Третьяк повиновался без возражений. Заковал брата в кандалы и подверг почти всему, что требовала толпа. В угаре расправы та желала страшные вещи. Всё, что палач пытался спасти - это лицо царя. То самое, которое приглянулось царице.

- Мне нравится это воспоминание. - Признавался Третьяк. - Столько эмоций! Стоит вспомнить, и как будто видишь его как наяву.

В конце толпа разбушевалась не на шутку. Победители, Красичи по крови, что казнили безродного царя, приказали выжечь палачу глаза. Он хоть и показал свою верность новой власти, а был кровным братом казнённого. Он не любил выходить наружу ещё тогда, а потому пытал до смерти. Никто никогда не возражал, кроме пары случаев, когда царю необходимо было показать народу казнь. "Во избежание", - наградили его за верность Красичи. С тех пор Третьяк ходил слепым.

"Тогда он уже был уродлив", - вспоминал слова запамятовавших эту "славную казнь" стариков. С тех пор Третьяк жил в безвременье, - "Всё, что я вижу теперь - это пламя".

Большинство его записей, впрочем, никак не упоминали палача. Чистые истории узников темниц, рассказанные под пытками, порой - и добровольно, через прутья решётки. Богатая коллекция человеческих страданий леденила кровь. Мёртвые тела уходили в землю, пятна крови в клетках отмывались, крики забывались и возвращались лишь во снах - а истории на бумаге жили вечно.

- Нет, не пороки этого мира я собрал у себя, Синица. Я вижу из своей берлоги целый мир, каждый его закуток. Я слепой, если ты не заметил, но всё прекрасно вижу и помню.

Шиниж нашёл записи об истории одного из узников Третьяка, что всё ещё находится здесь. Ольга была не единственной жертвой - иностранцы, что выпросили у царя разрешение посетить свою святыню где-то на севере царства, тоже попали под раздачу. Их лидера посадили в темницы к Третьяку, а остальных пилигримов - под опеку стражи. Им не повезло, что они захотели подзаработать на долгую дорогу. На потеху зевакам они показывали своё искусство. Мертвоязычные возвращали к жизни трупы всевозможных животных, что выставили в клетках и продавали любому, кто был готов заплатить.

"Жалею, что мой любимый ученик избежал участи своих товарищей. Один он точно погибнет. Две его подруги уж точно ему не помогут замирить святыню". Третьяк не любил имён и названий. Истории, выходящие из-под его пера, не имели ни времени, ни места, ни каких-то отсылок к людям и событиям, но определённо где-то и когда-то происходили. В пределах подземелья существовал целый мир, где цари и их семьи сидели в одной клетке с героями побеждённых восстаний, а редкие нынче змееборцы - со лжепророками, избравшими горних змеев своими богами.

Мертвоязычный признался о многих, многих вещах. Его история была особенно длинной. Что странно - ведь Третьяк едва ли мог заставить колдуна признаться хоть в чём-либо. Он сделал это добровольно: может, из какой-то непонятной мудрости, может, стражники обещали ему, что казнят его учеников. Зверинец весь сожгли. Правда, ходили слухи, что-то гигантские пауки разбежались по канализации и по ночам ловят кошек и собак, даже маленьких детей себе на пропитание.

Обвиняли его в помощи ведьме. Его и неудачливого астронома, что на той же площади говорил о наступлении ночи на юг, плохом урожае и всём-всём-всём. "Я привёл её в город. Чтобы пить людские души вместе во имя злых богов", - признались оба из них. Мёртвоязычный пытки пережил, в отличие от хиленького астронома.

Все истории так или иначе походили на эту - обвиняемый в чём-то немыслимом рано или поздно признавался и раскрывал всю свою жизнь. С самого начала, с родной деревни в вековечном лесу, через тысячи путешествий на север, через земли царей и цариц, до бесчисленных вариаций одного и того же.

Но больше всего он жалел о потерянных учениках. "Они знали, что такое жизнь и смерть. Их ждало блестящее будущее, но без моей помощи юные головы быстро себя потеряют. Впрочем, сбежать было их выбором, и я так и так не имел права решать за них". Темницы же он считал концом своего пути. "Здесь я хочу остаться. Это место отдыха для таких, как я, почти вечных существ, что предпочли покой суете".

Мертвоязычный жил очень, очень долго. Его история заняла просто безумно много места. Кому, как не ему, видеть, что ничто никогда не меняется?

- Вовсе не обязательно жить так долго. - Рассмеялся Третьяк. - Я прожил совсем ничего, а знаю почти всё на свете.

- Тогда ты должен знать, зачем я здесь.

- Повидаться с Ольгой-ведьмой? Да пожалуйста. Только не вздумай делать ничего плохого - за неё мне голову открутят. Я бы и рад, сам понимаешь, но жизнь мне дороже.

Шиниж не упустил свой шанс. Третьяк отвёл его в самый дальний угол подземелья, где паутиной переплетались цепи. Камеру хорошо было видно издалека, потому что палач уставил её свечами. Ольга словно восседала на алтаре, как жертва кровожадным богам.

Женщина дёрнулась, когда услышала шаги, и уставилась на посетителя.

- Кто это?

Стражник замер. Такого он не ожидал увидеть.

"Нет, невозможно", - закрыл он глаза, пытаясь прогнать наваждение. Но Ёная не пропала. Ведьма, показалось Шинижу, его узнала, хоть и видела лишь раз и мельком. "Какой смысл?", - пронеслось у него в голове. "Они схватили невинную. Это все видели, все. Почему же здесь сидит Ёная?"

Третьяк оставил их наедине и ушёл по своим делам. Шиниж понял теперь, почему тот был таким довольным. Ведьма жила много дольше, чем мертвоязычный. История её должна быть длинна и запутана - как он любит.

- Как?

- Что "как"? - Нахмурила ведьма густые брови. - Ты о чём, тёмный брат?

Шиниж пропустил мимо её ошибку.

- Почему ты здесь?

- Меня поймали. Раскрыли и посадили в клетку.

- Но Ольга...

- Это я. - Ёная вздохнула. - Уже и забыла, что у вашего брата чутьё на ведьм. Обычно мы с вами союзники, чего я и ожидала, но, похоже, царю вам нравится служить больше.

Стражник не понял.

- Ты знаешь, что тебя сожгут, ведьма?

- Конечно. Третьяк мне это говорит по три раза на дню. - Она склонила голову. - Говори, что ты хочешь узнать. Не трать моё время на глупые вопросы.

- Зачем ты их выжгла, ведьма? - Спросил Шиниж про убийства и про пожар.

- Прости, но... попробуй задать другой вопрос. - Покачала Ёная головой. - Не получится объяснить. Я знаю, что произойдёт. Это то, что составляет меня, и другим людям покажется полнейшим бредом. Ты не поймёшь, тёмный брат.

- А ты попробуй. - Попросил Шиниж. - Я слушаю.

Ведьма посмеялась, но, тем не менее, действительно попыталась рассказать.

- Единственный случай, когда человек, подобный тебе, может увидеть своё будущее - это когда оно встанет перед ним на расстоянии вытянутой руки. Когда на лесника навалится медведь, когда человечек увидит когти и клыки и тушу зверя, тогда он и поймёт, что ждёт его. Но что увидит в звере кто-то другой, кто-то, кому грозит совсем другая смерть? Лишь опасность, то, что, возможно, медведь и его загрызёт, если он сунется спасать лесника. В данном случае нет никаких обязательств. Нет того трепета перед неизбежным, что сковал лесника в лапах медведях. Разве ж это будущее? Так, неопределённость.

Шиниж сделал единственный, как ему казалось, логичный вывод из её слов - она боялась смерти, которая подобралась к ней очень, очень близко.

- Ты их выжгла, чтобы избежать смерти?

- Нет, Синица, нет. Люди видят будущее лишь один раз в жизни - перед самым её концом. Но я видела свою бесконечно долгую жизнь, а не неизбежную смерть.

Шинижа покидало терпение. Если ничего не угрожало ей, то какой был смысл?

- Зачем же, ведьма?

- Они были должны мне. А потом я забрала и то, что составляло их естество - ту огромную дыру в земле, что вырыл Вотята, и всю поганую семейку Крарлена. Потому что пришло время уплаты. Вся я затрепетала, как только вспомнила о нём, так много от этих двух мне было обещано. И не спрашивай, для чего мне собирать долги - сам смысл их в том, чтобы когда-то быть собранными.

- Ты уклоняешься от ответа.

- Я ответила. - Вздохнула Ёная. - Об этом я и говорила. Ты воспринимаешь как бред то, что для меня имеет смысл. Выжечь их я имела все основания - обязана была, ведь они мои должники, что обещали мне всё взамен на что-то. Кто-то - то есть я - необходим для этого, а раз так, то и иначе я поступить не могла.

- Что случится, если они не вернут долг? Ты потеряешь силы?

- С чего бы вдруг? Пойми, глупый тёмный брат, что это закон мира. Если долги не платят, то мир потеряет смысл. Вот зачем ты поклоняешься своему богу, затем же я и выжигаю задолжавших мне. - И замерла с таким выражением лица, будто стражник обязан всё понять. Когда же Шиниж ответил ей всё тем же взглядом полным вопросов, она раздражённо продолжила. - Потому что это правильно, потому что иначе нельзя. Некому этим заниматься, кроме меня. А если будет по-другому, то ты перестанешь жить, но будешь видеть лишь картинку чьих-то чужих жизней, растворишься в их потоке без ответов и вопросов. Потому что это - твоя суть. Без поклонения твоему богу не будет тебя. Без выплаты долгов - меня.

Шиниж замотал головой. Ведьмы и есть ведьмы. Отец как-то рассказывал историю об одной из них - колдунья была точь-в-точь такой же. Их сложно понять человеку, в них нет ничего святого и постоянного, зато они обладают просто невероятным умением выворачиваться из любой передряги. Со стороны кажется, что в их действиях есть какой-то неуловимый смысл, но на деле человек, подобравшийся к разгадке слишком близко понимает, что что ничего нет, а ведьмы так живут. Шинижу стоило поверить отцу - правда, тогда он ещё не встречал существ, что мыслили иначе, чем люди.

- Ты собираешь долги просто потому, что собираешь. - Подытожил он. - У тебя нет никаких оправданий. Что ж, желаю гореть ярко во славу бога-солнца.

Ведьма засмеялась.

- Как я и предвидела, ты не понял.

- Куда исчезла Ольга? - Спросил он. Ведь женщина жила в Благой четверти уже тридцать лет. Не может быть, чтобы ведьма все эти года пряталась за этой личиной.

- Не было никакой Ольги. - Вздохнула Ёная. - Ты не веришь, что я говорю правду, но всё равно спрашиваешь меня, а не кого-то ещё, в надежде, что я сжалюсь и скажу то, что ты хочешь услышать. Почему бы тебе самому не сказать то, что ты желаешь услышать? Так делают все разумные существа, кроме разве что людей. Вы же раз за разом задаёте одни и те же вопросы в надежде, что ответ изменится. Это я и люблю в людях.

- Сколько лет ты была Ольгой?

- С самого моего рождения. Но этот ответ тебя же не устроит, верно? - Качнула она головой. - Сгинь, страж. Даже моей любви к людям есть предел, и он - бесконечно глупые вопросы. Прими на веру, то что я говорю, и умести это в своей голове. Противоречий нет, а, значит, когда-нибудь ты поймёшь. А пока... обязательно посмотри, как я буду гореть. Ты же этого хочешь - так не забудь об этом!

Вдруг подул ветер, и свечи затухли. Шиниж схватился за меч и обернулся, но это была ложная тревога. Ведьма зевнула и легла головой на гнилую солому - спать. Ёная словно обратилась грудой тряпья, так, что под большой робой едва ли можно было разглядеть что-то ещё.

- Я не буду просить пощады. Просто знай, Синица, что если бы не я, то это сделал кто-нибудь другой. Так или иначе должно быть равновесие. Просто я сознательна, и взяла ответственность за него на себя.

- Зачем ты это говоришь?

- Ты попросил рассказать причинах - я и рассказала. И не забудь - я не оправдываюсь. - Зевнула ведьма. - Люблю людей. Если не буду хоть как-то выражать эту любовь, то не смогу быть собой.

Шиниж всё равно не понимал.

- А ты попытайся. - Ведьма закрыла глаза и больше не отвечала.

Третьяк прохлаждался подле клетки мертвоязычного.

- Разреши мне её сторожить. Она должна поплатиться за свои дела. - Сказал Шиниж. - Ведьма хитра, и обмануть слепого ей не составит особого труда.

- Он не слеп, стражник. Кто бы ни попал в паучьи сети, даже другой паук, он всё равно обречён. - Сквозь решётку произнёс мертвоязычный. Шиниж мельком осмотрел его - худой и лысый старик, кожа да кости. Громадные круги под глазами и чёрные пятна по всему черепу говорили, что жить ему оставалось недолго. - Ни мне, ни ей, не сбежать отсюда. Впрочем, мы и не пытаемся.

- Да, Синица. Не беспокойся о моей паутине. Пока ведьма в подземелье, она никуда не денется. Лучше погляди на своих братьев, что будут её сопровождать до костра, ведь служить ведьмам у вас в крови.

- Это мой долг. - Внял совету друга стражник. - Я и не смог бы поступить иначе.

***

До Шинижа дошли разговоры, что под Совиной башней нашли какие-то странные доспехи. Дерзнувший спуститься вниз стражник надел их и застрял в них. Никто так и не понял, что его надоумило влезть в эту груду железа. Торчащие во все стороны обломки металла, словно внутри доспеха что-то взорвалось, уж точно не наводили на мысли надеть его на себя.

Безумные крики собрата помогли остальным стражникам его найти в лабиринте тоннелей. В полу зияла широкая дыра, а на потолке в самом центре на цепи висел тот проклятый доспех. Стражники голову себе сломали, как хотя бы дотянуться до обожжённой брони, не то что додуматься, каким образом возможно в неё влезть.

Шиниж никогда прежде не видел таких доспехов. Впрочем, откуда такой взялся, он представлял отлично. Отец его оставил после себя не только меч, но и несколько книг о гербах, войсках разных стран и рыцарских традициях - он всегда хотел знать, из какой страны пришёл в семью предок-рыцарь. Автор одной из них, что была про доспехи и гербы, не поскупился на яркие иллюстрации и точные описания брони, и Шиниж потратил очень много времени на разглядывание потенциального обмундирования своих врагов. Это был один из самых полных справочников, за который отец отдал бешеные деньги.

Броня, что состояла из наложенных друг на друга листов стали, принадлежала солдатам Железных Лордов Гор. Их уже давно нет, все погибли тут и там один за другим, но доспехи их с завидной частотой появлялась на поле боя - мастерство их творцов пронесло их через века не оставив и следа ржавчины. Железные Лорды были потрясающими кузнецами, даже магами, как говорят некоторые, и любые вещи их эпохи до сих пор исправно служат своим владельцам.

Стража так и не смогли вытащить из доспехов. Он расплавился и стёк куда-то в черноту. "Зубы и пасть", - подумал Шиниж, глядя на доспех. Мичир через Камижна приказал замотать его вместе с цепью в тряпьё и отправить в Тёмную башню. Также он запретил вообще кому-либо спускаться вниз - даже в масках люди продолжали погибать в недрах башни.

Мичир вызвался доставить доспехи в башню. Хоть путь недолгий, и его можно было доверить вообще любому стражнику, Шиниж хотел поговорить со старшим братом с глазу на глаз. Кто-то сговорился с ведьмой - возможно, даже сам Мичир - и молодому стражу было необходимо поделиться своими опасениями с начальством.

-- Птицын

Это был странный город, а малочисленные его жители ещё более удивительны. Тоноак открыто глазел по сторонам, что Хол наблюдал впервые. Из земли прямо на реке торчала рукотворная гора, покосившаяся на бок и вся изрытая тоннелями, где и жило население. Прямо под горой стояла крепость, а внутри неё разлилось озеро. От человеческих башен тянулись мостки к громадине, тут и там цепи и канаты стягивали раны-трещины - гигантское строение медленно, но верно разрушалось под своим весом.

Так люди здесь и появились. Когда-то давно какое-то племя в поисках наживы забрело внутрь, но решило не уходить. Они так и не научились строить и в случае нужды перебирались из одной части горы в другую. Крепостью у подножия, мельницами и заплатками на теле громадины местные обязаны исключительно Красичам - они завоевали Птицын и посадили править там одного из своих. Только им удалось изменить кочевой образ жизни птичьих.

Мимо Хола прошла целая стая воркующих девушек. И все, как одна, были пострижены одинаково - короткие выкрашенные в белый волосы липкими прядями, похожими на шишки, торчали во все стороны, словно перья. "Под птицу", - так местные это называли. Тоноак не мог оторвать от них взгляд, как, впрочем, и Холстейн - здесь он никогда не был, его ведьма обходила это место стороной.

Местные подражали птицам. Говорили они странно, дёргали головой, когда куда-то смотрели, а вместо хлеба предпочитали приготовленные зёрна. В глубинах горы птичьи разводили крыс и мышей, которых употребляли в пищу. На самой вершине строения стояли дворец и старая, старая церковь, где местные сжигали мёртвых. Первый был храмом Краса, что завоевал Птицын. Второй - храмом птичьих, единственное. что они удосужились построить.

Впрочем, Хол не видел ни один из храмов за туманом. Он лишь слышал о них от Ёнаи, а она - от кого-то ещё.

- Что-то не так? - Спросил Хол. Река останавливала под горой свой бег, и воин думал, что сможет здесь пройти. Подвесные мосты тянулись высоко над водой, и удушье не могло добраться до него.

- Ничего, хозяин. - Помотал головой Тоноак. - Эти люди выглядят странно, только и всего.

Коня пришлось оставить далеко внизу и взять в аренду стойло. Перьеголовый толстяк требовал непомерно много денег, но делать было нечего - казалось, все птичьи люди сговорились, чтобы сделать жизнь инородцев в своём городе невыносимой.

"Они поклоняются ангелам", - заметил Хол статуэтки тут и там в окнах жилищ. Это показалось ему самым странным в этом народце: ангелы уже давно исчезли, когда эта небесная крепость упала на землю. Птичьи люди должны были поклоняться чуди, что гору вниз и уронили.

Чуть подальше стоял и памятник. Он был покрыт дерьмом с ног до головы. Пернатые обгадили даже своих каменных сородичей, сидевших на плечах Благого. Их запрещено было сгонять, а птичий помёт и вовсе считался среди горожан оберегом от зла. Воровать они его не воровали, но радовались, когда кто-нибудь сверху на них облегчался. Многие помёт ели если не постоянно, то хотя бы раз в жизни.

Больше всего этим отличались, конечно же, жрецы. Часто их узнавали даже не по пернатым накидкам, а по гнилым зубам. Вестники, так звали жрецов этих странных небесных богов, говорили, что птицы едят небо и землю, потому в их помёте есть пища для видений. Провидцев среди них было хоть отбавляй. Хола радовало во всём этом только одно - дохли вестники что мухи от своих гастрономических пристрастий.

Только после хорошего дождя можно было разглядеть статую. Случались они здесь нечасто, и Холу совсем чуть-чуть не повезло со временем визита в Птицын.

Заморосило в тот самый момент, когда они входили в гору. Холстейна не покидало чувство, что река до сих пор злится, и её вода пытается утопить его даже на берегу - или в данном случае лишить удовольствия поглядеть на творения древних скульпторов. Небо никогда не прояснялось, и осень была слишком дождливой.

Холу нужно было от Птицына только одно - ведьма, что была сокрыта где-то внутри. В глубинах города была сокрыта одна женщина, о которой как-то обмолвилась Ёная. Будто бы чуди заперли её в тюрьме и сбросили на землю прочь с их глаз. Столь древнее создание, безусловно, должно было помочь избавиться от джинна.

Тоноак отправился искать для хозяина проводника в древние темницы. Ни он, ни Хол ничего не знали о Птицыне, но зато раб не привлекал столько внимания, сколько могучий воин при оружии и с мешком, в котором без всяких сомнений звякали доспехи. Через несколько часов Тоноак нашёл одного из стражников, что согласился на их предложение.

- Горислав. - Сообщил он по дороге. - По правде говоря, вы не первые, кто идут к Медвептице.

Стражник постоянно заглядывал в лужи и теребил светлые - безусловно, крашенные - кудри. Он вовсе не волновался о том, что совершал преступление, и разглагольствовал о девушках и об их непонимании, насколько его причёска лучше ангельской.

- Начальство смотрит на это сквозь пальцы. - Сообщил он. - В Птицын поглазеть на нашу ведьму постоянно богатеи приходят, думают, что уж им-то откроется секрет чудей.

- Какой ещё секрет? - Спросил Хол.

Местные жили в клетках древней темницы - в этом не было никаких сомнений. Семьи занимали для проживания по несколько камер одна к другой и огораживались от остальных хлипкими деревянными заборами. Люди побогаче занимали целые коридоры и использовали материалы получше. Свет проникал сверху через трещины, а вместо канализации использовались шахты - где-то далеко внизу в непроглядной тьме это всё сливалось в озеро. Лестницы и мосты для сообщения одних частей разрушенного города с другими создавали настоящий лабиринт переходов, в котором заблудиться было раз плюнуть.

- О небесных крепостях - вроде этой. - Горислав беспечно спрыгнул в какой-то незаметный проход под одной из стен и позвал за собой. Путники вынырнули в какой-то тёмном, отрезанном от остальных коридоре. С обеих сторон всё было заколочено, и кто-то из птичьих людей - скорее всего, друзья Горислава - использовали это место как схрон. - Все хотят знать, как пойти на поклон к чудному королю, а для этого нужно до туда как-то долететь.

- И Медвептица им что-то говорит?

- Советует научиться летать. - Хихикнул стражник. Он лениво прошёлся к неприметной стене и остановился. - Что ж, мы пришли. Деньги вперёд.

- Мы договорились на золотой. - Тихо напомнил Тоноак.

"На эту одну монету можно прожить год", - подумал Холстейн. Если экономить. Ему несказанно повезло, что у Первака оказалось столько денег. Если бы не он, воин бы прикончил жадного стража на месте и разнёс стену на куски в поисках прохода.

Получив деньги, Горислав нажал на какой-то камень, слегка выделяющийся из стены, и та сдвинулась в сторону. Совсем на чуть-чуть, но достаточно, чтобы человек смог протиснуться в тёмную комнату за ней. Откуда-то сбоку из заначки страж притащил верёвочную лестницу. Вскоре, когда его глаза привыкли к темноте, Хол понял, зачем - в комнате в полу зияла круглая дыра.

- Никакого света. - Напомнил Горислав как только оторвался от любования гонораром. - Отсюда в каждую комнату ведёт окошко.

"Канализация", - понял Хол.

- Это место давно не используется. - Усмехнулся стражник. - Не прикрывайтесь руками, сверху ничего не упадёт.

Лестница стукнулась о пол где-то внизу. Хол разглядел на дне колодца какой-то свет - дыра была не такой глубокой, как ему сначала подумалось.

- И да: не верьте сказкам о чудовищах. - Посоветовал Горислав. - Кроме людей здесь никто не водится. В темноте никого нет, не бойтесь.

Стражник полез первым, за ним Хол и Тоноак. Колодец действительно не был глубоким. Вёл он в тёмный коридор, где из стен торчали трубы. Вот следующий за этой комнатой колодец был почти бездонным - Горислав думал, что если достать очень длинную лестницу, то можно будет спуститься на самое дно Птицына. "У ангелов там были храмы. В своих святилищах они висели вниз головами как летучие мыши", - вспомнил Хол как заглядывал в телескоп, чтобы рассмотреть небесную крепость. Тогда выдалась удивительно ясная погода, и разглядеть обитель чуди - а до того, ангелов - можно было во всех подробностях.

Через трещину в стене они прошли в камеру, оттуда - в забытый всеми коридор, который вёл к винтовой лестнице. Чем ниже они спускались, тем больше разрушений встречалось им на пути. Ступени заканчивались внезапно; кривой пол - явно от другой комнаты - перегораживал спуск. Горислав отошёл в сторону и, пощёлкав чем-то, зажёг припрятанный в закутке факел. Свет указал им путь - через настежь открытые двери в полу.

- Это люк. - Поправил Хол проводника.

- Нет. Это камера на бок встала. Сейчас увидите.

И действительно - выходом из комнаты служила щель в стене на высоте груди. Снаружи оказался просторнейший зал, единственным наполнением которого были могучие колонны, подпирающие город, и кирпичи, осколки стен. Они валялись тут и там и служили для путешественников ступенями.

Горислав поднял факел над головой и предложил посмотреть наверх. Между колонн висели на цепях висели камеры-кубы, а между ними были протянуты обрушившиеся коридоры. Кое-где отдельно от остальных в воздухе покоились одиночные камеры, закрытые странными дверьми.

- Сюда. - Показал стражник пальцем на колонну, что была помечена ярко-рыжей краской.

Пламя показало в темноте целую гору - камеры, сваленные в кучу, во все стороны торчащие дверями. Где-то в этом хаосе находилась ведьма, прикованная цепями к развалинам.

- Как её не раздавило? - Удивился Холстейн виду, что открылся перед ним.

- А... ну, там особые двери. Вроде этих. - Посветил страж на ближайшую камеру. - Видите рисунок на них?

Хол не видел ничего. Массивные железные двери с замком посередине - без узора, гладкие и блестящие, словно их ежедневно полировали.

- А на дверях тех камер, что разрушились, рисунок есть. Потому что они передом наружу смотрят.

Что-то в этой фразе показалось наёмнику странным.

- Камеры закрыты изнутри? - Переспросил он. - Что, ключ от них внутри?

Хол попытался заглянуть в замочную щель и, как и предполагал, не разглядел ничего. Он достал нож и попытался вставить лезвие в щель. То, что это не удалось, его несказанно удивило. "Не режет". Эти без всяких сомнений железные двери не поддаются резакам. Он попытался поскоблить стену, но тоже без толку - такое оружие и не могло это сделать.

- Видите? - Указал стражник на чёрное пятно у другого куба. - Мы взрывать пытались. Бесполезно. Но достаточно этого, попробовали и...

В замке раздался скрип, и дверь, выдохнув облако пыли, отворилась наружу. Хол задержал дыхание и резко потянул её на себя - только чтобы обнаружить за ней мумию в ржавых доспехах, что вцепилась в ручку двери. "Оно открыло камеру", - догадался Хол. "Оно ещё живо". А потому, пока древний мертвец не вспомнил давно забытое знание как двигаться, вогнал ему в шею нож и перерезал глотку.

И тотчас об этом пожалел. Резак, почуяв на себе кровь, зашипел от радости, а ему вторили его братья и сёстры и мать. Капелька крови, упавшая на пластину доспеха, забурлила и впиталась внутрь.

Оба, и Горислав, и Тоноак наблюдали за его движениями с широко открытыми глазами.

- Н-но... зачем?

- Добыча твоя. - Наёмник решил не задерживаться внутри. Кто знает, какие болезни таятся в столь древнем создании. - Я не желаю того, что внутри этих камер.

- Он был жив? Вы видели, как он двигался? - Не унимался Горислав. - Он что-то сказал?

- Спросишь у него сам.

Холстейну было не по себе. "Это всё джинн. Это его рук дело". Потому что никто иной не мог сказать мертвецу внутри камеры, что мимо неё проходит кто-то живой. "Глупость. Никто иной не мог сказать что-то мёртвому так, чтобы тот понял и зашевелился". Хол, когда уходил, всё же заглянул внутрь камеры со странной надеждой найти там джинна - и обнаружил лишь недавний труп, заключённый в круглые, без углов, стены, обитые успокаивающе-холодной чёрной тканью.

В куче кубов пролегала едва заметная тропинка наверх, а затем между камер. Чуди досталась по-настоящему царская клетка - огромная, едва ли не в пять раз больше всех остальных. Когда небесная крепость упала, эта камера сорвалась с цепей и оказалась погребена под осколками остальных. Птичьи люди нашли её по крикам пленницы - говорят, чудь кричала несколько лет, пока кто-то догадался разгребать завалы.

Как и сказал Горислав, двери этой камеры смотрели внутрь. Они были распахнуты настежь, а кто-то даже пытался выдернуть их из косяков и унести - безуспешно. Чудь была голой, лишь на шее и плечах что-то покоилось. Обрывок меховой накидки и какие-то украшения - что странно, ведь воры бы при первой возможности украли драгоценность. Едва заметно от золота к стене тянулись тоненькие цепочки и впивались в кольца. Откуда-то с верхних уровней птичьи люди принесли сюда решётки и установили их вместо открытых дверей.

Пленница выглядела истощённой, будто она пережила голод. Странно для чуди - ведь ей не нужно есть. Руки и ноги едва слушались её, а перед глазами словно стояла бледноватая дымка. Хорошо приглядевшись, Хол рассмотрел их фиалковый цвет. Перед ней стояла миска с чем-то серым, но к ней никто не притрагивался.

- Веснаосень Медвептица. - Сказала пленница сквозь прутья решётки. В огнях факелов её лицо казалось безумным, извивающемся в неверном свете.

Веснаосень Медвептица. Так её звали.

Веснаосень.

Медвептица.

Холстейн понимал, почему она звала себя последним именем. На плечах у неё покоился обрывок мехового плаща с воткнутыми в него перьями. Первое же оставалось для Хола тайной за семью печатями. Он как-то слышал, что чуди сами выбирают себе имена, но обязательно следуя давно забытым людьми правилам.

"У неё на шее три короны", - разглядел украшение Хол. Сработанные из золота и без всяких швов, словно их отлили одна за другой вокруг шеи чуди. Редкая, безумно дорогая работа. Удивительно, как она смогла их сохранить в темнице, но оказалась без одежды в одном только плаще - любой колдун, что приходил сюда, был бы доволен всего одной короной, хотя бы секретом её изготовления, и выпустил бы пленницу без всяких сожалений.

- Вытащи меня. - Прошептала она. - Мне вусмерть здесь надоело.

Хол переглянулся с рабом. В глазах его читалась немая просьба не останавливаться ни на секунду - стража рыскала где-то поблизости. Хол ответил ему другим взглядом, рассказывающем о всех тех опасностях, что их ждут, если чудачка закричит.

- Что в этом для меня?

Веснаосень удивлённо приподняла брови.

- Холстейн уже не помогает нуждающимся? Во дела.

- Потому что в этом ничего для меня нет. - Намекнул он.

- Что, твоя ведьма куда-то пропала? - Догадалась чудь. - Я здесь уже тридцать лет сижу, откуда мне знать. Хочешь, буду твоей новой ведьмой? Тебе понравится, обещаю!

- Сомневаюсь.

- Тогда... - Она сощурила глаза, разглядев что-то на его плече. - Я могу убить для тебя твоего чертёнка. Мешает спать, наверно.

- Ты не представляешь, как.

Пленница, почуяв ниточку, за которую можно потянуть, развеселилась.

- Слава мне! Впрочем, есть один вопрос: что стало с твоей ведьмой?

- Она умерла.

- Соболезную. Однако, это значит, что я точно не разозлю ведьму, если влезу в дела её слуги.

- Нет, не разозлишь.

- Тут тысячи коридоров. Шанс, что стражник заглянет на самые нижние уровни ничтожно мал. - Пожала плечами Веснаосень. - Не бойся, Холстейн. Твой проводник сказал бы тебе то же самое.

Тот осторожно кивнул.

- Нельзя выпускать её. - Предупредил он. - Я привёл вас только посмотреть на неё.

- И не собирался. - Хол не мог использовать помощь... этого. Немёртвые сродни джиннам - себе дороже их о чём-то просить.

Чуди не понравилось такое развитие событий.

- Я закричу. - Предупредила она.

- Тут тысячи коридоров, а мы на самом дне. - Ответил Хол.

- Я ждала такого, как ты, пятьдесят лет. - Проговорила Веснаосень. Она встала в полный рост, ничуть не стесняясь своей наготы. Толстые цепи крепко держали её за короны в камере. - Выпусти меня.

"Если только не смогу найти хоть одну ведьму. Она провела здесь полвека - несколько месяцев для чудачки покажутся мгновением".

- Я могу помочь тебе с чем-нибудь. Я докажу тебе свою полезность. Только не уходи. Прошу.

Хол похлопал застывшего в нерешительности проводника и сказал вести отсюда.

- Вы выпустили его, да? Того бедолагу в доспехах ржавого бога?

- Я его убил.

- Зачем? Он тебе чем-то мешал, Холстейн? - Удивилась чудь. - Разве он сделал тебе что-то плохое?

Проводник попросил больше с ней не говорить.

- Она нас проклянёт. Когда она злая, она может.

Холстейну это было безразлично. Обессиленная пленница не сможет ничего сделать, а если попытается, то лишится корон и жизни. Не потому она не убегала, что её закрыли за решётками - старое-престарое колдовство держало её взаперти.

"Где ты пропадал, джинн?" В висках застучала жгучая боль, стоило Холу отойти от остальных. Чёрт был совсем близко - сизый дым его струился перед глазами, чтобы собраться воедино в клыкастую ухмыляющуюся рожу.

- Готовил подарок. Ты решил не расставаться со мной и отринул ведьму - за это я награжу тебя, Шестак! Никогда ты не забудешь моей щедрости.

- Я найду другую ведьму, только и всего. - Пообещал Холстейн. - У Ёнаи были две сестры. Хоть одну из них я-то смогу найти.

Наёмник вдруг упал на колени. Невообразимая сила сдавила его грудь и лишила воздуха. Когда он осмотрелся, то понял, что видит сквозь стены. Джинн поделился с ним знанием о том, кто был заточен в камерах.

- Взгляни, сколь многие желают моей помощи. - Джинн смеялся перед ним, и в то же время перед каждым заключённым. Они внимали ему с открытыми ртами и глазами, полными удивления и ужаса. - Почему ты просто не загадаешь чего-нибудь, хоть какую-нибудь мелочь? Разве ты не видишь, к чему ведёт твоя борьба со своими же желаниями? Они спрятались здесь, закрылись от искушения, от того, чего желали всей душой. Чудь подарила им двери и ключи, чтобы никогда больше вожделение не посетило их разум. - Джинн поманил одного из них пальцем. Существо забилось в клетке, словно раненая птица, стучась клювом в каждый угол в надежде выползти наружу, подальше от того, что оно видело перед собой. И не могло - джинн проник внутрь камеры.

Хол собрал все свои силы в кулак и направился прочь. Быстро, как только мог. Джинн впивался зубами в ноги и мешал идти. Ползком, с помощью Тоноака, она выбирался из подземелий наружу.

- Шестак, ты убегаешь? Как лицемерно с твоей стороны! Ты оставил чудь здесь, чтобы она мучилась, глядя, как желанная ею свобода так близка и далека - а сам не хочешь смотреть на участь обречённых на то же самое. Почему бы тебе не убить их всех, Хол? У тебя есть оружие. Ты хочешь этого, уж я-то знаю!

Как бы он не старался не слушать своего чёрта, а это не получалось. Крики, казалось, заполонили весь город. Цепи тряслись, с грохотом падали рассыпающиеся прямо на глазах камеры. Из дверей выползали их узники и стонали о помощи. Только то, что Тоноак успел забросить Гориславу Хола на плечо мешало тому убежать и бросить путников здесь.

- М-мама...

Не смотря на боль Холстейн был почему-то рад. Ему нравилось, что эти твари мучаются.

-- Белев

Ранеслав, князь этого невероятного города, оказался для Настаса очень неожиданным человеком. "Прост и прямолинеен", - мысленно подчеркнул княжич. Он напоминал большого и не слишком умного медведя. Всё, что стояло у него на пути, он ломал, даже не задумываясь о том, что может быть проще обойти проблему и взяться за неё с другой стороны, и атаковал её в лоб.

Княжичу он не предоставил никаких удобств. Вопреки слабым протестам Велемера, Ранеслав повелел выделить своему родственнику каморку сродни тем, в которых жила челядь. Но Настас не жаловался. Неудобство всего на один день. Через удивительно огромное окно был виден он, город мост, что построили великаны.

- Они не были великанами. Просто рабы из числа тех, что Красный Крас привёл с собой с гор. - Объяснил посол. Он бредил Белевом, и Настас прекрасно понимал почему. - Мостовые люди хотели себе столицу, и Бель приказала построить её здесь, прямо на Громовом озере. Мосты выросли тут и там, перегородили каждую реку, что текла из озера и в него, и протянулись с берегов до дворца государыни прямо в центре. На них, используя их как опору, выросли жилища. Такие величественные, такие огромные, что их приписывали руке чего и кого только угодно, кроме человека. Государыня Бель назвала своих рабов великанами - за то, что они сотворили.

- Величие давно исчезло, посол. Остались одни лишь громадины.

Настас указал на одно из древних жилищ - каменное здание высотой в десяток этажей. Со всех сторон его облепили деревянные пристройки и спиралью поднимались к его вершине. Лишь самый пик остался чист - и там жил какой-то богатый боярин. Всё остальное пространство башни занимали склады, что вытеснили на улицу бывших жильцов.

- "И сказала Белая Бель своим всадникам - защищайте сей город, защищайте его память! Не дайте забыть тех великанов, что возвели его на пустом месте!" Не находите ли и вы это печальным, когда наследники забывают о деяниях отцов и становятся невообразимо ниже них? - Велемер улыбнулся особенно грустно. - Государыня, Бель Великанша, строила эти махины для своих рабов - а теперь бояре, что владели своими собственными дворцами, живут там и радуются палатам, что были построены для невольников. Обнищал человек с тех времён, когда правила государыня. Настолько, что он стал верить в тех великанов - как могли его предки построить такое и жить в таком, если он сам ютится в деревянной, гнилой халупе?

Когда Настас впервые увидел эти дома он поверил в великанов. "Не мог человек построить такое!", - воскликнул он тогда про себя. "Бель точно была великаншой, что позвала своих сородичей возвести себе город".

- Жилища всадников, великолепные дворцы, построенные государыней для своих верных рыцарей, все сгинули. Один утонул в болоте - он стоял полвека на нём, а потом почва разверзлась под ним. Другой разрушился под собственным весом - башни его были столь массивны, что погребли под собой весь дворец. Третий сгорел, четвёртый свалился в озеро, пятый... - Велемер вдруг запнулся. - Да что говорить? Люди стали жалкими. То, что мостовые люди могли создать с помощью рабов тогда, сегодняшние свободные ремесленники не способны даже содержать в надлежащем виде. И потому бояре забрали у рабов их дома, что хозяева должны жить лучше слуг.

- Разве нельзя было построить новые дворцы? - Печально обвёл взглядом город Настас. - Чего им не хватило?

- Простите, но мне это неизвестно. Если позволите, я назову это величайшей загадкой тысячелетия. Почему мостовые люди больше не способны творить, и лишь доживают срок службы созданного их предками? У нас сложилось мнение, что это из-за смерти государыни. Из-за братоубийства. Проклятье витает над этим городом.

Княжич насторожился. Он читал что-то подобное в книгах. Вернее, книге. Жречество ещё нарекло её еретической за "искажение настоящей истории мира". Синий Син согласно ей успел продать ведьмам всё царство, то есть проклял не только свой город, но и обрёк страну на погибель.

- Что заставляет вас так думать? - Уклончиво ответил Настас. Он чуял, что его хотят ввязать во что-то тёмное и мерзкое, и пока не видел в этом для себя выгоды.

- Змея мертвеет, господин. Некогда прозрачные и быстрые воды стали грязными и тяжёлыми, они замедлили свой бег. Этот город стоит на истоках реки; если он проклят, то проклята и Змея, прокляты и земли ниже по течению. - Странный огонёк в глазах Велемера потух так же незаметно, как и появился. - Достаточно почитать царские архивы, чтобы в этом убедиться. О, просим прощения - было достаточно.

Настас чуял, что не принял какого-то невысказанного предложения. И был рад этому - не хватало ему ещё добровольно вляпаться в чьи-то чужие проблемы, когда и своих выше крыши. Велемер вздохнул и зачем-то отряхнул камзол. Княжич вновь прилип к окну. Вид всё никак не давал ему покоя. "Даже если я не собираюсь помогать Белеву очистить себя, я имею право желать ему успехов в этом".

- Не грустите, друг мой. - Улыбнулся собеседник. - Время заставляет думать, что наши предки были добры и умны и стыдятся, глядя на своих никчёмных потомков. Спросите себя, и ответьте честно - зачем бы Вы освободили рабов государыни? И я осмелюсь ответить за Вас - вовсе не высокие чувства движут теми, кто желают другим свободы. Тогда, сразу, как умерла государыня Бель, её верные всадники потеряли госпожу и решили избрать новую. Не ту, вернее, того, кого поставил царь, одного из своих сыновей, но кого-то, кого они считали достойной править городом государыни. И так бы было, уж простите великодушно, что сомневаюсь в силе царской власти - ибо этого нет и в помине. Я лишь говорю об истории, том, как происходили события. Произошло то, что произошло - ни каплей больше, ни каплей меньше. Среди всадников был предатель. Человек, что освободил своих рабов и обещал, что освободит чужих. Единство всадников, и без того хрупкое, оказалось мертво, а рабы, та сила, что строила рукотворные горы, решили восстать против хозяев. Но что же захотели изменить рабы своей борьбой за свободу? Да ничего - всадник, что предал остальных, стал тивуном, избранником народа. А властью, данной ему, всадник присвоил себе владения других. "По праву победителя", - сказал он. И назвался Белевичем в честь государыни. Его потомки, как Вы знаете, вполне достойны своего предка. - Почему-то посланник указал рукой на дома, обросшие трущобами. - Так почему же мы, позвольте узнать, обязаны верить, что государыня, что её великаны, которыми она величала своих рабов, действительно то, чем назвала их людская молва спустя столетия?

- Мы и не должны.

- Верно. - Кивнул Велемер. - Что же, господин, я вынужден откланяться. Дела не ждут, к превеликому моему сожалению. Я был бы рад провести для вас экскурсию по Белеву, но, должно быть, вы и сами изволили убедиться, что этот город не слишком изобилует видами с уровня улиц. Его скрытая красота вся в окнах дворца, из которых едва-едва виден призрак великого прошлого.

В дверь внезапно - и удивительно вовремя - постучалась служанка. Она позвала княжича на обед и спросила, не нуждается ли он в чём-либо.

- Мне нужны ставни. - Сказал Настас, когда Велемер вышел.

- Никак нельзя. Приказ господина не закрывать ни одного из окон.

Княжич уныло осмотрел свою тесную комнатушку.

- Тогда одеяло.

Ранеслав нравился Настасу всё больше и больше. Даже больше, чем отец. Сластолюбец не шёл ни в какое сравнение с тем, кто обожал город до такой степени, что запрещал на него не смотреть своим гостям. Велемер без сомнения разделял больную страсть князя к Белеву. Иначе назвать это Красич бы не смог - по дороге в столовую (под присмотром служанки и пары стражников, незаметно прогуливавшихся позади) через многие коридоры и комнаты дворца встречались сотни, если не тысячи вещей, что принадлежали старому городу. Картины были лучшим из них. Некоторые Настасу даже приглянулись мастерством художников. Но вот поднятые со дна озера, из утонувших и разрушенных дворцов всадников вазы, покрытые ржавчиной и трещинами доспехи, расколотые камни стен уже говорили об одержимости хозяина города.

Князь, как и положено, восседал во главе стола. Слева и справа сидела его семья - жена, дети и старая мать. Велемер сидел после бояр, Белевичей и прочих, пришедших о чём-то просить или же по приглашению, в конце стола. Настасу отвели место сразу за послом.

Почётнейшее место. Княжич ценил дружелюбие своего родственника. "Теперь понятно, откуда у отца были такие замашки", - подумал он про себя. К такому ему было не привыкать.

За столом говорили о торговле и о том, что царь не должен, обязан отдать очищенные от рыцарей лука и башни территории под боярское управление или же назначить туда князя, чтобы уже он им разрешил им взять торговый путь в свои руки. Ранеслав был безразличен к их словам. "Если вам надо, вы и идите к царю с поклоном", - отвечал он. Но бояре стояли на своём. Это был их город, а не князя, и он был вынужден слушать их просьбы.

Бояре в сущности те же самые князья, только владения их не земля, а государевы дела, и считаются в царстве ниже Красичей лишь потому, что не являются Красичами, владельцами земли. Что спорно - все бояре регулярно брали в жёны дочерей князей, а армии их должников вполне могут считаться их подданными. Самые знатные рода - прежде всего Белевичи, следом за ними шли менее знатные потомки старых князей Слеёва, Арагакенычи, владельцы крепостей на северных горных перевалах, дикие Хреевы, и любимцы южных князей Гамариничи - все жаждали владеть тем узеньким мостом, что вёл с одной стороны разлома на другой. Рыцари питались с него и нажили несусветные богатства за тысячелетия своей власти над торговлей между Стоградьем и королевствами за Нижними Горами.

Белевичи собрали мелкие боярские дома и пообещав что-то взамен упросили их помочь добыть для Белевичей этот проход. Должно быть, обещали отдать свою долю разорившихся и проданных царём взамен уплаты долга крестьян им. Они были первыми, кто пришёл подкупить князя Белева, и уже только потому они выигрывали гонку. С собой они принесли богатейшие дары.

- И украденные реликвии старого города. - Заявил боярин с богатой, почти жреческой по длине бородой. - Мы знаем о Вашей любви к истории, и потому преподнесли Вам в дар потерянные кольца Бель Великанши.

Настас сразу понял, что Ранеслав не устоит перед соблазном. Посол глядел на покупку стеклянными глазами. Уж он-то знал, что это только отдаляет возрождение города из того болота, в которое его засосало.

- И чего вы так царя любите? - Странно вздохнул князь. - Право слово, к его предшественнику ни одна боярская морда не лезла. А вы этому то дары, то подкупы, то дочерей под него кладёте... Он же вам ничего ценного взамен не даёт.

"Ну, это как сказать". Пусть никто из бояр этого не произнёс, но на лицах их было написано именно это выражение. Бладимир обладал просто несметными богатствами. Всего-то нужно было распродать никому ненужную землю с нищими деревеньками боярам.

Впрочем, принятие предложения неожиданно отложилось на неопределённый срок. Вошёл гонец с печатью в окружении стражи, передал письмо и сообщил, что царь Бладимер вынужден задержать в Белопади. "Пир откладывается на месяц", - сказал он. Ранеслав удостоверился, что в письме всё так и написано.

- Конные лорды гор? - Поднял он брови. - Что за брехня?

Гонец промолчал. Он не знал, что ответить на такое, да и нечего было отвечать - всё и так казалось понятным. "Несчастье за несчастьем", - ругнулся князь, и позвал писаря. Стража привела его, и Ранеслав продиктовал свой ответ.

- Кольца есть подарок мне. - Сказал он боярам. - Не плата за что-то, вы сами это подчеркнули. По поводу же Разлома вам нужно обращаться к самому царю. Идите, ловите его в поле. Чем дольше вы здесь будете прохлаждаться, тем ниже ваши шансы заполучить этот треклятый мост.

- Нашему царю ужасно не везёт. - Шепнул Велемер Настасу. - То сгорит башня, то нападёт армия конных лордов. Вот увидите, на пути встанут ошалевшие крестьяне! Создаётся впечатление, что кто-то очень не хочет, чтобы наш государь возвращался в столицу.

- Такое часто случается и без чьей-то злой воли.

Бояре окружили князя и поочерёдно читали письмо. Оно их сильно удивило и внушало опасения, что царь потребует с них деньги на взращивание новой, ещё более сильной армии. Настолько их поглотила эта мысль, что они, казалось, забыли всё на свете.

- Я прикажу приготовить вам, господин, лошадь. - Велемер резко встал из-за стола. - Задерживаться здесь не стоит, сами понимаете...

Пока никто не видел, они проскользнули в коридор. Стража без проблем пропустила их - приказа держать всех гостей внутри не было. "Этот посол - странный человек", - подумал Настас. Ради него он зачем-то шёл на конфликт к со своим господином.

- Почему? - Спросил княжич, когда они спустились вниз и почти выбрались из дворца.

- Я предложил вам остановиться и передохнуть во дворце. На мои же плечи ложится забота о том, чтобы господин продолжил своё путешествие в столицу.

Настас замедлил шаг перед дверьми, что вели наружу.

- А если серьёзно?

Велемер встал в проёме.

- То, что вы сделали со своим отцом, заставило меня поверить в вас. - Загадочно улыбнулся посол. - Когда-нибудь вы смените Спаса и даже займёте место выше него. В расчёте на это время я помогаю вам сейчас.

- Неразумно.

- Наоборот, даже чересчур. Государь Бладимер собирается следовать стопам своего отца и обязательно проредит ряды своей родни. С вашей ловкостью для вас не составит труда пережить все невзгоды и выйти победителем из очередной гражданской войны. - Он сделал неожиданный поклон. - Никогда не забывайте город государыни и его страждущих жителей, смиренно прошу.

***

"Хотел бы я, чтобы братец и сестрица это видели". Впечатлениям Настаса не закончились одним лишь городом. Мощёная дорога тянулась вдаль от Белева до самого Красова, столицы, с обеих сторон укрытая кронами деревьев от ветра, солнц или лютого мороза. Листья уже начали падать, укрывая собой потёртый тысячами ног, копыт и колёс камень, но даже это не портило картины.

Три первых города царства были связаны между собой такими дорогами. Настас слышал, что на содержание их из царской казны тратятся огромные деньги. И это было видно - каждые несколько вёрст для путников стояли трактиры и конюшни, патрули скакали по дороге и посещали деревеньки вдоль неё. Несмотря на то, что урожай был довольно плох - встречавшиеся по пути крестьяне скулили об этом и не хотели сообщать ни о чём ином - ни одна из них не была бедной, ведь из царской казны выделялись средства, чтобы ничто не мозолило путникам глаза. "Ничто, кроме крестьян", - добавлял про себя Красич.

Мостовые люди построили и эти дороги. Княжич невольно опасался, что проклятие Белева перекинется и на них, но как можно забыть, как строить дороги? Однако, единственная попытка детей Краса связать старую тройку городов с новыми захваченными землями провалилась с треском. Не смогли проложить даже половину пути, как против царя восстали его братья и сёстры, а затем про новую дорогу забыли. Впрочем, люди, живущие там, оценили и такое.

Это была красивая дорога, но грусть витала в воздухе. Увядание осени наложилось на старость камней и природы, а чистое небо лишь создавало пустоту. Настас ёжился каждый раз, когда глядел в него. В таких местах мысли затягивали и не отпускали. "Мне теперь придётся убить кого-нибудь из родни?", - задавался вопросом он. Отец спасся от плотоеди и подхватил грибочки, а, значит, его хватит очень надолго, но что если Красичи откажутся умирать?

"Обязательно проредит ряды своей родни", - всплыли в голове слова Велемера. Но мало ли что говорил этот безумец? Да и невозможно будет отсидеться в сторонке, пока Красичи воюют друг с другом. Ранеслав обязательно воспользуется шансом и силой заберёт себе Гиблолёс. У княжича просто не было выбора, кроме как идти на поклон к царю - даже если царь может начать свою войну с Настаса.

Каждую ночь Красич останавливалась в придорожном трактире и там ночевал. Людей всегда было мало - ведь эти заведения встречались через каждые два шага, хотя плохой урожай и выгнал крестьян из деревень на заработки в города. И каково же было удивление Настаса, когда в одном из них он встретил своего старого знакомого из детства.

Холстейн сидел за столиком в окружении странного раба, мешка с пожитками и кружки пива. В полном доспехе и при оружии. Всё, как тогда, в первый раз. Только ведьмы не хватает, но и тогда она крутилась где-то за дверью, пока герой изъяснялся со Спасом.

Настас просто обязан был поздороваться со спасителем своей сестры. Бишеслава затерялась в Гиблолёсе, а Холстейн привёл её назад. Не целой и невредимой, впрочем. В её животе с тех пор много пустого места, которое приходится забивать тканью. И есть шрам, что идёт от паха до груди. Ведьма смогла залечить раны, что нанесло чудовище, но даже так девушка потеряла многое.

Он приветствовал воина. Холстейн ему ничего не ответил - только самому себе что-то шепнул. Настас попытался привлечь внимание и отшатнулся, когда поймал взгляд безумца. Смуглый раб прекрасно это видел, но не был удивлён. Он проявлял просто невероятное спокойствие.

- Проходи мимо. - Буркнул Хол исподлобья. - Стол занят.

Настас попытался объяснить, зачем он подошёл, но герой, казалось, ничего не помнил ни о нём, ни о его сестре, ни даже о Гиблолёсе с его крепостью.

- Ты ведь Холстейн, да? Тот самый герой? - Попытался удостовериться Настас.

- Я спас очень, очень многих. Даже если бы захотел не смог запомнить их всех и их родню. - Ответил воин и хлебнул из кружки. И, много тише, шепнул сам себе: - А тех, кого не спас, ещё больше.

Настас поблагодарил его ещё раз, и ушёл прочь. Заказал ему ещё парочку кружек самого лучшего пива, что можно было найти в этом трактире. Красич хотел бы и сделать что-нибудь полезное для героя, но не мог ничего придумать.

- Кто он такой? - Удивился трактирщик. - Вы уже шестой, кто заказывает ему "самое лучшее, что здесь есть".

Краем глаза Красич увидел, как раб о чём-то сказал.

- Холстейн.

- ...и его ведьма? - Нахмурился хозяин трактира. - Тот самый? Быть не может! Что ж раньше-то не сказали?! Этот человек спас моих родителей от зверя.

Сонный постоялец, оказавшийся рядом, добавил:

- Мою жену тоже. Ёная выходила её от проклятия.

Весь трактир вдруг встал в полный рост и заявил, как каждому из посетителей помог этот человек. "Странно", - только и мог подумать Настас, - "Он спасал всех их?" Хол и его раб неожиданным образом пропали - никто и не заметил, как.

-- Белопадь

Из ям, из-под мостов и обломков домов их бывшие жители смотрели вверх, на царя в блестящих доспехах и его армию. Он уходил и обрекал весь город на медленную, но неотвратимую смерть. Таков был его приказ - закрыть все входы и выходы и убивать всех, кто пытался сбежать.

Тоналнан стояла посреди этих обречённых людей. Её принимали за мать из-за свёртка в руках. Ей очень повезло, что жители были больше заинтересованы в своём благополучии, а не случайной попрошайки. Загляни они под ткань и увидели бы предводителя тех, что превратили этот город в руины.

Пусть от Короля Королей и осталась лишь одна голова, он остался жив и излучал силу. Тоналнан не знала, как её описать даже самой себе. Больше всего она напоминала безразмерную мудрость, для которой не существовало ничего.

Доспехи его действительно были чьими-то руками. Рабыня в этом успела убедиться сполна. С тех самых пор, как Гигардал погиб, его шлем, десятки кистей, что переплетались в смертельной хватке в его голову, "уши" и корона из пальцев, всё начало гнить. Хозяин лишь смеялся, когда девушка говорила об этом. Ему действительно было странно и непонятно, что кому-то не нравится запах мертвечины.

- Они всё подстроили. - Говорила голова о чём-то своём. - Лишили меня моего оружия, заставили покинуть горы, свели лоб в лоб с царьком - и ударили в спину. Джинн, этот проклятый джинн...

Тоналнан тихо шикнула. Мимо проходили люди, и столь немладенческий голос напугал бы их вусмерть. По углам валялись трупы и служили обеденным столом для крыс. С тех пор как царь закрыл город они неимоверно разжирели. Мостовые люди кормили реку своими мертвецами, но чтобы не дать болезни распространиться солдаты не просто останавливали, убивали всех и каждого, кто пытался сбросить в Змею труп.

Какой-то сумасшедший жрец звал прихожан в храм. Вопреки угрозам людей он славил царя - за то, что тот приказал торговцам, проходящим мимо по мостам и дамбам, сбрасывать еду в Белопадь. Многие его ненавидели за то, что наместник его бога запрещал им выйти из города и отдать причитающийся реке дар, но многие и пошли к нему - за защитой, из чувства стыда перед рекой, ради еды. Мостовые люди приходили с факелами ночью, но сбежавшим в храм их родственникам удалось остановить сожжение. Впрочем, они пообещали вернуться завтра и закончить начатое, даже если придётся убить всех защитников жреца.

Храм спасло от сожжения только то, что несколько солдат спустились в город ради его защиты. Вокруг него они несли караул, и это место стало считаться самым безопасным во всей Белопади. Тоналнан обивалась там вместе со своим мёртвым младенцем. Её принимали за попрошайку, и козлобородый жрец постоянно пытался подкормить - худоба прихожан повергала его в шок.

Но вскоре жрец замолк. Зараза выкосила всех, задушила солдат, выела каждого из прихожан и двинулась дальше. Одна Тоналнан с Королём Королей, спрятавшиеся в подвале в грязи и мусоре выжили.

- Я смотрю вверх. - Болтала голова. - Почему я не вижу неба, краденая пища?

- Наверху потолок.

- В странном мире вы живёте. В горах везде небо, и потому я никогда на него не смотрел. А сейчас я только смотрю в него, но не могу ничего увидеть.

- Наверху потолок. - Повторила рабыня.

- И что дальше? - Странно дрогнул Гигардал. - Как какая-то перегородка может помешать увидеть небо?

Тоналнан давно прекратила попытки спорить. Там, откуда пришло это чудовище, были совсем другие законы мироздания. Каждая деталь долин казалась ему непонятной. На попытку ответить на все его вопросы у рабыни бы ушла целая вечность.

Вскоре Тоналнан покинула храм. У крыс был пир, и потому она аккуратно, чтобы они не приняли её за пищу, которой она и была, просчитывая каждый шаг, чтобы на них не наступить вышла наружу. Удивительно, но свежего воздуха стало только меньше. На горизонте со всех сторон собирались тучи, а над головой стояло чистое-чистое небо. Болезнь пожирала город со всех сторон, с воздуха, из-под земли, через крыс и из самых глубин человеческого сознания.

- Найди нам потолок. - Приказал Король Королей. - Он видит нас.

"Он" был Мехралом, существом, что растеклось в небе и в земле. Один из тех конных лордов, что царь так глупо попытался убить. У Тоналнан едва укладывалось в голове то, как лишённый половины тела, гниющий прямо на глазах Гигардал всё ещё жив, а тут приходилось ещё и верить в то, что полностью потерявший свою плоть лорд до сих присутствует вокруг и пытается убить своего бывшего короля.

- Мехрал не терял тела. - Поправил её Гигардал. - Он будет существовать там, в будущем, как вы его называете. Сейчас же его тело собирается воедино из города.

Рабыня нашла укрытие под навесом с дровами. Удивительно, но тоненькой тряпки хватало, чтобы Мехрал не видел. "Он же вокруг", - думала она, - "так почему же он не может нас найти?" Гигардал объяснил: тело Мехрала внизу, но вот он сам вверху.

Удивительно, но Гигардал не держал зла на свой щит, что ударил его в спину. "Он пожалел меня. Иначе я был бы мёртв", - говорила голова. Прежде всего потому, что этот конный лорд прекрасно помнил, как, зачем и откуда пришёл его сюзерен. "Великодушно пощадил, чтобы я ушёл домой". А вот его сообщникам он желал лютой смерти. Они отобрали у него всё.

Тоналнан не могла спать, когда голова говорила. Этот голос лишал сна. Рабыня пыталась заткнуть ей рот и немного отдохнуть, но оказалось, что звук идёт вовсе не оттуда.

- Странные вы, люди. Или же только рабы чешуи и перьев? Впрочем, это не важно. - Загрохотала смехом голова. - Вы всех судите по своим меркам. Если ртом вы говорите, то думаете, что и все так делают. Должно быть, это проще, чем воспринимать всё так, как оно есть. Должно быть, так вы спасаетесь от боли... Ответь мне, краденая пища, зачем мы существуем?

- Не знаю, господин. - Ответила рабыня, карабкаясь к дамбе. - Мне это неведомо.

- Отвечай честно. - Грозно сказал он.

Забавное зрелище - голова, не способная ни на что, выглядит злобно. Но Тоналнан повиновалась. В конце концов она принадлежит ему.

- Чтобы страдать, господин.

- Чтобы искать знания. - Кивнул Гигардал. - Мы рождаемся в этом мире без ничего, нагие, обучаемся, ищем что-то новое с самого младенчества и до самой смерти, всю жизнь накапливаем единственное настоящее сокровище этого мира - знания. Потому что кроме них нет ничего. Мир пуст, если не придавать ему смысла, а смысл есть результат знаний. Ты верно сказала, Тоналнан. Причинять страдания - вот смысл существования.

Она говорила не это, но промолчала. Все её хозяева были такими - видели в её словах то, что не видела она сама. И каждый из них думал о чём-то по его мнению высоком, каждый искал оправдание своей злобе. Самый первый, имя которого она не знала, оправдывал грабёж пространными разговорами о том, как нет ничего плохого в ознакомлении дикарей с цивилизованной жизнью. Ждан, второй, любил оправдывать рабство её и её брата как следствие их покорности, мол, они прирождённые рабы. А Гигардал поднял это на новый уровень: убийство всех и вся он назвал смыслом жизни.

Все ворота в город были закрыты, а там, где можно было раньше пройти в обход построили стены. Солдаты, что царь оставил для охраны, бродили где-то наверху в самодельных масках и сбрасывали обратно вниз тех, кто сумел перебраться через все преграды. Часто Тоналнан видела их драки меж собой. Оставшиеся без начальников воины хотели разбежаться, но часть из них крепко держала всех на месте.

Ближе в вечеру рабыня нашла ещё не вымерший квартал и спряталась в пустом доме. Ей нужна была еда, а кроме как у других людей её не найти. Гигардал посмеивался и предлагал есть крыс. "Если уж не хочешь человечины, так ешь то, что осталось кроме неё". Но Тоналнан не желала и этого.

- Я думал, ты не хочешь смерти этих людей, краденая пища. Должно быть, я чего-то не понимаю.

- Хочу я им помочь или нет, итог один. - Ответила она.

Из башенных щитов, что войска использовали в войне, были построены все новые стены. Клеймо на одном из них Тоналнан показалось знакомым. Некогда богатый боярский дом через улицу, из которого вынесли вообще всё, чем только можно было поживиться, нёс на коньке то же самое клеймо. Он лежал в грязи у порога. Горожане в ярости сорвали его вниз и забросали дерьмом.

В тот же день начались пожары. Тоналнан подозревала, что так солдаты проявляли милосердие к больным. Ещё обитаемые кварталы оказались не тронуты, но большинство вымерших были сожжены дотла. Удивительно, но дыма почти не было. Огонь горел столь ярко, что не оставлял после себя даже пепла. У Гигардала было что сказать и на этот счёт.

- Что не горит, то свято. Простая религия моего народа, состоящая из одной строчки.

Испуганные люди взирали на подбирающееся всё ближе пламя из окон своих домов. Многие из них закрыли себя там намертво, оставив для общения с внешним миром лишь маленькую щель, через которую шмыгали наружу и обратно, пока никого нет на улицах. Когда же болезнь поймала и задушила одного из них, чей труп повис на столбе на всеобщее обозрение, то и эта последняя связь с городом была заколочена намертво. Лишь несколько безумцев продолжали ходить от дома к дому и разносить припасы.

Тоналнан побежала дальше. Даже последнему дураку уже стало ясно, что и этот квартал был обречён. Кто-то начал ломать дамбу в надежде, что речная вода очистит город от болезни. Всё стало только грязнее - маленькие струйки воды превратили большую часть города в хлюпающую под ногами жидкую массу. Царский солдат всадил ему стрелу в глазницу с безопасного расстояния.

Это происшествие многих навело на мысль обратиться к высшим силам. В то время как за заколоченными окнами и дверьми возносили молитвы реке, там, где она превратила в грязь улицы собирались люди куда более безумные. Когда-то давно на берегах реки стоял Гиблолёс. Мостовые люди пытались умилостивить его давно погибших духов богатыми дарами - сначала крысами, кошками и собаками, а затем и пойманными на улице собратьями.

У них ничего не получилось. В конце концов те божества, к которым они обращались за защитой, давно мертвы. Их алтарь стоял на открытом месте, и болезнь всех их задушила, перемолола и развесила по столбам. Хоть дары предназначались не ему, Мехрал принял их. А, заодно, и самих дарящих.

- Если хочешь выжить, ты должна выбраться отсюда. - Произнёс очевидное Гигардал. - В городе осталось слишком мало слепых пятен.

Тоналнан знала это и без подсказок говорящей головы. Белопадь тонула, горела и умирала от болезни - одновременно. Небо разверзлось над ней и выискивало пустым оком остатки Короля Королей.

- Я был им потому, что короли шли ко мне на поклон. Богатейшие дары несли они в горы, чтобы убедить меня помочь им, а не их врагам. Власть - это зависимость одного от другого, и потому назвался я Королём Королей, что правил королями и выбирал, кто из них будет править. Подобные тебе, краденая пища, всегда обижались моим претензиям на столь высокий трон. Глупы вы и жалки, люди, что не осознаёте очевидного. Кто склонился, тем владеют. Простая истина.

- А... - Тоналнан запнулась. - Если я выброшу тебя в грязь?

- Ты моя рабыня. Чешуя и перья могут быть на твоём клейме, но они значат лишь то, кому ты предназначалась. Сейчас же я владею тобой. Даже если захочешь, от меня ты не избавишься. - Засмеялся Гигардал. - Как короли, что считали себя независимыми, ты будешь думать точно то же самое: данью они покупают союзника, поклоном они выказывают уважение, а клятвами и унижением они приносят жертву во имя своих престолов. Потому что власть незаметна, она ускользает сквозь пальцы, если попытаешься её ухватить. Даже у рабов есть отговорки: они думают, что самая важная их часть, душа, для хозяев недостижима, им не запятнать её своими грязными лапами. На деле же эта глупая мысль лишь дальше заталкивает под гнет чужой власти.

Её это не убедило.

- Всегда найдётся причина, почему тебе нужен хозяин. Я не обязан её знать, но о наличии её осведомлён.

Тоналнан была несогласна. Но выкидывать голову не собиралась. "Глупая гордость", - думала рабыня. Так бы сделал ребёнок, а не взрослый человек. Однако, додумать мысль она не успела - внезапно за углом вырос разноцветный шатёр.

Странным образом он даже не запачкался после всех тех бед, что произошли с Белопадью. Он был абсолютно пуст - ни предметов, ни бродяг, что без всяких сомнений бы стали использовать столь уютное место для ночлега. Чуть осмотревшись внутри, Тоналнан нашла люк в полу. Удача улыбнулась ей - кто-то оставил там пусть и немного сухие и испачканные в чём-то, но вполне съедобные припасы.

В тот день она наелась до отвала даже не задумываясь о том, что хозяин может вернуться в любой момент. Чувствовать желудок в кои-то веки полным было слишком соблазнительной идеей. Гигардал закатывал глаза, и Тоналнан отвернула дерзкую голову от себя. Рабыня жутко хотела прекратить все мысли и забыться хоть на немного. Отсутствие сна сводило с ума, и её голова бесконечно гудела.

Ночевала она там же. Тоналнан нашла наверху в шатре какое-то тряпьё и закуталась в него. Она легла у стены и неожиданно обнаружила, что земля была не просто тёплой, а горячей. Рабыня не задавала никаких вопросов. Слишком уставшая, чтобы думать, она просто пользовалась возможностью погреться.

Поспать ей не удалось - голова Короля Королей так и говорила о своём - но усталость странным образом ушла. В какой-то момент голос Гигардала слипся воедино в жидкую, липкую массу, и Тоналнан показалось, что потолка нет. "Горы же упираются в небо", - эта мысль показалась ей невообразимо логичной, - "небо там везде".

"Вот только откуда здесь, в долинах, небо?" Наваждение вскоре пропало, а вместе с ним и полудрёма. Всё же невозможно было заснуть, когда Гигардал говорил. На мгновение ей показалось, что она поняла нечто ранее ей недоступное, но уже забыла.

- Ты когда-нибудь задумывалась, почему существуют горы? Откуда они взялись, для чего служат? - Он не дожидался ответа. - Конечно нет. Они были здесь всегда, а, значит, внимания не заслуживают. Причину существования чего-то найти очень легко - найди то, что позволяет делать этот предмет. Горы позволяют глядеть далеко - значит, они созданы, чтобы знать больше.

Странная логика мелькнула в её мозгу. "Горы существуют, чтобы причинять боль?" И тут же отбросила эту мысль. Очевидно, что горы стоят потому, что...

Гигардал рассмеялся, когда она не смогла найти хороший ответ.

- Боги их создали. - Растерялась Тоналнан.

- Выросли, как лес. - Кивнул он. - Что ещё ожидать от человека? Только глупых ответов на глупые вопросы. Всё, на что вы не можете ответить, по-вашему создано богами. "Непознаваемо", говорите вы, и машете рукой. Лишь бы не знать, лишь бы не мучить себя поисками. Люди глупы. Хуже того - полные идиоты. Ни один из вашего племени не способен увидеть обман, а власть для них неведомая сила, дарованная богами. Ты, рабыня чешуи и перьев, знаешь чуть больше остальных. Но даже твои познания есть ничто по сравнению с тем, что доступно мне. - Гигардал показал рукой куда-то ввысь. - Скажи, почему я их убил?

- Потому что ты демон, Рогатый Жнец. - Ответила Тоналнан. Как не старалась, она не могла разглядеть то, что Гигардал указывал наверху.

- Неверно. Эти люди признали меня своим владыкой, когда склонились предо мной. Я мог выбирать, что делать с их жизнями, и решил их закончить. Но даже если бы они не склонились, я бы их всё равно убил. Какой следует из этого вывод? Их мнение ничего не значит. Власть не признают побеждённые, её берут в свои руки победители. Как я! В тот самый момент, когда появляется выбор склониться или нет человек оказывается в чужой власти. Лишь тогда, когда выбора нет, он властвует над собой. Мне становится смешно, когда корольки говорят, что их подданные должны подчиняться из-за крови, из-за божественной воли, из-за высоты трона или башни или чего-то ещё столь же глупого. Это идиотия, красивые слова, что люди используют из-за незнания истинного положения дел. Они прячутся за ними, как за каменной стеной и не решаются выглянуть за неё и увидеть суть. Обман, обман и обман. Черти видят это без всяких прикрас и заставляют королей склоняться пред собой, а короли ничего не понимаю продолжают считать себя властителями мира. Я Король Королей, ко мне на поклон приходят короли и просят помощи, а на самом деле говорят, что я властвую над ними и пытаются доказать, что они лучше, чем их враги, что их враги должны быть мертвы, а не они сами. Вот что есть власть, краденая пища, а кровь или божественная воля есть лишь красивые слова, чьё право нарушается в тот самый момент, когда король не может властвовать. Горы суть точно то же самое. Людишки видят их и признают как есть. Мы же, обитатели Горнего Мира, смотрим под ноги и понимаем, что есть горы на самом деле. Так что же это, краденая пища?

Тоналнан не знала. И не собиралась.

- Горы существуют, чтобы причинять боль. - Рабыня не вкладывала в эти слова никакого смысла.

- Верно.

Голос его ненадолго затих, и Тоналнан уже было подумала, что сможет заснуть. Но не повезло - голова сообщила о Мехрале и о том, что тот близко.

- Беги к стенам клетки. - Посоветовал Король Королей. - Только в их тени осталось укрытие.

И она полезла по скользкой стене вверх. За ночь изменилось буквально всё: откуда-то явилась яма, куда утянуло дома и город, а забор, казалось, ощетинился ещё большим количеством щитов и досок и солдат за ними и вырос вверх. Но Тоналнан не задавала вопросов. Она слишком устала, чтобы искать ответы на такую ерунду.

На груди её покоился Гигардал и молчал. "Почему он не мог заткнуться всего чуть пораньше?", - вопрошала рабыня, и поднималась вверх, вся перепачканная в липкой грязи. Что в этом такого? Она так много просит?

"Зачем я его несу с собой?" Тоналнан вдруг остановилась на полпути. Оглядывая израненные руки, корягу, что они ухватили в скользкой земле, чтобы помочь подняться выше, она задала себе этот вопрос вновь. Голова лежала у неё на груди и рукой цеплялась за шею. Мелкие кровавые глазки выглядывали из-под обгрызенных пальцев. Это гнилое чудовище показалось рабыне невероятно мерзким.

Она оторвала его от себя и сбросила вниз в порыве гнева. Далеко внизу - что оказалось всего в двух шагах от неё - влажно в грязь шлёпнулся Король Королей. Стало неожиданно легко, словно что-то поднимало Тоналнан в воздух. Она уже привыкла, что Гигардал невыносимым грузом висел у неё на груди.

- Ты моя, краденая пища. - Сказал голос. - Теперь точно.

Тоналнан не поняла. Или же наоборот, почуяла сердцем. Почему-то ей на секунду показалось, что не осталось преград между ней и Рогатым Жнецом. Как город, что стал Мехралом, она сама становилась для Гигардала плотью. "Краденая пища". Как человек, что предпочитал приготовленную на огне еду сырой это существо поедало лишь тех, что его понимали.

"Ведь нельзя же мне съесть камень и утолить голод - я не состою из камня", - мелькнула догадка. Гигардал словно медленно жарил рабыню на костре и готовил для себя ужин. Даже больше - Рогатый Жнец уже запустил в неё зубы. Оставалось понять самую малость, чтобы стать с ним одинаковыми.

"Что не горит, то свято". Гигардал говорил это и смеялся. Он намекнул ей, что знает, и она испугалась, что Рогатый Жнец заглянул так далеко. Ведь ей действительно пришлось бы гореть ярко и сильно за все её грехи.

"Чтобы причинять боль". И это он знал. "Краденая пища", - говорил он часто, но на самом деле понимал и суть. Тоноак из-за сестры терпел многое, а она не замечала. Думала, что страдания его не сильны - ведь пока Тоналнан сама не испытала горя, она даже отдалённо не могла оценить, что пережил брат. Старое престарое колдовство, которое накладывали на близнецов чтобы пернатый змей продолжал кусать свой хвост. Больно всегда было брату, а она высасывала из него всё хорошее.

Всего несколько дней назад она ещё пыталась помогать всем. Такова была её вера, и ей рабыня следовала без всяких вопросов. Лишь когда пропал брат, когда не было того, из кого сосать удачу Тоналнан поняла, насколько же ужасным человеком была она. Ей ничего не стоило верить, когда всё зло доставалось Тоноаку. "Лицемерная дура", - говорила она про себя.

"Раб всегда найдёт повод". И действительно она находила. Рабыня не могла знать этого наверняка, а потому тряслась за своё существование. По глупости думала, что лучше, сильнее мучителей, всех и каждого из них, а оказалось, что те ей лишь играли. Гигардал ей это показал прямо сейчас. Всё один к одному. Погрязнув в своём лицемерном искуплении грехов перед братом, которых она даже не чувствовала, Тоналнан оказалась слепой.

Свобода была уловкой, иллюзией, чтобы Тоналнан забылась. Грех не давал ей уйти - её вера заставляла быть покорной мучителям, помогать им без злобы в сердце. Это - истинная свобода, вот только Гигардал её подменил. Ему и нужно было, чтобы рабыня была покорной, чтобы войти внутрь и съесть её.

Или же наоборот свобода истинна, и рабыня может отбросить оковы в любой момент. Нужно только отрешиться от мира сего и отдаться во власть врагам и неприятелям. Пусть пируют - что ей до них? У неё своя правда.

- Ты - моя. - Говорила голова. - Теперь уж точно.

Тоналнан не сразу поняла. А когда сделала это, ужаснулась. Чтобы он её мог съесть, рабыня должна была быть одинаковой с ним. Она забыла, что не только лишь ей доступно меняться - он затуманил ей разум, обманул. И Гигардал понял её, пока она смотрела не туда. Если Тоналнан не стала подобной ему, то он стал подобен ей.

Тоналнан заслуживала быть съеденной. Потому, собравшись, решила не держать зла на чудовище. Какой смысл плодить грехи? Вину нужно искупать, а не делать лишь больше.

***

На стене было прохладно. Не по погоде ледяной ветер продувал насквозь, и выходившие дежурить на стене солдаты натягивали на себя несколько слоёв одежды чтобы не замёрзнуть. Касьян стучал зубами и угрюмо проклинал сегодняшний день, сослуживцев и особенно тех добровольцев, что царь оставил наблюдать за этим городом. Столь сильна была их вера, что никакие слова до них не доходили. Тёмными вечерами он точил меч в предвкушении, что отрежет Пятаку - этой мрази - ухо.

Впрочем, солдат уже перестал мечтать об этом. Глядя на город он прекрасно понимал, что болезнь слопает всех их гораздо быстрее, чем сбудется мечта о мести. Касьян в какой-то мере даже хотел такого исхода - такая смерть была бы гораздо, гораздо мучительнее, чем от вспоротого живота. Даже плотоедь, на которую он вдоволь насмотрелся в своей деревне, не была столь жестока, как эта дрянь.

Напарник отлучился в кусты и оставил Касьяна одного. Никто уже не пытался сбежать из обречённого города. Давно пора было отменить всякие патрули - все вымерли там, внизу, и только болезнь обитала меж домов. Да ещё туда дул страшный ветер. Солдат запрыгал, чтобы разогреть закоченевшие ноги.

"Какой-то колдун царю помог", - рассказывал Фил, напарник, с которым он ходил по стене. Такой же солдат, как и сам Касьян, хотя ему и повезло гораздо больше. - "Не бывает таких неба и ветра". Действительно, никогда раньше деревенщина, каким он был, не видел, чтобы облака не двигались и кругом стояли на небе, хотя и дул сильнейший ветер.

Фил был убеждён, что маг хотел помочь сдержать болезнь внутри городских стен. Морозом и ветром он не дал ей перекинуться на всё царство. Касьян считал иначе: такой лютый холод был частью проклятья. "Пятака бы сюда", - мечтал он, а Фил поддакивал. Только на стене вдали от остальных они могли говорить то, что думали.

Их было примерно поровну - добровольцев и тех, кому царь приказал остаться. Сначала они прошли через войну с рыцарями, чудом пережили Рогатых Жнецов - а теперь обязаны были умереть здесь на стене, бесславно и бессмысленно. "За что мне это?", - вопрошал Касьян и не получал ответа. А потом перестал. Жизнь несправедлива - вот и всё, что нужно было ему знать.

Добровольцы специально пускали их на убой и слали в город на "проверки". А потом не пускали больных назад. Когда невольники попытались сбежать, кто-то выдал их планы Пятаку. Тихой ночью он с друзьями вырезал мятеж с корнем. Касьяну и Филу повезло - тогда они как и сегодня дежурили на стене.

Впрочем, солдат смирился со своей участью. Ему стоило сделать это давным-давно, когда его забрали к царю в армию, но только сейчас устав от хождения на грани он познал суть. Касьян даже и не думал, что ему станет так легко. Всегда он думал, что нужно цепляться за жизнь, а оказалось, что в этом не было никакого смысла. Солдату даже не нужно было выжить в бою - главное забрать с собой хоть кого-то с другой стороны. Так ему объяснил всё треклятый Пятак.

Фил тихо указал пальцем в город. И действительно, там стояла девушка.

- Стой! - Гавкнул он от холода. - Убью!

Ей было всё равно. Очень давно потеряла смысл даже самая последняя мелочь, за которую цеплялся разум в этом городе. Касьян прекрасно понимал чувства этой девушки, когда доставал меч. И убил её без промедления, если бы не звякнула в голове непривычная мысль.

"Убить врага, а не выжить", - напомнил он себе. Кто же был его враг, как не царь с его проклятым царством?

После неё на земле остался лежать какой-то свёрток. "Это и было её последней каплей?.."

- Пустим её. - Сказал он. А меч не убрал - Фил мог достать свой.

Огромным усилием тот стиснул зубы, чтоб не стучали. В глазах его читалось огромнейшее удивление. Копьё, которым убивали сбежавших больных занимало его руки. Губы его окрасились алым гораздо быстрее, чем успели прокричать о подмоге.

Касьян когда-то жил там, куда войной пошёл царь. Деревенька сидела всего в дне пути от Разлома. До войны рыцари считали её своей, но отправляли людей служить в государеву армию - и потому, когда восстали эта деревня сгорела дотла. "Врагов" не жалели, не сочувствовали и их семьям и близким.

Девушка тихо прошептала слова благодарности и прошла мимо. Касьян посмотрел ей вслед, а затем пошёл попытать своё счастье в отрезании ушей. Пятак слишком долго пытался его убить и давно настал его черед. Когда невольники не захотели убивать своих близких, их стали посылать в бой первым. Их не жалели, не берегли и хотели избавиться от них как можно скорее. Касьян был личным врагом царю - так зачем же продолжать служить ему верой и правдой?

Пятак, конечно же, убил его. Слишком силён был боров. Но Касьян и умирая ухмылялся. В руке сжимал он чужое ухо, а кровью своей испортил врагам их пир.


-- Красов

"Начинаю дневник потому, что нашёл колодец. Он такой глубокий, что в нём видно свет с другой стороны".

Шиниж не ожидал, что первой записью в книге будет это. Никогда бы он не подумал и то, что второй может быть рассказ о том, насколько Вотята не любил своих учеников-подмастерий, и как - обожал царя. Из каждого слова о нём сочилось восхищение.

Кроме этой странной и несколько дикой особенности, дневник был испещрён закрывавшими друг друга до нечитаемости заметками, а также непонятными знаками то тут, то там на полях. Чаще всего, впрочем, встречались неровные линии, записанные то от скуки, то в спешке.

Параллельные друг другу засечки разной длины тянулись по бумаге. Порой они складывались в линию, порой, особенно на зарисовках каких-то необычных вещей складывались в новое изображение, придававшее старому, на котором было начертано новый смысл. Будь у Шинижа больше времени, он бы расшифровал этот тайный язык, но пока предпочёл быстро пробежаться по страницам.

"Дорогой мой царь, я не подведу тебя!", - гласили огромные буквы посреди пустой страницы, - "Я знаю, что делать, я знаю, что искать". Шиниж перевернул страницу назад - что же такое нашёл Вотята, чтобы обещать такое царю? Ответ был прост: "В свете я увидел озарение. В лучах солнц всё сгорит потому что ведьмы вернут своё Царство Ночи. Одна из них околдует царя и развалит Стоградье, чтобы забрать обломки туда, откуда они явились. А потом Бладимер умрёт от горя - обе его жены умрут у него на руках".

"Пишу я это затем, чтобы никогда не забыть. Там, куда я хочу окунуться, столько воспоминаний хотят залезть в голову, что доверять своей памяти нельзя. Ведьмы хранят мир таким, какой он есть - они завоевали себе это право в далёкой, далёкой древности. Даже сами они о ней не помнят. Если умрёт хотя бы одна из них, то воспоминания мои останутся без основы, без того, к чему их можно применить. Когда считают стадо овец, вычисление их количества верно. Но если взять лишь вычисление и применить его на другое стадо, то оно теряет смысл".

Шиниж продолжил чтение дальше. "В книгах я узнал о магии и магах. Благодарю царя за подаренную мне Совиную Башню По его велению я превратил её в великую библиотеку. Думаю, я смогу повторить некоторые ритуалы. Если раз за разом рисовать одну и ту же картину в надежде, что изображённое на ней оживёт, если дать безумию управлять собой, повторяя рисунок без конца в тщетном желании родить новую жизни, то оно, существо, должно появиться. Так говорят книги о магии. Я перечитал их все ещё раз, чтобы найти доказательства своим мыслям".

"Снова уснул за чтением. Филька, лентяй, решил, что если я всё равно начну читать книгу с самого начала, то её не нужно возвращать на полку. Теперь я живу в гнезде из древних гримуаров. Мне нужно свободное место, проклятье!"

"Я не нашёл доказательств - книги магов перестали говорить об этом. Возможно, я принял что-то за совсем другое. Ведь действительно, как безумие поможет что-то оживить, если оно никогда и не существовало? Мне нужно вновь заглянуть к нему. Эти глаза расскажут и о будущем, и о прошлом. Некоторые - и о своих бывших или будущих владельцах".

Спустя несколько страниц Шиниж нашёл и упоминание зеркал. В самом начале книги - выходило, что этим Вотята занимался ранее всего остального. "Рисовать на отражающей поверхности кажется мне странным, но, похоже, Филька нашёл в недоступных мне более гримуарах истину. Безумие и впрямь сильнее. С каждой новой картиной я чувствую, что Грина - так я назвал существо, потому что маг с таким именем описал ритуал - становится живее. Я делаю одно и то же, одно и то же, а ожидаю разного исхода. Конечно не происходит ничего нового - я же не вношу изменений в ритуал".

"Крарлен предложил прокопать к нему дорожку. Он протащит мне в башню всё, что я только попрошу - в пределах разумного, конечно. Мне нужно было Пламя - и он дал его мне. Взамен он хотел увидеть то, что внизу. Как я и думал, Пламя пугает его. Он перестаёт быть тут, когда для него не остаётся тени. Ведьмы потому и посадили драконов во всех глубоких пещерах, что хотели не дать ему место, где он бы существовал".

"Зеркал слишком много. Филька сжёг все полотна и принял все меры, чтобы ничего не вылезло из пепла, но места всё равно не хватает. Я согнал вниз подмастерий, чтобы они помогли мне выкопать достаточно хранилищ, где бы я мог хранить свои творения. Крарлен, к моему удивлению, оказался не бесполезен. Он объяснил мне, что я рисовал на зеркалах. Я обязан запомнить. Грина - это болезнь, как и любая магия".

"Собака стала жертвой для другого ритуала. Кажется, кубок и впрямь окрасился синим. Филька сказал, что так и есть, но я не уверен".

"А сегодня Филька сказал, что кубок не изменился в цвете. Всё же привиделось. Ритуал должен был окрасить кубок синим - а собака оказаться внутри. Может быть, лишь разумные существа - которые, очевидно, обладают разумом - могут быть заключены в тюрьме разума? Но я не хочу убивать людей. Ещё не хочу. Есть ещё столько возможных ритуалов - рано ещё отчаиваться".

Шиниж перелистнул десяток-другой страниц. Всего столько хватило, чтобы Вотята захотел. "Рыцаря хватило на целый шар. Ведьмы иногда делают такие. Я заглянул в него, и вспомнил что-то, что не могли показать даже глаза. Оказывается, когда-то давно я взял у ведьмы в долг. И Крарлен тоже. Как я мог быть таким глупым? Это же очевидно! Холстейн не спасал людей, нет. Он всего-то вытаскивал кость из пасти одного зверя и отдавал другому. Ёная - теперь я знаю имя той, что станет смертью этого царства".

"Я не помню, в какой книге это читал, потому существует высокая вероятность того, что её уже не существует. Возможно, этого текста и вовсе никогда не было, а может, Филька опять спрятал что-то слишком далеко от меня. Не важно. Важно же то, что в колдовском справочнике говорилось о народе, которому принадлежала ведьма. Это - варвары хуже тех, что живут в горах. Без солнц их земли полны тени, но не растут там деревья и трава совсем не поэтому. Жаркая болезнь выжигает всё - без долгой ночи, охлаждающей почву было бы только хуже. Странные создания этих земель все изуродованы и полны язв и болячек. У людей же лиловая кожа - то ли проклятие, то ли благословение, что спасает от жаркой болезни. Там же стоят бесчисленные руины храмов и дворцов. Ведьмы возвели их, взяв теневой народ в рабство, а затем забыли и о тех, и о других, и люди разобрали здания на части".

"С севера пришёл караван - потому я и вспомнил о прочитанном в справочнике - и Крарлен купил у торговца несколько кирпичей. Забытые боги благословили храмы, возведённые в их честь ведьмами, и некоторые из камней ещё должны обладать силой горнего мира. Если жрецы пронюхают об этом, то мне крышка. Караванщики сообщили интересную новость: в тронном зале большого круглого дворца на севере Царства Ночи существует племя туземцев, поклоняющееся женскому трупу на одном из трёх престолов. Похоже, ведьм уже пять или шесть десятилетий как стало на одну меньше".

"Филька занемог. Не нужно было подмешивать ему в еду пыль, в которую я перемолол камень из храма Негалы. В прошлый раз, когда я подмешал кусочек храма Ржавого Бога, не было никаких последствий. Мне нужен новый, ничего не подозревающий ученик, чтобы скормить ему размельчённого Сина. Не уверен, что это тот самый Синий Син, но Крарлен клялся, что это кирпич из его храма. Зачем ведьмам было возводить храм своему врагу?"

"Как я и думал, Филька выжил. Негала был одним из трёх царей Царства Ночи. Сестра Ёнаи была его царицей, но отравила его за что-то крайне глупое. С тех пор дворец его - не храм - был ядовитым. Син был вторым мужем той же самой ведьмы. Он убил её, но она выжила, и потому он тоже умер. Это - не Синий Син".

Двадцать страниц Шиниж читал об экспериментах на кошках и как призрак отравленного ученика перекладывал книги с места на место. Одним из артефактов, что брат видел в пепле, оказались сплавленные воедино тысячи кошачьих глаз. Вотята пытался заглянуть куда-то далеко, но допустил где-то ошибку. Согласно дневнику это была ошибка - Шиниж же думал, что безумец совсем спятил. Про Ёнаю больше не было ни строчки. Зашелестели страницы.

"Вчера я выбрался наружу. Бездомный, крутившийся вокруг фонтана идеально подходил для жертвы. Нужен живой человек. Хоть ещё ни один эксперимент не удался без всяких оговорок, я уверен, что на этот раз всё выйдет. Это же живой человек. Настоящее жертвоприношение. Нужно только придумать что-нибудь, чтобы Филька оставил меня одного в лабораториях. Он что-то подозревает".

"Провал. Я что-то забыл. Нужен ещё один человек. Крарлен понимает, о чём я говорю. Не нужно делать одну синею сферу - нужно делать много-много разноцветных сфер. Тридцати должно быть достаточно, чтобы вытянуть всё".

"Филька сжёг мой второй дневник. Я потерял пять лет записей. Не знаю, что там было. Давно не помню. Должно быть, в основном расшифровки этого выдуманного чужого языка. Я не могу вспомнить, как начал понимать его, отсюда и это предположение, вероятно, неверное. Я думал, что дневник будет мне лгать, и потому завёл второй. Оказалось, что не лгал ни один из них".

"Я не смог даже кошку сделать сферой. Мне даже не кажется, что она изменила цвет. Я забыл очень важную вещь. Не знаю, что именно".

Записи подобные таким усеивали последние страницы. Шиниж не знал, что и думать - это больше всего походило на безумие.

"Крарлен продал одну из моих картин ради денег. Несколько зеркал - никак не могу вспомнить, сколько именно, каждый раз, как я считаю, вылезает ещё одно отданное зеркало - были переданы ценителям искусства. Им очень понравилось моё "безумие" - так пусть наслаждаются. Если болезнь передастся кому-нибудь, и он повторит мою картину, то Грина когда-нибудь всё же будет жить".

"Я пронумеровал страницы дневника. Первые дни исследований были самыми продуктивными. Тогда я мог смотреть в глаза - возможно, в этом дело. Если мои исследования, что были в первые дни, продолжатся, если между страниц вырастут новые, то я просто обязан буду вспомнить то, что было в другом дневнике. Без тех исследований я не смогу ничего. Расшифровки чужого языка не там, это очевидно - если бы они были в во втором дневнике, то сгорели и не находились на спрятанных тут и там листочках".

"Перечитал дневник. У меня ведь никогда ничего не получалось. Почему же я уверен, что получится на этот раз?"

"Царю нужна ведьма. Его войско разбито, и сам он в отчаянии. Величайшее его детище оказалось не более чем игрушкой. Я позову её. Не сейчас, но скоро. Если не смогу сам, то пусть Бладимеру поможет она. Ведьма принесёт лишь смерть, но царь будет доволен. Если нас всех ждёт жестокая судьба, то пусть хотя бы он порадуется перед неизбежностью".

"Я должен обратить пепел. Без второго дневника я ни на что не годен. Прости, царь. Даже если всё сгорит дотла, я должен вернуть себе память. Иначе будет ещё хуже".

Шиниж перевернул страницу, и не нашёл на другой ничего. Это был конец, хотя и оставались впереди ещё десяток пустых страниц. "Ну и что, безумец? Вернул ты себе воспоминания?" Стражник устало потянулся, а затем приступил вновь к чтению. Среди этих строчек скрывались сотни, если не тысячи всевозможных экспериментов. Все, как один, безрезультатны и безумны. Шинижу нужно было порыться в царских архивах, в записях Тёмной Башни, и сопоставить пропажи людей с упомянутыми в дневнике жертвами. Если все совпадут, то дневник действительно говорит правду.

***

Поход в архивы брат стражи решил отложить на ночь. Вечером собирались сжечь Ёнаю - Шиниж не мог позволить себе пропустить такое. В очередной раз он должен был убедиться в том, что это действительно та ведьма. Что поймали именно её, а не невинную нищенку из Благой четверти. Даже после разговора с ней все сомнения не развеялись. Да, за решёткой сидела Ёная - но она ведьма, от неё можно ожидать чего угодно. Третьяк был слеп и неподкупен, но и это могло не оказаться преградой для колдуньи.

Дневник только разжёг эти опасения с новой силой. Царь согласно ему обязан был встретиться с ведьмой - но как он это сделает, если она уже будет сожжена? Неужели достаточно лишь пепла, чтобы всё случилось?

Из-за тяжести преступления сжигать её решили перед Совиной Башней. Горы пепла лежали вокруг неё и должны были служить напоминанием о том, что свершила ведьма. Жрецы пытались примазаться к суду, но им просто не было там места - приговор оказался вынесен даже раньше, чем Ёная оказалась в тюрьме. Чиновники ради царской милости пытались подлизнуть ему даже в обход царских же законов.

Стражу согнали к башне в невиданных количествах. Бояре - из числа которых в основном и набирались чиновники - даже привели на помощь родственникам свои личные наёмные отряды. Запрет не иметь рать ими, очевидно, игнорировался напрочь - деньги и немного хитрости позволяли торговцам всё. "Так желать угодить царю - у них вообще есть человеческое достоинство?", - вопрошал себя Шиниж, прогуливаясь перед площадью и осматриваясь на месте.

Он не был приглашённым гостем и ничего здесь не защищал, но любой желающий мог придти поглядеть на сожжение ужасной ведьмы. Шиниж без труда пролез сквозь братьев стражи и переодетых соглядатаев бояр. Его просто поразило их количество. Шум и гам царивший здесь, впрочем, достойно их скрывал.

Шиниж заметил чей-то взгляд. Он сделал всего пару шагов в сторону и скрылся в тени. Под удар попал нищий, что неведомым образом проник сюда сквозь все преграды. Грузный брат стражи пронёсся мимо и, с минуту поискав глазами Шинижа, решил довольствоваться целью полегче. Благо та решила, что её не заметили и всеми силами не подавала виду. Брат не церемонился и вырубил нищего ударом в челюсть и выкинул в закоулок.

Уважаемые граждане - ремесленники, их ученики и бояре - собирались поглядеть на представление. То тут, то там Шиниж ловил глазами тех, кому быть здесь было не положено - беднякам, которые купились на байки о раздаче бесплатного хлеба. От братьев стражи он слышал, что распускавших слухи было приказано ловить и сажать в тюрьму. Странно, казалось ему, словно кто-то хотел согнать как можно больше народа на сожжение ведьмы на лучшие места. Пустая трата сил и времени: весь город и так собирался хоть одним глазком поглядеть на легендарную Ёнаю и облепил крыши и заборы.

- Говорят, это царица приказала. - Произнёс богатый купец из толпы своим друзьям. - Не люблю сплетничать, но всё сходится: ведьма сожгла башню в надежде причинить вред нашей государыне, а та собирается отомстить на фоне пепла.

Остальные купцы дружно закивали головами. Они знали что-то тайное, доступное лишь их сословию. Торговые ветра принесли сведения о боярах, из этого и делают выводы. Вокруг шныряли люди с выпирающими из-под плащей рукоятями кинжалов - охраняли добропорядочных граждан от не слишком честных.

Шиниж нашёл спокойное местечко у забора. Его возвели специально для этого момента - чтобы отгородить сожженную, а затем разрушенную стражникам бедную часть города от площади для казни. Отсюда брат стражи видел куда лучше и дальше, чем из любого другого её места. Он даже видел того самого евнуха, что обсуждал с Мичиром Ёнаю. Глеб здесь отдавал приказы и говорил одному из старших братьев, что ходил в маске птицы с крючковатым носом, к чему присматриваться в толпе.

Вскоре с группой стражников он прошёл на другой конец площади и выловил из толпы (к возмущению той) какого-то купца. Птице это было безразлично, и стража без происшествий доставила царскому чиновнику его цель. "В чём дело", - прочитал по губам Шиниж, - "Я в чём-то провинился, Глеб?" "Из-за тебя найдут Всеславу. Не стой у всех на виду, чёрт побери!"

Брат стражи оглядел толпу ещё раз. Купец знала, где находится царица, и кто-то мог похитить и выбить из него эту информацию. Странно, но Шиниж не нашёл никого, кто бы для этого подходил.

Глеб решил начать раньше и послал стражников за ведьмой и палачом. Жрец, что выбил для себя право поднести огонь к костру, возмутился, но вскоре успокоился - ему пообещали, что кроме него никто зажигать не будет. "Красный Крас смотрит. Естественно, что лишь его детям - и жрецам - предстоит исполнять его волю", - кивнул тот. Его красная ритуальная роба отливала огнём, а бороду он аккуратно связал узлом и спрятал под одежды - чтобы не загорелась. В толпе Шиниж нашёл несколько его товарищей. Видно было, что жрецы готовились к сожжению и успели обить все пороги, пока не заставили дать им право выставить своего палача.

В сопровождении стражи явились двое - Третьяк и в цепях ведомая ведьма. Толпа затихла. Когда же Ёная осмелилась поднять голову, привыкнув к солнечному свету после темноты и оглядеться, люди ответили гневом. "Как вообще смеет она смотреть вверх?!" Похоже, один только брат стражи видел - ведьмы не было. Это не она.

Та, что шла на казнь странно улыбнулась. Даже камень попавший ей в ногу не заставил её потерять лицо. Стража быстро встала на её защиту и закрыла от толпы.

- Тихо! - Закричал Глеб беснующейся толпе. К концу его голос изрядно подсел. - Молчать! Кто вы, чернь или уважаемые горожане?! Приговор уже вынесен. Не сметь мешать исполнению!

- Она взглянула вверх! - Ответил из толпы босяк, чудом проникший за ограждение. - Она смела...

Страж заткнул его ударом. Взвалил на спину и унёс куда-то под прикрытием братьев.

- Они хотят спасти ведьму! - Какой-то голос сказал и оборвался. Шиниж пытался найти его взглядом, но видел только маски стражей в толпе.

"Так выглядела Ольга", - запоздало понял он. Никого, кроме него не удивило такое обличье. Ведьма пряталась за спинами жрецов, чиновников и стражей, пока готовилась к смерти. Толпу усмирили палками - братья особенно старались. Народ считал их друзьями ведьм, и что они могли выпустить её на волю, а стража мстила за сомнение в верности царю. Шиниж усмехнулся.

- Нет никакой верности. - Сказал он вслух. - Нажива ведёт нас.

- Да. Воры наши родня, и быть похожими на них наш долг. - Ответил Гладеж. Лицо его скрывала выпуклая квадратная маска - хотя большинство стражей и предпочитало клювы из-за защиты, ничто не запрещало носить любую. - Прочёл?

- Не совсем. Ещё остались некоторые вопросы.

Брат стражи помедлил со следующей фразой.

- Ты не собираешься предавать нас? Не забыл ещё, как хвастался своим чувством долга?

Шиниж опешил. Гладеж опередил его ответ.

- Воры наши родня. Жизнь сложна и несправедлива и толкает на всякое - чтобы выжить кому-то приходится грабить и убивать более успешных нежели кто-то сам. Рыцари ножа и топора часто предают своих ради других своих.

- Ведьма мне не родня.

- А кому-то из нас должна быть. - Продолжил Гладеж и кивнул на ведьму. - Смотри в оба.

Он ушёл, а Шиниж внял его совету. У Третьяка в руке что-то было. Круглое, скользкое и истекающее кровью. Брат стражи не мог разглядеть что именно, но понимал, что это важно. Спёрло дыхание - верный признак приближения чего-то судьбоносного.

- За сожжение Совиной Башни, за порчу царского имущества, за смерти уважаемых людей и жителей Благой Четверти, - перечислял жрец стоя пред ведьмой, - за всё это ты, Ёная, приговариваешься к сожжению сама. Оглянись и полюбуйся делам рук твоих. Очень вскоре Красный Крас спросит за всё.

- Даже за то, что я хотела убить бедную Всеславу?

Жрец оторопел. Упомянутое имя царицы повергло его в шок. Глеб пнул служку, и тот резво передал факел зазевавшемуся жрецу.

- И за это, если виновна. - Нашёл он слова. - Покайся нам, и Красный Крас будет добрее. Очисть свою совесть, и мы убьём тебя до огня!

- Могу я попросить перед смертью об услуге? - Улыбнулась ведьма в последний раз.

- Нет. Покайся!

И толпа вторила тем же самым. Наглость ведьмы заставила их требовать огня ещё сильнее.

- Передайте Холстейну, что я его любила. И то, чтобы он всё дожёг.

Вдруг раздался гром и налетел ветер. Факел в его руке потух, и жрец вскрикнул от ужаса. С громким звуком палка стукнулась о деревянный настил - служитель богов случайно выронил её.

От испуга толпа загудела и сбилась в кучу - овцы боялись волка, даже если тот был связан и избит. Один лишь вид его клыков заставлял их неметь от ужаса. Но костёр взметнулся в тот же миг. Стражник в маске с крючковатым носом, поставленный с другой стороны, поджёг хворост.

Ведьма пялилась в небо. Казалось, что наверху разверзлась дверь, и оттуда повалил густой снег-пепел. Шиниж же видел кое-что ещё. В руке у палача лежал чей-то глаз и казалось, что Третьяк проверял его на свет. Слепой пытался удостовериться, что око настоящее. "Это не Ёная". Стражник метнул взгляд к столбу и привязанной к нему Ольге. "Ведьма сбежала из тюрьмы. Но как тогда?..", - и не смог найти ответа.

Третьяк тем временем спрятал глаз в кулаке. Чем бы ни было это око, палач решил оставить его себе. Надоело быть слепым, должно быть.

Огонь пылал как никогда ярко. Словно башня загорелась вновь и достигла небес своим пламенем. Злые красные языки поглотили и, казалось, в мгновение унесли наверх. Жрец не смотря на все приготовления загорелся сам, а с ним и одежды одного из стражей. Они хотели уколоть казнимую пикой, но ни столба, ни ведьмы уже не было в пламени.

Толпа ринулась прочь от огня, а ветер погнал его к ней. Глеб исчез; он спрятался с некоторыми важными горожанами за пепельным сугробом. Пламя переметнулось через него и прыгнуло на многострадальную Благую Четверть. К счастью, Шиниж ещё в самом начале успел перемахнуть через забор и скрыться подальше - сейчас ограждение заменилось стеной огня. Не повезло тем, кто оказался зажат между ней и костром. Жрец исчез где-то там.

В воздух взлетели облака пепла, а угольки подожгли затухшую было Совиную Башню. Оттуда огонь перекинулся на дворец - на этот раз пламя заиграло намного сильнее и ярче. Никто к такому не был готов. Даже первый огонь был менее внезапен и жаден, чем новый, с лёгкостью сожравший половину крепости.

Шиниж заторопился прочь. Здесь он был лишним и вызывал только подозрения. Даже у Гладежа, что видел вокруг точно то же, что и он сам. Шиниж не винил его - к чему это, если на его месте у него родились бы те же самые мысли?

Прибыв в этот город, он думал, что будет верой и правдой служить своим братьям. К этому он готовил себя, ради этого существовал. Братья и сёстры звали его рыцарем и невзлюбили с первого взгляда - но он терпел, ведь знал, что это не так. Дед его, настоящий рыцарь, пришёл откуда-то издалека и был принят в семью. Уже отец доказал, что он достойный брат.

Но встреча с реальностью развеяла все иллюзии. Оказалось, что не только знания и умения не играют роли. Рыцарство точно так же ничего не значит, и в страже ходят те ещё фанатики служения царю, царству или богам. Даже Тёмный Брат стал для них обычным идолом.

Шиниж был не нужен здесь. Его пытались впихнуть хоть куда-нибудь, он не вписывался никуда. Мичир не мог понять, в чём дело, почему новый, достойный член стражи всё время оказывается не там, где нужно, и занят не тем, что нужно. Всё же дело оказывалось в том, что Шиниж слишком хорош для них. Он мог бы с закрытыми глазами убивать в честном бою десятки людей, мог бы пролезать в закрытые двери, читать мысли, ходить по огню и воде - но ничего из этого не было нужно никому.

И дело вовсе не в том, что Шиниж отказался быть старшим братом. Он давно уяснил на примере Гладежа, что это звание ничем не отличается от бытия просто братом стражи. Ему приходилось выполнять задачи куда более важные, чем Камижну на своём посту старшего. Все они, в конце концов, братья - а, значит, старшинство весьма условно и не играет большой роли. Для красовчан и Красичей, безусловно, оно важно, но они и понимают его по-другому. Такова их культура, таким образом они мыслят.

Потому он ушёл. Потому, когда в тёмном переулке меж покосившихся бедняцких домов он увидел женщину, что выглядела слишком хорошо для этих мест, он понял, что должен сделать. Пред ней он встал на колени, чтобы не напугать своим внезапным появлением.

- Приказывайте, моя царица.

Сзади с ножом в руке появилась служанка, но Всеслава её остановила. Шиниж действовал так, чтобы не внушать опасений. Он знал, что должен был выглядеть страшно и казаться подосланным неведомым врагом убийцей, и рассчитывал, что покорностью и поднятой вверх маской стража докажет свою верность.

- Тебя прислал...

- Я видел, как огонь поглотил его. - Ответил Шиниж царице. - Скажите, чем я могу помочь, и я сделаю это.

Смеркалось, а огонь всё бушевал. Столп давно исчез, но дикое пламя, жравшее дворец, всё ещё жило. Стража сгоняла людей носить воду и тушить пожар, что успел перекинуться и вниз на город. Вновь пылала Благая Четверть, а огонь подбирался всё ближе и ближе к убежищу Всеславы.

План был прост. До ворот всего ничего, а за стенами стояла подмога. Царица говорила, что ведьма будет охотиться за ней, пока не убьёт, и просила что-нибудь с Ёнаей сделать, но Шиниж сначала хотел спасти Всеславу. Какую пользу принесёт месть убитой? Никакую.

Царица была красива, белокура и стройна. Её служанка, хоть и похожая издалека, даже близко не могла соперничать с ней. Слишком большой для женщины нос и глуповатые глаза всё портили. Ещё на ней был парик. Обе были в одинаковой одежде и прятали лицо под капюшоном. Ирина всё время норовила закрыть собой Всеславу при каждом всплеске огня.

Пробираясь по тесным улочкам Шиниж держал царицу за руку. "Со всей почтительностью", - как требовала Ирина. Так и было, пока они шли через забитые кривыми домами дворы. Тут и там стояли люди, а в глазах их отражалось пламя. Служанка всё время держала нож наготове, но горожане были больше поглощены своими переживаниями, чем какими-то там странными прохожими.

Когда же на крыше мелькнула тень человека в маске, на это просто не осталось времени. Сбоку был проход - Шиниж влетел в забитую людьми улицу. Рывок был столь необдуманным и инстинктивным, что страж удивился сам себе.

- К-как ты смеешь так с... - Зашипела служанка, но царица и в этот раз её оборвала.

Он вёл их по узкой улочке, расталкивая локтями недовольных прохожих. Шиниж прогулялся взглядом по крышам и не нашёл ничего. "Показалось?" Страж был бы и рад, но не повезло - вдруг какая-то девушка закричала, когда прямо перед ней - и напротив Всеславы - нож попал меж глаз несчастному прохожему.

Крик стих после глухого удара. Затеряться не удалось, а горожане вокруг стали падать замертво один за другим. Преследователей было гораздо больше, чем двое - с десяток теней скакали по крышам. Страж кинул нож и, как ему показалось, подбил своего собрата. Другой юркнул в открытое окно и скрылся.

Застучали каблуками по мостовой. Бежать по той улице уже было нельзя - Шиниж чуял впереди засаду. Держались близ домов, чтобы беспокоиться лишь о другой стороне улицы. Ворота были совсем недалеко и охранялись всего парой человек, а потому собрали подле себя толпу.

Страж схватил женщин и понесёт вперёд - они всё равно не поспевали за ним. Расстояние до ворот он перемахнул за мгновение. Стало тяжелее, но в то же время намного проще - Шиниж оторвался далеко вперёд от погони и больше не боялся поймать стрелу или нож прямо в глаз. Однако, останавливаться нельзя было даже на секунду - он знал, что засаду свернули в тот же самый момент, когда добыча решила сменить дорогу.

Шиниж ссадил свой груз и, ухватив царицу за руку как можно крепче, попёр вперёд. Руганью и криками он заставлял отойти с его пути, а тех, кто не хотел, успокаивал свободной рукой. Толпа подняла ропот, но страж упорно рвался к цели. Ирина кое-как поспевала сквозь давку по его следам.

- Прочь! Дорогу! - Орал он и расталкивал народ. Когда чья-то жирная рожа отказалась, Шиниж чуть-чуть не успел сломать ей нос - из него выросла рукоять ножа.

Вокруг начали падать люди. Он вовремя толкнул царицу вбок и тут же потащил вперёд. Его решительного рывка хватило, чтобы смести охрану и проскользнуть за ворота. Служанка, к его удивлению, успела за ним. Прямо перед её носом с грохотом и скрежетом опустилась решётка.

Всеслава закричала. Страж заткнул ей рот и потащил вперёд. Служанка тихо отошла назад в тень.

Он бежал, пока ворота не исчезли за деревьями леска. Царица так часто и громко дышала, что ему всё же пришлось остановиться. Она махала рукой в сторону города и что-то пыталась объяснить без слов.

- Зачем... оставил... - Выговаривала она сквозь вдохи, - не надо...

Только тут, вдали от ворот, он удосужился заглянуть под капюшон. Это была не Всеслава, не царица.


-- Царская Дорога

Холстейн принёс хвороста. Костёрчик весело трещал на обочине и бросал в небо яркие искры. Над чем-то в котелке хлопотал Тоноак и подбрасывал в него травы. "Забавно", - подумал Хол. Ведь раб пропал ещё в тот момент, когда они ступили на эту проклятую дорогу.

- Убей его. - Засмеялся джинн. - Ты же знаешь, что он - очередной чёрт, жаждущий попировать твоей плотью.

Воитель поискал взглядом коня. К сожалению, в отличие от раба из леса ему выйти не удалось. Его преследовало лошадиное ржание, но Хол так и не смог найти его источник.

На траве лежало что-то блестящее. Чайник, в котором когда-то сидел джинн, пускал из носика струйки пара.

- Я заварил чай, хозяин. - Предупредил Тоноак так, будто никуда и не пропадал. - В лесу растут чудесные травы.

Хол подобрался ближе. Почему-то он не мог спустить с чайника свой взор. Вид струящегося пара намекал о забытом воспоминании.

- Ты... ты был там. - Шепнул Холстейн.

Чёрт подтвердил его догадку пинком по носу.

- Твоё отражение, помнишь? Ещё бы меня там не было!

Костёр чуть померк и пустил сизый дым, когда в него упал полусырой хворост. Из сумки Тоноак достал чашку и налил в неё своего чая. Душистая, тягучая жидкость забивала нос и заставляла чихать. Но раб пил его и наслаждался жизнью, пока помешивал варево в котле, и Хол решил не особо задумываться о природе напитка.

Чай оказался весьма неплох. "Из тех немногих, что я пил, этот самый лучший". Этот лес очень утомил Холстейна, и напиток из трав был кстати. Наёмник прилично устал искать своих коня и раба в пустынном лесу и на безлюдной дороге, что уже два бесконечно тянулась к горизонту.

Всё спокойствие испортил джинн. Чтобы напакостить, он стал резать кожу когтями. Это мигом Хола отрезвило. Не под чистым небом он был в окружении деревьев, а прямо под проливным дождём и по пояс в луже. Тоноак так же исчез под мерзкий хохот джинна. Костёр затух и больше не давал тепла.

- Это делаешь ты? - Спросил Хол. - Ты управляешь этим миром?

- Этой фальшивкой? Да за кого ты меня держишь?

Чайник пустой валялся в мокрой траве. Когда-то давно Холстейн и его ведьма пили из него на вершине древней крепости, а потом он принёс в себе джинна забывшему о нём хозяину. Воитель не знал, брать его с собой или оставить тут, в одной из долин. "От него нет никакой пользы", - размышлял он, - "Ёнае бы не понравилось, что я вместо событий пытаюсь запомнить вещи".

- Но от него нет и вреда. - Наседал джинн. - А ещё - это моё жилище. Хочешь оставить меня без крова, Шестак?

Хол пнул чайник и утопил в жидкой грязи. И дал себе зарок, что никогда не будет об этом жалеть.

Удушье подбиралось всё ближе. Где-то далеко за лесом ни к месту виднелись горы. Долина со всех сторон была окружена ими. Тяжёлые грозовые облака опускались на них и разрывались на части, проливая дождь, что водопадами спускался с гор. Словно огромная чаша, долина наполнялась водой до краёв. А вместе с этим начинал действовать яд, растворённый в крови - видимо, и Змея, и эти облака появлялись где-то в одном месте.

Загрузка...