Якоб рванулся со щитом, промахнулся, споткнулся о леер. Боль пронзила колено. Блеск стали — меч Констанса взметнулся. Рыцарь едва успел подставить свой. Отбил в сторону и вздрогнул, когда лезвие вонзилось в леер, вырвав щепки. Неуклюже рубанул в ответ, но рассек только дым.

Третий сын Евдоксии Троянской уже отплясывал в стороне.

Не лучший старт. Но Якоб дрался на дуэлях всю жизнь.

Вспомнил первый поединок с Генрихом Гроссом на мосту через Рейн. Никто не верил, что он выживет. Но выжил. Хотя в итоге все равно все обернулось катастрофой. Не всегда исход ясен с первых ударов.

Он отступал, зная свои слабости, выжимая каждую крупицу преимущества: держался у возвышенного края палубы, щит прикрывал грудь, колени согнуты. Больно? Да. Но не так, как от клинка в ребра.

— Использовать щит не очень-то по-рыцарски, — проворчал Констанс. — Не снимешь, для честности?

Якоб взглянул на него поверх края:

— Хотел честности, не посылал бы сначала своих рыболюдей. — Он наступил сапогом на голову одного из них, из рассеченного черепа сочилась кровь.

Констанс усмехнулся:

— Справедливо. — Рывок вперед. Якоб ждал. Но тут же боковой выпад. Не ждал. Едва успел прикрыться щитом, искры посыпались с обода, отбросив его назад. Контрвыпад запоздал. Констанс уже отскочил на безопасную дистанцию, улыбаясь, как меч Якоба просвистел в сантиметре от его груди.

— Храбро, — протянул он, — но безнадежно. — Вновь атака. Якоб пятился, щитом отбивая молниеносные тычки. Дым ел глаза, каждый вдох обжигал. Палуба горела, снасти пылали выше, пепел сыпался с парусов. Но Констанс, кажется, лишь наслаждался. Меч болтался в пухлых пальцах, будто кисть художника, но всегда вовремя взмывал вверх.

Вычурный клинок, но смертоносный. Как и его хозяин: напыщенный, нелепый, но чертовски умелый. Герцог ухмыльнулся шире, будто читал мысли.

— Фехтование меня никогда не увлекало, но, прилагая минимум усилий, я всегда был превосходен. Учителя впадали в ступор. Марциан старался вдвое больше и был вдвое хуже. Это бесило его. Дядя говорил, что у меня Богом данный дар. И до сих пор не нашлось никого, кто мог бы со мной сравняться.

— Может, я удивлю, — пробурчал Якоб, уже сомневаясь в этом.

— Почти надеюсь, — Констанс кружил, выискивая слабину. — Ненавижу предсказуемые концовки.

Новый выпад. Стремительный, как змеиный язык. Якоб парировал, контратаковал, целя в центр, но Констанс уже уклонился, чиркнув лезвием по руке. Голеностоп скрипел, когда он развернулся, снова пригнувшись за щитом, отбивая град ударов, вырубающих щепки. Теплая кровь сочилась под рукавом, рана пульсировала. Констанс стоял. Меч неподвижен. Лишь пухлые щеки порозовели от усилий.

Якоб дрался на дуэлях всю жизнь.

Достаточно, чтобы понять, когда победа не светит.

— Сюда, — протянула Волчица Вигга руку брату Диасу.

— Я... жив? — Он ощутил влажность на рясе, судорожно ощупал себя в поисках смертельной раны, но понял: чернильница в сумке разбилась, залив его с пояса до колен черной жижей.

— Пока да. — Вигга вытащила его из груды тел. Они одновременно заметили, что ее рука была в крови. — Ой. — Она потерла ладонь о кожаный жилет, но он тоже был заляпан. — Грязновато... — Кто бы мог подумать пару месяцев назад, когда он усердно сводил монастырские счета, что слово «заляпан» станет частью его повседневного лексикона?

Он моргнул, глядя на трупы: один с мечом, согнутым вокруг черепа, другой с кишками на палубе, третий — здоровяк с вмятиной в шлеме. — Вы спасли меня, — выдохнул он.

— Не торопи события. — Вигга щурилась, вглядываясь в дым. — Где эта принцесса... — Вдруг дернулась, глухо зарычав: — Ебанные лучники.

Брат Диас увидел стрелу, торчащую из ее татуированного плеча. Острый наконечник смотрел прямо на него.

— Вас подстрелили! — запищал он.

— Думаешь? — огрызнулась она, пятясь. В дыму мелькали силуэты.

— Туда. — Она мотнула головой к трапу на полубак. — Иди.

Они отступали синхронно, будто отработанный танец. Взбирались по накренившейся палубе к носу. Правая рука Вигги безвольно свисала, кровь капала с пальцев, оставляя алые пятна на досках.

— Сколько их? — прошептал брат Диас.

— Достаточно, — прошипела она, схватившись за древко стрелы и со стоном отломив оперение. — Вытащи.

Он облизал губы. Кто бы мог подумать, раньше «сложной задачей» была перестановка книг на верхней полке, а теперь придется выдергивать стрелы из оборотней?

— Спаситель наш... — дрожащей рукой он ухватил ее за плечо, — свет миру... — другой сжал древко под наконечником. — Избави нас от...

— Стрел, — рявкнула Вигга, когда он дернул. Глухое рычание вырвалось из ее глотки. Он попытался зажать рану, но кровь сочилась сквозь пальцы, смешиваясь с чернилами, стекая по запястьям в рясу.

— Кровь!

— Да ты что? — Ее голос звучал странно. Святая Беатрикс, ее зубы будто стали острее! — Я в норме, — прошептала она, тяжело дыша. — Чиста. — Странные слова для человека в крови. — Волка... сдержала. — Она пошатнулась, опустившись на колено.

— Господи, помилуй... — брат Диас присел рядом, прячась за ее спиной, беспомощно теребля окровавленное плечо. Ветер развеял дым, открыв солдат на палубе. Еще больше спускались с галеры. Где остальные? Живы ли?

— Кажется... — Он не верил, что скажет это, но новая стрела воткнулась в палубу рядом, и слова вырвались сами: — Нужно отпустить волка!

Взгляд Вигги дернулся в его сторону:

— Волк — предатель. Дьявол. Вырвется...

— Но вы справитесь со всеми? — Он кивнул на силуэты в дыму, вздрогнув от еще одной стрелы. — С одной рукой?

— Конечно, — она покачнулась.

— Победите?

— Эх... — Она рухнула на четвереньки, кровь пропитала жилет, стекая по татуированной руке.

— Иногда... — вывод кардинала Жижки был неумолим, — нужен дьявол.

Дыхание Вигги стало хриплым. Веки дрожали.

— Тогда... прячься. — Сквозь кровь и дым трудно было разглядеть, но темная шерсть, кажется, пробивалась на ее плечах.

— Святая Беатрикс... — прошептал брат Диас. Что он наделал? Монах попятился, сорвав пропитанную чернилами сумку и швырнув ее за борт. Палуба заканчивалась, сужаясь к бушприту.

Он взобрался на него, пригнувшись на самом носу корабля, стараясь не думать о пропасти внизу. Оглянулся: солдаты окружили Виггу.

Ее голова дернулась, плечо выгнулось, раздался хруст. Спина изогнулась неестественно.

— Святая Беатрикс... — захныкал брат Диас, отводя взгляд от кошмарного превращения. Он сполз под бушприт, уцепившись за облупленную фигуру русалки на форштевне и прижался лицом к ее деревянной груди. «Лучше бы я остался с матерью», — подумал он. В который уже раз.

Как же прекрасно было вернуться!

Волчица Вигга высунула язык, тяжелый и влажный, шлепнув его на соленые доски палубы, где дым, кровь и запах насилия щекотали ноздри.

В голове звенели вопросы. Что она делала? Почему болела передняя лапа? Почему она на корабле, и почему палуба так накренилась? Но мозг Волчицы Вигги был мал — в нем едва хватало места для одного вопроса. И тот, что всплывал наверх, вытесняя прочие, всегда был одним и тем же:

Где же хорошее мясо?

Затем другой:

Кто эти волосатые ублюдки, тычущие в нее зубочистками?

Дым стелился по палубе, словно стыдливая фата, мешая разглядеть друг друга. Солдаты не видели ее форму. Она прижалась к доскам, впиваясь когтями в дерево, извиваясь в готовности к прыжку, дрожа от нетерпения.

И тут шаловливый ветерок сорвал дымовую завесу... И знакомство состоялось. Трое мужчин с копьями, в шлемах, украшенных золотом, и до бровей набитых мясом.

Она радостно оскалилась, приветствуя их слюнявой улыбкой. Но их радость оказалась куда скромнее.

— О Боже, — сказал один.

Люди часто говорили это при встрече с Волчицей Виггой, что ее смущало. С Богом у них мало общего. Поэтому она прыгнула на мужчину, разорвав того когтями, и трясла его, пока кишки не выскользнули алым шнурком.

Второй тыкал в нее копьем. Она переступала через уколы, затем подныривала под них, но вскоре ей наскучило уворачиваться. Вырвав копье, она распорола ему грудь челюстями, принюхиваясь к внутренностям, но они разочаровали.

Последний швырнул копье и побежал, но Волчица настигла его в миг, вцепившись в шею. Трясла так яростно, что голова оторвалась и покатилась по палубе. Она уже обнюхивала горловую дыру, когда вспомнила:

У нее же был монах. Свой собственный монах.

Она крутанулась, но его нигде не было. Может, убили? Мысль взорвала ее яростью. Если кого и убивать, то это ее право! Гнев выгнал голову назад, скрутил позвоночник штопором, вырвав из глотки вой, который выжег нутро и выплеснулся кровавым туманом из пасти.

Месть заполнила сознание, переливаясь через край.

Она металась по скользкой палубе, распарывая солдат на бегу, оставляя их вопящими. Сгруппировалась, прыгнула на таран, затем на платформу выше, проскользнула на вражеский корабль. Большой, вонючий, пропитанный рыбной вонью.

Корабли живые? Корабли мечтают? Корабли прячут мясо? Она узнает. Она вскроет его.

Будет грызть, пока не найдет хорошее мясо.

Где бы оно ни пряталось.

Глава 30 Достаточно ничьи

Бальтазар Шам Ивам Дракси не был человеком, которого можно застать врасплох.

Он заметил иглу, узнал руну, мгновенно понял метод. Как только ощутил укол и ледяное вторжение разума колдуна, начал шептать первую строфу Иахиеля — универсальное заклятье. Впечатал символы в сознание, выстроил их в правильный шестиугольник, заставив пылать от ярости. Воздвиг неприступную стену, затем, игнорируя жуткий вой, эхом разносившийся по затопленному трюму, сосредоточил всю волю на одной точке. В центре шестиугольника начал сверлить дыру.

Игла и руна не были подобны тарану галеры, оружию, бьющему в одном направлении. Они были брешью, через которую можно не только атаковать, но и контратаковать. Каналом между двумя умами. И теперь Бальтазар шагнул в него, готовый переиграть наглого ворителя тел... когда ощутил сопротивление.

Сдвинуть физические глаза было сложно, но он заставил их закатиться вверх. Колдун бормотал свои заклинания, прищурившись от напряжения, пальцы, сжимавшие иглу, замерли, как и Бальтазар, в момент прокола кожи.

Стать рабом Матери Церкви было унизительно, но превратиться в марионетку ярмарочного фокусника... Это уже перебор. Бальтазар удвоил усилия. Отбросил все: хлещущую вокруг тарана воду, холод по грудь, боль во лбу. Протянул волю по игле, через руну в разум колдуна.

Он брал верх, чувствуя сквозь покалывающую пелену, как дрожат пальцы врага на игле, будто его собственные. Еще чуть... Еще...

Что-то было не так. Слоги путались. Символы расплывались... Дышал ли он? Нет! Пока Бальтазар бился за контроль над скользким умом, подлый ублюдок обошел его и захватил диафрагму!

Зрение меркло, строфы рассыпались. Холодное присутствие френомансера просочилось в голову, как лед в кровь замерзающего путника. Игла дернулась. Ноги согнулись. Спина скользнула по тарану, колени ударили о палубу, вода поднялась до плеч.

Бальтазар пытался поднять руки. Пошевелить пальцами. Но он все еще держал Батист, руки закоченели от тяжести ее мокрого тела.

В тенях над ним бледное лицо ученика Евдоксии дернулось. Губы искривились в тонкую улыбку.

— Храбро, — Бальтазар понял, что говорит его же голосом, — но безнадежно. Теперь, когда вопрос контроля решен, ложитесь и впустите море в легкие, чтобы мы... уррргх...

Рука Батист вырвалась из воды, втолкнув клинок в горло колдуна.

Ледяное вторжение стало ослабевать, когда вторая рука Батист вцепилась в мокрый хитон френомансера. Черная кровь сочилась из уголков его рта и капала с рукояти ножа, который он тщетно пытался вытащить.

— Тыкнул в лоб? — прошипела Батист, высвобождаясь из рук Бальтазара. Глаза колдуна закатились, когда она выхватила второй кинжал, лезвие сверкнуло каплями. — Позволь ответить любезностью.

Клинок вошел между бровей с хрустом, будто полено раскалывается. Не самое простое место для удара, но Бальтазар признал — для поэтической справедливости лучше не придумаешь.

Ученик Евдоксии сполз в воду, и тело Бальтазара освободилось. Он судорожно вдохнул, закашлялся, вдохнул снова. Вырвал иглу из лба, едва не упав. Ноги подкосились.

Батист подхватила его под мышки, прислонив к тарану. Они стояли, опираясь друг на друга, тяжело дыша.

— Магия... может и высшее проявление... власти человека над природой, — выдавила она сквозь зубы, — но иногда... просто надо прирезать ублюдка.

— Впервые, — Бальтазар хрипел, — мы согласны. Можно даже сказать... что мы составляем отличную...

Батист не слушала. Отстранилась, хмурясь в сторону выхода. Его уже не было видно — вода поднялась до ее груди и продолжала прибывать.

— Ох, — сказал Бальтазар.

— Тебе нужно передышку? — спросил герцог Констанс.

Проблема Якоба была не в нехватке времени, а в его избытке. Он перепробовал все уловки: подставлял трупы под ноги герцога, заставлял его скользить по крови, отвлекал болтовней, затем молчанием, использовал крен палубы, леер, мачту, дым, солнце, застрявший в полу болт баллисты. Ничего не сработало. Даже близко.

— Кончай уже, — пробурчал Якоб. — Корабль тонет.

— И горит. — Констанс взглянул на пепел, кружащийся вокруг, будто на досадный снегопад, испортивший ему день. — Где та дерзкая малявка Алексия? Кажется, видел ее на снастях.

Якоб воспользовался моментом для выпада, но герцог отбил его с презрением.

— Надо было сдать ее. Всем было бы проще.

— Не сомневаюсь, — хрипло ответил Якоб, — но я всегда выбираю сложный путь.

— А я — полная противоположность.

Герцог ринулся вперед, заставив Якоба отпрянуть. Тот застонал, перенося вес на больное бедро, колено, голеностопы. Инстинктивно парировал первый удар, щитом заблокировал второй. Лезвие скрежетало по ободу, пока Констанс отскакивал, уже вне досягаемости для контратаки.

Якоб даже не задел подлеца. Слишком быстр, умел, чертовски молод. Он был так же хорош, как хвастался. Даже скромничал. Якоб истекал кровью из дюжины царапин. Чувствовал липкость на рукояти меча. Стекающую по щеке. Сапог хлюпал при каждом шаге. Дышать стало трудно, не то что сражаться. Скрывать это уже не было сил.

— Назови имя, — сказал Констанс, — пока не поздно.

— Тебе важно?

— Не особо. Но так положено на дуэли. — Финт. Якоб отпрыгнул, щит вверх. — Думал, оценишь жест. Чтобы все это... имело смысл. — Еще финт. Якоб снова клюнул. — А не было просто... вторником.

Якоб дрался на дуэлях всю жизнь. Достаточно, чтобы понять: он проигрывает. Но победа была не нужна, только время. Ему почудился вой Волчицы Вигги. Все может измениться. А Санни он верил. Возможно, та уже спасла Алекс.

— О Боже, — прошептала Алекс.

Она всегда считала, что не боится высоты, но это не прогулка по коньку крыши.

Под ней зияла пустота. Ветер трепал парусину, шелестел ее одеждой, мачта скрипела, кренясь все сильнее.

Она сфокусировалась на досках перед собой, на веревках, за которые цеплялась руками и на тех, по которым переставляла ноги. Ползла упрямо, пока не наткнулась на пустоту.

— Отлично! — донесся голос Санни. Эльфийка сидела в нескольких шагах на наклонном рее галеры. — Ты добралась до края. Не смотри вниз.

Алекс, конечно, тут же глянула вниз. Головокружительная пропасть до узкого канала с пеной между кораблями. Мачта терялась в дыму, палуба внизу усеяна телами. Одни двигались, другие нет. Паруса горели, снасти превратились в огненные сети.

— О Боже, — запищала она, услышав леденящий вой снизу. — Это Вигга?

— Неважно. Вставай на нок реи.

— На что?

— Брус, держащий парус, называется рея, конец реи...

— Сейчас лучшее время для урока ебаной морской терминологии?! — взвизгнула Алекс, ветер срывал слюну с ее оскаленных зубов.

— Ладно, обсудим позже.

— Что?!

— Если выживешь.

— Что?!

— Встань и прыгай! — Санни протянула руку. — Я поймаю!

— Как? Ты весишь меньше моего сапога!

— Хорошо. — Она убрала руку. — Тогда не поймаю.

— Не поймаешь?! — взревела Алекс.

— Решай быстрее!

Существо, похожее на омара, взобралось на марс и ползло по рее к ней.

— О Боже, — заныла Алекс. Медленно, цепляясь руками, она подтянула ноги на рею. Убеждала себя, что это как конек крыши. Главное — не смотреть вниз. Или назад. Или вообще никуда. Пальцы дрожали, дерево скрипело, дым щипал глаза. Или это был ужас.

— Прыгай! — крикнула Санни.

Пламя подбиралось. Алекс оторвала одну руку, закачалась. Хотела оглянуться, но заставила себя смотреть на руку Санни, на спасительный рей.

— О Боже, о Боже, о Боже... — Она отпустила вторую руку. Выпрямилась, раскинув руки. Балансировала.

На краю реи. Ноке, или как там.

Над самой бездной.

Она согнула колени, не отрывая взгляд от цели. От спасения.

— Бляяяяя! — ее крик слился с воем Вигги, когда она прыгнула. Ветер рвал одежду, волосы, голос. Она отчаянно размахивала конечностями, будто могла плыть по воздуху. Что, впрочем, удавалось ей так же хорошо, как и в воде.

Рей приближался...

— Уфф... — Воздух вырвался хрипом, когда ее ударило в пах, затем в грудь, потом в лицо. Кровь наполнила рот, в глазах вспыхнул свет.

— Алекс! — чья-то рука схватила рубашку. Она заворчала, отмахнулась. Хотела спать. Но скользила вниз. Все плыло. Веки дрожали, в голове сверкало...

Она судорожно вдохнула. Мелькнула палуба галеры с веслами далеко внизу. Море клокотало еще ниже. Дым валил с горящего корабля.

— О боже... — прошептала Алекс, лицо онемело, ноги обвивали рею, будто она собиралась трахнуть эту штуку. Руки обнимали ее, как после свадьбы. Честно говоря, у нее бывали менее внимательные любовники.

— О боже... — Весь рот пульсировал. Она попыталась проверить зубы языком, но он был избит. Руки в занозах, руки в ссадинах до мяса, грудь в синяках, будто она дралась с Бостро голыми кулаками. Алекс всхлипывала, стиснув соленые зубы.

Но сквозь вой ветра, треск паруса и стук сердца она слышала грохот, рев и вопли ужаса.

— Не смотри вниз, — сказала Санни.

Волчица Вигга пробиралась между скамьями вонючего рыбьего корабля, где когда-то сидели гребцы.

Теперь они не сидели. Они вопили, ревели и карабкались друг по другу, пытаясь сбежать. Она помнила: все, что ходит, ползает или летает, боится ее. Так и должно быть. Но другое воспоминание вклинилось: она сама сидела за веслом, улыбалась, пела с командой, плывя по китовой дороге к приключениям. Волчица Вигга не умела петь... Чей же это сон?

Она опустилась на задние лапы, сбитая с толку.

Что она делала?

Ах да! Месть и вкусное мясо! Она нырнула в толпу бегущих гребцов, рвала, кусала, разбрызгивая кровь и куски. Но их было слишком много. Ее вечная трагедия: как ни старайся, всех не перебить. Большинство сбежало, швырнувшись за борт. Море горькое и мстительное, но не столь горькое, мстительное и пушистое, как Волчица Вигга.

Она была очень пушистой. Волчица замерла, разглядывая сгустки шерсти на лапах-руках. Руки-лапы? Колючие и теплые, как липкая подушка. Попыталась обнять себя, но запуталась и рухнула на скамьи.

— Хочу обнимашки! — взвыла она.

К ней подступил мужчина в железе, лязгая, с мечом. Видимо, против обнимашек. Она юркнула под весла, он рубил скамьи.

Он орал из железной головы, пах аппетитно. На шлеме пурпурный плюмаж. Она цапнула за перья, чихнула и отпрыгнула.

Он загремел за ней, занеся меч. Вигга прыгнула, вмяла его в мачту и корабль содрогнулся. Железо было бугристо, но она лупила когтями, звеня, как колокол. Продырявила, порвала. Вырвала руку с клоком кожи, кровь хлынула. Мясо в железе рухнуло, а она принялась долбить мачту, вспомнив:

Топор стучит: тук-тук. Дыхание дымится. Послали в лес за новой мачтой. Она валит ее в снегу, Олаф хлопает по плечу: «Никто не валит деревья лучше тебя».

Ярость вскипела. Она вцепилась передними когтями в мачту, задними рвала и впившись зубами, трясла...

— Вигга! — кто-то рявкнул.

Монах! Не сон. Настоящий, потный, в саже, но строгий. Выпрямился перед ней, жилы на шее надулись:

— Вигга! Такое поведение недопустимо!

Волчица застыла с мачтой в зубах, моргая. Редко кто противостоял ей так. Она разжала челюсти, брызнув слюной с щепками. Сузила глаза. Заурчала глубоко в глотке, крадучись к нему. Потому что это...

Было...

...

...

Дерзко.

Спаситель, какая чудовищная ложь. Это не была хорошая волчица. Это был демон-убийца. Худшая волчица в мироздании. Скользкая, слюнявая, щетинистая тварь с крокодильей пастью и бычьей силой.

Теперь он понял, что совершил две роковые ошибки. Первую — приказав Вигге отпустить волка. Вторую — привлек его внимание.

Он в ужасе наблюдал, как чудовище крушило команду, затем принялось за мачту. Потом заметил кого-то на рее высоко над палубой — принцессу Алексию. Как она туда забралась? Неважно. Скоро она свалится вниз. И тогда он, не раздумывая, шагнул вперед.

Глубоко в душе теплилась надежда: волк снова станет Виггой, как в таверне, когда Якоб из Торна рявкнул на нее. Но в этом путешествии надеждам не было места.

— Хорошая волчица... — Он боялся смотреть в оранжевые глаза, пылающие адским огнем, но и отвести взгляд не смел. Лишь так он сдерживал тварь, заставляя ее красться, а не рвать его на части. Горящие обрывки снастей падали на скамьи, брошенные весла, истерзанные трубы гребцов.

— Спокойно... — прошептал он, не зная — себе или зверю. Рычание вибрировало в палубе, отдавалось в ступнях и мочевом пузыре. Сапоги скользили по крови, шлепали по кишкам, пока он отступал к корме.

— Спокойно... — заискивающе продолжил он. Пасть чудовища искривилась в еще более звериной гримасе, слюна с кровью брызнула на доски...

Треск! Поврежденная мачта дрогнула. Волчица метнулась к звуку с невероятной скоростью. Брат Диас рванул вперед, мелькая чернильными полами рясы между скамьями.

За спиной — яростный рев, стук когтей по дереву. Он взбежал по наклонной палубе к корме, спина холодела в ожидании клыков.

Прыжок!

На миг он обрел свободу, ветер охладил нижнее белье.

А потом вздыбившееся море встретило его.

— О Боже, — прошептала Алекс, когда рея снова дернулась. Она вцепилась в нее ободранными ногами и руками, которые горели от боли. Раздался звонкий треск, затем еще один. Дрожь пробежала по дереву, заставив его содрогнуться.

— О Боже. — Вся мачта кренилась. Кренилась в пустоту, парусина развевалась внизу, словно шлейф гигантского свадебного платья.

— О Боже. — Она зажмурилась, когда мачта замерла в шатком равновесии, стиснула зубы так, что они скрипели, молясь, чтобы она вернулась назад.

Треск. Новый рывок. Мачта сдвинулась. В ту же сторону. Еще трески, еще щелчки. Крен усиливался. Быстро. Как дерево под ударом топора.

Она издала беспомощный стон. Прилипла к немилосердному дереву всеми частями тела. Готова была вгрызться в него зубами. Нельзя остановить падение, цепляясь за то, что само падает. Но это все, что у нее было.

Желудок сводило от ужаса. Последние волокна мачты трещали внизу. Падение ускорялось, ткань хлопала, веревки хлестали. Мачта быстрее неслась к бурлящему морю, а ветер рвал волосы, срывал слезы. Алекс открыла рот, чтобы закричать.

Говорят, в такие мгновения жизнь проносится перед глазами. У Алекс не пронеслась.

И слава Богу. Одного раза хватило с лихвой.

Вода ударила с силой мчащейся телеги. Ледяные пузыри окружили ее и внезапно ничего не имело значения.

Не нужно было двигаться. Дышать. Лгать.

Она позволила морю утянуть себя вниз, в тишину.

Якоб взмахнул мечом и снова промахнулся. Даже сильнее, чем в прошлый раз. Констанс ухмылялся в дыму, словно упитанный призрак.

Корабль тонул, скрипя балками. Якоб понимал это чувство. Новый выпад — но силы иссякли, каждый вдох обжигал. Вкус огня. Вкус крови. Знакомо. В огне и крови он был знаток.

Нога скользнула по кровавой палубе, голеностоп подкосился — он рухнул на колено, боль пронзила пах, все еще не заживший после Венеции. Констанс уже кружил вокруг. Якоб попытался развернуться, поднять щит, но слишком медленно.

Такова была его долгая жизнь — вечное «слишком поздно». Поздно научился. Поздно дал клятвы.

Холодное острие вошло между лопаток, затем боль пронзила грудь. Крик застрял, вырвавшись хрипом. Полукашель, полутошнота.

Он знал, что увидит, глянув вниз. Ничего нового. Клинок выпирал из груди, ткань расползалась, сталь алела его кровью.

Удар в спину. Говорят, каждый получает по заслугам.

Меч выскользнул из ослабевших пальцев, звякнув о палубу.

Легкие шаги. Констанс плясал вокруг.

— Итак, — он возник в поле зрения. — Последний сюрприз так и не случился? — Поднял расшитый рукав, брезгливо сморщился: — Все пропахло дымом. Я же предупреждал: кончится плохо.

Якоб хрипел, захлебываясь кровью: — А я... — но слова тонули в стали, пронзившей легкие.

Констанс наклонился: — Что-то сказал?

—...предупреждал...

Герцог поднес руку с кольцами к уху: — Прошу?

—...тебя...

— Громче, друг. Ты просто пускаешь пузыри...

Якоб вцепился в него, притянув в объятия.

Констанс ахнул, когда окровавленный клинок коснулся его груди. Глаза расширились от ужаса.

— Все кончается плохо, — прошипел Якоб.

Он дрался на дуэлях всю жизнь. Знал, когда проиграет. Но когда нельзя умереть, ничьи вполне достаточна.

Он рухнул назад. Их вес сделал остальное.

Позолоченное навершие меча ударило о палубу. Лезвие прошло сквозь Якоба, пока крестовина не уперлась в спину. Герцог взвизгнул, когда острие вонзилось в его грудь, вышло у позвоночника и пробило правую руку Якоба.

Не самый благородный конец дуэли, но Якоб не клялся в благородстве. Он был умнее.

Герцог Констанс уставился в лицо Якоба. Глаза вылезали из орбит, жилы пульсировали. Выдохнул кровавый пузырь и обмяк.

Якоб остался там, где все оказываются в конце. Наедине с последствиями своих поступков.

Он лежал, пронзенный. Эфес впивался в спину. Труп Констанса давил сверху. Свободной рукой он слабо дергался. Дышать едва мог, не то что вырваться. Боль была невыносимой.

Горящие лоскуты парусины падали вокруг. Вода поднималась по палубе — холодная соленая волна сменяла горячую кровь.

Он бывал в переделках. Участвовал в легендарных катастрофах. Но это... Это был шедевр.

Он хрипло рассмеялся.

— Вот так загвоздка, — прошептал Якоб.

И море накрыло корму, унеся его.