Другая жизнь. Назад в СССР-2

Глава 2

— Аркан! Пошли, получишь противогазы на своих архаровцев! — позвал я Аркашку Лещенко из «в» класса, курившего со всеми курильщиками за верхним углом школы.

— Мих, да позови кого-нибудь из наших…

— Да, ты хоть какую-то совесть имей, Лещ! Иди и сам зови! Мне этот балет с командирством нах*й не нужен. Скажу военруку, что голова болит, и он тебя переназначит. Мне ни хрена не будет, я больной на голову, а тебе он трояк впиндюрит, если ты плохо командовать будешь. А тебя с трояком по НВП ни в какое мореходное училище не возьмут.

— С чего ты взял, что я в мореходку собираюсь? — удивился Аркашка.

— А куда ещё? У тебя папа моряк! Я тоже собираюсь.

— Да? А куда? В Рыбу?

— Аркаша, иди, получи противогазы, и потом поговорим. Скоро машина придёт, а твои головорезы ещё не влатанные. Мои и Сашкины получили, а твои при команде газы, вынуждены будут жрать землю. Ты нашего военрука знаешь. Сейчас построит всех перед клумбой и нырять в глубину заставит.

— Ну, пошли, — сказал он и, жадно затянувшись, забычковал «родопину», завернул её в конфетный фантик и положил в нагрудный карман джинсовой куртки. Отец Аркашки ходил за границу на каком-то грузовом теплоходе и Лещ был «влатан по полной в джинсу». Только противогаза у него не было, хе-хе-хе…

Вскоре все мои бойцы имели странный вид ополченцев, то есть — гражданских лиц, выполняющих военные функции. Только оружия им и не хватало. Каких-нибудь винтовок-трёхлинеек. Ха-ха… Тогда бы некоторые легко могли бы сниматься в фильме про «Мальчиша-Кибальчиша». Некоторые из нас выглядели совсем ещё маленькими: Швед Костя, например, Серёга Рябов, Юрка Алексеев. Они и вели себя, как дети: лыбились во все тридцать зубов, шутили, толкались, кто-то играл в «слоника», раскачивая «хоботом» противогаза…

— Я сейчас кому-то этот хобот в одно место засуну! — несколько грубовато обратился я к «своим бойцам». — Что за детский сад, мать вашу! Ерисов, Балдин, собаки дикие, ну ка спрячьте средства индивидуальной защиты, или я не знаю, что с вами сделаю. Будете у меня траншею в них копать от забора и до вечера. Вы ещё не знаете, что такое военные сборы. Там морпехи будут нами командовать, и будут дрючить не по-детски, а по-военному. Так вот, я-то выживу, а вот выживете ли вы, я сомневаюсь. На гауптвахте сгною!

Я рявкнул так, что чайки, кружившие над школой, шарахнулись в строну.

— Тренируешься? — спросил меня голос военрука. — Отрабатываешь командный голос? Молодец. Ты с ними построже. Не на прогулку едем. Военные сборы в воинской части — дело серьёзное. Там порядок нужен. И создавать этот порядок нужно отсюда. Машины приедут, не давай рассаживаться. Делать всё по команде. Предупреди всех.

— Так, слушать меня! — гаркнул я, выдыхая низом живота.

За две недели я натренировал свой голос, по методике «предка» поставив дыхание и научившись не перенапрягать связки и включать «резонаторы». Очень полезный опыт, я вам скажу. Особенно для исполнителей популярных песен, которым я стремился стать к июлю-августу. Валерка Гребенников и сейчас упрашивал меня взять с собой гитару, но нафиг-нафиг. Гитара в армии — путь в один конец. Пойдёт по рукам и не заметишь. Правда «громовскую гитару» я уже вернул хозяину, так как через Виктора купил свою первую личную гитару с металлическими струнами. Это была Чехословацкая «Кремона». И зачем я брал бы новую гитару в «армию»? Балбесов малолетних удивлять-развлекать? Морских пехотинцев?

Валерка Гребенников после того, как я спас его задницу и имущество от грабителей ко мне проникся уважением. Сам я его не игнорировал, но и инициативу к общению не предпринимал. Он же несколько раз видел, как я уезжал то на синих жигулях Виктора, то на оранжевых «служебных» «куратора» и пытался узнать куда. «Куратор» тоже возил меня показывать руководству крайкома и райкома партии, где мне пришлось поучаствовать в согласовании плана мероприятий пионерской «спецсмены». Там тоже, кстати, просматривали фильмы с моей озвучкой и тоже впечатлились её качеством. Впечатлилось партийное руководство и тем, что меня рекомендовало не просто местные «товарищи в штацком», а «товарищи», как оказалось, из самой Москвы.

Интересной хернёй эти товарищи в штатском занимались. Что это за мероприятия такие по распространению подрывной кинопродукции в народных массах. Ведь они собирались именно что распространять идеологически чуждую СССР культуру и нравы. Но меня их танцы с бубнами интересовали по стольку, поскольку мне платил Виктор. Как я понял, это всё-таки была его «тема» с видео, хе-хе, прокатом.

Валерка всё-таки побывал у меня дома, впечатлился моей фонотекой и уломал меня, красноречивый, пускать мои диски в оборот для обмена. Я сказал, что этой хернёй пусть он занимается сам, вот он и занялся. Он брал мои диски и приносил чужие. Мы переписывали музыку через мою «Ноту» на бобины, которая, оказалась, пишет лучше Валеркиной «Астры».

Теперь я мог себе позволить писать всё, потому, что деньги на плёнку у меня теперь имелись.

Виктор самолично переговорил с моим отцом по поводу моей «подработки» и отец «дал добро». Все деньги я отдавал родителям, получая от них необходимые суммы. Мама, стала приносить более качественные вещи, за которые переплачивать, наверное, приходилось больше. Раньше она, как я знал, утаивала часть денег от отца, чтобы купить что-нибудь дорогое: люстру, хрустальную посуду, сервиз… Теперь и отцу не нужно было выходить сверхурочно и подрабатывать ночным вахтёром на той же ТЭЦ-2. Жизнь материально, вроде как, наладилась.

Так вот Валерка, как-то непроизвольно, вдруг стал моим заместителем. Он навтыкал Балдину и Ерисову, а когда пришли две грузовые бортовые машины, первым забросил в кузов свой рюкзак, попав чётко на первую от кабины скамейку и крикнул:

— Это наши с Шелестом места! Кто сунется — пасть порву и моргала выколю!

— Не борзей, Грек! — воскликнул кто-то, но тут же ойкнул.

— Сказано! Первая скамейка для командиров!

— Кто тебя командиром назначил?

— Шелест и назначил! Правда Мишка⁈

— Правда, Валерка! Гребенников назначается заместителем командира взвода, э-э-э, по воспитательной работе.

— А меня по кухне, — крикнул Ерисов.

— Отлично! Ерисов у нас отвечает за кухню.

— А меня назначь командиром, — попросил Балдин.

— Хочешь быть каптёром?

— А кто это?

— Будешь отвечать и выдавать материальные ценности.

— Хочу.

— Так и быть. Балдин — каптёр. В одну шеренгу по росту становись! — крикнул я, увидев шевеление бровей и пальцев военрука.

Взвод суматошно засуетился и с грехом пополам построился.

— Взвод! Слушай мою команду! По порядку номеров рассчитайсь!

— Первый, второй, третий… сорок второй. Расчёт закончен!

— Хм! Вроде по списку все, — мысленно удивился я.

— Смирно! — сказал я и, развернувшись кругом, сделал два шага к военруку. На мне была надета отцовская флотская чёрного цвета с белым кантом пилотка и я вскинул к уху выпрямленную кисть руки.

— Товарищ военрук! Вверенная мне группа учащихся девятого класса средней школы шестьдесят пять в количестве сорока двух человек построена. По списку вместе со мной сорок в наличии сорок три человека.

Доложился и после того, как военрук опустил свою руку, отшагнул в сторону и развернулся кругом.

— Вольно! — скомандовал Николай Семёнович.

— Вольно! — скомандовал я.

— По машинам, — сказал военрук.

— Не расходиться! На пра-во! По порядку номеров! Приступить к посадке в машины!

Свора кое-как повернулась к грузовикам и первые побежали.

— Шагом! — крикнул я.

— Серов, командир, — сказал подошедший от машин старлей. — Здравия желаю, товарищ капитан второго ранга.

Он вскинул руку в приветствии, военрук ответил.

На грузовиках стояли огромные сержанты в чёрной морпеховской форме, в беретах с красным треугольником знамени и сапогах. Они задёргивали учеников в кузов друг за другом, как будто выдёргивали морковку или редиску из грядки.

— Руки им не поотрывайте! — крикнул я. — Мне не останется.

— И разговаривает по-нашему! В военное его готовите? — услышал я.

— Да, не-е-е, — вздохнул военрук. — Травма головы у него была серьёзная. Комиссию взяд ли пройдёт.

— Травма головы? Так это сразу к нам! Хе-хе! — пошутил сталей.

На машины, к моему удивлению, расселись без проблем. Я залез по колесу через борт и умостился на скамью, отодвинув Валерку от борта.

До бухты Шамора, где должен был располагаться наш палаточный лагерь, ехали по трассе мимо ТЭЦ-2, фарфоровый завод и городскую свалку, вечно дымящуюся от тлеющих внутри неё пожаров. Запах дыма был настолько невыносим, что некоторые не удержались от шутки: «Дышите глубже, проезжаем Сочи», а некоторые расчехлили противогазы и надели.

— Третий год вожу школьников, — сказал сержант, — и постоянно одни и те же шутки.

— Осенью на дембель, товарищ сержант? — спросил я.

— Так точно, — кивнул головой сержант. — Как зовут, командир?

— Михаил Шелест.

— Ты, я понимаю, взводный?

— Так точно.

— Тогда слушай, взводный. Твоя задача, чтобы по прибытии твои не разбрелись курить, а остались в машинах. В лагере уже сейчас бедлам. Там и другие школы подъезжают. Я покажу вам вашу палатку. Покажу, где брать матрасы. Лучше сразу одного поставить в очередь. Возьмёшь с собой.

— Балдин, слышал?

— Чо?

— Хрен в… Извините, товарищ сержант. Через плечо! Всем по приезду на место до команды оставаться в кузове, Балдин идёт со мной.

— Чо я-то?

— Ха! Ты — каптенармус! Пойдём с тобой материальные ценности получать. А всем сидеть в машине! Всем всё понятно⁈ — крикнул я, перекрикивая шум ветра, мотора, пацанский гомон и гогот.

— Валерка, присмотришь за ними.

— Есть командир! — радостно проговорил Грек, чем сильно меня удивил.

Я хмыкнул и пожал плечами. Валерка никогда ни под кого не подстраивался в нашем дворе, был абсолютным индивидуалистом, а тут вёл себя, как… Не понятно, как кто… Но помощники мне были нужны…

Оказалось что палаточный лагерь разместился на территории турбазы «Лазурный берег». У базы имелись деревянные корпуса, но нас разместили в большой армейской пятидесятиместной палатке, установленной на деревянный щит. Как и всех учащихся из других школ первомайского района города Владивостока.

Мы получили матрасы, постельные принадлежности и, после обеда и сонного часа, приступили к «службе». Нас до ужина учили маршировать. Ой, простите… Ходить строем. По разному, даже в полном «приседе», но в ногу. К ужину даже я подзатрахался, хотя практически ежедневно ползал в своих китайских упражнениях не то что в полном приседе, а ещё ниже. Однако, выдохся и я. Чего уж говорить о ребятах? На Валерку страшно было смотреть, но он бодрился. Зато после ужина и тактических занятий по ориентированию на местности, рыльно-мыльных процедур и команды отбой, вырубились все и почти одновременно. Со своей задачей, задолбать, сержанты справились успешно.

Утром мы все проснулись по команде подъём и пинкам сержантов. Свой пинок получил и я, пока обдумывал спросонок, что это за вой стоит. Сержант пнул меня буквально через две секунды после команды. Ну, а я уже пинал по пяткам и коленям всех остальных.

С утра мы бежали небольшой кросс сначала по асфальту, а потом по морскому песочку. Точно так же делали и все остальные школы. Их было, по моему, штук пятнадцать. И в каждой по сорок человек оболдуев. Нормально так, да? Такая цепочка образовалась! Хорошо, что бежали в колонне по четыре, которая поначалу превратилась в простую толпу.

Когда вернулись в расположение, снова разбились по взводам, и зарядкой занимались повзводно.

— Взводный, военрук говорит, что ты самбист и неплохой спортсмен. Проведёшь физпо сам.

— Слушаюсь, товарищ сержант, — сказал я и провел физподготовку, не особо загружая ребят нагрузками на ноги, но включив в комплекс упражнения из боксёрской практики.

— О! Да ты ещё и боксёр взводный! Может побоксуемся?

— Перчаток боксёрских нет, — буркнул я.

— Как нет? У нас есть! Мы ежевечерне перед отбоем буцкаемся.

— Мне нельзя. Я в голову раненый.

— У него там титановая пластина, — сказал Грек. — Но буцкается он будь здоров.

— А ты? — спросил сержант.

— И я, но у нас с вами весовые категории разные.

Да… Сержант был огромный. Метра под два ростом. Правда, по моему, суховат… Если не сказать, дрыщеват. Хе-хе… Но руки у него были длинные, словно у обезьяны.

— А бороться тебе можно? Э-э-э… Просто, ты среди них самый близкий по весу и росту, а силы проверить хочется. В том году Бузин такой был тоже из вашей школы, но он хоть и мастер, а бороться отказался. Тоже по весовым признакам. Ха-ха…

— Бузин сильнее меня. Он уже мастер, а у меня только первый разряд.

— Юношеский, — расстроился сержант.

— Взрослый.

— О! Ну тогда, нормально. Поборемся?

— А мне какой интерес? — спросил я. — Я-то знаю, что тебя уработаю. Какой мне резон? Я тебя уработаю, а потом ты с нас с живых не слезешь. Вчера вон как наползались… Да и сегодня.

— Кхе-кхе… Уработает он… Нас тоже самбо обучают. Прикладному, правда… Вот и хотелось бы со спортсменом себя проверить.

— Не-е-е… За так я не хочу. Тебе есть резон, мне нет. Да и не верю я тебе, что не замучаешь нас потом.

— Да честное слово, что не замучаю.

— Э-э-э… Давай так. Ты же не веришь, что я тебя уделаю?

— Конечно не уделаешь!

— Во-о-о-т… Значит уверен в своих силах. А поэтому, если я тебя руку сломаю, то не только не станешь нас гнобить, но и вообще всю физподготовку я беру на себя. Ты нас дро… э-э-э… в смысле, заниматься с нами не будешь. Договорились?

— Договорились, — сказал сержант.

Через пару минут он лежал на траве и потирал руку в локте. Я его аккуратно приложил о землю на полянке и перейдя на болевой, «открутил» как у нас говорил тренер, правую руку. Правда не совсем открутил, а слегонца.

Сержант был впечатлён и находился в недоумении, а я перво-наперво спросил:

— Уговор в силе?

— Какой уговор? — нахмурился сержант, качая руку.

Я нахмурился.

— Ах, да! В силе, в силе. Ну ты и зверь! Что за приём такой?

— Передняя подножка с падением, — пожал я плечами. Я её «лепил» кому угодно. Это был приём из арсенала классической борьбы, только они –классики — его делают не через ногу, а через спину. По понятным причинам. А я накручивал через что придётся. Захватишь куртку за рукав и крутишься, крутишься, крутишься… Кто знал, тот мне правый рукав старался не отдавать. Так я на левую сторону приловчился, да с переходом на мельницу… Эх, жалко мне было самбо бросать. Но может быть ещё похожу в десятом классе?

После завтрака мы шагали строем. На шагистику я не спорил, а потому сержант муштровал нас с особым цинизмом.

— Товарищ сержант, разрешите обратиться? — спросил я во время пятнадцатиминутного отдыха. Положены были нам такие.

— Обращайся.

— Может побоксируем сегодня вечером? А вы потом нас вообще доё… э-э-э… муштровать не будете.

— Не-е-е, Миха. Теперь я тебе верю, что ты и в боксе меня сильнее.

— Да вон у вас руки какие! К вам же хрен… э-э-э… не прорвёшься!

— Нет, Миха! Только если ты нашего старлея вырубишь, я от вас отстану.

— В смысле, вырубишь?

— Он нас мутузит. Это его перчатки. Вот он нас и тренирует. Мы у него вроде как спарринг-партнёры. Уже три года как…

— Хороший опыт, — закивал я головой. — Это он так к соревнованиям готовится?

— Так точно!

— Понятно. Прямо, э-э-э, вырубить? А по очкам?

— Не-е-е… Не прокатит. Вырубишь, вопросов нет. Только маршировать всё равно будете, пока не научитесь. Но обещаю не задра… э-э-э… В смысле, не издеваться.

— Давай, сержант, я сам их, — я показал на слушающих во все уши, архаровцев, — вымуштрую. Ты посмотришь, а я потренируюсь. Мне в воинское поступать.

— Да, пожалуйста. Лишь бы прошагали ровно на смотре. И песню строевую выучить…

— У-у-у… Песня нам строить и жить помогает! Я такую строевую песню знаю. Все просто оху… Ну, ты понял, да? Я согласен. Только, если проиграю, никаких репрессий. Лады?

— Да, какие репрессии. И за попытку наши все спасибо скажут. Задолбал он нас своим боксом за три года, если честно… В печень любит бить.

— Хм… Печень и я люблю. Раз такое дело, то с вас бутылка сухого вина на закрытие сезона, — тихо проговорил я.

— Чего? Какого сезона?

— Сборов военных.

— А, это… Да, без базара. Если уложишь ударом в печень, упьешься.

— Сговорились. Своди меня с старлеем.