Два дурака на чемодан алмазов

Глава 15 Сплошные обломы

Натин исчезла из города внезапно. Всегда за ней волочился некий шлейф людского шума — дамочка была не только с характером, но и с прибабахами.

А тут — тишина…

Это сейчас стало ясно, что она — та самая Натин. Так что факт её исчезновения из города был определён довольно уверенно.

Впрочем, Братья не расстраивались.

Если сказала, что в деле, если ей деваться реально некуда — придёт ещё. Однако, оставались некоторые вопросы, которые хотелось бы прояснить.

Во-первых, не сама же по себе она сюда ломанулась. Скорее всего на каком-то транспортном средстве. Возможно компактном, если смогла спрятать в Европе.

Во-вторых, сильно интриговала загадка «сестры». Ведь в Италии, все газеты и слухи упорно твердили, что «Корсиканка» поубивала слуг и прибила графа из-за некоей сестры, которую тот утащил.

Правда, во втором случае, было довольно конкретное и логичное соображение: её ловят. Она цепляется к одной из похищенных, сближается с ней, называет её своей сестрой и даёт обещание всех вытащить.

Тогда получалось, что эта «как-бы сестра», скорее всего личность достаточно одинокая. Скорее всего сирота. Ведь если были бы родители, то они быстро бы этот слух разоблачили.

Также логично выстраивались и догадки относительно того, зачем она и куда испарилась: поехала выцеплять свой транспорт с тайной стоянки, и, возможно, ту самую «сестру». Из Морального Принципа Маленького Принца. Того самого, что у Экзюпери.

Также неслабое любопытство разожгли её слова брошенные мимоходом об истории мира Аттала, где она прогрессорствовала, и слова о слишком сильном сходстве истории, что наваяли братья в книге и реальной истории мира Аньяны.

Так что они с некоторым нетерпением ждали её возвращения.

Однако, надо было думать и о том, что они хотели бы сделать в этой России (её версии, если параллельный мир и в той самой, если попали в прошлое). А планы у них были «наполеоновские».

Им хотелось никак не менее, спасти Россию от тех самых катастроф и катаклизмов, которые они знали по истории.

Впрочем, и мифы тут тоже присутствовали, так как каждый имел те представления, которые имел. А брались те представления не только из учебников. Но и из писулек публицистов и историков разной степени серьёзности и ответственности.

Вообще, пока что серьёзно «доставалось на орехи» чисто Гришиным «тараканам». Оно, собственно и понятно почему. Уже эдак к нулевым годам, практически весь комплекс мифа «РКМП» был разбит в пыль. И дальше, уже ближе к десятым, над ним стали потешаться все кому не лень. Даже на Лурке вывалили здоровенную простыню со стебом. Однако, находились всегда (и к сожалению, будут находиться всегда), личности, которые просто веруют, или те, кому было просто лень или недосуг разбираться в сущностях.

Григорий, из-за этого, набив виртуальных и реальных шишек на неверном представлении о реальности, чувствовал себя как сапёр-новичок на первом своём минном поле.

А о его наивности, по Питеру уже стали слагать легенды. Он, если в самое ближайшее время не постарается «исправиться», мог вполне стать персонажем анекдотов.

Пока что его миловало общественное мнение. За то, что он непосредственно причастен к ослепительной «виктории в воздухе» — первому полёту аппарата тяжелее воздуха. А все его «чудачества» списывались на то, что он иностранец, словом — немчура, по какому-то странному стечению обстоятельств, сносно разговаривающий по-русски.

Прожив в Питере не так уж и много времени, он стал действительно обвыкаться. По крайней мере, серьёзных ошибок уже не допускал. Но не зря в законах Мэрфи строго зафиксировано:

Для Григория в мягкой форме сработал именно третий закон.

Реальность, если её не игнорировать особо злостным образом, для «мозговых тараканов» лучший дихлофос. Для Григория даже такой возможности не было — игнорировать. Потому, что эта самая реальность не находилась «где-то там далеко», а смотрела прямо ему в глаза.

И тогда, в тот самый злосчастный день, когда его система верований, наконец получила первую серьёзную трещину, Григорий пребывал в благодушном настроении. И его не смутило даже то, что братец прикатил в, мягко говоря, сильно офигевшем виде.

— И что на этот раз произошло? — лениво поинтересовался Григорий, философски созерцая округленные глаза братца.

Тот набрал было воздуха, чтобы разразиться то ли речью, то ли очередным «загибом а-ля Пётр первый». Но, задержав дыхание, таки выпустил воздух из лёгких.

— Поехали. Кое-что покажу. Что купил тут, мать его….!

Григорий тут же преисполнился энтузиазма.

— А что купил?!

— Завод… — почему-то сквозь зубы процедил Василий.

— Заводец, — объяснял Василий уже в пути, — я прикупил потому, что там было куда развиваться. Помещение — каменное, двор — большой. Рядом — пустырь. Потому и купил. Даже за ценой не постоял.

— Ну я думаю! — фыркнул Григорий. — С нашими-то возможностями! Ха! Владелец не слишком высоко подпрыгивал?

— Достаточно высоко. — мрачно сказал Василий. — Я дал ему названную цену.

— Э-э… не стоило. — поморщился Григорий. — Дальше могут и прочие нас за дойную корову принять…

Василий отмахнулся.

— Не та проблема. Деньги — пыль! Вспомни пиндосов из нашего мира.

Григорий лишь пожал плечами. И действительно, последнее время он ко всем «брюликам» стал относиться как к «разновидности кристаллического углерода», а не к чему-то сверхценному.

Дорога у здания завода была разбитой и грязной. Почти на всю ширину её разлилась огромная лужа из смеси лошадиной мочи, раскисших лошадиных «яблок» и небольшой примеси дождевой воды, медленно сочащейся с осеннего неба. Люди, спешащие по своим делам, осторожно форсировали сие водное препятствие по перекинутым доскам вдоль забора.

Правда непосредственно перед зданием такого непотребства не было. Но то, что уже было видно — внушало некоторые подозрения. Впрочем, давно подмечено — чем дальше от центра города, тем запущеннее дороги и обшарпаннее дома. Так что вылезая из брички, и Василий, и Григорий внимательно смотрели под ноги и по сторонам. Грязь, однако, была везде. И смердело не только от того «моря нечистот», что недавно бричка форсировала.

Прочавкав по жирной грязи несколько метров до порога заводоуправления, они остановились. Их встречал некий господин, в добротном пальто и шляпе, надвинутой почти на глаза. Да и весь вид у встречающего был как у нахохлившейся вороны на суку под холодным дождичком.

Кстати холодный дождичек таки наличествовал.

— Пантелеймон Исидорович Савельев — представил его Василий. — Инженер сей обители скорби.

— Ух! Ну и имечком с отчеством родители наградили! Сразу и не выговоришь. — добродушно посмеиваясь и пожимая руку выговорил Григорий. На что инженер лишь пожал плечами, хмыкнул и предложил «господам владельцам» пройти внутрь.

Само заводоуправление ничем примечательным не было.

Обычная контора, как и везде.

Такие же как и в нашем мире-времени. Только мебель — по времени, и вместо компьютеров-калькуляторов на столах старые-добрые счёты с засаленными костяшками.

Это же здание непосредственно прилегало и к цехам. И вот когда Григорий шагнул под своды первого в его жизни цеха этого мира… как говорится в анекдоте, «тут-то всё и началось».

И первое что его встретило, был запах. Тяжёлый.

Григорий не понял сразу, что это могло быть. Но когда увидел толпу их поджидавшую, понял. Так пахла толпа, давно не бывших в бане, не мывшихся людей.

На всё это накладывались запахи чисто заводские. Пахла грязь, стоящая большими лужами на полу, пахло само производство. И воздух в цеху был явно давно застоявшийся. Тяжёлый.

Впереди, с хмурыми лицами стояли рабочие.

Не сказать, что они были одеты в рванину, но одежда на них была ветхой. Обувь на ногах и та была далеко не модельная. Чаще просто лапти.

Но взгляд, которым встретили эти рабочие вошедших братьев, инженера, был… голодный.

Без всяких переносных значений. Люди, стоящие перед ними были реально просто голодными. Давно не евшими.

Василий, явно увидевший эту картину ранее, нервно сглотнул. Ибо выглядела эта толпа хмурых и голодных людей страшно. Григорий же, вдруг, неожиданно для себя, почувствовал себя сильно виноватым за то, что сыт и хорошо одет. Среди толпы видны были бабы с детьми.

Дети были откровенно в грязи. Да и вся толпа производила впечатление далеко не чистое. Не только запахом. В родном мире бомжи и то выглядели, по сравнению с этими бедолагами, как жуткие богачи.

Инженер не обращая внимание ни на что, прошёл сквозь толпу, словно её и не было. Люди молча расступились. Братья, последовали за ним. Толпа проводила их хмурым молчанием и взглядом исподлобья.

Как понял Григорий, из попутных пояснений Исидора Пантелеймоновича, производство было самое примитивное. Никаких технологических изысков. Труд в основном ручной. Механизации труда, почти никакой.

Там, где нужны были более или менее соображающие и знающие, работала «рабочая аристократия» — уже, можно сказать, потомственные рабочие. Все остальные — вчерашние крестьяне, ничего особого не умеющие, пришедшие в город на заработки.

Широкий двор, ничем не замощённый, также утопал в грязи. Чуть поодаль, стояли какие-то деревянные постройки. Одни были явно складами, а вот другие…

— А где живут эти ваши рабочие? — вдруг догадался спросить Григорий.

— Половина живёт тут же — в подвале.

— Где?!!

— В подвале. — ответил инженер остановившись и удивлённо посмотрев на Григория.

— А другая половина?

— Другие… Те, что тут работают давно, потомственные рабочие, живут в собственных домах чуть поодаль. Остальные в том бараке.

Инженер кивнул на одно неказистое деревянное здание, что весьма было похоже на банальный сарай.

«Скот. Рабочий скот» — вспомнил Григорий определение из его эпохи. И это точно соответствовало тому, что он прямо сейчас видел перед собой. Рабочих тут явно за людей не считали. И разница чувствовалась не только в одежде.

Как понял из дальнейших расспросов Григорий, рабочие из далеких мест имеют при себе какой-либо мешок или сундучок с кое-каким имуществом, вроде перемены белья, а иногда даже «подстилку» для спанья; те же, кто фабрикантом считался «не живущими» на фабрике, т. е. рабочие из окрестных деревень, уходящие домой по воскресеньям и праздничным дням и ночующие в мастерских «только» по будним дням, не имеют при себе в буквальном смысле ничего. Во всяком случае, ни те ни другие никогда не имеют никаких признаков постелей.

И то, что было на этой фабрике — ещё ничего.

Например, на овчинодубильных заведениях они сплошь и рядом спят в квасильнях, всегда жарко натопленных и полных удушливых испарений из квасильных чанов.

А в рогожных фабриках, на одной из которых перед этим «заведением» побывал Василий, вообще мрак.

Войдя в мастерскую, посетитель попадает как в лес. Только раздвигая перед собою всюду развешенную на жерновах и веревках мочалу, осторожно передвигая ноги, липнущие к полу, покрытому толстым, в 1–2 вершка, слоем грязи, попадая на каждом шагу в наполненный жидкою грязью выбоины, образовавшиеся местами в прогнивших и провалившихся досках пола, натыкаясь на кадки с водой, вокруг которых стоят целые лужи, рискуя ежеминутно придавить всюду ползающих по полу маленьких детей, он добирается, наконец, до одного из окон, у которого кипит работа. Устройство мастерских везде одинаково. Вдоль стен с окнами поставлены «становины», т. е. четыре стойки со связывающими их перекладинами, так что против каждого окна образуется нечто вроде клетки длиною в 4 и шириною в 2╫-3 аршин. Каждая такая становина служит как местом работы, так и жильем семьи «стана» — рабочей единицы рогожных фабрик; все же остальное пространство, т. е. середина мастерской и проходы между станами и большими русскими печами, сплошь занято развешенной мочалой. Таким образом каждая становина рогожной мастерской представляет ни больше, ни меньше, как стойло, где семья проводит все 24 часа суток. Здесь рогожники работают, здесь же и едят и отдыхают; здесь они спят, один на досках, положенных на верхней раме становин, так что образуется нечто вроде полатей, другие на кучах мочалы на полу, — о постелях, конечно, не может быть и речи; здесь они рожают на глазах всего населения мастерской, здесь, захворав, «отлеживаются», если организм еще в силах побороть болезнь, здесь же и умирают, хотя бы и от заразных болезней. Все население этих мастерских располагается настолько тесно, что лишь в трети случаев на каждого из живущих приходится от 1 до 1,3 куб.с. воздуха /1 сажень = 2,13 м., 1 куб.с. = 9,71 куб.м./, а в 65 % случаев (из 60 мастерских) приходится на каждого всего 0,4–0,9 куб.с. Всегда жарко натопленные и сырые, вследствие крайнего переполнения живущими и беспрерывной мочки мочалы в горячей воде, эти мастерские не имеют никаких искусственных приспособлений для вентиляции: ограниченное число оконных форточек и простые двери в стенах, по совершенно понятной причине, рабочими всегда тщательно забиты и замазаны, между тем как естественная вентиляция через стены почти всегда понижена вследствие их сырости. Вся грязь, какая отмывается от мочалы, попадает на пол, всегда мокрый и прогнивший, а так как он никогда не моется, то за 8 месяцев работы рогожников на нем образуется толстый слой липкой грязи, в виде своего рода почвы, которая отскабливается только раз в год, в июле, по уходу рогожников. Везде, — помещаются ли мастерские в деревянных или каменных зданиях, — грязные, никогда не обметающиеся и никогда не белящиеся стены их отсырелые и покрыты плесенью; с закоптелых и заплесневелых потолков обыкновенно капает как в бане, с наружных же дверей, обросших толстым слоем ослизнелой плесени, текут буквально потоки воды.

И как тут же подтвердил инженер — картина эта вполне типичная и самая обычная.

Жильё при фабрике, представляло собой, обычную деревянную казарму, разделённую перегородками. И перегородки ставились для семейных. Все остальные спали прямо как есть — «толпой», бок о бок. Такая же картина была и в подвале фабрики, где жили остальные рабочие.

— Хе! На других фабриках, и того нет! — огорошил Григория Исидор Пантелеймонович. — У нас хоть загородки. А в других семейные прямо со всеми спят. И ничего. У нас ещё не так плотно заселено. В других фабриках рабочие вообще спят «друг на дружке». Каморки, если таковые есть на человека объёмом в один кубический сажень. А то и меньше. Кстати у нас за жильё маленькая плата. А у других до пяти рублёв доходит.

— А сколько ваши работники получают? — тут же задал напрашивающийся вопрос Григорий. — В месяц.

— Мужики, кто не квалифицированный — двенадцать рублёв, женщины — десять рублёв. Подростки по пять рублёв. Квалифицированные же, получают поболе — те аж по сорок рублёв получают.

Григорий недоверчиво покосился на инженера. Тот не заметил этого. Да и на лжеца он был совершенно не похож.

— А рабочий день у вас сколько длится? — решив «добить» братца спросил Василий.

— У нас ещё хорошо с этим. Всего-то двенадцать часов.

— Кстати! — заинтересовался Василий. — А чего они такие хмурые? Да ещё и выглядят голодными. Им что, зарплату не выдавали? И как давно?

— Ну… зарплату им уже второй месяц не выдают. А хмурые они потому, что думают вы их всех выгоните. И набирать будете других. А у них это — единственный заработок.

— Ага… — как-то неопределённо ответил Василий и тут же завернул всех обратно в цеха.

Их там встретила всё та же хмурая толпа. Василий, то ли отошедший от шока, то ли уже притерпевшийся к видам и запахам, прошёл на небольшое возвышение, откуда все были хорошо видны.

Толпа также послушно и угрюмо проводила их взглядом и приготовилась выслушать свой приговор. Так как было ясно, что новый хозяин хочет что-то сказать им.

— У меня есть пока две новости для вас. — без предисловий начал Василий.

— Первая. Вам выдадут в ближайшие несколько дней зарплату за два месяца. Возможно, что уже завтра. Вторая новость, что никто не будет уволен. Все остаётесь на своих местах. Завод будет перестроен, так что для всех найдётся работа и рабочее место на новом производстве.

Толпа оживлённо загудела. Лица просветлели. Даже улыбки появились.

— Ну и из текущих распоряжений… — решил не расхолаживать народ Василий. — наведите пока в цехах порядок. Мусор — выкинуть, грязь убрать. Стены — побелить. Господин Савельев — распорядитесь, чтобы людям всё необходимое для этого было выдано.

Инженер кивнул.

— Ну ты и… — начал было Григорий, когда они вышли из заводоуправления, попрощавшись с инженером. Но не договорил.

— И кто я? — ехидно поглядывая на братца спросил Василий.

— Фабрикант! — также в тон ответил Григорий.

— И ты тоже. То самое срамное слово. Придётся и дальше иметь дело вот с таким.

Василий выразительно кивнул назад. На фабрику. Тут везде так.

— Мы всё-таки в параллельном мире… — перешёл Григорий на последнюю линию обороны своих убеждений.

— А мне так кажется, что в нашем родном… Прошлом. — заметил Василий. — Вот тебе, для ознакомления.

Он протянул Григорию маленькую брошюру.

Тот взял в руки и посмотрел на обложку. Там значилось: Е. М. Дементьевъ. «Фабрика, что она дает населенiю и что она у него беретъ». Москва 1897 г.[15].

После этого происшествия, Григорий взглянул на окружающую реальность совсем другими глазами.

До сих пор и Василий, и Григорий обретались в слоях общества выше среднего. От них, вот эта самая голытьба, на которой реально создавались все те самые средства, проматываемые элитой на балах и пустых развлечениях, была скрыта.

Элита устраивала салоны, ходила в театры.

Эти же, постоянно балансировали на грани голода или вообще гибели.

Дамы элиты, и среднего класса были озабочены какие у них шляпки и тряпки.

Бабы рабочих — что будет семья есть сегодня. И будет ли вообще есть.

Реально, в той самой страте, которой вертелись Василий и Григорий, явственно был слышен «хруст французской булки», вальсы Шопена и прочие «звон гусарских шпор» с «изысканной французской речью». Элита развлекалась. Она была далеко наверху.

А внизу вызревала ярость. Даже не злоба.

От безысходности существования. Именно существования, так как жизнью, постоянную борьбу за выживание назвать невозможно.

Это в элите и среднем классе, рассуждали о гуманизме и прогрессе. Под людьми же подразумевались такие же как они.

Те кто внизу — быдло. Рабочий скот. НЕ люди.

Если о представителях своего круга можно было порассуждать о том, как надо «поступать по гуманизму», то для «рабочего скота», было только одно отношение: «Испортился? Выкинуть и заменить!». А то, что получивший травму или заболевший тем самым обрекался на голодную смерть, их не волновало. Главное — прибыль.

По сути — прибыль на людях, обдираемых до костей.

Осознание этого факта погрузило Григория сначала в депрессию, а после и в отчаяние.

Он внезапно понял, что он находится среди тех, кто в революции, почти в полном составе будет уничтожен.

И, как он сам ощущал на своём примере — за дело.

Ведь они пока что ничего тут не сделали такого, за что их можно было бы этим отчаявшимся людям уважать.

Да, полетели на самолёте. Который сами же сделали. Но этого мало.

В глазах голытьбы, которую Григорий наконец, стал замечать, он и его брат был «барин». А значит враг. Паразит.

Григорий вспомнил, что почти все революционеры — выходцы как раз из слоёв не рабочих, не крестьянских. А представителей того самого среднего класса. И даже высшей элиты.

Они видели всё то, что вот так, внезапно, открылось Григорию. Изначально. И боль собственного народа они воспринимали как свою. Потому и шли на смерть. Ибо эта боль была страшнее смерти.

Шли на смерть за лучшую жизнь. Не для себя.

Для тех, кто будет после них.

Шли на смерть, чтобы будущий социальный взрыв не выродился в «бунт бессмысленный и беспощадный», сносящий всё на своём пути, убивающий и правых, и виноватых.

А ведь так и было.

В его, Григория, мире. В Гражданскую войну.

И теперь, глядя в голодные глаза рабочих, он понял, чем была ТА ВОЙНА. Каких трудов и жертв тем самым, проклинаемым либералами, большевикам, стоило обуздать эту стихию. Направить из разрушительного, в созидательное русло.

Голод отключает разум. Отчаяние, заражает паникой и желанием крушить всё. Потому, что это «всё» — ненавистно потому, что «виновато» в том самом отчаянном положении, в котором оказался человек.

Соображение было элементарное.

Но следующее за ним было и ещё одно.

Как следствие.

И как признание собственной неправоты и подлости тех, кому он до сих пор верил на слово.

Никакие большевики не могли поднять страну на революцию, если бы эта страна не была перед этим доведена до отчаяния.

Ведь рвануло сразу и по всей стране.

К тому же самих большевиков было чудовищно мало — всего-то тридцать тысяч на огромную страну. Да и то, половина из них сидела по тюрьмам, а другая половина — в лучшем случае слонялась по заграницам.

Если принять тезис, что мол «проклятые большевики разрушили процветающую страну подняв революцию», то немедленно нужно сделать следующее, закономерное предположение. Прямо вытекающее из тезиса: «Весь народ в России, обуял приступ массового безумия. Эдакая массовая эпидемия бешенства, буйного помешательства».

Что невозможно в принципе. По природе человеческого существа.

Природе человеческого общества, которое даже в гибельном состоянии старается нащупать некую почву для остойчивости. Но никак не кидаться во всесокрушающую волну ярости и разрушения.

Последнее возможно только в одном случае — если другого выхода из наличной катастрофы попросту нет.

Эти мысли толкнули Григория на самое элементарное — на перерасчёт того, что он ранее делал.

Первая мысль, просто всех накормить — отпала сама собой.

Никаких бриллиантов, никакого количества золота не хватит, чтобы накормить всю страну. Нужно нормальное сельское хозяйство, которое произведёт то самое продовольствие.

Вторая, более близкая к реальности — выстроить «свою» экономику, которая бы постепенно переломила все катастрофические тенденции, что уже наметились в России по суди была ближе к реальности.

Но только прикинув в уме что надо сделать, сколько финансов это потребует, и каких людских ресурсов, осознание масштаба предстоящего деяния, тут же снова обрушило Григория в депрессию.

И именно в таком состоянии нашёл его Василий, когда по какой-то надобности зашёл на яхту.

Сам Василий, уже покрутившийся по фабрикам, заводам, артелям, насмотревшийся на то, как живёт рабочий люд, уже успокоился. Теперь его волновало как сделать то, что они задумали. Поиск путей к этому.

Пока наметились два из них. Но надо было ещё, и ещё, и ещё. Уже реально не хватало ни времени, ни сил. А тут ещё и братик решил покукситься. Выяснив причины его нынешней депрессии, он не стал восклицать что-то типа «Я же говорил тебе!». Что было бы закономерным, но бестактным.

Он просто перевёл внимание брата на решение тех проблем, над которыми он же и думал.

— Ты уже пересчитал много. И это самое элементарное. — начал он. — Ты знаешь, что для того, чтобы стать реально сильными и реально повлиять на ситуацию, бабла надо на порядки больше.

— И так как брюлики товар хоть и ликвидный, но не может дать нам всё, что надо. Нужно двигать производства.

— На чём будем зарабатывать?

Григорий пожал плечами. Тут он явно был не так компетентен, как брат.

— Хорошо! — воскликнул брат и начал разворачивать своё видение выхода из ситуации.

— Первое, что видно невооружённым взглядом, так это то, что тут нет многого того, что необходимо для производства двигателей.

— А чего например?

— Подшипники. Их закупают все за границей.

— Так ты тех, последних, прикупил, чтобы сделать подшипниковый завод?

— Именно!

— Хм!

У Григория, так как он занимался созданием системы безопасности, тут же мысли устремились в нужном направлении. Он знал не понаслышке, как поступали с конкурентами в родном мире-времени. И доподлинно знал, так как успел поинтересоваться, что и здесь между конкурентами далеко не братская любовь процветала — грызлись между собой как стая бешеных собак.

— Тебе пора получать охрану, братец! — заключил он многозначительно.

— Это зачем?! — опешил тот.

— А ты что, собрался сыграть роль сыра в мышеловке? — начал ехидничать Григорий. — И меня не предупредил? Типо: «вот, меня пытаются поймать-убить, а я их р-раз! И в дамках!».

По растерянному виду Василия он понял, что братец о конкуренции не подумал.

«Ага! А вот я и брата на тараканах поймал!» — злорадно подумал он и продолжил.

— Вася! — начал он ядовито. — Ты думаешь, что тебе конкуренты, загребающие миллионы на нашей родной отсталости, позволят просто так их вышвырнуть с ТАКОГО жирного рынка сбыта как Россия?

Василий тут же «сдулся» и озабоченно принялся тереть пальцем лоб, что означало усиленную работу мысли.

— Что ты предлагаешь? — наконец, выдал он, видно, не придя ни к какому приемлемому выводу.

— Для начала изучим ситуацию на месте.

Василий из этого ничего не понял, но так как было предложено нечто осмысленное, поплёлся вслед за, внезапно обретшим прежнюю энергию жизни, Григорием.

На фабрике они застали вялое копошение. Мужичьё, не шибко многочисленное, с багрово-синими рожами, медленно, как сомнамбулы двигаясь, пыталось изобразить что-то в виде работы, по очистке цеха и двора от грязи и мусора.

Между ними бегал давешний Пантелеймон Исидорович Савельев, весь красный от злости пытаясь хоть как-то упорядочить это вялое броуновское движение. На удивлённое восклицание Василия, главинженер разразился сначала матерными словами по адресу рабочих, но потом, слегка отведя душу, он таки снизошёл до объяснений.

— Господа! Как обычно эти скоты перепились! Надо было им по частям выдавать. Малыми порциями. Но не всё сразу же!!! — чуть не плача выдал Савельев.

— Что? — не понял Василий. — что не выдавать?

— Зарплату! Они как увидели на руках какая им огромная сумма пришла, так сразу почти все и упились. Вот, до сих пор выковыриваю на работу тех, кто уже в себя пришёл и работать способен.

Видя, что хозяин пребывает в несколько обалдевшем состоянии и, похоже, вот-вот изволит гневаться, инженер поспешил с пояснениями.

— И ведь не уволишь всех! Либо эти бунт устроят, либо пришедшие на их место будут такие же как и прежние. С-скоты!

— А просто поговорить не пробовали? — наконец нашёлся Василий.

— С этими?!! — удивился Савельев. — С этими скотами? Не знаю, как там у вас в Европах… Может там рабочие поумнее и дисциплины поболе, но эти — эти только плеть, похоже, понимают. Как привыкли, что их барин за каждую провинность порет, так и до сих пор к цивилизации не приучены! Они ничего не понимают!

Инженер продолжая кипятиться, меж тем, не забывал и о задании. Несколько раз выдав командный рык настропалил на что-то хмурых мастеров, которые тоже пытались управлять этим, мучающимся от похмельного синдрома стадом, он махнул рукой и предложил «господам хозяевам» пройти в управление.

У Василия, видно воспитанного на лубочном представлении о «рабочем классе» и его «сознательности» всё ещё был грубый разрыв шаблона. Григорий же, мог даже веселиться, так как уже был знаком с некоторыми представлениями о рабочих в среде тех, с кем общался. В целом то, что он видел, соответствовало ранее услышанному.

Уже после за чашкой чая, когда Василий несколько отошёл от шока увиденного, разговорились.

Как было ясно видно, у инженера представление о рабочих было довольно мрачное: лентяи, тупицы необразованные, пьянчуги.

— Ну вы представляете?! — восклицал он. — Семья сидит без крошки хлеба, а этот боров попёрся со своими дружками пропивать получку! И пропил! И не он один такой! Тут нормальных, на кого положиться можно, по пальцам пересчитать!

Слегка переведя дух, видно наболело, инженер продолжил.

— А как работают?! Ничего приличного доверить нельзя. Приходится многое просто самому выполнять. Мастеров не хватает. Квалифицированные… — мало их! Слишком мало. Обучить кого-то — никак! Дубьё сплошное. Элементарного усвоить не могут. Да что там — большинство даже считать не умеют. Читать умеют — единицы. Процент брака с трудом до сорока процентов довели.

— Сколько-сколько?!! — поразился Василий.

— До сорока. — несколько удивлённо сказал инженер и пояснил.

— Это в нашей лапотной Рассее ещё нормой и достижением считается. Ну не умеют у нас работать! Эх! Нам бы ваших, европейских работяг… Мы бы тут горы своротили. А эти — с-скот!

— Ну и как? Они вообще поддаются дрессировке? — попытался Григорий сбить инженера на некоторый «конструктив».

— С трудом, господин Румата. — поморщившись признался Савельев. — Чтобы получить что-то удобоваримое, нужно чтобы пара поколений рабочих сменилась. Иначе — никак не вижу выхода. Всё испробовали. Ничего не помогает.

— А если попробовать их учить? Образовывать? Научить, для начала, читать, писать, считать. Может дальше что-то выйдет.

— Дык, господа! А кто же их будет учить? Тута деньги нужны и кадры. Чтобы учить этих остолопов. Да и бесполезно для этих. Эти уже дубовые. Они взрослые. И из них ничегошеньки уже не выйдет. С детей надо начинать. А их… Опять деньги и кадры…

Уцепившись за первую попавшуюся здравую мысль, Василий тут же выдал.

— Хорошо! Как только закончите с уборкой… помните то самое место, что мы размечали и пустым осталось?

— Да, господин Эсторский.

— Вот на нём строить школу. Будем по воскресеньям этих ваших остолопов учить. А детей их — во всё оставшееся время.

— Не пойдут… Дети не пойдут. — тут же сморщился инженер.

— Почему?

— Все работают. Жрать-то нечего.

— Хорошо. — кивнул Василий. — Будем их кормить. Обедами. А самым успешным в обучении — ещё и слегка приплачивать.

Теперь у инженера, похоже, наступил разрыв шаблона. Но к чести его, тот быстро пришёл в себя. Буркнул «бу сделна!». И уже с большим оптимизмом стал смотреть в будущее. Он представлял, на что хотел перестроить завод Василий.

Но тут вмешался в разговор Григорий и быстро перенаправил его на свои интересы.

— У вас, Пантелеймон Исидорович, есть среди рабочих свои осведомители? Вы в курсе их настроений?

— В курсе, господин Румата. — осторожно кивнул инженер, учуяв, что разговор начинается какой-то очень серьёзный. Обычно о таком не распространялись.

— Я думаю, вы в курсе также о таком явлении как конкурентная борьба…

Инженер нахмурился, но кивнул.

— То производство, что мы делаем, вышвырнет с рынка России некоторых наших европейских коллег. Или, как минимум, уменьшит им прибыли. Поэтому надо быть готовым к диверсиям и саботажу.

— Да с такими рабочими и целевого саботажа не надо. Сами всё по тупости своей природной сделают. — махнул рукой Савельев.

— Это понятно. Но нужно ещё и с этой стороны прикрыть производство. Поэтому, завтра к вам придёт один из наших специалистов. От меня лично. Зовут его — Кирилл Игнатьевич. Он поможет вам организовать всё как надо. И охрану территории, и слежение. В том числе контрразведку наладить против промышленного шпионажа.

— А это что за зверь, господа? — удивился Савельев. — От которого ещё и контрразведку налаживать надо…

— А вот это — уже вам Кирилл Игнатьевич расскажет.

Когда вернулись на корабль, каждый по-своему довольный и каждый по-своему задетый грубой реальностью долго молчали. Переваривали полученные впечатления. Наконец, Григорий вяло поинтересовался.

— А что такое ты замыслил начать производить, что говорил «имеет абсолютную ликвидность»?

— Пенициллин. — одним словом припечатал Василий.

— Он?!! Абсолютно ликвидный товар?!!

— А чего ты удивляешься? — в свою очередь удивился Василий. — Тут пока нет никаких антибиотиков. Я же тебе говорил. И по многим случаям пенициллин — панацея. Тута даже воспаление лёгких или банальная кишечная инфекция — почти что смертный приговор. Итого: захочешь жить — купишь. А так как в этой области никого ещё не было, то и мешать особо некому.

Григорий скорчил хищную мину и фыркнул:

— «ИГ Фарбениндустри»! — бросил он.

— Чего?!

— «ИГ Фарбениндустри» нам тут же на хвост сядет. И постарается нас задробить. Они — химический концерн-гигант Европы… Впрочем, если я ошибаюсь и они ещё не образовались… Или ещё не раскрутились, то других химических концернов, производящих лекарства, для нас будет более чем достаточно.

Василий сник.

— Вот поэтому я и организую контрразведку. — продолжил, как ни в чём не бывало Григорий. — Кадры есть. Есть и откуда сманивать. Так что тут всё путём! Не дрейфь. Но готовым надо быть. Крокодилы ещё те!

Снова помолчали.

— Слушь, брат! — нарушил молчание Григорий. — А с этим твоим производством пенициллина, какие есть вообще трудности? Там, как я понимаю, химия?

— Ну… химия там есть. Но химия больше в других областях нужна. На аминазине, например. Так что и там есть одна неприятность, которая пока не решена.

— Кадры?

— Именно.

— Угу… Из тех долбокретинов, что мы сегодня гоняли, не наберёшь. Упорят всё «на раз».

— Но у меня есть идея, где набрать кадры.

— И где? — тут же встрепенулся Григорий.

— Ты не поверишь, но… на Бестужевских курсах! Поехали!

— Куда?

— На Бестужевские курсы. Договариваться. Увидишь что это.

Увидев, что Григорий несколько не понял, решил напустить туману и заинтриговать.

— Я знаю — тебе понравится.

Григорий не знал что это за курсы, пришлось Василию учинить небольшую лекцию на этот счёт. Тем более, что времени в пути было достаточно.

И начал Василий с заявления которое ещё больше углубило ту самую трещину в представлениях Григория, что возникла при близком знакомстве с рабочим людом и их положением.

— Помнишь Софью Ковалевскую?

— Это которая математичка?

— Да. А знаешь, почему она училась за границей?

— Потому, что там лучше учили? — сделал осторожное предположение Григорий. Получив оглушительную оплеуху от реальности в деле с рабочим людом, он стал уже сомневаться во всём.

— Нет. В России поступление женщин в высшие учебные заведения было запрещено. Поэтому Ковалевская могла продолжить обучение только за границей. И поток баб на обучение за границей постоянно нарастал. Ясное дело, это не прибавляло никакой популярности России в глазах «просвещённой Европы». 1870-х годах правительство России наконец осознало, что необходимы действенные меры, чтобы русские женщины не уезжали учиться за границу.

20 сентября 1878 года эти курсы были основаны. Они долго юридически не приравнивались к университету, несмотря на то, что их профессора были те же и программы ничем не отличались от университетских.

Из соображений «за державу обидно» и из сочувствия к курсисткам многие профессора проводили лекции на этих курсах бесплатно. Среди них было очень много знаменитейших и по наше время профессоров и учёных: Сеченов, Бекетов, Лесгафт, сам Бестужев-Рюмин, возглавивший курсы.

Преподавали также и профессора Петербургского университета А. М. Бутлеров, А. Н. Веселовский, Н. И. Кареев, Д. И. Менделеев, Е. В. Тарле и другие.

Система обучения была курсовая. Такая же как и у нас в нашем времени в ВУЗах. На курсы принимались лица, не моложе 21 года, представившие аттестат об окончании учебного заведения в объеме 8-ми классов женской гимназии, справки о политической благонадежности и согласии родителей или опекунов. Последнее препятствие преодолевалось часто крайне предосудительным в те времена методом — фиктивным браком. Не потому, что все были такие сверхморальные. Но на «баб на курсах» смотрели с крайним осуждением.

— Да. Б..во в «высшем свете» тут процветает. — Саркастически заметил Григорий. — Как меня просветил один доктор, среди женских болезней в «свете», наиболее распространены «французский насморк» и сифилис.

— Именно. Так что не в морали было дело. А в том, какая смачная пощёчина всем дуракам: бабы ломятся получить высшее образование. И ПОЛУЧАЮТ! Не потому, что купили, а потому, что УМНЕЕ этих дураков!

И не только умнее, но и упорнее. Ведь стоят те курсы по нынешним временам немало. 50 рублей за год. Или 5 рублей за предмет для вольнослушательниц. Поэтому в 1878 году было учреждено для помощи этим курсисткам «Общество для доставления средств Санкт-Петербургским женским высшим курсам».

Несмотря на то, что многим получение высшего образования давалось ценой больших жертв — экономить приходилось на всём, несмотря на то, что после четырёхлетнего образования они никакими преимуществами не пользовались, число женщин, желающих получить высшее образование росло.

Министерство же упорствовало — никак не хотело признать курсы полноценным университетом, и вообще чинило препятствия. Начались выступления курсисток. Вскоре они стали слишком активными и постепенно приобрели политический характер. В ответ на это прием на курсы был прекращен. Но после трехлетнего перерыва приема выяснилось, что стремящиеся к высшему образованию женщины хлынули за границу, в университеты Парижа, Цюриха и других городов. Опять облом! Русские женщины опять стали позорить Россию в Европах! Одним фактом обучения там, показывающим, что в России им учиться невозможно! Да и не только это. В верхах поднялась тревога: талантливые умы покидали Россию. Более того, возвращаясь на родину, они привозили из Европы вольнолюбивые идеи. Последнее для царского режима было ещё хуже.

Министерство было вынуждено уступить и признать наконец Бестужевские курсы высшим учебным заведением с объемом образования, равным университету. Число уезжающих за границу сразу снизилось, а среди слушательниц появились даже иностранки.

Так как учатся там только те, кому реально приспичило, то плохих оценок у них просто не бывает.

— А нам что надо для дела? — закруглился Василий с рассказом. — Нам нужны грамотные химики. Сверхаккуратные. А кто у нас тут может быть сверхаккуратным? Женщины.

— Дай угадаю, кто тебя на эту мысль натолкнул. — ухмыльнулся Григорий.

— Очевидно…

— Дмитрий Иванович Менделеев?

— Конечно! Я ему только описал то, что мне нужно, так он мне тут же указал на эти «курсы».

— И мы сейчас едем нанимать волонтёров?

— Не только. Надо бы там тем курсам деньжат подсыпать… Думаю, что по договору с их Студоветом…

— У них и такое уже есть?!!

— Да. Только называется «Центральный орган». Будем финансировать обучение наиболее талантливых, плюс тех перспективных, кто просто беден.

— А как ты собираешься обойти неизбежное кумовство?

— А вот на это у меня есть кое-что!

Василий красноречиво постучал по объёмистому саквояжу, чем ещё больше заинтриговал Григория.

— Там нас ещё будет ждать Иван Петрович Павлов.

— Тот который «собака Павлова и прочие психологии»?

— Тот самый. — Начал улыбаться уже во все зубы Василий.

Заинтригованность Григория постепенно переросла в нетерпение. Допытываться, однако, раньше времени Григорий не стал. Знал, что Василий, если решил — не ответит. Да и не интересно будет.

Возле солидного трёхэтажного здания Курсов их встречали. Некий энергичный человек в добротном сюртуке, шляпе по современной моде и несколько дам весьма молодой наружности. Последние от нетерпения даже слегка подпрыгивали.

Когда подъехали поближе, Григорий с трудом опознал во встречающем знаменитейшего физиолога. Правда, это было простительно, так как те портреты и фото, что были ему памятны, сделаны значительно позже 1900 года. Когда у великого учёного шевелюра поседела.

Уже когда сошли на мостовую, заметили, что Иван Петрович встречает их не один. По представлению, оказался председатель Совета Андрей Николаевич Бекетов. Этот учёный муж для Григория был неизвестен. Но, как потом пояснил Василий, оказался тоже довольно знаменитым. Ботаником.

Стайка же барышень чуть поодаль, наблюдала приезд «высоких гостей» с круглыми-круглыми глазами. Такого раньше не было. Можно подумать, тут принцы крови притащились или там ещё какие представители ныне царствующей династии.

На правах хозяина Андрей Николаевич пригласил пройти в кабинет, где их ждали другие преподаватели.

В коридоры меж тем, сбежался, похоже весь контингент «курсов». Они жались к стенам, но внимание к гостям было такое же как и у встречавших на улице.

— Какие красотки! — разразился комплиментами на санскрите Григорий. — Я хочу здесь жить!

Брат усмехнулся и неожиданно предложил.

— А ты предложи руководству специальный курс для этих барышень — по самообороне без оружия. Бесплатный. Я думаю, что оценят.

Сказанное на незнакомом языке, ещё больше разожгло ажиотаж среди курсисток. Они явно ожидали нечто такого. Для них братья определённо были за ходячую экзотику. Причём того самого характера, что и до сих пор поминаемый, несмотря на пройденные года, принц Сиама.

«Может эти дамочки и на нас „зубы точат“?» — подумал Василий, пока шли по коридорам. Мысль была, в наличных обстоятельствах, весьма логичная.

После небольшого совещания с преподавателями, вышли к курсисткам. Точнее прошли в зал, где все собрались. Толпа студенток оказалась на удивление плотной и многочисленной. И, похоже, в зал набились далеко не все, кто хотел попасть. Стояли и в проходах.

После обязательных представлений и объявлений, которые произвёл Глава преподавательского совета, слово дали Василию. Он же с первых своих слов «взял быка за рога».

— Милые барышни! Идя навстречу Вашему стремлению получить высшее образование, мы решили…

Короткий кивок в сторону Григория…

— …Пойти дальше обычного порядка найма работников из выпускников. Не только помогать тем, кто учится, но и заранее определять тех, кто хотел бы работать после окончания обучения у нас, или в смежных наших предприятиях. Также, мы решили совместить полезное с приятным и провести, совместно с уважаемыми профессорами Ваших курсов…

Уважительный и длинный поклон в сторону преподавателей.

— Небольшой эксперимент. Суть его: через новейшие разработки в области человеческой психологии, определить те области деятельности для каждого из участвующих в эксперименте, наиболее для него подходящие. Как по складу характера, так и по явным, а особенно по скрытым талантам.

Последнее вызвало небольшой шум и перешёптывания.

— Скрытые, даже от тех, кто ими обладает. Что немаловажно для их обладателей. Ведь часто, как убеждает наш опыт, о некоторых сторонах своей натуры, некоторых особых талантах люди не подозревают. И открывают их в себе лишь случайно. Впрочем, вы сами с этим сталкивались. Так вот наша система тестов как раз и предназначена для выявления таких скрытых талантов. Поэтому, даже если некая дама, прошедшая наше тестирование не соизволит дальше работать у нас, она всё равно останется в солидном прибытке. Так как будет доподлинно знать самые сильные стороны своей натуры и области деятельности, в которой она заведомо добьётся лучших результатов, нежели где-либо ещё.

Сделав небольшую паузу, Василий продолжил.

— Так как для большинства результаты теста — дело сугубо личное, результаты будут знать только двое. Я, как обработчик результатов, и та, кто участвует. Выдавая результат теста участвующей в эксперименте, мы далее даём возможность поступать с ним как ей заблагорассудится — либо объявить всем о том, что там будет написано, либо просто выкинуть и забыть.

Какие последствия будет иметь тест вообще?

Тоже важный вопрос. По ним вы не только сможете определять области наилучшего приложения ваших сил, но и мы сможем сами выбрать среди вас тех, кому будет предложено работать на наших предприятиях.

Так как мы пока что только начинаем свою широкую деятельность, то можем предложить места работы пока на одном из предприятий. На нём нужны специалисты, хорошо знающие химию, владеющие химическим анализом, а также хорошо знающие такой раздел науки как биология.

Тесты проходить — дело сугубо добровольное. Мы предлагаем, вы можете выбрать или отказаться. Но в любом случае, заявки всех желающих далее работать у нас, будут рассмотрены. В рамках компетенции каждой.

В конце речи Василий мягко закруглился и с улыбкой осмотрел зал. На лицах курсисток читались очень противоречивые чувства. Главными были любопытство и страх.

В сущности, Василий предложил на курсах то, что далее рассчитывал ввести везде. Инструмент тестирования, он очень специфичный и часто неоднозначный. Но некоторые параметры личности он может определить достаточно хорошо. Если, конечно, адаптирован под среду, в которой проводится. Под среду, прежде всего, культуры народа.

К сожалению, такой адаптации проведено не было. Так что пришлось пользоваться только теми тестами, которые имелись. С надеждой провести впоследствии ту самую адаптацию. И так как научное сообщество Петербурга отнеслось к самой идее не просто насторожено, но с ярко выраженным скепсисом, то приходилось пока заниматься вот такой «самодеятельностью» — брать всю тяжесть первого шага на себя.

Расчёт был также и на Владимира Михайловича Бехтерева. Как одного из крупнейших в то время учёных-психиатров. Но в данный момент он отсутствовал.

За тесты для всех присутствующих говорил тот факт, что сами по себе экзамены и результаты проверочных работ в сущности тоже те самые тесты. И результаты по ним тоже кое-что показывают. Это Василий в своей речи тоже упомянул.

В случае же с тем, что предлагали братья — охват был более широким и это пугало.

Желая как-то разрядить обстановку Василий предложил задавать любые вопросы.

Зал оживился.

Сначала вопросов было немного, высказанных несмело, робко. Но потом, обнаружив, что «братья не кусаются», отвечают доброжелательно и исчерпывающе, они посыпались как из рога изобилия.

Под конец, же были такие, которые совершенно не относились к теме предстоящих тестов. И первый такой не относящийся, был на тему обучения летать на самолётах.

— Может ли женщина научиться летать на самолёте? — задала некая дама с вызовом во взоре.

«Видно из тех, кого в Европах феминистками называют» — слегка улыбнувшись подумал Василий. Но ответил несколько уклончиво.

— Если есть на то желание, если женщина достаточно смелая, ловкая и сильная — то почему и нет? Почему именно так… Страх высоты всё-таки сильный инстинкт и его приходится преодолевать, прежде чем начать полноценно летать. Также требуется способность быстро принимать решения в необычных условиях. Эти препятствия одинаковы для всех, независимо от пола.

— А вы можете кого-нибудь из нас обучить летать?

— Конечно. — пожал плечами Василий. — Уже несколько дам на Первой Лётной Базе проходят такое обучение.

Данное заявление вызвало бурную реакцию зала. Шум улёгся с трудом. Но когда он улёгся, вылезла дамочка с сияющим взором, явно давно пытающаяся расхрабриться и ляпнула.

— А правда, что вы — Древние?

Аудитория онемела.

Василий бросил многозначительный взгляд в сторону Григория. Тот крепился еле сдерживая рвущийся наружу ржач.

Преподаватели же пребывали в некотором шоке. Они вот-вот могли выйти из него и довольно резко оборвать, так что Василий поспешил с ответом. Точнее с уходом от него.

— Гм! Это один из тех вопросов, на который отвечать бесполезно. Скажу я правду или ложь — всё равно будет много людей кто поверит и кто назовёт нас лжецами. Вне зависимости от того, что будет сказано — правда или ложь. Ведь проверить-то ответ невозможно.

Как это ни странно, но, вопреки опасениям Василия, участвовать в тестах вызвались почти все курсистки. Он не стал заморачиваться вопросом, чем вызвана такая смелость. Просто приступил к их проведению.

В сущности теста было два.

Первый — тот, который известен многим под называнием IQ.

Второй — более специализированный и один из результатов которого отвечал как раз на тот самый вопрос — к какой профессии имеет наибольшую склонность тестируемый.

Уже после, когда собрались в кабинете преподавателей, Василий задал жгучий вопрос.

— А откуда этот странный вопрос про Древних? Мол — мы есть они?

— Да! Очень интересно! — поддержал его Григорий. — У меня вообще такое ощущение, что мы новости тут узнаём последними.

— А этому виной ваши книги, господа! — с улыбкой ответил Андрей Николаевич Бекетов. — А также, распространившийся последние недели, среди столичной интеллигенции слух, что на самом деле обещание того, что «Древние вернутся» есть намёк на то, что они уже здесь!

— Кажется наша кампания по бреду в прессе и книгах, начинает приносить плоды. — Сказал Василий приглашая к обсуждению.

Некоторое время пожив в гостиницах и квартирах, братья поняли, что это пока не по ним. Так что большую часть они стали проводить именно на борту яхты. Не только «удобства цивилизации» их привлекали. Но и то, что в этом мире для них она стала чем-то очень родным.

И сейчас братья находились как раз в кают-компании яхты. А раз так, то и болтать на санскрите у них никакой необходимости не было.

— Меня смущает то, что… А не выльется ли вся эта мура в какую-нибудь шизу, сугубо враждебную нам? — Задал вопрос Григорий.

— Ты имеешь в виду ту дичь что творится в Европах?

— Её. А раз она связана по смыслу с нами, то и нам может тоже достаться. Могут кем-то объявить — и пиши пропало.

— Чем-то типа посланников Ктулху…

— Типа того. Не стоит ли нам перестраховаться?

— А что ты предлагаешь?

— А чёрт его знает! — несколько смятенно кинул Григорий. — Но эта ошизиловка уже напрягает.

— А я думаю, что надо бы продолжать нагнетать. Раз начали. Тем более, что культики и культы подрывающие «главную парадигму Запада» множатся.

Григорий фыркнул.

— Опять ты завернул так, что хрен поймёшь. А чисто по-русски?

— По-простецки… — хмыкнул Василий, — там в Европах куча идиотов, что уверовали в Восток и его превосходство. А с такими идеями, с Востоком не повоюешь… Ведь ты знаешь, что сейчас в Китае восстание.

— Это которое «боксёрское»?

— Да. И там могут победить китайцы.

— Вряд ли. — мрачно заметил Григорий. — Для этого нужно, чтобы они были лучше вооружены и организованы. Или… те самые идеи должны проникнуть из элиты в массы.

— Но ведь управляет всеми этими войсками элита!

— А разве заметно, что они там уже начинают дёргаться из-за «комплекса европейской неполноценности»?

Василий усмехнулся.

— Классно ты ввернул: «комплекс европейской неполноценности»!

— Как умею! — оскалился Григорий.

— Надо бы его продолжать развивать…

— Ну… Я считаю, что наибольший эффект имело бы быстрое возвышение России. Ведь они нас за дикарей считают.

— А тут проблема в тотальной отсталости. Как экономической, так и вообще… Нам самим не верят. Ты это видел.

— Я видел в основном то, что нам не доверяют потому, что мы по понятиям «немчура»! — Припечатал Григорий.

— Смотря кто. И смотря где. — возразил Василий.

— Но я уже сейчас ощущаю сопротивление. Нарастающее. Нам как-то надо зарисоваться как свои в доску.

— Или как абсолютные авторитеты.

— Глашатаи Истины В Последней Инстанции! — тут же добавил Григорий и заржал.

— А почему бы и нет? Ведь уже самолёт сделали. Показали, что можем. И слова на ветер не кидаем.

— Угу. А тут ещё в книге написано что летали…

— Да. Сопряжено. Но… Недостаточно. Я тут помотался по учёным сообществам. И могу сказать, что нас до сих пор воспринимают как шарлатанов. Очень удачливых, но шарлатанов. Всё, что мы уже наболтали, так сильно расходится с текущими представлениями о мире, что нас попросту уравняли с Блаватской и ей подобными.

— Но всё-таки! Объясни мне зачем ты так упорно пытаешься пробить себе этот «абсолютный авторитет»? Надеюсь не из комплекса неполноценности?

Василий рассмеялся.

— Конечно же нет! Всё банально. Суди сам. Мы хотим устроить тут техническую революцию. Она связана часто с такими научными представлениями, которые сейчас, по наличествующим представлениям — просто бред. Также нам надо достаточно большое количество как последователей, так и просто людей, которые бы не стремились нас перепроверять на каждой букве. А просто брали идеи, технологии и их осуществляли.

— А что, разве сейчас не так?

— ЕЩЁ КАК!!! — воскликнул Василий.

От избытка чувств он слегка потерял дар речи. Но когда сей дар к нему вернулся, Василий начал говорить очень эмоционально.

— Да куда ни сунься… — А я тут побегал по многим учёным… — везде выслушивают. Вежливо. А после: «Да-да! Очень интересно… Но знаете, у нас тут ДЕЛА…». И всё на этом заканчивается! Ведь почему Владимир Михайлович Бехтерев в Бестужевке отсутствовал? Именно потому, что не доверяет нам! Мы для него выскочки и шарлатаны. И будем ещё долго «выскочками и шарлатанами»! А без помощи таких людей нам ничего тут не поднять!

— А Павлов? Он же был.

— Павлов был только потому, что положился на авторитет Менделеева. И потому, что сам преподаёт в Бестужевке. А так мы и для него — тоже что-то типа шарлатанов. БОГАТЕНЬКИХ шарлатанов.

— Выход? — холодно спросил Григорий и Василий тут же сбросил с себя свои кипящие эмоции. Дальше он говорил также холодно как и брат.

— Выхода два. Первый — тянуть нововведения самим до тех пор пока предметно всё это сообщество не убедится что нам можно доверять. Можно доверять нашим технологиям и идеям. На примере конкретных достижений, продукции.

Второй — слегка подхлестнуть этот процесс. Но это должны быть достижения такие, чтобы идея, что сегодня дамочка из бестужевок высказала, приобрела статус уверенности. И для этого нужно нечто, что было бы воистину космических масштабов.

— Ты хочешь «подтвердить» легенду, что мы «летаем по звёздам»?

— Именно!

— И как ты это мыслишь? — саркастически заметил Григорий. — прокатиться до Луны и обратно? А разве наша яхта на такое способна?

— Нет. Не способна. Но ты кое-что забыл.

— Чито такое я забы-ыл? — заговорил тут же, на паданковом слэнге, Григорий. Но было видно, что он заинтригован.

— Айда! У нас тут есть время до вечера. Можем успеть.

— Это куда?!

— В Пулково!

Лишь когда появились купола, Григорий вспомнил о знаменитейшей на весь мир астрономической обсерватории. И начал догадываться о том, что решил учудить брат на этот раз.

Если судить чисто по внешнему виду, то обсерватория мало отличалась от того, что они видели ранее на фотографиях.

Подкатили к главному входу.

Хоть и был уже вечер, — солнце вот-вот готово было закатиться за горизонт, — можно было со всей определённостью говорить, что тут люди работают. И работать будут ещё очень долго. Ведь главная работа астронома — ночью. И предмет изучения — небесные светила. И в основном те, что видны только ночью.

Встречал их небольшого роста мужичок в сюртуке. С аккуратной шапочкой на голове, с бородкой клинышком, как любили в советские времена, особенно в тридцатые годы, в кинофильмах и карикатурах изображать учёных, запредельно далёких от жизни.

Мужичок не скрывал своего удивления настолько поздним визитом. Видать обычно «господа» в такую позднюю пору не шлялись по Пулковским высотам, тем более не захаживали к странным и отчуждённым от окружающего бурления жизни учёным-астрономам.

А тут — сразу два богатея, да ещё настолько скандально знаменитых.

Видно чисто из уважения к недавним достижениям братьев, да ещё и исходя из надежды, что эти богатеи что-нибудь отсыпят от щедрот на нужды обсерватории, не позволило астроному просто сухо отшить несвоевременных визитёров.

А подготовка к «рабочей ночи», похоже тут шла полным ходом.

Мужичок назвался Аристархом Аполлоновичем Белопольским. От названного имени в Василия тут же глаза разгорелись из чего Григорий понял, что это какая-то знаменитость. В будущем. Или, возможно, уже в настоящем.

Белопольский, раздираемый противоречивыми чувствами попросил пройти в его кабинет, чтобы выяснить с чем и для чего пришли сии господа. Но уже в самом начале беседы стало понятно, что он братьев, ни за коллег ни вообще за что-то серьёзное в науке не держит. А значит, собирается держать некоторую дистанцию. Это было видно настолько явно, что Григорий тут же поверил Василию до последнего слова. Ранее он склонен был валить всё на его излишнюю впечатлительность. Тут же, подтверждение всем его словам, сидело прямо перед ним и вело себя именно так, как предсказывал Василий.

Правда сам Василий, видно уже изрядно отчаявшись в своих заходах пошёл буквально напролом. Вероятно посчитав, что напор и натиск в данных условиях самая лучшая стратегия.

После первых же представлений и общих слов он перешёл в наступление. Упомянув уже сильно известную и скандальную в некоторых научных и околонаучных кругах книгу он перешёл к делу.

— Проблема в следующем: Нам не верят. Но у нас есть абсолютно достоверная информация. — тоном не допускающим возражений заявил Василий.

— Какого вида, господа? Ведь у нас, как вы, господа, видите, не сыскное агентство, а астрономическая обсерватория. Мы, тут по части тел небесных, а не уголовных. — несколько насмешливо отозвался астроном.

— Так вот у нас, Аристарх Аполлонович, как раз именно астрономическая информация. И вы зря иронизируете.

— Очень любопытно! — деланно оживился Белопольский. — Комета? Новая звезда?

— Почти.

Василий достал толстый и увесистый томик «Древнейших цивилизаций» и осторожно положил его на стол. Для «весомости». Белопольский лишь глянул на обложку. И по его виду — несколько насмешливому (что он пытался всё-таки скрыть) стало ясно, что с её содержанием он знаком. И знаком, скорее всего по пересказам. Что, кстати, стало ясным из дальнейшего разговора. Почему Василий и решил оставить томик учёному.

— Мы исследователи. И кое-что нашли. И нашли в прошлом. Сначала — не поверили, но потом… Потом убедились предметно, что всё сказанное в древнейшем манускрипте не просто правда. Часть того, что мы узнали — Василий пододвинул в сторону Белопольского томик — здесь. Но это лишь то, что можно сказать для необразованной публики. Что-то типа, «вот, есть такая планета, которую ещё не открыли…» и так далее. Но реальное её местоположение на настоящий момент, параметры орбиты — это колонки цифр, в которых «широкая публика» не разбирается и разбираться принципиально не хочет.

— Вы, хотите сказать, господа, что у вас с собой есть те самые, «колонки цифр» с параметрами орбиты, местоположением новой планеты?

— Да. Вот здесь.

Василий достал папку и протянул астроному. Тот открыл и бегло просмотрел.

— Это астероиды?

— Но все они находятся между орбитой Нептуна и внешним астероидным поясом, ещё один из остатков творения нашей Солнечной системы, как и кометное облако.

— Между орбитой Нептуна и ЧЕМ?!

— Эхмм… Пояс преимущественно мелких объектов, в основном из метанового и водяного льда, между тридцатью и пятьюдесятью пятью астрономическими единицами тоже ещё не открыт, что ли? — Сконфуженно пробормотал Василий и тут же поспешно добавил. — Тогда простите, можете считать, что я ничего не говорил…

Белопольский вздёрнул бровь и посмотрел поверх папки на Василия.

— Даже так?

В его словах сквозил неприкрытый скептицизм.

— Это отдельная тема. — постарался уклониться Василий. — Но там первым номером стоит планета. Мы её назвали Плутон. И вы её очень легко найдёте, так как мы её нашли вполне самостоятельно. Она имеет звёздную величину достаточную, чтобы можно было найти в небольшой телескоп. А вот остальные — тут только ваш астрограф поможет.

— Вот этот… Первый. Значит, вы утверждаете, что его открыли… И назвали. — сощурившись выговорил Аристарх Аполлонович, читая таблицу на первой странице папки.

— Да. И нам нужно подтверждение этого открытия. Конкретно этого. Остальные планеты можете «открыть» сами.

— Но тут… — Белопольский пролистал папку и посмотрел в конец нумерации. — Тут больше сотни!

— В манускрипте было больше. Но, к сожалению, часть его утеряна. — сделав трагическое лицо сказал Василий.

— И что это за манускрипт? — проявил вялый интерес Белопольский.

— Золотая фольга вместо листов. Буквы и цифры выдавлены. Был спрятан (и очень хорошо) в древнем индийском храме. В тайнике. Мы его обнаружили случайно, так как там часть стены обвалилась и открыла его. Но, как я говорил, часть листов этого манускрипта утеряна. И, судя по тому, что там написано, утеряна очень давно.

— И какова судьба этого манускрипта? Точнее его уцелевшей части? — спросил Белопольский, видно, приготовившись к длинной и завиральной истории. Но Василий его разочаровал. Ограничился кратким сообщением.

— К сожалению, мы его не уберегли. У нас его украли. И переплавили в слитки. До того, как мы добрались до похитителей.

Белопольский не сдержался и с сомнением хмыкнул.

— Мы понимаем, что всё это выглядит как очень сомнительная история. Но, думаю, что конкретные открытия, конкретных планет вас убедят.

— И вы уверены, что эти открытия будут?

— Да, уверены. Кстати, есть совершенно дикие данные, по спутникам больших планет. Но мы не уверены. Также в том манускрипте утверждается, что у Юпитера есть очень слабое кольцо. Типа как у Сатурна, но маленькое. В плоскости экватора. У Урана — пять колец.

— А в чём сомнения?

— В правильности перевода. Цифры, как мы убедились, перевели правильно. А вот остальное — тут уже сложно.

Лицо Белопольского уже откровенно выразило крайний скептицизм. Предвидя это, Василий перешёл уже к совершенно иным предложениям.

— Конечно, мы понимаем, что вы сильно загружены работой. И поэтому, чтобы не быть уж совершенно… как это по-русски… Дармоедами?… Мы хотим оплатить Вашу работу. Полностью. И даже готовы, по Вашему указанию, купить астрономический инструмент. Тот, который вы укажете. В Европе.

Предложение взятки было явным. На что учёный лишь рассмеялся.

— Ну, господа, если вы решили заняться благотворительностью, то это не ко мне, а к директору.

— Но вы за эту работу как… берётесь?

— Вы меня заинтриговали, господа. И могли бы не предлагать деньги. Для астронома, новая планета многого стоит. И не в деньгах тут дело.

— Мы понимаем!

— Кстати, о брате! — внезапно включился в разговор Григорий. — Извините, что вмешиваюсь, но он великий скромник. И он, не сказал главного. Он сам учёный. Имеющий некоторые труды в области физики и, что вас обязательно заинтересует в области астрофизики. И если не ошибаюсь, у него была небольшая работа связанная с объяснением пульсаций цефеид. Так что вы его просто так не отпускайте.

— А вот это ещё более интересно! — оживился Белопольский.

Василий знал, что Белопольский как раз цефеидами и занимается в настоящее время. И чисто научная работа в этой области могла его убедить в том, что братья таки учёные. А не «просто погулять вышли».

А это всё могло послужить дополнительным стимулом для поисков тех самых планет и планетоидов.

То, что Плутон будет открыт в этот же вечер Василий не сомневался. Координаты были точными.

А дальше… Энтузиазм астрономов довершит всё.