Дворяне и ведьмы (СИ)

- Царице нужен виновник, и прямо сейчас. - Пояснил Мичир Гладежу, когда лишние покинули кабинет. - Сам понимаешь, у евнухов и у Глеба в особенности выбор небольшой. Зря я тебя прогнал за дверь, ничего нового бы ты всё равно не услышал.

- Ёная сделала это. Причём здесь Ольга?

- На время забудь об этом, Шиниж. Пусть Её Превосходительство успокоит свои нервы, и мы в тишине найдём твою "Ёнаю".

- У них не та женщина.

- Если не сознается, то всё у неё будет в порядке. - Отрезал Мичир. - Мы возвращаемся к обычному патрулированию. Свободны.

***

Маска на лице чувствовалось необычно. Слишком душно, слишком тесно, а сквозь потеющие стёкла сложно было что-либо разглядеть. Шиниж никак не мог к ней привыкнуть, хотя и провёл в ней времени больше, чем средний стражник. "Это не моё", - чуял он, но не сдавался, "Это мой долг".

Каждый вечер Шиниж выделял под тренировки с мечом. Обязательно в маске, даже если он едва-едва мог это вынести - потому что в настоящем бою братья всегда их носят. Пусть стража ни с кем никогда не сходилась в битве, всегда сторожа либо царя, либо его столицу - Шиниж должен был это уметь. Если всё ещё хочет быть лучшим, просто обязан.

От полена во все стороны летели щепки. Руки побаливали после казавшейся бесконечной серии атак, а рукоять учебного меча уже натёрла мозоли. Шиниж бил и бил, отрабатывая удары сверху, сбоку, снизу, блоки и уколы, широкие взмахи и неожиданные подсечки - все приёмы, что только знал, и порой изобретал новые.

В тренировках забывалось всё, кроме необходимости бить, а из головы полностью пропадали мысли. Не удавалось задуматься ни о чём, кроме схватки. Шиниж искренне наслаждался такими моментами забытья. Даже иногда возникавшие лица, будь то жирдяй Камижн, случайные горожане, что он встречал при патрулировании, братья-стражники или же Старший Брат Мичир - все они исчезали от удара мечом и сменялись пустотой.

Но не в этот раз. Лицо Леньки не делало этого. Оно ударов не боялось. Что ещё живое, что каменное, с глаз исчезать не собиралось. Шиниж давно успел вспотеть, а привычного покоя и забытья так и не наступало. Маска становилась всё более тяжёлой и душной, и Шиниж в конце концов сдался и снял её. "Отдых", - решил он.

Шиниж тяжело опустился на ящик. Деревянный меч он бросился рядом и откинулся назад, устремив взгляд в небо. Тренировочная площадка находилась во дворе под самой Тёмной Башней, и стражники-новички обязаны были здесь заниматься фехтованием. Им отводилось под это дело самое раннее утро. Шиниж же к тем занятиям добавлял ещё вечерние в маске чтобы быть лучшим.

Он смотрел на звёзды, но продолжал видеть лицо. Ленька не давала ему покоя. За неё даже не собирались мстить. Никто кроме него не желал правосудия.

Для всех вокруг законы были словно чем-то игрушечным, несерьёзным и смешным, чем-то, что нарушать можно, но лучше не надо, ведь за это могут наказать. Ни для Камижна, ни для Мичира слова долг и честь ничего не значили, как и для того разукрашенного чиновника-евнуха. Даже если они и чувствовали себя виноватыми, то с удовольствием шли на сделки с совестью чтобы снять с себя вину.

Перед глазами на миг мелькнуло лицо ведьмы. Во время погони он на мгновение увидел его и больше никогда бы не смог забыть. "Не от этого мира", - сказал бы он, если бы кто-то попросил описать. В лице Ёнаи всё было плотным, от чёрных бровей, широких глаз и плоского носа, до полных губ и закруглённого подбородка всё казалось крепким и неразрушимым. "Почти каменное", - добавил бы Шиниж, - "Разве что очень живое".

Позже встречи с Мичиром он мельком видел пленницу - это было не то лицо. К удивлению Шинижа, думавшего, что выберут совершенно случайного человека девушка действительно оказалась похожа. Разница заключалась именно в плотности - черты лица были слишком мягкими.

Они собрались судить не того человека. Провели мимо Тёмной Башни, показали всей Страже, пройдя через двор и опустили в подземелья дворца. От тренировочной площадки до входа в них было всего ничего, и по утрам Шиниж часто слышал вопли доносящиеся будто бы из-под земли. "Палач пытает по утрам", - как-то обмолвился усатый инструктор Берич, сразу полюбивший новичка, - "Царь разрешил, даже грамоту дал!" На вопрос, откуда он знает, стражник отвечал просто - бывал в темнице очень, очень часто, когда ещё не выросла лысина. "У Третьяка большая коллекция. Тебе стоит на неё посмотреть - незабываемое зрелище".

Шиниж тогда отказался, а сейчас жалел. Было бы неплохо побывать в подземельях хотя бы раз, чтобы помнить расположение коридоров и комнат. До утра было полно времени, и пленницу вполне можно было вытащить из заточения до начала пыток, во время которых, безусловно, она всё признает и расскажет. А потом казнь - кто же заступится за простолюдинку? Их как грязи. Даже если она и невиновно никто из имеющих слово в делах дворца не пошевелит и пальцем ради неё.

Мичир должен был, это в его власти как старшего брата стражи хватать жирных чиновников и отправлять к палачу за ответами на вопросы. Но он ничего не сделал, хотя и имел все доказательства, что пойманная девушка не была ведьмой. Это его долг, а он им пренебрёг, решив лучше выслужиться перед знатью.

- Даже не думай об этом. - Над ухом вдруг раздался голос Гладежа. - Я про темницу.

Шиниж мигом вскочил с места и схватился за меч.

- Ты тихо ходишь.

- Повторяю: даже не думай об этом. Если ты пойдёшь туда, я тебя сдам.

- О чём ты?

- Я знаю таких людей, как ты. - Ответил Гладеж. - Когда ты будешь в страже так долго, как и я ты тоже начнёшь различать запахи. Даже сквозь маску. Потому я говорю тебе не делать глупостей - не обижай родню.

Шиниж не понял, имел ли напарник в виду Мичира или же чиновника, которого таким образом обозвали вором, да и не хотел. Гладеж подошёл к ящику и извлёк из него деревянный меч.

- Нужна помощь? - Кивнул он на сжатый в руках Шинижа брусок для тренировок. Шиниж ответил отказом. - Так я и думал. Тогда надень маску и пошли со мной - у меня есть для тебя дело.

Новичок удивлённо моргнул. "Дело? Посреди ночи?"

- Что ты задумал?

- Это нужно видеть.

Шиниж молча последовал за напарником и надел маску. Впервые он использовал её не на тренировках. Он догадывался, что Гладеж не хотел, чтобы Шинижа кто-либо заметил, но ещё не понимал зачем. Напарник вёл его через двор на другой конец сооружения мимо возвышающимся к небесам штырям, через мосты и мимо парапетов к самой далекой, чёрной от дыма и огня башне.

- Что мы там увидим?

Гладеж не отвечал. Пару раз мимо прошли патрулирующие дворец стражники. Они подозрительно смотрели на Шинижа, но одного взгляда на Гладежа им хватало, чтобы отбросить все подозрения. Он не делал ничего, что бы перечило воле Мичира, а Мичир был Старшим Братом, которому следовало беспрекословно подчиняться.

У самой башни стояли целых пятеро стражников. К удивлению, Шиниж не смог вспомнить имя одного из них. Даже лицо его было незнакомым. Светловолосый, угрюмый, с квадратными подбородком и глазами - Шиниж не знал его и вообще впервые видел. Похоже, он был одним из Старших Братьев, тех из них, что охраняли царя или царскую семью.

Гладеж остановился перед ним и сказал что-то короткое. Кивок, ещё один в ответ - и он входит в обгоревшие останки громадной Совиной Башни и манит Шинижа в дыру в полу. Никакого света, кроме отражённого от гор и звёзд здесь не было. Идея зажечь факел в сгоревшей дотла башне, которую он хотел озвучить, в последний момент показалась ему кощунственной. Здесь и так было слишком много огня, зачем нужен ещё?

- Погляди сюда. - Указал стражник куда-то на стену, скрытую в тени.

Новичок напряг зрение. Постепенно, с тем, как глаза привыкали к густой темноте на обожжённой стене вырисовывались черты окаменевшего в немом крике лица.

- Это...

- Да. - Кивнул Гладеж. - Один из книгописов, судя по всему - их глава, Вотята.

А на полу вырисовывался люк куда-то в чёрную пропасть.

- К алхимику Крарлену. Прямо в его дом.

-- Белопадь

Эти люди чувствовали. Их кровь помнила гиблое касание, а вместе с ним и знала, когда рядом находится нечто чуждое дольнему миру. Особенно сейчас, когда кроме джинна на много вёрст вокруг не существовало ничего злого.

Мостовые люди назывались мостовыми именно потому, что строили и жили на мостах. Их города не походили ни на что иное и располагались прямо посреди Змеи как можно дальше от берегов. Когда-то давно нечисть жила там, пока Крас не сжёг Гиблолёс дотла. Города стали строить и вдали от реки, а мостовые люди прославились как величайшие строители известного мира. Страх их перед чудовищами не ушёл, как не исчезли до конца и чудовища, но значительно приутих, пока, наконец, он и Ёная не прошлись вверх по реке.

Хол прекрасно помнил, как быстро проходило очищение. Жители всегда показывали верное направление, в котором нужно искать монстров, они чуяли, если чудовище ещё было живо, они любили помогать, порой столь назойливо, что приходилось избить парочку из них, чтобы успокоить - это была не война, а бойня. Ёная надеялась, что и впредь всё будет так легко и непринуждённо.

А недавно наёмнику стало понятно, почему мостовые люди жили на реке. Он увидел ИХ, бесплотных духов, плещущихся в воде, и ему стало дурно от одного их вида. Всему виной был джинн. Как и в стародавние времена черти до сих пор боялись Змеи и её змей.

Хол стоял на берегу в шаге от того, чтобы омыть ноги в сверкающих водах. Духи проплывали мимо, не замечая ничего. Их было множество, поистине великое множество. Они кружились в танце, сплетались телами и языками, прыгали из вод и обратно, играясь и безмолвно смеясь.

- Не прекрасны ли они, Хол? Нравится их танец? - Шептал джинн и сжимал виски. - Но не обманывай себя - змеи ни чуть не лучше меня. Посмотри, сколько их. Мостовые люди до сих пор кормят реку своими мертвецами.

Хол не верил тому, что видел. Это не могло быть ничем иным кроме как обманом - Ёная никогда не говорила об этих духах. Ведьма их не замечала, а, значит, их и не существовало. Мостовые люди любили говорить о своих старых богах, ставших у жрецов Красного Краса единой Речной Девой, и Ёная не стала бы пренебрегать возможностью убить и этих чудовищ.

Но он поверил, когда решил уколоть иллюзию копьём. Змея свилась кольцом и впилась Холу в ногу. Чудом ему удалось добраться до комнатки, что он снимал. Укус был ужасен. Тоноак всю ночь сидел рядом и врачевал ногу. Вода текла из ран от зубов и не собиралась останавливаться даже на следующее утро.

Для наёмника это время пронеслось за секунды. Джинн причинял куда большую боль, чем какой-то водяной яд. В руке он держал отрезанную голову змеи - человеческую голову, живую даже после того, как её отделили от тела. Только он и джинн её видел. Ни хозяйка Надья, ни Тоноак ничего не замечали; для них не было ни шипения, ни капающей с острых клыков воды.

Не смотря на бледный вид Хол был в кои-то веки счастлив и сожалел лишь о том, что Ёная не была рядом. С ведьмой всё прошло бы куда более гладко. К обеду наёмник уже ходил, осторожно опираясь на раненую ногу, а с Ёнаей он бы ещё вечером излечился от яда, а то и вовсе не оказался укушен. Без своей ведьмы он был слишком уязвим.

К вечеру он сломал голову змеи, чтобы та заткнулась. Она глядела на меч и о чём-то с ним говорила. Разглядывая осколки бестелесного черепа, Хол увидел, что у неё уже начинал заново расти хвост.

Надья, худая милая женщина, державшая постоялый двор вместе с мужем и парой дочек, уже хотела его выселять, потому что Тоноак хотел позвать одного из храмовых жрецов, чтобы тот излечил Хола. Она не любила жрецов и боялась их, но Хол знал, в чём на самом деле была причина. Надья всегда смотрела на него странно, с беспокойством в глазах, она никогда не оставалась с ним наедине и старалась держаться от него как можно дальше.

- Да, это из-за меня. - Самодовольно говорил джинн. Вот только его признание вины ничего не меняло.

Впрочем, когда Хол заявился во время ужина на кухню, проблема исчезла сама собой. Надья увидела, что больной выздоровел, и у неё исчезла причина для выселения.

- Забавные вы существа, люди. - Шептал невидимый мучитель. Зубастое лицо его маячило где-то наверху. - Риск у вас в крови. Надья, человек, казалось бы, тихий и спокойный, старающийся не нарушать законы и жить так, чтобы наверняка, даже она ради лишней парочки серебрянок готова пренебречь своими чувствами. Любое животное на её месте давно бы сбежало, а птица - улетела, только лишь человек останется стоять на месте. Вы же разумны, вы доверяете только своим глазам и ушам. Что вам далёкое, смутное предчувствие беды? Его не потрогаешь, его не спросишь ни о чём, его как бы и нет - и потому вы ему не доверяете. А затем вас губит жадность и любопытство.

Хол старался не слушать, но не мог. В очередной раз он вертел в руках осколки прозрачного черепка, смотрел, как с них капает и капает вода и не мог поверить, что это произошло. Река и сотни, тысячи змей в ней не уходили из головы. Он хотел вновь их увидеть, чтобы убедиться, но странный страх говорил ему просто забыть.

Тоноак уже переделал все дела своего господина и мирно спал, когда Хол вышел на улицу. Стояло беззвёздное, облачное небо, и в кромешной темноте наёмник скорее по памяти, чем с помощью органов чувств пробирался к реке. Чем ближе он подходил, тем хуже ему становилось. В какой-то момент наружу через рот и нос потекла вода, но даже тогда он шёл вперёд, чтобы убедиться.

У самого берега чёрт заверещал, и Хол едва-едва смог устоять на ногах и не кувыркнуться в воду. Руки упёрлись в мокрую глину, и наёмника вывернуло наизнанку прямо в журчащую реку. Чувства обманывали его. Вокруг всё плыло и преломлялось, а в лёгких не хватало воздуха. Невыносимая тяжесть давила сверху и залезала в нос и уши. Он словно упал на самое дно реки, его тянуло с ней вперёд, и в то же время ноги крепко держали его у земли.

"В крови - яд", - понял Хол. Он впервые забоялся воды. Только упрямство заставляло его стоять на месте и взирать со скользкого берега на шумящую реку. Раздался слабый смех - это змеи, выглянув из воды, смотрели на убийцу одной из них. Яд давал почувствовать, что значит утонуть. Воздух вдруг исчез, он загустел и стал на вкус водой. С каждым вдохом грудь от него тяжелела и тяжелела, а глотка отказывалась вдыхать жидкость. Небо давило сверху толщей воды.

Но даже тогда Хол отказывал себе в бегстве. Он должен уйти победителем из этой схватки, гордо, не потеряв чести. Как и всегда. Никогда и ничего он не боялся - и не собирался начинать сейчас. "Река в шаге от меня", - повторял он и заставлял себя дышать размеренно и спокойно, - "Вокруг наваждение".

Назад он вернулся под утро, дрожащий и промёрзший насквозь. Он решил простоять у реки всю ночь и сделал это. "Так я победил реку", - ухмыльнулся про себя Хол, - "Если мне доведётся писать историю своей жизни, эта глава будет называться именно так". Чем дальше от воды, тем проще было идти. С каждым шагом Хол чувствовал, как кровь его густела, а в голове мысли прекращали разбегаться.

До самого утра наёмник просто сидел и наслаждался ясностью ума и чувств. Если бы не джинн, всё было и вовсе прекрасно. К счастью, он сидел в своём уголке и не мешал. Разве что много говорил, но Хол уже научился игнорировать его слова.

- Когда-то у меня был хозяин, которого сгубило любопытство. Почти как тебя твоё упрямство, что при удалении не отличимо ни от него, ни от жадности, ни от похоти, ни от гордости. Под нужным углом всё есть одно и то же. Потому мой хозяин, мальчик, хотел денег. Сначала он хотел просто накормить свою семью, затем - свой город. Он не хотел, чтобы они голодали. Затем ему стало интересно, что будет, если он станет богатым, если он купит себе высокий статус. Жил он в одном из городов Ангельской Долины, и у него с этим не возникло проблем. Вскоре захотелось ему стать владельцем города, и он стал им - самым молодым магистром, что город знал. И вдруг мальчик умирает, погубленный своей жадностью. В постель ему запустили скорпиона бывшие хозяева города. Им очень не понравилось, что у кого-то золота было больше, чем у них.

- Чего же мальчик пожелал? - Спросил Хол.

- Хозяин хотел, чтобы я стал статуей, что срала золотом. - Ухмыльнулся джинн. - Его убили как раз затем, чтобы меня похитить.

- Я не вижу здесь жадности или любопытства. - В памяти наёмника всплыла старая добрая сказка о маленьком царе и его золотой статуе. - Мальчик был добрым, только и всего.

- Это потому, что герой моего рассказа не он, а тот, кто забрал меня у него. Второй, что был сыном одного из старых хозяев города, искал кое-что, и жаждал. Он был достаточно молод, чтобы быть романтиком, и достаточно умён, чтобы не загадывать глупых желаний. Ему захотелось узнать, откуда исходит власть, и я ему рассказал о ней всё, что знаю. А затем он решил выбрать самый страшный источник - и получил его.

Хол вздохнул.

- И какое отношение это имеет ко мне и к реке?

- Прямое. Жадность и любопытство, гордость и упрямство сгубили его, как почти сгубили тебя и как ещё сгубят Надью.

- Давай в другой раз. - Сказал Хол. - Лучше расскажи, что случится с Надьей.

- Ты убьёшь её.

- Я? - Удивился он. - С какой стати мне её убивать?

Тоноак зашевелился на своей соломе. Джинн заткнулся и исчез в тот самый момент, когда раб уставился на хозяина.

- Вы с кем-то говорили?

- Спи дальше. - Посоветовал Хол. - Ведьма должна явиться сегодня.

Но она не явилась. Разрушенный дом на отшибе так и не изменился. Весь день наёмник простоял там. Деревья, проросшие сквозь камень и прогрызшие крышу насквозь не обрастали исписанными узорами лентами, фонари не свисали сверху, а разноцветный шатёр всё никак не появлялся над приметной дырой в полу.

Хол прождал весь день, а затем пошёл обратно на постоялый двор. Наёмник винил свою удачу - иногда ведьма не приходила в положенный день, но всегда являлась либо на следующий, либо в свой выходной, либо через неделю. Всего было шесть мест, где стоял её шатёр, и один день она не была нигде. Белопадь обычно она посещала в тройницу - значит, нужно проверить завтра и через четыре дня.

Но она не появилась и в эти дни.

Джинн тем временем набирал мощь. Хол сторонился реки, и чёрту уже ничто не мешало пытать своего хозяина денно и нощно.

- А я не боюсь их. - Говорил он. - Они заберут меня только с тобой, а ты к ним не полезешь.

Хол стиснул зубы. Дурь, последние её остатки давно кончились, и джинн откровенно веселился, показывая все свои познания в искусстве причинения боли. Следов, как и всегда не оставалось на теле - но они оставались на душе. Короткое время после отравления Хол выглядел нормально, а затем снова стал утопленником с ввалившимися глазами и проступившими скулами. Он опасался выходить на улицу - мало того, что джинн привлекал внимание мостовых людей, так ещё и сам Хол выглядел как мертвец.

От Надьи он узнал, где раздобыть ещё дури. Тоноак пошёл за ней и принёс назад спустя пару часов. Немного полегчало, хотя Хол и чувствовал, что начинает привыкать. Боль проявлялась сквозь завесу тумана, застилавшего голову. То ли зелье больше не действовало так сильно, как раньше, то ли джинн стал лучше пытать.

- Вы... всё это выпили? - Удивлённо спросил Тоноак, разглядывая опустошённые Холом пузырьки. Количеством он компенсировал ослабевший эффект зелья. - От неё бывают видения. Не пейте так много.

- Ничего не будет. - Пожал плечами он в ответ.

Ему много и часто приходилось прибегать к помощи алхимиков, да и Ёная предпочитала вместо магии использовать зелья. Видения были Холу знакомы очень давно и стали обыденным делом, как, впрочем, и побочные эффекты многих, многих настоек и трав. Знакомые алхимики порой предлагали большие деньги, чтобы испытать на Холе новые зелья. Когда-то он был живучим как бык, и ничего его не брало.

"Удивительно, что год спокойной жизни со мной сделал". Видения впервые стали сами по себе.

- Где твоя ведьма, Хол? - Смеялся джинн в очередном ночном бреду. - Где же та, что спасёт тебя?

Эти слова джинна стали последней каплей. В тот самый момент, как проснулся Хол побежал, шатаясь, к реке. "Чёрт должен заткнуться", - шептал он себе. Если только Змея и её змеи заставляют тварь молчать, то Хол с радостью хоть искупается в этой воде, хоть начнёт пить жидкую кровь речных созданий. - "Лишь бы заткнулся", - повторял он, босиком поскальзываясь на голых камнях и мокрой траве.

Небо вновь начинало давить, а в горло словно залили воды. Он кашлял и кашлял и никак не мог остановиться, а воздуха становилось меньше и меньше. Джинн смеялся, но Хол чувствовал, что чёрт боится. Он маскирует свой страх за весёлой маской - чтобы показать как ужас не окутывает его от одной мысли о воде Змеи и её змеях.

- Ну и зачем ты встал в шаге от реки? - Вопрошал джинн, сияя длинными клыками. Змеи показали свои головы из воды и просто смотрели, улыбаясь. - Это небезопасно - ты можешь и умереть! Ты же хотел когда-то быть сильным, чтобы покарать всех своих обидчиков? Ты же жаждал, чтобы тебя больше не считали слабаком? Прямо как один мой бывший хозяин - он тоже этого хотел, нашёл меня и пожелал, но упал в реку на полпути к противникам. Поскользнулся на камне и пошёл на дно, слишком тяжёлый, чтобы плыть.

- Заткнись. - Повторил Хол, стиснув зубы.

И шагнул в реку, обжёгшую до самых костей и по ним прямо в зубы. Змеи молниями сверкнули к нему. На этот раз Хол подготовился лучше и захватил с собой копьё.

Не для того он сюда пришёл, чтобы быть покусанным. Как искусный рыболов, он ловил змей в воде копьём одну за другой. Они были хитры, но Молния - быстрее. В конце концов змеи окружили его со всех сторон. Копьё вылавливало их из косяка, а резак рассекал на части.

Это было удивительное чувство - меч словно ожил и жаждал крови. Наёмник не знал, мутит ли его или резак слегка двигался в руке, желая откусить побольше плоти от врагов. В воцарившейся тишине, где было местом лишь звукам реки, клинок, казалось, грохотал непонятными словами и на неизвестном языке. А три ножа-резака вторили клинку высокими и звонкими голосками.

"Кругом одни черти".

Хол вывернуло наизнанку очередной порцией воды.

- Ну, делай ещё шаг. - Засмеялся джинн прямо в ухо. Его туман пожирался рекой, вспыхивал ярко на краю сознания и обращался водой. - Ты хотел утонуть, чтобы заткнуть меня - так делай это! И не обращай внимания на то, что у меня было много, много хозяев, столько их, сколько люди не видят за всю свою жизнь. Среди них, конечно, были и те, кто желали меня убить. Бессмертен я. Среди них были и рыцари, и рогатые жнецы, и ведьмы, и жрецы, и крестьяне, и короли и их жёны. Но вот он я, живой и невредимый!

Он шагнул в реку второй ногой. Огонь ударил прямо в затылок, а в глазах заплясали чёрные искры. И ещё один, отозвавшийся болью в коленях.

- Х-хозяин!

Завеса тумана вдруг спала. Тоноак стоял позади и кричал. Совсем недалеко. Его глаза были расширены от ужаса.

- Это плохое место, хозяин. - Сказал он. - Что вы хотели здесь делать?

И Хол задумался. Действительно, что? Джинн убивал своих хозяев, и почти смог достать его самого. Ноги подкосились, и наёмник упал прямо в воду. Кое-как с помощью раба он смог выползти на берег и тут же отрубиться.

***

Ведьма не пришла ни через день, ни через неделю. Хол мок под дождём с утра до вечера, но так и не увидал её палатки. Сорок лет она появлялась, а на сорок первый год вдруг прекратила. Так не могло быть. Не должно было быть.

"Почему её нет?", - спрашивал Хол пустоту, - "Почему именно сейчас?". Чертовски неприятное совпадение. "А совпадение ли вообще?" На вопросы никто не отвечал.

- А нужна ли тебе эта ведьма? Брось, забудь о ней. - Говорил джинн и резал пальцы. - Всего одно желание - и вместо меня появится твоя ведьма, та, что тебе так нужна. Зачем противиться тому, что ты хочешь?

Хол так устал, что начал забывать почему он не хочет загадывать желания. Этот джинн сделает всё наихудшим образом - и что с того? Проклятье можно преодолеть. С Ёнаей он однажды уже победил одно. Почему же не сможет ещё раз?

- Верно! Верно! - Поддакивал чёрт. - Ёная была сильной. От проклятья не осталось бы и следа!

Вот только сдаваться было не в его стиле.

Меч-резак стал говорить. Всё ещё непонятно, но разборчивее с каждым днём. Хол сидел вечерами один со своим клинком и пялился на бритвенно-острые изгибы, на ржавую, колючую сталь, и вспоминал, через что с ним прошёл.

С ней. У меча было женское имя.

- И как же... её зовут? - Спросила Надья как-то раз, собираясь убраться в комнате и наткнувшись на своего постояльца. Она и до этого откровенно пялилась на орудия его ремесла - щит, копьё, разобранный на части арбалет, валявшиеся в углу. То ли её тянуло к воинам, то ли к оружию.

Скорее всего ко второму - Хол видел рукоять какого-то меча на кухне. Она торчала из стены, а меч явно предназначался для отпора бузившим горожанам или грабителям. Может, муж Надьи - если он вообще когда-то был - и был воином, а меч его жена до сих пор использует и как память, и для защиты - а, может, она просто неравнодушна к острым блестяшкам. Судя по блеску в её глазах всё так и было.

- Любящая Жена. - Хол откинул одежды и показал поясок с тремя ножами. - А это - Любящие Дети.

- Их должно быть четыре. - Заметила она пустой узелок.

- Да, должно.

Хол был рад хоть какому-то разнообразию. Он редко общался с кем-либо в последнее время, и шанс отвлечься нельзя было упускать. Надье постоялец нравился всё меньше, но она почему-то его не выгоняла. "Возможно, чёрт и прав. Любопытство играет ею".

- Говорят, когда-то давно жил один кузнец, что стал демоном. Безумие овладело им, и он убил своих жену и детей и сделал из них резаки, меч и четыре ножа, способные прорубиться сквозь что угодно. Их души оказались навеки заперты в металле и своих грёзах. Кузнец ходил от посёлка к посёлку и вырезал их под корень. Только когда его дети - оружия и настоящие, человеческие - стали единым целым, и когда его жена действительно стала его женой, только тогда он стал чувствовать себя отцом и мужем. Они хотели есть, и он кормил их кровью и душами. - Наёмник повернул клинок на свету. Ржавчина, которую было невозможно убрать не разрушив резак будто бы поглощала свет и сияла в ответ кровью. - Это тот самый клинок и те самые ножи.

Надья смотрела в оцепенении.

- Просто сказка, да? Страшилка для детей? - Спросила она.

Хол лишь вздохнул. "Если бы она сама слышала, то поверила". Как жаль, что он не мог дать поговорить дамам. Было бы забавно на это посмотреть.

- Я тоже не верил. - Грустно улыбнулся он. - Если бы Жена молчала, я бы тоже думал, что это сказка.

Женщина моргнула в непонимании.

- Г-говорит?

- Ты не услышишь. Никто кроме меня не слышит.

Ещё с минуту Надья стояла и смотрела на клинок. Её изнутри снедало любопытство. Это было видно невооружённым глазом. Ей жутко хотелось приложить ухо к резаку и услышать что-то потустороннее, необычное, но, увы, у неё бы не получилось при всём желании. Хол и сам не знал, почему стал слышать Любящую Жену, остававшейся молчаливой сорок лет.

Должно быть, во всём виноват джинн. Кто же ещё мог пробудить её и её деток?

- Она не простит тебя. Никогда. Ты потерял её дочку. - Ухмыльнулся чёрт, когда Надья ушла. - Что же ты будешь делать, Хол? Резак жаждет твоей крови.

- Моей? - Он тупо рассматривал клинок. - И как же она меня укусит без ног и рук?

- Как кусаю я, так и она, только по-настоящему. - Ответил джинн. - Накорми её кровью. Не своей, конечно - попробовав раз, она не успокоится, пока не осушит тебя - чужой. Сытый резак не жаждет.

Хол не послушал его совета и запер меч и ножи в шкафу. Хоть они продолжали шептать и жаждать, но сделать что-то кроме этого не могли - не хватало рук и ног. Наёмнику оставалось только не подпускать к ним людей.

Наёмник почти не покидал свою комнату. За всем нужным бегал Тоноак. Хотя раб и мог давным-давно сбежать, он почему-то не делал этого. Он был невероятно верен хозяину, которого даже толком не знал. Порой Тоноак просил Хола уйти из этого города, но не потому, что рабу здесь не нравилось - об этом он, казалось, даже не задумывался - а из-за хозяина. "Люди смотрят на вас странно", - говорил он, - "Вы тоже ведёте себя странно. Это из-за реки? Когда идут дожди и воды поднимаются, вы даже не встаёте с постели". Как доказательство своим словам он одёрнул шторку с окна и явил пасмурное, моросящее противным дождём небо.

- Всю неделю идёт. - Пояснил раб.

- Я выходил наружу. - Напомнил Хол.

- К ведьме. Больше никуда.

Тогда наёмник заткнул Тоноака и отправил заниматься чем-нибудь другим. Раб определённо был прав. Однако, он не знал всего, и потому думал, что можно просто взять и уйти.

Прошла ещё одна дождливая неделя. А ведьмы снова не было.

- А был у меня ещё один хозяин. - Сказал после странно-долгого периода молчания джинн. Дождь словно пробивал крышу насквозь невидимыми каплями и рассеивал дымку. Чёрт хворал не меньше Хола, хотя это и было странно. - С братьями он всегда был вместе, и всегда они показывали ему какая же он грязь. У него не было никаких достоинств в их глазах, одни только недостатки. Хозяин не верил этому и всегда пытался доказать не просто, что они не правы, но своё превосходство над ними. И всегда у него не получалось - братья осмеивали его и давали тумаков за дурачество. Но однажды он сделал то, что заставило его братьев признать в нём брата - он смог украсть меня у одного очень злого чёрта. Конечно, чёрт заметил пропажу. В побеге от него братья вновь поменяли своё мнение об одном из них. Тогда он предложил уйти и оставить их - джинн-то принадлежал ему. Только вот братья были слишком жадными и не позволили. Тогда хозяин сбежал ночью и тихо спустился с гор. - Вдруг джинн обнажил острые зубы в смехе. - И тут я сказал ему, что он мне не хозяин. Только на дуэль в мою честь можно решить, кто имеет право мной владеть - и тогда он побежал в городок искать кого-то, с кем мог бы подраться за лампу.

- Чего же он желал? - Меланхолично буркнул наёмник.

- Чтобы братья признали его. Ничего не напоминает, Хол?

- Абсолютно ничего.

- Может, мне стоит называть тебя Шестаком? - Улыбка джинна стала ещё шире.

- Копаешься в моей памяти? Молодец. А теперь заткнись и дай поспать.

Этой ночью ему впервые за долгое время снились сны. Там он видел далёкие-далёкие времена, когда Холстейн ещё был персонажем из легенд, а у Шестака были братья и семья.

- Я уже забыл их лица. - Говорил он в пустоту. - Откуда ты их достал?

- О нет, ты не забыл. - Улыбался в ответ джинн и заглядывал прямо в душу. - Поверь, ты ничего не забыл. - И постучал пальцем Холу по лбу. - Всё здесь. Ворота храма отворены предо мной - грех не стащить что-нибудь и не показать миру!

- Сгинь, нечисть.

- Их пятеро, Хол. - Сказал джинн и облачился Перваком, убитым за лампу. Кишки выпадали из распоротого пуза, а черви уже успели съесть лицо и шею. В нос сразу бросился запах гниющей плоти. - Было. Теперь - четверо. И всем суждено умереть от твоей руки. - Улыбка попыталась появиться на несуществующем лице. - Снова.

- Ты сказал, что братьев у Первака двое.

Джинн кивнул и уронил челюсть.

- Это те, что шли с ним. А есть ещё двое. И всех ты убьёшь!

- Зачем мне их убивать? - Этот разговор тревожил желудок. Хол заторопился на кухню, на ходу натягивая одежду. - В чём смысл?

- О, не беспокойся. Найдётся, смысл всегда найдётся. Из-за чего погиб Первак? - Джинн указал обглоданным пальцем на выпавшие кишки. - Из-за лампы или же из-за твоих воспоминаний? Скажи, обязательно ли было его убивать?

Хол встал у двери.

- Ты тогда пошутил?

- Нет. Но дело не в этом. - Джинн сделал попытку улыбнуться, но было нечем. Он приблизился и дохнул скверной в лицо хозяину. - Тебя никто и никогда не овладевал. Это ты, ты, Хол, кто убил своих братьев. Ты придумал себе чёрта и получил оправдание братоубийству. "Убил не я", - думалось тебе, - "убил чёрт, сидящий во мне". Прямо как сейчас, верно? Тебе не понравилось его имя, и обуянный воспоминаниями ты хладнокровно прирезал его. Верно? Верно?

Удар с ноги он распахнул дверь настежь. Случайный постоялец испуганно прижался к стене.

- Нет. - Коротко и тихо ответил наёмник джинну. - Чёрт был. Я помню его.

- Потому что он никогда не существовал вне твоей головы. Здесь он сидит, прямо за воротами храма.

Хол замотал головой и направился вниз на кухню.

Надья сегодня зажарила телёнка. Как наёмник позднее узнал от Тоноака, сегодня у мостовых людей был какой-то праздник. "Выравнивание реки", - повторил раб название, - "в воду опущены столбы, и когда она опускается или поднимается до какой-то метки на них начинается праздник".

- Вам стоит посмотреть. - Добавил Тоноак.

- Сходи. Я разрешаю.

- Но хозяин, на праздник всегда приходят гадалки и прорицательницы.

"А, вот к чему ты клонишь". Хол был приятно удивлён сообразительности раба. Впрочем, едва ли гадалки окажутся ведьмами, но сходить всё же стоило. Полоса неудач обычно заканчивается большой удачей - "а вдруг?", - теплилась в наёмнике надежда на лучшее.

И ведьма могла объявиться сегодня со своим шатром.

Поэтому когда настал вечер и загорелись огни на высоких столбах Хол на всякий случай схватив резаки направился к разрушенному дому на отшибе. Он даже не разочаровался, что ничего не нашёл. Похоже, ведьма не собиралась здесь появляться вообще.

Прямо на берегу расположились разноцветные палатки. Торговцы выкрикивали названия своих товаров, рядом с ними находились столы, за которыми играли на деньги, между скоплениями людей прыгали и кружились откуда-то взявшиеся акробаты. На большой бочке в сторонке сидел какой-то старик и рассказывал малочисленной, ещё совсем молодой детворе сказку. Чуть дальше расположился роскошный шатёр одного розовощёкого боярина. Публика здесь была уже повзрослее, хотя тут и там вертелось большинство мальчишек - полураздетая рабыня, укрытая лёгкими шелками танцевала вокруг шеста.

Хол проходил мимо, а все шарахались от него как от прокажённого. Река давила чем ближе он подходил, а гадалка расположилась в самом конце ряда. Посетителей там почти не было, почему-то все обходили это место стороной. Время от времени к ней в шатёр забегала какая-нибудь молоденькая девушка с подружками и вскоре выходили наружу, красные и смеющиеся. "Шарлатанка", - думал Хол, но всё равно шёл.

Внутри он нашёл полузнакомую женщину, которую он порой видел на улице. От ведьмы на ней был только наряд - какое-то тряпьё вперемешку с куриными лапками, верёвками и сухими листьями. Воняло чем-то ядрёным, от чего гадалка была весёлой, красной и круглой.

Она не была ведьмой, и Хол убрался оттуда сразу же, как только зашёл.

- Даже не попросишь погадать? - Джинна это развеселило. - Теряешь, возможно, единственный шанс в жизни! Когда ещё ты сможешь узнать своё будущее?

- Я хотел ведьму.

Чёрт странно замолк. Холу на глаза попался один из горящих столбов, когда проходил мимо него. Наверху висела клетка, а в ней находилось что-то обугленное. С удивлением Хол узнал в ней птицу. На мгновение его это заворожило - зачем им сжигать птиц? Быстро посчитав горящие под небом точки он обнаружил их тринадцать штук.

- Это твоё желание? - Нарушил молчание джинн. - Хочешь ли ты призвать ведьму?

- Нет. Ты же знаешь, что нет.

Хол спросил Тоноака о птицах сразу же, как вернулся на постоялый двор. Раб задумчиво глядел на огни - так, словно понимал зачем это всё нужно.

- Мостовые люди приносят Змее в жертву мёртвую плоть, живую кровь и ветер, чтобы он дал реке скорость добраться до Океана. Они верят, что сжигая птиц высоко на шестах смогут поймать в их прах ветер.

Хол лизнул палец и поднял вверх. Огоньки на столбах тоже не колебались.

- Ветра нет. - Заключил он. - Как они собрались ловить его в прах?

- Не знаю, хозяин. Об этих людях я почти ничего не знаю.

"Но явно больше меня", - подметил про себя Хол. Если подумать, то наёмник и не пытался этого исправить. Он, как и его раб большую часть дня проводил без дела, но запертый в своей комнате. Тоноак же слонялся без дела по постоялому двору и порой разговаривал с постояльцами.

- Зачем они кормят реку трупами? - Вспомнил он глядя на тринадцать огоньков змей, что питались мертвечиной и обладали человеческими головами.

- Верят, что в Океане их ждёт новая жизнь.

- А кровь, стало быть, нужна для воскрешения. - Кивнул Хол и зевнул. Пожалуй, он слишком часто спал эти несколько недель. - Ты же из земель у подножий, верно? Видел вновь живых мостовых людей?

- Нет. - Коротко ответил раб. - Я не слышал о таком.

Разговор не шёл, и Хол отправился наверх.

- Развеселился? - Лукаво спрашивал джинн. - Развеялся? Думаешь, что всё не так уж и плохо?

И ударил в печень и сердце. Хол скривился, но продолжил идти. "Я научился не обращать на это внимания", - повторил он про себя. Одной лишь боли недостаточно, чтобы испортить ему настроение.

- Брось, Хол. Тьма - твоя доля. Вспомни тех, кто умрёт от твоей руки и забудь о светлых чувствах.

Мимо вниз по лестнице пробежала Надья с горой грязного тряпья в руках. Она торопилась сменить постели на чистые, пока постояльцы не вернулись с праздника.

- Я не собираюсь её убивать.

- Но убьёшь. - Ухмыльнулся джинн.

"Резаки при мне", - пощупал их на всякий случай Хол, - "Она не могла их тронуть". Под громкий смех чёрта Хол кинулся в свою комнату. Минуя постель без простыни он остановился у шкафа и попытался вспомнить, в каком положении оставил дверцу когда уходил. Кажется, приоткрытой - а сейчас предмет мебели был плотно закрыт.

- Любопытство сгубит её. - Шепнул джинн. - И жадность! А тебя, Хол - упрямство. Почему бы тебе не убраться из этого города? Тут ты точно станешь убийцей.

- Меня не смогли убить дракон, минотавр и рогатый жнец. - Перебил Хол. - Ты надеешься, что сможешь?

- Но змеи почти тебя достали.

- Почти. Всегда почти. Тысячи раз случались эти "почти", а я всё ещё жив и здоров, в отличие от тех, кто пытались меня убить. Сколько хозяев ты пережил, джинн? А я пережил схваток ещё больше.

- Я не пытаюсь тебя убить, Холстейн. Вспомни, что я твоё отражение, и никогда больше этого не забывай. Во мне нет зла - оно в вас, людях. Желания, что вы загадываете идут из сердца. А за ними, за добром для вас, идёт зло, как тень следует за светом. Не я убиваю - хозяева делают это сами, раскрывая свои желания, самые чистые и самые грязные всему миру.

Этой ночью Холу вновь снились сны. Он тренировался в саду с отцовым мечом, а братья показывали пальцами и смеялись. До боли он стискивал кулаки, желая отрезать этим болванам всё, что выпирает. Они были недостойны этого меча - ни старший, которого Шестак мог бы побить, доведись им сразиться, ни младшие, один из которых чурается вида крови. Все они его боялись - и потому пытались делать вид, что не воспринимают всерьёз. Сколько раз Шестак бросал вызов Боромеру, и столько же раз ему отказывали.

"Малявка". Вот и всё, что говорили ему. И смеялись хором - они никогда не оставались с ним наедине.

Небо в тот день было грузным. Шестак стащил меч у спящего отца и побежал в поле - тренироваться у старого и засохшего, перекрученного дерева. Подальше от дома и братьев, чтобы не мешали. Но они нашли его и избили впятером. Боромер затем забрал меч и отнёс отцу.

А Шестака подвесили на ветку. Он барахтался, сучил ногами, пытался вывернуться из одежды, но всё бестолку. Крики его никого не достигали, и, казалось, все забыли о Шестаке. К вечеру его так никто и не нашёл - а затем пошёл ливень.

Собрав все силы в кулак мальчик смог раскачаться и уцепиться за ветку, а затем вытащить одежду из цепких деревянных лап. Шестак успел промокнуть до нитки, да и не смог бы дойти до дома под таким проливным дождём. Он сел под деревом, дававшим какой-никакой уют.

Вспышка.

Шестак оказался в поле, потерявшийся, обожжённый и мокрый. Он то полз, то шёл в какую-то сторону, всё время сбивался и никак не мог собраться с мыслями. В конце концов он так устал, что перспектива спать в грязи и под дождём казалась заманчивой.

Но он пересилил себя. Чем дальше Шестак шёл, тем больше понимал, что находится где-то не там. На краю сознания он видел пылающее под дождём дерево, но понять где оно никак не мог. А земля под ногами не была похожа на поле, да и высокой пшеницы вокруг не было. Камни, грязь, торчащие из неё кости - он точно попал куда-то не туда.

Прямо перед ним едва различимая в темноте зияла пропасть в земле. Пещера. "Хоть какое-то укрытие", - думал Шестак тогда, и залез внутрь. Здесь и обитал тот чёрт. Шестак не знал, сколько он орал от боли и о помощи. Первая никак не уходила, застилая разум, а вторая никак не приходила, сводя с ума.

И он возненавидел. Всех, кого знал, желая растерзать их на части. Мысли о том, как на мёртвых глазах братьев застынет ужас, как их кровь и внутренности прольются на землю, как Шестак станет их пожирать и выть на звёздное небо никогда больше его не покидали.

Когда на утро его пришёл искать Боромер, сжимая отцовский меч в руках, он познал гнев своего маленького брата. Шестак отобрал оружие и по рукоять вогнал ему в грудь и прибил к стене пещеры. Сила переполняла его, никогда ещё он не чувствовал себя так хорошо. Больше возвращаться к разуму он не хотел - желал лишь жить в этой пещере и убивать своих братьев и пожирать их внутренности.

Хол всё боялся отпустить рукоять и ненароком закончить этот сон. Кровь на его губах была такой сладкой, что он почти ощущал её наяву. Блаженно разглядывая пещеру он вдруг нашёл отцовский меч. "Но что же тогда у меня в руках?", - не понял он.

А затем он проснулся и увидел перекошенное от боли и удивления лицо Надьи. И рукоять ножа-резака, вогнанную ей в грудь.

- Любопытство! Жадность! Упрямство! Хи-хи-хи!

Надья схватила его за руку и попыталась вытянуть нож из груди - тщетно. Хол держал крепко.

- Так нечестно. - Сказал он. - Джинн, это нечестно.

Надья обмякла на нём, когда он вытащил нож. Дура захотела ещё раз увидеть резаки - и увидела один из них. Хол не мог отвести взгляда от ножа, блестящего кровью. Как он оказался у него в руке? Хол не знал, но подозревал, что джинн знает. А чёрт заливался смехом, смежаемым хрюканьем и возгласами о жадности и людской природе.

Надья валялась на полу, а Хол сидел на заляпанной кровью кровати и смотрел на труп. Мысли упорно не хотели течь в правильное русло.

-- Крепость Гиблолёса

Снаружи собралась толпа. Казалось бы, какое этим людям дело до того, кто будет править Гиблолёсом? Это должность чисто декоративная. Настас прекрасно помнил, как отец злился, когда более старший в роду Красич, княжащий в Чернополе, распоряжался в крепости через посыльных. У Спаса, как и у всех владельцев Гиблолёса до него не было никакой власти. Ничего они не решали, ничем по-настоящему не правили.

Не даром это самое нижнее в списке место.

- Покажите нам Спаса! - Проорал Керил снизу. Чернь вокруг подхватила крик. - Вы его убили, и потому не хотите нам его показать!

Биша в который уже раз начала в ответ говорить про болезнь, что отец не сможет подняться с постели, что всем следует угомониться и подождать - лекарства действуют, и скоро Спас окажется на ногах, но её слова только укрепляли жреца в его заблуждениях. "Какой неугомонный жрец", - про себя думал Настас. От стражников он узнал, что Мясник раздавал людям деньги, чтобы те вышли к стенам кричать вместе с ним.

Не понравилось ему, что его выгнали из крепости. Как стражники отказались его пускать внутрь, так он сразу же начал буянить. В конце концов он где-то раздобыл денег и уверенный в своей правоте собрал "сторонников". Настасу ужасно хотелось выйти наружу и надавать жрецу тумаков. И вырвать бороду. Мясник, чёрт возьми. Как он вообще стал жрецом с такими-то личными качествами? Жадный, толстый, неумелый, горделивый - ему бы идеально подошло быть каким-нибудь купцом, но никак не служителем Краса.

"И как отец только ему поверил?" Впрочем, Настас быстро нашёл ответ - обоих сослали в глушь, оба ничем не управляли и были по сути лишь тивунами. Да и характером они были похожи - что один старался всех обмануть и склонить, что другой. Правда, жрец оказался в этом смысле лучше, чем отец, и подчинил его себе.

Тихо появилась Марика. Громадный глаз, казалось, сиял в темноте зеленоватыми огоньками. Отблески гуляли по оку, словно внутри были заперты светлячки.

- Как он?

- Как я. - Поправила Настаса ведьма. - Готова, готова.

Она попыталась прильнуть к окну, но Красич её отстранил назад.

- Тебя сожгут, ведьма, если увидят. Может, Керил их и купил, но если они хотя бы почуют, что он говорит правду...

Толпа периодически требовала показать им ведьму. В такие моменты Настас прятал её где-нибудь в кладовой, чтобы никому и в голову не пришло случайно вытащить её на балкон или показать в окно. Бишу поэтому срочно пришлось занять каким-нибудь важным делом - приглядывать за отцом, например.

- Это моё условие. - Упёрлась Марика. - Я хочу их видеть.

- Зачем тебе себя им показывать? Выгляни из башни, чёрт возьми!

По лицу ведьмы пробежала волна удивления.

- И из неё их будет видно? - Спросила она выпучив глаз. - Откуда здесь взялась такая башня?

Настас помедлил с ответом.

- Ты через ворота под ней проходила, когда шла в посёлок.

Ведьма задумчиво уставилась в потолок.

- Не важно. Выгляни откуда-нибудь сверху, где тебя никто не увидит. - Настас решил сменить тему. Реакция Марики была слишком странной, чтобы обдумывать её сейчас, а не в спокойной обстановке. - Что с отцом.

- Сказала уже, что всё с ним в порядке. Сходите и сами убедитесь.

Настас не преминул возможностью проводить ведьму наверх. Приходилось следить за каждым её шагом - Марика оказалась неожиданно привередливой в своих запросах и постоянно лезла туда, где ей не следовало находиться.

Когда они шли по коридору мимо шарахнулась горничная. Сегодня Марфа-кухарка вслух боялась, как бы вместе с ведьмой крепость не пожгли разгорячённые селяне, и теперь челядь старалась не попадаться рядом с Марикой - от греха подальше. Настас подвергал сомнениям такое развитие событий - живущие в крепости люди имели родню в посёлке, и было бы странно, если из-за какой-то незнакомки стали убивать своих знакомых и близких.

Ведьма вдруг наткнулась на стену. Пошатываясь от удара головой, она быстренько, словно слепая, провела по препятствию рукой.

- Стен сколько у вас, - вздохнула она, - проходу нет!

Настас не был уверен, шутит ли она. Проход замуровали десятилетие назад. Ход когда-то вёл вниз в большую комнату.

Однако Марика шла наверх.

- Там была лестница наверх? - Осведомился Настас.

И ведьма кивнула.

- Сильно же изменилась ваша маленькая крепость, Красичи. Башня, ходы замурованные... статую внизу, надеюсь, сохранили?

- Большей частью. Рука одна отвалилась.

Ведьма засмеялась.

- Так и знала. Она не чувствует пальцев.

По спине побежали мурашки. Настас не был уверен, как на такое реагировать. С одной стороны, ведьма казалась слепой. С другой - спокойно ходила, изредка натыкаясь на новые, недавно возведённые препятствия. Такое избирательное зрение было ненормальным.

Настас проводил её наверх мимо стражников, глядящих в щели в стене на толпу, и быстро прошагал в башню. По пути наказал не сводить с ведьмы глаз - так, чтобы она этого не слышала и не видела.

"Я запер её в башне", - подумал Настас. Он и представить себе не мог, что когда-нибудь сделает такое. У рыцарей много сказок - в том числе и о ведьмах, заточённых в высоких башнях, откуда они напускали мор и войну на долины.

Настас заторопился в комнату, где лежал отец. За Бишеславой тоже стоило приглядывать - порой от неё проблем было больше, чем от ведьмы, а Руслан в одиночку никогда не мог управиться с сестрицей. К счастью, сейчас всё было в порядке.

За исключением того, что происходило с отцом. Когда из человека растут голубенькие грибы, а его детям приходится срезать их ножницами, это ненормально. У кровати, на которой с открытыми глазами лежал Спас, стояло целое ведёрко шляпок и ножек. Каждый срез приходилось перевязывать - из ран хлестала кровь.

Когда же ткань снимали, на месте, где раньше рос гриб оставалось больше белое пятно. Отец, усохнув за пару недель, ещё и стал пегим. Настас боялся показывать его людям - одного взгляда на него хватило бы, чтобы понять, что слухи о ведьме (пусть и рассказанные очевидцами - стражниками и служанками) - не просто слухи.

Биша залезла ножницами отцу в нос, а тот даже не поморщился. Наружу она извлекла окровавленный гриб, а вслед за ним на изрядно окрашенной простыне проступили новые багряные пятна.

- Как он вообще ещё жив? - Не понимала сестрица. Она вертела грибочек в руках и удивлённо его рассматривала. - У него внутри их должно быть даже больше, чем снаружи. И как мы их, спрашивается, срезать будем?

- А мы не будем. - Ответил Настас. - Ведьма сказала, что они его плоть. Не стоит срезать их все, иначе он умрёт.

- Его... плоть? - Нахмурился Руслан. - Он что, теперь гриб?

"Судя по тому, что он больше не двигается - да".

- Плотоедь теперь всё время голодна. - Вставила Биша, вытащив на свет ещё грибочек. - Эти милашки едят отца быстрее неё.

- Как он выйдет к толпе в таком состоянии? - Недоумевал Руслан. - Он даже глазами не шевелит. Я не уверен, что он вообще жив. Сердце бьётся - и дальше что? Отец явно уже там.

- Ведьма говорит, что выйдет. Если что - вынесем. - Ответил Настас. - Отец выглядит живым - этого хватит. Ведьма обещает, что при правильном уходе тело просуществует ещё лет двадцать.

- Ведьма много говорит. А где гарантии? Погляди только, что мы с отцом сделали ради одних её обещаний.

- И поделом. - Буркнула сестрица. - К тому же, разве нас обманули? Мы хотели этого, это и произошло. Марика честная, я так считаю.

- Она бьётся в стены головой. - Вздохнул Настас. - Она ходит по особняку, каким она его запомнила лет эдак двадцать назад.

- Ты её об этом спросил? - Бишеслава улыбнулась. - Есть такой тип честных людей, что всегда отвечают правду, но пока их не спросишь они ничего не скажут. А ещё они порой говорят загадками. Спроси о её слепоте, и всё узнаешь, что тебя тревожит.

В ведёрко отправился неожиданно большой для носа гриб. Настас даже поразился, как он туда поместился. Должно быть, отец весь уже пророс - хоть и весь усох, а живот у него распух. Еда, жидкая кашица из овощей и мяса, которую они заваливают ему прямо в горло, тоже плохо лезет, словно в желудке нет места.

Крас, что же эти грибы с ним сделали.

- Думаю, хватит. - Заключила сестрица. - Если резать мелкие, то идёт много крови. Легче их замотать бинтами и забыть о них, чем ждать до вечера, пока перестанет кровоточить.

- Что мы скажем? - Сказал младший братец. - Он не говорит, не ходит, вообще не шевелится. Они захотят его потрогать, и что обнаружат под бинтами?

- Мы не станем выносить его в толпу. Покажем с балкона, и с них хватит. Керил говорил, что мы его давно убили. То, что труп не выглядит как труп уже достаточно. - Настас задумался на мгновение. - А что до болезни, то плотоедь уже что-то страшное. Не будет ничего удивительного, что если отец пережил плотоедь то подхватит что-то столь же страшное.

Руслан покосился на старшего братца.

- Будет.

- Без разницы. - Вздохнул Настас и потрепал спрятанный под одеждой тугой кошелёк. - Раздадим деньги толпе, и Керил угомонится.

- Нет. - На этот раз вмешалась Биша. - Эти деньги предназначались ему.

Настас не стал ничего ей отвечать. С помощью братца он перетащил отца на смягчённый подушками и одеялами стол. Вместе они аккуратно вытащили его в коридор и потихоньку двинулись в сторону балкона. На лбу братьев проступил пот. Не то, чтобы отец был тяжёлым - грибы если и были плотью Спаса, то потеряли много веса - само то, что Настасу приходилось договариваться с чернью сильно било по гордости.

Он не сомневался, что сестрица и братец чувствовали то же самое. Они понимали, что это необходимо, а ещё то, что это понимают другие. Старшему удалось без слов убедить остальных, что так нужно поступить. Только если бы отец был таким же понимающим, как его дети...

Пыхтя, они поставили стол у дверей на балкон. Бишеслава тихо шла следом и отрешённо смотрела в окна. Толпа действительно пугала - крики, раздававшиеся из неё становились всё громче, а люди в ней жаждали крови всё больше и больше. Керил стоял в центре волнующегося моря черни и задавал тон её песне.

Кто-то проорал "выносите уже покойника!" Настас вздохнул в тон своим мыслям. Даже если вынесут живого, крестьянин и не подумает извиниться. Сделает вид, что ничего не произошло, не сделает никаких выводов из своей глупости и будет жить так, как жил до этого. Старший братец вдруг подумал, что верит в жизнь своего отца. "Грибы держат его тело живым, а сам он мёртв", - напомнил он себе.

Так что, крестьянин прав? Нет, конечно. Он орёт о том, чего даже не знает.

- Поднимите меня. - Вдруг донеслось с койки.

Настас отпрыгнул и ударился затылком о стену. Отец вдруг ожил, пытаясь поставить гнущиеся руки под верным углом и каждый раз терпя поражение. Троица застыла вокруг него и выпучила глаза.

- Так ведьма... и вправду ведьма. - Промолвил Руслан. - Она ведьма.

- А ты сомневался? - Опомнилась Биша вслед за ним. - Грибочки не навели на интересные мысли?

Пульсирующая боль вернула Настасу самообладание. "Верно. Она же ведьма". Он прислонился к стеклу лицом и скосив глаза увидел башню. Марику едва-едва было видно в тени прорези для лучников.

- Ну же, помогите, дети мои. - Вновь заговорил Спас. Его голос излучал небывалое спокойствие, которого ему так не хватало. - Я не могу встать.

Прикасаться к нему было мерзко, но Настас себя переселил. Протянул руки, и тут же в него уцепился старик своими кривыми пальцами. С опорой в виде сына, он встал, окинув будто бы слепым взглядом своих детей.

- Они не верят, что я жив? - Поглядел он в окно. - Почему?

Троица переглянулась меж собой.

- И-и-и что теперь? - Протянула Биша и косо взглянула на отца. - Настас, всё идёт по плану?

В ответ он покачал головой.

- Отец, ты должен им показаться. - Сказал старший брат. - Ты долго лежал без движения. Керил собрал эту толпу, когда мы ему не позволили похоронить тебя живьём. Он опьянён жадностью - хотел получить наследство раньше положенного срока.

Спас состроил непонятную гримасу из боли, отчаянья и ярости.

- Как он посмел! - Склонил он седую голову. - Мы... мы же...

Биша громко фыркнула.

- Молчи. - Предупредил Настас.

- Даже не думала. Просто смешно.

Спас со всей силы распахнул дверь и выбежал на балкон. Потрясая кулаком, он прокричал убираться, иначе прикажет выпороть каждого из собравшихся ублюдков. Толпа затихла от удивления. Настас аккуратно протиснулся на балкон вслед за отцом. Всегда нужно быть на чеку, чтобы "помочь" отцу сделать "правильный выбор".

- Вон, сукины дети! - Орал Спас. - Вон!

Вокруг Керила быстро стало пусто. Мельком Настас заметил какие-то богатые одежды среди однообразного тряпья черни.

- И ты прочь! - Крикнул отец бородатому жрецу. - С глаз долой.

Площадь скоро опустела вовсе. Настас снова пощупал кошелёк, и удовлетворённо заметил про себя, что всё прошло лучше, чем он рассчитывал. Отец вдруг опёрся о поручни, у него подкосились ноги.

- Мне нужно сесть... - Прохрипел он.

Вскоре он вновь оказался на столе. Громко выдохнув, он затих. Снова погрузился в странную спячку. Настас вышел на балкон, чтобы глянуть на ведьму. В проёме её не было.

- И... всё? - Спросила Бишеслава. - Конец?

- Нет. Надо разобраться с Керилом. - Произнёс старший братец. - Пока он рядом вертится, нам покоя не будет.

В коридоре вдалеке послышались торопливые шаги. Вскоре из-за угла показалась спешащая к ним растрёпанная служанка. Поклонившись, она сообщила о после из Белева.

- Он ожидает внизу.

- Что-то случилось? - Спросил Руслан.

- Господин Велемер сообщит только вам. - Поклонилась она вновь.

Отослав горничную, Настас заторопился вниз.

- Отнесите отца в кровать. - Бросил он братцу и сестрице. - И сделайте что-нибудь с ведьмой, она в башне.

Посол уже стоял перед дверьми в приёмную, когда Настас спустился с лестницы. Велемер глубоко поклонился, и Красич узнал в нём ту странную фигуру в толпе.

- Господин Настас. Приятно видеть вас и вашего отца в добром здравии. - Поприветствовал посол.

- Давайте для начала пройдём в зал. Держать гостей у дверей не подобает доброму хозяину.

- О, нет, не стоит. Моё дело быстрое, и долгие приёмы вовсе не нужны.

Настас насторожился.

- Неужели слухи о кончине моего отца достигли Белева?

- Не отрицаю, мой господин и мы слышали многое. Однако, мы считали, что говорить такое преждевременно - всё же Спас это Спас, и едва ли его могла свалить в могилу какая-то там плотоедь. - Почтенно улыбнулся посол. - Но дело моё другое. Царь Бладимер закончил войну и уже входит в Белопадь. Он разослал послов с требованием собраться всем Красичам - властителю удела или его первому сыну - прибыть в Красов на пир в честь победы над предателями. - Велемер вновь поклонился, но на этот раз не так низко. - Простите, если это не моё дело, но, полагаю, ваш отец не сможет присутствовать на пиру?

- Верно, не сможет. - Кивнул Настас. Этот человек пытался засунуть нос в чужие дела, и старшему братцу это очень не нравилось. - К чему такой вопрос? Приказано сопровождать меня?

- О, нет, господин. Всего лишь любопытство. Ещё раз прошу прощения, если вам не по нраву подобные вопросы.

Настас покачал головой.

- Не нужно извинений.

- Тогда прошу откланяться, господин Настас. Нет более смысла тратить ваше время.

Настас проводил посла беспокойным взглядом. В Белеве правил Ранеслав, и единственное, что Красич знал о своём родственнике так это то, что тот ссылал в Гиблолёс разных неугодных придворных и регулярно присылал новых солдат сторожить крепость. Эти новички через год-два возвращались назад к своему господину, и обычно их был всего десяток человек на три сотни стражников. Придворные же как правило оставались в посёлке и были вынуждены увеличивать городок в размере, а вместе с ним и налоги. Ранеслав определённо помогал отцу с его делами - вот только в то же самое время он забирал половину всех поступающих в отцов кошелёк денег, а на отнятые средства обустраивал в посёлке своих людей и своих солдат.

Иными словами, для Ранеслава Спас был помехой, из-за которого нельзя было из Белева управлять Гиблолёсом напрямую. Настас не понимал, зачем это делать - поселение и крепость были слишком незначительными, чтобы вообще обращать на них внимание - но, подозревал, что Ранеславу просто не нравится, как маленькое владение Спаса выглядит на карте Белой области.

- Постойте, посол. Нам обоим нужно в Белев, так что могу ли я рассчитывать на вашу компанию?

Велемер обернулся и с улыбкой на лице кивнул.

- Большая честь для меня. Однако, мне нужно торопиться. Я не смею подгонять вас, господин, однако...

- Час вас здесь не сильно задержит. - Сказал Настас. - Я никогда не был в Белеве, и мне нужен проводник.

Посол смиренно поблагодарил Красича. "Большая честь для меня", - сказал он. Настас был уверен, что всё сделал правильно. Если кто-то из князей-родичей собирается отнять его законное место, то нужно действовать быстро. Чем быстрее Настас попадёт к царю, чем быстрее выразит свои опасения, тем быстрее отпадут все претензии. Бладимер, Настас был в этом уверен, уцепится за любую возможность наказать Красичей, и нет повода лучше, чем жалоба одного из них на другого.

-- Золотое

Это был обычный, ничем не примечательный день. Разве что Тоноака не было рядом, но Тоналнан уже успокоилась и отплакала своё. Жизнь возвращалась в привычное русло - насколько оно могло быть таким без брата.

Как и всегда Бранимер забегал в лавку по любому поводу. Тоналнан даже не вздрагивала, когда он привычно орал на весь дом, требуя Ждана выйти. Старик не смел ослушаться - но в то же время и не оказывал должных почестей тивуну. Хозяин говорил, что они друзья, и потому не нуждаются в излишних любезностях. Тоналнан думала по-другому - близкие люди так между собой не общаются.

- Шутить со мной вздумал?! - Кричал тивун. - Какого хрена она делала у меня дома?!

Разгорячённый Бранимер чем-то тряс в руке, но Тоналнан никак не могла разглядеть что именно. Ей показался блеск этого знакомым.

Ждан скептично взирал на друга.

- Это подло, Бран.

Тивун замер.

- Подло что? - Не понял он.

- Отдал мне монетку, а потом её сам же выкрал. Зачем ты это сделал? - Его взгляд, казалось, мог обратить в пепел. - Хочешь меня из Золотого выжить? Так ты свои долги отдаёшь мне?

Этого было достаточно, чтобы Бранимер вновь вскипел.

- Паскуда! Скоморох! Врёт, и не краснеет. Смешно тебе, а? Смешно? А мне нет. - Он шлёпнул монетой со всей силы об пол, и та отскочила до самого потолка. - И только посмей её мне подложить. Высеку, ей богу высеку!

- Так ты платишь мне за то, что я для тебя сделал? - Ухмыльнулся Ждан. - Что ж, следовало ожидать. Ладно. Я ещё раз возьму эту монету. И уж поверь, на этот раз ты её не украдёшь - я закрою её за семью замками.

- Опять! - Бранимер резко обернулся в дверях. - Опять за своё.

- Я тоже её тебе не подкладывал. Так монета что, волшебным образом к тебе вернулась? Не юродствуй, это невозможно.

Воцарилась неудобная тишина. Тивун выглядел так, будто бы проглотил лягушку. Он опасливо поискал глазами монетку и, не найдя, стал рыться в карманах. Тоналнан смилостивилась над ним и достала из-под коврика залетевшую туда монетку.

"Королева Мертвецов!" Рабыня увидела железную монетку вблизи, и у неё больше не осталось сомнений. "Это действительно она!"

- Я возьму её себе. - Произнесла Тоналнан понурив голову. - Клянусь, что никому её не отдам.

Ждан взглянул на неё люто, но вскоре задумался. Он прошёл к креслу и уселся в него.

- Лучшее решение. - Сказал старик устало.

- Она твоя рабыня. Ты просто прикажешь ей!

- Нет. Клянусь. - Вздохнул Ждан. - Мне самому интересно стало, как это монетка к тебе снова попала. Может, Тоналнан тебе её и отнесла? А, Тоналнан?

Рабыня не пошевелилась. Хозяин всегда подозревал её во всех смертных грехах. Здесь нечему обижаться, здесь нечего доказывать.

- Если её увидят вне дома, то можешь её выпороть. - Вновь вздохнул Ждан. - Я никуда её не пускаю, сам же знаешь. Если увидят снаружи - значит, это она подложила тебе монетку. Всё просто, видишь?

Бранимер нахмурился.

- Просто скажи честно, что это...

- Это был не я. Может быть, она, но не я. К тому же кто, как не ты говорил, что это Тяжка тебе отдала монетку? Если она пропадёт из рук Тоналнан и окажется у тебя, но при этом она никуда не выходила, то, выходит, Тяжка действительно тебя выбрала.

"Я не отдам никому монету", - произнесла про себя Тоналнан. Потому что это правильно - и потому, что Королева Мертвецов не возьмёт невиновного, даже если у него в руках плата. Она не имеет на это права.

Тивун хмыкнул.

- Как другу дам тебе второй шанс. Лучше бы тебе не испытывать моё доверие.

А сам пощупал карман, боясь обнаружить там монетку. "Доверие", - повторила про себя рабыня. Вот уж чего-чего, а доверия между двумя друзьями не существовало никогда.

Оба вскоре ушли - один осмотреть шахты, а второй заставить должника сделать что-то. Тоналнан знала, что всё Золотое так или иначе должно Ждану. Странно, но старик не сильно много требовал вернуть себе - обычно рудокопы на каждые 20 занятых монет отдавали 21. Как-то она спросила его об этом, а он ответил, что просто не доверяет никому.

Рабыня уже приготовилась дремать, когда колокольчики над дверьми мерзко задребезжали. Большая редкость увидеть в лавке покупателей. Здесь нет ничего, что было бы нужно селянам в повседневной жизни. С другой стороны, не было здесь и иногородних: лавка стоит далеко от дороги, да и Белопадь с её боярами намного ближе маленькой забытой всеми долины. Вот и получалось, что оставленная одна Тоналнан чаще всего занималась своими делами, чем встречалась с покупателями.

В лавку вошли трое. Высокий, лысый, одетый в мешковатые зелёно-бурые одежды жрец - последнее было видно по его лоснящейся бороде - а за ним два парня помоложе в помятой дорожной одежде. Парочка была похожа друг на друга. "Братья", - сразу же решила Тоналнан. В таких делах она редко ошибалась.

Порой сюда приходили странные люди издалека. Рабыня ни на секунду не засомневалась, что это именно такой случай - хозяин прятал в подвале разные вещи разных людей и брал за это плату. Единственный доход его заключался в подобным услугах. Всё остальное едва ли окупало себя, или же и вовсе было в убыток. Возить руду в Белопадь Ждан брался только по просьбе "друга", долги были слишком малы, чтобы принести много денег, а товары никто и не покупал.

Из таких людей чаще всего встречались жрецы. Платили за хранение они много - Тоналнан видела это в журналах - а их вещички много места и не занимали. Но всё на этот раз вышло иначе.

- Скажи, девица, - выбился вперёд один из парней, - не видела ли ты часом нашего брата? Похож на нас двоих, только, - тут он попытался уложить волосы так, чтоб было похоже на бакенбарды, - с такой вот бородой.

Рабыня помотала головой.

- Поищите на кладбище и поспрашивайте в трактире. - Сказала Тоналнан. - Я слышала, кого-то убили на дуэли пару недель назад.

- Дуэль? Что, серьёзно? - Ошарашенно спросил он. Обернулся к брату. - Слышал, Третьяк? Первака-то замочили.

Жрец почему-то засмеялся.

- Его похоронили? Кто убийца?

Тоналнан сказала, что не имеет и малейшего понятия о произошедшем. И опять же направила в трактир - трактирщик уж должен знать, всё же Холстейн именно у него и нашёл свою будущую жертву. И чайник - о боги, чайник! Всё Золотое трещало о нём, придумав, что внутри лежали огромные алмазы, рубины и сапфиры. Но Тоналнан знала, что всё это враньё - Тоноак ещё той ночью видел лампу и заявил, что она была пустая.

- Вам не приглянулись эти бусы? - Спросила без искорки рабыня, когда посетители решили уйти. - Не стоит делать и без того долгое путешествие в Золотое грустным - купите сувенир!

Братья застыли в дверях.

- Где мы? - Не понял младший. - Это должно быть рядом с Белопадью...

И тут рабыня поняла, что путешественники спустились с гор. Всё ей вдруг стало ясно, и чайник в её представлении стал обителью зла. Рука сама собой потянулась к монетке в кармане. Она была там, как ей и положено. План высших сил стал понятен, как никогда прежде.

Жрец вышел из лавки последним. Глядя ему вслед Тоналнан пыталась понять, что можно сделать ради спасения Золотого, и не находила ответа. Голос разума твердил сбежать - зачем же ей умирать вместе с теми людьми, которые её поработили? Никто из них не послушает - никто никогда не слушает подобных предупреждений. Более того, её же и сожгут как ведьму за попытку помочь.

Но это было предательством. Гнусной и некрасивой попыткой спасти свою шкуру, когда кому-то нужна помощь. Голос разума отвергает веру не только во всё хорошее, но и веру как таковую.

Сначала нужно было объяснить всё Ждану. Как бы она его не ненавидела, а его она должна была предупредить первой. Вернее, именно из-за того, что рабыня желала хозяину смерти ей и необходимо сломить себя, вернуть веру. Так призывали делать в далёком-далёком доме.

Злорадство само собой произрастало в ней. Ей хотелось улыбаться и кричать от радости, что всё то, что сделали с её домом, произойдёт и здесь. Тоналнан помнила, как охотники за рабами пришли в укрытую зеленью долину и принесли в каменные дома вкус крови и пепла. На глазах Тоноака и её завоеватели вырезали почти всех - потому что рабов они уже успели собрать столько, что в них не было больше нужды. Уцелела лишь жалкая горстка укрывшихся в храме людей.

Тоноаку тогда повезло - он бросился с оружием на захватчиков, но получил по голове и вырубился. А вот Тоналнан сполна насладилась зрелищем уничтоженного дома. Кровью было залито всё. Речка стала красной, и, говорят, дожди в том месте шли ржавые. Трупы валялись всюду, и никто ничего не собирался с этим делать.

"Проявлять доброту к таким людям?", - часто спрашивала себя Тоналнан. Но всегда одумывалась - это неправильно, это заблуждение. Нужно всегда поступать наилучшим образом. Нельзя давать себе поблажек, даже если очень хочется.

Блаженные от чувства безнаказанности лица тех налётчиков чудились Тоналнан повсюду. Люди здесь были для неё похожи как две капли воды. Лица местных она различала с трудом. Борода, усы, волосы, цвет глаз - вот и всё, по чему рабыня могла отличить одного селянина от другого.

Она не хотела, она жаждала, чтобы эти люди сполна ощутили на себе каково это потерять дом и стать рабом. Конные лорды, жители самых высоких гор и почти что черти, об этом позаботятся.

Тоналнан тяжело дышала от предвкушения. Её мало заботило, что она увидит свой кошмар наяву вновь. Лишь бы кто-то отомстил, да пожёстче - вот и всё, чего ей хотелось.

Вновь она утихомирила себя воспоминаниями о доме. То, что приносило ярость, приносило и успокоение. То, что потеряно, можно было вернуть лишь одним образом - восстановив его. А что толку от мести? Рабыне будет радостно от страданий мучителей, ей станет легко на очень короткий миг - а потом придёт понимание, каким же чудовищем она хочет быть.

И потому эти мысли должны быть отринуты прочь. И ещё из-за того, что так велит её вера, таким Тоналнан запомнила свой дом. Таким его у неё отняли. Таким она хотела его вернуть.

Со звоном колокольчиков вошёл Ждан и, как он всегда и поступал, молча прошёл в комнаты. Тоналнан не знала, что произошло, да и не хотела знать. Старик всегда был немногословен, а когда думы одолевали его и вовсе казался немым. Но стоило растормошить - и тут же на рабыню выливался шквал негодования, даже если это не она пыталась вытащить из него слова.

В этот раз, правда, всё было слегка иначе. Выглядел он точно так же, как когда он не хотел говорить. Но разговора он жаждал.

Он часто делал больно своей вещи. Каждый раз, когда его руки касались её происходило что-то дурное. И потому Ждан не любил находиться рядом с ней.

- Вы все - рабы. Весь твой народ. - Произнёс он гневно. Вполоборота он встал в дверях за лавкой. - Когда за вами приходят, вы даже не сопротивляетесь. Взгляни в зеркало, взгляни на своего брата - я мог бы стегать вас плетьми хоть целый день, а вы всё покорно снесёте. Чёрт возьми, в вас даже ненависти к хозяевам и похитителям нет! Прирождённые рабы.

Тоналнан молчала. Многое бы она могла сказать, но молчала. Ждан может думать всё, что хочет о её народе. От его фантазий ничего не изменится, как не изменится от слов и от плетей.

А ещё она могла бы рассказать об опасности. Но взглянув на хозяина расхотела это делать.

- Рабы... - Протянул Ждан, взглянув на свою вещь.

Этот человек очень часто с ней ругался. Без претензий к ней, но к её народу, к соседям, к самому миру - словно бы бедная рабыня была ответственна за всё плохое в нём. Не нравится покупатель? Виновата Тоналнан. Не нравится сосед? Вновь она. В шахтах случилось что-то страшное? Кто же ещё, как не рабыня за это в ответе?

Никогда она не обращала на это внимания. Старик просто пытался убедить себя в том, что на нём нет никакой вины. Не со зла он делает плохие вещи - это мир такой. Он бы и хотел поступать лучше, а никак не выходит. У Тоналнан был ответ и на эти слова, но она как всегда молчала.

Как и о Рогатых Жнецах. Местные дали конным лордам такое имя.

"Пусть пребывает в иллюзиях, если ему это так нравится", - решила рабыня. От этого всем будет лучше. И Ждан обретает успокоение, и Тоналнан нет необходимости спорить. Каждый в выигрыше.

Порой бывало трудно сдержаться, но вещи всегда это удавалось. Ни разу ещё она не проговорилась о своих мыслях. Впрочем, ничего умного в них не было - это прописные истины её родины, знакомые всем с пелёнок. Дома с этим очень просто. Если ты не можешь поступить хорошо, значит, ты злой человек. И всё. Никаких оправданий, никаких попыток представить всё так, словно бы тебя заставляют поступать плохо.

Тоналнан тяжко вздыхала, когда вспоминала о доме. Не удержалась и сейчас, словив хмурый взгляд хозяина. Ей очень недоставало родной природы. Всегда сыро и жарко, повсюду тень. Старинные дома возвышались вокруг, усеянные узорами и окружённые статуями. Каждый бедняк там жил как богачи здесь.

А когда шли дожди, в них можно было плыть. Этого очень не доставало Тоналнан. Здесь выше в горах это было невозможно. Она пыталась сделать это не раз и не два, но никогда не получалось. Кого бы рабыня не спрашивала об этом, к кому бы не обращалась за советом, никто даже не понимал о чём идёт речь.

Снова она поймала себя на мысли, что забывает о долге. Не хватило всего пары мгновений, чтобы решиться всё высказать хозяину - он обернулся и ушёл внутрь дома, хлопнув дверью. "Что ж, да будет так", - сказала Тоналнан сама себе. "Пусть умрут в муках. Они этого достойны".

Мурашки пробежали по спине. Эти люди забрали у неё дом, её прошлое, её будущее, даже брата-близнеца забрали - чего же их жалеть? Монетка в кармане была тяжёлой и гладкой, почти что горячей на ощупь. Зачем же Тоналнан взяла её, если столь ненавидит этих людей?

Вдруг зазвонил колокольчиками покупатель - тот самый лысый жрец. Улыбаясь, он скоро прошёл к прилавку.

- Мне нужна та подвеска. И не важно, что подделка - та, кому она полагается всё равно не отличит.

Что-то было не так. Тоналнан склонялась к тому, чтобы позвать хозяина, вот только быть обязанной ему не входило в её планы.

- Можно ли узнать, где ваши спутники?

- В трактире. Отдыхают. - Потеребил бороду - и что-то в кармашке на рубахе под ней - жрец. - Прекрасные люди, эти двое.

Рабыня положила на стол побрякушку - большие камешки были очевидной подделкой, простым стеклом, - и её руку тут же поймал в свои жрец. На его лице она нашла всё ту же улыбку.

- Убьют за деньги любого. Наёмники, ушедшие воевать за одного из рудных князьков. Подумать только, что же они оттуда принесли...

Он держал крепко - руку никак не вырвать. А кричать уже было поздно. Сверкнув золотым зубом, жрец вынул тонкий кинжал.

- Вот твои деньги. - Воткнул нож в стол ловким движением руки бородач. И тут же выгреб из карман гору монет. - Хватит, надеюсь?

Железные монетки рассыпались по прилавку. На них лежало проклятие Королевы Мёртвых. С части из них до сих пор капала кровь - жрец богини, безусловно, получил оплату за свои труды подобающим образом. Тоналнан сжалась и прикусила губу, чтобы не закричать: в кармане зажглась холодным огнём её собственная монетка.

"Я же невиновна", - пронеслась галопом мысль. "Тяжка не должна желать мне зла!"

А жрец улыбался и спокойно, как жирный паук тянул рабыню к себе.

- Не бойся. Это не больно. Хотя, помнится, учитель и говорил, что грешников надо наказывать по всей строгости, но я не он и проявляю сострадание. Госпожа Тяжка - не Красный Крас, и милосердие ей не чуждо.

Позади вдруг послышался невнятный шум.

- Тоналнан? - Спросил Ждан. - Всё в порядке?

Рабыня даже не успела пикнуть, как оказалась с кляпом во рту и на руках у жреца. Бряцанье доносилось из-под его одежды - монеты он сгрёб назад тем же невероятно бывшим движением, что и её саму. За секунды он оказался так далеко от лавки, что Тоналнан даже не услышала колокольчики.

Жрец скинул её у статуи своей богини. Он провёл по белоснежному камню ладонью и оставил иссиня-чёрный след, что пропал мгновенье спустя. Тоналнан даже не знала, не привиделось ли ей это - так быстро исчезло всякое упоминание о той темноте.

Странный человек обыскал её и с первой попытки нашёл монетку. Зачем-то попробовал железо на зуб. Взамен Тоналнан приобрела здоровую лопату. Бородач широко улыбался, когда отдавал её.

- Ты принесёшь мне много, много денег, красавица! Обычно, человек может получить лишь одну монетку от богини. Но ты особый случай - безгрешная, и потому можешь подарить мне вторую! - Он протянул ей инструмент. - Копай. Учитель бы не одобрил, но его с нами нет!

Тоналнан взяла лопату и, оперевшись на неё, встала. Осторожно вытащила кляп и огляделась. Плоскоголовая Тяжка пристально следила за ними двумя и всем своим видом говорила, что не стоит ничего копать.

- Разве ты не должен защищать её, слуга Королевы? - Боязно оглянулась она на могилы. Едва ли не большая часть из них была засыпана свежей землёй - после получения монетки тивун Бранимер в надежде избавиться от неё заставил привести кладбище в надлежащий тому вид.

- Богиня давно мертва, как мёртв и мой учитель. - Он звякнул монетами в карманах и шагнул ближе. - Копай, копай. Ты же не хочешь, чтобы я тебя заставлял?

Рабыня, помедлив, ударила землю точно у основания статуи.

- Ничто не произойдёт, не переживай. Бояться тебе некого - кроме меня. - Подбодрил её жрец. - Богиня мертва, мертвы её слуги. Магия их ещё жива, но и это ненадолго.

Тоналнан легонько надавила. Золотое было близко, и ещё стоял вечер - если повезёт, её могли заметить и спасти. Вряд ли, но больше не на что ей было надеяться. "Я сама напросилась", - напомнила она себе. И, значит, нужно принять происходящее и не винить никого, кроме своего легкомыслия. "Я взяла монетку себе - и на что, собственно, ещё могла рассчитывать?"

Горка земли тем временем росла. "Я даже ничего не ищу - разве что гнева Королевы Мёртвых". Достаточно ли этого, чтобы получить железную монетку?

Жрец ответил на вопрос.

- Да, вполне. Любой живой, что находит путь к земле богини должен быть убит, чтобы сохранить тайну. Даже могила не настолько молчалива, как вечно скитающиеся по земле призраки. На ней надписи бывают, а эти бедолаги как бы не хотели не смогут донести вести об увиденном до всё ещё живущих.

Опасливо Тоналнан копнула глубже. Каждый миг она боялась, что лопата наткнётся на монетку и считала удары об землю. Рядом вырос бугорок. Статуя истончалась к низу, и рабыне казалось, что вот-вот Тяжка пошатнётся и упадёт лицом в рыхлую землю.

Но не суждено Тоналнан было получить монетку.

Из Золотого донеслись крики, пронзающие душу насквозь, а вслед за ними затянутое тучами небо окрасилось цветом огня. Трактир загорелся, а что-то огромное, алое и тёмное одновременно пожирало убегающих людей живьём. Рабыня успела глянуть на горный склон и заметить целую лавину багряных воителей, стремящихся вниз.

Жрец не говоря ни слова потянул Тоналнан к пещере и почти преуспел - позади прямо на статую приземлился конный лорд. Рабыня даже не успела моргнуть, как её мучитель, обернувшийся первым, вдруг проглотил меч. Кривой, вьющийся змеем клинок будто бы обладал своей собственной волей и вполз жрецу глубоко внутрь - изо рта даже не торчала рукоять. Он упал неестественно прямо у ног рабыне и затих.

Позади раздалось лошадиное ржание. Липкий страх охватил всё естество рабыни. Что-то ей подсказывало, что существо не любит, когда на него смотрят. И в то же время, оно молчало, но не уходило, словно ждало причитающегося ему внимания. "Всё, как говорили. Они лишь ищут повода убить".

- Обернись. - Вдруг молвил голос.

Тоналнан послушно это сделала.

Статуя разбилась вдребезги - гигантский конь в доспехах стоял над ним. Сверху в седле высился всадник под стать своему скакуну. Двое были до ужаса похожи. Уродства, присущие этой породе будто бы перенеслись и на Конного Лорда - громадные ноги, что завершались скорее лапами, чем копытами, рога, растущие из черепа, гигантские зубы, торчащие изо рта невпопад, всё было точно таким же, и всё же другим. Присмотревшись, Тоналнан различила на воителе доспех, что состоял из переплетений рук, а пальцы превращались в корону. И где-то там глубоко в недрах кровавой брони в щелях меж пальцев сидели два ярко-алых глаза.

В руке конный лорд держал ещё один такой же меч. Впрочем, ножны приняли его в то же мгновение, что Тоналнан успела испугаться. Конь пронёсся мимо неё, и воитель лениво свесился к трупу жреца. Однако, забрал он не только меч, но и мешок с монетами.

Рабыня почти закричала, когда почуяла мокрое прикосновение к талии. Казалось, будто из коня - или из доспеха Конного Лорда росли змеи, что обвились вокруг Тоналнан и потянули в седло. Почти мгновенно она оказалась с ног до головы перепачкана в красной краске. Одним могучим прыжком скакун перелетел через многие могилы и ограду. Бедная девушка даже не успела вскрикнуть, как конь пробил чью-то крышу, а затем и стену, чтобы достичь площади.

Пламя и кровь были повсюду. Стук копыт и крики и рёв пламени смешались в один утробный звук, словно Золотое провалилось в ад и вернулось обратно - изрядно переваренное и облепленное мертвецами и демонами. Мимо пробежала полная женщина. Она горела живьём, и, словно этого было недостаточно, за ней ещё гнался и конный лорд. Топор настиг её за углом, разрубив от плеча до паха. Тоналнан не смогла отвести глаз - те будто окаменели - когда гигантская фигура спешилась и начала набивать прорезь в уродливом шлеме свежей плотью.

Вдруг хватка вокруг талии ослабла, и рабыня свалилось в красную жижу. Мертвецов вокруг не было, и откуда взялось целое море крови оставалось для Тоналнан загадкой. Всё Золотое окрасилось красным. "Здесь не жило столько людей". У неё было лишь одно объяснение, и то не слишком хорошее - конные лорды, чьи силуэты виднелись в густом дыму, привезли её с собой.

"Или кровоточит сама земля".

Она аккуратно подняла голову. Кровь струилась по её лицу. Король этих конных лордов был самым могучим человеком, что Тоналнан только доводилось видеть. На нём не было железных доспехов - только кроваво-красные мясные. Он и его воины были с ног до головы облеплены чужими мышцами и внутренностями, чужая кожа была их плащами и одеждой, а кости были седлом и всё держали воедино.

Гигант заговорил голосом, не похожим ни на что другое. Свист и хрип, шёпот и щелчки слышались в нём, его отдавало эхом в ушах и внутри головы, он пробирал до костей, а скорость слов постоянно менялась. Тоналнан никогда такого не слышала. Удивляло её и то, что язык конных лордов в его устах звучал невероятно чисто, словно всё, что она слышала сказанным на нём до этой встречи было произнесено с ошибками.

Конный лорд закинул монетку в рот и захрустел ей. Тоналнан расширила глаза от удивления - впервые она видела, чтобы с подарками Тяжки поступали таким образом.

- Я чую на тебе клеймо зверя. Чьё оно, краденая пища?

Угольно-чёрные вертикальные зрачки смотрели на неё не отрываясь. Голос его странным образом стал мягче. Он был заинтересован. "Не убьёт", - поняла Тоналнан и перевела дух.

- На моём клейме крылья и перья, конный лорд гор. - Ответила она. - Крылья и перья бога далёкого юга. Одного из них.

Гигант засмеялся, и смех его больше походил на рёв зверя.

- Гигардал Король Королей - вот кто я. Ты не знаешь меня? Пища всегда невежественна. Перья и чешуя, так? Не слышал о пернатых ящерах. Он ещё один цепляющийся за жизнь бескрылый труп?

"Не убьёт", - повторила про себя Тоналнан. "Если спрашивает, значит, боится. Гигардал не рискнёт съесть ту, что обещана чему-то сильнее него".

- Бог моего народа. Я обещанная ему жертва, украденная из храма. - Сказала она. И, подождав, добавила, набивая себе цену: - Я вижу твоего саблезубого зверя, Гигардал Король Королей.

Гигант сузил глаза. Конь под ним беспокойно рыл землю лапой. Остальные лорды медленно собирались вокруг. Пара из них привела бедных жителей Золотого. Толстушка Марфа, один из подручных Светека, да ещё какой-то шахтёр. Выражение крайнего ужаса не сходило с их лиц.

- Хорошие глаза. Я не видел твои перья и чешую, но ты разглядела мои длинные зубы.

- Благодарю, милорд.

- Видели ли они, куда исчезли воры?

Волосы на её затылке встали дыбом. От голоса, которым он это сказал, забурлила кровь.

"Значит, двух странников конные лорды не нашли. Значит, эти двое успели убежать".

- Из этой долины путь ведёт только в Белопадь, большой город. Полдня пути пешком.

- Большой город? Всего полдня пути? Да вас здесь как тараканов!

Позади него кто-то проорал "кровавый пир", и остальные подхватили рёв.

- Ты пойдёшь со мной. - Закончил он разговор. Голос его был прекрасно слышен даже в оглушающем вое о резне и пище.

Глядя на этих великанов, облачённых в плоть и кровь, Тоналнан сразу же согласилась. Она лучше пойдёт с ними добровольно, чем её поволокут силой. Развернувшаяся вокруг картина бойни вправила бы мозги на место самому упрямому и бесстрашному гордецу.

Где-то рядом вновь завизжали от боли и ужаса. Мгновение спустя крик оборвался - а вместе с ним из-за крыши фонтаном вверх брызнула кровь. Конные лорды засмеялись все, как один, и казалось, что земля зашаталась под ногами от этого звука.

-- Белопадь

Царю некогда было отдыхать. Тысячи, если не миллионы дел требовали его немедленного вмешательства. Сотни людей ежедневно просили его о чём-то, что было лишь в силах Бладимера даровать. Везде, где бы он ни останавливался, тут же начинались суды, которые что-то мешало провести ранее. И всегда царь обязан был присутствовать - в конце концов там решалась судьба его подданных.

"А кто такие подданные? Это как рабы?"

Племянник Бладимера, Гаврил, был глупым и толстым мальцом, которому в жизни предстояло лишь нести страдания всем вокруг. Это было написано на его лице, руках, в выражении глаз, в манере говорить - буквально во всём были видны все задатки этого княжича. Но в этот раз он попал в самую точку. Да так, что царь не смог ответить внятно.

Жрец с обильно умасленной бородой принялся наставлять Гаврила о том, что желающему стать царём Красичу не стоит называть рабами свободных людей. У Бладимера было два возражения на этот счёт. Не только эти люди не были свободными, но и Гаврилу никогда не стать царём. Уж Бладимер об этом позаботится.

Шёл суд. Царь занял место, достойное монарха. Он сидел один, выше остальных, но в то же время в окружении дворян и бояр и свиты. Они сидели всего чуть-чуть выше, чем где стояли стражники и подсудимые и лишь немногим ниже, чем судья. Но Бладимер был выше всех на своём троне - бояре не поскупились и купили для этого случая, возможно, единственного раза, когда это роскошное кресло вообще будет использовано, настоящее произведение искусства.

Все благородные сидели сбоку - сегодня, к счастью для Бладимера, они лишь наблюдали. Обычно приходилось судить, судить, судить, тратя время впустую на бесполезных людей. Царь не считал нужным присутствовать на самодеятельности местных бояр, но был вынужден это делать. Война оказалась идеальным способом изучить свои владения. Когда-то ему казалось, что в кровопролитии нет ничего, абсолютно ничего созидательного - но стоило ему самому попробовать начать боевые действия, как царь неожиданно понял, что был не прав.

На войне дворянчики заключали союзы между собой ради взаимного процветания, бояре - наживались на продаже оружия, доспехов, лошадей и снабжения, обычные люди и вовсе оказались самыми мерзкими из всех "созидателей" - некоторые безродные сыны не только присматривали себе новый домик, но заодно и жён. Порой Бладимеру казалось, что "своих" он убил даже больше, чем "чужих".

"Казнил", - поправил он себя. Конечно, казнь же не убийство. Каждого насильника, каждого мародёра, каждого дворянчика, которому не посчастливилось быть замеченным зоркими глазами царя за участием в массовом веселье он отправил на виселицу. На сердце становилось тепло, когда он вспоминал выражения лиц своих советников, увидевших такое "самодурство".

Посмевшего так отозваться о своём царе Бладимер просто утопил. Возражений больше не было.

Вполуха он следил за судом, за запинающемся судьёй, за оборванцем, то ли укравшем овцу, то ли изнасиловавшим пастушку (то ли это дело было сделано с овцой), и не понимал, зачем вообще нужен этот глупый суд. Голову с плеч - и проблем больше нет. Но царь не вмешивался, ибо ценил минуты покоя.

На войну со своим вассалом - а по-нормальному, тивуном - он повёл пятидесятитысячную армию. Слишком много солдат, казалось всем. Но царь не хотел рисковать. Надеяться на удачу - удел глупцов. Бладимер взял ровно столько солдат, чтобы не пришлось трястись за свою шкуру и не испытать унижения, если бы осада затянулась. Красный Крас уберёг от этих напастей - но что бы произошло, если бы удача отвернулась от царя?

И опасаться такого исхода были все причины. Рыцари, чьими символами были лук и башня, держали оборону над стеной тысячелетие, если не больше. Короли приходили и уходили, вокруг разливались реки крови или же сгорало всё дотла, стены покрылись трещинами от старости, а рыцари всё ещё были здесь, благополучно пережив всех своих хозяев, врагов, друзей и чёрт знает что ещё.

На самом деле, стены было две. Громадный разлом в земной тверди, и на его краях - высокие стены, а между башнями были протянуты верёвочные мосты. Царь вдоволь насмотрелся на бездну в этой войне. Осколки чего-то древнего были рассыпаны там, далеко внизу.

Враги защищались отчаянно и яростно - но в конце концов все их усилия, все ночные вылазки, все орудия на башнях, всё их мастерство с луком оказались бесполезны против военной мощи царства. Грандмастер Вергил со стен подбодрял своих верных рыцарей историями об их великом прошлом, о том, что они побеждали противника куда суровее и сильнее Красичей, что ещё ни одной армии мира, сколь бы сильна она не была не удалось подчинить их силой - и всё одно бывшие крестьяне смешали с грязью их древние штандарты и разобрали на запчасти доспехи с историей в пару столетий.

Последних защитников царь сбросил в бездну. Он не знал, что защищали рыцари, не знали и они сами. "Так узнайте же, и больше не забывайте!", - сказал он, прежде чем отдал приказ скинуть вниз раздетых догола благородных воителей. Грандмастер успел избежать этой участи. Предатель в его рядах - новый тивун правой стены - пожалел бывшего господина и подарил ему лёгкую смерть.

Так Бладимер закончил многовековую историю рыцарей лука и башни жирной точкой. То, что тысячи лет пытались, но не могли сделать короли древности, он сделал за полгода. Книга, в которой записывали свои доблестные деяния грандмастера и магистры ордена, а также их герои, оказалась заляпана кровью во всех смыслах. Буквально промочена в ней, чтобы эта красная жирная точка перечеркнула всё, что существовало на бесчисленных страницах до неё. Царю понравилась та лёгкость, с которой это удалось совершить. "Если бы только всё, что я задумал, сбылось так же просто".

Один подсудимый сменился другим. Приговор был вынесен весьма мягкий - насильник отделался обещанием жениться. Царя это привело в ярость, но кое-как он сдержался. "Это же не мой суд", - напомнил он себе, - "так зачем мне в него лезть?" Зачем нужна эта комедия, если всё закончилось миром? Зачем тратить чужое время на такую чушь?

Но внутри кто-то говорил голосом супруги: "всё хорошо, что хорошо кончается". И Бладимер хранил молчание, закипая лишь внутри.

А следующее дело было и того краше: один крестьянин украл у другого мешок зерна ещё весной, а теперь требовал весь урожай соседа. Или хотя бы "половиночку", как выразился он. Царь бы наказал обоих за столь вопиющую жадность. И самого судью - в своём стремлении показать Бладимеру свою справедливость он старался сверх меры. Не было в нём желания наказать виновных - лишь одно угодить царю. Судья решил, что вор должен ограбленному мешок зерна.

А советники восторженно шептались. Племянник Гаврил впитывал эти разговоры, словно губка. "Справедливость - это когда всем хорошо!", - недавно ошарашил царя он. Бояре - главным образом Белевичи - потирали руки в предвкушении. "С него нам надо брать пример!", - говорил посланник от родни из-под Белева - во владении их был такой гадюшник, что вспомнить его название царь не мог даже если бы очень захотел. "Действительно нужно", - подумал Бладимер. Крестьяне бежали оттуда, словно там объявилась чума.

- Как зовут этого судью? - Спросил племянник вслух.

Сидевший рядом боярин - мелкая и дешёвая сошка - принялся тут же строить свой ответ.

- О, вы знаете, он - настоящая находка, мастер своего дела! Справедлив, как...

- Бузимил Доляныч. - Перебил царь. - Его мать и бабку сожгли за колдовство.

"И потому справедливость для него превыше всего".

Бладимер весьма щепетильно относился к вопросу о своей безопасности. И потому он знал всё обо всех - его верные рыцари находили всё, что только царь не просил узнать. Дворянин, и не самый безродный, при деньгах, но и без семейных владений - этот Бузимил оказался без матери в раннем возрасте лишь потому, что когда-то отец царя нашёл причину осмотреть свои земли от края до края. Верховный жрец в те времена уже был верховным жрецом, но ещё интересовался делами земными - и потому неизменно находил то там, то тут ведьм и колдунов. Холстейн и его ведьма бывали тут, а мать и бабка Бузимила имели глупость почивать их хлебом и солью.

Вернее, пивом и мёдом. У этих двоих были страннейшие вкусы, и все знали о них. Особенно, живущие вдоль дорог и судоходных рек, где бродили Холстейн и его ведьма. Мостовые люди всегда отличались своей простотой, за что платили и платят по сей день.

Бородатый папаша тогда словно стал тенью Холстейна. Или его ведьмы. Везде, где бывал Хол, вскоре загорались костры. И все из них Бладимер видел своими глазами. Глядел на них, вцепившись в нянькино платье, и из глубины души его доносился голос, что люди эти горят за плохое, неугодное богам - и самое важное, Красному Красу - дело.

В одном лишь провинился отец. Вместо того, чтобы выждать время, а потом сжигать, он следовал за Холстейном и его ведьмой по пятам. Матушке это стоило жизни. И отчиму тоже. Оба, и Бладимер, и его отец поняли свой урок. Вот только если один поклялся никогда больше не совершать таких ошибок, то другому показалось, что время было неподходящее для столь решительных мер, и он решил подождать.

Это было восстание, жестокое и страшное. Красич пошёл на Красича, одна половина страны навалилась на другую. В жерновах войны погибли десятки городов. "Всё, что им было нужно - повод для войны". Действительно, кому есть дело до грязных холопов? Ни их жизнь, ни их смерть им не принадлежат, и потому князья никогда не брали их в расчёт в своих интрижках. Только в этот раз кто-то заступился за честь сожжённых - одной рукой. А другой, железной, восставшие сжигали города - те, что осмелились стоять за царя и верных ему князей.

Если верховный жрец сжёг десятки, то мятежные князья - сотни тысяч.

Война была неизбежна, и в её преддверии отец укреплял власть Красичей там, где она ослабла из-за Холстейна и его ведьмы. Но очередное кольцо цикла от этих действий только сместилось ближе - и мятежные князья превратили полстраны в руины.

Бладимер будет действовать тоньше, чем его папаша. Враги даже не поймут, что их убило.

- Г-государь, ваша чаша...

Царь посмотрел на руку. Побелевший от страха советник был прав - Бладимер слишком глубоко погрузился в мир грёз, а в ответ действительность столь же глубоко вгрызлась в него осколками стекла. Вино и кровь, одинаковые на вид, стекали вниз и пачкали белоснежный пол.

Государь встал, повелел прибраться, и ушёл. Суд наводил на него тоску.

Почти не существовало того, что бы её не наводило. В последнее время, когда супруги нет рядом - лишь одна вещь радовала его взор. Войско, его детище. Чего бы не желали отдельные воины, оно перемалывало их волю в одно целое. Вся рать не могла взбунтоваться - её тут же бы уничтожила вторая половина и восстановила исходный замысел. Даже если вся она погибнет, но выживет лишь один ратник - впрочем, будет достаточно того, что останутся воспоминания - даже тогда система восстановит себя.

Царь любил своё войско, очень сильно любил. Ненависть же его касалась отдельных её винтиков, которые было легко заменить. Система была совершенной - а вот детали попадались с браком.

По бокам выросли две тени - самые доверенные воины царя, тёмные братья, что несли службу подле него. Их звали Вепрь и Голубь, а где-то в ещё более глубокой тени выжидал Лев, всегда готовый всадить стрелу в чьё-нибудь сердце. Царя удивляло, как его предшественники обходились без таких телохранителей. "Боялись предательства", - было наилучшим объяснением. Это подчёркивало глупость прошлых царей - верность тёмных братьев не знает пределов. Шанс закончить, наконец, свои скитания по миру они считают неоплатным долгом, и потому до тех пор, пока существуют в Стоградье цари и Красичи тёмные братья всегда будут верны им.

Бладимер прошёл к реке, чтобы омыть руку. На дороге за ним остались пятна крови и стекло. Отсюда, с укреплённой дамбами реки как с холма открывался замечательный вид. Как закончился бесконечный дождь воздух прояснился, и, казалось, можно было рассмотреть всю долину от края до края.

Здесь жили и работали другие верные слуги царей. Когда-то даже до сюда дотягивался Гиблолёс, но пришёл Крас и сжёг его дотла - вместе с неописуемыми ужасами внутри. Мостовые люди признали власть тогда ещё Триградья, радостные, что страхам пришёл конец. Бладимер улыбнулся своим мыслям. "Холстейн не стал бы героем, если бы ужасы исчезли". Спустя столетия выяснилось, что ведьмам и их зверушкам Гиблолёс был вовсе не нужен, а чертям без вековечных и гнилых деревьев с их обитателями даже проще.

Царь наслаждался мгновениями покоя. Даже столь злые мысли были приятны - глядя на свои владения, на своё детище, палатками разросшееся на много вёрст вокруг, Бладимер отдыхал телом и духом. Река жгла раненую руку, но в то же время унимала боль прохладой. В кристально-чистой воде тоненькой струйкой текла кровь.

Но мгновения, как бы не хотелось царю, не длились вечно.

- Государь! - Советник трусливо сбавил ход, как только заметил подле царя тёмного брата в маске. - Государь... Ваше присутствие на суде необходимо! Ваши подданные воспримут его как великую честь, они мигом забудут ложь, что о Вас...

"О, да. Ложь", - царь ненавидел своих чиновников за это. Столь они погрязли в лизоблюдстве, что даже если Бладимер не видел ничего плохого в том, чтобы его звали тираном, они всё равно называли это ложью. Слишком уж привыкли, что людям нравится лесть. Предыдущие цари вскормили себе потрясающих в своём уродстве советников.

И потому, похоже, и погибали так часто не своей смертью.

Царь махнул советнику рукой возвращаться. Склонившись, тот попятился обратно. Бладимер на прощание взглянул на оба солнца. "Кто вообще додумался считать их моими предками?", - ухмыльнулся он.

Красное пятно уже отмыли слуги. Подсудимых стало двое - братья, которых обвиняли в убийстве сестры из-за наследства давно погибшего отца. Судья был строг, как и подобает в таких делах. "Хоть в чём-то мы согласны", - подумал Бладимер. Когда братьям дали слово - одно на двоих - они признали свою вину. Судья приказал казнить их завтра утром.

- Какое ужасное преступление! - Заявил один из советников. Громко и отчётливо - специально, чтобы царь услышал и отметил именно этого своего слугу среди прочих. - Покуситься на свою кровь - самое страшное в глазах богов.

У Бладимера не было сил смеяться. "Мы, Красичи, потомки Красного Краса. Братоубийство у нас в крови". Не было в истории более жестокого к самому себе рода правителей, чем они, властители Стоградья.

- П-простите, государь? - Замерли советники в нерешительности.

Царь понял, что говорил мысли вслух. Снова. Так сильно они одолевали его, что череп не мог их сдержать, и они лезли наружу в каждом слове, каждом жесте. Бладимер знал, что произнёс "убить их всех!" - именно об этом он и думал.

Чиновники, подумав с мгновение, закивали головами. Да, царь одобряет решение судьи. Как же иначе с братоубийцами? Их должно ждать самое суровое наказание.

***

Лошади - если так можно было назвать этих монстров - чуяли кровь. Украденная пища не знала, откуда пришло это чувство. Наверное, оно витало в воздухе. На боках их была пена, а в глазах - даже в пустых глазницах некоторых из скакунов - читалась жажда.

Дым и пепел так и не исчезли, хотя Золотое осталось далеко. Трупы и реки крови тоже - Лошадиные Лорды тащили за собой всех мертвецов, что только могли. Связали их цепями, щупальцами, пробили крюками и когтями, везли на себе и своих конях. Кто-то ел мертвецов прямо на ходу. Тоналнан видела, как кто-то в окровавленном доспехе из плоти раздувался от съеденного мяса.

- Вперёд! - Ревел Гигардал, король королей. - За мясом и кровью!

Многоголосая орда ответила воплем. Горы заплакали кровавыми слезами от него.

Лошадиные Лорды Гор врезались в лагерь врага и смели его огненной лавиной. Дым застлал небеса, и всадники двинулись дальше. Горы трупов росли прямо на глазах. Пригород просто утонул в ужасе, что несли демоны.

Хаос и паника поднялись по всему городу. Колокола зазвонили о помощи - или же заранее отпевали своих защитников. Огонь перекинулся дальше, через реку, а затем и спустился в неё чтобы выжечь что-то внутри. Только затем Лорды перешли реку - и тут же напали на укрепления с их беспомощными защитниками. Их смели и не заметили.

Лишь чудо могло спасти людей. Ливнем крови влились в город всадники. За ними не оставалось ничего.

Солдат была тьма, и стояли они насмерть. Но и этого было недостаточно. Рыцарские копья изобрели Лошадиные Лорды, и как их истинные мастера не было такой преграды, сквозь которую не смогли бы пробиться всадники. А там, где было слишком тесно для копий шли в ход кривые ржавые клинки, что рвали на части любой доспех и любую плоть.

- Победа близка! - Кричал Гигардал.

Напротив явился сам царь со своей дружиной. Он бросил вызов королю королей, послав самого сильного из своих воинов. Только чудо могло спасти, и на него царь и уповал. Тоналнан осталась в седле - Гигардалу было абсолютно безразлично, кем считают его врага другие враги. Всё кровь и мясо, всё пища. Зачем же знать, что она думает?

Гигардал убил богатыря одним взмахом. И помчался вперёд на царя, чтобы прикончить труса.

Король королей пал в тот самый момент, когда почти обагрил свои руки королевской кровью. Щит короля, вернейший его рыцарь, великан в панцире из сотен слоёв кожи, ударил в спину и положил конец правлению своего сюзерена.

Конные Лорды Гор загрохотали смехом, а вместе с ними и город затрясся от мощи. Великан смеялся громче всех, а рядом с ним и его сообщники - Лорд в железе, что имел больше пяти глаз, и человек, сотканный из волос. Тоналнан не знала их имён - не знал их и Гигардал. Он рассказал ей о них, о том, чем они были.

- Поход! Поход! - Сотрясали землю лапы лошадей. - На юг! На юг!

- Он пал! Никто не помешает нам отдать должок! - Завопил щит короля. - Конец правления тирана!

Тоналнан притворялась мёртвой. В обнимку с новым хозяином она пыталась спастись от разверзнувшегося сверху ада.

-- Красов

Под Совиной башней что-то горело. Там, куда не проникает свет и куда не успели рискнуть залезть стражники, из этой дыры в неведомые глубины поднималась к небесам мгла. Столицу вновь заволокло пеплом и дымом.

- Как зима. Только жарко очень. - Шутил Камижн, обливаясь потом.

На землю без конца падали хлопья чего-то, что сгорело в недрах. Вентиляция выталкивала это вверх и накрывала им весь город. И никто не знал, как прекратить эту зиму. Шиниж хотел спуститься вниз, но его остановил Гладеж. Сказал, что сначала нужно вернуться в свою башню.

- Без масок туда не стоит лезть. Один дурак уже успел, и теперь за ним ухаживают жрецы. Он весь почернел, и едва ли сможет выжить.

Впрочем, кое-что бедолага успел вынести из дыры. Зеркало, оплавленное по краям. Что-то было нарисовано на его поверхности, но краску сожрал огонь. Внизу был целый лабиринт, почерневший от пламени, и всюду висели зеркала, а пол был усыпан их сплавленными воедино осколками.

Шиниж видел вместо своего отражения чью-то тень. Конечно, тень ему только казалась - зеркало было столь изуродовано огнём, что при желании в нём можно было разглядеть что только угодно.

- Погляди на это. - Протянул Шинижу какую-то толстую книгу напарник. - Дневник Вотяты.

- В городе его уже зовут Чернокнижником. - Улыбнулся Камижн, словно пошутил. - Ну, понимаете. Чёрная, то бишь обожжённая, книга.

"Значит, кто-то уже проговорился". Много людей успело побывать у башни, и не только братья. Кто-то да должен был проболтаться о всех тех вещах, что нашли в кучах пепла, вплавленное в стены и - что самое удивительное - в огромных огнеупорных сундуках. Крарлен успел пронести в Совиную Башню целую гору странных вещей. Для чего они нужны не знал никто; даже те из них, что не тронул огонь, оставались загадкой.

Камижн оставался беспечен и бесполезен даже в такой ситуации. Он занимал место Старшего Брата потому что больше не было никого, кто полезен Мичиру и достаточно послушен. В силу его бесполезности он занимался тем, с чем мог справиться и мальчишка - смотрел, чтобы все братья были на своих местах и доставлял посылки и сообщения от Мичира. Это точно не то, что Шиниж ожидал от должности Старшего Брата.

- Погляди. - Повторил Гладеж. - Возможно, Вотята закодировал какое-то послание.

- Разве я имею на это право? - Взвесил в руках дневник Шиниж.

- Ты мой напарник.

Камижн решил было что-то сказать, но вовремя замолк. Он словно пожал плечами - не его дело.

- Что с ней не так?

- Страниц нет, но нет и следов того, что их вырвали. - Ответил напарник.

Шиниж заглянул в книгу - быстро и не вчитываясь. Дневник начинался со второй страницы, пропускал до восьмой, а затем шёл с тринадцатой как положено. Между листами всегда было одинаковое расстояние, не было рваных огрызков на корешке - как и сказал Гладеж.

- Её нашли в сундуке. Потому и не обгорела. - Догадался о незаданном вопросе он. - Все ученики Вотяты сгорели вместе с ним.

"Так что допрашивать некого".

Они вернулись обратно в Тёмную башню. Камижн пришёл сюда именно за этим - он должен был привести к Мичиру напарников. Снова что-то срочное. Посланник наотрез отказывался говорить об этом. Уж что-что, а мозгов держать язык за зубами у него хватало. Мичир не стал бы церемониться с ним и вырвал с корнем, если не оторвал с головой.

- Вообще-то нужен только Гладеж. - Заявил толстяк. - Ты свободен, Шиниж.

- Изучи дневник. - Бросил напарник на прощание.

***

Большую часть стражи вывели из города. Нетрудно было догадаться, зачем. Царица в день пожара оказалась за пределами Красова, и, чтобы уберечь себя от опасности решила погостить во владениях того боярина, что посещала. Даже ходили крамольные слухи, что она и подстроила пожар. Теперь, когда всё улеглось, она возвращалась назад. Стража же была нужна, чтобы обезопасить Емельяне путь во дворец.

Шиниж видел маску напарника ближе всех к карете царицы. Неудивительно, ведь Гладеж был самым доверенным лицом Мичира. Патрулей же, особенно, за стенами города стало гораздо, гораздо больше. Кое-кого даже лишили отдыха, чтобы укомплектовать патрули.

Один Шиниж, казалось, остался без дела. Он пользовался этим и заводил дружбу с Третьяком пока никто не видел. Большую часть времени царский палач проводил внизу, в темницах, обустроив там себе настоящие хоромы, благо жалование позволяло, и занимался любимым делом. Жену и детей он давным-давно оставил где-то наверху и едва ли помнил их лица. Палач говорил, что шлёт им столько денег, чтобы они себе ни в чём не отказывали. Брату стражи же казалось, что это было откупом. Третьяку так надоел надземный мир, что он убежал жить в темницы, где время застыло в скорби о прошлом, и слал откуп любому человеку, что мог лишить палача удовольствия не вспоминать о настоящем.

Палач жаждал остановить время, и, казалось, весьма в этом преуспел - ни один из редких посетителей темниц не мог точно сказать, сколько Третьяку минуло лет. В Тёмной Башне перешёптывались о веках. Кто-то в Красове в шутку говорил, что палач был здесь ещё до Красного Краса. Глупость, если подумать: зачем строить крепость вокруг жилища палача?

- Погляди на это. - Показал Шинижу какую-то потрёпанную бумажку слепой палач. - Одно из любимейших в моей коллекции.

Щурясь в полутьме, стражник поднёс текст почти к самому носу. Третьяк писал мелко, как курица лапой, вовсе не заботясь о том, смогут понять его почерк или нет прочитавшие писанину. Он был слеп, и никогда не видел, что выходит из-под его руки. Уже удивительно, что он умел писать, но ещё более то, что даже без зрения он сохранил это умение. Часто его можно было заметить за письмом. Третьяк насвистывал себе под нос какую-то милую мелодию и чиркал пером букву за буквой.

Всюду по подземельям с потолка свисали цепи. Тонкий их перезвон, скрипы решёток создавали давящую атмосферу. Палач знал каждый закуток своего обиталища, и, говорят, он поймал всех заключённых, что пытались сбежать от него. Редкие посетители любили носить мягкую обувь - тут и там камни из пола были вывернуты. Слепой знал все свои маленькие ловушки, а вот зрячие в полутьме постоянно бились о них ногами.

Хозяин темниц подходил им не только духом. Его тело было странным для человека - или же так падали на него тени факелов. Непропорционально длинные руки, постоянно согнутые шея и спина, скрытые за копной соломенных волос пустые глазницы - каждая деталь создавала монстра. Когда в тёмных коридорах подземелья бродило это чудище, то пугались лишь немногие. Когда же Третьяку приходилось выползать на поверхность, чтобы выполнить свою работу, то толпа зевак собиралась смотреть скорее не за казнью, а за самим палачом.

"На глазах всего царства полетела царская голова". Третьяку однажды довелось казнить целого царя. А до этого - пытать на радость толпе, что называла бывшего своего государя корнем всех бед. Буземил провинился тем, что казнил слишком многих. В бумаге были записаны и слова царя. Под пытками он вспомнил каждый случай, каждый костёр, что зажёгся по его приказу.

"По недосмотру! Я виновен лишь в том, что не остановил его, брат". Даже под пытками царь оставался величественным, как и подобает наместнику Красного Краса. Жену его назвали ведьмой, что подговаривала Буземила убивать невиновных, за что её и сожгли у него на глазах. Когда пелена с них не спала - ибо её и не было - уже царя приговорили к смерти. Но сначала - к пыткам.