Увайс

Сколько дней прошло с того времени, как он шмыгнул в кусты возле плантации цветов Неба, Увайс не мог сказать точно. Тогда его спас кожушок. Никто из белобородых, бросившихся искать мальчика, не обратил внимания на лежащего в кустах странного зверька со взъерошенной чёрной шерстью. Если бы кто-нибудь дотронулся до зверька, то легко обнаружил бы, что это просто вывернутый мехом наружу овечий кожушок, под которым спрятался Увайс. Но кому бы пришло в голову это сделать?!

Увайс не смог бы объяснить толком, почему он убежал именно тогда, когда их заставляли пить сок. Убежал и всё. А когда уже убежал, то стал думать о том, как выручить Полю и Максима.

Единственное, что он мог сделать, — это проследить, куда их отвели белобородые. Пробраться в храм нечего было и думать. И он понял, что ему остаётся одно: идти к своим горам, вырваться из Долины долгих снов, чтобы привести кого-нибудь на помощь Максиму и Поле.

Около полуночи он достиг берега Тёплой реки. Там он нашёл небольшую чёрную лодку. Определив рукой, куда течёт река, повернул лодку против течения: он хорошо помнил, что белобородые везли их по течению.

Однако вскоре река подошла к мрачной чёрной пещере, из которой, словно из бани, валил горячий пар.



Обойти это место не было никакой возможности: сверху нависали над обрывом стены Яшмового храма. И тогда Увайс — будь что будет — поплыл в пещеру. Там было темно и жарко, так что пришлось сбросить не только кожушок, но и рубашку. Когда жара становилась нестерпимой, мальчик погружал голову в воду; хоть и тёплая, она всё же немного охлаждала. Дышать горячим паром было неимоверно трудно. Мальчик грёб тяжёлым веслом, выбиваясь из последних сил, задыхаясь, потеряв всякую надежду на то, что ему удастся выбраться из этого ужасного подземелья на широкий простор, где над светлыми водами струятся потоки целительного свежего воздуха.

Пещера закончилась неожиданно. Увайс едва не закричал от радости, но удержался, вспомнив, что за ним, возможно, уже следят с берега.

Он ещё некоторое время грёб, чтобы подальше отплыть от Яшмового храма, но потом сообразил, что на блестящей поверхности реки лодка даже ночью отчётливо видна. Стоит кому-небудь заметить лодку, и Увайс погиб! Мальчик быстро поплыл к берегу. Он собрал свои вещи (хотя какие там были вещи!), оттолкнул лодку — пусть себе плывёт в пещеру.

Но войдя в джунгли, Увайс понял: пробираться лесом — это совсем не то, что плыть по свободной реке в хорошей лодке.

Гигантские стволы деревьев были опутаны крепкими, как стальные тросы, лианами, плети этих лиан свисали отовсюду, через каждый шаг приходилось останавливаться и распутывать их. Колючие кусты рвали на Увайсе одежду, ноги его ежесекундно проваливались в какие-то норы, вязли в тине, скользили на округлых телах ядовитых змей, от укусов которых мальчика спасала только его грубая обувь.

Увайс шёл очень медленно. Он не мог свободно идти между клубами лиан, в зарослях шёлковых деревьев с десятками воздушных корней, которые образовали непролазные дебри. Ему приходилось всё время держаться вблизи Тёплой реки. А река петляла и извивалась. И Увайс за день почти не продвигался вперёд. Гор, к которым он так рвался, всё ещё не было видно. С самых высоких деревьев, на которые влезал мальчик, он видел лишь безбрежное зелёное море джунглей и низкое, покрытое плотной пеленой облаков, небо.

Где-то на третий или на четвёртый день странствий Увайс почувствовал, что за ним следят. Какие-то тени мелькали между деревьями справа и слева, чьи-то голоса доносились до слуха, и мальчик мог бы поклясться, что это человеческие голоса. Холодными тисками страх сжал сердце Увайса. Ночевать на земле было опасно, и Увайс с нечеловеческими усилиями взобрался на толстую ветку, которая находилась довольно высоко над землёй.

Усталость оказалась сильнее осторожности, и мальчик заснул так крепко, как не спал ещё ни разу после бегства из Яшмового храма.

Проснувшись утром, Увайс хотел, как всегда, спрыгнуть вниз, но, глянув на землю, так и прирос к своей ветке. Внизу стояло с полсотни темнокожих людей, и все они смотрели на Увайса. Мальчик до того растерялся, что даже не заметил нежных, ласковых улыбок на лицах этих людей. Он не узнал и Путры, который стоял под самой веткой и протягивал к нему руки.

— Что вам нужно? — испуганно крикнул Увайс, выхватывая нож.

Люди что-то заговорили, но мальчик не понял ни одного слова. Тогда Путра догадался, что в тени деревьев мальчик не может видеть его лицо. Он немного отступил назад и, ударяя себя в грудь рукой, несколько раз повторил:

— Путра, Путра, Путра.

Путра обводил руками всё вокруг, показывал на своих товарищей, на джунгли и крепко зажимал что-то невидимое в кулаке. Он хотел сказать Увай-су, что все джунгли — в их руках, что здесь хозяева — они, а не белобородые и альбиносы, и что, следовательно, ему, Увайсу, не нужно бояться.

И мальчик спрыгнул вниз.

Целый день плыл Увайс на большой лодке Путры. Двадцать гребцов дружно били вёслами по тихой воде. Мальчик с надеждой смотрел вперёд, но горы не появлялись. И ещё два дня плыла чёрная лодка по Тёплой реке, пока, наконец, путники не достигли большого озера, которое лежало у самого подножья гор.

В одном месте Увайс увидел много бледных, похожих на мертвецов людей, которые купались в горячих водах озера. Путра знаками пояснил ему, что это набираются сил те, кто долгие годы спал после напитка забвения в Яшмовом храме. Потом Путра повёл Увайса к тому месту, где в озеро время от времени сползали холодные языки снежных лавин, и рассказал, как однажды он увидел в такой лавине трёх людей. Они плыли по озеру на снежных глыбах, как на плотах, и нужно было спасти этих людей, пока «плоты» не растаяли в горячих водах. Увайс понял, что это было как раз то место, куда они скатились со скалы.

Увайс обнял Путру и поцеловал его. Потом попробовал объяснить, что его зовут Увайсом.

— Ты — Путра, — сказал он, указывая на товарища, — я — Увайс.

— Увайс, — повторил Путра и засмеялся. — Увайс.

Мальчик, как мог, объяснил ему, что он доберётся до вершин гор и вскоре спустится снова в долину, чтобы освободить своих товарищей, которых альбиносы заперли в храме. Путра, оказывается, уже позаботился о своём маленьком друге. Увайсу принесли небольшой мешочек с едой, крепкую тонкую верёвку, сплетённую из лиан, острый топорик, который мог в случае надобности заменить альпинистский ледоруб, и какие-то длинные колючки с неизвестного дерева, крепкие и острые, как стальные крючья, которые альпинисты вбивают в щели скал, преодолевая особенно крутые подъёмы.

Потом Путра проводил мальчика к такому месту, где бы ему не угрожали лавины, падающие с гор, и они попрощались.

Удобных выходов из долины не было. Сразу же пришлось взбираться на почти отвесную каменную стену, в которой не было ни одного приметного уступа. До самого вечера Увайс штурмовал крутой склон, забивая колючки и привязывая себя к ним верёвками. Но когда перед заходом солнца он добрался до небольшой площадки и оглянулся, то увидел, что Путра и его товарищи совсем близко. Если и дальше подниматься такими темпами, то до вершины хребта ему не добраться и через месяц, не то что через день или два. Высмотрев выше ещё одну, чуть побольше, площадку, Увайс решил добраться хотя бы туда, чтобы там заночевать и отдохнуть к завтрашнему штурму неприступных скал.

Но когда Увайс повис над пропастью, снизу донёсся голос Путры.

— Увайс! Увайс! — кричал Путра, и в голосе его слышались беспокойство, тревога.

Мальчик не мог оглянуться. Малейшее неосторожное движение — и он скатился бы на острые камни. Когда же через час, добравшись до просторной площадки, он посмотрел вниз, то едва не вскрикнул от неожиданности и ужаса. За ним по той самой каменной стене, по которой он только что взобрался сюда, лезло десятка два каких-то необычно белых человеческих фигур. Они лезли медленно, но упорно, их было много, и они могли помогать друг другу, тогда как Увайс был один.



— Альбиносы! — сразу понял мальчик и заметался по площадке, не зная, что делать. Словно подтверждая его ужасную догадку, снизу в последний раз донёсся слабый отчаянный крик Путры:

— Увайс! Увайс!

Значит, они напали всё же на его след. Альбиносы бросили отряды своих воинов к горам в расчёте на то, что Увайс в конце концов будет вынужден прийти именно сюда, чтобы выбраться из долины. И вот теперь его преследуют.

Их преимущество не только в том, что их много, а Увайс один. Их птичьи глаза всё видят и в темноте, мальчик же вынужден сидеть на этой площадке всю ночь и лишь утром сможет продолжать подъём. Но за ночь альбиносы догонят его! Что тогда будет с Максимом и Полей? О своей судьбе Увайс уже даже не думал.

Он посмотрел вверх. Над ним нависала тысячеметровая стена. Единственное спасение теперь было в том, чтобы взбираться по этой стене всю ночь, не дать альбиносам приблизиться хотя бы на метр. Пока ещё было видно, Увайс осмотрел ближайший участок стены, отметил все выступы и щели, которые можно было использовать при подъёме, и снова повис над пропастью.

Густые облака, окутывавшие скалы, ускорили наступление темноты. Увайс полз вверх всю ночь, не останавливаясь ни на минуту, и всё-таки альбиносы почти догнали его. Утром, когда на мгновение разошлись облака, Увайс увидел белые фигуры, совсем недалеко от себя, а потом долго слышал их резкие голоса, долетающие из облаков. Однако днём альбиносы двигались заметно медленнее. Нужно было воспользоваться этим и как можно дальше оторваться от альбиносов. Мальчик забыл об усталости, об обломанных ногтях на пальцах рук, о изодранных в кровь коленях. Его сознанием неотступно владела одна мысль: уйти от альбиносов, не дать им догнать себя, каких бы усилий это ни стоило.

Но к вечеру Увайс совсем обессилел. Хотелось спать, руки и ноги стали тяжёлыми, как гранитные глыбы.

Он понимал, что больше не выдержит. Ещё несколько десятков метров — и конец.

Даже утро не принесло обычной радости, так как для Увайса и ночь и день слились теперь в сплошную полосу неимоверных страданий, от которых, — он это чувствовал, — вот-вот разорвётся его маленькое сердце.

И как же он обрадовался, когда его рука вместо голого камня нащупала, наконец, мокрую, прохладную подушку снега! Это был снег его родных гор, тот снег, который давал начало быстрым рекам киргизских долин.

Взобравшись на отлогий склон, Увайс натирал снегом лицо и руки, катался по снегу, смеялся и плакал от радости и даже затянул какую-то киргизскую песню — громкую и раздольную, как бескрайние долины в предгорьях Тянь-Шаня.

Весело двинулся он вверх по склону, зная, что теперь уже альбиносам не догнать его. Он не слышал, как испуганно закричали альбиносы, ступив на холодный, скрипучий снег, не слышал сурового голоса их начальника, подгонявшего своих подчинённых. Не видел Увайс, как альбиносы, выйдя из облаков и попав на сияющий под сказочно ярким солнцем снег, попадали на землю и так пролежали до самого вечера. Солнце ослепило их, привыкших, как чёрные нетопыри, к ночной жизни, и они не могли сделать дальше ни одного шага.

Зато Увайс, забыв об усталости, бодро шагал по склону, подставляя свое исхудалое, но весёлое лицо под солнечные лучи, которые падали и падали из голубых небесных просторов.

— Эгей! — радостно выкрикивал он. — Гей-гей-гей!

И вдруг мальчик остановился. Он замолчал и прислушался. В горах возник какой-то странный звук — далёкий и слабый, так что непривычное ухо никогда бы не уловило его. Но Увайс отличил бы этот звук от тысячи других.

Далеко-далеко наверху, там, где должна была быть пещера с цветами Неба, лаяла собачка Битка.

— Эгей-гей-гей! — закричал Увайс и замахал руками, идя навстречу своим спасителям.

Загрузка...