К тому времени, как Дар и Ми-па вернулись в палату, все было уже почти готово к дневной трапезе. В котле приготовили похлебку с тем же пряным ароматом, который исходил от блюда, сваренного Веласа-па. Единственная ханмути в жилище клана была невелика, и весь клан сразу не мог усесться там, поэтому первыми ели матери. Мут-па предварила трапезу, поблагодарив Мут ла. Это стало единственным проявлением ритуала. Матери подали еду себе и своим детям и, усевшись, стали весело болтать за едой.
Их обыденное поведение удивило Дар.
— Я всегда говорила: «Мут ла дает вам эту пищу» — перед тем, как подать еду, — сказала она Ми-па.
— Это потому, что ты служила сыновьям, — ответила Ми-па, — ведь это наша еда.
Дар решила воспользоваться возможностью спросить другую мать о том, что давно ее интересовало.
— Почему мы владеем пищей?
Ми-па посмотрела на Дар как на ребенка.
— Это всем известно.
— Мне — нет.
— Потому что Мут ла правит миром через матерей. От нас дети получают жизнь. Наши груди питают детей. Мы — глаза и руки Мут ла. Мы произносим ее слова. Наши дары — это ее дары.
— Это звучит разумно, — сказала Дар.
— Разве у вашавоки все не так?
— Тва. У вашавоки всем заправляют сыновья, потому что они сильны.
— Если бы это было мудро, то миром правили бы медведи, — хмыкнула Ми-па, — не стоит дивиться тому, что вашавоки так злы.
Кто-то позвал Ми-па. Она встала и подошла к нескольким матерям, собравшимся у стены. Дар осталась одна. Она была чужой посреди повседневной жизни клана. Она завидовала окружавшим ее матерям. Они выглядели гордо, живо, они чувствовали себя уверенно и удобно, имея такую власть. Ми-па сразу вступила в оживленный разговор. По взглядам, которые матери бросали в ее сторону, Дар догадалась, что они говорят о ней. К матерям подошла Мут-па, села и заговорила с Ми-па. Через некоторое время Мут-па встала и подошла к Дар.
— Тава. Даргу, — сказала она.
Дар почтительно склонила голову.
— Тава, Мать, — почтительно проговорила она.
— Тебе ведома учтивость, — отметила Мут-па, — и ты выкупалась. В этой палате живут многие. Тебе следует делать это часто.
— Я буду это делать, Мать, — отозвалась Дар, — хотя и не могу пробыть тут долго. Я обещала сыновьям отвести их домой.
— Ты знаешь дорогу?
— Тва. Я надеюсь, что ты подскажешь мне, куда идти.
— Путь до следующей палаты потаенный. Тебе понадобится сапаха.
— Кто-нибудь из вашего клана может сделать это?
— Поговорим после Ба Нити, — сказала Мут-па.
Дар постаралась скрыть разочарование. Луна сейчас была в последней четверти, и до наступления Ба Нити («Скрытого Ока») нужно было ждать пять дней.
— А что мне делать до тех пор?
— Приноси пользу. Говорят, каждая мать приносит с собой две руки, — ответила Мут-па, — твои сыновья уже несут дозор.
— Я могу работать в поле, — сказала Дар.
— Хорошо, — сказала Мут-па и поднялась, — мы еще поговорим.
Дар проводила Мут-па взглядом. Та пересекла комнату и, подойдя к другим матерям, что-то им сказала. Одна из них обернулась и посмотрела на Дар. Это была та самая, которая велела Так-готу убить ее. Сейчас взгляд у нее был заинтересованный.
Дар доедала похлебку одна. Она решила относиться к своему одиночеству спокойно.
«Я для них чужая, я не принадлежу ни к какому клану, но, несмотря на это, они называют меня матерью».
Дар не чувствовала враждебности по отношению к себе. Скорее ее угнетало то, что она не такая, как все.
«Ми-па назвала меня Мут Даргу — «Мать-Хорек»».
Дар вспомнила об этом, и ей стало не по себе.
«Ведь это так и будет до конца моей жизни, — с тоской подумала она, — доберусь до родины Ковока, а потом до конца дней своих не смогу оттуда уйти из-за моего клейма. Так и останусь одинокой диковинкой — Матерью-Хорьком».
После еды Дар задержалась, надеясь, что ей велят подать пищу Ковоку и остальным сыновьям. Но когда в ханмути вошли только старики и подростки, она догадалась, что ее спутники по-прежнему в дозоре. К ней подошла та мать, которая грозила ей смертью, вместе с Ми-па.
— Наша Мать говорит, что ты хочешь работать на иоле.
— Мне бы хотелось приносить пользу, — сказала Дар.
Мать обратилась к Ми-па:
— Ми, возьми два тива и ступай с Даргу на верхнее поле. Грен там сажает паши.
— Хай, Мать, — сказала Ми-па, — пойдем, Даргу.
Ми-па повела Дар в кладовую. Там она вручила Дар тив — плоскую железную лопатку с короткой рукояткой.
«Сажая паши, придется сильно наклоняться», — подумала Дар и следом за Ми-па вышла из кладовой.
Верхнее поле оказалось длинным и узким. Оно располагалось на вершине извилистого горного кряжа. Невысокая каменная стенка не давала дождям смывать почву. Дар догадалась, что орки принесли сюда землю по той самой крутой тропе, по которой поднялись они с Ми-па. Остальная часть кряжа была суровой, скалистой. Несколько матерей склонились к земле и орудовали тивами. Некоторые из них, скорее всего, были ровесницами Ми-па.
— Грен-па! — крикнула Ми-па, — мать-Хорек и я пришли помочь тебе.
Мать постарше, с полными руками и ногами и на голову выше Дар, подошла к ним. Она быстро показала Дар, как сажать паши, и дала мешок с нарезанными на куски клубнями. Дар присоединилась к матерям, выстроившимся в цепочку вдоль поля, и начала работу. Копать землю было не так уж трудно, но тив был тяжелым орудием, предназначенным для более сильных рук, и работать им приходилось, сильно нагнувшись. Вскоре у Дар заболела спина. Она молчала, поглядывала на других матерей и перенимала у них навыки. Даже самые младшие из матерей трудились, не жалуясь. Тяжкая работа продолжалась до заката. Только тогда Грен-па наконец велела заканчивать.
По пути к пруду Грен-па заговорила с Дар впервые с того мгновения, как показала ей, как нужно сажать паши.
— Ты выглядишь как ребенок, а работаешь тяжело.
Дар растянула губы в улыбке.
— Шашав, Грен-па.
Матери, все время работавшие молча, теперь стали переговариваться. Слушая их разговоры, Дар обратила внимание на то, что взрослые матери, обращаясь друг к другу, опускают в именах «па». Разговоры большей частью касались матери по имени Фре и ее недавнего странствия в поисках супруга.
— Я слыхала, что ее возжелал сын сестры Так-гота, — сказала одна из матерей.
— И она тоже возжелала его, — сказала вторая.
— Это не важно, — сказала Грен-па, — его мутури не даст благословения. Фре придется поискать себе другого мужа.
— Бедняжка Фре! — сказала первая мать.
— Это печально, — согласилась Грен-па, — любовь Фре не была мудрой.
Она бросила на Дар многозначительный взгляд.
После купания Дар вместе с остальными матерями возвратилась в палату на вечернюю трапезу. Обнаружив, что Ковок-ма и остальные ее спутники до сих пор не вернулись, она спросила у Грен-па, когда возвратятся дозорные.
— До Ба Нити не вернутся, — ответила Грен-па, — если только не изловят вашавоки.
— Ты стала первой, кого поймали за шесть зим, — добавила другая мать, — так что не жди своего велазула назад вскорости.
Дар покраснела. Слово «велазул», видимо, переводилось как «возлюбленный» или «любовник», хотя она точно не знала, что это означает у орков. Но спросить было неудобно, поэтому Дар так и не поняла, осуждала ее эта мать или выразила понимание и сочувствие.
Как только после матерей поели сыновья, в доме стали готовиться ко сну. Семьи собрались в своих спальнях, Дар удалилась в свою пустую комнату. Когда огонь в очаге догорел и в ханмути стало темно, до Дар донеслись звуки, свидетельствующие о близости между матерями и их супругами. Дар стало неловко, и она повернулась на другой бок, спиной к арочной двери. Без Ковока Дар была вынуждена улечься на полу. Пол был жесткий, так что спина у Дар разболелась еще сильнее, и вдобавок ей было очень тоскливо от одиночества. Дар скучала по Ковоку. Дар думала о том, насколько он стал ей небезразличен. Из-за этого разговор матерей около пруда еще более встревожил ее.
«Если они решили, что любовь Фре лишена мудрости, что же они скажут обо мне?»