Дорога на Дамаск

ГЛАВА 1

Я ползу навстречу врагу, слепой и неуверенный в каждом своем шаге.

Это не первая битва, в которой я участвую на этой разбитой, окровавленной земле, но, возможно, она станет моей последней. Враг безжалостен и чрезвычайно искусен, им руководит командир, который уже не раз громил правительственные войска, чьи генералы теперь лишь разводят руками. Любой командир, который раз за разом может ловить Боло Марк ХХ в одной успешной засаде за другой, это сила, с которой нужно считаться. Я не совершу ошибки, недооценив его.

Я в плачевном состоянии для битвы, но должен подавить восстание любой ценой. Сейчас на Джефферсоне некому, кроме меня, мериться силами с противником, и никто, кроме меня, не сможет восстановить законный порядок на этой планете. На гражданской войне всегда льются реки крови. Эта — не исключение… Угораздило же меня именно сейчас оказаться здесь…

Больше всего мне не нравится местность, на которой предстоит сражаться с опытными артиллеристами коммодора Ортона. Здесь все на руку противнику. Каламетский каньон — не просто извилистое ущелье в сердце Дамизийских гор. Это настоящий лабиринт разветвленных узких расселин, многие из которых заканчиваются тупиком. В незапамятные времена кора планеты вздыбилась, превратив бесплодную равнину в огромный хребет из глыб песчаника, пересекающий континент от края до края. А древний каньон, выбитый дождями, ветрами и бурными потоками, остался. Вырвавшаяся из недр земли стихия придала ему невероятные очертания, превратив в паутину опасных пропастей, над которой возвышались зазубренные пики Дамизийского хребта

Я участвовал во всех войнах, которые вело человечество на протяжении последних ста двадцати лет, но мне еще не доводилось сражаться в таких условиях. Даже на Этене, худшем поле битвы, которое я когда-либо видел, не было так стратегически невыгодно, как та земля, по которой я иду сейчас. Если бы там было так же, то человечество проиграло бы ту битву — и потеряло тот мир. А сейчас я боюсь, что проиграю эту, потому что на Джефферсоне нет местности хуже для сражения с окопавшейся армией. Не даром коммодор Ортон укрылся именно в этих горах!

Проникнуть в Каламетский каньон — или унести из него ноги — можно лишь сквозь Шахматное ущелье. Я миновал его час назад, опасаясь засады, но орудия Ортона молчали. Не нравится мне эта тишина!.. Впрочем, я почти отказался от попыток перехитрить коммодора Ортона, поскольку я почти неизменно ошибаюсь. На поле боя он часто делает бессмысленные на первый взгляд ходы, поэтому предугадать его действия невероятно трудно. Командуй мною офицер Кибернетической бригады, мне не пришлось бы в одиночку принимать такие трудные решения, но сейчас у меня вообще нет командира! По условиям договора Конкордата с Джефферсоном, я обязан выполнять указания президента этой планеты, а он — лицо сугубо штатское. Президент даже не служил в местной полиции, не говоря уже о Силах самообороны Джефферсона! Боюсь, что в бою с коммодором Ортоном от него будет мало толка.

Ни один из этих фактов не поднимает мне настроение, пока я ползу по местности, которую едва вижу. Если бы не архивы сражений, которые я храню в своих банках данных опыта, моя миссия — и мое продвижение через Кламетский каньон — были бы невозможны. Используя свои бортовые записи, я, по крайней мере, в состоянии ориентироваться в извилинах каньона. Меня не очень пугают торчащие то тут, то там хлипкие домики, амбары и сараи, которых не существовало, когда я в последний раз сражался за эту землю, потому что небольшие сооружения не представляют опасности для навигации. Если понадобится, я просто проеду сквозь них. Но я боюсь того, что может скрываться за ними или в них самих.

Впрочем, от противника пока ни слуху ни духу!

Не исключено, что в каньоне вообще не осталось никого в живых. Я воспринимаю лишь нечеткое тепловое излучение в инфракрасном спектре, но и его мне достаточно, чтобы различить вокруг себя тысячи уже окоченевших трупов. Лагеря, где мятежники жили, хранили оружие и обучались приемам партизанской войны, превратились в кладбища. Успей коммодор Ортон бросить в бой всех этих людей, история Джефферсона могла бы принять совсем иной оборот…

Я постоянно отслеживаю энергетические выбросы, особенно в диапазоне, характерном для военной техники, но ничего не нахожу. Подразделения коммодора Ортона растворились среди лесистых горных отрогов. И теперь я должен искать иголку в стоге сена длиной в тридцать семь километров — не считая сотен километров боковых каньонов. Я ползу вперед, замирая перед каждым крутым поворотом, у каждой фермы, возле каждого сарая и амбара, пытаясь уловить излучение притаившихся в засаде мобильных “Хеллборов” или полевой артиллерии. Мои тепловые датчики разыскивают признаки вражеской пехоты, готовой нанести удар гиперскоростными ракетами или октоцеллюлозными бомбами. У меня было слишком много встреч с октоцеллюлозой, чтобы игнорировать эту конкретную угрозу. На каждом перекрестке я отмечаю перепады температур, которые могут указывать на мины, разбросанные на моем пути, мины, которые я мог бы ясно видеть, если бы мои датчики спектра видимого света были исправны. Но не имея зрения, кроме работающих инфракрасных датчиков, я могу наткнуться на минное поле — или практически на что-то другое — без малейшего предупреждения.

К тому времени, как я въезжаю на последний участок каньона, отделяющий меня от крупнейшего оплота повстанцев, опустилась ночь, усугубив мои проблемы со зрением. Передо мной самый опасный участок. Коммодор Ортон скрыл свою базу в тупике Каламетского каньона, где возвышается плотина гидроэлектростанции, превращенная им в неприступную крепость. Подпорная стена плотины превратила глубокое ущелье в своего рода коробку, поскольку оттуда нет другого выхода, кроме как развернуться или взобраться на поверхность плотины.

Я не могу взобраться на дамбу и не развернусь, пока моя задача здесь не будет выполнена. Коммодор знает это. Именно по этой причине он выбрал это место, чтобы занять последнюю, решительную позицию. Я не могу взорвать плотину. Моя собственная вероятная кончина — или, по крайней мере, тяжелое ранение — не является причиной моего нежелания. И даже не в том, что, ринувшись вниз по каньону, несколько миллионов тонн воды уничтожат весь урожай на местных полях Я не могу взорвать плотину в первую очередь из-за городов, расположенных неподалеку от входа в Шахматное ущелье. Вода из Каламетского водохранилища сравняет их с землей. И кому тогда будет дело до того, что один из них был столицей планеты?

Я не могу взорвать плотину.

Я пока еще не придумал, как мне выкурить коммодора Ортона из его гнезда. В крайнем случае, я просто не сдвинусь с места, пока не уморю его голодом. Живым я ему уйти отсюда не дам! Предвкушение нарастает в моем Командном Ядре, пока я двигаюсь по последнему участку дороги в сторону узкого устья Гиблого ущелья. Река Кламет здесь глубока и быстра. Она бурлит по каналу, искусственно углубленному инженерами терраформирования, чтобы нести воду между отвесными скалами в каньон Кламет, в Каламетский каньон, где ее воды орошают поля, урожаем которых кормится большая часть Джефферсона.

Я уже не раз форсировал эту реку во всех направлениях. Стоит мне преодолеть ее сейчас, как я стану мишенью артиллеристов Ортона. Это не моя догадка. За последние пять дней спутники не раз фотографировали с орбиты каньон и обнаружили именно здесь крупное скопление вражеских орудий, включая мобильные 10-сантиметровые “Хеллборы”.

Я обнаруживаю энергетические выбросы военного типа, почти замаскированные выбросами гидроэлектростанции. Коммодор Ортон отключил от электричества весь каньон — и даже Мэдисон, столицу Джефферсона, — отключив подстанции, которые направляют электроэнергию через пойму Адеро, но сама станция по-прежнему полностью функционирует на полную мощность, питая базу мятежников. Слабые импульсы не соответствуют энергетическим сигнатурам “Хеллборов”, которыми повстанцы обзавелись в удручающем количестве, но я не считаю это доказательством. Ортон — мастер маскировать эти самоходные “Хеллборы”. Я избегаю скоропалительных выводов и просто беру на заметку временное отсутствие выбросов, которые могли бы однозначно указать на присутствие самой тяжелой артиллерии Ортона.

Мой главный вопрос заключается в том, уцелели ли у мятежников артиллеристы. Биологическое оружие, примененное в каньоне правительственными войсками перед моим появлением, должно было умертвить здесь всех, не защищенных специальными костюмами или прививками против искусственных вирусов. Но недавно стало известно, что Ортону тайно прислали из соседней звездной системы защитные костюмы и вакцину… Если его артиллеристы спаслись, они начнут атаку, как только я приближусь к ним.

Я наконец добрался до этой точки. Я с грохотом направляюсь к узкому повороту, который ведет к Гиблому ущелью и плотине. Стемнело, и я почти ничего не вижу. Стены каньона, излучающие впитанное за день тепло, светятся перед моими датчиками намного ярче полей и пастбищ. Дорога теплее земли на обочинах, растений, валунов, и кажется мне яркой лентой.

Рядом с дорогой стоит фермерский дом, так близко к обочине, что мне придется раздавить значительную часть сооружения, чтобы добраться до плотины. Двадцать лет назад этого дома здесь не было. Сравнение моих записей на борту и текущих условий показывает причину этого. Мощный камнепад во время моего сражения с яваками уничтожил почти треть площади внутри периметра ухоженных заборов. Первоначальный фермерский дом был погребен под обрушением и, несомненно, до сих пор лежит под колоссальной грудой камня, которая не была убрана.

Фермер построил дом у самой дороги, чтобы сохранить землю для посадок. Креативное решение, но оно приведет к разрушению дома. Я сомневаюсь, что владельца это волнует, поскольку я вижу по крайней мере одно тело, лежащее возле открытой входной двери, распростертое на полу фойе, несомненно, бежавшее, чтобы укрыться в “безопасной комнате”, скрытой в доме. Если коммодор Ортон решил устроить на меня засаду перед входом в Гиблое ущелье, то лучшего места, чем этот дом, ему не найти. Я осторожно приближаюсь к ферме. Я подхожу с особой осторожностью и рассматриваю возможность просто разнести дом на куски в качестве профилактической меры, нанеся удар по возможному врагу до того, как он нанесет удар по мне.

Я двигаюсь вперед. Мои поврежденные датчики работают на пределе возможностей. До угла строения остается шесть метров и девяносто сантиметров. Внезапно датчики замечают в доме какое-то движение. Из открывшихся дверей появляется человеческая фигура. Она быстро движется прямо ко мне. Я разворачиваю орудия левого борта. Обнаруживаю цель. Включаю реле управления огнем…

…и не стреляю.

Прямо на меня по узкому двору действительно бежит человек. Но этот человек не взрослый. Учитывая его рост, обхват и ковыляющую походку, я предполагаю, что передо мной очень маленький ребенок. Ему, возможно, самое большее шесть лет. Он что-то держит в обеих руках, предмет, который я классифицирую — в течение семнадцати наносекунд — как винтовку или карабин. Впрочем, размеры этого оружия и его тепловое излучение говорят о том, что это — игрушка, а не функциональное оружие. Ребенок с игрушечным ружьем целеустремленно бежит через узкий двор перед домом и останавливается посреди дороги, прямо у меня на пути.

— Стой! — пропищал он. По голосу я даже не могу определить пол, ни как мужской, ни как женский. Тот факт, что этот ребенок вообще стоит на ногах, не говоря уже о том, чтобы преграждать мне путь, поражает, поскольку на нем вообще нет биозащитного снаряжения. Единственное объяснение, которое я могу придумать, это то, что ребенок находился в защищенной от вирусов безопасной комнате, когда произошло нападение, и что Сар Гремиан не лгал, утверждая, что сброшенное в каньон биологическое оружие смертельно только в течении сорока пяти минут. С момента его применения прошел уже час…

Я заношу эти важные сведения в базу данных и вступаю в переговоры с ребенком:

— Я должен проникнуть в Гиблое ущелье за этим домом. Прочь с дороги!

— Э-э-э… Прекрати орать! Сейчас мама проснется и всыплет тебе как следует! — Ребенок по-прежнему стоит прямо у меня перед гусеницами.

Моя первоначальная оценка возраста этого ребенка падает еще на два года. Я осматриваю дом, насколько могу, и обнаруживаю внутри еще два быстро остывающих пятна, кроме того, что у входной двери. Я подозреваю, что эти тела, температура которых быстро становится такой же, как и температура окружающей среды, принадлежат родителям ребенка или старшим родственникам. В моем электронном мозгу зарождается что-то похожее на гнев. Ведь Каламетский каньон объявлен зоной военных действий, и все, кто здесь остался, сделали это на свой страх и риск. Но почему же они не отправили своего малыша в безопасное место?!

А теперь этот ребенок преграждает мне путь к командному пункту мятежников. Оставшись здесь, он юридически тоже стал мятежником и, следовательно, врагом…

Независимо от его юридического статуса, ребенок должен быть убран с моего пути. Если я не смогу убедить его сдвинуться с места, мне придется убить его, а эта перспектива меня не прельщает. Однако я должен пройти через этот узкий проход, и гибель одного человека — даже ребенка — вполне укладывается в рамки допустимого сопутствующего ущерба.

Я включаю свой привод и двигаюсь вперед.

И резко останавливаюсь.

Мои гусеницы запнулись, остановив меня буквально на месте.

Не понимая, что происходит, я стою в ступоре девять целых и три восемь сотых секунды. Мои гусеницы заблокированы. Они заблокировались сами по себе. Без сознательных приказов от моего Ядра Действия / Командования. Я снова пытаюсь двигаться вперед. Я продвигаюсь в общей сложности на тридцать сантиметров, затем мои гусеницы снова замирают. Неужели у них развился собственный разум, независимый от остальной части моей психотронной схемы? Я выполняю быструю самодиагностику процессоров и узлов, управляющих моими приводами, и не обнаруживаю никаких неисправностей в системе.

Это вызывает серьезную тревогу. У меня развился еще один электронный сбой, без видимой причины. Теперь я не только слеп на большинстве частот, но и обездвижен. Я состою из тринадцати тысяч тонн кремневой стали, передовых систем вооружения и изощренных психотронных схем, и я застрял, как муха на липкой бумаге. Ради эксперимента я даю задний ход и легко преодолеваю двенадцать метров. Я снова еду вперед. И останавливаюсь. Я не могу даже наверстать те двенадцать метров, которые только что потерял.

Я осторожно сдаю назад, выполняю разворот и пытаюсь пересечь двор, надеясь обойти ребенка, которого я не могу не связать с внезапным отказом моего переднего хода. Теперь мне придется сравнять с землей всю ферму и зацепить бортом выступы скалы…

Я с легкостью завершаю поворот и направляюсь к дому.

— Так не честно! — верещит ребенок, обгоняет меня и замирает, заслоняя собой дом.

Мои гусеницы снова останавливаются.

Раздраженный, я снова выполняю разворот и включаю двигатели, надеясь обогнать ребенка, пока он движется к дому. Четырехлетний человек — удивительно проворное существо. Ребенок разворачивается на месте и бросается обратно к дороге, размахивая игрушечным ружьем.

— Не шуми! — шипит он, наводя на меня игрушечное ружье.

Мои гусеницы вновь отказываются повиноваться.

Я не знаю, что и думать.

Я сижу на месте, электронные мысли бесполезно крутятся, и я, наконец, начинаю диагностику всего моего физического устройства в поисках чего-либо необычного. Мои гусеницы в полном порядке. Нет никаких неисправностей и в сложной коробке передач. Двигатель тоже в норме. Я форсирую двигатели до визга, пытаясь вывести из оцепенения ведущие колеса. Но мне удается лишь наполнить шумом весь этот конец Каламетского каньона, при этом перегревая двигатели без всякой цели.

Я все еще в тупике.

Ребенок уронил винтовку и зажал уши руками. Когда звук моих двигателей возвращается к нормальному уровню, ребенок упирает кулаки в бедра и поднимает лицо вверх, глядя прямо на мою переднюю орудийную башню. Я почти не сомневаюсь, что если бы я мог разглядеть детали лица этого ребенка, то его выражение было бы выражением праведного гнева.

— Я же велел тебе не шуметь! Ведь мама спит! Ты плохой! Ты мне совсем не нравишься!

— Взаимно.

— Что, что? — спрашивает мой противник решительным тоном, в котором сквозит изрядная доля подозрительности.

— Ты мне тоже не нравишься… И вообще, кто ты такой? — добавляю я, пытаясь собрать информацию, которая может помочь мне устранить с дороги это неожиданное препятствие.

— Я Грейнджер[1]! — отвечает ребенок со звенящей гордостью.

Террористы и мятежники с раннего детства прививают своим отпрыскам чувство собственной исключительности. Жестокие антиправительственные предрассудки являются отличительной чертой грейнджеризма. Это предубеждение в равной степени состоит из ненависти, политического сепаратизма, открытого презрения к федеральным законам, городской культуры и веры в насилие в партизанском стиле, которое породило тысячи террористов, единственной целью которых является уничтожение законного правительства этой планеты.

Они культивировали этот предрассудок рядом со своими полями гороха, фасоли, ячменя и кукурузы и проявляют к нему такую же тщательную заботу, какую проявляют к своему урожаю. А когда он поспеет, остальная часть Джефферсона пожнет неизбежный урожай: волна за волной терроризм и массовое уничтожение гражданских и правительственных объектов. Я отказываюсь быть загнанным в угол вспыльчивым сопляком, которому внушили язвительные антиправительственные предрассудки, достигшие зрелости в этом каньоне.

— Очевидно, что ты Грейнджер. Ведь ты — житель Каламетского каньона. А он был цитаделью Грейнджеров на протяжении двух столетий. И уже двадцать лет они готовят здесь террористов. Командующий силами мятежников выбрал Каламетский каньон в качестве своей укрепленной штаб-квартиры и забаррикадировался с неизвестным количеством солдат и тяжелого вооружения в ущелье за вашим домом. Президент объявил этот каньон зоной боевых действий. Все его обитатели — бунтовщики и преступники. Следовательно, ты тоже Грейнджер. А также предатель и преступник по умолчанию. Как тебя зовут?

Ребенок снова схватил свою игрушечную винтовку.

— Мама и папа разрешают мне называть свое имя только другим Грейнджерам. И мама говорит, что тебе нравится причинять боль Грейнджерам. Она тебя ненавидит. Я тебя тоже ненавижу! И я никогда не скажу тебе своего имени!

Нельзя позволить этому назойливому и злобному существу помешать выполнению моего задания… Я снова пытаюсь двинуться вперед, но гусеницы по-прежнему меня не слушаются…

В отчаянии я включаю внешние громкоговорители на полную мощность.

— ПРОЧЬ С ДОРОГИ!!!

Ребенок снова затыкает уши руками.

— Замолчи! Ты плохой, плохой! Убирайся! — кричит он в ответ.

Я форсирую двигатели, умудряюсь проехать вперед целых три сантиметра и снова замираю на месте… В слепой ярости я приказываю компьютерам целиться в тепловое излучение ребенка. Противопехотные орудия разворачиваются, и я открываю огонь…

То есть я пытаюсь открыть огонь, но пушки молчат.

Ничего не происходит.

Я настолько ошеломлен, что все участки моего сложнейшего электронного мозга пронзил психотронный шок. Шок проходит через каждый психотронный синапс в моем электронном, многостороннем мозгу. Даже автоматические подпрограммы регистрируют общесистемный трепет чистого ужаса, длящийся доли секунды.

Я не могу пошевелиться.

Я не могу стрелять.

Я не могу позволить четырехлетнему ребенку сорвать мою миссию. Я Боло Марк ХХ. Боевое подразделение. На моем счету сто двадцать лет непрерывной службы. Я не раз получал катастрофические травмы, но никогда не был побежден. Я не могу сдаться, если в моих цепях остался хоть один эрг энергии. С чувством отчаяния я запускаю общесистемную диагностику первого класса. Я должен найти сбой, который вызвал массовые отказы моих наиболее важных систем.

Две целых четыре десятых минуты спустя я делаю поразительное открытие. Установлена программная блокировка. Блокировка связана со сложной логической цепочкой, включающей в себя элементы неструктурного программирования и произвольные эвристические протоколы, которые позволяют мне учиться на собственном опыте, и входные данные из некоторых закрытых и чрезвычайно устаревших логик. Как только я определил переплетение элементов, способствующих блокировке, я прихожу к выводу, что гусеницы и пушки заблокированы в первую очередь из-за этой странной схватки с безоружным ребенком.

Если я хочу продолжить свою миссию, я должен либо изменить ситуацию, либо сломать программный блок. Первое, несомненно, будет легче выполнить, чем второе. Я машина весом в тринадцать тысяч тонн. А это четырехлетний ребенок. Я предпринимаю согласованные усилия, чтобы убрать его с моего пути.

— Убирайся с дороги, а то я тебя раздавлю!

Это, конечно, был блеф. И не сработало. Ребенок просто сжимает свою игрушечную винтовку и сохраняет агрессивную позицию между мной и моей целью.

— Убирайся, а то я буду так реветь, что проснется твоя мама!

— Только попробуй!

Я увеличиваю громкость своих внешних динамиков, которые были созданы для того, чтобы перекрывать какофонию боя, передавая инструкции подразделениям пехотной поддержки. Я издаю оглушительный крик…

…а мои колонки даже не жужжат.

Будь я человеком, я взвыл бы от ярости.

Я перепробовал все угрозы и уговоры, какие только смог изобрести, но ребенок стоит, где стоял, сверля меня ненавидящим взглядом и сжимая в руках игрушечное ружье. Я пытаюсь обстрелять из крупнокалиберных минометов каньон за домом. Мои системы вооружения остаются заблокированными так же катастрофически, как и мои гусеницы. Я продолжаю попытки в течение пятидесяти девяти минут и тринадцати секунд. Хотя я не могу их видеть, уже наверняка взошли луны. Я упрямо жду, надеясь, что ребенок проголодается или устанет настолько, что захочет вернуться в дом. Ведь не может же этот ребенок не есть и не спать!

Тщательное сканирование игрушки в руках ребенка выявляет два типа теплового излучения, предполагающие наличие двух отдельных материалов, которые по-разному излучают тепло. Один из материалов — плотная темнота на фоне ярких теплых рук и туловища ребенка, образующий четкие очертания винтовки. Другой материал имеет форму тонкой бечевки, раскачивающейся на фоне тела ребенка. С одной стороны эта веревочка прикреплена к чему-то вставленному в ствол ружья, и я внезапно понимаю, что в руках у ребенка одна из самых примитивных игрушек на свете — пугач с пробкой.

Впрочем, сейчас его ружье с пробкой намного боеспособнее моих пушек и минометов.

Я столкнулся с упорным, решительным врагом. Ребенок не оставил своего бдения передо мной. Его больше нет на дороге, но он остается перед моими гусеницами. Вот уже несколько минут он возится с чем-то в том углу двора, где я разворачивался, стараясь объехать неожиданное препятствие. Моим датчикам, воспринимающим только средний диапазон инфракрасного излучения, не разобрать, что сейчас держит в руках ребенок, но тени на фоне его светлой теплой кожи похожи на длинные стебли растений, наверняка вывороченных из земли моими гусеницами.

Судя по движениям хорошо видных мне теплых конечностей ребенка, он пытается снова вкопать их в землю.

Я пытаюсь завязать разговор:

— Что ты делаешь?

— Лечу мамины розы. Ты их сломал. Когда мама проснется, она будет ругаться.

Ребенок пытается привести в порядок розовые кусты у дороги. Я не говорю ему, что его мама никогда не проснется, и он тихонько вскрикивает, в очередной раз уколовшись о шип.

— Надень перчатки, и не будет больно!

Ребенок поднял голову:

— Мама тоже всегда надевает перчатки…

— Сходи за ними.

Как я и надеялся, ребенок делает три шага по направлению к дому. Я дрожу от предвкушения, убежденный, что в момент, когда этот ребенок уберется с дороги, преграда исчезнет, и я смогу броситься вперед и поразить Врага в Гиблом ущелье. И как только я уничтожу штаб противника, я нанесу решающий удар по силам повстанцев, борющихся за контроль над столицей. Еще всего шесть метров, и путь будет свободен…

Внезапно ребенок останавливается и поворачивается ко мне.

— Мне их не достать.

— А где они?

— На крючке.

— Залезь на стул.

— В сарае нет стула.

— Притащи стул из дома, — говорю я, стараясь не орать от нетерпения.

Ребенок качает головой.

— Сарай закрыт на ключ…

Я загнан в тупик благородной попыткой покойной родительницы защитить свое потомство от острых предметов, таящихся в обычном садовом сарае. Разочарование столь же остро, как и эти инструменты. У меня больше нет слов. Ребенок вернулся к розовым кустам и пытается поправить их так же упорно, как и преграждал мне путь вперед.

По мере того, как сгущается ночь и из Мэдисона продолжают поступать сообщения о боевых действиях, моя живая блокада отстает от маминых роз и садится на дорогу. Она сидит там долгое время. У меня закончились идеи, которые я мог бы попробовать в своих попытках убрать ребенка со своего пути. Когда он ложится, демонстрируя явное намерение свернуться калачиком под моей гусеницей по левому борту и уснуть, я понимаю, что, возможно, смогу добиться достаточной расслабленности, чтобы продвинуться вперед. Если мне удастся продвинуться хотя бы на полметра вперед и раздавить его…

Я не могу пошевелиться.

Точнее, я даже не пытаюсь двигаться.

Я не понимаю своего собственного решения. Но не пытаюсь его изменить. Я просто стою там, где нахожусь, — потрепанная громадина в лунном свете, который я не могу видеть, — и делаю вывод о его присутствии с помощью астрономических карт и спутниковых передач о погоде. Я стою неподвижно и пытаюсь решить, станет ли эта ночь свидетелем успешного уничтожения сил повстанцев отчаянно сражающимися подразделениями полиции, чьи офицеры не могут ожидать ничего, кроме мгновенного самосуда, если они попадут в руки революционеров, или же правительственные правоохранительные органы восторжествуют и моя огневая мощь станет ненужной.

Я могу найти только один способ изменить уравнение в его нынешнем виде.

Я должен взломать программный блок, удерживающий меня в неподвижности. Я сканирую свое непосредственное окружение и не нахожу никаких изменений. Коммодор Ортон по-прежнему не дает о себе знать. Энергетические выбросы из Гиблого ущелья не изменились. Я не вижу другой альтернативы. Я погружаюсь в запутанную логику и быстро обнаруживаю, что проблема связана как с эвристическими цепочками, которые позволяют мне учиться, так и с модулями памяти, которые хранят данные моего опыта в плотно упакованных психотронных матрицах. Людям чтобы не потерять бдительность и сохранить здоровье, каждые сутки примерно на восемь часов приходится отключать свое сознание. Я создан для того, чтобы “спать” гораздо больше, но в силу обстоятельств я бодрствовал двенадцать из последних двадцати лет. Это намного больше, чем рекомендованное моими инженерами-конструкторами максимальное время непрерывной работы. Этот факт сам по себе может быть одной из причин сбоя в моих эвристических подпрограммах обучения.

Однако это не единственная причина. В запутанных логических цепочках есть ссылки на память, и я вообще не могу получить доступ к одному из блокирующих подразделов. Если я надеюсь распутать этот клубок, то единственным способом будет устранить блокировку с помощью питающих ее вставок памяти. Я должен проследить эти воспоминания, насколько это возможно, в то время как открытая гражданская война бушует безудержно, и надеяться, что враг, расположившийся лагерем так близко, не воспользуется в полной мере моими трудностями и не уничтожит меня на месте. Зная коммодора Ортона, особо надеяться на это не приходится, но другого выхода нет.

Я последний раз изучаю окрестности и погружаюсь в воспоминания.

ГЛАВА 2

Решено!

На Джефферсоне начну новую жизнь, думал Саймон Хрустинов на протяжении всего долгого полета. Времени для изучения брифинга миссии и другой информации было достаточно, и Джефферсон показался ему хорошим местом для начала. Согласно брифингу миссии была весна. Весна и посевной сезон в сельскохозяйственном мире. Правда этот мирок застрял в эпицентре потенциальной трехсторонней войны. Боль пронзила его сердце, когда он смотрел на буйство полевых цветов и усыпанных цветами деревьев, видимых на переднем обзорном экране его Боло.

Саймон хорошо понимал две вещи. Одна из них — хрупкость жизни в сельскохозяйственной колонии. Другая — разрушительная способность войны. Он слишком хорошо знал, что сделает один-единственный залп Явака Дэнгов — или его подразделения SOL-0045 — с нежной красотой цветов и плодоносящих лоз. Он задавался вопросом, имели ли мужчины и женщины Джефферсона, которые, несомненно, молились о его прибытии, хоть какое-то представление о том, что он и его Боло способны сделать с их миром?

Ренни этого не понимала.

Она любила Саймона, пока тот не вступил в смертельную схватку за спасение ее планеты. Ее любовь была слишком наивной. Эта любовь не пережила сражений за Этену. Воспоминания о Ренни тоже до сих пор причиняли боль. Она уцелела, но это была уже другая Ренни. Их любовь сгорела, как дом, который они так и не сумели построить.

Но теперь он приехал на Джефферсон, когда война снова стала почти неизбежной, он хотел — отчаянно — не дать этому миру сгореть дотла и превратиться в радиоактивный пепел. Шепот в глубине его сознания о том, что Ренни, наверное, была слишком слаба, чтобы подарить ему такую любовь, в какой он нуждался. Прислушавшись к этому голосу, Саймон предал бы Ренни, ту Ренни, которая существовала теперь только в его воображении.

Древняя история. Все мертво, как динозавры Старой Терры, и не стоит молиться о воскрешении. Начать сначала будет проще. По крайней мере, его Боло знал всю историю, что давало ему возможность поговорить с кем-то, кто понимал. В этом отношении ему повезло. Его “новый” Боло был той же машиной, которой Саймон командовал уже пятнадцать лет. “Одинокий сынок” устарел — серьезно, — а после сражений на Этене Саймон в ужасе понял, что потерял не только Ренни, но вот-вот лишится и машины, давно ставшей его лучшим другом. Но война на два фронта, против двух инопланетных рас, вмешалась, чтобы спасти хотя бы последнее. Подразделение LON-2317 было модернизировано и переименовано в подразделение SOL-0045, Боло “Сынок”[2], но он по-прежнему оставался лучшим Боло, на которого любой человек мог претендовать как на партнера и друга.

И вот — после страшной бесконечной зимы на Этене — они на цветущем весеннем Джефферсоне!

Саймон Хрустинов любил весну, любил ее в каждом мире, который он когда-либо знал и защищал. Ему уже нравилось то, что он успел увидеть на Джефферсоне, с его девственно чистым ковром цветов, во все стороны которого Сынок поворачивал свои поворотные камеры, установленные на башне. Джефферсон был восхитительной планетой в своем модном платье в цветочек. Он хотел любить его. Сильно нуждался в этом. И он хотел найти частичку его, которую мог бы сделать своей, и любить так долго, как ему позволят жизнь — и война. Представления о том, как следует поступать с вражескими планетами, вызывали содрогание. Впрочем, мельконцы тоже оставляли от планет своих противников лишь груды пепла. А Ренни так и не смогла это понять… Хотя, надо сказать, что пока это понимали лишь Боло и мужчины и женщины, которые ими командовали.

Может быть, где-нибудь в этом зеленом и прекрасном мире он найдет женщину, достаточно сильную, чтобы продолжать любить мужчину, даже несмотря на то, что война вынудила его сделать. Саймон Хрустинов был ветераном слишком многих кампаний, чтобы питать большие надежды. Но он был все еще молод — и достаточно человечен — чтобы хотеть этого. Если такая женщина все-таки существует, он обязательно найдет ее именно на Джефферсоне! Другой возможности у него не будет. Ведь это последнее задание его самого и его боевого товарища, чье место давным-давно в музее.

Гордость за достижения своего друга вызвала тень улыбки на его губах. “Сынок” был единственным Боло, уцелевшим из состава 7-го дивизиона оригинальной бригады “Динохром” Старой Терры. Сынок выжил. Отважный. Центральное командование не раздает направо и налево “Бронзовые созвездия”, а на башне “Сынка” сверкали три таких награды, но даже их затмевало “Золотое созвездие”, появившееся рядом с ними после Этены. Саймон закрыл глаза от боли, когда на него нахлынули воспоминания о том, как он сражался с дэнгами, улица за улицей, в сказочном городе, превращенном — взрыв за взрывом — в дымящиеся развалины.

Пять миллионов мирных жителей были благополучно эвакуированы, но более чем в три раза больше погибло, пока Сынок продолжал сражаться, единственный выживший из боевой группы из семи Боло, которые навсегда остались в развалинах дивных городов Этены. Сынок более чем заслужил свое право на выживание. Саймон Хрустинов просто надеялся, что они — и все остальное, что он мог видеть на главном обзорном экране своего Боло, — переживут то, что вот-вот должно было обрушиться на этот новый и прекрасный мир. Наблюдая за людьми, выпрыгивающими из наземных машин, чтобы поприветствовать их, только что прибывших с орбитального транспорта, он не мог не задаться вопросом, сколько из них его возненавидят к концу его миссии…

Я беспокоюсь о Саймоне.

После событий на Этене мой командир молчит как рыба. Наверное, это из-за меня. Ведь именно мои пушки превратили в пепел города Этены и — вместе с ними — мечты Саймона. Теперь у него нет никого, кроме меня, а я не знаю, чем ему помочь.

Теперь он называет меня “Одиноким сыном”[3] — каламбур, который при других обстоятельствах мог бы быть шутливым, несколько окольным путем выведенным из моего нового кода комплектации. Но Саймон в основном имеет в виду себя, когда говорит это. Я не человек и не могу занять место его потерянной любви. Я могу только охранять его. И делать все, что в моих силах, чтобы понять.

Мир, который мы пришли защищать, последний мир, который мы сделаем это вместе, — точно так же, как тяжеловесная платформа, возвращающаяся на орбиту, является последней, которая мне когда-либо понадобилась, — описан в наших файлах брифинга миссии как “пасторальный и красивый”. Мои снимки показывают очень мало того, что я счел бы привлекательным, хотя, являясь Боло Марк ХХ, мое чувство эстетики, по общему признанию, отличается от чувства обычного человека.

Я определяю привлекательный ландшафт как легко обороняемую местность. Или, если того требуют условия, легко проходимую местность, где силы противника наиболее уязвимы для моего оружия. Однако за плечами у меня более ста лет активной службы, поэтому я достаточно хорошо разбираюсь в человеческих представлениях о красоте, чтобы понимать обозначения в файлах нашей миссии.

Хотя по небу сейчас и несутся рваные грозовые облака, раскинувшийся перед нами пейзаж должен ласкать человеческий взор, а сама планета кажется изобильной и плодородной. В пятидесяти километрах к востоку над обширной аллювиальной равниной возвышаются величественные Дамизийские горы. Их увенчанные снегом вершины возносятся в небо на высоту до десяти километров. Долину пересекает река Адеро. В пяти километрах к западу от столицы Джефферсона она срывается водопадом в море с края высокого плоскогорья. Внушительный трехсотметровый Ченгийский водопад напоминает Ниагару и водопад Виктория одновременно. Он приковал к себе внимание моего командира, когда мы подлетали к поверхности планеты. Впрочем, причины интереса Саймона к этому природному явлению явно отличаются от моих.

Плоскогорье и простирающийся у его подножия серый океан, вспененный приближающимся штормом, прекрасно защищают Мэдисон с запада от сухопутной атаки. Впрочем, если противник ударит со стороны Дамизийских гор и прижмет защитников Джефферсона к этому отвесному обрыву, им придется туго. По правде говоря, меня немного пугает зрелище реки, низвергающейся в океан с такой силой, что клочья взбитой ею пены могли бы перехлестнуть через мои орудийные башни.

Во время нашего последнего спуска я был очень осторожен, старался избегать резких встречных потоков воздуха над водопадом. Однако теперь, когда мы спустились, я обращаю свое внимание на город — один из городов, — который нам предстоит защищать. Столица Джефферсона может похвастаться удивительно сложной архитектурой для сельскохозяйственной колонии, находящейся так далеко от внутренних миров человечества. Большая ее часть была построена из розового песчаника с Дамизийских гор, что свидетельствует о достаточном богатстве и техническом опыте, чтобы обойтись без пласкрета, вездесущего на большинстве миров-колоний приграничного пространства.

Эта оценка соответствует военному анализу в наших материалах брифинга, согласно которому Джефферсон — процветающий мир, который стоит защищать, несмотря на его удаленное расположение, расположенный в изолированном уголке человеческого пространства, окруженном с трех сторон огромным беззвездным пространством космоса, известным как Силурийская бездна. Впрочем, массивные сооружения Мэдисона совсем не похожи на города Этены с их воздушными башнями из сверкающих кристаллов в титановом обрамлении. Я мысленно благодарю местных архитекторов, строителей и инженеров за то, что Мэдисон ничего не напомнит Саймону…

Мы приземлились, как и было указано, на объекте в девяти целых пяти десятых километрах к югу от окраин столицы Джефферсона и в ноль целых трех десятых семи километрах к северу от казарм и бункеров военной базы “Ниневия”, построенных почти столетие назад, во время последней войны с Дэнгами. В Ниневии сосредоточена основная часть сил обороны Джефферсона, девяносто восемь процентов из которых числятся неактивными резервистами.

Трудно ожидать чего-либо иного от планеты, на которой сто лет царит мир. Но где же теперь взять хорошо подготовленную и боеспособную армию?.. Впрочем, попадается множество недавно основанных пограничных колоний, вообще не имеющих собственных вооруженных сил, не говоря уже о военных базах с современным оружием в арсеналах. Нынешние руководители Джефферсона просто молодцы, что на всякий случай сохранили свои боевые ресурсы!

Перед нами расстилалась обширная ровная площадка, очищенная от растительности. Здесь только что началось новое строительство: были залиты огромные плиты из пласкрета, и в беспорядке разбросаны груды строительных материалов, аккуратно накрытых брезентом, чтобы защитить их от непогоды. Если все пойдет по плану, из этой грязи поднимется моя база. По договору Конкордата с Джефферсоном правительство этой планеты должно построить для меня ангар, ремонтную мастерскую, склад для боеприпасов и жилье для моего командира. Кроме того, мы должны получить доступ к планетарной информационной сети Джефферсона. Тот факт, что они уже начали выполнять требования к ангару, говорит о яростной решимости победить Дэнг. Правительству, столкнувшемуся с планетарным вторжением, вполне можно простить решение отложить строительство до тех пор, пока исход битвы не будет решен, так или иначе.

Рядом с посадочной площадкой припаркованы наземных машин. На трех, что побольше, явно приехали журналисты, — рядом с ними толпится множество кинооператоров. Их помощники возятся с проводами и шнурами, извивающимися по земле, как щупальца медузы. Ветер швыряет в разные стороны тучи цветочных лепестков и треплет кабели кинокамер, а репортеры во всполохах вспышек уже вещают в объективы о том, насколько “сложна сложившаяся ситуация”. Мне никогда не понять, почему некоторые люди маниакально стремятся вдолбить в головы как можно большему числу своих соплеменников, что именно они должны думать о происходящем. За сто три года, проведенных мною на войне, моя оценка положения на поле боя и остальных вопросов, касающихся боевых действий, совпадала с мнением журналистов в среднем в одном случае из ста. Я вообще не понимаю, зачем нужны их “репортажи”.

Наверное, это не понять никому, кроме самих людей.

Вторая группа, состоящая из гражданских лиц и офицеров в форме, также ожидает встречи с моим Командиром. Некоторые люди на периферии заняты беседой с журналистами, но большинство оживленно разговаривают и указывают на мой боевой корпус.

Саймон расстегивает ремни на своем командирском кресле.

— Пожалуй, я выйду. Встречающие, кажется, чем-то озабочены.

— Штатских всегда пугает мой вид.

Саймон останавливается у трапа, ведущего из моего командного отсека, слегка опираясь рукой о переборку.

— Я знаю, Сынок! Они же в первый раз тебя видят! Может, потом они к тебе привыкнут.

Я воздерживаюсь от мысли, что Ренни так никогда и не привыкла. Как и большинство других гражданских лиц, которых я знал. Однако этот жест согрел меня, поскольку он был задуман с любовью, как долгожданная перемена после мрачного молчания, в которое Саймон слишком часто погружается. Я знал шестерых командиров с момента моего первого включения, и мои отношения со всеми шестью были удовлетворительными, но в Саймоне Хрустинове есть что-то особенное, что-то, что я не могу точно определить. Внезапно я очень рад, что он будет тем человеком, который разделит мою последнюю миссию, а я — тот Боло, который будет с ним.

Саймон спрыгивает с последней ступеньки длинного трапа прямо в грязь под мои гусеницы. К нему делает шаг высокий худощавый человек с продолговатым худым лицом.

— Майор Хрустинов?

Он протягивает моему командиру руку.

— Разрешите представиться. Абрахам Лендан. Журналисты снимают рукопожатие, а мой командир непритворно удивлен.

— Польщен тем, что вы лично встречаете меня, господин президент!

Я тоже испытываю удивление. Это Абрахам Лендан, президент Джефферсона? Очевидно, что президент Джефферсона не настаивает на той помпезности и ритуале, которых обычно требуют главы других планет. Президент Лендан представляет ему мужчин и женщин официальной делегации.

— Майор Хрустинов, разрешите представить вам моего секретаря Элору Вилоуби, советника по вопросам обороны Рона Мак Ардля и Джулию Элвисон, советника по вопросам энергетики. Это спикер Законодательной палаты Биллингсгейт. Это — председатель Сената Хасан, а это — Кади Хаджам — председатель Верховного Суда Джефферсона.

После рукопожатий и дежурных приветствий президент Лендан знакомит Саймона с несколькими высокопоставленными офицерами в темно-коричневой форме Сил самообороны Джефферсона. Их мундиры кажутся тусклыми на фоне малинового кителя моего командира. Офицерам Кибернетической бригады нет необходимости маскироваться в складках местности. Они воюют внутри корпуса, рассчитанного выдерживать даже небольшие ядерные взрывы. Кроме того, офицерские мундиры блестяще выглядят на параде и — что более важно — повышают моральный дух офицеров, техников и осажденного гражданского населения.

Я внимательно слушаю президента, представляющего людей, с которыми мне с моим командиром придется осуществлять оборону Джефферсона. В первую очередь президент Лендан подходит к человеку в летах. Ему, на мой взгляд, уже пора было бы оставить действительную службу.

— Генерал-полковник Дуайт Хайтауэр, министр обороны и председатель Объединенного комитета начальников штабов.

Генерал Хайтауэр сед как лунь, а морщины, бороздящие его лицо, говорят о том, что ему лет семьдесят пять, а то и все восемьдесят… Президент поворачивается к остальным офицерам.

— Генерал-лейтенант Джаспер Шатревар, командующий сухопутными войсками Сил самообороны. Адмирал Кимани, командующий Военно-космическим флотом Джефферсона, и генерал-майор Густавсон, командующий нашими военно-воздушными силами.

Высокий, худощавый президент Джефферсона поворачивается ко мне.

— Смею полагать, это и есть Подразделение SOL-0045?

Я поражен тем, что президент Лендан счел своим долгом узнать мое официальное назначение, а также имя моего командира. Большинство политиков, с которыми я сталкивался, называют меня просто “Боло” и не утруждают себя непосредственным упоминанием меня в разговорах.

— Так точно, господин президент!

В глазах Саймона вспыхнула веселая искорка.

— Как мне следует обращаться к нему, майор? — неуверенно спрашивает президент. — Не перечислять же каждый раз все эти цифры!

— Он отзывается на имя “Сынок”.

Удивление сменяет тревожные черты на вытянутом лице Эйба Лендана. Затем он кивает, откашливается и обращается прямо ко мне, не сводя глаз с объектива ближайшего из моих внешних оптических датчиков:

— Добро пожаловать на Джефферсон, Сынок!

— Мне приятно находиться здесь, господин президент!

Некоторые зрители вздрагивают при звуке моего голоса, хотя я всегда стараюсь использовать достаточно низкую громкость, чтобы не повредить тонкий человеческий слух. Президент Джефферсона, однако, лишь улыбается, намекая на твердое, как скала, ядро внутренней силы, которое понадобится ему — и всем джефферсонианцам. Я также отмечаю глубокие морщины и темные, похожие на синяки впадины вокруг его глаз, которые наводят на мысль о беспокойстве и бессоннице, что подтверждается следующими словами президента Лендана.

— Вы не представляете, как мы рады, что вы здесь, вы оба. Мы беспокоились, что Дэнги доберутся сюда раньше вашего транспорта. Командование сектора посылало сообщения, призванные успокоить, но мы уже имели дело с Дэнгами раньше. И к нам приходили корабли с беженцами, их было много. Только отчаянный капитан и команда могут попытаться пересечь Силурийскую бездну, особенно на некоторых кораблях, которые хромают по нашей звездной системе. Частные яхты вообще не предназначены для таких долгих и опасных прыжков в гиперпространстве. Торговые суда разлетались на куски до того, как успевали совершить прыжок. Большие грузовые суда с рудой, битком набитые перепуганными людьми и чертовски скудными запасами продовольствия или медикаментов. Все они надеялись, что флот Дэнга не последует за ними, если они пойдут этим путем, через Бездну, а не к более богатым мирам, находящимся вдоль главных торговых путей.

Саймон изменился в лице:

— Боже! Я знаю много капитанов Военно-космического флота Конкордата, которые не решились бы углубиться в Силурийскую бездну!

Лендан нахмурился, и мне показалось, что на глаза ему навернулись слезы.

— На кораблях были раненые. Некоторые погибли, а многие все еще находятся у нас в больницах. А сколько их сгинуло в бездне! По словам беженцев, без вести пропало сто с лишним кораблей. Те, кто остался на Джефферсоне, рассказывают, что Дэнги теперь свирепствуют еще сильней, чем раньше!

Я помню последнюю войну с Дэнг, в которой я сражался новичком прямо с конвейера. Захваченные в плен люди обычно оставлялись в живых в качестве рабов для управления горнодобывающим оборудованием и заводами, поскольку это намного дешевле, чем переоборудование высокотехнологичного оборудования под спецификации Дэнг. Но на этот раз Дэнги просто убивают все на своем пути. Мы с Саймоном были проинформированы об этом. Очевидно, президент Джефферсона также знает это.

— Мы не трусы, — негромко сказал Лендан. — но у нас здесь нет ничего такого, что могло бы замедлить современный “Явак” тяжелого класса. У нас есть несколько внутрисистемных сторожевых катеров, которые могли бы замедлить орбитальную бомбардировку, но ничего, что могло бы сравниться с линейным крейсером Дэнгов.

Саймон кивнул. Вокруг завывал ветер, неумолимо предвещая приближение бури.

— Нам это известно. Впрочем, уверяю вас, что даже Дэнги не так страшны, как мельконцы… Ваша лучшая защита — Силурийская бездна. Командование сектора полагает, что противник не рискнет бросить в бездну крупные силы. Если же здесь все-таки появится соединение Яваков, в его составе вряд ли будут новейшие боевые единицы. Дэнги не станут рисковать их потерей в бездне. Так что Сынок прекрасно справится с врагами. Ведь он опытный боец.

Головы поворачиваются вверх, когда вся группа всматривается в боевые награды, приваренные к моей башне. Генерал Хайтауэр делает шаг вперед, чтобы рассмотреть поближе.

— Очень впечатляет, Сынок, — говорит генерал, когда дождь начинает капать на раскисшую землю. — Семнадцать медалей за кампании, три палладиевые звезды и, Боже милостивый, неужели это четыре “Созвездия”? Очень впечатляет!

— Спасибо вам, генерал Хайтауэр. Я с нетерпением жду возможности координировать с вами планы обороны. В моих файлах брифинга об этом не упоминается, но не тот ли вы Дуайт Хайтауэр, который остановил наступление квернов на Херндоне III?

Генерал вытаращил глаза от удивления:

— Откуда ты знаешь об этом?

— Во время кампании по освобождению Херндона мною командовала майор Элисон Сандхерст. Она очень хорошо отзывалась о вас, генерал.

На суровом, покрытом шрамами лице Дуайта Хайтауэра появилось ностальгическое выражение.

— Боже мой! Прошло уже почти шестьдесят лет! У тебя был прекрасный командир, Сынок. Прекрасный! Без нее нам было бы не остановить квернов. Она пала смертью храбрых, и мы все скорбим о ней…

Глаза генерала Хайтауэра увлажнились совсем не из-за пронзительного ветра.

— Спасибо вам, генерал, — говорю я тихо, но его слова пробуждают неприятные воспоминания. Элисон Сандхерст действительно храбро погибла, эвакуируя детей под сильным огнем противника, пока я был выведен из строя и стоял в ожидании срочного полевого ремонта. Я никогда не забывал ее. И не простил себя за то, что подвел ее.

Президент Лендан откашлялся и спросил, показывая на четырехметровую борозду в металле моей носовой части.

— Чем это тебя так?

Я не люблю вспоминать это сражение и не хотел бы причинять лишний раз боль Саймону, но вопрос задан человеком, которому мы будем подчиняться, и я должен ответить.

— Мне нанес это повреждение концентрированный огонь плазменных установок тяжелого “Явака”, который я уничтожил на Этене.

Политики и даже журналисты стали оживленно переговариваться вполголоса, а мой командир хрипло сказал:

— Сынок уничтожил остальные четырнадцать тяжелых “Яваков”, стрелявших и в него. Даже после того, как они разнесли в пыль его гусеницы и большую часть орудийных систем и превратили половину брони в шлак. За тот бой “Сынок” получил четвертое “Созвездие”, на этот раз золотое. Все остальные Боло в том бою погибли. Теперь у Конкордата их так мало, что Сынка восстановили и отправили к вам на помощь. Вместе со мной…

Боль в голосе Саймона невыносима. Настолько невыносима, что никто не произносит ни слова в течение восьми целых и трех десятых секунды. Голос президента Лендана наконец нарушает отчаянное молчание и выдает его собственное эмоциональное напряжение.

— Сынок, майор Хрустинов, для меня большая честь видеть вас здесь. Я надеюсь, что мы сможем проявить такую же храбрость, как и вы. — Его невысказанная надежда — что Джефферсон не станет вторым Этеном — ясно написана в глубоких морщинах на его вытянутом, напряженном, усталом лице. Ответственность на высоком посту всегда изматывает, и особенно, когда на горизонте маячит война.

— Я надеюсь, что это не обидит Сынка, — президент Лендан поворачивается к моему командиру, — но вам следует поехать в город, майор Хрустинов. Мы можем обсудить все в моем кабинете, а то промокнем здесь до нитки, — он указывает на стену дождя, идущую вслед за первым шквалом.

Саймон молча кивает и направляется к автомобилям.

— Я захвачу с собой коммуникационное устройство, и Сынок сможет участвовать в нашем разговоре. Нам понадобится его боевой опыт, а я хочу загрузить в его базу данных всю вашу полезную информацию, которую мы еще не получали. Всю, которая не была передана нам во время брифинга нашей миссии.

— Генерал Хайтауэр и его штаб приготовили вам немало данных… Прошу вас в мою машину, майор.

Начался ливень, и группа встречающих бросилась к автомобилям.

Первая встреча мне понравилась. Надеюсь, Саймону будет хорошо на этой планете.

Если, конечно, мы сможем ее защитить.

Или история повторится…

Пока вереница автомобилей двигалась по залитым дождем улицам столицы Джефферсона, Саймон понял, что ему грозит серьезная опасность влюбиться в свой новый дом. Как ни прискорбно, но через несколько мгновений после его прибытия струи дождя сбили лепестки со всех окрестных цветов. Несмотря на это, город был красив, полон архитектуры в стиле Старой Терры, которую он видел только на фотографиях и в фильмах. Мэдисон обладал настоящим шармом, с рифлеными колоннами и треугольными фронтонами на многих общественных зданиях. В пышных садах, мимо которых они проезжали, Саймон заметил мозаичные фонтаны из бронзы и мрамора. Они были незамысловатыми, выдержанными в не виданном до того Саймоном стиле, но очень ему понравились.

Как хорошо, что все это совершенно не похоже на Этену!

Саймон был — по крайней мере, по линии отца — русским и, следовательно, прагматичным, поэтому он спокойно смотрел на мир, видя то, что есть, признавая то, чего нет, и понимая, сколько потребуется усилий для создания того, что могло бы быть. Когда машина подъехала к длинному крытому крыльцом, где швейцары ждали под непромокаемым навесом, готовые открыть двери в тот момент, когда они остановятся, Саймон довольно отчаянно надеялся, что у него будет шанс получить что-нибудь от этого задания.

Через десять минут Саймон уже сидел в президентском кабинете, потягивая местный напиток, который затмевал кофе — как по вкусу, так и по приятной дозе кофеина, — и готовился провести свою первую официальную встречу с силами обороны Джефферсона. Репортеры, которые следовали за ними обратно в город и по извилистому маршруту кортежа к президентской резиденции, теперь, к счастью, отсутствовали, хотя он подозревал, что они будут приставать к нему, как рыбы-прилипалы, пока не начнут летать ионные заряды.

Саймон не имел ничего против журналистов, если они добросовестно выполняли свою работу. Но когда готовишься к воине, эти люди, перевирающие все на свете и отправляющие сообщения в межзвездное пространство, где их могут уловить инопланетные уши, настроившиеся на частоты земных передач, порядком действуют на нервы. К тому же майор Хрустинов еще не встречал журналиста, который пришелся бы ему по вкусу и которому бы он доверял.

— Дамы и господа, — сказал президент Лендан, когда один из его секретарей с тихим щелчком закрыл двери конференц-зала, — прошу внимания!

Присутствующие заскрипели стульями. Заседание началось не с молитвы. На Джефферсоне проживали представители самых разных конфессий, и даже простое перечисление их божеств могло затянуться надолго. Не прозвучало и призывов исполнить долг перед Родиной. В помещении царила красноречивая атмосфера напряженного ожидания, в которой чувствовалось всеобщее уважение к человеку, сидевшему во главе стола. И еще к одной персоне, присутствующей в тот день в зале. Чувствуя это, Саймон невольно все больше и больше проникался симпатией к окружающим.

Эйб Лендан встретился взглядом с Саймоном и сказал:

— Майор, я не буду тратить ваше и свое время на повторение того, что было в ваших материалах брифинга. Просто позвольте мне только сказать, что жители Джефферсона твердо едины в поддержке этих усилий по обороне. — Короткое подергивание его губ выдало минутный юмор. — После последней войны с Дэнгами в этих краях, стоит только сказать “споддер”[4], и люди бросаются в ближайшее укрытие. Вторжение столетней давности было, мягко говоря, запоминающимся.

Саймон точно знал, насколько запоминающимся. Потери вооруженных сил Джефферсона составили сорок процентов, а число погибших среди гражданского населения приблизилось к двум миллионам, прежде чем присланные Конкордатом подкрепления прорвали осаду, едва ли осталась хоть одна семья на планете, не потерявшая кого-либо из своих близких. Некоторые семьи были истреблены полностью.

— Я знаком с донесениями, — негромко проговорил Саймон. — Ваши граждане смогли постоять за себя как никто другой.

По лицам собравшихся вокруг стола скользнули сдержанные улыбки.

— Спасибо вам, — тихо сказал Эйб Лендан. — Однако, — добавил он, указав рукой на присутствующих в зале, — не стану притворяться и утверждать, что мы способны сами защитить себя от новой угрозы. Мы содержали военные базы, следили за тем, чтобы ополчение тренировалось по крайней мере пару раз в год. Но все было спокойно достаточно долго, люди привыкли вкладывать все свои усилия в свои дома, если они грейнджеры, или в свою работу, если они живут в городе. Наша экономика развивается так стремительно, что у нас даже возникло широкое движение “зеленых”, требующее от инженеров-геоконструкторов более взвешенных решений. На Джефферсоне есть прекрасные дикие уголки, и мы хотели бы сохранить их для будущих поколений.

Саймон кивнул, хотя и заметил едва заметные изменения в языке тела и выражении лица, которые подсказали ему, что не все за столом согласны с такой оценкой. На это, безусловно, стоило обратить внимание, когда они преодолеют непосредственный кризис. Джефферсон, возможно, не так “сплочен”, как сказал президент Лендан, и в его брифинге не было упоминания об экологическом движении, что наводит на мысль о быстро меняющейся социальной динамике. Это была еще одна веская причина обратить на это внимание.

Но только после того, как все текущие дела будут должным образом улажены.

Эйб Лендан тоже уловил эту легкую волну несогласия, но сказал только:

— Вот так и обстоят у нас дела, майор. Не будете ли вы так добры предоставить нам свои рекомендации?

— Спасибо вам, господин президент. — Он воспользовался моментом, чтобы взглянуть на каждого мужчину и женщину по очереди, сопоставляя лица и имена, оценивая силу каждого лица, каждой пары глаз. Он остался доволен увиденным. Ему нравились эти решительные и мужественные люди. — Я был прикомандирован к Джефферсону на постоянной основе планетарным правительством, — тихо начал он, — вместе с подразделением SOL-0045. Как мир-колония, Джефферсон имеет право на военную защиту, но Конкордат не может позволить себе сейчас отвлекать наземные войска и технику для их обеспечения. Даже для того, чтобы выполнить наши обязательства по договору. Но никто лучше меня не понимает, что люди на границе начинают нервничать, когда идет война, особенно такая отвратительная, какой оборачивается эта заваруха с Дэнгами и Мельконом.

Слушатели Саймона обеспокоено заерзали, и он задумался над тем, сколько новостей с мельконского фронта просачивалось в этот мир, практически отрезанный от остального земного пространства Силурийской бездной.

— Мельконцы — одна из причин, по которой я был прикомандирован к вам на постоянной основе. На границе происходят некоторые ужасные вещи. — Он вставил чип с данными в голографическое устройство, встроенное в стол конференц-зала, и коснулся кнопок управления. На голографическом дисплее конференц-зала возникло трехмерное изображение: главное светило звездной системы Джефферсон, ютящееся на краю необъятных просторов бездны, и светила других систем, окрашенные в разные цвета в зависимости от того, кто в них господствует.

— Системы, принадлежащие человечеству, окрашены в желтый цвет, миры Дэнга — в оранжевый, а мельконские — в красный.

Саймон с полным основанием рассчитывал на то, что кроваво-красный цвет произведет на зрителей особое впечатление.

Генерал Хайтауэр нахмурил кустистые седые брови и внезапно подался вперед.

— Не может быть, майор! — воскликнул он, указав на россыпь красных огоньков там, где он ожидал увидеть оранжевые. — Лишь полгода назад вся эта область была в руках у Дэнга!

Саймон кивнул мрачным голосом.

— Да, так оно и было. Шесть месяцев назад это была стабильная граница. Шесть месяцев назад мы даже не подозревали, что большая часть этого, — он указал на оранжево-красную демаркационную зону, — была границей. Мельконцы вытесняют дэнгов из их собственных миров с угрожающей скоростью. В последний раз, когда дэнги пересекли нашу границу, чтобы нанести удар по этим звездным системам, — Саймон указал на тонкое желтое ожерелье, усеянное тут и там зловещими оранжевыми и пульсирующими малиновыми бусинами, — они охотились за сырьем, заводами-изготовителями, плацдармами, с которых можно было запускать межзвездные рейды и военные флоты. Теперь им нужна среда обитания. Место для размещения их собственных беженцев, пока разгорается очень жестокая борьба за родные миры Дэнга, — он указал на густую оранжевую гроздь, — Вот почему ваши беженцы так сильно пострадали. Дэнги вырезают целые планеты, пытаясь закрепиться на плацдарме, на котором они смогут продержаться достаточно долго, чтобы остановить наступление мельконианцев, которое продвигается от Дамикууса до Варри. — Его рука описала длинную дугу над верхним краем сферы, парящей над столом, перемещаясь от ближайшей к мелконианскому пространству звездной системы Дэнг к далекому Варри, дуге, охватывающей огромный кусок территории Дэнга.

— К нам просачиваются сведения из самых дальних земных миров, — сказал Саймон, указав на чередующиеся желтые, оранжевые и красные огоньки. — Говорят о необъяснимых зверствах, учиненных над работниками горнорудных поселений, и о загадочно исчезнувших кораблях. Теперь становится понятно, что граница между миром землян и пространством Дэнга на самом деле является точкой соприкосновения нашего пространства с мельконами. К счастью для нас, Джефферсон находится с другой стороны Силурийской бездны. — С этими словами он указал на бескрайнюю черную полосу беззвездного пространства между двумя скоплениями звездных систем. — Еще больше нам повезло в том, что между нами и мельконами оказались дэнги. Впрочем, это положение может измениться, до нас доходят известия о кровопролитных сражениях между дэнгами и мельконами по всей их границе.

Дуайт Хайтауэр затаил дыхание, сразу увидев опасность.

— Боже мой! Если они оттеснят дэнгов обратно к Эрдею, они могут напасть на нас с тыла, через Нгару! — Он указывал на бинарную систему Нгара, в которой было два обитаемых мира, Мали и Вишну, которые были единственными соседями Джефферсона на крошечном космическом полуострове, застрявшем, как палец маленького мальчика в очень темном сливовом пироге. — Если мельконианцам это удастся, — сказал седовласый генерал приглушенным от ужаса голосом, — мы, возможно, не сможем вывести гражданское население этих двух звездных систем. Только не с Дэнгами и Бездной, блокирующими отступление. Потеряв Нгару, мы окажемся отрезанными от земного пространства!

— Совершенно верно, сэр, — с мрачным видом кивнул Саймон, которому было невыносимо читать страх в глазах, уставившихся на голографический дисплей, потому что ему было нечем его развеять. — Это самая серьезная угроза, нависшая над вашей областью. Впрочем, на данном этапе войны захват мельконианцами в клещи всего вашего Дезеланского полуострова, — он указал на похожий на большой палец выступ обитаемого пространства, торчащий в Бездну, — не самая вероятная угроза Джефферсону. Только не в ближайшие несколько месяцев. Но мельконцы умеют действовать быстро, и такая же идея, вероятно, придет в голову и Дэнгам, поэтому, пожалуйста, не выбрасывайте их из головы, планируя нашу оборонительную стратегию.

— Насколько вероятно, — спросил президент Лендан с задумчивым выражением лица, — что Дэнг может попытаться это сделать? Отрезать нас, я имею в виду, тем маневром, о котором ты упоминал?

— Все зависит от того, как у них идут дела на мельконском фронте, и от того, что сейчас творится вот в этой области. — Он протянул руку через значительный кусок территории Дэнг между Эрдеем и Варри, большая часть которой внезапно оказалась затронута жестокой трехсторонней войной. — Это большое пространство, откуда можно ожидать множество разъяренных Дэнгов, разыскивающих новое жизненное пространство. И это самая большая опасность, которая угрожает Джефферсону прямо сейчас. Итак, — Саймон снова встретился взглядом с Эйбом Ленданом, — это то, с чем мы столкнулись, Но кроме меня, командованию Сектора некого послать к вам на помощь.

На лицах собравшихся было написано такое отчаяние, что Саймон поспешил продолжить:

— Хорошая новость вот в чем. — Он указал на бескрайнюю тьму между всем этим хаосом и слабым маленьким желтым солнцем Джефферсона. — Газ и обломки в Силурийской туманности сделали пересечение Бездны навигационной опасностью, большей, чем практически все остальное в освоенном человеком космосе, за исключением разве что Туле, где мы впервые узнали о существовании мельконианцев. — Он указал на маленькое желтое солнце на дальней стороне Бездны. — Бездна затруднит и дэнгам и мельконианцам крупномасштабное наступление. Они, вероятно, не захотят рисковать целой армадой или даже крупной боевой группой, что немного уравнивает шансы. Конечно, мы не можем исключить внезапную атаку, учитывая условия на стороне дэнга в Бездне. Отчаявшиеся командиры принимают отчаянные меры.

Генералы за столом кивнули, их лица потемнели от беспокойства. Гражданские выглядели напуганными. Впрочем, понимай они всю тяжесть сложившегося положения так же хорошо, как и Саймон, они обезумели бы от ужаса. Никто на Джефферсоне и представить себе не мог, на что в действительности походило произошедшее на Этене, и Саймон надеялся, что его не будут об этом расспрашивать.

— Итак, — Саймон откашлялся и закончил свою презентацию. — Мы будем сохранять бдительность и сделаем все возможное, чтобы привести ваши Силы самообороны в боеспособное состояние. Мы также будем координировать оборону всего этого региона с капитаном Брисбен и ее Боло. Они были направлены в систему Нгара с приказом охранять рудники на Мали. Эти рудники и сталеплавильные заводы вполне могут привлечь к себе внимание Дэнга. Мне говорили, что изрядное количество молодежи Джефферсона едет учиться в школу бизнеса на Мали и в университет на Вишну.

Президент Лендан кивнул.

— У нас здесь есть несколько хороших школ, но высшее образование Джефферсона ориентировано на сельскохозяйственные и биотехнологические исследования, агротехнику и терраформирование, гражданское строительство и тому подобное. У нас процветающая программа обучения искусству и культуре, но в подобной ситуации это не приносит нам большой пользы. Любой, кто хочет сделать карьеру во всем остальном, должен отправиться за пределы планеты для обучения в один из крупных университетов на Вишну. Именно туда мы отправляем студентов и техников для обучения психотронным схемам, проектированию межзвездных транспортных средств, медицине, ксенотоксикологии и другим техническим областям.

— А что преподают на Мали?

— Мы отправляем значительное количество студентов — фактически несколько тысяч в год — на обучение в Имарийский горный институт. Наши наиболее важные промышленные сплавы приобретаются у Имарийского Консорциума, но мы развиваем и свою, довольно хорошую горнодобывающую промышленность, которая снижает нашу зависимость от импорта с других планет. В свою очередь, Имарийский Консорциум и небольшие независимые предприятия являются лучшим рынком сбыта, который у нас есть для наших излишков продовольствия. Каждое человеческое сооружение на Мали должно быть покрыто куполом, поэтому малийцам дешевле импортировать продовольственные товары, такие как зерно и говядина, чем пытаться производить их на месте. Иными словами, мы в прекрасных отношениях с обеими планетами системы Нгара.

Саймон кивнул. Одной из его обязанностей было следить за тем, чтобы все так и оставалось. В этом секторе было недостаточно людей, чтобы две звездные системы враждовали друг с другом, но все могло быстро измениться, когда атака на один мир вызовет волновой эффект в стиле домино в планетарной экономике, жестоко изменив приоритеты. Однако сейчас было не время поднимать этот вопрос, не говоря уже о том, чтобы беспокоиться об этом. Еще будет достаточно времени, чтобы решить эту проблему после прекращения стрельбы.

— Одно из решений, с которым вам предстоит столкнуться, — тихо сказал Саймон, — это необходимость решить, оставить ли этих студентов на Мали и Вишну, подальше от непосредственного конфликта и, следовательно, потенциально безопаснее, или отозвать их домой для защиты Джефферсона. Если дела здесь пойдут плохо, нам вполне могут понадобится все, кто способен держать в руках оружие. Кроме того, нынешняя война развивается самым непредсказуемым образом, и безопасность Вишну и Мали тоже нельзя гарантировать.

Несколько мужчин и женщин за длинным столом побледнели, включая большинство офицеров Сил обороны. Саймон сожалел об этом, но не видел смысла что-либо подслащивать. Большинству из них предстояло первое в их жизни настоящее сражение, и они внезапно осознали, насколько не готовы к нему. Ну и отлично! Люди, которые знали, к чему все идет, с большей вероятностью приложат все усилия, чтобы справиться с этой задачей. Настало время подбодрить джефферсонцев, дав им возможность заняться чем-нибудь конкретным.

— Окей, — быстро сказал он, прикасаясь к кнопкам управления, чтобы изменить отображение так, чтобы звездная система Джефферсона заполнила темный голоэкран, — Давайте поговорим о деле!

ГЛАВА 3

Кафари Камара ступила на широкий тротуар перед пассажирским терминалом космопорта Мэдисон и сделала глубокий вдох, дважды вдохнув аромат дома. Она всегда любила запах весенних цветов и свежевспаханной земли. Прохладный, влажный ветер, дувший ей в лицо, был сегодня особенно кстати. Переполненное и пахучее пространство, которое она и пятьдесят семь сокурсников делили между собой в течение последних одиннадцати дней, возможно, было лучшим жильем на межзвездном грузовом корабле, но оно едва ли было пригодно для жизни. Даже студенты, привыкшие к спартанскому жилью на Мали, жаловались.

Большинство студентов все еще были в терминале, занятые разгрузкой спортивных сумок и разного багажа, но Кафари, как всегда, путешествовала налегке. Она взяла с собой даже меньше, чем большинство студентов с Джефферсона, решив оставить почти все на Вишну. Одежду можно купить на месте. Ей больше не понадобятся большинство дисков с ее курсами. Компьютер принадлежал университету, и ни одна из безделушек, украшавших ее комнату в общежитии, не обладала достаточной сентиментальной ценностью, чтобы обременять себя работой по их переноске. Она не взяла с собой домой ничего, кроме заплечного мешка и содержимого своих карманов.

Это решение было вызвано не просто удобством. Это была привычка выживания, которую городские дети, казалось, никогда не поймут, не говоря уже о том, чтобы освоить. Пытаться путешествовать со слишком большим грузом на плечах по дикой местности Джефферсона — или даже на терраформированных ранчо, граничащих с дикими землями, — значило напрашиваться на смерть любым из нескольких грязных и болезненных способов. Дикая природа Джефферсона не всегда была дружелюбной. Но она была так рада вернуться домой, что, вероятно, улыбнулась бы даже голлону, как раз перед тем, как выстрелить в его десять или двенадцать футов зубов, когтей и прочной, как броня, чешуи.

Кафари подняла лицо к мокрому небу, наслаждаясь тем, как дождь впитывается в ее волосы, но, попробовав сладкую воду родного дома на пару счастливых мгновений, она откинула назад тяжелые косы, которые темной дождевой водой упали ей на бедра, и взвалила рюкзак на плечо. Пора трогаться в путь. Она пересекла залитый дождем тротуар и была первой студенткой, добравшейся до шеренги роботов-такси, ожидавших у обочины.

— Укажите место назначения, — промурлыкал компьютер такси, когда она открыла дверь и устроилась на потертых подушках.

— Посадочная площадка в Каламетском каньоне, — сказала Кафари, роясь в кармане, в то время как такси механически пропело: — Оплатите полет.

Она вставила свою карточку в соответствующее гнездо, и компьютер выдал:

— Средств на карточке достаточно. Займите нужное положение!

Девушка ерзала на сиденье, пока ремни безопасности не защелкнулись. Такси запросило разрешение на взлет, затем резко поднялось в воздух, быстро направляясь на восток, к Дамизийским горам, домой. Она откинулась на спинку, чтобы полюбоваться пейзажем, но была слишком взвинчена, чтобы расслабиться, и возвращение домой было лишь частью причин. Военные новости — и рассказы беженцев, приземляющихся на Вишну, — стали настолько тревожными, что Кафари и многие ее сокурсники решили вернуться домой, пока ситуация не стала еще хуже.

Несколько семей связались со студентами через SWIFT[5], прося их вернуться, в то время как другие умоляли своих детей остаться на Вишну, поскольку Конкордат опасался прорыва дэнгов на Джефферсон. Семья Кафари не позвонила. Не потому, что им было все равно, а потому, что они доверяли ее суждениям и, как истинные грейнджеры, не любили тратить деньги на такую избыточную роскошь, как безумно дорогая мгновенная связь. В двадцать два года Кафари уже пережила больше критических ситуаций, чем большинству городских детей доводилось пережить за всю свою жизнь. Она тщательно взвесила все “за” и “против” ситуации, разворачивающейся за пределами Бездны, и забронировала билет на следующий корабль, уходящий с Вишну. По крайней мере, вздохнула она, вглядываясь в проносящуюся мимо землю, она добралась сюда раньше дэнгов.

Такси как раз повернуло на север, огибая закрытую для полетов зону над военной базой “Ниневия”, когда она увидела это. Кафари резко выпрямилась, ее глаза расширились от шока.

— Боже мой!

Это была машина. Огромная машина. Вещь, которая затмевала само понятие машины. По сравнению с ним даже самые большие здания базы “Ниневия” уменьшались до размеров детских кубиков. А страшнее всего было то, что это чудовищное сооружение двигалось. Такие большие объекты были частью неподвижного ландшафта, или должны были быть. И все же это огромное сооружение было мобильным. Фактически, даже быстрее, чем ее воздушное такси. Глубокие выбоины виднелись на его поверхности в виде тройных шрамов. Таможенники со станции “Зива” сообщили студентам, что прибыл Боло и его командир, но Кафари даже отдаленно не представляла, насколько на самом деле огромны самые совершенные военные машины человечества.

Один залп из любого из его орудий, и ее воздушное такси распалось бы на атомы вместе с ее рюкзаком, содержимым карманов и ею самой. Она сдержала дрожь лишь усилием воли, затем ее внимание привлекло размытое движение. Целая эскадрилья истребителей пронеслась над самыми пиков Дамизийских гор, тут же снизилась и выстроилась, явно собираясь поразить Боло бомбами или огнем бортовых пушек.

Около сотни орудий поворачивались независимо друг от друга, отслеживая каждый приближающийся самолет. Эскадрилья хаотично рассредоточилась, когда пилоты начали маневрировать уклоняясь. На мгновение ее желудок сжался, и она подумала, что вот-вот им придет конец. Она проклинала тех, кто не предупредил робо-такси — или чиновников космопорта — о приближающемся флоте вторжения. Потом до нее наконец дошло, что именно происходит у нее на глазах.

Военные игры. Учения!

Холод вырвался на свободу и пробежал по позвоночнику, сотрясая ее, как яглича, у которого в зубах лошадь. Она добралась домой раньше дэнгов, но только сейчас по-настоящему поняла, что единственное, что стоит между ее семьей и жестокой резней — это грозная громада весом в тринадцать тысяч тонн. Кафари даже боялась представить себе, как будет выглядеть — и звучать — когда орудия Боло выстрелят в разгар сражения.

Эта штука могла бы испепелить каждый истребитель в небе, если бы захотела. Пожалуйста, не позволяйте ей хотеть этого. Она вытянула шею, чтобы разглядеть что-нибудь сквозь прозрачный козырек, но ее такси резко повернуло на север, и она не смогла удержать истребители в поле зрения. Мгновение спустя робо-такси нырнуло ко входу в Шахматное ущелье, которое было самым безопасным путем через Дамизийские горы даже по воздуху, и розовые склоны гор закрыли ей вид на Боло. Кафари сделала долгий, прерывистый вдох, затем откинулась на подушки и расслабила одну мышцу за другой.

— Вау!

Она даже не могла подобрать достаточно емкого слова, чтобы описать то, что она чувствовала.

Некоторые эмоции — например, сам Боло — не поддавались никаким попыткам вписать их в предвзятое представление о реальности. Затем она нетерпеливо отбросила свои страхи в сторону. Кафари происходила из длинной вереницы людей, которые отказывались позволять таким мелочам, как террор, управлять их жизнями. Они смотрели миру в глаза, оценивали его и делали все в тот момент, когда это становилось необходимым. После двадцати двух лет встречи с жизнью лицом к лицу она не видела особого смысла меняться сейчас.

Несколько мгновений она размышляла о том, как близко война может подобраться к ее родным горам, но тут же решила, что это неважно. Ее родина — весь Джефферсон! Какие бы нежные чувства она ни питала к ранчо Чакула, родина — нечто большее, чем загоны для скота, амбары или даже большой дом, в котором она родилась. Родина — это земля, это небо и люди, живущие между ними. Все это она и вернулась защищать. Какая разница, на каком именно клочке родной земли ее предстоит сражаться?!

Аэротакси сделало извилистый поворот через Шахматное ущелье, которое должно было привести в Каламетский каньон, ныряя и подпрыгивая, когда они столкнулись с турбулентным воздухом на краю погодного фронта, из-за которого Мэдисон оказался под дождевыми облаками. Затем они устремились вперед, к тридцатисемикилометровому участку каньона, который был любимым местом Кафари, и она улыбнулась захватывающему дух зрелищу. Стены каньона из розового песчаника возвышались почти на триста метров над широкой долиной, в которой располагались самые богатые сельскохозяйственные угодья на Джефферсоне. Высокие горные склоны и заснеженные пики возвышались еще на три тысячи шестьсот метров над вершинами стен каньона, поднимаясь во всем великолепии лесов к прохладному весеннему небу.

Кафари не смогла сдержать восхищенной улыбки при виде сверкающей ленты воды там, где утренний солнечный свет отражался в реке Кламет. Она разделяла пополам длинный извилистый каньон, который она тысячелетиями вырезала в осадочных породах. Когда-то река была одной из самых бурных водных артерий Джефферсона, до строительства гигантской Каламетской плотины. Огромное количество воды все еще протекало через турбины плотины, обеспечивая обильной энергией консервные и перерабатывающие заводы в Ламбском ущелье, которое соединяется с Каламетским каньоном недалеко от его выхода в Шахматное ущелье. Даже несмотря на то, что водохранилище и обширная ирригационная система уменьшили его объем, река Кламет по-прежнему оставалась крупнейшим притоком Адеро, которая так эффектно впадала в море Ченгийским водопадом.

Но первые инженеры по терраформированию укротили Каламет настолько, что сделали пригодным для земледелия и скотоводства весь главный каньон и практически все его примыкающие каньоны, несколько тысяч квадратных километров обрабатываемой земли. Ранчо с обширными пастбищами, полными крупного рогатого скота, лошадей и овец, выделялись яркими зелеными пятнами на фоне темно-розовых стен каньона. Нежные розово-белые облака обозначали большие коммерческие сады. Темное лоскутное одеяло недавно вспаханных полей раскинулось во всех направлениях, готовое к посеву культур, которые фермеры Джефферсона скоро будут сажать. Поливная вода искрилась в лучах раннего солнца, когда механические опрыскиватели орошали сады и поля.

Более поздние усилия по терраформированию привели к созданию десятков небольших озер и прудов для аквакультур, что позволило владельцам ранчо Джефферсона выращивать земную плавниковую рыбу и моллюсков. Именно моллюсками — и великолепным пресноводным жемчугом, который ее семья выращивала и продавала за пределами планеты, товаром, особенно ценимым малинскими старателями, — было оплачено обучение Кафари на Вишну.

Одним из факторов, отправивших Кафари домой, был ее холодный логический вывод о том, что война в достаточной степени подорвет экономику обеих звездных систем, никто не будет заинтересован в покупке жемчуга, а это означало, что семья в любом случае могла бы гораздо лучше распорядиться своими деньгами, чем платить за образование, которое она почти закончила. При необходимости Кафари могла получить диплом заочно.

Ее научный руководитель сам предложил девушке поступить именно так, мягко добавив, что уже добился для нее стипендии, которая позволит оплатить остаток ее обучения и SWIFT, необходимую для отправки материалов курса и экзаменов. Они оба прекрасно понимали, что означало это предложение и почему. Они с Кафари прекрасно понимали, что девушке вряд ли суждено вернуться на Вишну. Даже если она уцелеет, кто знает, много ли студентов после инопланетного вторжения смогут продолжить учебу.

Кафари ушла от него в слезах, не зная, расстраиваться ли ей из-за того, что приходится прерывать учебу, или радоваться великодушному предложению своего наставника. Она все еще не была уверена. Единственное, в чем она была уверена, ей дали понять, что высоко ценят ее способности и успехи в учебе. Доктор Маркандейя вышел далеко за рамки строгого служебного долга, чтобы найти способ помочь ей, и она никогда этого не забудет.

Воздушное такси Кафари только что просигналило автоматической вышке посадочной площадки о заходе на посадку, когда поступил сигнал отмены. Воздушное такси резко вильнуло вбок в тошнотворном развороте на большой скорости, отчего ремни, вжимавшие ее в кресло, впились в плечи. Она невольно вскрикнула от боли, но тут успела заметить, как мимо по приоритетному вектору захода на посадку стремительно прошел правительственный аэромобиль. Он направлялся к посадочному полю, где на участке, отведенном для высокопоставленных чиновников, ждал наземный автомобиль.

— Хм, — пробормотала Кафари себе под нос, потирая глубоко укоренившуюся боль в плече и груди. — Интересно, кто это к нам пожаловал?

Кто бы это ни был, шансы, что он окажется в ее доме, чтобы поужинать, были ничтожно малы. Еще одна дрожь пробежала по ее плечам. Кем бы ни была эта VIP-персона и что бы они ни делали в Каламетском каньоне, ужин, несомненно, был последним, о чем они думали. Чиновники из Мэдисона проделали весь этот путь не без веской причины. А единственной причиной, которую она могла придумать для официального визита в такое время, была разведывательная поездка в рамках подготовки к войне.

Кафари подумала о том ущербе, который нанесет плотине в каньоне Кламет один хороший залп Явака, и внезапно пожалела, что вообще об этом подумала. Свинцовое ощущение внизу живота не имело никакого отношения к новому резкому изменению курса аэротакси обратно к посадочному полю. Если она не очень сильно ошибалась, война вот-вот постучится в парадную дверь ее семьи.

Аэромобиль Саймона готовился к приоритетной посадки на аэродроме Каламетского каньона, когда они обогнали какой-то небольшой аэромобильчик. Ему пришлось совершить головокружительный маневр, чтобы освободить полосу для захода на посадку. Он мельком увидел пассажира, на вид молодую женщину с длинными темными волосами. Затем его собственная машина промелькнула мимо, и все, что он мог видеть, это днище другого аэромобиля, который завалился набок.

— Пассажирке мало не покажется, — глядя на кувыркающееся аэротакси, заметил Саймон, обращаясь к президенту Эйбу Лендану, который настоял на том, чтобы лично сопровождать его в инспекционной поездке по Каламетскому каньону. — Я еще не видел, чтобы гражданские машины закладывали такие виражи. Интересно, кто она такая.

Эйб Лендан нахмурился, вглядываясь в боковое окно.

— Это стандартное коммерческое воздушное такси. Вероятно, она студентка, возвращающаяся домой, с того шаттла, прибывшего этим утром.

— Челночный рейс?

— Недавно прибыл грузовой корабль, курсирующий между Джефферсоном и планетами Нгары. Я видел пометку о нем, поскольку он перевозил груз высокотехнологичного оружия, которое мы заказали в оружейных лабораториях Вишну. На нем прибыла целая группа студентов колледжа, путешествовавших третьим классом.

— Правда? Я бы хотел поговорить с одним из них. А нельзя ли связаться с этим такси?

Эйб нажал на кнопку управления.

— Джеки, вы можете связаться с аэромобилем, который только что обогнали? Майор Хрустинов хочет поговорить с пассажиром.

— Конечно, сэр, — из динамика донесся голос пилота. Она оставила соединение открытым, чтобы они тоже могли слышать. — Каламетское Посадочное, это Борт Номер Один. Запрашиваю сеанс связи с аэромобилем, заходящим на вашу коммерческую полосу.

— Подключаюсь к системе связи аэротакси, — ответил механический голос. — Соединение установлено.

— Аэротакси! — продолжал пилот аэромобиля. — Вас вызывает Борт Номер Один! Как слышите?

— Э — э… — ответил испуганный женский голос. — Да. Да, мэм, я вас слышу.

— С вами хочет встретиться президент Лендан. Мы перенаправляем ваш компьютер такси, чтобы посадить вас рядом с Бортом Номер Один.

— Правда? — Это прозвучало испуганным тоном маленькой девочки. — Я имею в виду, да, конечно, мэм, для меня это большая честь.

Она в ужасе. Саймон печально улыбнулся.

Мгновение спустя их аэромобиль совершил аккуратную посадку на краю летного поля Каламетского каньона. Ожидавший служащие аэродрома поспешил вперед, когда их пилот щелкнул защелками, открывая пневматический пассажирский люк. Первыми вышли телохранители президента Лендана, затем выскользнул Саймон, за ним последовали президент и его советник по энергетике Джули Элвисон. Аэротакси изменило курс и последовало за ними. Оно опустилось на землю в двадцати пяти метрах от нас, и люк распахнулся.

Сначала Саймон увидел стройные женские ноги. Потом из люка выпрыгнула девушка с пышными формами, одетая в шорты цвета хаки и удобную, грубую походную рубашку с множеством карманов. Пышные темные косы девушки почти скрывали рюкзак за ее плечами. Она была высокой, почти такой же высокой, как Саймон, с кожей цвета темного меда.

Один из телохранителей Эйба Лендана — один из всего лишь двух, представляющий собой самую маленькую охрану, которую он когда-либо видел, сопровождающую главу государства планеты, — провел быстрый электронный и визуальный обыск, затем сопроводил ее к нам. Чем ближе она подходила, тем привлекательней казалась. Не сказать, чтобы хорошенькая. В этом лице было слишком много силы для обычной кукольной привлекательности. Но она была поразительно запоминающейся. В его чертах было много африканского с примесью чего-то испанского или итальянского. Население Джефферсона было подвержено метисации[6], он знал это из материалов своей миссии, а сельское население в значительной степени относилось к группам африканского, средиземноморского и семитского происхождения, смешанных поколениями смешанных браков. Эффект от этого смешения был ошеломляющим, словно скульптура Нефертити, внезапно ожившая.

— Надеюсь, я не слишком обременил вас просьбой поговорить со мной, — с извиняющимся видом сказал Саймон, протягивая девушке руку. — Разрешите представиться, майор Саймон Хрустинов, бригада “Динохром”.

Девушка подняла на него свои выразительные карие глаза:

— О! Так, значит, это ваш Боло забавляется там с нашими самолетами?! Играете в военные игры?

Она удивила его улыбкой.

— Да, Сынок проводит лучшее время в своей жизни, играя в кошки-мышки с военно-воздушными силами.

— Если бы он действительно стрелял, у Джефферсона не осталось бы военно-воздушных сил.

Улыбка Саймона стала шире.

— Нет, такого не будет.

— Меня зовут Кафари Камара, — представилась девушка и решительно сжала ладонь Саймона все еще немного дрожавшими пальцами.

— Очень приятно, мисс Камара. Позвольте представить вам Эйба Лендана, президента Джефферсона. Он любезно приказал вашему такси сесть рядом с нами, чтобы я мог с вами поговорить.

— Для меня это большая честь, сэр, — почтительно сказала она, также пожимая ему руку.

Саймону было приятно, что она сохранила самообладание. Хорошая, твердая уверенность в себе. Из тех, что воспитывают выживших. Он хотел, чтобы эта девушка выжила. На самом деле, очень сильно хотел.

— Вы прибыли с грузовом рейсом “Вишну-Мали”? — Спросил Эйб Лендан.

— Да, — просто ответила она. — Я видела множество беженцев, узнала о том, что творится по ту сторону бездны, и решила вернуться домой. И побыстрее.

— Я бы хотел, чтобы в этом не было необходимости. Но… — Не было особого смысла вдаваться в дальнейшие подробности, поскольку каждый из них знал суть дела. — Майор Хрустинов хотел бы обсудить с вами некоторые вещи, мисс Камара, если это не доставит вам слишком много неудобств? Или вас кто-нибудь встречает?

Она улыбнулась, немного застенчиво.

— Да нет, — со смущенной улыбкой сказала Кафари. — Я не хотела тратить деньги моей семьи на SWIFT или междугородний звонок из Мэдисона. А на здешнем аэродроме всегда можно взять на прокат скутер. Не было необходимости отрывать кого-нибудь от весенних посадок, просто чтобы забрать меня.

— Если вы согласитесь ответить на вопросы майора Хрустинова, мой водитель отвезет вас домой.

Неожиданно девушка рассмеялась:

— Наверное, я только что проиграла пари с самой собой.

— Да?

— Я подумала, что тот, кто летит в той служебной машине, не приедет в наш дом на ужин.

Эйб Лендан ухмыльнулся.

— Я и не думал навязываться, но это очень любезное предложение. После вас, — добавил он, указывая на ожидающий его наземный автомобиль.

Саймон пошел рядом с девушкой.

— Как прошел ваш полет с Вишну, мисс Камара? — спросил он.

Она бросила в его сторону пристальный взгляд, затем удивила его, внезапно заговорив о том, что он хотел узнать на самом деле, но не желал спрашивать прямо.

— Напряженно и беспокойно. Городские ребята вообще сходили с ума от страха. Напуганы даже ученики из семей Грейнджеров. Хотя те из нас, кто вырос в семьях Грейнджеров, по крайней мере, знают, как пользоваться винтовками и пистолетами, а это оружие не помешает, если придется столкнуться с пехотой дэнга… хотя против Яваков оно довольно бесполезно. Но большинство горожан никогда даже не видели настоящего оружия, не говоря уже о том, чтобы стрелять из него. В основном на том грузовом судне были мы, грейнджеры, возвращавшиеся домой. Процентов семьдесят, может быть. Большинство горожан решило отсидеться на Вишну.

— Вы очень точно уловили суть ситуации, мисс Камара, — заметил Саймон.

Она одарила его еще одной лучезарной улыбкой.

— У меня были хорошие наставники. Мой дядя — кадровый офицер.

Они дошли до президентского автомобиля и остановились, поджидая генерал-лейтенанта Шатревара. Командующий сухопутными войсками Джефферсона не только настоял на этой поездке, но и вызвался лично сопровождать Саймона и президента, потому что именно ему, Шатревару, предстояло защищать Каламетский каньон.

Тем временем в разговор вступил Эйб Лендан.

— А где проживает ваша семья, мисс Камара?

— Примерно в километре от плотины, под Кошачьим когтем. — С этими словами Кафари повернулась к Саймону. — Это местная достопримечательность. Шпиль из выветренного песчаника. Дождь и ветер сделали его похожим на коготь.

Эйб Лендан улыбнулся.

— Я знаком с этими местами. В молодости мы с друзьями приезжали сюда погонять на скутерах и порыбачить на водохранилище. Мы будем проезжать недалеко от вашего дома.

Саймон почувствовал укол одиночества, слушая этих двух людей, которые никогда не встречались, которых объединяли общие места, о которых он вспоминал с теплотой. В следующий момент Кафари Камара снова поразила его, едва не лишив дара речи. Она встретила его взгляд, ее собственный потемнел от беспокойства, и сказала:

— Должно быть, это очень трудно, майор Хрустинов, постоянно переезжать из мира в мир.

Саймон изумленно приоткрыл рот. Несколько мгновений он понятия не имел, как реагировать. Горящие развалины Этены промелькнули, подобно призраку, в его памяти, на несколько мгновений заслонив все остальное. Потом он вымученно улыбнулся:

— Да. Очень трудно. Но это моя последняя должность. Я получил постоянное назначение в правительство Джефферсона.

Кафари улыбнулась Саймону так тепло, что у него защемило сердце.

— Надеюсь, вам придется по душе моя родина.

Он понял, что это было больше, чем просто вежливая фраза. Она говорила серьезно. Врожденная теплота, с которой эти люди приветствовали его, укрепила решимость Саймона защищать этот мир, хотя и усилила мучительный страх, что ему придется превратить в дымящийся комок пепла еще одно прекрасное место. Может, лучше постараться ни к чему тут не привязываться и не переживать слишком глубоко за этих людей, по крайней мере, пока опасность не минует.

К счастью, беседу прервало появление аэромобиля военного образца. Он подлетел с противоположной от Мэдисона стороны, поскольку генерал Шатревар покинул Мэдисон прошлой ночью, приведя в действие первую фазу их планов обороны на военных базах, разбросанных по всему суперконтиненту Джефферсона. Аэромобиль аккуратно приземлился, и мгновение спустя Шатревар шагал к ним. Кафари негромко охнула, Саймон повернулся к ней и увидел, что сейчас уже она раскрыла рот от удивления.

Затем и генерал увидел ее и расплылся в довольной улыбке.

— Кафари! Ты вернулась!

Девушка бросилась к Шатревару с криком: “Дядя Джаспер!”

Генерал стиснул Кафари в объятиях:

— Почему, черт возьми, ты не позвонила? О, неважно, сейчас это не важно. — Он на мгновение отстранил ее от себя. — Дорогая, ты становишься выше и красивее с каждым разом, как я вижу тебя. — Он посмотрел в их сторону и добавил:

— И не разучилась выбирать себе спутников!

Кафари покраснела.

— Это все из-за меня, — вмешался Саймон. — Я хотел поговорить с кем-нибудь из студентов с того утреннего грузового судна. Ваша племянница оказала мне большую помощь, рассказав о настроениях среди студентов с других миров.

— Прекрасно! Вам пришлось бы долго искать, майор, чтобы найти лучший, более надежный источник информации.

Ее румянец усилился, но Шатревар решительно обнял ее одной рукой за плечо и зашагал к автомобилю. Последовал обмен рукопожатиями, и все уселись в машину. Один из телохранителей, худощавый и сверхъестественно бдительный мужчина, которого президент представил как Ори Чармака, поехал с ними. Другой, с дробовиком, разместился во втором автомобиле. Кортеж тронулся, и пассажиры заговорили о делах.

— На Джефферсоне много терраформированной земли, — начал Шатревар, когда они покинули аэродром и покатили по широкой, ухоженной дороге, идущей параллельно быстрой реке. — Но это самый большой участок обрабатываемой земли в этом полушарии, и он защищен от наихудших разрушительных погодных условий, вот почему первые инженеры по терраформированию решили построить здесь фермы, сады и перерабатывающие заводы. Большая часть продовольствия для Мэдисона поступает из этого каньона, а эта гидроэлектростанция имеет решающее значение для всего региона. Большинство небольших городов в пойме Адеро полностью полагаются на электроэнергию, вырабатываемую на Каламетской плотине. Даже Мэдисон сильно пострадает, если мы потеряем эти генерирующие мощности.

— Поэтому противник обязательно ударит по этому каньону, — кивнул Саймон.

Племянница генерала Шатревара с трудом сглотнула, затем с несчастным видом посмотрела в окно. Саймон также критически осмотрел местность, стараясь понять, что будут делать дэнг: взорвут плотину и позволят образовавшемуся наводнению смести фермы, посевы, съедобных животных и людей, или же они попытаются захватить плотину неповрежденной для собственных нужд в электроэнергии. Дэнг не особенно интересовала земная еда, но дома и хозяйственные постройки могли послужить достаточным убежищем для тысяч воинов Дэнг — и, в конечном счете, для тысяч семей Дэнг тоже. Всегда было дешевле использовать существующее сооружение, даже не совсем подходящее по размерам и форме захватчикам, чем строить его с нуля.

Джаспер Шатревар указал на дорогу, по которой тяжелые грузовики, нагруженные сельскохозяйственной продукцией, в пору сбора урожая ездили на упаковочные фабрики, спрятанные в боковых ущельях и не уродовавшие своим видом живописный главный каньон. Саймон как раз наклонился вперед, чтобы заглянуть в одно из его второстепенных ответвлений, когда запищал коммуникатор, прикрепленный к его поясу. У него внутри все сжалось. Это была аварийная тревога. Предупреждение о близости врага в пределах досягаемости сенсоров его Боло. Саймон громко выругался, сморщившись при виде животного ужаса, возникшего на лицах штатских, находившихся в машине президента Лендана. Даже Джаспер Шатревар побледнел. Саймон широко включил систему связи.

— VSR[7], Сынок.

— У нас прорыв противника из Бездны. Военные корабли Дэнг. Получают сигнал от предупреждающих буев по периметру системы. Рекомендую немедленно привести Силы самообороны в полную боеготовность.

— Понял тебя, Сынок. Продолжай следить за передвижениями противника. Генерал Шатревар, возвращайтесь на базу “Ниневия”. Президент Лендан, мне придется реквизировать ваш аэромобиль, чтобы добраться до Сынка. Возможно, вы не успеете попасть в Мэдисон даже по воздуху. Мы в пятидесяти километрах оттуда, а военные корабли дэнга могут быстро преодолевать расстояния планетарного масштаба.

— Понял, майор. — Президент Лендан слегка дрожащими пальцами нажал кнопку на подлокотнике своего сиденья и обратился к водителю. — Разворачивайте нас, Хэнк. И пулей на аэродром!

Машина с визгом покрышек развернулась и направилась обратно тем путем, которым они только что приехали. Взгляд темных и красивых глаз Кафари Камары разрывал его на части, но Саймон буквально ничего не мог сделать, чтобы успокоить девушку. Она вернулась домой, чтобы защитить свой мир. Очень скоро ей представится такая возможность, а ему остается только молиться о том, чтобы она уцелела…

ГЛАВА 4

Я отслеживаю развертывание противника, поскольку каждая сигнализация по периметру между главной звездой системы Джефферсон и краем Силурийской бездны выкрикивает страшные предупреждения. Я перешел в боевую готовность, переведя свои орудийные системы в режим полной готовности, ожидая возвращения моего командира из его неудачной экскурсии по Каламетскому каньону.

— Сынок, я позаимствовал аэромобиль президента Лендана. Пришли мне видеозапись прорыва.

Я показываю схемы звездной системы Джефферсона воздушному транспорту Саймона, отмечая точку прорыва.

— Сигнальные буи по периметру системы сообщают о трех тяжелых крейсерах дэнг, четырех войсковых транспортах…

Я останавливаюсь, когда еще больше буев начинают оповещать о второй точке прорыва, на семнадцать градусов выше плоскости эклиптики системы.

— Еще четыре тяжелых крейсера в надире системы. Обнаружено еще шесть транспортов с войсками. С крейсеров стартуют эскадрильи истребителей. Я ожидаю нападения на лунные базы и шахты на астероидах в течение двенадцати целых двух десятых минуты. Я посылаю предупреждение внутрисистемным сторожевым катерам, чтобы они ожидали неминуемой атаки.

Саймон забористо выругался. Он, как и я, прекрасно понимает, что через несколько минут погибнут все, кто находится на спутниках, астероидах и сторожевых кораблях. Катера не идут ни в какое сравнение с семью боевыми крейсерами и десятью войсковыми десантными транспортами, которые также обладают преимуществом высокоскоростного входа в атмосферу после межзвездного перехода. Катера Звездного флота наземного базирования практически неподвижны, у них не будет времени набирать скорость для маневров уклонения, не говоря уже об атаке на приближающиеся корабли. Без орудий и ускорительного потенциала тяжелого крейсера Конкордата они беспомощны, и мы буквально ничего не можем сделать, чтобы помочь кому-либо в космосе.

Я виню себя за то, что не настоял на эвакуации внеземных объектов, но следующие слова Саймона приносят некоторое утешение.

— У нас не было бы времени доставить этих людей в безопасное место на Джефферсоне, даже если бы им приказали вернуться домой в ту минуту, когда наш транспорт вышел на орбиту. Черт возьми! В этом вторжении задействована почти половина флота. Какого черта дэнги делают здесь в такой концентрации? Сообщи генералу Хайтауэру и проследи за приближающимися кораблями. Я хочу знать схему их развертывания, секунду за секундой.

На самом деле ни один человек не может так быстро обработать столько данных, но я прослужил с Саймоном достаточно долго, чтобы понять, что он имел в виду. Я отправляю предупреждение начальнику обороны Джефферсона.

— Генерал Хайтауэр, у нас подтвержденный прорыв дэнгов в двух секторах. Передаем координаты и отслеживаем развертывание. Советуем немедленно эвакуировать гражданское население в убежища.

По крайней мере, в этом Джефферсон подготовлен более адекватно, чем многие колониальные миры. После последней попытки дэнга захватить этот мир правительство приступило к масштабному строительному проекту по созданию подземных бомбоубежищ глубоко под городами. Генерал Хайтауэр реагирует с тем спокойствием, которое приходит только благодаря предыдущему боевому опыту — как минимум десятилетнему.

— Понял тебя, Сынок. Слава богу, наши силы развернуты для учений, которых ты потребовал! Так что врасплох со спущенными трусами они нас не застали!

Жуткий звук сирен доносится из аудиоприемника, когда раздается предупреждение об эвакуации, приказывающее людям Мэдисона искать назначенные им убежища. В течение нескольких секунд сценарий повторяется в каждом крупном городском центре Джефферсона. Если бы такие убежища существовали на Этене… В подобных предположениях нет смысла. Я обращаю свое внимание на развертывание прибывающих военных кораблей дэнг.

Обе группы движутся со сверхсветовой скоростью, они прибыли быстро, как это неизменно делают военные корабли, намеревающиеся совершить блицкриг. Они расходуют часть своей энергии при маневрах торможения, но все еще движутся с достаточной скоростью, кораблю флота Конкордата — даже если бы он присутствовал для внутрисистемной обороны — было бы чрезвычайно трудно поразить их, в то же время представляя собой практически неподвижную цель для орудий пришельцев. Утки на пруду. Или рыба в бочке. Мне не нравится такая аналогия применительно к себе, и никогда не нравилась. Один большой камень, сброшенный на Джефферсон с корабля, движущегося с такой скоростью, и битва за Джефферсон будет окончена вместе со всеми человеческими жизнями в этом мире. Остается лишь сидеть и надеяться на то, что враг намеревается колонизировать планету, а не просто уничтожить.

Когда транспорт Саймона появляется на моих сенсорах, я испытываю облегчение. Я способен к некоторым независимым действиям в бою, благодаря переписыванию двух ключевых программных блоков во время моей модернизации, но в основном софт остался старым, из-за чего я не могу действовать самостоятельно никак, кроме прямого огня по врагу, который активно стреляет в меня или по чему-то, что мне поручено охранять. В сложных боевых ситуациях мне необходим командир-человек, для достижения полной эффективности на поле боя. Возвращение Саймона рассеивает беспокойство, которое я испытывал с момента прорыва Врага из Бездны.

Военный аэромобиль садится в трех целых семи десятых метрах от моего левого борта. Саймон выходит из кабины пилота и срывается на бег, быстро взбираясь по трапу, пока я открываю люк в свой командный отсек. В аэромобиле явно нет пилота, и президентский “борт номер один” уныло сидит в грязи. Впрочем, мне некогда о нем думать. Командир на борту.

— Ладно, Одинокий, — бормочет Саймон, садясь в свое кресло и застегивая ремни безопасности. — Посмотрим, что тут у нас!

Вражеские корабли приближаются к планете из надира системы и разворачиваются для быстрой атаки. Я слежу за их боевым порядком, а истребители тем временем обстреливают шахтные сооружения на астероидах. Бесшумные взрывы отмечают гибель людей. Дэнги предаются жестоким разрушениям, не предпринимая никаких попыток захватить шахты в целости. Очевидно, шахты им не нужны. Ближайший тяжелый крейсер открывает огонь по лунной базе. Катера Звездного флота открывают ответный огонь, пытаясь поразить приближающиеся крейсера. Энергетический заряд поражает сторожевой катер на спутнике над Юрейской базой, и корабль взрывается, осыпая Луну дождем обломков с лунной орбиты.

Другой крейсер разбивает коммерческую космическую станцию Джефферсона и защищающий ее катер. Последний исчезает в раскаленном шаре газа и обломков. Станция “Зива” разваливается на части. Куски разлетаются в эффектном взрывном движении. Обломки будут падать на Джефферсон в течение следующих нескольких недель, но грузовое судно, пришвартованное там, находится в гораздо более непосредственной опасности. Пятьдесят семь студентов, прибывших на нем, достигли относительной безопасности на земле, но корабль и его груз высокотехнологичного оружия — лишь частично выгруженный в космопорту — обречены.

Грузовое судно пытается убежать, барахтаясь в отчаянных попытках ускользнуть от приближающихся военных кораблей. Ракеты “корабль-корабль” почти лениво проносятся по пурпурно-черному пространству космоса над атмосферой Джефферсона. Я ничего не могу сделать, кроме как наблюдать, не имея возможности добраться до крейсеров или ракет, чтобы защитить грузовое судно. Ракеты поражают цель. Грузовое судно разваливается на части, выплескивая свое содержимое в вакуум.

Я в ярости. Я выслеживаю корабли, до которых не могу дотянуться своим оружием. Люди умирают, а я беспомощен, неспособен сразиться с врагом. Третий крейсер, вынырнувший с надира, уничтожает все орбитальные спутники связи, кружащие над Джефферсоном, одним махом лишая меня визуальных данных. Боевые платформы планетарной обороны автоматически открывают ответный огонь, нанося тяжелый урон одному крейсеру, прежде чем концентрированный огонь орудий второго крейсера разносит их на составляющие атомы. За три минуты и двадцать семь секунд Джефферсон лишился всех оборонительных средств космического базирования, а все внеземные сооружения превращены в руины.

После столь масштабных разрушений следующий шаг Противника удивляет меня и даже застает врасплох моего командира. Первоначальная боевая группа, прорвавшая периметр системы, выскакивает на вектор, который доставит все три крейсера и их четыре войсковых транспорта прямо в систему Нгара и ее два населенных мира, Мали и Вишну. Саймон тихо присвистывает.

— Так вот что они задумали, отправив половину боевого флота через Бездну. Они планируют нанести удар по обеим системам Дезеланского космического полуострова и ворваться в земные внутренние миры с черного хода.

— Должен ли я передать предупреждение капитану Брисбен на Вишну?

— Нет. Пока нет. Эти крейсера пока не заметили нас, Одинокий, и я не стремлюсь афишировать наше присутствие. По крайней мере, пока они не окажутся в пределах досягаемости твоих орудий. Впрочем, действительно необходимо предупредить Вишну. В этом ты прав. Передай сообщение через генерала Хайтауэра. Попроси его отправить сообщение на Вишну из одного из коммерческих подразделений SWIFT. И пусть он воспользуется какой-нибудь станцией, удаленной от Мэдисона.

Я связываюсь с генералом Хайтауэром.

— Вас понял, — резко говорит стареющий генерал, сразу понимая, что человек, отправивший это SWIFT сообщение, умрет за это. После задержки в одну и ноль семь сотых минуты генерал снова заговаривает. — Торговый консорциум “Таяри” уже ведет передачу.

SWIFT сигнал несется из точки на ночной стороне Джефферсона, вызывая мгновенный огонь всех четырех вражеских крейсеров, снижающихся к атмосфере Джефферсона. Ущерб торговому консорциуму “Таяри” будет серьезным, но Вишну и Мали предупреждены. Крейсеры дэнга и транспорты с войсками, прибывающие в пространство Нгары, не будут иметь преимущества полной внезапности. При этой мысли я испытываю чувство, похожее на злорадство.

Удовлетворение сменяется ликованием, когда два из четырех оставшихся крейсеров прекращают атаку на Джефферсон и следуют за первой боевой группой в сторону далекой Нгары. Саймон издает боевой клич.

— Они думают, что все кончено, кроме зачистки! Сынок, пришло время отправиться на охоту за дэнгами!

Я испытываю неистовый трепет предвкушения. Я жажду сблизиться с врагом. Я намерен отплатить за бессмысленное уничтожение человеческих жизней смертоносной расплатой.

— Спокойно, Одинокий, — мягко советует Саймон, пристально глядя на экран переднего обзора, — не стреляй, пока не увидишь, какого цвета у них глаза!

Это, конечно, непрактичный совет, поскольку глаза дэнгов вообще бесцветны. Однако смысл слов Саймона ясен, как и его ссылка на древнюю историю Терры. Неожиданный исход оставляет на орбите Джефферсона только один полностью работоспособный тяжелый крейсер. Второй корабль, сильно поврежденный орбитальными оружейными платформами Джефферсона, дрейфует в верхних слоях атмосферы, очевидно, не в состоянии удерживать курс. Все шесть транспортов с войсками входят в верхние слои атмосферы, быстро снижаясь.

Они идут строем, заносчивость, о которой они скоро пожалеют. Поврежденный тяжелый крейсер продолжает дрейфовать, его экипаж, несомненно, слишком отвлечен срочной необходимостью ремонта, чтобы сыграть какую-то роль в битве, которая вот-вот разразится в небе Джефферсона. Второй крейсер извергает истребителей ордой, напоминающей земных ос. Истребители мчатся наперегонки, прикрывая огнем войсковые десантные транспорты с их тяжелым грузом пехоты и боевых машин “Явак”. Они ныряют в разреженную, сильно заряженную ионосферу, держа прямой курс на Мэдисон и важнейший сельскохозяйственный комплекс Каламетского каньона. Даже исправный тяжелый крейсер целует высокую ионосферу, снижаясь достаточно низко, чтобы направить свои орудия к поверхности планеты. Он выпускает ракеты по космопорту Мэдисона. Мне очень хочется скорей посбивать эти ракеты, но я жду команды Саймона.

— Сначала неповрежденный крейсер, затем транспорты. И сбей столько ракет, сколько сможешь, — шепчет Саймон. — Приготовиться… Огонь!

Я стреляю из “Хеллборов” и бесконечных повторителей. Крейсер содрогается, смертельно раненный. Корпус трескается пополам и раскалывается. Обломки падают в атмосферу, светясь, как недолговечные метеоры. У меня нет времени праздновать, так как я слишком занят стрельбой по спускающемуся скоплению транспортов и ракет. Я уничтожаю три транспорта, прежде чем они успевают рассеяться. Я испаряю пятнадцать ракет, направляющихся по вектору, ведущему к космопорту Мэдисона.

Второй крейсер, поврежденный, но все еще действующий, открывает огонь, несмотря на свое неудобное положение, одновременно выходя из-под моего огневого контроля в верхних слоях атмосферы Джефферсона. Я включаю двигатели, мчусь вперед и уклоняюсь от всех приближающихся выстрелов противника, кроме одного. Энергия Y-луча поражает мой защитный боевой экран, вызывая вспышку и всплеск мощности, поскольку экран поглощает энергию, раскаляясь добела. Экран преобразует девяносто семь процентов энергии, омывающей мою корму, в полезную мощность, подпитывая не только несколько моих орудийных систем, но и перезаряжая экран. Это уменьшает огромную утечку энергии, необходимую для поддержания защитного щита и питания моего основного вооружения.

Однако поврежденный крейсер продолжает обстреливать меня. Через десять целых и восемь десятых секунды мне становится ясно, что командир, отвечающий за его орудия, уже сражался с Боло. Семнадцать отдельных орудийных систем концентрируют свой огонь на одной точке моего защитного экрана, нагревая его до невыносимого уровня. Несмотря на мои попытки уклониться и снять чудовищное напряжение, экран перегружается, неспособный поглотить больше ни единого эрга[8]. Очередной силовой луч пробивает его насквозь и оставляет глубокую рану в моей абляционной броне. Болевые сенсоры предупреждают об уроне.

Я кручусь и лавирую, стреляя без остановки. Двойной залп из носовых и кормовых “Хеллборов” поражает переднюю часть крейсера дэнгов. Раненый крейсер опускается ниже, погружаясь в ионосферу. Он выпускает тучу ракет, более сотни, с рычанием бросая вызов собственному неминуемому уничтожению. Третий удар моих “Хеллборов” поражает крейсер залпом в борт. Вся его корма срезается. Гибнущий крейсер распадается так же эффектно, как и его собрат, разбрасывая обломки по всему западному полушарию.

Я открываю огонь под градом приближающихся ракет, когда они с ревом устремляются к Мэдисону и его космопорту. Все их мне не сбить. Я уничтожаю девяносто три из них, но остальные достигают намеченных целей. Космопорту Мэдисона нанесен серьезный ущерб. Промышленные предприятия к северо-западу от столицы взрываются и яростно горят. Три войсковых десантных транспорта из скопления, которое рассеялось, пытаясь уклониться от моих орудий, остаются в воздухе. Сопровождающие их штурмовики начинают меня обстреливать. Я веду огонь зенитными ракетами, бесконечными повторителями и малокалиберными пушками по приближающимся истребителям. Мои пушки изрыгают смерть, наполняя небеса надо мной раскаленным пламенем. Истребители пытаются уклониться, а десантные транспорты падают как камни, используя аварийную тягу, пытаясь поскорее достичь поверхности Джефферсона, где они будут в сравнительной безопасности.

Один транспорт исчезает среди Дамизийских гор, несомненно, совершив безопасную — и неприятную — посадку в Каламетском каньоне. Второй резко поворачивает на северо-запад и опускается ниже линии горизонта, несомненно, намереваясь использовать крутые скалы прибрежного откоса в качестве прикрытия. Вероятно, он выгрузит свой груз пехоты и Яваков к северо-западу от Мэдисона. Третий транспорт пытается приземлиться возле базы “Ниневия”. Зенитные батареи базы открывают огонь, обстреливая борта снижающегося транспорта.

Огромная махина, несущая смерть, содрогается в воздухе. К ней на помощь спешат истребители дэнг, а со стороны Дамизийских гор на бреющем полете несутся джефферсонские истребители, словно на маневрах, прерванных нашествием, которые шли полным ходом, когда флот дэнга ворвался в пространство Джефферсона. Человеческие экипажи поражают вражеские истребители ракетами класса “воздух-воздух”, двигаясь слишком, чтобы вступать друг с другом в воздушные поединки, которые остались в славном прошлом земной авиации.

Неопытные джефферсонские пилоты все-таки сбивают десяток вражеских истребителей, и я горжусь ими. Они эффектно падают на землю, окружающую базу “Ниневия”. Поврежденный транспорт успешно приземляется, но скорость моей атаки и атаки военно-воздушных сил вынудили его капитана совершить серьезную ошибку и приземлиться на ближней стороне базы “Ниневия”. Это позволяет мне вести огонь на расстоянии прямой видимости, практически в упор. Двум “Явакам” удается разгрузиться, прежде чем я поражаю транспорт огнем из моего переднего “Хеллбора”. Корабль распадается в огромном огненном шаре, который временно закрывает мне обзор базы и снующих по ней орудийных расчетов.

Я запускаю беспилотник, который дает мне четкое представление о двух “Яваках”, достигших земли. Один из них, класса “Скаут”, не представляет непосредственной опасности, но другой — тяжелый штурмовой “Явак”. Увидев его, мой командир скрежещет зубами от ярости.

— Давай за тяжелым, пока он не разгромил всю базу!

Я мчусь вперед, форсируя двигатели, чтобы занять выгодную позицию, с которой я смогу обстрелять Явак, не подвергая риску людей и объекты базы “Ниневия”. Я принимаю на себя огонь от Явака класса “Скаут”, который так быстр, что размывается от скорости на своих суставчатых ногах. Импульс моих бесконечных повторителей отрывает ему одну пару ног, заставляя его искалеченным рухнуть на землю. На него пикирует джефферсонский истребитель, обстреливая сбитый разведчик ракетами и 30-сантиметровыми пушками. “Скаут” взрывается и яростно горит, но тяжелый “Явак” тем временем не сидит сложа руки.

Он открывает огонь одновременно по базе “Ниневия” и моему боевому корпусу. Зенитная батарея просто перестает существовать. Три Y-образных энергетических копья ударяют в экран моего правого борта, концентрируя все три луча в одной точке в очередной попытке пробить его. Энергия, льющаяся на экран, подпитывает мои бесконечные повторители, которые я использую с большим эффектом, выводя из строя радарные решетки Явака и его малокалиберное вооружение. Но три луча, прожигающие мой фланг, экран не выдерживает. Он снова выходит из строя — эффектно, в снопах искр и сполохах пламени — позволяя разрушительным лучам достать поверхность моего боевого корпуса. Мощный приток энергии расплавляет три 10-сантиметровые установки противопехотных пулеметов и сеет разрушения по датчикам моего правого борта и юбке над гусеницами. Я стреляю бесконечными повторителями, целясь в суставы ног, не желая подвергать этот густонаселенный регион большему воздействию жесткого излучения, чем это необходимо.

Истребители Джефферсона пытаются атаковать с бреющего полета, но легкие самолеты не могут противостоять пулеметам Явака. Пять из семи истребителей превращаются в огненные шары. Гнев подпитывает мой ответ. Я открываю огонь из переднего “Хеллбора”, и тут же содрогаюсь от очередного ответного попадания, которое оставляет еще одну длинную борозду по моему правому борту. Болевые сенсоры предупреждающе кричат. Я поворачиваю сдвоенные турели, чтобы пустить в ход оба “Хеллбора”, восхищаясь отзывчивостью моих новых модернизированных независимых сдвоенных турелей, и снова открываю огонь. Башня “Явак” отрывается и, кувыркаясь, улетает куда-то в центр базы “Ниневия”. Я снова включаю оба “Хеллбора”, и основной корпус тяжелого Явака взрывается. Охваченный пламенем, он рушится на землю.

Я с мрачным удовлетворением уничтожаю оставшиеся вражеские истребители. В кратковременной тишине до моего сознания доносятся отдаленные звуки взрывов с двух разных направлений по компасу. Я приказываю своему беспилотнику набрать высоту.

— Мэдисон атакован, — кратко сообщаю я, направляя свой беспилотник, чтобы заснять сражение, бушующее к северо-западу от столицы. Очевидно, что десантный транспорт, который ускользнул от моих орудий, высадил Яваков именно там. Я также принимаю отчаянные передачи от эскадрильи ВВС Джефферсона над Дамизийскими горами. Я передаю отчеты пилотов истребителей о ситуации.

— В Каламетском каньоне идут тяжелые бои. Враг блокировал вход в Шахматное ущелье. Никаких действий против плотины в Каламетском каньоне не предпринималось, но пехота дэнг прорывается через фермерские угодья, замедленная интенсивным сопротивлением со стороны местных жителей. Яваки воздерживаются от обстрела каньона.

— Значит, они хотят, чтобы инфраструктура каньона осталась нетронутой. А что в Мэдисоне?

Я транслирую видеопоток со своего дрона на главный экран. Тяжеловесы Яваки продвигаются к северо-западным пригородам Мэдисона, практически не встречая сопротивления. Артиллерия генерала Хайтауэра, включая двадцать семь мобильных 10-сантиметровых “Хеллборов”, и аэромобильные подразделения кавалерии спешат на защиту центра города. Другие подразделения пытаются задержать продвижение вдоль западного периметра, пытаясь лишить противника возможности проникнуть глубоко в центр Мэдисона, что фактически разрежет наши боевые силы пополам.

— Каламетскому каньону придется подождать, — цедит Саймон сквозь сжатые зубы. — Надо остановить Яваков, пока они не сравняли Мэдисон с землей…

Я мчусь вперед на предельной боевой скорости, стреляя из крупнокалиберных минометов, которые описывают дуги поверх Мэдисона. Они сбрасывают кассетные бомбы на пехоту противника и подразделения класса “Скаут”, сея хаос. Я несусь к реке Адеро, которую мне надо пересечь. Дамизийский водораздел совсем недалеко от Мэдисона, и Адеро здесь чрезвычайно глубокая, быстрая и узкая. Это создает навигационные неудобства, поскольку русло реки слишком крутое и узкое. Если я попытаюсь форсировать ее с ходу, то рискую воткнуться носом в речное дно.

Поэтому я полным ходом несусь по главной дороге, ведущей от базы “Ниневия” к Ореховому мосту, построенному к востоку от столицы для проезда тяжелых рудовозов, строительной техники и грузовых грузовиков, соединяющих промышленный сектор Мэдисона и космопорт с другими городскими центрами, особенно с шахтерскими городами и плавильными заводами, разбросанными вдоль Дамизийского хребта. Этот мост был построен для проезда большого количества тяжелых транспортных средств. Я надеюсь, что он будет выдерживать мой вес достаточно долго, чтобы переправиться на северный берег реки.

Я мчусь к южной оконечности моста со скоростью сто двадцать два километра в час. К счастью, во время атаки на мосту не было грузовиков. Весь пролет пуст. Мои гусеницы со скрежетом прокладывают себе путь по подъездной дорожке. Бетон содрогается под моими гусеницами. На середине моста я чувствую, как его перекрытия начинают рушиться подо мной…

— Его ж мать — блядь— держись!.. — вопит Саймон, но не успевает закончить.

Мы на другой стороне, а мост — на дне реки!

Я обрушиваю шквал из реактивных снарядов, мин дальнего действия и гиперскоростных ракет на восточный фланг дэнгов. Как и предполагалось, мои действия отвлекают внимание тяжелых “Яваков” от разрушения отдаленных домов и производственных предприятий Мэдисона.

Я попадаю под огонь трех “Яваков” тяжелого класса, которые выстраиваются клином, чтобы атаковать меня. Я двигаюсь на север вокруг города и завершаю маневр, который оставляет противника незащищенным по всему северо-западному флангу. Мобильные “Хеллборы” наземного базирования генерала Хайтауэра громят южный фланг дэнга, а я открываю огонь из своих более тяжелых 30-сантиметровых “Хеллборов”. “Яваки” класса “Скаут” опрокидываются, как деревья под ударами урагана, и горят вдоль всего южного фланга, но три тяжелых концентрируют свой огонь на мне, правильно рассудив, что я представляю гораздо большую угрозу.

Я теряю целую батарею легких автоматических орудий и несколько носовых датчиков, но эти Яваки не являются подразделениями первой линии. На Этене я имел дело с самыми современными боевыми машинами. Теперь передо мной устаревшая техника, которая, едва ли не старше меня самого. Не прекращая огня, я совершаю рывок навстречу врагу и уничтожаю ведущий тяжелый “Явак”, острие атакующего треугольника. Затем я проскакиваю между двумя оставшимися подразделениями на максимальной аварийной скорости, один “Хеллбор” нацелен по левому борту, другой — по правому. Они не ожидают этого маневра и прекратили огонь, опасаясь поразить друг друга.

Я проношусь мимо, стреляя из обоих “Хеллборов”. Сдвоенные взрывы отрывают паучьи суставчатые ноги обоих “Яваков”. Залпы из моих бесконечных повторителей уничтожают эти размахивающие ноги прямо в воздухе. Корпуса “Яваков” обрушиваются на землю с такой силой, что от этого удара их экипажам наверняка пришел конец. Еще один выстрел из моих “Хеллборов” добивает их, заставляя замолчать их автоматические орудийные системы. Артиллерия генерала Хайтауэра смяла южный фланг противника. Пехотные подразделения дэнгов пришли в замешательство. Я включаю бесконечные повторители и одновременно запускаю шквал противопехотных мин. Комбинированная атака вынуждает пехоту дэнгов полностью отступить.

Я бросаюсь вперед и начинаю рвать их в клочья, словно волк, который режет овечье стадо. Яваки класса “Скаут” отступают, пытаясь уклониться от моих орудий, одновременно прикрывая свою отступающей пехоту огнем. Силы самообороны Джефферсона атакуют Яваков по всему южному флангу, неся при этом огромные потери. Я уничтожаю одного “Скаута”, застигнутого в фатальном колебании — от кого удирать — между двойной угрозой, исходящей от моих орудий, и мобильными “Хеллборами” артиллерийских расчетов генерала Хайтауэра. Другие “Скауты” разворачиваются и бегут к своему транспорту, который маячит на берегу реки Адеро.

Я втоптал пехоту дэнга в грязь и преследую “Яваки” класса “Скаут”. Я пересекаю открытую, неровную местность, настигаю отставший “Скаут” и с удовольствием слушаю, как он хрустит у меня под гусеницами. Трое оставшихся “Скаутов” пытаются развернуть свои орудия, чтобы отстреливаться на ходу, но эта устаревшая модель “Скаута” была разработана для лобовой атаки, а не для отступления. Это фатальный недостаток конструкции. Я почти неторопливо снимаю один, затем бросаю взгляд на следующий и тоже уничтожаю его.

Военный транспорт правильно понял, чем грозит ему мое приближение. Он пытается взлететь, дав по мне залп из всего бортового оружия, он пересекает реку Адеро, направляясь в сторону Ченгийского водопада. Если он опустится ниже откоса, у него будет отличный шанс спастись, двигаясь на север или юг, прижимаясь к скале, что защитит его от моих пушек. Я меняю курс, поливая уничтожающим огнем убегающий транспорт. Он уворачивается, перескакивает реку, всего на мгновение зависает над впечатляющим водопадом… И в этот момент залп из моего переднего “Хеллбора” попадает точно в середину корабля. Транспорт разваливается пополам и, яростно горя, падает в реку. Еще через мгновение они исчезают за краем водопада. Я возвращаю свое внимание к единственному оставшемуся “Скауту”, который почти достиг реки. Я включаю бесконечные повторители. Суставчатые ноги дергаются, как у покалеченного насекомого, затем вся машина съезжает прямо с края высокого откоса. То же самое делает растерянная масса пехоты дэнгов, явно предпочитая затяжной прыжок навстречу гибели быстрой, но страшной смерти под моими гусеницами.

Я радуюсь их уничтожению.

Потом я вспоминаю о Каламетском каньоне. Мы нанесли сокрушительный удар по захватническим силам дэнга, но битва далека от завершения. Во внезапной тишине звучит взволнованный резкий голос Саймона:

— Хорошая работа, Сынок. Чертовски хорошая работа. А теперь тащи свою блестящую кремневую задницу обратно в Каламетский каньон. Давай просто надеяться, что там еще есть кто-то живой, кого можно спасти.

Отвечать не нужно. Я разворачиваюсь и готовлюсь вступить в бой с врагом еще раз.

ГЛАВА 5

Еще никогда в жизни Кафари не была так напугана.

Она смотрела, как ее дядя бежит через посадочное поле к своему аэромобилю, и отчаянно гадала, увидит ли она его когда-нибудь снова. Майор Хрустинов уже запрыгнул в президентский аэромобиль, крича пилоту, чтобы тот взлетал, еще до того, как тот полностью закрыл люк. Она смотрела, как удаляются оба аэромобиля, и лишь потом заметила, что привезшее ее такси тоже улетело, несомненно, направляясь обратно в Мэдисон. Она задавалась вопросом, что же, черт возьми, теперь делать. Затем голос президента Лендана ворвался в ее ошеломленное сознание.

— Мисс Камара?

Она попыталась собраться с мыслями.

— Сэр?

— Можете ли вы порекомендовать какое-нибудь убежище? Мы остались без воздушного транспорта, и у моего пилота не будет времени вернуться за нами после доставки майора Хрустинова. В каньоне нет бомбоубежищ, но вы знаете этот каньон лучше, чем мы. — Он кивнул в сторону своих телохранителей и потрясенного советника по энергетике Джулию Элвисон. Та дрожала, ее прекрасное лицо было пепельного цвета. Даже Абрахам Лендан был пугающе бледен.

Боже мой, ошеломленно подумала она, теперь я несу ответственность за безопасность президента… Вместо того, чтобы усугубить ее ужас, неожиданное бремя немного успокоило ее, дало ей возможность заняться чем-то конкретным.

— Мы можем спрятаться у Аллигатора! — проговорила она, не узнавая собственный голос.

— У какого аллигатора?!

— Аллигатором мы называем пещеру, а точнее, большое углубление в скале. До нее километров пятнадцать вон в ту сторону! — пояснила она, показав на север, куда вела длинная извилистая дорога вдоль Каламетского каньона. — Первые команды по терраформированию использовали его как убежище. Вход полон зазубренных каменных выступов, похожих на зубы. Он довольно глубоко врезается в скалу, по меньшей мере, на сотню метров. Но по пути нам придется пересечь Аминский мост через реку Каламет.

— Хэнк, доставь нас туда, пожалуйста, — мрачно попросил Эйб Лендан.

Водитель президентской машины рванул с места, словно одержимый демонами. Второй телохранитель, ехавший в машине позади них, сантиметр за сантиметром соответствовал их бешеному темпу. Кафари никогда не ездила на наземном автомобиле с такой скоростью. Фермерские дома и изгороди пастбищ расплывались перед глазами, затем проносились мимо и исчезали вдали. Через пять километров была развилка. Они свернули к Аминскому мосту. Ворвавшись на вершину моста, автомобиль на несколько мгновений оторвался от земли, приземлился и, сопровождаемый визгом тормозов, прошел крутой поворот по другую сторону реки. Несмотря на то, что Кафари была пристегнута ремнем безопасности, ее отбросило к плечу президента, а Джулию Элвисон с размаха ударило о дверцу автомобиля, и у нее на щеке появился внушительный кровоподтек.

Преодолев поворот, Хэнк снова вдавил педаль в пол. Возможно, благодаря этому они так быстро набрали скорость. Затем откуда-то далеко на западе над вершинами скал раздался устрашающий шум. Казалось, затряслись горные пики, а эхо промчалось по каньону, отражаясь от его стен.

— Что, черт возьми, это было? — ахнул Эйб Лендан.

Что бы это ни было, оно произошло снова. И снова.

— Это Боло, — прошептала Кафари. — Он с-стреляет во что-то.

Грохот повторялся снова и снова, пока не перерос в непрерывный рев. Судя по всему, у Боло не было недостатка в мишенях. Кафари попыталась выглянуть в боковое окно и уловила край ослепительной вспышки высоко над западными скалами. Джулия Элвисон, пепельно-бледная под багровым кровоподтеком, расползающимся по ее лицу, издала хриплый крик и указала в небо.

— Что это? — выдохнула она, ее рука сильно задрожала.

Кафари вытянула шею, пытаясь что-нибудь разглядеть. Огромный огненный шар несся по утреннему небу, оставляя за собой длинный светящийся хвост дыма и пламени. Он исчез за восточными склонами Дамизийских гор. Никто не высказал никаких предположений. Вероятно, потому, что все цеплялись за сиденья машины и друг за друга, пока Хэнк проносился через повороты дороги. На небольших горках автомобиль подлетал в воздух, а во впадинах скреб днищем асфальт.

Возможно, это была часть корабля, предположила Кафари по резким вспышкам между ударами и заносами. Большого. Больше грузового судна? Сколько времени потребуется кораблю, чтобы сойти с орбиты? Упал бы корабль с орбиты? Или просто дрейфовал бы вокруг в виде больших кусков? Может быть, это был один из кораблей дэнга, пытавшихся приземлиться?

Почти через три минуты после того, как он скрылся за горами, над вершинами утесов поднялся огромный столб дыма и обломков. Затем начали падать куски скалы. Хэнк уделял больше внимания падающим обломкам, чем управлению автомобилем, и его снесло с дороги. Он вывернул руль и снова вырулил на асфальт. Машина позади них съехала в кювет, пытаясь избежать столкновения с ними. Вторая машина развернулась, затем опрокинулась, завалившись на бок.

Затем огромный кусок песчаника — почти такой же большой, как их автомобиль, — врезался в землю в полуметре от их правого крыла. Разлетевшиеся осколки ударили в борт автомобиля, как шрапнель. Переднее пассажирское стекло разбилось, как яичная скорлупа. Осколки усеяли всю правую сторону автомобиля. Еще один камень разбил лобовое стекло, оно покрылось паутиной трещин. Крыша звенела, как колокол, помятая в дюжине мест.

Кто-то кричал. Слова складывались в истерические рыдания ужаса, которые, как Кафари наконец поняла, исходили от Джулии, советника президента по энергетике.

— Что это была за штука? — спрашивала она снова и снова, между икотой и пронзительными, паническими животными звуками. Она цеплялась за ремень безопасности, пытаясь дотянуться до пола, но ремень был туго застегнут. Она сдалась и просто съежилась так низко, как ей позволяли ремни безопасности, сильно дрожа. Кафари и саму трясло довольно сильно…

Телохранитель президента прижал руку к уху, очевидно, слушая передачу через наушник.

— Это, наверное, — коротко сказал он, — была часть корабля дэнгов, той штуковины, которую мы видели упавшей, не одной из наших. — проговорил Ори Чармак внезапно изменился в лице. — У нас большие потери. Генерал Хайтауэр сообщает, что мы потеряли орбитальную станцию “Зива”, Юрейскую базу на спутнике и все шахты на астероидах.

Шок обрушился на Кафари подобно приливной волне, заглушив его голос. Космическая станция? И лунная база, целиком?! Просто исчезли в одно мгновение?! Она все еще пыталась осознать это, когда с неба стрелой спустилась черная фигура. Кафари закричала. Огромный корабль быстро приближался к Каламетскому каньону.

— Быстро с дороги! — закричал Ори. — Это военный транспорт Дэнг!

Хэнк круто свернул во двор ближайшей фермы и остановился под раскидистыми ветвями массивного дуба.

— Из машины! — рявкнул Ори, вытаскивая президента Лендана из машины. Когда Кафари выбралась из машины, она успела заметить фермеров, бегущих к дому со стороны брошенных на поле тракторов и культиваторов. Затем что-то еще большое с ревом пронеслось по каньону на высоте верхушек деревьев. Ослепительные лучи когерентного света обрушились на поля, уничтожая все движущееся: тракторы, стада охваченного паникой скота, людей…

— Ложись!

Ори втоптал Эйба Лендана в землю и прикрыл тело президента своим собственным. Кафари ткнулась лицом в грязь. Мимо пронеслись несколько истребителей дэнгов, направляясь к огромной массе десантного корабля. Инопланетный гигант садился на землю менее чем в пятистах метрах от фермы. Боже мой, Кафари плакала от ужаса, о, Боже… Она судорожно впилась пальцами в землю.

Из недр транспорта возникали какие-то аппараты. Чудовищные сооружения, передвигавшиеся на механических ногах, выглядящие как демоны из самых темных уголков ада. Яваки, пронеслось в ее мозгу. Это Яваки! Как их много! И пехота. Из десантного корабля выливалась черная волна, полная волосатых существ размером с собаку. Тонкие, похожие на ходули ноги позволяли им бежать очень быстро.

Внезапно из двора фермы, стоявшей в сотне метров от приземлившегося транспорта, пулей вылетел автомобиль. Обитатели фермы явно спасались бегством. В тот же момент каждое орудие на каждом Яваке в каньоне с головокружительной скоростью развернулось, стреляя по машине. Она исчезла в ослепительной вспышке и грохоте. Эхо все еще отдавалось от стен каньона, когда дверь ближайшего к ним фермерского дома с грохотом распахнулась. Женский голос прокричал через двор.

— Быстрее! В дом!

Кафари колебалась достаточно долго, прежде чем она вскочила на ноги и побежала. Остальные были прямо за ней. У нее перехватило дыхание, когда она перебежала крыльцо и, пошатываясь, направилась к открытой двери. Кафари буквально вывалилась через порог. Президент был прямо за ней. Ори перекинул Джулию Элвисон через крыльцо, чтобы добраться до предельной безопасности фермерского дома.

— Шевелись же!!! — рявкнула женщина, захлопнув дверь и бросившись на пол. Кафари поскользнулась на полированных деревянных половицах. Пуговицы на ее рубашке и шортах оставили царапины на блестящем дереве. Она подошла к креслу-качалке ручной работы со стеганой подушкой в веселых красных и желтых тонах. Затем за окнами разверзся раскаленный добела ад. Стекло вылетело, разлетевшись вдребезги от избыточного давления мощного взрыва. Кафари почувствовала, что из ушей у нее течет кровь.

Когда она снова смогла видеть, машины президента уже не было. Как и дерева, под которым она была припаркована. Как и большей части передней стены дома. Мимо пронесся корабль инопланетников, обстреливая что-то дальше по дороге. Кафари даже не могла дышать, настолько она была напугана. Когда инопланетный истребитель отошел, женщина, предложившая им убежище, вскочила, покрытая пылью, осколками и кровью, но твердо стоя на ногах и двигаясь.

— Туда, быстро! Нам нужно добраться до подвала!

Земля дрожала от странных, разрозненных сотрясений. Один взгляд сквозь разрушенную стену показал Кафари зрелище из глубочайшего кошмара. Явак, спускающийся по каньону. На огромных уродливых металлических ногах. Насекомые размером с дом. Охотятся на нее.

— Шевели задницей, девчонка! — прорычала фермерша.

Кафари не выдержала и побежала.

Они промчались по длинному коридору к просторной кухне, в которой еще висел нелепый сейчас запах свежеиспеченного хлеба. Кафари показалось, что она снова уткнулась носом в бабушкин фартук. Здесь все пахло, как у нее дома. Повсюду царил знакомый запах мира, который она вернулась защищать. Мальчик лет двенадцати с широко раскрытыми испуганными глазами на темном испуганном лице поднял часть кухонного пола. Ступени вели вниз, в подвал. Впрочем, Кафари обрадовалась бы сейчас любой звериной норе, в которую можно было забиться…

Рядом с люком лежала целая куча ружей и пистолетов. При их виде Кафари испытала неожиданное облегчение. С оружием в руках они могли бы, по крайней мере, погибнуть с боем.

Мальчик встретил встревоженный взгляд матери.

— Они не добежали до дома, мама… Папа и все остальные… — По его щекам катились слезы. Гипс на одной руке объяснял, почему мальчик не был в поле со своими старшими родственниками.

Его мать не разразилась слезами. Ее лицо стало мрачным и суровым.

— Тогда возьми себе винтовку, Дэнни, потому что теперь ты единственный мужчина в этом доме. Все вы, возьмите все, что сможете унести, из этой кучи.

Кафари схватила две винтовки, дробовик и пистолет, спускаясь по лестнице в подвал. Лестница представляла собой простую деревянную конструкцию с досками в качестве ступеней и открытыми боковинами, но там были два поручня, изрядно потертых, и конструкция была прочной. Еще больше ног застучало вниз по лестнице. Президент добрался до безопасного места в сопровождении своего телохранителя. Джулия Элвисон, растрепанная и, казалось, готовая упасть в обморок, спустилась вниз впереди водителя Хэнка. Дверь подвала захлопнулась над ними с громким стуком, затем мальчик, Дэнни, помог матери спуститься и усадил ее на нижнюю ступеньку.

У женщины было посеревшее лицо, искаженное от боли. По нему стекали струйки пота, оставлявшие следы на грязи и крови, сочащейся там, где содрали кожу обломки рухнувшей стены. Президент Лендан подошел к ней и критически осмотрел ее раны.

— Тебя зовут Дэнни?” — он взглянул на парящего ребенка.

— Да, сэр. Дэнни Гамаль. Это моя мама, сэр, Айша Гамаль.

— Здесь внизу есть аптечка первой помощи, Дэнни?

Мальчик принес с одной из полок увесистую коробку. Президент Лендан нашел антисептические и спиртовые салфетки. Кафари заметила раковину и стопку полотенец и поспешила намочить одно из них. Ожидая, пока закипит вода, она изучала подвал. Это каменное убежище оказалось больше, чем она предполагала. Его потолок — а значит, и пол дома — был укреплен пласкретом.

В подвале было прохладно. Полки с едой и приспособлениями, необходимыми для того, чтобы содержать в порядке большой огород и обрабатывать его урожай, почти целиком скрывали его стены. Разноцветные банки с домашним вареньем, солеными огурцами и другими овощами соседствовали с глиняными горшками, где хранили — как вытекало из их этикеток — квашеную капусту, мед и даже масло. С металлических перекладин под потолком свисали колбасы, копченые окорока, вЕленое мясо.

Другие полки были завалены коробками с боеприпасами. Много боеприпасов. Она увидела как заряженные патроны, так и разобранные компоненты: гильзы, капсюли, порох, свинец и пули с металлической оболочкой. Целый угол подвала был отведен под пресс для перезарядки. Это сильно напомнило ей подвал ее отца.

Хочешь мира, готовься к войне, сказал ей отец много лет назад, когда она спросила обо всем оружии, хранящемся в их подвале. Семья Камара — и семья Сотерис со стороны ее матери — потеряли многих членов во время последнего вторжения. Кафари понимала непреодолимое желание накапливать средства для отпора. Дедушки и бабушки Кафари до сих пор вспоминали родных и близких, которые погибли, остановив дэнгов. Ребенком Кафари часто рассматривала их пожелтевшие фотографии в домашних альбомах, а раз в год они с матерью приносили цветы к скромным надгробиям на Каламетском кладбище.

Вода, наконец, стала горячей. Она намочила два полотенца и протянула одно президенту Лендану, который осторожно вытер Айше Гамаль лицо и шею. Кафари побледнела, когда увидела кровь и разорванную ткань на спине женщины.

— Надо бы снять платье, — негромко проговорила она. — Давайте-ка…

Они расстелили разорванную ткань, затем Кафари смыла губкой кровь, грязь, осколки дерева и стекла. Дэнни догадался принести в тазу еще горячей воды, что неизмеримо помогло. Пока Кафари работала, морщась и закусывая губу каждый раз, когда миссис Гамаль вздрагивала, пожилая женщина подняла голову.

— Ты кажешься знакомой, дитя мое, — сказала она, нахмурившись. — Ты, случайно, не родственница Марифе Сотерис?

Кафари кивнула, с трудом проглотив внезапный комок в горле. Она понятия не имела, могут ли ее бабушка с дедушкой — или остальные члены ее семьи — быть еще живы. Кафари посмотрела в темные, полные боли глаза женщины и очень тихо ответила:

— Она моя бабушка, мэм.

— У тебя такие же глаза, как у нее. И такие же добрые руки. Знаешь, твоя бабушка помогала мне рожать сыновей…

Женщина наконец не выдержала и расплакалась:

— Мои мальчики… они убили моих мальчиков…

Айша отдалась во власть своему горю. Президент Лендан обнял за плечи несчастную женщину, чьи сообразительность и мужество спасли жизнь им всем, и не отпускал ее до тех пор, пока ее всхлипы не стали тише.

Когда плач утих, Дэнни дрожащим голосом произнес:

— Я здесь, мама.

Она крепко прижала его к себе, все еще дрожа от горя. Президент Лендан заглянул в глаза Кафари, затем кивнул в сторону разорванной спины женщины. Они закончили смывать кровь и мусор, затем промыли раны антисептиком. Кафари пинцетом извлекла еще несколько осколков, затем посыпала раны порошкообразными антибиотиками и забинтовала все компрессами, которые Эйб Лендан помог ей аккуратно закрепить. Они натянули остатки платья обратно поверх бинтов. Кафари подняла глаза и увидела, что водитель президента смотрит на нее с таким видом, словно он хочет помочь, но не решается предложить свою помощь. Она попросила его принести стакан воды из раковины в углу.

Кафари порылась в аптечке, затем положила на язык миссис Гамаль обезболивающую капсулу и поднесла стакан к ее губам, помогая ей проглотить лекарство. Она благословила предусмотрительность, которая побудила Айшу Гамаль включить лекарства на основе опиатов в свой аварийный набор. Только теперь Кафари обратила внимание на свои ноющие и саднящие раны, не шедшие, впрочем, ни в какое сравнение с теми, которые она только что перебинтовала. Несколько серьезных царапин и ссадин, одна длинная, глубокая царапина на бедре, синяки от плеч до пальцев ног. В общем, повезло больше, чем она имела право ожидать, учитывая, через что они все только что прошли. Никогда, пока жива, честно пообещала она себе, намазывая мазью самые страшные царапины, не надену шорты и рубашку с короткими рукавами на другую войну.

До ее усталого сознания донеслись приглушенные рыдания с другого конца комнаты. Сотрудник администрации президента Джулия Элвисон лежала в беспомощной позе у стены. Ее хорошенькое личико распухло от слез и кровоподтека, который расползся по щеке и брови. Левый глаз Джулии совершенно заплыл и закрылся. Кафари нашла еще одну обезболивающую таблетку.

— Вот, проглоти это. Поможет.

Молодая женщина проглотила таблетку, села и, дрожа всем телом, прислонилась к полкам. Кафари тоже было холодно, причем холоднее, чем сырость подвала. Ей нужно было что-то предпринять по этому поводу, но сначала у нее на уме была более насущная проблема. Она заметила свободное место в углу, и уселась изучать пистолеты, не только те четыре, которые она унесла, но все до единого. Тяжелые ружья и пистолеты немного успокоили девушку. Отец научил ее обращаться с огнестрельным оружием, как только она смогла оторвать его от пола, и Кафари не забыла эти уроки даже за годы учебы на Вишну.

Сидя на корточках на каменном полу, который дрожал под подошвами ее ботинок, Кафари обнаружила, что открывает механизм для проверки магазинов и патронников, вытаскивает коробки с патронами, подбирает калибры и заряжает удивительно устойчивыми руками. Ее руки казались каким-то образом отделенными от остального тела. Сначала она зарядила длинные пистолеты. У винтовок больше убойной силы, чем у пистолетов, в то же время дробовик давал больше шансов попасть во что-нибудь, если ей — или кому-то еще — придется стрелять нетвердой хваткой. Когда она закончила заряжать все, она засунула один пистолет за пояс своих шорт цвета хаки, убедившись, что он поставлен на предохранитель, затем поймала на себе пристальный взгляд президента Лендана.

— Похоже, вам с ними довольно комфортно. — Он кивнул в сторону их небольшого арсенала. — Вы планировали последовать примеру своего дяди и сделать военную карьеру?

Она покачала головой.

— Нет. Я изучала психотронное программирование и калибровку. Обращаться с оружием меня научил отец. Ведь в район нашей фермы все еще спускаются голлоны с Дамизийских плоскогорий, а иногда встречаются даже ягличи. Они появляются особенно часто, когда скот приносит потомство. Взрослый яглич может сожрать за раз пять или даже шесть телят, и, чтобы его прикончить, надо попасть ему прямо в глаз. У яглича большие глаза. Если умеешь стрелять, не промажешь! — Кафари спохватилась, что особенности охоты на крупных хищников не интересуют президента, и попыталась собраться с мыслями. — Я стреляю достаточно хорошо, чтобы уложить пехотинца дэнг даже со ста метров.

— Мисс Камара, вы не представляете, как я рад это слышать.

Президента трясло. Впрочем, в подвале было действительно холодно…

Кафари нахмурилась. Не желая беспокоить хозяйку и ее сына, она стала сама шарить по ящикам и коробкам. Наконец-то она нашла что-то подходящее: глубокий пластиковый контейнер для походного снаряжения. Помимо всего прочего, в нем лежало четыре тонких, но теплых одеяла. Она накинула одно на дрожащего советника по энергетике, второе отдала Хэнку, который присел на корточки в углу, третье обернула вокруг матери и сына, а четвертое вручила Эйбу Лендану, который — хоть и не пострадал — все-таки был самой важной персоной в подвале. За последний час на лице Лендана пролегли новые морщины, но он нашел в себе силы улыбнуться Кафари.

— Это последнее одеяло, а вы одеты не по погоде, Давайте накроемся им вместе.

— С удовольствием, — ответила девушка и с непритворным облегчением улыбнулась в ответ.

Кафари подтащила оружие поближе, затем забралась под одеяло и вздохнула от внезапного, успокаивающего тепла. Ори Чармак, по-видимому, невосприимчивый к простым смертным неудобствам, оставался на ногах, все время держа одну руку на пистолете. Другую руку он прижимал к уху.

— В подвале нет связи, — наконец пробормотал он. — Ни черта не слышно.

Кафари тоже ничего не слышала, но она что-то чувствовала. Твердая скала задрожала под ногами с разрозненными сотрясениями, когда что-то тяжелое тяжело проехало мимо дома, фактически целая процессия, судя по толчкам. Над головой завибрировал пласкрет, и банки слегка задребезжали на полках. Она почти перестала дрожать, когда весь подвал и скальный грунт под ним сильно затряслись.

Джулия Элвисон пронзительно завизжала. Что-то большое — действительно большое — врезалось в дом над ними. Потом визг помощницы президента потонул в таком страшном грохоте, словно на дом обрушились Дамизийские горы. Из-за двери подвала над головой посыпалась пыль. Пласкретовый потолок начал проседать, прогнувшись вниз под огромным весом.

На нас наступили! Кафари схватилась за винтовки, что давало, вероятно, иллюзорное утешение в том, что она может что-то сделать, возможно, даже защитить их. Еще одно сильное сотрясение прогремело в подвале. Там наверху Явак, ходит по дому. Должно быть, один из тех, тяжелого класса…

На них обрушился шум, который затмевал все шумы во вселенной. Адский синий свет сочился сквозь щели вокруг люка. Президент Лендан толкнул ее на землю, пытаясь прикрыть своим телом. Он также заткнул оба уха — слишком поздно. Все они оглохли бы на всю жизнь, сколько бы секунд им ни осталось прожить это. Из ушей Кафари текла кровь, она задыхалась от дикого, животного ужаса. Новые сотрясения, новые взрывы…

Внезапно наступила поразительная тишина. Несколько мгновений Кафари не могла в нее поверить.

Мы живы. О Боже, мы все еще живы… Даже телохранитель упал, его худое лицо посерело. Кафари подавила кислотный ужас, заставила себя высвободиться из зародышевого комочка, подняла голову, чтобы посмотреть вверх. Большинство металлических перекладин попадало с потолка. Повсюду валялись висевшие на них колбасы и окорока. Но пласкретовый потолок, каким-то чудом инженерной мысли, остался цел. Совершенно несущественная мысль, промелькнувшая в ее голове, чуть не довела Кафари до истерического смеха: Кто бы ни был подрядчиком по строительству этого потолка, я хочу, чтобы он построил весь мой дом…

Президент двигал губами, но ей было не разобрать его слов. Вместо них до нее долетали какие-то нечленораздельные звуки, но она обрадовалась и им. Значит, она не совсем оглохла! Наконец до нее дошел смысл того, что он кричал.

— Вы в порядке?

Она кивнула.

— А вы? — она с трудом слышала саму себя.

Он кивнул в ответ. Ори с трудом поднялся с пола, но водитель по-прежнему лежал под раковиной, которая немного отошла от стены. Из треснувшей трубы текла вода. Из стен повылетали крепления, и большинство полок валялось на полу. Их содержимое разлетелось по комнате, как шрапнель. Повсюду валялось стекло. Из патронных ящиков в диком беспорядке высыпались боеприпасы, калибры перепутались в десяти вариантах. Джулия Элвисон, зажатая под секцией рухнувшего стеллажа, не двигалась. Миссис Айша Гамаль и ее сын сидели под лестницей, которая, как ни странно, устояла.

Впрочем, приглядевшись к лестнице, Кафари перестала удивляться. Она была целиком изготовлена из кербаса, местной породы дерева, из которого получаются практически неразрушаемые пиломатериалы, легкие и прочные. Гамалы поступили мудро, укрывшись под ним, прижавшись спинами к стене, Айша старалась заслонить Дэнни своим телом.

Кафари осторожно пробралась через обломки стеллажей, очень осторожно потянула за опрокинутые доски, которые погребли под собой Джулию Элвисон. Водитель уставился на нее безумными глазами, совершенно бесполезный. Когда другой конец тяжелой полки приподнялся, она увидела, что ей стал помогать только мрачный, перепачканный с ног до головы президент Лендан. Ее глаза опасно горели. Я буду голосовать за этого человека на каждых выборах до тех пор, пока человечество владеет этим каменным шаром, поклялась она, не обращая внимания на новые синяки, порезы и жгучие ссадины, которые начали давать о себе знать.

Они оттащили еще несколько стеллажей, пока Кафари не смогла получше рассмотреть, что находится под ними. Она была девушкой с фермы и знала, как выглядит смерть. Но скорчившееся под полками тело, кровь в длинных светлых волосах, застывший, беспомощный ужас… Кафари села среди стекла и рассыпанных боеприпасов и начала плакать. Беззвучно. С сильной разрывающей болью в груди, которая могла быть горем, страхом или ненавистью — или, может быть, просто чудовищным гневом из-за того, что это милое, способное, умное существо погибло слишком рано, и Кафари не смогла это остановить.

Кто-то обнял Кафари за плечи. Больше всего на свете ей хотелось хорошенько спрятаться, хотелось, чтобы пришел папа и избавил ее от всего этого ужаса. Впервые до нее дошло, что она действительно может никогда больше не увидеть своего отца или других дорогих ее сердцу людей. Даже если ей посчастливится уцелеть здесь в подвале, наверху, в каньоне, наверняка все погибли! Потом у нее в душе замаячил лучик надежды.

Может быть, прошептала эта мысль, может быть, мама и бабушка поехали за покупками в Мэдисон, как они иногда делают, когда ситуация начинает казаться пугающей? Может быть, они поехали в город, чтобы запастись кое-какими дополнительными припасами на случай надвигающихся трудных времен. Может быть, о Боже, может быть, они в безопасности, где угодно, только не здесь, в этом порожденном дэнгами аду…

Кафари не очень-то верила в эту утешительную версию, но предпочитала лелеять хотя бы слабую надежду, а не созерцать заваленное полками тело Джулии Элвисон и представлять на его месте своих родных. Когда она наконец открыла глаза, то поняла, кто обнимает ее за плечи. Это был Абрахам Лендан. Еще десять минут назад она смутилась бы, а сейчас просто была ему от души благодарна. За долгое время она ни к кому не испытывала такой благодарности. Она села, вытерла лицо руками и попыталась улыбнуться.

Потом девушка заметила, что президент смотрит на нее чрезвычайно пристально и как-то странно. Никто еще никогда не смотрел так на Кафари. Он разглядывал ее так, словно она была существом не из плоти и крови, а сделана из кремневой стали и хрупкого стекла. Казалось, он готов за нее умереть и был бы рад этому. Этот взгляд напугал ее до смерти, заставил вздрогнуть, придал смелости собраться с силами и снова встретиться лицом к лицу с кошмаром.

Внезапно руки президента задрожали, но он собрался с силами и заговорил смертельно усталым, но не дрогнувшим голосом:

— Что нам делать дальше?

Кафари запрокинула голову вверх, изучая потолок, пытаясь понять, сколько он еще выдержит. Потом она прикинула, не заклинило ли ведущий в подвал люк. Металлическая рама, обрамляющая его, погнулась, как и сам люк. Прекрасно! По нам погуляли, потом нас взорвали, а теперь мы в ловушке? Конечно, ей пока не очень хотелось выползать из этой дыры. Под ногами все еще ощущалась постоянная дрожь, вызванная тем, что Яваки шагали по каньону.

Двигаясь осторожно, не желая растянуться на осколках стекла, разбросанных по всему полу, Кафари пробралась к лестнице. Она стала разглядывать искореженный люк, стараясь определить, насколько сильно он поврежден. В ушах у нее стоял страшный звон, но она все-таки услышала какое-то шуршание за спиной. Обернувшись, она увидела, что президент Лендан с обычной шваброй в руках подметает пол. Это зрелище показалось девушке таким комичным, что ее распухшее от слез, ушибов и ссадин лицо расплылось в улыбке.

— Возможно, мы задержимся здесь надолго, — с почти извиняющимся видом сказал президент. — Не спать же нам на битом стекле!

Кафари уставилась на Лендана вытаращенными глазами:

— Вы что, собираетесь спать?!

Самой девушке казалось, что она больше никогда не уснет.

Президент усмехнулся:

— Моя дорогая, мы же теперь солдаты, а первое, чему солдат учится, как мне говорили, это ценности сна. Настоящие воины стараются использовать любое мгновение для сна. Где-то там, — добавил он, показав подбородком на просевший потолок, — на нашей стороне сражается Боло. Это дает нам — всему Джефферсону — шанс на выживание. Мы еще можем победить и должны быть к этому готовы. Будет скверно, если в самый неподходящий момент я слечу с катушек от усталости. И вы — мягко добавил он, — тоже должны быть в форме.

Сначала Кафари не поняла, что именно имеет в виду президент, и с разинутым ртом смотрела, как он, со шваброй в руке, рассуждает о будущем своей планеты. Потом до нее дошел смысл слов Лендана, и ей снова стало страшно. Он ожидает, что я спасу ему жизнь. А почему именно я?! У него же есть профессиональный телохранитель, живой и здоровый, готовый в любой миг пожертвовать своей жизнью за президента…

Но тут Кафари поперхнулась.

Да, телохранителя готовили умереть за Лендана, но президент не хочет думать о смерти! Он рассчитывает на то, что она выживет, и он спасется вместе с ней! Было очевидно, что свои основные надежды Лендан почему-то связывает именно с Кафари.

— Если мне нужно сейчас что-нибудь делать, я полностью в вашем распоряжении, — добавил президент.

Кафари задумалась, открыла было рот, но тут же тряхнула головой:

— Я думаю, вы правы. Подметите пол, чтобы, если нас снова будет трясти, мы не упали в кучу битого стекла. Ещё мы должны попытаться остановить утечку воды, если сможем, — она кивнула в сторону раковины. — И кто-нибудь должен разобрать эти разбросанные боеприпасы. Возможно, нам придется перезаряжать оружие в спешке, а все так перепутано, что невозможно определить, какие патроны идут к какому оружию.

— Я сделаю это, — вызвался Дэнни Гамаль.

Кафари обернулась и увидела, что мать и сын уже на ногах и готовы приняться за дело. Не было необходимости спрашивать, знает ли он, как сортировать патроны по размеру, длине дульца у гильзы, по типу пули в ней, по маркировке на донном срезе, тому, есть или нет у этого патрона фланец. Он явно разбирался даже в патронах без гильз, потому что к некоторым типам оружия требовались именно таковые. Он знал. Она тоже знала, в его возрасте, поэтому сейчас лишь устало улыбнулась мальчику:

— Хорошо, Дэнни! Спасибо!

Мальчик начал рыться в патронах. Айша Гамаль взглянула Кафари в глаза, потом кивнула своим мыслям и стала разыскивать инструмент, чтобы починить раковину. Находясь внизу, девушке было трудно понять, заклинило ли люк, и она стала отдирать от стены последние оставшиеся рядом с ней полки. Если и они рухнут, может еще кого-нибудь придавить! Закончив с полками, Кафари начала разбирать раскиданные по полу вещи. Еда легла в одну кучу, инструменты и оборудование, которые им вряд ли понадобятся, — в другую, а все, что выглядело хотя бы отдаленно полезным — открывалки для консервных банок, походное снаряжение, аварийные свечи и фонарики — в третью. Им очень повезло во многих отношениях: не только в том, что подвал оказался достаточно крепким, но и электричество все еще работало. Очевидно, что часть дома все еще стояла, несмотря на топтание Явака, и не были оборваны провода, идущие к гидроэлектростанции на плотине. Это заставило ее понять, что дэнги, должно быть, планируют не просто захватить каньон, но и населить его своими соплеменниками. Однако свечи и фонарики помогли ей почувствовать себя лучше. Сидеть в полной темноте и слушать, как Яваки сверху палят у них над головой по атакующей их джефферсонской авиации, в темноте было бы гораздо страшнее.

Еще больше успокоил Кафари вид уцелевших ящиков с боеприпасами. Она отсортировала их по калибру, положив каждый отобранную заначку рядом с оружием, с которым их можно было использовать, для быстрой перезарядки, если ситуация снова станет интересной. Она заметила, как телохранитель одобрительно кивнул, затем Ори помог ей закончить работу, хотя одним глазом — и, вероятно, обоими ушами — следил люком в потолке и расположением президента Лендана относительно него. Это было то, чего она никогда бы не заметила раньше, и она мрачно осознала, что вся ее жизнь будет разбита на “до нашествия Дэнг” и “после Дэнг”. По крайней мере, уже начинало казаться, что в ее жизни будет часть “после Дэнг”.

Еще одна вещь, которая помогла взять себя в руки — это воспоминание с какой скоростью искали цели орудия Боло. Она только мельком видела это, когда он участвовал в военных играх против ВВС, но это зрелище произвело на нее неизгладимое впечатление. Это также помогло вспомнить командира Боло. Ей самой было непонятно, почему при мысли о нем к ее сердцу приливала теплая волна уверенности и покоя.

Может быть, все дело в его глазах, думала Кафари. Это были глаза человека, пережившего не одну кровавую бойню. То, что человек может выйти из такой передряги живым, придавало Кафари уверенности в собственных силах. Хотя, по правде говоря, он сделал это внутри тринадцати тысяч тонн кремневой стали с передвижным ядерным арсеналом на борту. Кафари только сейчас поняла, что таится в бездонных грустных глазах Саймона Хрустинова. Теперь ей было ясно, что это глаза настоящего героя, не зря надевшего бравый красный мундир бригады “Динохром”.

Как бы я хотела ему об этом сказать, вдруг подумала Кафари. Я поблагодарила бы его за то, что он прилетел нас защищать. Снова рискнуть пережить такой ужас ради нас. Людей, которых он пока даже не знал. Было важно — по крайней мере, для нее, — чтобы кто-нибудь рассказал ему это. Она как раз представляла себе эту сцену, когда подвал затрясся от грохота, напоминающего нестерпимо громкие раскаты далекого грома. Девушка подскочила на месте. Со стороны Шахматного ущелья снова донесся далекий грохот. Айша Гамаль встревоженно посмотрела Кафари в глаза. Женщина ничего не сказала, но Кафари прочла в ее взгляде предвкушение опасности и решимость бороться до конца. Раненый водитель застонал и попытался заползти под раковину, которую Айша все еще пыталась починить.

— Это другой звук, — внезапно сказал Дэнни.

— Верно, — согласился президент Лендан.

Эти взрывы — а ничего, кроме взрывов, не могло так сильно сотрясать скалы — звучали не один за другим, а сливались в непрерывный гул, от которого мелко дрожал пол под ногами. Кафари чувствовала эту дрожь ступнями и ощущала новый прилив ужаса.

— Сколько патронов ты рассортировал? — спросила она мальчика.

Дэнни окинул взглядом шесть куч патронов, аккуратно собранных с пола.

— Может быть, треть.

— Давай уберем их. Тащи их сюда, поближе к оружию. Если начнется пальба, — она кивнула в сторону огнестрельного оружия, разложенного у лестницы, — я не хочу, чтобы наши боеприпасы валялись посреди открытого пространства.

Кафари стала перетаскивать их арсенал в самое безопасное место подвала — под лестницу, в то время как Дэнни брал по две пригоршни рассыпанных патронов и раскладывал их рядом с нужным оружием. Грохот стал приближаться, и у Кафари засосало под ложечкой. Эйб Лендан еще мгновение прислушивался, затем бросил подметать, чтобы помочь. Крошечные волоски на затылке Кафари встали дыбом. Ей пришлось подавить волну паники глубоко внутри.

Они почти закончили, когда снаружи в подвал долетел новый звук. Из щелей вокруг люка послышался прерывистый пронзительный визг, от которого кровь стыла в жилах. Визжали все ближе и ближе. Кафари в ожидании застыла под лестницей. Эйб Лендан, который только что собрал очередную партию боеприпасов, скорчился, как перепуганная горгулья, посреди подвала. Теперь взрывы звучали так близко, что со стенок сыпалась пыль, а неистовый визг раздавался уже где-то совсем рядом.

Ори действовал так быстро, что Кафари невольно вздрогнула. Он схватил президента одной рукой за шиворот, а другой — за ремень, оторвал от пола и буквально швырнул в “безопасный” угол под лестницей. Абрахам Лендан пролетел мимо Кафари, беспомощно размахивая руками и ногами. Он приземлился у стенки, охнул и выругался. Ори выхватил пистолет, присел у нижней ступеньки лестницы и взял люк на мушку. Кафари одобрила его действия, схватила заряженную винтовку и перекатилась под лестницу, оказавшись между президентом и тем, что издавало этот ужасный звук.

Она передернула затвор и направила винтовку вверх, целясь сквозь открытые ступени, между досками. Руки у нее были влажными от пота и дрожали, что мешало ей прицелиться. Ужасный чирикающий звук раздавался прямо над ними…

… и люк с грохотом распахнулся.

ГЛАВА 6

— Господи! — с чувством бормотал Саймон. — Нам снова нужно переправляться через эту проклятую реку. Чья это была идиотская идея — построить столицу по обе стороны этой реки?

Я воздерживаюсь от упоминания о том, что большинство городов в человеческом пространстве, выросших у реки, как правило, неудобно расположены на обоих берегах. Саймон знает это. Он просто выплескивает боевой адреналин более здоровым способом, чем получить от него язву.

Мой беспилотник передает информацию о вражеских формированиях, рисуя мрачную картину.

— Шахматное ущелье удерживается двумя Яваками тяжелого класса. Еще один Явак занял позицию возле Каламетской плотины. — Я вывожу схемы на передний экран, наложенные на карту комплекса Каламетского каньона, предоставленную мне генералом Хайтауэром. — Четвертый тяжелый класс блокировал входа в Ламбское ущелье. Яваки как среднего, так и разведывательного классов рассеяны по комплексу каньонов, уничтожая домашний скот и истребляя людей.

Саймон скрежещет зубами.

— Если я начну лобовую атаку на Шахматное ущелье по открытой местности, существует высокая вероятность того, что я буду серьезно поврежден, возможно, вплоть до выхода из строя. — Прежде чем он успевает что-либо предложить, картинка с беспилотного разведчика исчезает. — Беспилотный разведчик сбит.

— Другие точки проникновения? — Спрашивает Саймон.

— Анализирую данные. Другого сухопутного входа нет. Единственный путь — воды Каламетского водохранилища.

— Очень мило… Направляйся в Шахматное ущелье и запроси информацию у генерала Хайтауэра. По пути прикинем, что делать!

Я увеличиваю скорость и просматриваю свои тактические базы данных, которые были обновлены новой информацией во время моего переоснащения после сражений на Этене. Я нахожу запись о том, что подразделение Марк XXI / I “специальное” использовало глубокую реку, чтобы спрятаться от сил дэнг на шахтах Хобсона. Это очень привлекательная идея. Река Адеро протекает совсем рядом с моей целью. Река Кламет, которая впадает в Адеро в двух километрах к западу от Шахматного ущелья, протекает прямо через территорию, которую я должен отбить у дэнг.

Однако я не являюсь подразделением Марк XXI / I. “Специальные” подразделения передовой разведки — это самые маленькие Боло, построенные с тех пор, как первый Марк I был отправлен в бой. Реки Кламет и Адеро должны быть как минимум такими же большими, как Миссисипи на старой Терре, чтобы скрыть весь мой боевой корпус. Поскольку здешние реки слишком мелки, я вынужден отказаться от этого возможного решения как неосуществимого в текущих условиях. Я не вижу альтернативы лобовой атаке на Шахматное ущелье. Я отправляю VSR своему командиру с подробным изложением своих выводов.

— А что еще делать, Сынок, — мрачно соглашается Саймон. — Жми вперед!

Пойма Адеро идеально подходит для быстрой езды. Я разгоняюсь до 115 км/ч, это не моя максимальная скорость, но близко к ней. Я преодолеваю двадцать километров за ноль целых сто семь тысячных минуты, растрясая моего Командира на каждом миллиметре пути и совершая длинный круг по пригородам Мэдисона. Я пересекаю реку Адеро по мосту Хакинар, оставляя его в руинах из-за своего веса. Я несусь на восток по прямой дороге мимо военной базы “Ниневия”, в девяти километрах от края самого восточного пригорода Мэдисона. “Ниневия” находится в пределах досягаемости визуального сканирования, когда Саймон резко наклоняется вперед и впился глазами в носовой экран. Он использует сенсорную панель, чтобы увеличить изображение и рассмотреть поближе. Я анализирую сцену, пытаясь понять, что привлекло интерес моего Командира.

Земля вокруг базы “Ниневия” изрыта глубокими воронками. На дороге их глубина достигает шести метров. Горящие обломки разбросаны широкой полосой разрушений. Мобильные артиллерийские установки выстроены в линию для развертывания в Шахматном ущелье, но им не объехать глубоких ям. Наземные бригады работают над разрушением достаточного количества ограждения по периметру, чтобы протащить через него мобильные 10-сантиметровые “Хеллборы” и осадные артиллерийские орудия. Я могу помочь в этих усилиях, когда доберусь до базы, просто переехав через забор, но я не думаю, что именно это привлекло внимание моего Командира.

Саймон пристально смотрит на вражеский корабль и Яваки, уничтоженные мной при некоторой поддержке военно-воздушных сил Джефферсона. От “Скаута” мало что осталось, но десантный транспорт с грузом боевых машин лежит поперек дороги, как огромный раздутый слизняк. Рядом с ним — корпус единственного Явак-A/4 “Тяжелый”, который успел выгрузиться, но попал прямо под огонь моих орудий. Башня этого Явака по-прежнему торчит в центре военной базы, воткнувшись в какое-то здание, судя по всему гараж, внутри которого все еще пылают автомобили.

Тлеющий остов основного корпуса Явака шире моего боевого корпуса и почти такой же высокий, почти совсем сферический. Он имеет слегка цилиндрическую форму, если смотреть в поперечном разрезе. Центральная часть практически круглая, с короткими сужающимися конусами по обе стороны, обеспечивающими точки крепления сложных суставов ног. Ноги расположены как попало, некоторые все еще прикреплены, некоторые разбросаны вокруг. В большинстве из них отсутствует один или несколько сочлененных сегментов.

— Сынок, а ты не можешь толкать перед собой эту бочку? — еле слышно спрашивает меня Саймон.

Я сканирую, измеряя внешние размеры Явака, вычисляю массу и вероятный вес на основе результатов металлургического сканирования и сравниваю результаты с моей собственной способностью прикладывать к объектам мощностью своего двигателя.

— Да, я могу подтолкнуть этот Явак…

Внезапно до меня доходит блестящая идея Саймона Хрустинова.

Я могу подтолкнуть Явак!

Внезапный смех Саймона, острый, торжествующий, наполняет эйфорией весь мой личностный гештальт-центр. У меня было много командиров, но теперь мною командует настоящий гений. Мне повезло больше, чем я могу себе представить, иметь такого командира, как мой теперешний.

— Одинокий, ты, злой сукин сын, — усмехается Саймон. — давай вернем этот чертов кусок хлама дэнгам.

— С удовольствием!

Я осторожно подъезжаю к корпусу Явака. Короткими очередями из своих передних бесконечных повторителей срезаю оставшиеся ноги, выступающие из основного корпуса. Мягко подталкивая носом, я качу бегемота, как лесоруб катит бревно, аккуратно очищая его от всех выступов: суставов ног, оружия, сенсорных панелей, лестниц для доступа, всего, что может помешать его движению вперед, как только я наберу скорость, толкая его. Я толкаю эту штуку вокруг корпуса войскового транспорта, который слишком велик для меня, чтобы его таранить. Я мог бы разнести его на куски несколькими залпами своих “Хеллборов”, что было бы пустой тратой боевых ресурсов, которые мне, несомненно, понадобятся. Я все еще сталкиваюсь с тем, что, вероятно, будет самым тяжелым боем, с которым я столкнусь в этой миссии. Будет трудно — очень трудно — отвоевать Каламетский каньон и прилегающие к нему ущелья. Дэнги позаботится об этом. Моя задача — сделать так, чтобы цена, которую дэнги заплатят за него, стала еще выше.

Мой командир посылает короткое кодированное сообщение командиру базы “Ниневия”.

— Разместите свою мобильную артиллерию за боевым корпусом Одинокого Сынка. Мы будем действовать как щит, пока не выбьем этих тяжеловесов из Шахматного ущелья. Как только мы уничтожим их основные орудия в Ущелье, вы сможете рассеяться по другим каньонам, уничтожить их пехоту и вывести из строя машины класса “Скаут”.

— Вас понял, майор — отвечает командир базы. — Следуем, за вами.

Проход в стене вокруг базы уже достаточно велик. Из него появляются тягачи-вездеходы, буксирующие тяжелые орудия, а также мобильные “Хеллборы”, которые установлены на гусеничных шасси, способных преодолевать чрезвычайно пересеченную местность.

— Давай начнем этот парад, Одинокий.

Я включаю привод, толкая Явак впереди моего боевого корпуса. Поначалу темп медленный, но шоссе прямое, а пойма Адеро удивительно ровная, что позволяет мне наращивать скорость. Я не могу развить максимальную скорость, поскольку толкаю объект, который лишь немного меньше меня самого и лишь ненамного менее плотный. Но рад достичь — и поддерживать — крейсерской скорости в 70 км/ч, которая делает поверхность качения Явака гладкой, как ювелирное колесо, снижая трение и обеспечивая большую скорость. Мы с ревом проносимся по последнему проезду в Шахматное ущелье, как джаггернаут, которого можно избежать, отпрыгнув в сторону, но остановить нелегко, но остановить нас в лоб невозможно.

Тяжелые Яваки, удерживающие вход в ущелье, замечают нас и начинают стрелять. Корпус, катящийся впереди меня, подвергается массированному обстрелу плазменными пушками и самыми тяжелыми орудиями Яваков. Металл нагревается и начинает плавиться, брызги тают и отлетают, как капли воска, пролитые падающей свечой. Яваки не смогут достать меня прямой наводкой, особенно когда корпус мертвого Явака находится между моим носом и их орудиями.

Саймон свирепо ухмыляется.

— Они бы скрежетали зубами, Сынок, если бы у этих волосатых маленьких тварей были зубы!

Я лишь поверхностно знаком со строением тел Дэнгов, поскольку в мои задачи входит не кормить этих тварей, а следить за тем, чтобы они ничего не сожрали на планетах, заселенных людьми. Я оставляю такие задачи подразделению специальных операций, которое занимается биологическим оружием.

Я концентрируюсь на том, что у меня получается лучше всего, и бросаюсь навстречу врагу у ворот, отбиваясь от высокоугловых минометов, стреляющих по мне в дикой попытке добраться до моей башни сверху. Я запускаю собственные минометы, выжидая подходящего момента, чтобы нанести сокрушительный удар. Мобильная артиллерия с базы “Ниневия” движется за мной, не в силах поспевать за моим спринтом в 70 км/ч. Им необязательно соответствовать моей скорости, поскольку Яваки, которые обычно причиняют им наибольший вред, больше не будут фактором в уравнении атаки к тому времени, когда они достигнут Шахматного ущелья.

В порыве искреннего восторга я захожу в культурные базы данных и выбираю подходящую арию. Вагнер разносится по пойме Адеро из внешних динамиков, включенных на максимальную мощность. “Полет валькирий” летит на ветру перед нами и хлещет по моим флангам, подгоняя артиллерийские расчеты навстречу армагеддону. Я не знаю, какое впечатление производит на дэнгов такая музыка, но на протяжении своей столетней службы я смог убедиться в том, что он пробуждает в землянах воинственный пыл. Мои системы связи принимают радиопередачи от идущих следом орудийных расчетов, передачи, наполненные боевыми возгласами и криками солдат, предвкушающих близкую победу.

Прямо по курсу — розовый песчаник скал Шахматного ущелья. Корпус Явака, который я толкаю, превращается в шлак, плавящийся под встречным огнем. Я вхожу в ущелье, загоняя эту уже почти бесформенную груду металла в глотки обороняющихся Яваков. Затем я запускаю свой передний “Хеллбор”. Мой тяжелый щит распадается. Его внезапное разрушение дает мне прекрасное поле для обстрела, и ни у одного из Яваков нет времени среагировать на резкое изменение условий боя.

Я стреляю из обоих “Хеллборов” в упор.

Оба тяжелых Явака попали в водоворот жестокой энергии. На одно адское мгновение они окутываются пламенем. Я даю по ним еще один залп, и еще, и еще, и еще… Обе тяжелых машины трещат по швам, разрушаясь под моими гусеницами. Я врываюсь в образовавшуюся брешь и резко сворачиваю влево для поворота в Каламетский каньон. То, что я там вижу, наполняет каждую молекулу моей психотронной души бессмысленной яростью.

Повсюду лежат убитые люди. Саймон ругается на отвратительном русском, и его глаза пылают огнем, соответствующим ярости в моем кремневом сердце. Дэнги должны сдохнуть. Я должен отплатить за эту варварскую резню. Я рычу. Я ненавижу. Я мчусь по каньону, выплевывая смерть из каждого орудия, сбивая с неба боевиков дэнг, сжигая наземные войска, которые предались оргии убийств гражданского населения этого каньона. Я превращаю Яваки класса “Скаут” в расплавленные лужи. Я разрываю Яваки среднего класса на части, отчего осколки взлетают на сотни футов в воздух и отскакивают от утесов из песчаника. Я получаю дикое удовольствие, уничтожая их.

Я создан именно с этой целью и с наслаждением выполняю в этом каньоне свое предназначение.

А если я спасу хотя бы несколько человеческих жизней, то, пожалуй, буду счастлив.

В подвал со страшным грохотом посыпались камни. Кафари съежилась, когда яркие лучи когерентного света пронзили темноту — и все остальное, к чему они прикасались. Ори начал стрелять вверх по лестнице в быстрые, мелькающие тени. Сквозь дым донеслись странные крики инопланетян. Затем три отдельных луча пробили дыры прямо в Ори, как булавки в подушке. Они разрезали его, как лобзиком, нанося отвратительные, прижженные раны. До последнего не переставая стрелять, президентский телохранитель со стоном рухнул на пол. Охваченная ужасом Кафари была не в силах тронуться с места. К горлу у нее подступила тошнота.

Затем на лестнице появились темные фигуры, которые спускались к ним. Кафари тяжело сглотнула и начала стрелять прямо сквозь доски. Сквозь дым донеслись крики инопланетян. Темные тела упали с лестницы. Кто-то еще тоже стрелял, из-под раковины, из-за опрокинутых полок. У Кафари кончились патроны. Она вслепую протянула руку вниз, и кто-то сунул ей в руку другую заряженную винтовку. Она стреляла снова и снова во все, что двигалось поблизости от лестницы. Пули рикошетили от стен и покосившегося, поврежденного потолка. Энергетическое оружие шипело и трещало повсюду вокруг нее, разбрызгивая по полу расплавленный металл и пластик. Дэнги тоже стреляли сквозь ступеньки.

Потом наступило светопреставление. Все озарила ослепительная бело-голубая вспышка, за которой последовал оглушительный грохот. В отверстие люка ворвалась взрывная волна, со страшной силой отшвырнувшая Кафари к стене. Девушка чуть не потеряла сознание. Ей было так больно, что в какое-то мгновение она даже пожалела, что ударная волна не убила ее. Все болело, везде, нервы кричали как в огне.

Постепенно Кафари пришла в себя. Вокруг нестерпимо воняло паленым мясом, дымом и свежим пожарищем. От этих запахов у девушки кружилась голова. Она зашлась кашлем, от которого все ее измученное тело пронзила острая боль. После вспышки глаза Кафари постепенно обретали зрение, и она начинала кое-что различать вокруг. Кафари еще долго ничего не слышала, но наконец дрожь пола у нее под ногами переросла в отзвуки грохотавших где-то неподалеку мощных взрывов.

Она наконец повернула голову, скрипя каждым суставом, и стала разглядывать царивший вокруг хаос. Повсюду были тела пришельцев. Уродливые, отвратительные черные существа, покрытые волосами, оружием и кровью. Лестница напоминала рваные кружева, дыр в ней было больше, чем дерева. Целая стена провалилась там, где энергетическое оружие пробило опоры. Еще более пугающим было состояние потолка. Он треснул по линиям напряжения, где первый Явак наступил на дом. Вся дальняя половина потолка растрескалась и теперь опасно прогибалась, скрипя и постанывая по мере того, как пласкрет опускался все ниже. Пыль сыпалась зловещими брызгами, когда потолок опускался на долю дюйма каждые пару ударов сердца.

— Надо выбираться отсюда! — закричала девушка, разыскивая глазами остальных.

Оказалось, что президент Лендан все еще стоял у нее за спиной. Его покрывала густая пыль, по которой стекали струйки пота. Одна рука у Лендана была в крови.

— Что?! — крикнул он в ответ.

— Надо выбираться! — Кафари ткнула пальцем в проседавший потолок. — Он сейчас рухнет.

Президент кивнул. Девушка заметила, что у него от страха и боли посерело лицо.

Хэнк лежал под раковиной, такой же холодный и безмолвный, как каменные стены. В его теле было почти столько же отверстий, сколько в лестнице. Кафари с трудом не дала воли очередному приступу жалости и страха. Вместо этого она набила себе карманы патронами. Она взяла три винтовки подходящего калибра, затем осторожно поставила ногу на нижнюю ступеньку. Дэнни Гамаль со своей матерью стояли у подножия лестницы, ожидая результатов эксперимента Кафари. Когда она начала подниматься, Дэнни сунул ей в руку здоровенный нож. Осторожно перебираясь с одной ступеньки на другую, девушка не упускала возможности пырнуть им любую черную волосатую тушу, которая еще дергалась или пыталась двигаться. Вонь паленой шерсти и едкий запах крови ударили ей в нос, и она закашлялась.

Кафари уже почти выбралась из подвала, когда лестница заскрипела и пошатнулась у нее под ногами.

— Поднимайтесь ближе к левому краю, — крикнула она оставшимся в подвале. — Подпорки справа не держат… И поднимайтесь по одному, а то лестница рухнет.

Она добралась до вершины и осторожно заглянула за выступ, туда, где должна была быть кухня. Дома как не бывало. Последний сокрушительный взрыв снес его с лица земли, словно срезал острым ножом. Вместе с домом исчез даже дерн, обнаживший скальную породу.

Как, черт возьми, мы уцелели? И что, черт возьми, это было?

Каньон в направлении Шахматного ущелья был усеян дымящимися обломками. Яваки — и куски Яваков — подняли в небо черные тучи. Аминский мост исчез, словно никогда и не существовал. Подъездные пандусы, которые вели на него с обоих берегов реки Каламет, рухнули. Повсюду, вперемешку с обломками амбаров и других зданий, валялись полурасплавленные остовы автомобилей и сельскохозяйственной техники. Среди них лежало много трупов. Останки пехотинцев дэнга не вызывали у Кафари никаких чувств, но при виде перебитого скота и особенно человеческих тел в полях или среди обуглившихся обломков легковых автомобилей и грузовиков у девушки защемило сердце, и она не могла позволить своему взгляду задерживаться на человеческих телах, скомканных на полях или втиснутых в обломки автомобилей и фермерских грузовиков.

Она перевела взгляд в другую сторону и у нее перехватило дыхание.

Боло был буквально единственным, что она могла видеть. Его орудия двигались так быстро, что она даже не могла уследить за размытыми пятнами. Истребители пришельцев появились над вершинами утесов из песчаника и взорвались на полпути, так же быстро, как появились в поле зрения. Боло тоже стрелял во что-то на земле. Грохот орудий сотрясал ее до костей. В дыму вспыхивали фантастические синие, алые, оранжевые и багровые погребальные костры. Его гусеницы превратили поля в навоз и разорвали шоссе в клочья.

Легкий Явак попытался прошмыгнуть под защиту Хульдского ущелья, но не успел и по пути потерял три ноги, прежде чем добрался до безопасного места. Боло изрыгнул язык адского пламени, и Явак разорвало на части. Его обломки полетели прямо на Кафари, которая стала лихорадочно искать, куда бы спрятаться. Она пригнулась, только чтобы услышать предупреждающий крик Эйба Лендана:

— Потолок рушится!

Девушка пулей вылетела наружу, бросилась на землю и постаралась как можно глубже вдавиться в нее, надеясь, что ее никто не увидел. Рядом с ней в грязь бросился президент, сжимавший по винтовке в каждой руке. За ним из рушившегося подвала выскочили Айша Гамаль с сыном. Земля под Кафари проседала, опускаясь куда-то вниз. Девушка поползла вперед, не желая попасть в обвал.

Затем она прищурила глаза, пытаясь разглядеть что-нибудь во мраке, наполовину ослепленная перекрещивающимися неестественными вспышками света. Знакомые ей ориентиры были затемнены, но она уловила мимолетные проблески реки, изгиб высоких стен каньона, рельеф разбитой дороги. Если она была права, то до пещеры Аллигатора было не так уж далеко, но именно с ее стороны и доносилась сейчас оглушительная пальба.

— Нам не добраться до Аллигатора! — прокричала Кафари в ухо Айше Гамаль. — Тут есть какое-нибудь другое укрытие поближе?

— Бежим в коровник! — Айша показала в сторону каким-то чудом уцелевшего длинного и низкого сарая. — Под ним есть большой подвал, в котором у нас зреют сыры.

Кафари кивнула и постаралась собраться с духом, чтобы подняться с земли и бегом преодолеть казавшиеся ей бесконечными сто метров, отделявшие ее от коровника. Холодный воздух резал ей легкие, бежать было тяжело. Земля вздымалась и дрожала под ногами, сотрясаемая титанами, сражавшимися за обладание ею. Никогда в жизни она не чувствовала себя такой маленькой, хрупкой и уязвимой.

Затем она добралась до амбара, завернула за угол и резко остановилась возле зловеще открытой двери. Она оттащила Эйба Лендана назад, прежде чем он успел нырнуть в открытый дверной проем. Жестом приказав остальным хранить молчание, Кафари упала на землю и, сжимая в руке винтовку, заглянула в дверной проем. Ее глаза были почти на уровне земли, и она увидела только ноги.

Множество ног!

Некоторые из них заканчивались копытами. Однако эти копыта не упирались в землю. Ноги с копытами торчали в разные стороны. Они явно принадлежали окоченевшим трупам коров. Другие, напоминающие ходули ноги украшали жуткие, вывернутые не в ту сторону суставы. В коровнике было темно, и Кафари не смогла разглядеть, сколько пехотинцев дэнг укрылось в молочном амбаре Гамалов. Даже одного было бы слишком много.

Еще какие-нибудь блестящие идеи? спросила она себя.

Затем она нашла ответ. Нечестивая, злая усмешка тронула ее распухшие губы. Это было дьявольски. Дьявольски шикарно! Ей не терпелось увидеть результаты. Кафари потянула Айшу за руку, указывая на ряд выкрашенных в белый цвет ящиков, выстроившихся не более чем в трех метрах от стены сарая, расположенного между коровником и целым садом земных фруктовых деревьев.

Айша уставилась на Кафари широко открытыми глазами. Потом на ее посеревшем, испачканном пылью и залитом кровью лице появилось такое кровожадное выражение, что девушка даже слегка испугалась. Кафари положила оружие, ей нужны были свободные руки. Айша сделала то же самое. Дэнни взял на себя заботу об их арсенале, держа дробовик, который он вынес из рушащегося подвала. Кафари жестом велела Эйбу Лендану оставаться на месте, затем поймала взгляд Айши и кивнула.

Они нырнули в открытый дверной проем и бросились бежать. Кто-то выстрелил в них через дверной проем. Жар защекотал пятки Кафари. В тот же момент прогремело ружье Дэнни. Кафари схватила ближайший к ней белый ящик.

— Два верхних слоя! — Крикнула Айша.

Кафари кивнула, ухватила ящик за углы и приподняла его. Айша ухватилась за противоположную сторону, и они неуклюже побежали к сараю. Ящики начали жужжать. Разъяренные пчелы вылетали из разоренного улья. Одна из них ужалила Кафари в руку, другая — в щеку, третья — за локоть.

Затем дверной проем оказался прямо рядом с ними.

— Бросаем!

Обе женщины вздрогнули. Улей влетел в открытую дверь сарая. Кафари не стала ждать, чтобы посмотреть, что произошло. Она побежала к ближайшему улью. Потребовались мучительные, вечные секунды, чтобы притащить еще один улей и бросить его в сарай. Она потеряла счет количеству пчел, которые впились в ее обнаженную кожу, но крики внутри сарая подсказали ей, что дэнги получили гораздо более неприятный прием, чем они с Айшей.

Внезапно волосатые черные тела начали выбегать из заполненного пчелами коровника. Бегущие инопланетяне образовали черную волну, которая разлилась между Кафари и Айшей с одной стороны и Дэнни и Эйбом Ленданом с другой. Лендан бросил винтовки Кафари и Айше поверх голов охваченных паникой дэнгов размером с собаку. Кафари поймала их на лету, передала одну из них Айше и начала стрелять. Дикое удовлетворение пылало, когда она стреляла одну за другой, почти в аркадном стиле, по десять очков за каждого сбитого уродливого споддера. Дробовик Дэнни сносил тощие ноги, а президент добивал их зарядами картечи по образовавшейся в результате кричащей и волосатой центральной массе.

Когда последняя толпа дэнгов выскочила из сарая, преследуемая тучей разъяренных, роящихся пчел, Кафари крикнула:

— Внутрь, быстро!

Кроме жужжащих пчел, в коровнике больше никто не двигался. Айша с Дэнни первыми бросились в коровник, спотыкаясь о дохлых коров и умирающих солдат дэнгов, некоторые из них все еще дергались и выли под покровом мертвых пчел. Айша рывком распахнула дверь и бросилась вниз по лестнице. Дэнни последовала за ней. Кафари пропихнула вперед президента, успев пристрелить дэнга, чьи судороги показались ей попыткой приподнять лазерную винтовку, которую он сжимал в одной из бесформенных конечностей. Куски дэнга разлетелись под действием кавитации, вызванной пронесшимися сквозь него пятью высокоскоростными винтовочными пулями, затем он вообще перестал двигаться. Кафари сбежала вниз по лестнице, рывком захлопнув за собой дверь и соскребая нескольких решительных пчел, ползавших по ее голым рукам и ногам.

Затем она благополучно спустилась вместе с остальными в комнату размером в половину только что обрушившегося подвала. Большие круги и кубики сыра, от темно-золотистого до бледно-молочного оттенка, лежали в формах или были сложены на полках на разных стадиях процесса выдержки. В воздухе пахло чудесно, особенно после вони поля боя, через которое они только что прошли.

Абрахам Лендан сжал Кафари в объятиях так, что у той затрещали кости. Потом он обнял и Айшу и с трудом выговорил:

— Великолепно! Гениально! Боже мой, это было блестяще! Я бы никогда не подумал использовать пчел в качестве оружия! — У президента возбужденно блестели глаза.

Кафари рассмеялась, звук был ржавым, как прошлогодняя проволока на заборе.

— Лучший асалийский мед на Джефферсоне собирают в нашем каньоне, — с усталой улыбкой объяснила она. — А асалийские пчелы требуют бережного обращения. Эту агрессивную породу специально вывели, чтобы вытеснить местных опылителей. Когда я увидела эти ульи, я поняла, что мы можем изгнать споддеров, не прибегая к стрельбе.

Абрахам Лендан взял ее за плечи и какое-то время просто смотрел на нее, затем очень тихо сказал:

— Кафари Камара, вы только что получили боевое звание капитана президентской охраны.

Кафари уставилась на него, онемев.

Президент Лендан повернулся к Дэнни и пожал мальчику руку.

— Молодой человек, это была одна из лучших, хладнокровных стрельб, которые я когда-либо видел. Вы держали дэнга прижатым достаточно долго, пока их не облепили пчелы. Я не думаю, что кто-то из нас выжил бы, если бы вы не начали стрелять вовремя.

Мальчик вырос на два дюйма прямо у них на глазах. Глаза Кафари затуманились. Айша, не стесняясь, покраснела.

— Сынок, — сказала она сдавленным голосом, — я горжусь тем, что я твоя мама.

— А я горжусь тем, что оказался рядом с вами, — сказал президент, глядя Айше прямо в наполненные слезами глаза. — Я всего лишь политик, но такие люди, как вы, — настоящая сила Джефферсона. Именно ради вас эту планету и стоит защищать.

— Ждем ваших приказов, капитан, — добавил он, повернувшись к Кафари.

Несколько мгновений девушка прислушивалась к отзвукам бушевавшей наверху битвы. Она неуклонно удалялась от них, углубляясь в каньон. Боло оттеснял дэнгов назад. Она никогда не слышала ничего более великолепного.

— Наверное, стоит подождать, пока сражение не отодвинется еще дальше от нас, а потом попробовать подняться в горы. Если плотину прорвет…

Все внезапно посерьезнели, вспомнив, что еще не спасены.

— Но сначала нам надо немного передохнуть. Может, сейчас и не время, — добавила она с усталой улыбкой, — но этот сыр очень аппетитно пахнет. Кто знает, когда нам снова представится возможность поесть, а у меня маковой росинки во рту не было с тех пор, как я ужинала вчера вечером на том грузовом судне.

Она планировала плотно позавтракать у мамы на кухне, но после событий, которые больше напоминали многосерийный фильм ужасов, чем реальность, боялась даже думать о судьбе родного дома.

Айша закивала:

— Вот-вот! Хорошая идея. Не годится воевать на пустой желудок. И мы уже израсходовали энергию, накопленную за тяжелый день. — Она порылась в инструментах, хранящихся в шкафу у двери, и достала большой разделочный нож, поскольку нож Кафари был покрыт засыхающими пятнами крови дэнгов. — Здесь есть из чего выбрать. У нас есть четыре вида чеддера, немного вкусного Колби, несколько мягких сыров. Пару таких сыров делаем только мы, мы их сами придумали. Они прекрасно расходятся на Мали, где коровам пришлось бы пастись в скафандрах.

Представив себе корову в скафандре, Кафари разразилась гомерическим хохотом. Дэнни расплылся в улыбке, а президент Лендан нахмурился, пытаясь понять, что в этом смешного.

— Простите, — вытирая слезы с глаз, извинилась Кафари перед президентом, — но после того, как вы подоили корову в половине пятого зимним утром, когда отключилось электричество в автоматических доильных аппаратах, а ведра намертво примерзли к полу, и коровы по-настоящему разозлились из-за этого, идея надеть на корову скафандр, чтобы пасти ее…

С этими словами Кафари снова скорчилась от смеха. Абрахам Лендан неуверенно улыбнулся.

— Вы указали мне на вопиющий пробел в моем образовании.

Айша уже снимала с полок большие куски поспевшего сыра, некоторые из которых были покрыты воском. Она достала и несколько навощенных маленьких сыров и даже выудила из шкафчика коробку крекеров.

— Прошу приступить к дегустации! — Ее перепачканное и искусанное пчелами лицо светилось улыбкой.

Президент Лендан широко улыбнулся ей в ответ.

Была и вода, которую они налили в пустые формочки для сыра, как в самодельные стаканчики для питья. Кафари казалось, что она никогда не пробовала ничего более божественного, чем сыр, крекеры и тепловатая вода Айши Гамаль. Расправляясь с едой, она внимательно прислушивалась к грохоту битвы, бушевавшей над головой. Звук продолжал удаляться в направлении дамбы. Она как раз доедала последние пару кусочков, когда отключилось электричество. Они погрузились в кромешную тьму.

— Вылезаем! — мрачно скомандовала Кафари. — И будем надеяться, что, черт возьми, это были просто порвались провода, а не взорвалась электростанция. Или плотина.

Все молча стали на ощупь искать выход, открыли люк и выбрались наружу, прихватив оружие и столько еды, сколько смогли унести. Кафари вылезла первой, внимательно осмотрелась в коровнике и осторожно высунула голову в дверь. Она не увидела ничего, что могло бы по ним стрелять.

— Ладно, войска, — пробормотала она. — Вроде бы все в порядке.

Кафари направилась к стене каньона, зная, что там будет по крайней мере несколько крутых, узких тропинок, по которым они смогут подняться. Здесь были охотничьи тропы, используемые в основном дикими животными, обитателями Дамизийских гор, тропы, в основном голлонами и ягличами. На данный момент опасность пребывания на дне каньона намного перевешивала любой риск, связанный с враждебной дикой природой Джефферсона. Если повезет, весь этот шум уже загнал всех диких тварей на километры вокруг в логова и норы. Сжав губы в тонкую линию, Кафари решительно повела свой маленький отряд в горы.

ГЛАВА 7

— Продолжай стрелять, Сынок, — коротко сказал Саймон.

Последний разведывательный Явак между Боло и входом в Гиблое ущелье, где находится Каламетская плотина, только что разлетелся на куски под огнем пушек Одинокого Сынка, оставив на поле единственного выжившего Тяжелого класса.

— У Явака ушки на макушке. Если его удивит тишина и он услышит наши шаги, направляющиеся в его сторону, он просто взорвет эту плотину и заберет нас с собой.

Сынок вел непрерывный огонь, теперь целясь назад, разнося останки каждого Явака, все еще находившегося в поле зрения, на все меньшие и меньшие осколки. Он также делал тщательные прицельные выстрелы вперед, поражая уже разрушенные амбары, чтобы вспышки их энергетического оружия предшествовали им, как это было бы в реальных боях с мобильным противником. Кроме того, Сынок приятно поразил Саймона, взяв на себя инициативу ретранслировать записи передач Дэнг, возможно, состоявших из криков о помощи или проклятий в адрес людей, которые их уничтожали.

При этом он мчался вперед, достигнув входа в Гиблое ущелье, как местные жители называли это ответвление Каламетского каньона, менее чем за шестьдесят секунд. Им пришлось раздавить какую-то оказавшуюся на пути Боло ферму, и Саймону оставалось только молить Бога о том, чтобы в развалинах не прятались ее обитатели.

Беспилотник, запущенный впереди них, заглянув за поворот дороги, дал им на долю секунды увидеть Явак. Тот притаился, как насосавшийся крови клещ, перед захватывающей дух стеной из белого бетона, которая врезалась в землю между возвышающимися розовыми скалами. Вода лилась по водосбросу из глубокого водохранилища позади нее. Электростанция была цела, но Явак уничтожил опоры высоковольтной линии передач, питавшей током дома, фермы и заводы в каньоне. Судя по температуре, регистрируемой датчиками Сынка, разрушения были произведены только что, в течение последних двух или трех минут.

— Можешь ли ты отсюда уничтожить их основные орудия навесным огнем?

— Нет гарантии, что он не успеет открыть огонь по дамбе.

— Тогда сделаем это быстро. Вперед, в атаку!

Боло преодолел поворот дороги на полной боевой скорости, вбив Саймону зубы в челюсти. Орудия Сынка уже были наведены, компьютеры наведения получили данные с беспилотного зонда над головой. Передний “Хеллбор” рявкнул, заставив их покачнуться на гусеницах. Главное орудие Явака разлетелось на части, оплавившись в башне. Бесконечные повторители отрубили ему половину ног, из-за чего он неуклюже завалился на левый бок. Он конечно отстреливался от них, но попадая только в энергетические щиты Сынка. Затем он почти в упор выпустил ракету по плотине. Бесконечные повторители Сынка мгновенно отреагировали и поразили ее в считанных сантиметрах от плотины. Боеголовка взорвалась в воздухе, а не внутри бетона, как предполагалось. Плотину опалил огненный столб, превративший в пар струю, извергавшуюся из водослива.

Затем “Хеллбор” Сынка снова взвыл, и башня Явака разлетелась на части. Обломки разлетелись, врезавшись в основание плотины и розовую скалу за ней. Саймон поморщился, отчаянно надеясь, что выбоины не слишком повредили бетон и не оставили на нем слишком глубоких трещин. Последний свирепый рык “Хеллбора” Сынка, и Явак был уничтожен. Его корпус превратился в полурасплавленный комок металла, из которого беспомощно торчали остатки ног и стволы замолчавших пушек.

Наступила тишина, которую нарушал только треск пламени, пожиравшего обломки боевой машины Дэнгов.

Саймон перевел дух и разжал побелевшие кулаки.

— Сынок, — хрипло сказал он. — это была чертовски хорошая стрельба.

— Спасибо, Саймон, — тихо сказал Боло. Сынок не хуже него понимал, что, не сбей он в последний миг ту ракету, их с Саймоном уже бы смыл поток воды.

— Можешь дать структурные данные по этой плотине?

— Сканирую с помощью георадара. Я не обнаруживаю глубоких структурных трещин. Повреждения поверхностные. Глубоких трещин и разломов нет.

— О, слава Богу, — у Саймона вырвался глубокий вздох.

Он просмотрел отчеты о ситуации, поступающие от артиллерийских расчетов Джефферсона, и кивнул сам себе, довольный тем, что последние несколько Яваков типа “скаут”, рассеянных по этому лабиринту ущелий, будут уничтожены в течение нескольких минут. Битва была практически закончена. Все, что теперь оставалось — подвести итоги и приступить к ликвидации ущерба. Он подумал об Этене, о мертвенно-бледном лице Ренни, подумал о Кафари Камаре и Эйбе Лендане и задался вопросом, увидит ли он когда-нибудь кого-нибудь из них снова. А если они все-таки уцелели, хватит ли им мужества начать все с начала?

Светило теплое весеннее солнце, и Саймон подумал, что трудно было бы найти более подходящее место, чтобы начать новую жизнь, чем эта исстрадавшаяся планета. Очень тихо Сынок развернулся, втаптывая Явака в землю своими гусеницами, и отправился на поиски выживших.

Кафари нашла тропу, которая была едва заметна в поднимавшемся из каньона дыму. Тропа то и дело терялась, но маленький отряд находил ее снова и снова. Казалось, дым прячет беглецов, но Кафари многое знала о высокотехнологичной войне. Их теплые тела светились голубым огнем на дисплеях температурных датчиков, а датчики движения зафиксируют каждое вздрагивание их легких, пока они с трудом взбираются по склону утеса. Ползти в гору было мучительно трудно. Кафари много раз бывала в тяжелых походах, но никогда в жизни она не совершала такого головокружительного восхождения.

Осознание того, что жизнь президента зависит от ее решений, также не добавляло ей душевного спокойствия. Девушка слышала, как Абрахам Лендан кряхтит у нее за спиной, цепляясь за шершавые камни окровавленными пальцами. Кафари тоже изодрала в кровь руки и колени, а, соскользнув со скалы, проехалась по камню щекой, на которой теперь красовалась огромная царапина. Она не сорвалась вниз лишь потому, что уперлась ногами в плечи Эйба Лендана, который впился пальцами в небольшой выступ и чудом удержался. Какое-то время она стояла там, дрожа и задыхаясь, а потом снова полезла вверх. Вес оружия, перекинутого через их спины, мешал все сильнее и сильнее, но никто и не думал с ним расставаться.

Они поднялись примерно на шестьдесят метров по прямой, когда со стороны Гиблого ущелья и Каламетской плотины послышался оглушительный грохот. Из ущелья в клубах раскаленного дыма взметнулся язык голубого пламени. Кафари вжалась в скалу, стараясь слиться с ней. Среди грохота орудий и гулких раскатов летавшего от скалы к скале эха девушка слышала, как где-то внизу во весь голос молится Айша Гамаль. Взрывные волны пытались оторвать беглецов от скалы и швырнуть вниз. Дэнни громко всхлипывал от ужаса. По расцарапанным щекам Кафари тоже катились слезы, которых она не замечала.

Из Гиблого ущелья вырвались новые взрывы, и все вокруг заволокло облаками дыма. Кафари не могла сказать, то ли они слышат только выстрелы, то ли частью шума был прорыв плотины. Достаточно ли они высоко, чтобы их не смыло? Кафари не была уверена, что они вообще смогут взобраться еще выше, они и так с трудом удерживаются, цепляясь за трясущиеся скалы.

Внезапно наступила оглушительная тишина.

Кафари замерла, прислушиваясь, едва смея надеяться. Откуда-то издалека, со стороны Шахматного ущелья, доносилась беспорядочная стрельба, но по сравнению с чудовищными взрывами, только что потрясшими окрестные скалы, она казалась нестройными аплодисментами. Затем от входа в Гиблое ущелье донесся низкий гул, от которого скала задрожала под ее окровавленными пальцами. Это не было похоже на сотрясение мозга от отдельных ног Явака, движущегося по каньону. Это был непрерывный грохот, распространявшийся по широкой территории.

Боло?

Боже, неужели это возвращается Боло?

— Смотрите туда! — закричал Дэнни, показывая в сторону окутанного дымом Гиблого ущелья.

Кафари напрягла зрение и увидела огромную темную фигуру, освещенную ходовыми огнями, похожую на большое грузовое судно, тяжело движущееся к космодрому. Исполинский механизм ощетинился орудийными стволами. Он миновал пещеру Аллигатора, всего на сотню метров дальше, чем им удалось добежать, затем резко остановился. Мгновение спустя Боло тяжело развернулся и направился прямо к ним. Кафари сглотнула.

— Э-э, ребята, я думаю, оно нас заметило! Это же хорошо, не так ли?

В благоговейном молчании они наблюдали, как огромная машина неуклюже пробирается через сернистые руины, созданные битвой. Повсюду полыхали пожары, заслоненные от них, после того как Боло встал своей массой между пылающими домами и амбарами и тропой, за которую они цеплялись, подобно муравьям. Он остановился прямо рядом, гусеницы скрежетали, как бревна на лесопилке. Его верхняя башня возвышалась более чем на сто футов над их головами. От него, от его корпуса, орудий и какого-то энергетического экрана вокруг исходил жар. Этот экран внезапно отключился со слабым потрескиванием и хлопком. Затем тяжеловесная штуковина остановилась не более чем в большом шаге от нас, окутанная жаром, дымом и аурой темной и опасной силы.

Не более чем в трех метрах от ног Кафари открылся люк в плоской части корпуса, на которую она могла бы легко наступить, если бы осмелилась на такое. Мгновение спустя командир Боло вскарабкался наверх, его бравый малиновый мундир был в пятнах пота, лёгкий ветерок играл растрепанными темными волосами. Кафари смотрела на него во все глаза. Они встретились взглядами, и девушка внезапно покраснела, вспомнив, что вся в грязи, в крови и напоминает не человеческое существо, а собаку, побывавшую под колесами грузовика. На лице Саймона Хрустинова появилось выражение удивления, которое усилилось, когда он увидел, кто вместе с ней взбирается на утес.

— Боже правый, — прошептал он, глядя на Эйба Лендана. — Господин Президент, если вы не вручите этой юной леди медаль, я, черт возьми, сделаю это сам.

У Кафари защипало в глазах, и виноват в этом был не только едкий дым.

— Мисс Камара, могу я предложить подвезти вас и ваших друзей?

У девушки из глаз наконец полились слезы. Саймон протянул ей руку и помог спрыгнуть на боевой корпус Боло. Тепло его сильных рук, державших ее крепко, но осторожно, словно она была из хрупкого фарфора, было красноречивее любых слов. Взгляд Саймона пробудил в душе девушки безмятежную радость, которая, как еще совсем недавно казалось Кафари, исчезла из ее жизни навсегда.

— Осторожнее, — прошептал он, когда у нее подогнулись колени. — Уже все кончилось. Ты сможешь спуститься по трапу, вон там, пока я помогу остальным перебраться?

Она кивнула. Он помог ей выбраться из люка, а потом по очереди поддержал спрыгивавших на Боло Эйба Лендана, Дэнни и Айшу Гамаль. Ей пришлось медленно спускаться по лестнице, не только потому, что ее руки были скользкими от крови, но и потому, что ее начало так сильно трясти, что она едва держалась на ногах. Спустившись вниз, она оказалась в уютном отсеке, центральное место в котором занимали большие обзорные экраны, окружавшие с трех сторон огромное кресло с электроприводом, с подбитыми поролоном мягкими противоударными ремнями. Кроме того, в небольшом отсеке нашлось пять сидений поменьше, очевидно, для пассажиров, и изрядное количество шкафчиков самого разнообразного предназначения. Она, спотыкаясь, подошла к ближайшему сиденью и, дрожа, опустилась на него.

Металлический трап загремел под ногами у остальных. Эйб Лендан появился первым, сгорбившийся от усталости. За ним следовал Дэнни, с восторгом озиравший командный отсек Боло. Потом показался Саймон Хрустинов, поддерживая Айшу снизу, а то она без посторонней помощи просто скатилась бы по ступенькам. Кафари поспешно скользнула на соседнее сиденье, освобождая место для раненой женщины. Командир Боло уложил миссис Гамаль на кушетку и занялся медицинским оборудованием, которое автоматически измерило ее жизненные показатели и что-то ввело.

— Наш автодок быстро поставит вас на ноги, — негромко сказал Саймон. — Когда мы приедем, вы будете как новенькая. Вам полегчает уже через несколько минут.

Болеутоляющие средства явно возымели свое действие, через несколько мгновений Айша уже дремала.

— Вы все подверглись воздействию радиации, — добавил он, изучая показания автодока. — Мы немедленно начнем хелатирование. Не волнуйтесь, — добавил он с мягкой улыбкой, — за эти годы мы усовершенствовали антилучевую терапию. Ваша кровеносная система будет очищена еще до того, как в ней наступят необратимые изменения.

Это была лучшая новость, которую Кафари услышала за весь день.

Саймон Хрустинов помог остальным разместиться на сиденьях, аккуратно пристегивая их ремнями и устанавливая автоматические медицинские системы на место. Когда пришла очередь Кафари, та с благодарностью отдалась во власть бережных рук командира линкора. По ее жилам заструились медицинские препараты, и она с облегчением вздохнула.

— Это пчелиные укусы? — спросил он, слегка нахмурившись.

— Совершенно верно, — ответил за нее президент Лендан голосом, полным хрипоты и гордости. — Когда Явак наступил на наш подвал, нам пришлось расчищать сарай от пехоты дэнгов. Кафари швырнула туда пару ульев. Они с Айшей сделали это вдвоем. Тех, кого пчелы не зажалили досмерти, мы подстрелили, когда они выбегали, преследуемые роем.

Лицо Саймона просияло улыбкой, при виде которой у Кафари потеплело внутри. Он тихо сказал:

— Это, должно быть, самый креативный способ убийства Дэнг, который я когда-либо слышал. А, Сынок?

Раздался металлический голос, заставив Кафари подпрыгнуть от неожиданности.

— Так точно, Саймон. Нигде в моих базах данных, которые включают в себя несколько столетий разработки стратегий борьбы с окопавшимся врагом, нет упоминания о чем-либо подобном. Хотел бы я на это посмотреть, — добавил он почти задумчиво.

Саймон Хрустинов усмехнулся.

— Я — тоже. Когда я расскажу об этом другим офицерам Кибернетической бригады, Кафари станет легендой, или я не знаю своих коллег-офицеров.

— Добро пожаловать на борт, — добавил металлический голос. — Для меня большая честь доставить вас в безопасное место.

— Спасибо, — прошептала Кафари дрожащим голосом.

Саймон Хрустинов закончил настройку автодоков, подмигнул восхищенному Дэнни Гамалю, сел в свое кресло и пристегнулся.

— Ладно, Сынок, давай посмотрим, закончила ли артиллерия Джефферсона зачистку, или нам нужно добить еще несколько дэнгов.

Когда Боло с грохотом пришел в движение, Кафари не хотелось засыпать, а только смотреть на экраны и наслаждаться тем, как волосы Саймона Хрустинова мокрыми от пота волнами спадают на воротник сзади. Но лекарство вызвало глубокую и удивительную усталость во всех ее конечностях, а снятие ответственности с ее плеч за безопасность президента и будущее всего ее мира, заставило ее опустить веки. Она все еще уговаривала себя не засыпать, когда мир погрузился в блаженную темноту и тишину, уплывая прочь. Кафари погрузилась в глубокий, измученный сон, не нарушаемый даже кошмарами.

ГЛАВА 8

Мэдисон изменился.

Или, может, изменилась сама Кафари.

Девушка поудобнее пристроила на спине рюкзак, подтянула лямки и зашагала по территории Университета. Библиотека с ее важнейшим передатчиком SWIFT находилась почти в трех километрах от ее маленькой каморки. Но такое расстояние не пугало девушку, хотя погода зачастую бывала прескверной, да и мучительная усталость иногда давала о себе знать.

— Вы часто будете чувствовать себя совершенно разбитой, — сказал ей врач. — Это просто побочный продукт усилий вашего организма по восстановлению повреждений. Потерпите. Скоро все пройдет, и вы почувствуете себя даже лучше, чем прежде.

Кафари сомневалась в том, что когда-нибудь почувствует себя хотя бы не хуже, чем прежде. Она часто не узнавала себя в зеркале, особенно свои глаза, чей холодный взгляд теперь нередко смущал даже видавших виды мужчин. Прежняя Кафари осталась где-то позади, в дыму и грохоте взрывов.

По сравнению с другими, Кафари потеряла очень мало. Девушке повезло намного больше, чем ее знакомым, повезло во многих отношениях, настолько, что трудно даже было сосчитать. Ее родители выжили. В то утро они отправились на ферму бабушки и дедушки Сотерис, спрятанную в дальнем конце Сорсийского ущелья. Погибло ранчо Чакула, а вместе с ним — и два ее брата, но почти вся остальная родня Кафари уцелела.

Родители, кузены, тети и дяди — все они приехали в больницу в Мэдисоне, чтобы подбодрить ее. И снова приехали в Мэдисон всего три недели спустя, когда президент Лендан воздал высшие почести Джефферсона тем, кто сражался и, во многих случаях, погиб. Дядя Кафари, Джаспер, командующий наземными силами обороны Джефферсона, был одним из тысяч солдат, погибших в бою, пытаясь защитить северо-западную часть Мэдисона. Он заслужил президентский золотой медальон, который Абрахам Лендан посмертно подарил тете Рете и ее сыну, двоюродному брату Кафари Джорди. Тетя Рета все время плакала, удержаться от слез не могла и Кафари.

А затем президент Лендан назвал ее имя, а также имена Дэнни и Айши Гамаль. Ошеломленная, Кафари присоединилась к Айше и ее сыну на ступенях, ведущих к трибуне, где ждал президент Лендан. Кафари и Айша взялись за руки, поднимаясь наверх.

— За мужество в бою, — говорил президент перед камерами, транслировавшими церемонию награждения на всю планету, — и за беспримерную находчивость в сложнейшей ситуации, которая спасла жизни, включая мою собственную, и за решимость продолжать сражаться, несмотря на невероятные трудности, для меня большая честь наградить этими золотыми президентскими медальонами Кафари Камару, Айшу Гамаль и Дэнни Гамаль. Если бы не они, меня бы сегодня здесь не было.

Аплодисменты из зала заседаний захлестнули их, когда Абрахам Лендан надел ленту с медальоном ей на шею. Пожимая ей руку, он пробормотал только для ее ушей:

— Отличная работа, мой отважный капитан. Действительно, очень хорошая.

Она прикоснулась к медальону онемевшими пальцами, смотрела, как Айша и Дэнни получают свои, затем смотрела, как Саймон Хрустинов принимает две медали, одну для себя и одну для Боло. Ее пальцы продолжали поглаживать тяжелый медальон на собственной шее, словно пытаясь убедить себя, что он действительно там. Она этого не ожидала. Ничего подобного не ожидала. У нее защипало глаза, когда она спустилась по ступенькам и вернулась на свое место, охваченная теплыми объятиями и слезливыми поздравлениями от всей своей семьи.

Она не взяла с собой медаль в общежитие. Он был слишком дорог, чтобы оставить его там, где замки были достаточно непрочными, чтобы двухлетний ребенок мог взломать дверь, просто навалившись на нее. Она попросила своего отца хранить его в семейном сейфе, который они извлекли из-под обломков своего дома. Ее родители постепенно восстанавливали ранчо Чакула, и Кафари помогала, чем могла. Кафари мучительно переживала, когда ради занятий в Мэдисоне приходилось оставлять отца с матерью одних на разгромленном ранчо, что чуть не бросила учебу.

Когда она уже почти собралась это сделать, вмешалась мать.

— Ты должна думать о своем будущем, дочка! Тебе нужен диплом, а Джефферсону — нужны психотронные техники и инженеры. Мы находимся далеко от Центральных Миров, и нам нечем заманить сюда инженеров, окончивших тамошние университеты. Кроме того, — она подмигнула, — может, твой будущий муж не откажется оплатить твою учебу.

— Какой еще муж?! — воскликнула ошеломленная Кафари. — Я даже ни с кем не встречаюсь! За кого это ты решила меня выдать?!

Девушка мысленно перебирала все кандидатуры, которых ее мать могла бы счесть подходящими, сопоставляя его со списком мужчин, которых, по мнению Кафари, она могла бы, по крайней мере, терпеть. С легким приступом паники она поняла, что эти два списка не совпадают ни по одной позиции.

Впрочем, ее мать только загадочно улыбалась и, как обычно, больше ничего не говорила. Эта манера с детства бесила Кафари, но она не обижалась на мать, до слез радуясь тому, что ее родители уцелели. Кафари отогнала досужие мысли вместо этого обратив внимание на тропинку, по которой она шла через кампус.

Университет Риверсайд был прекрасным учебным заведением, которому было почти сто с четвертью лет. Сияние местного песчаника в лучах заходящего солнца было похоже на блеклое эхо закатов, которые сияли над высокими скалами Каламетского каньона. Кампус растянулся на целых два километра вдоль южного берега реки Адеро, с прогулочными дорожками и тенистыми деревьями, разбросанными между лекционными залами, исследовательскими лабораториями, спортивными сооружениями и общежитиями. Географическое расположение Риверсайда обеспечивало прекрасный вид на реку и множество привлекательных, живописных мест, где можно собраться с друзьями или устроить романтическое свидание.

Не то чтобы у Кафари было много времени на последнее. Было много мальчиков, которые проявляли интерес, но Кафари они не особенно интересовали. Почему-то она просто не могла проявлять особого энтузиазма к какому-то едва достигшему половой зрелости парню, единственным интересом которого были забивание голов на спортивной площадке или постель какой-нибудь девчонки. У нее было больше общего с профессорами, чем со студентами ее возраста, и иногда ей казалось, что даже профессора на самом деле не понимают ее. Кафари не ожидала, что ей будет так трудно приспособиться к мирной жизни.

В основном она была полна решимости получить диплом в кратчайшие сроки. Она хотела начать зарабатывать деньги для своей семьи, до сих пор платившей за ее учебу. Благодаря стипендии с Вишну и деньгам из нового фонда поддержки студентов из семей, чьи родственники и средства к существованию пострадали от войны, единственными реальными расходами Кафари были проживание и питание. Она долго искала, чтобы найти как можно более дешевое жилье, что было нелегким делом в пострадавшем от войны Мэдисоне, где стоимость жилья выросла почти вчетверо. Цены на продукты питания выросли в шесть-десять раз по сравнению с довоенными средними показателями, что сделало ее работу на кухне общежития незаменимой, поскольку в общежитии ее кормили два раза в день вместо зарплаты наличными.

Девушка шагала, прислушиваясь к плеску воды в реке, шепоту ветра в кронах деревьев и шуму машин за пределами университетской территории. Внезапно ее охватила необъяснимая тревога, которая в последнее время так и зачастила к ней в гости. Вроде бы Кафари ничто не угрожало, но она почему-то невольно сжималась при звуках голосов, доносившихся оттуда, где по сторонам от дорожки топтались оживленно беседующие кучки людей.

Проходя мимо них, Кафари настороженно и внимательно разглядывала возбужденных чем-то людей, стараясь это делать незаметно. После нашествия у нее появилась новая привычка — пристально изучать все, что ее окружало. Девушка искала в лицах других студентов объяснение безотчетному страху, который порой испытывала, оказавшись рядом с незнакомыми людьми.

Она приближалась к границе кампуса, когда голоса, разносимые ветром, превратились в звук более резкий, чем просто разговор. Ее путь привел Кафари довольно близко к большому собранию, которое состояло, если она правильно разглядела фигуры в тени, из значительно большего числа тех, кто совсем не походил на студентов. Было почти темно, но уличные фонари довольно хорошо освещали местность. Она могла разглядеть людей примерно своего возраста, но в толпе были и постарше. Внезапно Кафари обнаружила, что ее окружает толпа, состоящая из двухсот, а то и трехсот человек.

Некоторые из шнырявших тут субъектов походили на карманников, отиравшихся раньше в космопорту Мэдисона, где движение транспорта сократилось до такой крошечной струйки, что воровать им там стало не у кого. Другие походили на опустившихся безработных, у которых слишком много свободного времени и недостаточно амбиций, чтобы заняться чем-то действительно достойным: возделывать землю, превращать засушливые пустоши в плодородные поля или посменно выполнять адскую работу на траулерах, бороздивших океаны в поисках рыбы, от добычи которой сейчас зависело выживание население Джефферсона. Когда Кафари проходила мимо края толпы, она уловила отрывки разговоров.

“…подняли ставки налогов и плату за учебу! А куда идут наши деньги?! Вонючим фермерам! Они там роются в своей земле, как свиньи, и думают, что на них свет клином сошелся, потому что у них разрушили несколько сараев и перебили их вонючий скот!.. Конечно, им легко сидеть у нас на шее!..”

Злоба в этом голосе потрясла Кафари, почти так же сильно, как и сами слова. Никто не сидит у вас на шее, подумала она, вспыхнув от внезапного горячего гнева. Неужели этот парень не понимает, как работают кредиты? Деньги, которые семьи Грейнджеров тратили на восстановление, покупку нового оборудования, восстановление посевов, поступали не как субсидии или подарки. Объединенная ассамблея санкционировала чрезвычайные займы, и деньги должны были быть возвращены, при некоторых довольно строгих условиях — в случае дефолта получателя займа последует конфискация имущества. Кроме того, никто не мог гарантировать, что у городских жителей хватит денег, чтобы покупать продукты и мясо во время сбора урожая. А если правительству придется ввести пособие на прожиточный минимум в широких масштабах, будет почти железная гарантия, что оно наверняка начнет регулировать цены, что в итоге приведет к их снижению и потенциальному банкротству производителей.

И все же здесь был какой-то горожанин, очевидно, местный, разглагольствовавший о вертолётных деньгах[9], которых не существовало. Он стоял на чем-то высоком, возможно, на парковой скамейке, с которой порол такую чушь, что у Кафари темнело в глазах.

“Правительство из кожи вон лезет, пытаясь восстановить кучу вонючих ферм, но всем наплевать на нас. Это несправедливо! У нас тоже сгорели дома, магазины и заводы, а кто нам помогает их выстроить снова?!”

Одобрительный ропот толпы заставил Кафари нахмуриться еще сильнее. Неужели этот тип не слушает новости?! Они что, действительно ничего не знают?! Ведь президент Лендан уже обратился в Сенат и Палату представителей с просьбой о выделении масштабного пакета помощи городам, по меньшей мере в два раза превышающего денежную стоимость уже принятого закона о помощи фермерам. Каламетский каньон сильно пострадал, но даже Кафари понимала, что ущерб был незначительным по сравнению с безжалостными, систематическими разрушениями, которые Яваки Дэнгов учинили в западной части Мэдисона. Были разрушены сотни домов и предприятий. Большинство мирных жителей выжили, забившись в подземные убежища, которых не было у фермеров в каньоне, но экономике планеты придется еще долго оправляться от удара, который нанесла ему потеря множества заводов и магазинов.

Городская беднота, пополняемая новыми безработными и их семьями, отчаянно нуждалась в помощи. Но никто не жил в канализации и никто не голодал. По крайней мере, пока. Именно поэтому законопроект о сельском хозяйстве был принят первым. Было крайне важно получить новый урожай, а фермер не мог этого сделать без денег на семена и оборудование. Неужели никто здесь не понимает, что продукты питания не изготавливают на консервных фабриках?!

Кафари пробиралась сквозь толпу, уставшая, голодная и внезапно замерзшая. Солнце скрылось за горизонтом, и от реки, несшей талые воды с заснеженных горных вершин сквозь разогретые солнцем бетонные и каменные набережные Мэдисона, стал подниматься туман. Тепло, излучаемое камнем, соприкасалось с холодной водой, и туман становился все гуще и гуще. Это напоминало Кафари школьные уроки истории, где учителя рассказывали о древних земных городах Лондоне и Сан-Франциско, постоянно окутанных пеленой тумана, сквозь который проникали только только огни светильников, жутко и зловеще назвавшихся “газовыми фонарями”, которые, казалось, все равно не разгоняли темноту.

Кожи девушки касались серые хлопья тумана, холодные и влажные, как щупальца дохлой медузы. Кафари поежилась. Ей внезапно захотелось оказаться там, где тепло, светло и весело. Там, где она знала бы всех в лицо, и где она не слышала бы отвратительных голосов, обзывающих ее вонючим свиноводом и ставящих под сомнение ее право находиться здесь. Она устала и проголодалась, и ей еще предстоял ужасный, долгий путь, чтобы добраться до своей каморки…

— Эй, ты! — раздался грубый голос позади нее. — Я тебя где-то видел!

Кафари огляделась по сторонам, ее мышцы напряглись в ожидании неприятностей.

На нее исподлобья смотрел здоровенный детина с жидкой светлой бородой и кулаками, как мельничные жернова. Кем бы он ни был, он точно не студент. На вид ему было около сорока лет, и его одежда была прочной, в индустриальном стиле, похожая на робу, что обычно носили фабричные рабочие. Мужчины, сопровождавшие его, выглядели примерно так же. С неприятным ощущением внизу живота Кафари напряглась, готовясь сражаться или бежать.

— Да это Джомо из новостей! — прорычал один из грубых мужчин, обозвав Кафари обидной городской кличкой фермеров.

Кафари рассвирепела, хотя у нее от страха и подгибались колени.

— Эй, Джомо, а меня ты спасешь? — ухмыльнулся громила, вульгарно потирая промежность.

Пару недель назад Кафари бы не сомневалась, что кто-нибудь из огромной массы людей обязательно за нее вступится, но сейчас на помощь толпы, слившейся перед глазами девушки в одну искаженную ненавистью рожу, рассчитывать не приходилось.

Кафари плюнула на гордость и бросилась бежать.

Ее поступок застал их врасплох. Толпа у нее за спиной взревела от ярости. Она устала, смертельно устала, но у нее были длинные ноги и она вырвалась вперед. Толпа позади нее пришла в движение, раздавались вопли:

— Куда! Стой, Джомо!

Остановись, черт возьми. Они что, думают, я дура?

Когда она приблизилась к границе кампуса, рев транспорта впереди смешался с ревом толпы позади. Кафари выскочила на улицу, играя в пятнашки с быстро движущимися наземными машинами. Позади нее раздался визг тормозов и проклятия, когда толпа хлынула на улицу. Девушка бежала куда глаза глядят. В каморке ей будет не забаррикадироваться, и вряд ли ей помогут посетители ярко освещенных ресторанов вокруг университета. Горстка официанток и поваров быстрого приготовления тоже ничем не помогут против обезумевшей от крови толпы безработных фабричных рабочих. Силы Кафари стали ослабевать из-за физической нагрузки, а зарождающаяся безнадежность истощила ее прилив энергии.

Поблизости, естественно, не было ни одного полицейского или военного.

Шатаясь, она все еще бежала вперед, судорожно пытаясь отстегнуть лямки теперь только мешавшего ей рюкзака, и дошла до угла, где ее улица делилась пополам с большим бульваром. Кафари уже собиралась скинуть рюкзак, когда с ее улицы вынырнул аэрокар, летевший низко. Он приземлился буквально прямо перед ней. Люк распахнулся. Саймон Хрустинов перегнулся через руль, протягивая руку. Кафари, всхлипывая, пробормотала что-то бессвязное и схватилась за руку, которая тут же втянула ее, как пушинку, в кабину. Она рухнула на пассажирское сиденье. Саймон свечой поднял машину в воздух так, что Кафари бросило прямо ему на колени.

Толпа бушевала в том месте, откуда только что взлетел аэрокар, изрыгая проклятия в их адрес. Саймон нажал кнопку управления, которая захлопнула люк, затем включил коммуникационное устройство.

— Говорит майор Хрустинов. На углу Меридиан и Двенадцатой в разгаре беспорядки. Немедленно отправьте туда вооруженное подразделение. Они начинают грабить магазины, — добавил он мрачным голосом.

Кафари стала приходить в себя, и ее начало трясти. Саймон положил теплую ладонь ей на лоб:

— Тебе нужен врач?

Она отрицательно покачала головой, с трудом переводя дух.

— Слава Богу. — такое тихое, полное эмоций замечание она не ожидала услышать.

Саймон помог Кафари устроиться на сиденье, осторожно разжал пальцы, впившиеся в рукав его рубашки, и убрал подальше болтавшийся под ногами рюкзак

— Спокойно, — пробормотал он, поворачивая ее, чтобы она села на пассажирское сиденье. Ее лихорадило так сильно, что она даже не могла справиться с ремнями безопасности. Саймон аккуратно пристегнул их, выудил из ящичка пачку салфеток и сунул ей в руки. Девушка яростно вытирала слезы, но они все равно ручьями лились из глаз.

— Я не з-знаю, что бы они со мной с-сделали! — всхлипывая, пробормотала она.

— За что?

— Н-не знаю. Назвал меня грязным джо-Джомо…

— Чего? — он нахмурился.

Она пыталась объяснить, запуталась в различиях между сообществами Грейнджеров и горожан, но в конечном итоге растолковала Саймону, что этот термин был грубым оскорблением, происходящим от африканского слова, обозначающего фермеров. Гнев превратил его лицо в высеченный из мрамора лик.

— Понятно, — тихо сказал он, в голосе звучала угроза. — Вы смогли бы опознать кого-нибудь из них?

Она содрогнулась. Снова столкнуться с этими животными? Кафари не была трусихой, но мысль о полицейском участке, официальных обвинениях, судебном процессе, на котором пресса будет ползать вокруг нее, снова заставила ее сильно задрожать.

— Я бы предпочла не пытаться.

Мускул дернулся на его челюсти. Но все, что он сказал, было:

— Как хотите… А сейчас я отвезу вас туда, где вас никто не обидит.

Он коснулся рычагов управления, и аэромобиль степенно двинулся на запад над крышами. Ночной Мэдисон был прекрасен, осознала Кафари, когда ее пульс замедлился, а прерывистое дыхание, вырывавшееся из груди, превратилось в просто судорожные вдохи. Она снова промокнула глаза, неэлегантно высморкалась, и, наконец, сумела восстановить контроль над своими эмоциями.

— А откуда вы летели? — наконец спросила она.

— От вашего дома, — на его лице мелькнула слабая улыбка.

Кафари широко распахнула глаза от удивления.

— Зачем?! — наконец выдавила из себя она.

Саймон взглянул на нее краем глаза и лукаво улыбнулся, превратившись из строгого и сурового военного в озорного и привлекательного мальчишку.

— Вообще-то, я планировал задать вам довольно важный вопрос.

— Планировал? — Кафари сгорала от любопытства. Затем с опаской:

— А какой?

— Мисс Камара, не окажете ли вы мне честь поужинать со мной этим вечером?

Девушка невольно улыбнулась.

— С огромным удовольствием!

Затем она с ужасом осознала, как, должно быть, выглядит: вся потная, с заплаканными глазами и красным носом. Она откашлялась.

— Но я же совсем не одета для этого.

— Думаю, шеф-повар закроет на это глаза.

— Шеф-повар?! Мы что, отправимся в шикарный ресторан?

— Не совсем…

Аэромобиль по-прежнему держал курс на запад, оставив за кормой последние пригороды Мэдисона.

— А где же ресторан? — спросила Кафари и завертела головой, разглядывая тающие вдали огни столицы.

Саймон вновь посерьезнел:

— Остался сзади, рядом с тем местом, где бушевала толпа. У меня нет никакого намерения сохранять бронь. Надеюсь, вы не возражаете против пары стейков на гриле, который вчера поставили на патио моего нового дома.

— А вы умеете готовить? — не подумав, выпалила Кафари.

Мрачность Саймона исчезла, развеянная мальчишеской ухмылкой.

— Ну да. Я должен был научиться готовить или смириться с многолетним употреблением расфасованной полуфабрикатной дряни. Вы когда-нибудь ели то, что Конкордат с любовью называет полевыми пайками?

Она покачала головой.

— Тогда считайте, что вам повезло. — Его глаза начали мерцать, так, что Кафари перехватило дыхание. В глубоких глазах Саймона ей виделись теперь не только тени и призраки опаленного войной прошлого, но и сияние безоблачного летнего неба. Аэромобиль со всех сторон окутывал мрак, похожий на теплое бархатное покрывало. Кафари наконец ощутила себя в безопасности. Она позабыла страхи, опасения и неуверенность, преследовавшие ее с тех пор, как она вернулась с Вишну. Почему-то казалось очень естественным оказаться наедине с этим мужчиной и отправится к нему домой, чтобы он сам приготовил ей ужин.

И какие у него красивые руки, подумала она, неуверенно сглотнув. Они со спокойной непринужденностью покоились на рычагах управления аэромобилем. Крупные, но изящные запястья его рук скрывали накрахмаленные манжеты. Сегодня Кафари в первый раз видела Саймона не в военной форме, ее заменили гражданская рубашка и брюки сдержанного консервативного покроя. Эта одежда была сшита из прекрасной ткани, явно изготовленной где-то очень далеко от Джефферсона. Если она не сильно ошибалась, рубашка была из настоящего земного шелка и стоила на родной планете Кафари не меньше, чем вся ферма ее родителей. До того, как дэнги сравняли ее с землей.

Ее потрясло, что он надел такую одежду, чтобы пригласить ее на ужин.

Огни базы “Ниневия” появились над поймой реки Адеро. Кафари никогда не была на базе, хотя ее дядя некоторое время служил там. У нее подступил комок к горлу, когда она вспомнила о погибшем в бою с половиной своих солдат дяде Джаспере, но она проглотила слезы и ойкнула, когда аэромобиль заложил крутой вираж и стал снижаться к базе.

Огромная черная тень вырисовывалась на фоне огней. Боло. Тихо припаркованный в конце того, что выглядело как совсем новая улица, рядом с низким зданием, которое, очевидно, было закончено всего за последние несколько дней. Ничего примечательного на этой улице не было — просто бетонная дорожка, которая вела сквозь грязь от просторной посадочной площадки к дверям жилища, стоявшего рядом с высоким недостроенным зданием, которое, судя по всему, служило ангаром для огромной боевой машины.

Аэромобиль приземлился на посадочную площадку и аккуратно подкатился к гусеницам Боло, по сравнению с которыми Кафари чувствовала себя маленькой, как муравей. Она даже не могла разглядеть весь Боло под таким углом. Саймон отключил управление, затем открыл люки, выскочил наружу и поспешил помочь выйти Кафари со старинной внеземной вежливостью, которая удивила ее. Вновь ощутив прикосновение его руки, девушка залилась краской. У нее задрожали колени, а улыбка Саймона вызвала к жизни рой мыслей, которые она никогда не посмела бы высказать вслух.

Он предложил ей руку галантным жестом, который она видела только в кино. Кафари улыбнулась, неуверенно взяла его под руку и прошествовала мимо немых орудий Боло. Ей пришлось задрать голову, чтобы рассмотреть их стволы. Трудно было поверить в то, что она действительно побывала внутри этой штуки. Ее память затуманилась примерно в тот момент, когда она рухнула на сиденье в командном отсеке. Как только началось действие препаратов, введенных автодоком, Кафари погрузилась в забытье и не помнила, как оказалась в больнице Мэдисона. Когда она пришла в себя на больничной койке, рядом с ней уже сидели родители и толпились родственники.

Саймон Хрустинов проследил за ее взглядом.

— Сынок, — сказал он, обращаясь к огромной машине, — ты помнишь мисс Камара?

— Так точно, Саймон. Добрый вечер, мисс Камара. Рад видеть вас снова. Вы выглядите намного лучше.

Она откашлялась, пораженная металлическим голосом Боло и его комментариями.

— Добрый вечер. Спасибо. Мне лучше.

— Я рад, что укусы пчел зажили без шрамов, — добавил Боло. — Я изучил файлы, размещенные в планетарной информационной сети Джефферсона, в которых подробно описаны привычки и темперамент асалийских пчел. Отличный выбор оружия, учитывая обстоятельства. Повезло, что рой напал на дэнгов, а не на вас и ваших спутников.

Кафари изумленно уставилась на него.

— Видите ли, — выдавила она через мгновение, — эти пчелы чаще всего бросаются на тех, кто находится ближе всего к улью, особенно если это движущаяся цель. Мы с Айшей двигались, но были от ульев гораздо дальше, когда они открылись. Дэнги были ближе. А уж потом дэнги стали двигаться намного быстрее, чем мы!

Девушка не сразу поняла, что за хриплый металлический звук раздался вслед за ее словами из динамиков. Это был смех Боло. Он прозвучал, словно ведро, полное ржавого металла, сбросили со стальной лестницы. Она ухмыльнулась, несмотря на мурашки по коже. У Боло было чувство юмора! Саймон тоже ухмылялся, откровенно радуясь тому, что она поняла этот божественный звук таким, каким он был.

— Ладно, Сынок, хватит болтовни, — сказал офицер, улыбаясь. — Я обещал приготовить ужин для мисс Камара.

С этими словами Саймон внезапно посерьезнел.

— Проверь пока новости из Мэдисона, пожалуйста. Там происходит отвратительный бунт. Я хочу знать, усмирили ли хулиганов и к кому обратиться за показаниями очевидцев.

Когда Кафари напряглась, он заглянул ей в глаза и слегка покачал головой, успокаивая ее.

— Нет, я не стану упоминать ваше имя. Мне необходимо выяснить, кто является зачинщиками и каковы их намерения.

— Я и сама могу вам кое-что об этом рассказать, — со вздохом сказала Кафари. — Это была довольно большая толпа. Человек двести или триста. Сначала все слушали парня примерно моего возраста, который разглагольствовал о повышении платы за обучение и государственной помощи на восстановление ферм, но не фабрик и магазинов. Это не имело особого смысла, не при том пакете мер по восстановлению города, о котором объявил президент Лендан, но толпа с готовностью это проглотила. — Она вздрогнула. — Некоторые из них были студентами, но еще больше было безработных примерно тридцати — сорока лет. Вот они-то за мной и гнались.

— И всячески вас оскорбляли, — мрачно добавил Саймон. — Сынок, обрати внимание на доски объявлений в информационной сети. Я хочу знать, что творится на этой планете. Мы только что выиграли войну, и мне не хотелось бы потерпеть поражение в мирное время.

— Понял, Саймон.

Боло зловеще замолчал. Кафари вздрогнула.

— Пойдемте в дом, — сразу же сказал Саймон, провожая ее по дорожке к своей входной двери. Он приложил ладонь к сенсору, замок распознал хозяина и открылся. Внутри Саймон зажег свет, и Кафари увидела его безжалостно простую комнату, видимо, он вселился сюда совсем недавно и у него не было времени на оформление. Мебель была военного образца, прочная и функциональная, но не особенно модная. Это не имело значения. Здесь было тихо и невероятно безопасно, вероятно, самое безопасное место на Джефферсоне, охраняемое пушками Боло. Она начала расслабляться. Саймон включил музыку, что-то странное и незнакомое, намекающее на далекие миры, которые Кафари могла лишь смутно представлять. Чарующая музыка успокоила девушку еще больше.

— Могу я предложить вам что-нибудь выпить, пока я готовлю? Я запасся местными напитками. Эль, вина, и что-то вроде чая, я не могу понять, из чего его готовят, но он мне нравится. Вкус какой-то… остро-сладкий, как у экзотических фруктов. Мне он нравится со льдом.

— Это, наверное, фельзех, — с улыбкой сказала Кафари. — Не откажусь!

Он налил два бокала из кувшина в холодильнике, затем предложил ей устроиться поудобнее в гостиной.

— Не говорите глупостей, — сказала она, осушив половину бокала одним жадным глотком. — Пока вы готовите мясо, я займусь овощами!.. А что у вас есть?

Порывшись в шкафах, Саймон достал несколько пакетов свежезамороженных овощей и даже свежую кукурузу, доставленную самолетом с одной из ферм в южном полушарии. Урожаи на юге были небольшими, учитывая ограниченное количество недавно терраформированных площадей, но они давали возможность полакомиться свежими продуктами тем, кто мог себе это позволить. Кафари улыбнулась.

— Как насчет кукурузы с каламетским рагу? — с улыбкой предложила Кафари.

— Не знаю, что это, но у меня уже текут слюнки! — улыбнулся ей в ответ Саймон. — А я пока разожгу гриль.

Он исчез, нырнув в заднюю дверь, а Кафари нашла пустое ведро и стала чистить кукурузные початки. Потом она разыскала сковородки и кастрюли, зажгла плиту и начала готовить. Жадно выпив еще стакан холодного чая, Кафари нашла ингредиенты для печенья и приготовила его на скорую руку, а затем отправила в духовку. Бутылка красного вина, которую она обнаружила в кладовой, прекрасно подойдет к стейку. Откупорив бутылку, чтобы подышать, она накрыла на стол, который был задвинут в угол кухни. Квартира Саймона была достаточно маленькой, чтобы чувствовать себя комфортно, и достаточно просторной, чтобы не чувствовать себя стесненной. А его загадочная музыка нравилась Кафари все больше и больше.

Саймон вошел и одобрительно принюхался.

— Что это за аппетитный запах?

— Печенье.

— Какое печенье?

— Которое я готовлю.

— Вау! Так вы умеете печь? С нуля?

Она ухмыльнулась.

— Я ведь выросла на ферме и могу многое из того, что не умеют горожане.

— А чему еще вы научились на своей ферме? Кроме того, что вы ловко охотитесь на Дэнгов, спасаете глав планетного правительства и на скорую руку готовите партию печенья?

Она покраснела.

— Да почти ничему. Ну, ловить рыбу и ходить на охоту… Еще я знаю все тропинки, которыми ходит дичь в Дамизийских горах. Я вроде как умею шить. Точнее, могу поставить заплату или сшить новую рубашку или штаны. Конечно, самые простые!.. А еще я довольно хороша в психотронном программировании, — добавила она. — Конечно, не с такими сложными машинами, как ваш Боло, но я умею работать с системами управления авто— и аэромобильным движением в городах, заводскими ботами, оборудованием для добычи полезных ископаемых, высокотехнологичными инженерными системами антигравитации и тому подобными вещами.

— Леди со множеством талантов. — Саймон улыбнулся, доставая стейки из ящика в холодильнике и заливая их бутылкой какого-то маринада. Пока он тыкал мясо вилкой, чтобы оно лучше пропиталась, Кафари поинтересовалась, что это за маринад, поскольку бутылка была многоразовой и предназначалась для чего-то домашнего, а не для магазинной марки.

— А как насчет вас? — спросила она. — Что еще вы умеете делать, кроме защиты миров, управления Боло, спасения девушек в беде и приготовления пищи?

— Ну… Мне нравится читать книги по истории, но я не тот, кого можно назвать историком. В молодости я хотел стать художником, но мне не хватило способностей. Мне наступил медведь на ухо, но я обожаю музыку… Ну и, наконец, — добавил он с озорной улыбкой, — я могу исполнить несколько русских народных танцев.

— Правда? — Кафари была впечатлена. — Все эти вприсядку и прочее?

— И вприсядку в том числе, — усмехнулся Саймон. — Я делаю это по утрам вместо зарядки… А вы танцуете? — внезапно спросил он, швыряя бутылку с маринадом в раковину и выудив из ящика длинную деревянную лопатку.

— Немного, — призналась Кафари и вышла вслед за ним на террасу, где стоял гриль.

Ночь была прекрасна. Тьма окутала все вокруг черным одеялом, на котором — несмотря на прожектора военной базы “Ниневия” — сверкали искорки звезд. Мясо зашипело на гриле.

— Отец научил меня африканским пляскам, а бабушка Сотерис научила меня нескольким греческим танцам, еще когда я была ребенком. Когда заканчивается страда всегда проводятся большие общественные танцы и ярмарки. Не только в каньоне, но и в большинстве общин Грейнджеров. Традиции важны для нас. Мы не только стараемся обрабатывать поля так же, как это делали наши деды, но и бережем их обычаи. До наших дней дошло много народных преданий, старинных танцев и ремесел. Мы стараемся сохранить языки, книги и музыку наших предков. Ведь мы, как и они когда-то, обрабатываем землю, которая кормит всю планету.

Саймон отложил лопатку в сторону и несколько мгновений вглядывался в темноту, погрузившись в свои мысли, которые делали его невыразимо одиноким.

— Это мило, — наконец проговорил он, и Кафари различила в его голосе тоску. — А вот у меня никого нет. Я изучаю русскую историю и слушаю русскую музыку, чтобы хоть так не утратить связь со своими предками, но мне не с кем об этом поговорить.

Кафари поколебалась, потом все же решила спросить.

— А где ваши родные?

— Мои родители и сестра погибли во время войны с квернами. Других родственников у меня не было, и ничто не привязывало меня к одному месту. Наоборот, я постарался скорее покинуть свои родные края, где мы жили все вместе, и никогда туда больше не возвращаться. Поэтому я нашел вербовщика Конкордата и подал заявление на обучение в качестве командира Боло. Тогда мне было восемнадцать. Это было очень давно, — тихо добавил он, все еще вглядываясь в бархатистую темноту за своим внутренним двориком.

— И у вас никогда никого не было?

За один удар сердца все его тело превратилось в жесткую сталь. Кафари беззвучно выругала себя последними словами за бестактный вопрос. Затем глубокая, замедленная дрожь прошла по его телу, и его мышцы снова превратились в человеческую плоть.

— Почему же… — тихо проговорил Саймон, — вроде бы кто-то был.

— На Этене? Этот человек тоже погиб?

Несколько мгновений Кафари думала, что Саймон ей не ответит, но в прохладе весенней ночи внезапно зазвучал его негромкий голос:

— Ее звали Ренни…

То, что он любил ее, было очевидно. То, что Ренни винила его, было непостижимо. Братья Кафари лежали под глубокими обломками, там, где часть скалы обрушилась на дом. Почти не было сомнений в том, что основной ущерб нанесли орудия Боло. Можно было разглядеть части Явака, выступающие из-за беспорядочных нагромождений камня, совсем рядом с тем, что было парадным крыльцом. Но не имело значения, орудия Явака или Боло нанесли последний, смертельный удар. Такие термины, как дружественный огонь и сопутствующий ущерб, были — во всяком случае, для Кафари — бессмысленными. Если бы дэнги не вторглись, ее братья все еще были бы живы. Дэнги убили их, независимо от того, кто на самом деле стрелял. Когда она попыталась сказать ему это, Саймон Хрустинов долго смотрел ей в глаза.

Затем он прошептал:

— Ты замечательная женщина, Кафари Камара.

— Ничего подобного! — замотала она головой. — У нас на Джефферсоне полно таких.

Саймон нежно погладил кончиками пальцев ей лоб, нос и щеки. От этого прикосновения у Кафари по коже побежали мурашки.

— У вас на Джефферсоне много очень разных людей, — с грустью пробормотал он и тут же с улыбкой добавил: — Надо перевернуть мясо, а то сгорит!

Это было даже к лучшему, поскольку Кафари не думала, что смогла бы произнести два связных слова после бури эмоций, нахлынувших на нее вслед за этим мимолетным прикосновением. Несколько долгих мгновений они оба молчали: Саймон переворачивал мясо, а девушка наблюдала за ним. Капельки жира шипели на огне. Им вторил шорох листьев на деревьях вокруг базы “Ниневия”. Аппетитный аромат напомнил Кафари, что прошло несколько часов с тех пор, как она торопливо проглотила ланч на кухне общежития. Жужжание таймера духовки заставило Кафари поспешить обратно на кухню, чтобы посмотреть на печенье. Ее критический взгляд и золотисто-коричневый цвет, а также многолетний опыт работы на фермерской кухне подсказали Кафари, что оно готово. Она схватила миску и выложила в нее печенье, прикрыв его небольшим полотенцем, и стала рыться в холодильнике, пока не нашла масло. Ни тростникового сиропа, ни меда нет, но печеньки и так должны быть достаточно вкусными. Саймон принес стейки, Кафари выудила кукурузу и переложила овощи в другую миску, затем они сели.

Саймон попробовал вино, одобрительно кивнул и только после этого наполнил стакан девушки:

— Ваше печенье выглядит очень аппетитно. А как оно пахнет!

— А как оно на вкус? — сказала Кафари, протягивая Саймону масло.

Тот разломил пышное печенье пополам, намазал его маслом, откусил кусочек и начал жевать. Внезапно его челюсти перестали двигаться.

— Вот это да! — Затем закрыл глаза и издал звук, который был скорее стоном, чем вздохом.

— Никто еще не хвалил результаты моего труда так красноречиво! — с улыбкой сказала Кафари.

— Мисс Камара, вот то, чем я занимаюсь, называется кулинарией. А это, — он помахал остатками печенья, — искусство.

— Спасибо, майор Хрустинов. — Она улыбнулась. — Кстати, а не перейти ли нам на “ты”, а то у меня такое впечатление, словно я в школе на уроке хороших манер.

Саймон расплылся до ушей в улыбке:

— Ну на школьницу ты никак не похожа!

Наслаждаясь его улыбкой и светом глаз, Кафари действительно ощущала себя вполне половозрелой. Чтобы справиться с дрожью в коленях, она крепко сжала в руках нож с вилкой и сосредоточилась на мясе.

Отведав первый же кусочек, она прошептала:

— Вкуснятина!.. А что это за соус?

— Военная тайна, — улыбнулся Саймон. — Я обдумывал его рецепт в разгаре сражения, чтобы будущее не казалось совсем безрадостным.

— Да ты разбогатеешь, торгуя у нас этим соусом. Я не шучу. Он чудесный.

Несколько минут оба молча воздавали должное ужину. Саймон выбрал в местном магазине прекрасное вино, а Кафари уже почти больше года не приходилось лакомиться домашней пищей. Чарующие звуки музыки только подстегивали ее аппетит. При этом все ее существо трепетало от близости Саймона, и девушка упивалась этим ощущением. Как здорово провести тихий вечер с таким потрясающим человеком, наслаждаясь приятной беседой и вкусной едой, приготовленной совместно.

И она хотела большего — гораздо большего — от Саймона. Больше его улыбок, его замечательных глаз, заглядывающих в глубины ее души, больше поддразниваний и смеха, и больше всего — ей пришлось сглотнуть при одной мысли — прикосновений этих невероятных рук к ней.

Сила желания была новой для Кафари, новой и немного пугающей. Она никогда никого так не хотела, никогда в своей жизни. Это напугало ее, заставило почувствовать дрожь и странность, заставило задуматься, всегда ли эти чувства дремали внутри нее? Были ли они спрятаны до тех пор, пока не появился подходящий мужчина? Или это война каким-то образом вызвала их, изменив ее на глубинном уровне, в который она не хотела погружаться?

Больше всего, она хотела, надеялась — молилась, — чтобы Саймон снова прикоснулся к ней.

На десерт было мороженое, а потом они с Саймоном помыли посуду в дружеском молчании. Когда все тарелки и кастрюли были чисты, крошки — сметены со стола и кухня вновь заблистала чистотой, Саймон налил еще вина, и они перешли в гостиную.

— О, это было здорово, — вздохнула Кафари, устраиваясь поудобнее на диване.

— Да, — мягко согласился он, садясь рядом с ней, — так оно и было.

Кафари показалось, что он говорит совсем не про ужин, а через несколько мгновений до нее дошло, что она и сама думала о другом. Она не знала, что теперь говорить, и страшно смутилась. Боло спас ее от косноязычного молчания.

— Саймон, — сказал он, заглушив громовым голосом музыку, — беспорядки подавлены. Полиция Мэдисона арестовала сто пятьдесят три человека. Повреждены жилые дома и предприятия в районе, охватывающем десять городских кварталов. Предполагаемый зачинщик — студент по имени Витторио Санторини. Митинг, который он провел, был полностью законным. Сам он не находится под стражей и ему не будет предъявлено обвинение, поскольку он не участвовал в погромах. Я просканировал информационную сеть в соответствии с указаниями. Он ведет сайт, на котором он призывает к отмене специальной помощи фермерам и владельцам ранчо, ужесточение законодательства по охране окружающей среды и увеличение субсидий на прожиточный минимум для городской бедноты. На его доске объявлений в среднем триста семнадцать сообщений в день, а у его новостной рассылки десять тысяч пятьдесят три подписчика, девяносто восемь процентов из которых присоединились в течение последних трех с половиной недель.

— Немало за такое короткое время! — тихонько присвистнул Саймон. — За этим парнем стоит понаблюдать. Сынок, пожалуйста, следи за его действиями до дальнейших указаний. Осторожно, я имею в виду скрытно.

— Будет исполнено.

— У тебя есть его фотографии?

Кафари сразу узнала возникшее на нем лицо молодого мужчины лет двадцати. У него были темные волосы и молочно-белая кожа. Его почти небесно-голубые глаза казались бы ангельскими, не вспыхивай в них зловещие огоньки, от которых у Кафари по спине побежали мурашки.

Саймон пристально посмотрел на девушку:

— Это тот парень, которого ты видела?

Кафари кивнула.

— В нем есть что-то… неправильное. Он нес откровенную чушь, но все слушали его, развесив уши.

— Харизматичные фанатики всегда опасны. Ладно, Сынок, я увидел достаточно для одной ночи. Спасибо

— Конечно, Саймон. — Экран потемнел.

Кафари снова задрожала. Секунду поколебавшись в нерешительности, Саймон обнял ее за плечи. Девушка прижалась к нему, наслаждаясь теплом его тела и ощущением полной безопасности, прогонявшим охватившую ее тревогу. Через мгновение она ощутила прикосновение теплых губ к своим волосам. Она подняла лицо и взглянула Саймону прямо в бездонные грустные глаза. Вскоре он уже целовал ее. Сначала нежно, а потом с воодушевлением пробуждающейся страсти. Его ласковые руки гладили ее тело, следуя всем его изгибам. Тепло пальцев Саймона на ее коже разбудило в душе Кафари вулкан. Она застонала и подставила его ласкам груди с напрягшимися сосками. Дрожащими пальцами Саймон стал расстегивать на Кафари рубашку.

Когда она в свою очередь расстегнула рубашку Саймона, то увидела на его груди старые шрамы, неровные и белые от времени. Он замер, а Кафари нежно гладила побледневшие следы рваных ран. Некоторое время Саймон молча пожирал Кафари восторженными глазами. Тишину нарушало лишь его прерывистое дыхание.

— Боже мой, — наконец прошептал он. — Ты так прекрасна, что это причиняет боль…

Он закрыл глаза, явно стараясь взять себя в руки, и проговорил сквозь сжатые зубы:

— Не здесь. Не хочу, чтобы у нас это произошло, как на диване в общежитии. Для этого ты слишком прекрасна…

Кафари смотрела на Саймона горящими глазами, стараясь проглотить подступивший к горлу комок. Никто никогда не говорил ей ничего и вполовину такого прекрасного, никогда. Она не думала, что кто-то когда-либо сможет.

— Давай… — начала было она, смутилась и с трудом перевела дух. — Давай найдем другое место.

Саймон пристально взглянул Кафари в глаза.

— Ты действительно этого хочешь? — спросил он дрожащим голосом.

Кафари молча кивнула, опасаясь, что голос выдаст обуревавшие ее чувства.

От улыбки Саймона померкло бы полуденное солнце. Через мгновение Кафари была в его объятиях. Он взял ее на руки, отнес в спальню и опустился на постель рядом с ней. Она наслаждалась, чувствуя его тело рядом с собой, а через несколько томительно длинных мгновений — уже в себе. У нее на глаза навернулись слезы. Она выгнула спину, прижимаясь к Саймону. Сначала она стонала негромко, потом — все сильнее и сильнее. Она хотела его, желала его и понимала, что это желание не покинет ее до самой смерти. Когда все кончилось, Саймон просто обнял девушку и крепко прильнул к ней, словно ища у нее защиты. Она обвила его руками, прижала его голову к груди и не отпускала, пока он не уснул.

Кафари поцеловала его темные, влажные от пота волосы и поняла, что, что бы ни случилось завтра, ничто в ее жизни уже никогда не будет прежним. И на этот раз разница между “тогда” и “сейчас” была такой удивительно сладкой, что она долго-долго лежала без сна, просто наслаждаясь этим.

Саймон нервничал. Он так волновался, что у него даже вспотели ладони, и он вытер их о форменные брюки. Хотя Кафари и уверяла, что свадьба будет — по крайней мере, по стандартам Грейнджеров, — скромной и придут только самые близкие родственники, но толпа на лужайке перед домом Бальтазара и Марифы Сотерис показалась Саймону такой, словно по этому случаю опустел целый маленький городок. Только родственники, да? подумал он, глядя на море незнакомцев, желающих присутствовать при их бракосочетании. Он и не подозревал, какой большой семьей ему предстояло обзавестись.

Ветер трепал его волосы и вздыхал в верхушках деревьев. Солнечный свет струился по высоким розовым утесам, как подогретый мед, радостно разливаясь по зеленым полям и фруктовым садам, отяжелевшим от фруктов, и по подросшим телятам, носившимися наперегонки на ближайшем пастбище. Саймон полной грудью вдохнул аромат цветов и прочие запахи ликующей природы… Но вот появилась Кафари, и все остальное исчезло из его сознания. При ее виде у него захватило дух, а по всему тело разлился жар. Кремовое платье, которое она надела, подчеркивало сияние ее кожи. Крошечные полевые цветы украшали ее волосы. Нитка жемчуга, собранного в прудах ее семьи, уютно прижималась к ее шее, и ее блеск был тусклым на фоне сияния ее глаз, увидевшей своего жениха.

Кафари неторопливо шла к Саймону под руку со своим отцом. Саймон с трудом перевел дух. Ему до сих пор не верилось в то, что Кафари согласилась выйти за него замуж. Прием, оказанный ему ее семьей, все еще удивлял Саймона. Он был чужаком, совершенно незнакомым с их обычаями, но они с самого начала сделали его одним из них, приветствуя его с такой теплотой, что он понял, что наконец-то, после целой жизни, проведенной в одиночестве, он нашел место, которое может назвать домом. Эти люди станут его семьей, в некотором смысле уникальной во всей его жизни.

Мать Кафари мокрыми от слез глазами следила за тем, как ее дочь движется между двух рядов стульев к своему жениху. Ива Сотерис-Камара была женщиной стройной и ниже ростом, чем ее дочь, с лицом, каким, должно быть, обладала Елена в последние годы Троянской войны. Она только что потеряла двоих сыновей, потеряла двоюродных братьев и других родственников, соседей и близких друзей. Лицо Ивы несло боль этих утрат, но она высоко держала голову, а ее глаза, любовно наблюдающие за дочерью-невестой, светились радостью. Удручало ее лишь то, что этим зрелищем не могут насладиться те, кто недавно ушел из жизни.

Саймон уважал и немного побаивался Иву Камару.

Что же до Зака Камары…

Его лицо казалось высеченным дождем и ветром из скалы, видавшей и солнечные деньки, и непогоду. Оно нередко озарялось улыбкой, но и в ней сквозила сила вековых деревьев, чьи узловатые стволы уже лет пятьсот проникали корнями в родную почву. При первой встрече Зак Камара долго оценивал Саймона сквозь полуприкрытые глаза, очевидно, обладая инстинктивным радаром, который подсказал ему: “этот мужчина спит с твоей маленькой девочкой — и если он не будет соответствовать требованиям, он уйдет с этой фермы, потеряв важную часть тела.” Мнение Зака Камары очень много значило для Саймона, и не только потому, что он дорожил своим мужским достоинством…

Темные глаза Зака были подозрительно влажными, когда он вложил руку Кафари в руку Саймона. У Кафари дрожали пальцы, но ее лицо сияло ослепительной улыбкой, от которой у Саймона теплело внутри. Молодые повернулись к служительнице, высокой, широкоплечей женщине с темными глазами и нежной улыбкой, которой предстояло сочетать их браком. Она говорила тихо, но ее голос разносился далеко.

— Мы собрались здесь, чтобы отпраздновать рождение новой семьи, — начала она. — А главная задача любой семьи — продолжение человеческого рода, к которому принадлежим мы с вами и те, кого уже не стало. Те, кто защищал землю, на которой мы стоим, и те, кто защищал населенные нашими соплеменниками миры, столь далекие, что по ночам до нас даже не долетает свет их звезд…

У Саймона подступил комок к горлу. Он не ожидал услышать такое.

Кафари крепко сжала ему руку, и Саймон чуть не лишился чувств от счастья. Служительница сделала паузу, как бы убеждаясь, что с ним все в порядке, прежде чем продолжить, затем кивнула сама себе и продолжила:

— У всех этих семей разные обычаи, разные верования, разные способы поклонения, но есть нечто, объединяющее нас всех. Вера в то, что соединение мужчины и женщины — это святое дело, которое должно совершаться торжественно, с надлежащей церемонией и радостно, с надлежащим празднованием. Сегодня мы собрались, чтобы отпраздновать создание новой семьи Саймоном Хрустиновым и Кафари Камарой.

— Сынок, кольца у тебя? — негромко спросила она у Саймона.

Тот порылся в нагрудном кармане кителя и вытащил кольца. Одно он отдал Кафари, а другое сжал дрожащими пальцами.

— Хорошо, сынок. Повторяйте за мной…

Срывающимся от волнения голосом Саймон стал повторять слова церемонии, обращаясь к Кафари, ставшей для него центром вселенной.

— Я, Саймон Хрустинов, торжественно обещаю и клянусь любить, защищать и уважать тебя и наших детей в бедности или богатстве, в добром здравии или в болезни. Для меня не будет существовать другой женщины, пока смерть не разлучит нас.

Со слезами на глазах Кафари повторила эту клятву. Саймон надел ей на палец кольцо и еле слышно проговорил:

— Пусть это кольцо станет знаком того, что отныне ты моя жена, Кафари Хрустинова.

— Пусть это кольцо, — эхом отозвалась Кафари, — станет знаком того, что отныне ты мой муж, Саймон Хрустинов.

Саймон самозабвенно пожирал Кафари глазами и очнулся только тогда, когда служительница усмехнулась и сказала:

— Сынок, теперь ты имеешь полное право целовать эту женщину, где и когда захочешь.

Саймон залился краской, обнял Кафари, нежно поцеловал ее и чуть не подпрыгнул на месте от внезапного шума. Родственники Кафари били в ладоши, что-то вопили и подбрасывали в воздух шапки. Кругом стояла пальба, но, к счастью, это были всего лишь фейерверки.

Кафари отстранилась на расстояние вытянутых рук, улыбнулась и подмигнула Саймону:

— Попался! Теперь ты от меня так просто не отделаешься!

— Это ты попалась!

Кафари снова поцеловала Саймона. Потом они повернулись и обнаружили, что родители девушки уже держат поперек прохода между рядами стульев украшенную ленточками и цветами швабру. Взявшись за руки, молодые побежали по проходу. Когда они добежали до самой швабры, родители невесты опустили ее почти до самой земли. Перепрыгнув швабру, Саймон с Кафари пошли по проходу дальше, а гости осыпали их полевыми цветами и пригоршнями пшеницы. В конце прохода молодые уже смеялись, как дети. К ним двинулась вереница гостей, обнимавших их с сердечными поздравлениями. Саймон потерял счет рукопожатиям и не сомневался в том, что потребуются недели только на то, чтобы запомнить имена и лица людей, которые теперь были его родственниками.

Под конец у Саймона онемела рука, но он по-прежнему улыбался. Они последовали за родителями Кафари, бабушкой и дедушкой в боковой дворик, где бабушка и дедушка Сотерис накрыли столы с едой. В кадках со льдом охлаждались бутылки всего, от местного пива и вина до фруктовых газированных напитков и пара блюд, о которых Саймон никогда даже не слышал, но которые были великолепны на вкус. Поросшая травой площадка, на которой легко поместился бы и Сынок, была отмечена развевающимися лентами. Теплый летний ветерок доносил до сидящих за столом звуки приятной музыки. Кафари вывела Саймона в центр импровизированной танцплощадки, и они закружились в танце.

Сначала они были одни, потом к ним присоединились другие пары, и довольно скоро все пространство было заполнено. После их первого совместного танца Зак Камара танцевал с Кафари, а Саймон — с Ивой, затем начались групповые танцы, сложные хороводы и призывные сеты, а Саймон совсем запутался и смеялся вместе со всеми над тем, что не знает движений, известных здесь даже трехлетним карапузам. Наконец новобрачные выбрались с танцплощадки, чтобы на скорую руку отведать угощений, вкуснее которых Саймон ничего не едал во всех известных ему частях Галактики. Они подкладывали друг другу лучшие кусочки, а родственники снимали их первую супружескую трапезу на фотоаппараты и видеокамеры.

Потом молодые супруги снова танцевали, резали традиционный свадебный торт, пили шампанское из бокала с двумя ножками и выполняли прочие ритуалы. Саймон предпочел бы провести следующую неделю, спокойно изучая гору свадебных подарков, наваленных на шесть ломящихся столов. К сожалению, обычай Грейнджеров требовал, чтобы жених и невеста открывали все сразу, пока не разошлись гости. Считалось оскорблением не открыть подарок сразу.

Поэтому они с Кафари уселись на стулья и начали вскрывать пакеты, а Ива Камара записывала, кто что подарил, чтобы потом всех как следует поблагодарить. Саймон никогда не слышал о суеверии, согласно которому количество ленточек, порванных при открытии коробок, можно судить о том, сколько детей будет у молодых. Разумеется, никто ему об этом не сказал, и скоро рядом с его стулом высилась гора порванных ленточек.

— Да вы шутите? — еле слышно спросил он, когда одна из тетушек — он не мог вспомнить, которая именно — наконец сообщила новость.

Их окутал смех, теплый и полный сочувствия.

Кафари только усмехнулась. Рядом с ней не было ни одной порванной ленточки. Она подмигнула ему, словно желая сказать: “Я знала, что ты нарвешь достаточно для нас обоих, дорогой”, и продолжила открывать пакеты. Когда подарки наконец закончились, уже близился вечер, и пора было за стол. Закуски были убраны, их заменили дымящимися блюдами, от которых в косых лучах послеполуденного солнца исходили аппетитные ароматы. Внезапно молодых разлучили, и удивленного Саймона сопроводили к ряду столиков, зарезервированных исключительно для мужчин семьи, в то время как женщины сгруппировались вокруг другого ряда столов, а дети заняли третий ряд, со стратегически расположенными подростками, которые присматривали и разрешали споры между малышами.

Саймон обнаружил, что сидит между Заком Камарой и Бальтазаром Сотерисом. Бальтазар произнес какое-то благословение на языке, который показался Саймону настоящим греческим, затем блюда были переданы по кругу, и они с аппетитом принялись за еду. Наконец Бальтазар нарушил дружеское молчание.

— Вы будете жить на базе “Ниневия”?

Саймон проглотил кусок мяса, кивнул и ответил:

— Там полно места. Кроме того, мой дом можно расширить.

— Ты можешь себе это позволить?

Саймон пристально посмотрел в глаза сурового старика, пытаясь понять, к чему тот на самом деле клонит.

— Если придется, то да. Во-первых, моя зарплата поступает непосредственно от Бригады, а не из планетарной казны Джефферсона. Согласно договору правительство обязано обеспечить меня подходящим жильем, но если у него сейчас нет денег на улучшение моих жилищных условий, — а как раз сейчас, боюсь, дела обстоят совсем не хорошо — я вполне могу построить пару детских комнат за свой счет.

Бальтазар и Зак многозначительно переглянулись, и Саймон понял, что попал в самую точку, затем Зак сказал:

— Да, с нашей точки зрения, все выглядит очень мрачно. Если правительство не наскребет средств хотя бы на то, чтобы запустить метеорологические спутники до начала жатвы, мы можем потерять большую часть урожая из-за плохой погоды. И приближается сезон летних штормов, который может быстро обернуться неприятностями, если мы не сможем должным образом отслеживать эти штормы.

Саймон некоторое время колебался, прикидывая, имеет ли он право разглашать информацию, но потом решил, что новые родственники должны знать хотя бы часть правды.

— С точки зрения системной обороны, если мы не заменим разведывательные буи и оборонительные платформы, которые дэнги снесли с орбиты, нас могут застать врасплох, и тогда — неизвестно, справимся ли мы с ними. Набег дэнгов уже достаточно плохо, если бы снова пришли через Бездну. А о мельконцах, которые тоже могут пожаловать к нам с того края бездны, я не хочу даже и думать!

Зак с Бальтазаром снова переглянулись с таким видом, словно с самого начала ждали подтверждения своих наихудших опасений. Потом они искоса посмотрели на женщин и детей, сидевших за соседними столами. Саймон тоже посмотрел на Кафари, весело щебетавшую с матерью, тетками и двоюродными сестрами, и у него защемило сердце. Подобный страх посещал его и раньше, но впервые был среди людей, разделявших его чувства. Саймону еще не приходилось бояться вместе с другими за одних и тех же людей. Это было мучительно и одновременно радостно. Он больше не чувствовал себя одиноким, хотя теперь у него появились новые заботы и новые тревоги.

Томительное молчание нарушил Зак Камара, потерявший недавно двух сыновей.

— У нас есть дела поважнее спутников и непогоды. Давайте смотреть правде в глаза. Налоги взлетели до небес, но и с их помощью правительству не набрать денег для восстановления экономики. На Джефферсоне сейчас миллион безработных. Каждый день банкротами становятся все новые и новые предприятия. Бизнес не может выплачивать зарплату, если он не может производить или получать сырье или продавать то, что находится на его складах.

Бальтазар Сотерис веско добавил:

— Сдается мне, на пособие по безработице горожанам будет не купить у нас хлеб, мясо и овощи по тем ценам, которые придется за них запросить. — С этими словами он кивнул на свои поля, зеленевшие за обеденными столами и танцплощадкой. — А дешевле мы свой урожай продавать не сможем. Ведь нужно покупать семена для следующего посева и увеличить площадь для терраформирования. Правительство уже израсходовало почти четверть экстренных запасов продовольствия, на создание которых ушло несколько лет. Мы не можем бесконечно кормить все население этой планеты за счет запасов. Мы должны терраформировать больше площадей, особенно в южном полушарии, где вегетационный период рассчитан так, чтобы зимой здесь на столах появлялись свежие продукты.

— А еще нам не хватает работников, — негромко добавил Зак. — Правительству надо бы немедленно прислать сюда безработных рабочих, а то…

Он не закончил свою мысль, да в этом и не было необходимости, поскольку каждый мужчина за этим большим столом точно знал, что произойдет, если из-за недостатка рабочих рук урожай будет собран не полностью, а поля не будут снова засеяны в срок… Комбайны — замечательные машины, но дэнги превратили большинство из них в шлак. Саймон разглядывал ломившиеся от яств столы и думал о том, сколько людей затянут пояса этой зимой. Внезапно он очень обрадовался, что его невеста состоит в родстве с фермерами. Внезапно он обрадовался тому, что родители его жены — фермеры. Если только правительству не придется пойти на крайние меры и конфисковать у населения запасы продуктов для раздачи голодающим, его жене и детям не придется получать еду по карточкам, как городским безработным.

Саймон знал достаточно об истории России еще на Старой Земле, чтобы понимать с жестокой ясностью — обостренной его собственным долгим опытом войны — что ожидает общество, в котором не достает людей, чтобы сажать и собирать урожай. Даже несмотря на то, что эти события происходили много веков назад и на расстоянии бесконечных световых лет от Джефферсона, у Саймона замирало сердце и проходил мороз по спине, когда он вспоминал дошедшие до него сквозь поколения рассказы предков о том, как мясо детям выдавалось по рецептам врачей, а взрослые ели обойный клей, чтобы не умереть с голоду.

— Голодающие, — сказал один из сидевших за столом молодых людей, — всегда могут завербоваться в Вооруженные силы Конкордата и помогать нам выполнять наши обязательства по договору.

— Хм, — пробормотал Зак. — Вряд ли. Уже сейчас многие недовольны тем, что мы отправляем наших детей воевать на другие планеты.

Саймон был слишком хорошо осведомлен о ситуации. Согласно договору, миры, входящие в состав Конкордата, имели право рассчитывать на защиту. Но в соответствии с соглашением о взаимности, эти миры были обязаны предоставить Конкордату войска и/или боеприпасы, если он окажется втянутым в войну, которая угрожает нескольким мирам. Теперь из-за войны с дэнгами и и ожесточенных боев на всем протяжении бесконечной границы земного пространства с мельконским, почти сорок человеческих колоний уже были втянуты в боевые действия. Большая часть этих боев была очень жестокой, вторжение дэнг на Джефферсон бледнело по сравнению с ними.

Теперь Конкордат требовал выполнения соглашения о взаимности во всех мирах Сектора, включая Джефферсон, Мали и Вишну. Саймон полагал, что Мали отделается поставками стратегического сырья, но Вишну и Джефферсон были относительно бедны полезными ископаемыми, что означало, что наиболее вероятным объектом их экспорта по договору будут солдаты и техника. Вишну мог бы поставлять продовольствие, но Джефферсон сейчас не мог позволить себе переправлять ничего из своей продукции, зерна или мяса землян за пределы планеты. В информационной сети и на улицах было много недовольных, а Ассамблея Джефферсона — Сенат и Палата представителей — еще даже не проголосовали по вопросу о том, выполнять ли условия договора или нет. Если же договорные условия не будут выполнены…

При мысли об этом Саймон помрачнел. Его наверняка отзовут с Джефферсона, и Кафари придется разрываться между ним и своими родителями. Вряд ли ей понравится сидеть при штабе Окружного командования, коротать время за разговорами с женами других офицеров и все время думать только о том, был ли он убит в бою, или пока нет. Конечно, на Джефферсоне ее окружали бы близкие люди, но она в любом случае не смогла бы часто видеть своего мужа, просто потому, что до Джефферсона было очень трудно добраться с текущих фронтов сражений, что оставит слишком мало времени на дорогу сюда и обратно.

Один из молодых людей, симпатичный парень лет девятнадцати или около того, который легко мог бы позировать для скульптуры Гиласа[10], прервал мрачные размышления Саймона.

— Если Сенат и Палата представителей отправят нас воевать на другие планеты, я отправлюсь на первом же десантном корабле. Эти ублюдки не смогут снова угрожать Джефферсону, если мы загоним их обратно в их домашнее пространство! Мы накрутим им хвосты! — Затем он нахмурился и взглянул на Саймона. — Скажите, пожалуйста, а у дэнгов есть хвосты, сэр? Я был заперт в нашем сарае, когда он рухнул. Так и не удалось увидеть ни одного из этих скотов.

— Нет, у дэнгов нет хвостов, — стараясь не улыбаться, ответил Саймон, — но они есть у мельконианцев.

— Отлично, значит, мы их пообрываем! — радостно воскликнул юноша.

Несколько молодых людей его возраста энергично закивали, явно готовые вызваться добровольцами в любой момент. Зак Камара, стоявший рядом с Саймоном, тоже кивал, но в глубине его темных глаз была боль. Они же еще совсем дети… Они были не старше Саймона, когда он покинул руины родной планеты и отправился на крейсере Конкордата в военный колледж при штабе Сектора.

Подобно юному Саймону, они тоже увидели войну в их собственных дворах, поэтому они не спешили вслепую и не потакали склонности к браваде, которой предавались многие другие молодые люди на протяжении тысячелетий, в течение которых человечество вело войны. Эти ребята точно знали, что значит взять в руки современное боевое оружие и выйти на острие боя, чтобы поджарить врага — или умереть, пытаясь. Почему-то именно из-за этого было особенно больно посылать их на смерть. Очень больно. Когда Саймон взглянул на Бальтазара Сотериса, он понял, что старик увидел и точно понял, какие мысли только что крутились в голове Саймона. Уважение, появившееся в глазах Бальтазара, было одним из самых больших комплиментов, которые Саймон когда-либо получал.

Когда Бальтазар снова заговорил, Саймон понял, что именно его интересует.

— А Кафари собирается получать диплом? — спросил старик.

— Да, сэр, обязательно. Я оплачу ее учебу, — добавил Саймон в ответ на невысказанный вопрос, — так что средства, выделенные по Закону о гарантиях образования, которые она использовала, могут перейти к кому-то другому, кто в них нуждается. У нее уже есть квалификация специалиста по психотронике, но мы обсудили это, и она решила получить полное инженерное образование. Ее профессора с Вишну согласились позволить ей закончить дипломную работу здесь, заочно. — Затем он ухмыльнулся. — Частью требований инженерной программы является работа с какой-либо действующей психотронной системой седьмого класса или выше, а Сынок сам вызвался стать “подопытным кроликом” Кафари. Он довольно высокого мнения о ней.

— Вау! — Юный Гилас, сидевший напротив, широко раскрыл глаза от удивления и здоровой доли зависти. У большинства мужчин за столом было точно такое же выражение лица. Глаза Зака Камара светились оправданной гордостью. В конце концов, уважение Боло Марк ХХ заслужить не так-то просто. Отец Кафари получил еще одно доказательство того, какая у него замечательная дочь.

Молодежь тут же принялась расспрашивать Саймона о Боло, которым он командовал, и о Боло в целом, и о том, на что похожи внутри военно-космические крейсера, и что нужно, чтобы поступить в военный колледж при штабе Бригады. Молодых людей кто-то явно предупредил о том, чтобы они ни в коем случае не упоминали Этену, и Саймон был очень им благодарен за то, что они не мучили его воспоминаниями о трагических событиях на этой планете. Как только он понял, что его новая семья намерена уважать его желание сохранить эти воспоминания в тайне, он расслабился и с удовольствием делился историями из своей, по общему признанию, интересной карьеры.

Затем некоторые мужчины постарше начали обсуждать работы по восстановлению, которые все еще продолжались, и разговор вертелся вокруг того, какие проекты лучше всего подходят для амбаров и навесов для оборудования, как перенастроить технику для выполнения работ, для которых она никогда не предназначалась, чтобы перетерпеть, пока не будет получено новое оборудование, и какие родословные скота сохранились и могут быть скрещены чтобы улучшить породу.

Это была приятная беседа, которая текла вокруг Саймона легким потоком, пока он потихоньку ел свой десерт, слушая и узнавая, что важно для этих людей и какие проблемы им нужно решить, чтобы их хозяйства снова приносили им прибыль. Смех из-за женского стола и визги детей, большинство из которых закончили есть и теперь резвились в разнообразных играх и беготне, усилили тихое наслаждение Саймона вечером. Под этим наслаждением, в глубине его существа, скрывалось возбуждающее предвкушение их первой брачной ночи. По правде говоря, ему очень хотелось сейчас куда-нибудь улететь с Кафари и побыть с ней наедине.

Когда они наконец оказались в аэромобиле, была уже глубокая ночь. Саймон усмехнулся, увидев, что летательный аппарат разрисовали нестойкой краской, а к фюзеляжу привязали длинные ленты в тех местах, где они не мешали пилоту. Кафари хихикала, плюхнувшись на пассажирское сиденье. Саймон подготовил аэромобиль к полету и поднялся в воздух. Оставшиеся внизу задрали головы вверх и махали руками до тех пор, пока не превратились в маленькие точки на фоне огней, горящих в усадьбе Сотериса.

Обе луны были в небе: маленькая Квинси — тонкий полумесяц у горизонта, а гораздо более крупная Эбигэйл — в полнолунии, заливая перламутровым светом вершины утесов. Кафари счастливо вздохнула.

— Это действительно красиво, не так ли?

— Точно, — согласился Саймон, пожиравший глазами отнюдь не лунный свет.

— Потерпи! — с целомудренным видом сказала Кафари. — Кстати, куда мы направляемся?

Саймон неопределенно пожал плечами. Она несколько дней пыталась выведать у него, какое место он выбрал для их медового месяца. Он проделал большую работу, стараясь все разузнать о красивейших местах Джефферсона. В основном жители этой планеты отдыхали в лесных домиках, использующих преимущества поистине впечатляющих диких просторов Джефферсона. В южном полушарии был курортный городок с множеством ночных развлечений, но Саймон с трудом мог представить себе Кафари на дискотеке или в казино. Кроме того, он не хотел уезжать так далеко от Сынка, не сейчас, когда все еще возможно новое вторжение с другой стороны Бездны.

Поэтому он направил их аэромобиль на север, двигаясь на предельной скорости, и наблюдал, как лунный свет падает на лицо Кафари. Она протянула руку и положила ее ему на колено. У него захватило дух от этого прикосновения, сулившего ему неописуемые наслаждения и тихую радость совместной жизни с любимой женщиной. Он улыбнулся и переплел свои пальцы с ее, просто держа ее за руку, пока они мчались на север.

— Наверное, уже близко? — прикрыв глаза, прошептала Кафари.

— Да.

— У северных склонов Дамизийских гор прекрасно ловится рыба.

— Да. Правда, я завязал с рыбалкой. Уже поймал то, что хотел.

Она улыбнулась.

— Допустим так. — Затем она добавила: — Ну куда? Хоть маленький намек?

— Нет.

— Мерзавец!

— Держу пари, ты говоришь это всем парням, за которых выходишь замуж.

Она ухмыльнулась.

— Ты заплатишь за это, красавчик…

— Хочешь меня наказать — не тяни!

— Рули давай! — воскликнула Кафари, шлепнув Саймона по колену.

— Да, дорогая. вздохнул он. Кафари протянула вперед другую руку и включила музыку, просматривая коллекцию, загруженную в развлекательную систему аэромобиля. — О, мне нравится вот эта, — сказала она наконец, сделав свой выбор.

— О боже! — простонал Саймон, когда при первых же звуках у него забурлила кровь в жилах. Он любил древних земных классических композиторов, и Равель[11] был одним из его личных фаворитов, но раньше ему и в голову не приходило, сколько страсти кипит в звуках “Болеро”.

— Жена, у тебя нет ни капли жалости!.

— Знаю! — ухмыльнулась Кафари, и Саймону ужасно захотелось посадить аэромобиль на первую попавшуюся ровную площадку и продемонстрировать Кафари, на что способна подвигнуть его эта музыка. Потом он вспомнил, что ему когда-то советовал отец, говоривший: “Не торопись, сынок, и вы оба не пожалеете о том, что ждали!” Саймону уже не раз приходилось убеждаться в том, что это — добрый совет. Ты бы полюбил ее, папа, прошептал Саймон звездам, и ты бы так гордился ею. И тебе тоже, мама. Он уже давно так не разговаривал со своими родителями, но почему-то это сейчас казалось правильным.

Тридцать минут спустя он повернул аэромобиль на новый курс, следуя указаниям приборов. В этом месте Дамизийские горы уходили прямо на запад. Его бортовой компьютер уловил сигнал с посадочной площадки и автоматически сообщил по радио об их приближении. Кафари подалась вперед. Ее глаза блестели ярче звезд у них над головами.

— О… — Это был мягкий звук, благоговейный и удивленный, с оттенком глубокого изумления. — О, Саймон, это прекрасно.

— Значит, ты уже здесь бывала? — разочарованно спросил он.

— Нет, никогда. Мы никогда не могли позволить себе приехать сюда, это же очень дорого. Здесь останавливаются только богатые туристы и бизнес-магнаты с Мали, когда приезжают на Джефферсон. Только у некоторых из наших самых богатых семей есть здесь коттеджи. Сенаторов, руководителей торговых картелей и им подобных.

— Выходит, для тебя это самое подходящее место, — улыбнувшись, сказал Саймон.

Кафари сделала удивленные глаза, а потом рассмеялась:

— Так ты меня совсем избалуешь!

— А почему бы и нет! — Саймон крепко сжал руку Кафари и повел аэромобиль на посадку. Он аккуратно приземлил их и подрулил к стоянке, заняв место, указанное компьютером воздушного контроля курорта. Мгновение спустя они были на асфальте, вытаскивая багаж, а серворобот уже подбежал, чтобы переправить их сумки. Тут же прибыл и наземный автомобиль, управляемый человеком.

— Добрый вечер, — молодой человек выскочил из машины, чтобы проверить серворобота и распахнул дверцу автомобиля перед вновь прибывшими гостями, — в Приморский Рай! Для меня большая честь приветствовать таких выдающихся гостей.

Когда Саймон взглянул в глаза молодого человека, он понял, что его слова продиктованы не просто профессиональной любезностью. Во взгляде водителя сквозило чувство искренней благодарности к офицеру, которому его родная планета была обязана многим. Накрахмаленная белая форма молодого человека, отделанная алым и золотым, сверкала в свете двойных лун, но не так ярко, как этот взгляд его глаз. Саймон улыбнулся.

— Спасибо за гостеприимство! Уверен, что нам с женой у вас очень понравится.

На лице молодого человека появилась удивленная улыбка.

— С женой?.. Вау! Поздравляю!

Кафари тоже улыбнулась и села в автомобиль. Саймон последовал за ней. Машина развернулась и через мгновение уже скользила по тенистой аллее, испещренной пятнами лунного света. Справа высились величественные заснеженные Дамизийские горы.

Водитель тихо говорил спереди:

— Прямо над коттеджами у нас высокогорные озера. В них полно рыбы, а еще там можно купаться, плавать под парусом, кататься на лыжах на склонах или просто гулять по берегу. Зимой у нас здесь одно из лучших мест для катания на лыжах на Джефферсоне, а летом, как сейчас, отличные условия для планеров и ультралайтов[12]. У подножия скалы у нас широкий пляж с волнорезом, обеспечивающий достаточное количество спокойной воды для купания и подводного плавания с маской и трубкой, или вы можете плавать под парусом или просто понежиться на солнышке. Здесь есть множество групповых мероприятий, если вам нравятся подобные вещи, остальные же легко найдут у нас множество уединенных уголков.

До коттеджа, возле которого остановился автомобиль, долетал шум прибоя.

— Недалеко отсюда пляж с удобными кабинками, — добавил водитель, придерживая им дверь, — Для вашего удобства поблизости курсируют электромобили, на которых вы можете до него доехать. А вот и серворобот с вашим багажом.

Водитель открыл коттедж, вручил Саймону ключ и указал на основные удобства: терминалы, подключенные к информационной сети Джефферсона, мини-кухню, смежную со столовой, спальню, гостиную, джакузи и прочие удобства с видом на океан через массивное окно, выходящее на террасу в загородном стиле. Водитель выгрузил их багаж, и Саймон — как полагается — дал ему обычные чаевые, после чего они, наконец, снова остались одни.

— Вау, — тихо выдохнула Кафари. — Быть миссис Хрустиновой, оказывается, довольно выгодная сделка!

— Еще бы!

— В таком случае, — проговорила Кафари внезапно севшим голосом, — давай заделаем еще маленьких хрустиновых.

Она прижалась к Саймону, и он с этого момента больше не видел ничего вокруг

ГЛАВА 9

Саймон понял, что что-то не так, в тот момент, когда переступил порог кабинета президента Лендана. Дело было даже не в выражении смертельной усталости на лице высокого и худощавого Абрахама Лендана, согнувшегося под тяжестью бремени слишком тяжелого для одного человека. И не в запахе лекарств, и не в напряженной атмосфере, царившей в помещении.

— Заходите, майор, — сказал нетвердым голосом президент Лендан. — И спасибо, что прилетели пораньше, чтобы встретиться со мной.

Секретарь президента закрыл за собой дверь и Саймон пересек комнату, утопая ногами и духом в толстом ковровом покрытии.

— Именно для этого я здесь, сэр, — сказал он, изобразив улыбку.

Эйб Лендан не ответил на улыбку Саймона, и тот совсем пал духом. Он даже не сел в кресло, а остался стоять, почти бессознательно, по стойке “смирно”.

— Минут через десять, — сказал президент, взглянув на часы на своем просторном столе, — мои старшие советники войдут в эту дверь. Пока их нет, надо мне с вами кое-что обсудить. Садитесь, майор, пожалуйста.

Саймон повиновался. Он боялся за президента и будущее этой цветущей планеты, ставшей его родным домом.

В печальных глазах Лендана мелькнула мимолетная улыбка.

— Мне всегда нравились офицеры, умеющие соблюдать субординацию, — шутливым тоном заметил он, но внезапно вновь сник, и Саймона больно задело мгновенное видение волевого и энергичного человека, каким когда-то он знал Лендана. — Не знаю, хорошо ли вы знакомы с нашей конституцией, майор, но позволю себе напомнить, что через полгода истекает срок моих президентских полномочий. У нас на Джефферсоне двухпартийная система, а не одна из тех многопартийных бардаков, которые требуют создания коалиции только для того, чтобы оставаться у власти, и разваливаются на куски каждый раз, когда какая-нибудь отколовшаяся группа струсит. Или, что еще хуже, решит поддержать какую-нибудь безумную проблему, которую большинство людей в известном космосе не восприняло бы всерьез ни за что. В этом достоинство политической системы Джефферсона. Другое дело — ограничения сроков. Никто не может занимать президентский пост дольше двух пятилеток. Но даже это может быть слишком долго, если кто-то потратит целое десятилетие на то, чтобы наносить ущерб.

Саймон осторожно кивнул. На самом деле, планируя оборону Джефферсона и просматривая донесения следившего за общественной жизнью на этой планете Сынка, он неплохо изучил конституцию этой планеты. Теперь Саймона больше всего беспокоило состояние президента. Казалось, Лендану не выдержать на его посту не то что шести месяцев, а и шести недель!

— Я довольно подробно изучил ее, сэр.

— Хорошо. Значит, вы представляете, насколько важным будет сегодняшнее голосование в Объединенной ассамблее.

— Так точно! — Саймон понимал это как нельзя лучше, ведь именно ему предстояло передать жесткий ультиматум Конкордата законодателям Джефферсона.

— Угрозы всех раздражают, майор. Особенно такие, с какими вам, кажется, предстоит выступить. Впрочем, такова ваша работа. Но я кое-что знаю о ваших более широких обязанностях. Я не видел коммюнике, которое пришло для вас через SWIFT сегодня утром. Даже у меня нет полномочий расшифровать это. Но я догадываюсь, какой вы получили приказ.

Саймон напрягся:

— Вы понимаете, сэр, что с точки зрения командования Бригады, что-то должно быть сделано! И быстро! Отказ Джефферсона своевременно выполнять свои договорные обязательства создал брешь в безопасности Конкордата, которую необходимо заделать.

Саймон догадывался, что предстоящий день будет не самым приятным в его жизни. Судя по выражению лица Эйба Лендана, президент тоже не был в восторге. Он подтвердил это мгновение спустя.

— О да, — негромко проговорил Лендан, — я понимаю, что должно быть сделано. И почему. Возможно, у меня нет допуска для чтения зашифрованных сообщений Бригады, но у меня есть разум, — он слегка иронично улыбнулся, — чтобы наблюдать за звездными картами на дальней стороне Космоса. — Улыбка исчезла. — Учитывая то, что показывают по открытым каналам, я готов поспорить, что ваши звездные карты выглядят еще хуже, чем то, что нам разрешили увидеть. По правде говоря, я ждал, что Конкордат пригрозит нам разрывом договора гораздо раньше… Впрочем, сейчас меня больше волнует, как это будет выглядеть с политической точки зрения. Особенно сейчас, когда до президентских выборов осталось всего шесть месяцев, а на Джефферсоне ширится движение за разрыв отношений с Конкордатом. Я не стану оскорблять ваш интеллект, спрашивая, отслеживали ли вы эту ситуацию, майор.

— Спасибо, сэр, — еле заметно улыбнувшись, ответил Саймон.

— Я буду откровенен, — резко сказал Лендан. — Мой врач настоятельно рекомендовал мне немедленно подать в отставку и уйти с государственной службы. Наверное, это последний подарок от дэнгов, — добавил он, вновь выдавив из себя жалкую усмешку.

Саймон уставился на него, охваченный ужасом до самых подошв своих ботинок. После откровенных слов Лендана у Саймона все похолодело внутри. Он выругал себя за то, что сам ни о чем не догадался. Несмотря на долгий и безмятежный отдых, даже Кафари еще не до конца оправилась от последствий облучения. А Эйб Лендан выглядел так, словно за все шесть месяцев, прошедших с момента нападения, у него не было ни минуты на отдых. Саймону была знакома боевая усталость. Запасы сил Абрахама Лендана были истощены в борьбе за восстановление Джефферсона, погружавшегося в бездну экономического кризиса. Еще немного — и президент сломается. Тоже мне, начальник обороны, майор Хрустинов, прорычал он себе под нос. Будет катастрофа, если Эйб Лендан уйдет в отставку…

Следующие слова президента, резкие от напряжения, прервали его рассеянные мысли и ошеломили.

— Я собираюсь воспользоваться своими полномочиями в качестве главнокомандующего Вооруженными силами Джефферсона. Сейчас, пока еще есть время действовать. Я присвоил вам звание полковника в Силах обороны Джефферсона. Командование Сектора согласилось санкционировать это.

Саймон поднял на Лендана изумленные глаза, а потом нахмурился, когда смысл последней фразы дошел до него.

— Бригада санкционировала это? Я не понимаю, сэр. Но я же просто выполнял на Джефферсоне свой долг, не более того. Не вижу, за что Бригада сочла бы меня достаточно достойным, чтобы заслужить такое повышение.

Лендан помрачнел:

— Давайте назовем это мерой предосторожности и оставим все как есть.

Саймона охватила тревога. Что, черт возьми, знал этот человек, чего Саймон еще не знал?

Внезапно президент вновь заговорил. Его хрипловатый голос дрожал от все еще непонятных Саймону эмоций.

— Да если бы я мог, сынок, я бы присвоил тебе звание генерала, но это звание за пределами моих законных полномочий. Конечно, мы постарались не повторять ошибки человечества на Прародине-Терре и приняли мудрую конституцию. Мы даже назвали наш мир именем человека, составившего документ, на основе которого она была написана. Надеюсь, военной диктатуре у нас не бывать.

Несмотря на то, что разговор был серьезным, Саймон едва заметно усмехнулся, вспомнив, с каким удивлением читал одну из статей джефферсонской конституции, гласившую: “Право людей иметь оружие и пользоваться им в целях самообороны и обороны родного мира никогда не подлежит отмене, ограничению или запрету законодательными актами, судебными постановлениями или решением любых представителей исполнительной власти”.

Пылко, как истинная джефферсонка, Кафари заявила Саймону, что многие грейнджеры считают, что этот пункт конституции слишком осторожный. Много повидавший на планетах, которые он защищал, Саймон решил не спорить с женой. Впрочем, ему были известны случаи, когда Конкордат шел на разрыв отношений с мирами, уличенными в нарушениях прав человека. Нет, ему совсем не хотелось спорить по этому поводу.

Президент Лендан нервно барабанил пальцами по столу. Он смотрел Саймону прямо в глаза, словно стараясь прочесть его мысли. А может, он прикидывал, что еще стоит сообщить своему собеседнику.

Наконец президент принял решение, прищурился и заговорил:

— К счастью для вас, полковник, ваше жалованье и ваши полномочия исходят непосредственно от командования Сектора. Оно же в конечном счете и отдает вам приказы. Мне так же неприятно это говорить, как вам — это слышать, но в один прекрасный момент это может стать критически важным. Но человек на моем месте — или на вашем — не может позволить себе роскошь ходить вокруг да около, учитывая, что мы с вами в ответе за десять миллионов душ.

— Так насколько же серьезна вставшая перед нами проблема? — осторожно спросил Саймон.

На мгновение лицо Эйба Лендана исказилось от гнева, и президент стиснул зубы.

— Она может стать чертовски серьезной, скоро. Вы хоть представляете, сколько там недовольных?! — воскликнул президент, кивнув в сторону высоких окон рядом со своим столом, выходящих на город, который все еще отстраивался. — Палате представителей и Сенату пришлось принять несколько крайне непопулярных законов. Никому не нравится платить высокие налоги, но, честно говоря, они еще недостаточно высоки. Такие налоги не позволят нам собрать средства на все необходимое, чтобы снова встать на ноги. А если мы в обозримом будущем не построим новую орбитальную станцию…

Ему не нужно было заканчивать мысль. Саймон и так прекрасно знал, насколько страдает промышленность Джефферсона из-за отсутствия орбитальных доков, в которых могли бы разгружаться крупные транспортные корабли. А Палата представителей и Сенат все время откладывали голосование по финансированию станции. Они даже отказались финансировать замену метеорологических и военных спутников наблюдения, которые дэнги разнесли на атомы. Из-за их отсутствия совсем недавно неожиданно разбушевавшийся в Западном океане ураган потопил половину рыболовецкого флота Джефферсона. Не получив своевременного предупреждения от более не существующих метеорологических спутников, три огромные плавучие рыбоперерабатывающие фабрики вышли в море и погибли во время бури со всем экипажем.

Фактически, именно эта катастрофа и общественный резонанс по ее поводу — четыреста пятьдесят детей потеряли одного или обоих родителей из-за шторма — вынудили, наконец, провести голосование, которое должно было состояться сегодня. Ожидающий принятия закон также включал замену военных спутников наблюдения и положение, обязывающее Джефферсон отправлять войска за пределы планеты для поддержки жестоких боев вдоль границ человечества. Оба пункта были необходимы в соответствии со всеми обязательствами Джефферсона по договору, и оба были проведены через комитет некоторыми очень смелыми политиками. Расходы на военные спутники были непопулярны среди городской бедноты, а идея отправлять молодежь сражаться в других мирах грозила настоящим взрывом народного возмущения.

— Чем я могу вам помочь, сэр? — негромко спросил Саймон.

Голос Эйба Лендана был резким от напряжения:

— Мне нужно, чтобы вы растолковали парламенту, какие шаги необходимо предпринять правительству Джефферсона и что случится, если Совместная ассамблея отвергнет договор с Конкордатом. Кто бы ни победил в президентской гонке через шесть месяцев, он должен знать, что важнее всего реализовать, если мы потеряем вас и ваш Боло из-за нашей собственной глупости.

Саймон вздрогнул от одной мысли о такой перспективе.

— Я так понимаю, — добавил Лендан, — что вы будете давать показания перед Объединенной ассамблеей сегодня днем?

— Так точно. — Эти два слова прозвучали мрачно от предвидения того, какую бурю он собирался заварить в осином гнезде правящих эшелонов Джефферсона. — Мои слова разозлят ваших соперников и не очень понравятся вашим сторонникам. То, что нужно Конкордату, не говоря уже о том, что нужно Джефферсону, сейчас крайне непопулярно, и я не вижу просветлений в обозримом будущем.

— Знаю, — голос Эйба Лендана понизился до шепота, его усталое лицо осунулось, появились глубокие морщины и темные круги под глазами. — Возможно, лучше, чем кто-либо другой на Джефферсоне. Если я только смогу продержаться до окончания выборов… — Его голос затих. — Нам остается надеяться только на Грейнджеров, обитателей Каламетского каньона… Но если на выборах победит кандидат горожан, боюсь, мы столкнемся с настоящими проблемами, и, вероятно, раньше, чем вы можете себе представить. Если только, — мрачно добавил он, — ты хотя бы наполовину так умен, как я о тебе думаю, и у тебя есть уши, которыми ты умеешь пользоваться. И если ты готов действовать в соответствии с тем, что услышишь.

Саймон стиснул зубы, но ответил не сразу. Если он хоть немного разбирался в человеческих характерах, борьба за президентское кресло может обостриться в любой момент.

— Господин президент, в сложившейся ситуации нам лучше начать совещание с вашими советниками, и в первую очередь с представителями Главного штаба.

Эйб Лендан просто кивнул, на мгновение поджав губы, когда до него дошел более глубокий смысл слов Саймона, воспринял их, разгладил морщины и спокойно перешел к следующему вопросу. Потом президент потянулся дрожащей рукой к кнопкам внутренней связи, и Саймон задумался над тем, кого он увидит в этом кабинете через шесть месяцев — и будет ли следующий человек, который сядет в это кресло, хотя бы на четверть так же квалифицирован, как его нынешний обитатель. Ему было трудно поверить, что кто-нибудь может быть более достоин поста президента, чем Абрахам Лендан.

И молился, чтобы его мнение оказалось ошибочным.

Я слежу за передвижением президентского кортежа и его пунктом назначения, Объединенным залом собраний Сената и Палаты представителей Джефферсона, через различные источники. Интерьер зала собраний был продуманно оборудован системой безопасности, которая включает камеры, которые просматривают все помещение, обеспечивая мне полную визуальную и звуковую доступность. Сенаторы и представители неформально общаются, объединяясь в группы, которые я кратко определяю как группы партийной принадлежности, спокойно обсуждая вопросы, требующие решения, и предстоящее голосование.

Члены Верховного Суда образуют другую, замкнутую группу, которая не общается ни с кем, только друг с другом. Секретари и техники снуют, как потревоженные насекомые, проверяя кабели и электрические соединения, следя за тем, чтобы информационные экраны у каждого кресла функционировали и имели правильную документацию, настроенную и готовую к просмотру, наполняя чашки водой, кофе и другими предпочтительными напитками — словом, идет обычная подготовка к заседанию людей, от которых зависит судьба всей планеты.

Новостные ленты, предназначенные для трансляции через информационную сеть, транслируют все, что происходит на улице перед зданием Объединенного законодательного собрания. Сотрудники службы безопасности стоят на страже на различных контрольно-пропускных пунктах. Служащие, которым поручено парковать воздушные и наземные автомобили прибывающих высокопоставленных лиц, снуют между подъездной дорожкой и подземной парковкой, примыкающей к Залу. Камеры журналистов направлены на Парламентскую площадь, простирающуюся между улицей Даркони и внушительным зданием, в котором заседают законодатели Джефферсона. Она заполнена зеваками, недовольными и журналистами с разнообразными приборами связи. К моменту начала судьбоносного заседания на площади собралось не менее четырех тысяч ста двадцати восьми человек.

Я прослушиваю более пятидесяти отдельных каналов только на Парламентской площади, не считая внутренней системы безопасности Зала собраний. Результат представляет собой калейдоскопическую мешанину, подобную той, какую насекомые, несомненно, воспринимают своими глазами со множеством линз, но у меня нет проблем следить за различными потоками данных, сортируя сигналы в целостную и всеобъемлющую картину происходящего.

Методы, которыми я при этом пользуюсь, далеко не так интересны, как то, что я вижу и слышу.

Я уже выявил агитаторов в этой толпе. Моей задачей было следить за их действиями и тем эффектом, который они оказывают на население Джефферсона, особенно на городской контингент, который оказался эффективным инкубатором неудовлетворенности и негодования. Витторио Санторини виднеется в первом ряду протестующих. Сейчас он сменил живописный студенческий наряд на замызганную рабочую спецовку, хотя он сам и его младшая сестра Насония отнюдь не бедствуют и вообще имеют мало общего с джефферсонским рабочим классом. Санторини — дети руководителя Торгового консорциума “Таяри”, горнодобывающего и производственного магната, деятельность компаний которого хоть слегка пострадала, но не была уничтожена во время войны.

Я не понимаю мотивов, стоящих за их все более успешной кампанией по продвижению организации, которую они создали как некоммерческое образовательное агентство и агентство по борьбе с бедностью. Они не производят ничего, кроме слов, и никому не дают ничего, кроме лозунгов и ненависти. У популистской “Джефферсонской Ассоциации Благоденствия” есть официальный манифест, который меня сильно озадачивает. Из семи тысяч ста двадцати пяти слов программного документа ДЖАБ’ы, девятьсот девяносто восемь — откровенная ложь. Восемьдесят семь процентов оставшихся шести тысяч ста двадцати семи слов искажают известные факты до степени, граничащей с ложью.

Почему люди искажают факты?

Ведь ложные представления могут нанести ущерб благосостоянию общества. Искажения такого масштаба неизбежно приводят к решениям, основанным на дезинформации. Неверные решения, принятые с использованием ошибочных данных сделают все население Джефферсона легкой добычей во время следующего вооруженного столкновения. Учитывая явно высокие риски, почему люди так любят искажать доказуемые факты? Что еще более тревожно, так это то, почему люди слепо верят подобным искажениям, когда точность подобных заявлений легко доказать или опровергнуть?

Заявления, сделанные Санторини, являются очевидной ложью. Тем не менее, движение ДЖАБ’а каждую неделю набирает почти тысячу новых приверженцев и собирает значительную сумму денег на цели, которые я пока не смог полностью определить. Часть этих денег пошла в фонды политических кампаний политиков, выступающих против выполнения обязательств Джефферсона по договору с Конкордатом. По просьбе Саймона я проследил за этими пожертвованиями, которые часто проходят через две или три организации, прежде чем попасть в избирательные участки, для которых они в конечном счете предназначались, но я могу доказать, что политики знают, из каких источников и зачем они получают эти деньги.

Другие крупные суммы осели на банковских счетах, открытых на разные имена, и значительная сумма была переведена в межзвездную торговую компанию, предназначенную для неизвестных покупок или других целей, ни одну из которых я не смог определить. Отправлены сообщения SWIFT, оплаченные средствами ДЖАБ’ы, но содержание этих сообщений кажется безобидным, хотя и загадочным. Саймон не смог пролить свет на формулировки или возможные значения этих дорогостоящих сообщений, что приводит меня к выводу, что отправители используют тип кода, который особенно трудно взломать. Такое сообщение может содержать скрытые значения, которые никто, кроме человека, знающего ключ перевода, не сможет определить. “Поздоровайся с тетей Рут” может означать буквально все, что угодно: убить главу межпланетного торгового консорциума, забрать боеприпасы у нашего внеземного связного, ожидать доставки контрабандных промышленных чертежей, или просто “Поздоровайся с моей тетей, которая живет по соседству с тобой на Вишну”.

Каковы бы ни были их цели, брат и сестра Санторини, очевидно, располагают достаточным временем и ресурсами, чтобы посвятить огромные усилия тому, что они намереваются сделать, и результаты выборов, намеченных через шесть месяцев, очевидно, играют важную роль в этих планах. Меня беспокоит то, что не смог раскрыть их замыслы. Я также не понимаю, что я или мой командир можем с этим поделать, пока Санторини продолжают вести себя законным образом, поскольку они скрупулезно осторожны. Они наняли себе адвоката по имени Ханна Урсула Ренке, чьи политические и философские пристрастия, очевидно, очень хорошо совпадают с их собственными. Она уже не раз встречалась с основателями и членами ДЖАБ’ы, которые, судя по всему, тщательно выполняют ее указания, исходя из того, что мне удалось собрать воедино. Я не был посвящен во многие их встречи, поскольку они, как правило, очень часто обсуждают дела на свежем воздухе, вдали от терминалов передачи данных, которые я мог бы использовать для прослушивания разговоров.

Я подозреваю, что люди, прибегающие к таким мерам предосторожности, были бы сильно и публично возмущены, узнав, что их меры предосторожности были, на самом деле, необходимы. Мне и самому не очень нравится такая работа. Я не сотрудник правоохранительных органов и не шпион. Я Боло. Я не был создан для слежки и шпионской работы. Мое программное обеспечение недостаточно сложное, чтобы должным образом анализировать доступную мне информацию, а социология не является точной наукой. Я не уверен в себе и боюсь провала миссии, которую не совсем понимаю.

Постепенно я начинаю понимать эмоцию, которую люди называют унынием…

Президентский кортеж уже находится в десяти кварталах от зала собраний, когда отдельные лица, рассеянные по толпе зрителей, начинают скандировать. “Сан-то-ри-ни! Сан-то-ри-ни!” Толпа им вторит. Охранники, приставленные ко входу в зал Собраний, беспокойно переминаются, прислушиваясь к реву толпы, отражающемуся от каменных стен, как эхо залпов вражеских орудий. Витторио Санторини взбирается на импровизированную платформу, сделанную из деревянного ящика, и поднимает обе руки вверх. Раздавшиеся было приветственные возгласы тут же смолкли, и Санторини заговорил.

— Друзья мои! — выкрикивает он голосом, усиленным с помощью искусно замаскированного микрофона и усилителя, спрятанного в его рабочем комбинезоне, — Всего через несколько минут наши избранные представители будут решать вашу судьбу. Судьба ваших жен. Ваших мужей. Ваших сыновей и дочерей. Политики, заинтересованные в том, чтобы держать вас бедными и беспомощными. Сегодня они будут голосовать за то, как потратить ваши с трудом заработанные деньги. Вы хотите платить за спутники-шпионы, когда нам нужна работа?

— Нет!

— Вы хотите, чтобы ваших детей силой посадили на военные корабли под дулом пистолета? Отправили за пределы планеты против их воли? Умереть рабами на чужой войне?

— НЕТ!

— Кто же спасет ваших детей?

— ДЖАБ’а! ДЖАБ’а! ДЖАБ’а!

В течение двадцати семи целых девяти десятых секунды примерно две тысячи человек скандируют наименование партии Санторини. Вопли достигают своего бешеного крещендо, когда прибывает президентский кортеж, и я редко когда видел подобное совпадение по времени. Президент Лендан долгое время скорбно смотрит на демонстрантов, затем поворачивается и поднимается по ступенькам ко входу в Объединенный зал Ассамблеи, за ним следуют вице-президент Эндрюс и другие члены его консультативного совета.

Саймона, чей транспорт прибывает через тридцать целых и девять десятых секунды, принимают крайне враждебно. Пронзительный взгляд Саймона совсем не скорбный. Я видел такое выражение на лице моего командира. Мне больно снова видеть это там. Он рисковал своей жизнью, чтобы спасти этих людей от неминуемой гибели. Они же приветствуют его проклятиями и потрясают кулаками.

Я не понимаю своих создателей.

И боюсь, что никогда не пойму.

ГЛАВА 10

Кафари расставляла подносы со стаканами, наполненными первым в сезоне сидром, когда Стефан и Эстебан ворвались на кухню бабушки Сотерис, засыпая ее вопросами.

— Это правда, Кафари? Мирабелла Каресс действительно будет играть тебя в кино?

Двоюродные братья девушки, которым было всего восемнадцать и девятнадцать лет, затаив дыхание, ждали ее ответа.

— Ну да, — пожав плечами, ответила Кафари.

— Вау! А мы увидим Мирабеллу до моего отъезда? — воскликнул Стефан, только что нанявшийся служить на межзвездный грузовой корабль “Звезда Мали”. Родители Стефана и Эстебана погибли от рук дэнгов, и юношам было не под силу вдвоем восстановить свою ферму.

Кафари очень не хотелось их разочаровывать, но Мирабелла Каресс самая знаменитая кинозвезда за всю историю Джефферсона, обычно не трудилась на самом деле изучать персонажей — или реальных людей — чьи судьбы воплощала на экране.

— Увы, — сказала Кафари, поднимая поднос, — но я сомневаюсь, что кто-нибудь из нас встретится с ней. Даже я. Мирабелла Каресс не считает необходимым разговаривать с человеком, жизнь которого она будет играть, не говоря уже о семье этого человека. Поверьте мне, вы ничего не потеряете. Я читала сценарий. Она закатила глаза и толкнула бедром кухонную дверь, направляясь с сидром в переполненную гостиную, как раз в тот момент, когда бабушка Кафари крикнула:

— Начинается! Саймон уже там.

В гостиной собралось человек сорок, они заняли все свободные места и большую часть пола, и это была только половина ближайших родственников. Кафари раздавала бокалы, в то время как ее мать и двоюродные сестры следовали за ней с новыми подносами. Когда ее поднос опустел, она опустилась на уголок дивана рядом с тетей Минни.

Муж Минни, Ник Сотерис, был младшей версией дедушки Кафари, с таким же лицом из оливкового дерева, темными глазами и загрубевшими от работы умелыми руками. Тетя Минни снова ждала ребенка, еще одного сына, как надеялся ее муж. Кафари заглянула ей в глаза и увидела там тени беспокойства и страха, когда наблюдала, как двое ее маленьких сыновей дружески толкают друг друга локтями и наносят удары. Пока Джорди и Бьорн устраивали шутливую битву за свою долю площади, Кафари протянула руку и, взяв тетю за руку, нежно сжала ее. Выражение лица Минни смягчилось, когда она ответила на успокаивающий жест. Потом дядя Ник потребовал тишины и попросил прибавить громкость.

Когда появился президент Лендан, Кафари была не единственной, у кого перехватило дыхание от потрясения. Не было слов, чтобы описать, как скверно выглядел Абрахам Лендан. Глаза Кафари защипало от внезапных слез. Она точно знала, отчего президент похож на ходячего мертвеца. Поднимаясь на подиум Объединенного законодательного собрания, Лендан оступился и не упал лишь потому, что вице-президент Эндрюс вовремя поддержал его под руку. Депутаты джефферсонского парламента и все собравшиеся в гостиной Сотерисов хранили гробовое молчание.

— Мои дорогие друзья, — негромко начал президент своим обманчиво мягким голосом, — мы собрались сегодня, чтобы обсудить самые важные решения, от которого зависит дальнейшая жизнь целого поколения наших соотечественников. Многие из нас сегодня живы, потому что Конкордат выполнил свои обязательства перед нами и предоставил в наше распоряжение средства для защиты наших детей и жилищ. Без Саймона Хрустинова и его подразделения SOL-0045 дэнги истребили бы нас поголовно. Их мужество и гениальность не только спасли тысячи жизней и домов, они сделали то, что мы считали невозможным. Они показали нашим войскам, как победить в, казалось бы, безнадежной схватке, против значительно превосходящего противника. Сражения, которые мы вели в тот день, улица за улицей и сарай за сараем, помогли напомнить нам, что джефферсонианцы способны окапываться и отказываться сдаваться, каковы бы ни были шансы.

С помощью Саймона Хрустинова и его Боло мы уничтожили каждого солдата дэнг, каждую боевую машину дэнг, которая вошла в нашу атмосферу и коснулась нашей земли. Противник нанес удар по Мэдисону, но большая часть нашей столицы уцелела. Только пятьдесят пять мирных жителей в Мэдисоне погибли. Наш сельскохозяйственный центр был опустошен, но мы сопротивлялись, убивая дэнгов любым оружием, которое попадало к нам в руки, включая то, что никто никогда не рассматривал как оружие.

Стефан улыбнулся Кафари, которая почувствовала, как к ее щекам приливает румянец, а тетя Минни обняла ее за плечи.

— Мы понесли тяжелые потери, но никто не мог и предположить, что мы, в сущности, отделаемся так легко. Мы провели посевные работы и собрали урожай, а это значит, что никто не будет голодать предстоящей зимой. Мы построили новые дома. Мы восстанавливаем заводы и магазины. Наши учебные заведения по-прежнему открыты, и в них учатся наши дети, образование которых — залог счастливого будущего Джефферсона…

Вытянутое усталое лицо президента напряглось, а в глазах появилась сталь, когда он взглянул прямо в объективы камер, словно заглядывая в души тех, кто следил за его выступлением.

— А теперь пришло время отдавать долги. Без помощи Конкордата мы не собрались бы сегодня здесь, в этом зале. — сказал он, протягивая руку в сторону собравшегося перед ним в полном составе правительства Джефферсона. — А наши сограждане не следили бы за тем, как мы принимаем жизненно важные решения, сидя у себя дома, зайдя в магазин или работая на своих заводах, потому что у нас их просто бы не было. У нас не осталось бы ни столицы, ни ферм, ни рыболовецких портов или шахтерских лагерей. Фактически нас не было бы в живых. Никогда не забывайте этот важный факт. Дэнги прислали боевой флот, достаточно сильный, чтобы полностью уничтожить нас. Именно это они намеревались сделать. Стереть нас с лица этого прекрасного мира, до последнего невинного ребенка. Если бы не решение Конкордата удовлетворить нашу отчаянную нужду в соответствии с положениями нашего договора, наши враги поступили бы именно так. И дэнги собирали бы свой урожай и строили свои дома на наших могилах.

Тишина в Объединенном законодательном собрании была настолько полной, что скрип каждого стула казался ударом грома. Кафари так крепко сжала свой бокал с сидром, что у нее заболели пальцы. Запах битвы и грохочущий, оглушительный рев сражающихся титанов на мгновение заслонили все в ее сознании — кроме лица Эйба Лендана.

— Итак, друзья мои, — сказал президент, — сегодня мы должны решить, когда мы должны решить, каким будет наше будущее, будущее наших детей. Подписав договор с Конкордатом, Джефферсон взял на себя определенные обязательства. Мы не можем позволить себе потерять имеющуюся у нас защиту, если надеемся защитить наши дома и уцелеть. За пределами Силурийской Бездны существует крайне нестабильный фронт боевых действий. На широком фронте противник безжалостно уничтожает миллионы наших соплеменников, не щадя никого. Мы знаем, что дэнги могут и будут пересекать Бездну. Кроме того, у человечества недавно появился новый враг с планеты под названием Мелькон, который вытесняет человечество с миров, которые мы населяли более века, в ходе самых страшных сражений, с которыми Конкордат когда-либо сталкивался.

В Объединенном зале заседаний, а также среди двоюродных братьев, тетушек и дядюшек Кафари, воцарилось тревожное оживление. Она вздрогнула, не в силах представить, что могло быть хуже разрушений, которые Дэнги учинили в Каламетском каньоне или Мэдисоне.

— Единственное, что стоит между нашими детьми и тамошней дикостью, — сказал президент, ткнув пальцем куда-то вверх, — это Боло SOL-0045. И мы не можем, а точнее, не смеем отказаться соблюдать наш договор с Конкордатом. Мы либо выполняем свои обязательства, либо оставляем себя беззащитными. Если мы откажемся соблюдать этот договор, сначала мы будем наблюдать, как горят наши дома. Снова. А потом мы увидим, как за нашими детьми охотятся и расстреливают на улицах. — Эйб Лендан резко подался вперед, его голос неожиданно стал резким и наполнился железом. — И умирая, мы будем рвать на себе волосы, слишком поздно поняв, что винить в своей гибели нам некого, кроме себя!

Тетя Минни буквально подпрыгнула. Сидр пролился Кафари на колени, из ее собственного бокала или из бокала ее тети, она не была уверена, из какого именно. Глаза Эйба Лендана вспыхнули. Он вцепился сведенными пальцами в края кафедры и заговорил голосом, гремевшим не только в зале Объединенного законодательного собрания, но и пронесшимся над всем Джефферсоном.

— Выбор за нами, друзья мои. Мы можем хныкать, как избалованные дети, не желающие расставаться с любимыми игрушками, не желающие сталкиваться с реалиями мрачной взрослой вселенной. Или, — продолжал он, умышленно сделав паузу и набрав в грудь побольше воздуха, — можно твердо встать на ноги и заплатить за свою жизнь и свободу справедливую цену. Конкордат дал нам будущее, шанс выжить и восстановиться. Если мы откажемся соблюдать этот договор, мы потеряем все.

Он сделал паузу, медленно и обдуманно обвел взглядом лица мужчин и женщин, сидящих в Общем зале, как будто одной только силой своей воли он мог вразумить тех людей, чей обструкционизм подвергал всех опасности.

— Все собравшиеся здесь в неоплатном долгу перед теми, кто отдал свою жизнь за то, чтобы мы смогли жить и строить дальше. Когда вы будете голосовать сегодня, друзья мои, помните, что поставлено на карту. Решения, которые мы примем сегодня, либо подарят нам будущее, либо отнимут его у нас.

Половина Объединенной ассамблеи внезапно вскочила на ноги, крича и подбадривая. Как и несколько двоюродных братьев Кафари. Кафари трясло. Как и Эйба Лендана. Зловеще выглядело то, что почти половина Сената и Палаты представителей остались на своих местах с холодными и замкнутыми лицами. Что с ними не так? Кафари сердито недоумевала. Неужели они ничего не понимают?

Президент поднял руки, и шум утих, когда сенаторы и представители вернулись на свои места.

— Я в общих чертах описал ситуацию, с которой мы столкнулись. Мой кабинет, Генеральный штаб Военного командования, вице-президент Эндрюс и я сам долго обсуждали с Саймоном Хрустиновым планы обороны планеты. Конкордат согласился одобрить наше решение присвоить майору Хрустинову звание полковника в Силах обороны Джефферсона в знак признания крайне важной роли, которую он и его Боло сыграют в любой будущей обороне этого мира.

Кафари ошеломленно захлопала глазами. Большая часть ее семьи повернулась и уставилась на нее, думая, что она с самого начала все знала, но молчала. Впрочем, все тут же увидели ошеломленное выражение лица Кафари.

— К чему все это? — пробормотал старый Сотерис. — Мне это не нравится. Президент что-то недоговаривает.

Кафари услышала всхлип и поняла, что он вырывается из ее собственного горла. Президент на экране нервно продолжал усталым голосом:

— Мы имели возможность вспомнить, что такое вторжение инопланетян. Полковник Хрустинов был довольно резок в своих оценках. Мы столкнулись с устаревшими Яваками и войсками далеко не лучшими. Новое вторжение дэнгов, несомненно, прибудет с первоклассным снаряжением, учитывая карты сражений в том виде, как они выглядят в настоящее время. А вторжение мельконианских войск было бы еще более разрушительным, превратив этот мир в поле битвы между лучшими, кого может выставить Конкордат, и худшими, кого мельконианцы могут направить против человечества.

Дедушка Сотерис произнес ужасное слово по-гречески, которого она никогда не слышала от него в присутствии детей, а тетя Минни вновь обняла Кафари.

— Мы с офицерами Главного штаба совершенно убеждены, что без подразделения SOL-0045 Джефферсону грозит полное уничтожение. Полковник Хрустинов предупредил, что Дэнги, вполне возможно, забросили пассивных роботов-шпионов в наше пространство, для слежки за передвижениями войск, и особенно за отзывом Боло. Без собственных систем предупреждения космического базирования эта звездная система крайне уязвима для нападения. А без тяжелой огневой мощи, представленной Подразделением SOL-0045, мы совершенно беспомощны, и враг это знает. Мы не можем позволить себе ошибиться. Если линия фронта изменится так, как опасается полковник Хрустинов, тогда мы окажемся в самом центре активных боевых действий, худших, чем все, что мы можем себе представить. И если мы падем, то за нами падут Мали и Вишну — и тогда, друзья мои, противник ворвется в человеческое пространство сквозь заднюю дверь.

По Объединенному собранию пробежал шокированный ропот.

Бледный как смерть Эйб Лендан снова сделал паузу, пока гул голосов снова растворится в тишине.

— Вот что нас ждет, если мы не выполним договорные обязательства перед Конкордатом. Сегодня утром полковник Хрустинов получил сообщение от командования Сектора бригады “Динохром”. Он прибыл сюда, чтобы довести до вашего сведения его содержание. Я могу гарантировать вам, друзья мои, что вам не понравится то, что вы сейчас услышите. Я могу только сказать, что альтернативы понравятся вам гораздо, гораздо меньше.

Кафари похолодела от страха. Она видела, как на экране ее муж встает, его малиновая форма выглядела как кровь на фоне его бледного лица. Она знала этот взгляд его глаз, знала, как сжаты его челюсти, видела это однажды давним вечером в патио, когда воспоминание об Этене пробежало по его сильным чертам, как волна смерти. Саймон почтительно отошел в сторону, когда Абрахам Лендан сошел с трибуны, и подождал, пока президент займет свое место, прежде чем подняться самому. Он долго стоял молча, и Кафари показалось, что она смотрит на совсем чужого, незнакомого человека, чью душу ей не суждено понять до конца.

Незнакомец, за которого она вышла замуж, начал говорить.

— Война — страшное и неблагодарное дело. Мне это хорошо известно, потому что воевать — моя профессия. Теперь и вам придется до конца понять, что такое война. В этом зале есть люди, — продолжал Саймон, направив взгляд своих грозных, как жерла крупнокалиберных орудий, глаз на членов Палаты представителей и Сената, выступающих против соблюдения договора, — считающие, что Джефферсон уже уплатил достаточно высокую цену за свое избавление. Позвольте продемонстрировать, насколько они заблуждаются.

От ледяного тона Саймона у Кафари похолодело внутри.

— В соответствии с положениями договора, ратифицированного этим миром, вы должны за собственный счет содержать в полной боевой готовности ряд оборонительных систем. Одной из них является система спутников наблюдения военного назначения, предназначенная для координации наземной и противовоздушной обороны и обеспечения системы дальнего оповещения не только Джефферсона, но и Конкордата в целом. Если вам наплевать на собственную безопасность, это ваше дело, но Конкордат не позволит вам подвергать опасности другие миры из-за ваших недальновидных, эгоистичных побуждений. Согласно положениям договора, связывающего Джефферсон и Конкордат, если вы откажетесь соблюдать любой пункт существующего договора, вы немедленно утратите свой статус мира, находящегося под защитой Конкордата.

Саймон вновь смерил ледяным взглядом своих загадочных бездонных глаз затаивших дыхание парламентариев:

— Если вы все-таки решите поступить именно так, вам немедленно будет выставлен счет на возмещение расходов, произведенных персоналом и механическими подразделениями Конкордата на вашу оборону. Неуплата этих сборов является основанием для немедленной конфискации сырья в количестве, равном стоимости расходов на сегодняшний день. Чтобы дать вам представление о размере текущей задолженности Джефферсона, стоимость одного залпа “Хеллбора” примерно равна стоимости недельного валового национального продукта вашей планеты, включая стоимость промышленных изделий, произведенных на всех ваших уцелевших заводах, и сырья, добытого на ваших шахтах. Чтобы оплатить оборону только вашей столицы, вам придется выложить столько денег, сколько стоит все то, что было произведено и добыто на Джефферсоне за последние шесть месяцев. Если же учесть расходы на сражение в Каламетском каньоне, подлежащий оплате счет — кстати, подлежащий немедленной оплате под страхом конфискации ближайшим тяжелым крейсером Конкордата, способным перевозить сырье, — буквально обанкротит то, что осталось от экономики Джефферсона, и экономика рухнет, как карточный домик.

Из зала заседаний раздался возмущенный рев протеста, наполненный шоком и открытой ненавистью. Полковник Хрустинов — Кафари не могла заставить себя думать о нем как о Саймоне, поскольку он стоял там в ледяном молчании — спокойно ждал с каменным лицом, пока вскочивший на ноги и схватившийся за молоток спикер не призовет парламентариев к порядку. Когда шум, наконец, стих, Саймон снова заговорил, как будто эта вспышка возмущения имела не больше значения, чем прихлопнуть жужжавшую под ухом навозную муху.

— Позже я растолкую вам, что это отнюдь не самое страшное и того, что может вас ожидать… Коммюнике, которое я получил сегодня утром от командования Сектора, было прямым и конкретным. У правительства Джефферсона есть двенадцать часов, начиная, — он взглянул на свой ручной хронометр, — с вашего официального уведомления представителем Бригады, для выполнения договорных обязательств, которые командование Сектора считает наиболее срочными, или для выплаты в полном объеме текущих расходов Конкордата и Бригады на защиту Джефферсона. На данный момент вы должным образом уведомлены.

Конкордат сочтет, что вы приступили к выполнению договорных обязательств, если вы немедленно проголосуете за выделение средств на строительство и запуск военных спутников, и с принятием законодательства, устанавливающего воинские сборы для каждого административного округа на Джефферсоне. Договорные обязательства не будут считаться полностью выполненными до тех пор, пока не будут запущены спутники, не будут отправлены собранные войска и не будет добыто, обработано и погружено на грузовые суда Конкордата срочно необходимое сырьё и военное снаряжение. Этот пункт потребует строительства новой орбитальной коммерческой станции Джефферсона.

В зале снова раздались возмущенные возгласы, и спикеру пришлось почти две минуты колотить молотком, чтобы восстановить порядок. За это время стоявший с непроницаемым лицом муж Кафари вновь не проронил ни слова, а потом безжалостно продолжал:

— Учитывая значительный ущерб, нанесенный сельскохозяйственному сектору этой планеты, сырье, необходимое для выполнения обязательств по договору, не будет состоять из акклиматизированных вами земных культур, но ожидается, что то, что осталось от планетарного рыболовецкого флота, в течение следующих четырех календарных месяцев доставит минимум десять тысяч тонн местной рыбы, переработанной для потребления Землянами, для поддержки шахт на Мали. Те Шахты уже были расширены в три раза под срочно построенными куполами, поскольку добываемая там обогащенная руда имеет решающее значение для обороны всего этого Сектора.

Эти обязательства действуют с того дня, как я прибыл на Джефферсон с подразделением SOL-0045. С того дня каждый член ассамблеи с правом голоса точно знает, каковы обязательства Джефферсона. Точные требования командования Сектора были представлены вам пять месяцев и семнадцать дней назад. Поскольку за эти пять месяцев и семнадцать дней эта Ассамблея не смогла проголосовать ни по одному подпункту, Командование Сектора объявило Джефферсон нарушившим свои договорные обязательства.

Я потратил месяцы, требуя от этой Ассамблеи принятия мер. Меня обескураживали и отмахивались от меня с одним предлогом за другим. По другую сторону Силурийской Бездны дэнги и мельконианцы уничтожают целые миры, в то время как вы спокойно сидите в своих домах с достаточным количеством еды, и потихоньку восстанавливаете то, что желаете восстановить.

Его лицо стало еще холоднее и отчужденнее.

— И просто чтобы дать вам еще немного больше информации, позвольте мне преподать вам небольшой урок истории…

Кафари сидела в оцепенении, пока голос Саймона, такой же резкий и механический, как у его Боло, расписывал сцену за сценой ужасающего ада, свидетелем которого он стал на Этене. Смахивая с глаз слезы, девушка сидела в окружении своих родных и слушала, как механический голос, который принадлежал не ее мужу, но словно исходил из динамиков боевой машины, рисует картины беспощадного истребления мирных жителей, гибель городов, испепеленных со всеми своими обитателями, дымящиеся руины и летающие в воздухе куски человеческого мяса. Безликие миллионы погибших, непостижимое число, которое разум не мог постичь во всей полноте, стали жестокими, ошеломляюще реальными, страдающими и умирающими прямо у них на глазах. Он говорил как компьютер, бездушный человек, чья душа обратилась в пепел в мире, звезда которого даже не была видна по ночам на Джефферсоне.

Она услышала потрясенный плач и поняла, что рыдает тетя Минни.

— Бедняга! Что же происходит у твоего мужа в душе!

Я должна была быть там, осознала Кафари с тошнотворным скручиванием в животе. Как я могла позволить ему войти туда одному? Она поймала себя на том, что ненавидит людей в Объединенной палате, тех, кто затягивал законопроекты о расходах в комитетах, кто ограничивал военные ассигнования техническими деталями и тонко замаскированными юридическими уловками, призванными вообще избежать оплаты, ненавидела их за то, что они заставили ее любимого человека вновь пережить ад, о котором он пытался забыть.

Тишина, наступившая, когда он замолчал, была такой внезапной, такой жестокой, что Кафари услышала, как стук ее собственного сердца отдается в барабанных перепонках. Саймон стоял, как статуя, бледный, холодный и молчаливый, человек, в котором не осталось ничего человеческого. Затем легкое прерывистое дыхание приподняло его грудную клетку, приподняло кровавый малиновый мундир, который он носил как щит, и заставило орденские ленточки затрепетать у него на груди, и каменная статуя исчезла в одно мгновение его опустошенных глаз. На ее месте снова стоял человек, офицер бригады “Динохром”, ощутимый и грозный, которого никто из тех, кто был свидетелем последних десяти минут, никогда больше не сможет недооценивать.

— Вот, — тихо сказал он, — выбор, который стоит перед вами. Строить или сжигать — полностью зависит от вас. Господин Президент, — сказал он голосом, полным внезапного, глубокого уважения, — я уступаю вам трибуну.

Абрахам Лендан поднялся на ноги, совершенно мертвенно-бледный, руки заметно дрожали.

— Благодарю вас, полковник, — еле слышно проговорил он. — Я думаю, все и так ясно.

Президент явно не собирался ничего добавлять к сказанному Саймоном. Ни у кого больше тоже не возникло желания взять слово.

— Предлагаю приступить к голосованию, — сказал Лендан.

Когда началась процедура подсчета голосов, дед Кафари нарушил зловещую тишину в семейном зале Сотерисов.

— Эстебан, подгони аэромобиль. Кафари, тащи свою задницу в Мэдисон сейчас же. Этот человек развалится на части, как только останется один. И Кафари, дитя мое…

Она остановилась на полпути, уже направляясь к двери.

— Да, дедушка?

— Твой муж только что нажил кучу могущественных врагов. Теперь не забывай об этом.

— Хорошо, — пробормотала Кафари. — Постараюсь это не забыть.

Через мгновение они с Эстебаном уже бежали к аэромобилю

Опять все начинается сначала, с горечью подумал Саймон.

В зале, где триста с лишним человек изо всех сил старались не смотреть ему в глаза, он чувствовал себя призраком одного из миллионов испепеленных жителей Этены. Если достаточное количество людей отчаянно притворялись, что тебя не существует, ты начинал чувствовать себя немного нереальным даже для себя. Или, может быть, проблема была внутри него самого. Какова бы ни была причина, Саймон сидел, окруженный облаком тишины, о которую разбивались, как хрустальные башни Этены, звуки протекавшего голосования.

Он сделал мысленную пометку попросить Сынка утроить дальность действия, чтобы его Боло переключился с режима ожидания на режим повышенной готовности. Ненависть, излучаемая в его сторону многими из тех, кто отказывался смотреть прямо на него, была не больше, чем он ожидал. Несомненно, они попытаются ему отомстить, и Саймон был слишком хорошим офицером, чтобы считать себя неуязвимым для возмездия. Это Боло было трудно убить, а их командиров — нет. Но больше всего Саймон переживал сейчас за Кафари…

Голосование заняло не так много времени, как он опасался. Учитывая формулировку ультиматума, который он только что предъявил, любые дальнейшие задержки были бы самоубийством, и члены Ассамблеи это прекрасно понимали. Против выполнения договорных обязательств почти никто не возражал. Саймон внимательно отметил для себя тех, кто голосовал против, мысленно сравнивая этот короткий список со списком политических пристрастий и финансирования противостоящей кампании, который он составлял в течение последних нескольких недель.

Несколько голосов “за” удивили его, учитывая то, что он знал. Циничный уголок его сознания прошептал, У них на уме что-то подлое. И мне лучше разобраться, что именно. Какой-нибудь блестящий аналитик, должно быть, придумал выгодный ракурс для голосования “за”, иначе эти конкретные сенаторы и представители никогда бы не действовали вопреки своим собственным политическим интересам, не говоря уже о противостоянии основным своим спонсорам. Они были в численном меньшинстве, достаточном для того, чтобы проголосовать против соблюдения договора, если бы хотели продемонстрировать приверженность своим принципам, фактически не ставя под угрозу прохождение закона через Сенат и Палату представителей.

Что бы они ни замышляли, Саймон надеялся на провал их коварных планов.

Окончательный подсчет составил двести пятьдесят восемь голосов за соблюдение договорных обязательств и семнадцать — против. Эйб Лендан поднялся на трибуну.

— Поскольку закон о расходах на выполнение наших договорных обязательств принят, я не вижу особого смысла откладывать доработку. У кого текст окончательной резолюции, одобренной этой Ассамблеей?

Прибежал клерк с ужасающе толстой стопкой бумаги в руках.

— Надеюсь, — мрачно сказал президент, — что формулировка была записана правильно, поскольку ошибки на данном этапе обошлись бы очень дорого?

Клерк сглотнул и кивнул.

— Очень хорошо, нет смысла откладывать это. Полковник Хрустинов, — он постучал по стопке бумаг, — удовлетворит ли Окружное командование моя подпись под этим документом, дающая ему силу закона?

— Да, при условии, что закон не будет отменен Верховным судом Джефферсона, — он взглянул на Высших судей, сидящих в стороне, — и при условии, что исполнение будет немедленно начато и завершено в сроки, установленные командованием Сектора.

Абрахам Лендан начал подписывать бумаги. Он нацарапывал инициалы на одной странице за другой, передавая их клерку, который аккуратно складывал их в надлежащем порядке. Тишина в зале была такой, что скрип пера по бумаге был отчетливо слышен даже с того места, где Саймон сидел, выпрямившись в своем кресле. К тому времени, когда он добрался до последней страницы, руки президента заметно дрожали. Он нацарапал последнюю подпись и отступил в сторону, чтобы пропустить вице-президента Эндрюса, который поставил свою подпись на строчке ниже.

Взгляд президента был пустым, измученным, в нем не было ни капли триумфа.

— Ну что ж, — негромко проговорил он в микрофон, — первый шаг сделан. А теперь, — добавил он, — начинается по-настоящему трудная часть — превращение этой стопки бумаги в физическую реальность. Я прекрасно осознаю, сколь многим придется пожертвовать нашим гражданам, чтобы Джефферсон выполнил свои договорные обязательства, но нам остается только пойти на эти жертвы или погибнуть.

Не проронив больше ни слова Абрахам Лендан просто повернулся и сошел с трибуны, медленно направляясь к дверному проему, через который он вошел. Высокопоставленные председатели комитетов на верхнем ярусе вскочили на ноги в знак уважения, которое, к легкому удивлению Саймона, было совершенно безмолвным. Он больше привык видеть аплодисменты и приветствия уходящим главам государств планеты. Возможно, из уважения к исключительной торжественности момента, молча встали и все остальные.

Президент Джефферсона прошел чуть больше половины расстояния до двери, когда налетел на вице-президента Эндрюса. Молодой человек протянул руку для поддержки, а затем вскрикнул, когда Эйб Лендан обмякнув буквально рухнул на пол. Весь зал пришел в движение, а у Саймона похолодело внутри. Вице-президент Эндрюс выкрикнул приказ вызвать бригаду скорой медицинской помощи. Охранники бросились вперед и плотным кольцом окружили упавшего государственного деятеля, в то время как другие заблокировали выходы.

Саймон щелкнул по своему коммуникатору.

— Сынок! Полная боевая готовность. Настрой свои датчики приближения на дистанцию отражения атаки. — Его собственный рефлекс заставил его оглядеть комнату в поисках потенциального снайпера, хотя здравый смысл подсказывал ему, что обморок был вызван стрессом и истощением.

— Понял, Саймон, — мгновенно отреагировал Сынок. — Я слежу за Совместной палатой с помощью различных источников данных. Ожидайте прибытия медицинского воздушного транспорта из Университетской больницы, расчетное время прибытия сто восемьдесят секунд.

Знакомый голос в наушнике, спокойный и рассудительный, придал выбитому из колеи воспоминаниями об Этене Саймону уверенности.

— Спасибо тебе, Сынок, — тихо сказал он, осматривая помещение как визуально, так и электронным способом. Он не мог избавиться от болезненного укола вины. Саймон знал, насколько сильно его собственные показания усилили стресс президента. Эйб Лендан был слишком хорошим лидером, чтобы выслушав подобные вещи не спроецировать их на людей, безопасность которых находилась в его руках.

Но что, во имя всего Святого, как он мог поступить по-другому? Саймон прочитал список членов Ассамблеи, выступавших против договора, еще находясь в кабинете президента. Абрахам Лендан сунул его ему в руки, чтобы Саймон понял, каковы шансы, если он не будет говорить как можно откровеннее и грубее. В этом списке было достаточно имен, чтобы аннулировать договор и обречь на гибель всех в этом мире. И, возможно, гораздо большее количество, за его пределами. Увидев этот список, Саймон понял, что джефферсонских депутатов надо любой ценой заставить взглянуть реальности в глаза.

Поэтому он держался в стороне от всех и молча наблюдал, как прибыл личный врач президента с аптечкой в руках. А согласно комментариям Сынка, медицинская бригада должна быть здесь меньше чем через минуту. Саймон заставил себя отвести взгляд от распростертого на полу храбреца, чувствуя себя предателем, но понимал, что разворачивающиеся вокруг события гораздо важнее для будущего Джефферсона, чем беспомощно распростертая на полу фигура. Нужно было получить сведения о людях, которым предстояло пережить Лендана, хотя они ему и в подметки не годились.

Поэтому Саймон сосредоточил все свое внимание на них. С некоторыми он был уже знаком, так как в тот или иной момент встречался с ними мимоходом. Он знал имена, лица и пристрастия всех членов Совета безопасности, в котором были представлены и Законодательная палата, и Сенат. В свое время Саймон постарался о них разузнать всё, что смог. Что они говорили и кому они это говорили. Что они поддерживали и чему противостояли. С кем они вступали в союз и почему. С какими семьями они были связаны кровным родством, браком или бизнесом. Какие вообще деловые связи у них были. Какие проблемы превратили бы их в пылающих демонов, жаждущих справедливости или мести.

Большинство членов Комитета планетарной безопасности стояли плотным строем за президентом Ленданом, но не все. Представительница Фирена Броган, ярая защитница окружающей среды, на первый взгляд казалась неуместной в комитете, занимающемся военной защитой этой звездной системы. Однако при ближайшем рассмотрении Саймон обнаружил, что ее страсть к сохранению нетронутых экосистем Джефферсона для будущих поколений завела ее в несколько очень интересных направлений, включая место в Комитетах по сельскохозяйственным ассигнованиям и финансированию терраформирования, а также в Комитете по планетарной безопасности, в мандат которого входит защита интересов Джефферсона от ущерба. Саймон быстро убедился, что представления госпожи Броган о том, что представляют собой интересы Джефферсона, не говоря уже о нанесении ущерба этим интересам, ни в малейшей степени не совпадают с его представлениями.

В данный момент она была вовлечена в напряженную беседу с сенатором Жофром Зелоком, человеком, на долю которого выпала сомнительная честь возглавлять список парламентариев, за чьей деятельностью Саймон вел самое пристальное наблюдение. Сенатор представлял собой внушительную фигуру, исполненный достоинства и неторопливости в привычках и речи, с преждевременно поседевшими волосами, которые придавали ему вид выдающегося государственного деятеля, что противоречило холодному мстительному темпераменту, скрывавшемуся за отеческой и доброжелательной внешностью. Наблюдение Сынка неожиданно выявило, что сенатор Зелок тайно выступал против практически всего, что когда-либо говорил или делал президент Лендан.

Однако, Саймона выводили из себя не оппозиционные взгляды Зелока как таковые, а методы, которыми он пользовался в политической борьбе. Жофр Зелок был постоянно замешан в какие-то тайные махинации исподтишка манипулируя людьми в своих интересах: он организовывал ситуации, которые заставляли людей говорить то, что он хотел сказать, и делать то, что он хотел сделать, или уничтожать тех, кого он хотел уничтожить. Саймону доводилось видеть таких раньше. Они росли, как поганки на навозной куче, всюду, где велась борьба за власть.

Умный и политически проницательный Жофр Зелок был, по мнению Саймона, одним из самых опасных людей на Джефферсоне. Саймона тревожило, что Зелок и Фирена Броган так увлеченно что-то обсуждали, фактически игнорируя суматоху вокруг них, и это обстоятельство удивило Саймона настолько, что заставило его задуматься, какое применение Зелок мог найти женщине, единственной страстью которой была защита обширных территорий дикой природы от человеческого разорения.

Еще одним тихим маленьким альянсом Зелока были близкие отношения с самым молодым членом Комитета планетарной безопасности, откровенным смутьяном по имени Сирил Коридан. Представитель Коридан, который был яростным противником расходования народных налогов на дорогостоящие военные проекты, даже как-то удостоил Саймона пятнадцатиминутной аудиенции, во время которой он изложил список жалоб и философских “позиционирующих заявлений”, настолько полных яда, что Саймон долго не мог отойти после этого разговора. Впрочем, разговора как такового не состоялось. За пятнадцать минут Саймон успел сказать только: “Добрый день, представитель Кори…”

Сирил Коридан фигурировал в списке Саймона, прежде всего, потому, что его имя было связано с “антивоенным фондом”. Этот фонд формировали последователи Витторио и Насонии Санторини, создавших ДЖАБ’у и организовавших сходку, вылившуюся в погром, во время которого чуть не погибла Кафари. Тогда почти двести человек попали в больницы и серьезно пострадали здания в десяти кварталах. ДЖАБ’а явно не собиралась ни перед чем останавливаться на пути к своей цели! Внешне достаточно безобидная демонстрация на Парламентской площади крайне обеспокоила Саймона, хорошо знакомого с харизматичными фанатиками, творившими историю.

Родина его предков Россия долго страдала от таких фанатиков, появлявшихся и среди ее сыновей, и среди внешних врагов. К несчастью для человеческой расы, Прародина-Земля экспортировала фанатизм вместе со всем остальным, что человечество несло к звездам. Саймон попросил Сынка начать отслеживать взносы на кампанию, выделяемые организацией Санторини. Он хотел знать, кому именно ДЖАБ’а платит и за что, хотя и ничего не мог с этим поделать, кроме как быть настороже. Как было определено Конкордатом в положениях хартии Джефферсона, до тех пор, пока не было явных доказательств изменнической деятельности, Саймон не был уполномочен вмешиваться во внутренние дела планеты. Учитывая историю злоупотреблений властью со стороны военных и ограничение свобод на планете, Саймон всем сердцем соглашался с этим конкретным набором правил.

Но у него были широкие полномочия по сбору разведданных, особенно когда условия указывали на потенциальный срыв договорных обязательств, в мирах, которые Сектор или Центральное командование считали стратегическими в военном отношении. Его долг как офицера бригады предписывал отслеживать подобную активность и сообщать о ней, когда это необходимо. Саймон надеялся, что ему не придется сообщать новости хуже, чем он уже передавал, сообщая об отказе Джефферсона голосовать по вопросу финансирования действий, предусмотренных договором.

Пока он думал об этом, прибыла бригада скорой медицинской помощи, которая слаженно и эффективно преодолела хаос. Не тратя времени на пустые разговоры они переложили президента на каталку, активировали антиграв, отрегулировали управление поплавком и снова выскочили наружу, окруженные защитной шеренгой сотрудников службы безопасности. Спикер Объединенной ассамблеи снова стучал молотком, пытаясь восстановить порядок. Саймон разрывался между сильным желанием сопровождать Абрахама Лендана, этого выдающегося человека, в больницу и горьким осознанием того, что его долгом как офицера Бригады было оставаться там, где он был, поскольку управление этим миром явно — и, несомненно, безвозвратно — теперь находилось в руках других. Вице-президент Эндрюс, сильно потрясенный, поднялся на трибуну и присоединил свой голос к голосу оратора, в конце концов восстановив порядок в зале.

— Предлагаю объявить заседание закрытым, — сказал вице-президент хриплым голосом, — Мы решили самую важную задачу. Комитеты, непосредственно участвующие в работе по выполнению положений, принятых и подписанных сегодня в качестве закона, должны вновь собраться в своих залах заседаний. Пока мы не получим известий о состоянии президента Лендана, наш лучший курс — двигаться вперед и смотреть в будущее. Господин спикер, трибуна в вашем распоряжении.

Саймон нахмурился, когда спикер объявил о закрытии Совместного собрания. Вице-президент Эндрюс только что допустил грубую ошибку и, похоже, не осознавал этого. Люди этого мира отчаянно нуждались в сильном присутствии, которое успокоило бы их и вселило уверенность в том, что правительство находится в надежных руках во время этого нового кризиса. И все же первым действием вице-президента было отстранение правительства от необходимой, но рутинной работы комитета, без единого комментария в адрес ошеломленных миллионов, смотревших трансляцию.

Возможно, Эндрюс был способным администратором, но он явно привык эффективно работать за кулисами, что было определением хорошего вице-президента в нормальных обстоятельствах. Но его навыки государственного деятеля серьезно уступали навыкам Абрахама Лендана. Президент интуитивно знал, как напрямую общаться с народом, как вызывать уважение, как распознавать политическую ситуацию по ее тонким нюансам и ловушкам.

От одного взгляда на Сирила Коридана, чьи глаза были ледяными, а в уголках губ виднелся слабый намек на улыбку, Саймона прошиб холодный пот. Когда Сынок неожиданно заговорил снова, от его слов холодный пот превратился в глубокую скорбь.

— Саймон, я принимаю сигналы реанимационной системы, к которой подключен президент Лендан. Его сердце не бьется. Признаков дыхания нет. Врачи скорой помощи, находящиеся рядом с ним, пытаются реанимировать. Их попытки не увенчались успехом.

Саймон закрыл глаза от ужасного знания, когда Ассамблея, все еще не подозревавшая о потере Джефферсона, поднялась на ноги. Они переговаривались, собирались в группы по партийной принадлежности и отправлялись на заседания комитетов. Саймон внезапно почувствовал себя обессиленным. Он остался там, где был, отчасти для того, чтобы не быть втянутым в бессмысленные разговоры, а отчасти потому, что в этом зале не было ни одной души, которая хотела бы, чтобы он был здесь.

Но прежде чем эта мысль закончила отдаваться эхом в охватившем его унынии, Саймон увидел ее. Она проталкивалась сквозь поток покидавших зал политиков, стараясь во что бы то ни стало прорваться внутрь зала. Долгое время Саймон буквально не мог поверить собственным глазам. Ведь она должна следить за его выступлением в кругу семьи, в Каламетском каньоне. Не может быть, чтобы она была всего в десяти метрах от него — и притом быстро приближалась, — проталкиваясь сквозь расходящуюся толпу. Он не мог пошевелиться, с растущим изумлением наблюдая, как она рвётся к нему, как боевой корабль, стремящийся под вражеским огнем к своей цели.

Она.

Выражение ее лица, пока она преодолевала последнее расстояние между ними, напугало Саймона до полусмерти. Свирепость. Нежность. Красота. Ее опустошенные глаза наполнились слезами, гордостью и состраданием. А он не мог говорить, не мог пошевелиться, не мог понять, как она вообще здесь оказалась. После мимолетного колебания Кафари погладила рукой его щеку. Тепло этого прикосновения прогнало боль, жгучую тоску одиночества и мрачные воспоминания. Потом она крепко и нежно обняла его обеими руками, и Саймон взглянул на мир другими глазами. Он сжал Кафари в объятиях так крепко, что несколько мгновений им обоим было не перевести дыхания. Потом Кафари взяла мужа за руку и просто сказала:

— Пойдем домой, Саймон.

Он кивнул.

Он сделал все, что мог.

Джефферсону — и джефферсонцам — придется сделать все остальное.