Другие грабли

Глава 17

Отличник Макаров висел на турнике и раскачивался, как связка сосисок на ветру. Он напрягался, он краснел, у него даже очки немного запотели, но поднять подбородок на уровень перекладины у него никак не получалось.

— Плохо, Макаров, — сказал я, когда он прекратил свои тщетные попытки и спрыгнул на землю.

— Я вообще на физмат собираюсь, — сказал он.

— Ну и что? Как говорил великий русский писатель Чехов, в человеке все должно быть прекрасно — и бицепсы, и трицепсы, и трицератопсы.

— Но, Василий Иванович, трицератопс — это же не…

— Я знаю, Макаров, знаю, — сказал я. — Потому что я — гармонично развитая личность, и Чехова читал, и трицератопса от велоцираптора отличу, и подтянуться могу в рамках норматива.

Ничуть не убежденный Макаров вернулся в строй, и я позвал к снаряду следующего. У этого-то никаких проблем с подтягиванием возникнуть не должно.

Я следил за сдачей зачета, машинально выставляя отметки в журнале, а сам мысленно еще раз прокручивал в голове вчерашний разговор с майором. В том, что он меня лечил, у меня никаких сомнений не было, в конце концов, врать — это его профессия.

Хотелось бы только понять, сколько в его словах было правды и была ли она вообще.

Вот адрес автосервиса он мне подсказал, это да. Ну, как автосервиса… Сидели какие-то умельцы в гаражах, гайки крутили, чинили чего-то там, говорят, неплохо у них получалось. Сегодня после работы к ним зайду, посмотрю, что к чему, глядишь, о чем-то и договоримся.

Но вот все остальное из сказанного майором вызывало куда больше сомнений. Эффект бабочки не работает, но при этом в КГБ есть целый отдел, который следит за тем, как он не работает.

Изменить будущее можно только целенаправленно приложив к этому максимум усилий и точно угадав момент? А если я сейчас, допустим, какого-нибудь условного Стива Джобса найду и гараж ему сожгу, на сколько лет назад это индустрию откинет? Или, наоборот, отловлю в темном углу Билла Гейтса и концепцию «семерки» ему расскажу? Вряд ли это такие мелочи, которые ни на что не влияют.

И вообще, концепция «пусть все идет, как идет» мне не слишком нравилась. Понятно, что глобальные перемены могут привести к каким угодно результатам, и спрогнозировать их невозможно, но почему бы не попытаться улучшить этот мир хотя бы по мелочи? Взять хотя бы Чикатило, которого в восемьдесят девятом, насколько я помню, еще не поймали. Неужели из всего этого потока провальней никто не рассказал специалистам из отдела Х о том, кем на самом деле является этот кровавый маньяк? И если рассказал, то почему они ничего не предпринимают? Ведь несколько десятков жизней же можно было спасти. Да и сейчас еще можно, хотя уже значительно меньше…

Нет, рассказ майора был похож на какую-то байку для отвлечения внимания и серьезной критики он не выдерживал. Вряд ли танк-бронепоезд сойдет с рельсов, если из одного из пассажирских вагонов выкинуть несколько мешков балласта.

Я вот, например, убил семь человек, которых не должен был убивать, и остановить меня этот их пресловутый отдел Х даже не пытался. Или тот, кто был бы на моем месте, если бы я сюда не провалился, тоже бы их поубивал, и я просто следую его курсу? Тимур ведь, в конце концов, это его знакомый, а не мой.

Может быть, на самом деле у меня нет никакой свободы воли, и я просто следую уже проложенному для меня курсу, и то, что я принимаю решения сам — это только иллюзия?

Эта мысль мне не понравилась. С другой стороны, все это касалось очень сложных и непривычных для меня материй. Как мог бы сказать мой старик-отец, без поллитры не разберешься…

Утром за мной не следили. Я шел на работу пешком и тщательно контролировал окружение, но потенциального хвоста так и не обнаружил. Что это, обычная беспечность, дефицит кадров или уверенность, что я в любом случае никуда от них не денусь? Или у них есть агенты в школе? Кто-то из моих коллег на самом деле был внедрен сюда в то же время, как Сашка поселился в моем подъезде? Но чего ради это все? Я ведь не политик, не ученый, не деятель шоу-бизнеса, я — всего лишь обычный физрук, рядовой суслик пустыни мироздания, по которой катит свои гусеницы бронепоезд истории…

Я принял все зачеты, заполнил все положенные бумажки и уже часа в четыре ушел с работы и направился к умельцам в гаражи. Услышав описание проблем, они сочувственно поцокали языками, сказали, что могли бы взяться за кузовные работы, но запчастей нет, краски нет, стекол нет, есть только старый комплект почти лысой всесезонной резины, который они готовы уступить мне по сходной цене. Поскольку это решало хотя бы вопрос дальнейшей транспортировки «ласточки», мы ударили по рукам, и они обещали заменить мне колеса уже завтра, прямо у подъезда и без непосредственного моего участия.

Сашка, похоже, ждал моего возвращения, глядя в окно, потому что заявился минут через пять после того, как я снял уличную обувь. В руках у него был внушительных размеров пакет.

— Опросник, — сказал он, вываливая передо мной бухгалтерскую книгу объемом примерно с телефонный справочник Нью-Йорка. — Некоторые пункты могут показаться тебе странными, но отнесись к ним со всей серьезностью, ладно?

— Обязательно, — сказал я.

— Если чего не знаешь, так и пиши, — посоветовал он. — От себя ничего придумывать не стоит.

— Так и сделаю.

— И помни главное, — он постучал по талмуду толстым указательным пальцем. — Либо вот это, либо несколько десятков часов допроса в компании моих неприветливых коллег. Считай, что тебе вообще крупно повезло, многим твоим товарищам по несчастью такой альтернативы не предоставляют.

— А мне за что такая радость?

— Ну, ты вроде как свой, — сказал Сашка. — Офицер, наверняка отличник боевой и политической подготовки, а также честный советский педагог. Вдобавок, я за тебя поручился.

— Спасибо, — сказал я. — Фото принес?

— Да, — он положил передо мной папку раз в двадцать тоньше, чем опросник. — Зрелище, конечно, то еще, но думаю, что ты и не такое видел. Особенно если вспомнить, что ты все это и сделал.

— Угу, — я быстро пролистал фотки из милицейского отчета и убедился, что моя вчерашняя догадка была правильной. Типа в костюме на изображениях не было. «Вальтера» с глушителем, соответственно, тоже.

О чем я майору незамедлительно и сообщил.

— Интересно девки пляшут по четыре штуки в ряд, — сказал Сашка. — Красным флагом они машут и усами шевелят. Значит, говоришь, изначально ты его в этой компании не заметил?

— Изначально его там и не было, — сказал я. — Такого трудно не заметить. Он не вписывался в общую физиогномическую картину группы.

— Ну, мало ли, кто куда не вписывался, к хренам, — сказал Сашка. — Бывают в жизни и более странные альянсы. А не мог он, допустим, в сортир отлучиться, пока вы там беседовали? А потом уже на звуки стрельбы прибежал?

— В сортир с пистолетом?

— Я со своим даже сплю, мне так спокойнее, — сообщил Сашка. — Жена сначала ворчала, а потом привыкла. И хранит под подушкой запасной магазин.

— Свет на улице нигде не горел.

— А он тайно, не афишируя намерений, — предположил Сашка. — Или сортир у них вообще не электрифицирован, к хренам.

— Ну, допустим, — сказал я, хотя и точно знал, что не ошибаюсь. Не мог я его пропустить. — А куда он потом делся?

— Уполз, — сказал Сашка. — И пистолет с собой прихватил. Куда ты ему стрельнул-то?

— В плечо.

— Ну, вот видишь…

— А потом в голову.

— Это сложнее, — согласился Сашка. — Но бывают и не такие чудеса. Типа, пуля скользнула по кости и срикошетила к хренам. Вид у раны страшный, но мозг не задет. Да и сколько там того мозга-то? Ты просто не обратил внимания в запарке.

— Я его обыскал, — сказал я. — И рассмотрел довольно внимательно, учитывая обстоятельства.

— Почему именно его?

— Потому что он не вписывался, — сказал я.

— Нашел что-нибудь?

— Нет.

— Ни паспорта, ни, сука, списка жертв?

— Дилетант, наверное.

— Чапай, прости, я не могу не спросить. А этот седьмой, он, вообще, сука, был? Ты меня не мистифицируешь с какой-нибудь непонятной мне целью?

— На кой черт мне на себя просто так лишнего жмура вешать?

— Так ты ничего и не вешаешь. Нет тела — нет дела, как говорится.

— Ладно, — я пошуршал среди разложенных на столе фотографий, нашел нужную и ткнул пальцем в ее фрагмент. — Вот это пятно крови осталось от него. Здесь он лежал.

— Там шесть трупов с огнестрельными ранами, там этой кровищи…

— И тем не менее, — сказал я. — Можно анализ ДНК заказать.

— Ты помнишь, что на дворе восемьдесят девятый год, а дело закрыто? — спросил Сашка. — Если комитет в него полезет, это вызовет подозрения.

— А разве комитет не выше всяческих подозрений?

— Я, конечно, этот момент на заметку возьму и доложу о нем кому попало, — сказал Сашка. — Потому что подозрительно это все и вообще. Но, честно говоря, мне кажется, что ты слишком большое значение этому эпизоду придаешь.

Но судя по озабоченному выражению его лица, он успокаивал скорее себя, а не меня.

— Возможно.

— А своя версия-то у тебя есть?

— Профи, — сказал я. — Пытался продолжать дело даже после того, как поймал первую пулю. Можно предположить, что его послал отец похищенной девицы, но…

— Но?

— Не тот уровень. На человека со связями, которые позволяют отправлять на задание спецов такого класса, Лобастый в принципе бы прыгнуть не мог.

— Он, значит, спец, а ты его двумя выстрелами положил, — задумчиво сказал Сашка. — Но это фигня, конечно. Может быть, тут вовсе не в уровне дело, может, это одноклассник его вызвался помочь или друг семьи…

Этот вариант мне не понравился, потому что выходило, что я убил человека с «нашей» стороны, который явился совершить хороший поступок, но попал под мой «дружеский» огонь. Тем не менее, нельзя сбрасывать со счетов версию только потому, что она выставляет меня не в самом лучшем свете.

Правда, это в любом случае не объясняло того, куда делся его труп. Разве что менты, которые приехали первыми, признали своего и решили не палить контору и переложить его в какое-нибудь другое место… Но откуда у мента «вальтер» с глушителем?

— Не грузись, — сказал Сашка. — Если я чего и усвоил за годы работы в отделе Х, так это то, что все тайное рано или поздно становится явным. Как правило, конечно, это происходит поздно, но се ля ви, как говорят китайцы.

— Вот кстати, я по этому поводу тоже хотел бы кое-что прояснить, — сказал я. — Меня крайне интересует степень вашего невмешательства в происходящее. Или противодействия вмешательству, что точнее.

— Это секретная информация, но ты все равно спрашивай, — сказал он.

— Вот, например, ты слышал о Ростовском Потрошителе?

— А, вот, значит, ты как. Дай мне минутку, — Сашка на несколько секунд закрыл глаза. — Маньяк, значит. Ростовский Потрошитель, он же Ростовский Мясник, он же Красный Потрошитель, он же Убийца Лесной Полосы. Что-то слышал, да.

— И вот если бы ваш отдел узнал, кто он, еще до того, как на него официальное следствие выйдет, что бы вы сделали? Продолжили бы не вмешиваться? А может быть, еще и провальней бы отстреливали, которые его бы остановить пытались? Защитные порядки вокруг него построили бы?

— Ну ты совсем нас за монстров не держи, — сказал Сашка.

— Так вы же за то, чтобы все шло, как оно идет, — сказал я. — И вот оно идет и идет…

Майор покачал головой.

— И ты, выходит, знаешь, кто он?

— Знаю. А имея на руках имя и фамилию, доказательную базу собрать совсем несложно.

— Все несколько сложнее, Чапай.

— И в чем же сложность? Его зовут Андрей…

— Чикатило. Родился шестнадцатого октября тысяча девятьсот тридцать шестого года в селе Яблочное Сумской области Украинской ССР, — сказал Сашка. — Убийства, изнасилования, расчлененка, список жертв переваливает за пять десятков, так?

— И это только доказанных, — сказал я. — Так вы знаете?

— Я тебе даже больше скажу, Чапай, — Сашка потеребил бороду. — Хотя это и секретная информация, но что уж теперь. Мы этого Чикатилу еще в восемьдесят четвертом по-тихому придавили. И знаешь, что?

— Что?

— Убийства продолжились, — сказал Сашка.

— Подражатель? — спросил я. Это была слабая версия, потому что подражатели обычно появляются уже после созданного изначальным маньяком медийного шума, а если придавили его по-тихому, то никакого шума быть не могло.

— Подражатель, да, — сказал Сашка. — Но вот что странно. Он шпарит по тому же списку жертв, и теперь никто понятия не имеет, кто он.

— Откуда у вас список?

— Да был тут один провалень с ментовским прошлым и эйдетической, сука, памятью, — сказал Сашка. — Он это дело, конечно, не вел, но в университете изучал, вот все и запомнил. И по всему выходит, Чапай, что это не просто подражатель, а подражатель из ваших, из провальней. Которому этот список тоже хорошо известен. Видишь, брат, не одни только хорошие люди в прошлое проваливаются.

— Так что ж вы его не ловите? Это же ваш профиль.

— Мы ловим, — сказал Сашка. — Но пока безуспешно.

— Как это работает вообще? — спросил я. — Его вы, значит, с восемьдесят четвертого безуспешно ловите, а мне чуть ли не торжественный комитет по встрече сразу по прибытии устроили.

— Не все случаи одинаковы, и не каждого мы можем распознать сразу же после перехода, — сказал Сашка. — Такая вот оказия вышла, к хренам.

— Очень удобно, — сказал я.

— Есть, правда, и другая гипотеза, весьма малоприятная, — сказал Сашка. — Про инерцию исторического процесса. Если историческому процессу нужно, чтобы список смертей был доведен до конца, мироздание может призвать для этого другого исполнителя. Или исполнителей. И поставить перед ними соответствующую задачу.

— Отдать на аутсорс?

— Не совсем понимаю, о чем ты, Чапай, но похоже на то.

— И насколько ты сам в это веришь?

— Я стою на той позиции, что произойти в этом безумном мире может вообще все, что угодно, — сказал Сашка. — Но, если по-чесноку, эта гипотеза вызывает у меня определенные сомнения. Мироздание мирозданием, но за любым историческим процессом всегда стоят конкретные люди, и я вижу свою задачу в том, чтобы найти этих людей. Ну, не лично свою, как ты понимаешь, а всего нашего отдела.

— Почему вы не можете вычислить его, как меня?

— Потому что тебя мы срисовали в момент перехода, — сказал он. — А его переход, этого гипотетического подражателя, мог вообще черте когда произойти. Еще в те времена, когда у нас сегодняшних возможностей не было. Ну и жил он себе, как вполне обычный гражданин, может быть, и маньячил помаленьку, но тупо маньяками мы ж не занимаемся, это к ментам вопросы.

— А с какого года у вас появилась возможность переходы срисовывать? — поинтересовался я.

— Секретная информация, Чапай.

— А все остальное — это, типа, общеизвестные факты были?

— Тебе ли не знать, капитан, что существуют разные уровни секретности, — сказал он. — Что-то можно разгласить в пьяном базаре на кухне… ну ладно, в трезвом базаре на кухне, а что-то я и под дулом пистолета выдать не могу. Но вот тебе факт, очень многие провальни, особенно это старпе… пожилых людей касается, после своей смерти там проваливаются сюда в свои собственные тела, как правило, пока те еще в юном возрасте находятся. Типа, вторая молодость, пионер — всем ребятам пример, в таком вот, сука, разрезе. В шестидесятых, говорят, вообще жуткий случай был. Девяностолетний старик из года, подальше даже, чем твой, в свое собственное четырехлетнее тело угодил. Четырехлетнее, прикинь? А старикан был не простой, с опытом и воображением. Писатель, академик, бизнесмен, без пяти минут тайный, сука, генерал секретного спецназа. И в теле четырехлетнего пацана. Как такого вычислить?

— И как вы его вычислили?

— Да случайно, — сказал Сашка. — На жаохуани он спалился.