Реальный пикник на обочине

Мы с Яшчерэ шли вдоль трассы Свердловск-Челябинск. Мимо пролетали нарядные тазы, поднимая в и без того промозглый ноябрьский воздух грязную водяную пыль. В полях дотаивал первый снег, изрядно запоздавший в этом году. Я уже не раз и не два проклял и свое вечное любопытство, и идиотскую манеру Яшчерэ передвигаться исключительно пешком, и погоду, и ни в чем не повинных (на первый взгляд) свердловчан, нагло проносящихся на своих явно краденых круйзерах и обдающих меня грязью — ну стопудово, что никто из них не выкатывал по полста штук! Знаем мы эти фокусы — краснорожие хохлы элементарно спиздили эти джипы у доверчивых, как цирковые тюлени, дойчев, сплавили за три копейки чухонцам, чехи перегнали — и вуаля, вот он, едет, сука, туз козырный! Я проводил злобным взглядом очередного катькабурского козла. Прадо. Хуядо, скотина! Не мог левее принять, гандон! Да, че-то рановато мы перешли на правую сторону, до Янгиюльского поворота еще метров сто пятьдесят, кабы не двести.

Вдруг Яшчерэ замерла, остановившись, как вкопанная. Я чуть не налетел на нее, затормозив прямо в луже — блядь, думал, хоть левый ботинок сухой останется! Раздражение достигло апогея, я испытывал нешуточное желание поднять с обочины булыжничек поухватистее, и тщательно, не торопясь, разнести лобовуху какому-нибудь кренделю. Вон, к примеру, катит — лендровер, чтоты-чтоты, понты корявые. Не знаю, как мне удалось на секунду забыть об этой взявшейся буквально ниоткуда злобе и проследить за взглядом Яшчерэ. Она в упор, развернувшись всем корпусом, смотрела на сороку, стоящую на противоположной обочине.

Сорока выглядела странно — я аж думать забыл о только что переполнявшем меня раздражении. Она стояла набычившись, широко расставив ноги и подбоченясь на манер экстерьерного охранника при солидной конторе. Между нами неслись автомобили, но ни Яшчерэ, ни сорока, казалось, их в упор не видели. Эта немая сцена продолжалась секунд пять, может десять, но не больше. Яшчерэ резко отвернулась, но не продолжила движение, а осталась стоять, глядя вдоль трассы. Лица ее я не видел, но откуда-то знал, что она не моргает и застыла, напоминая маску. Сорока нетерпеливо переступила с ноги на ногу и присела, взлетая. На втором взмахе крыльев ее снесла какая-то нарядная фура с полуприцепом под ярко-желтым тентом в грязных разводах. Пролетев, кувыркаясь, метров десять, сорока прокатилась по встречке и замерла грязной тряпкой на нашей обочине. Удар по фуре тянул не на тщедушное сорочье тельце, а на собаку средних габаритов. Водила, похоже, тоже заметил эту непонятку, и фура свистнула ресивером, тормозя. Засранные стопари полыхнули каким-то ненатурально мясным красным светом, мне даже показалось, что жестянки с буквами TIR и Long Vehicle окатили кровью. Должен отметить, что парень я, в общем-то, совсем неэкзальтированный и такие сравненья мне не приходят — однако в этот раз пришли именно такие.

Однако водила все же не остановился. Стоп-сигналы погасли, над кабиной в небо ударил столб солярной копоти, и фура стала разгоняться. Я посмотрел на Яшчерэ. Та резво семенила к сороке, и я сумел догнать ее, когда она уже подняла птицу. Сорока даже не дергалась, ее здорово приложило об ту фуру — крылья переломаны, нижнюю часть клюва вдавило куда-то внутрь. По измазанным грязью и маслом перьям изо рта скатывались редкие рубиновые капельки. Ловко, будто всю жизнь только этим и занималась, Яшчерэ зажала голову сороки между большим и указательным пальцем левой руки, а правой хлестко ударила по затылку. Я удивленно вытаращился — у сороки вылетели глаза. Один соплей прилип на тыльной стороне руки, в которой старуха держала птицу, второй повис рядом с пустой глазницей. Яшчерэ выпустила из рук сороку, положила оба глаза на ладонь и закинулась ими, словно колесами.

Думаю, не надо подробно останавливаться на том, как же именно и до какой степени я охуел. Но сами понимаете, что весьма капитально. Фундаментально, можно сказать. Потом мысли ушли, я перестал ощущать холод, мокрые ботинки, порывы ветра с примесью мокрого снега.

У меня внутри словно подул ветер, и он как-бы сделал меня одним целым с мерзостным пейзажем вокруг. Казалось, что если захочу, то запросто смогу дотянуться и ощутить горький запах мокрой коры тополей, рощица которых отделилась от лесополосы на горизонте.

Пытаясь переключиться на что-то нормальное, я оглянулся — ни одной машины не было. Ни рядом, ни на горизонте. Мне вдруг стало ясно, что ничего больше нет — только вот эта грязная пустая дорога, упирающаяся впереди в низкие черные облака с серым верхом; да мелкие березы, там и сям торчащие из жирной грязи раскисшего поля. Сердце аж провалилось куда-то вглубь, когда я понял, что это не минутное ощущение, а все взаправду, и мне теперь всегда шагать по этой дороге, пока я точно так же не закушу чьими-нибудь глазами.

Загрузка...