Дочь клана

13

Спуск по скалистому склону получился нелегким, дорогу выбирать было очень сложно. И несколько раз Дар была вынуждена поворачивать назад, потому что она выходила к отвесным обрывам. Ночь застала путников высоко на опасных склонах. Орки уселись, прижавшись друг к другу, на узком уступе. Дар раздала им еду. Дорога всех измучила. После еды орки быстро уснули, а Дар уснуть не смогла. Она переживала из-за того, что завела орков неведомо куда.

К концу следующего дня они добрались к краю узкой извилистой долины. Это было суровое, мрачное место, здесь было совсем мало растительности. Жесткая трава, низкие колючие кусты, изредка — невысокие корявые деревца. Время от времени на пути странников попадались разрушенные жилища, но если возле них когда-то и росли съедобные растения, они давно исчезли без ухода.

Не Дар, а сама местность определяла выбор пути. Высокие скалистые кряжи вставали поперек дороги и зачастую вынуждали Дар идти в неверном направлении. Только перебравшись через кряж, можно было попасть еще в одно извилистое ущелье. В таком лабиринте трудно было оценить проделанный путь. Орки погрустнели и шли молча. Холод, голод и усталость сказывались на Дар, она все сильнее впадала в отчаяние. Молчание орков заставляло ее думать о том, что они тоже начинают отчаиваться.

«Это странствие предложила я, — думала Дар, — я сказала, что отведу их домой».

Теперь она жалела о своем опрометчивом обещании.

После того как Дар и орки два дня бродили по лабиринту ущелий, на сердце у Дар стало еще тоскливее. В сумерках она указала на разрушенный дом. Лежащие по кругу камни все еще обозначали «Объятия Мут ла».

— Мы останемся здесь, — сказала Дар.

Орки тихо вошли внутрь развалин. Дар развязала тесемку на горловине мешка с едой. Осталось всего пять клубней паши.

— Пища — дар Мут ла, — проговорила Дар нараспев.

— Шашав, Мут ла, — отозвались орки.

Дар протянула клубень Ковоку.

— Мут ла дает тебе эту пищу.

Произнося эти слова, Дар чувствовала, что эта еда — последний дар Мут ла. Дар, которого она не заслужила. Слеза стекла по ее холодной щеке. Дар смахнула слезу и раздала клубни остальным оркам, встала и с пустыми руками ушла в темноту. Ей было все равно, куда идти, лишь бы орки не видели ее слез. Дар перебралась через разрушенную стену, села на землю, прижалась спиной к камням. По ее щекам текли безмолвные слезы. Вдруг она услышала, что кто-то идет к ней. Дар поспешно утерла слезы. К ней подошел Ковок-ма.

— Уходи, — сказана Дар.

Ковок-ма молча положил пять клубней паши у ног Дар. Увидев их, Дар разрыдалась.

— Я не заслуживаю этого!

— Эта пища — дар Мут ла — сказал Ковок-ма — и мы можем давать ее, кому пожелаем. Ты поешь с нами?

— Я хочу побыть одна.

— Тогда я должен уйти, — сказал Ковок-ма, — но мое сердце чего-то желает.

— Чего?

— Чтобы ты радовалась.

— Точно так же ты можешь желать, чтобы было больше еды, — проворчала Дар, — ее тоже нет.

— Пожалуйста, Даргу. Можно мне остаться?

— Зачем?

— Я думаю, ты понимаешь.

— Нет, — сказала Дар, — я знаю только, что любовь — это как еда. На какое-то время она тебя насыщает, а потом ты снова пуст.

— Запах говорит мне другое.

— Только не говори мне, что у пустоты тоже есть запах!

— Я ощущаю атур.

— Ну а я — нет. Я не знаю, что ты чувствуешь. Ты не говоришь со мной. Ты не прикасаешься ко мне.

— Я обнимаю тебя по ночам.

— Но только по ночам.

— Я веду себя как подобает, — сказал Ковок-ма.

— Я не знаю, что это значит! Я знаю только, что мне одиноко.

— Но ветер доносит до тебя мои чувства.

— Что мне толку от этого? Я не чувствую их запаха, — сказала Дар.

Она схватила Ковока за руку и прижала его пальцы к своей щеке.

— Чувства есть в прикосновении. В словах. В ветре их нет.

Ковок-ма покачал головой.

— Я вел себя глупо. Я пою для матери, которая глуха, — он помедлил, — эти слова… эти прикосновения… они кажутся мне странными.

— Просто говори, что ты чувствуешь.

— Это делается редко, но я попробую. Прикосновения будут труднее.

— У бассейна все было хорошо.

— Тогда ты позволяла мне это делать.

— Тебе не нужно для этого мое позволение.

Ковок-ма явно не на шутку изумился.

— Неужели ты хочешь, чтобы я вел себя как вашавоки?

Дар поняла, что просит именно этого.

— Тва, — ответила она, — это я должна вести себя как мать уркзиммути, вот только не знаю как.

Ковок-ма молча смотрел на нее. Даже в темноте было видно, что ему неловко. Дар тоже стало не по себе.

«Почему он не покажет мне, что нужно делать? — гадала она. И тут ее осенило, — ему нужно разрешение».

— Сядь рядом со мной, — сказала Дар. Ковок-ма повиновался, — притворись, будто я мать.

— Ты и есть мать, — сказал Ковок-ма.

— Притворись, будто я — мать уркзиммути, чувствующая атур.

— Этот запах приносит тебе удовольствие?

— Хай.

— Тогда ты прикоснешься к тому сыну, чей атур приносит тебе удовольствие.

— А если не прикоснусь? — спросила Дар, — что станет делать сын?

— Ничего.

— А если от меня тоже исходит атур?

— Все равно ничего.

— Почему? — спросила Дар.

— Сыновья, которые прикасаются к матерям без их дозволения, оскорбляют Мут ла. Когда такой сын умрет, Мут ла не примет его дух, и этот дух будет обречен на вечные скитания и на веки вечные заблудится.

Дар представила себе мерданта Коля, вечно бредущего по Темной тропе. Эта мысль ее обрадовала.

— Но если сын и мать оба источают атур, почему же она не прикоснется к нему?

— Может возражать мутури этой матери, — ответил Ковок-ма, — или мутури сына.

— Они могут это не одобрить?

— Хай.

Дар порадовалась тому, что с ними нет никого, кто говорил бы им, как себя вести. Задав Ковоку еще несколько вопросов, она убедилась, что у орков в сравнении с людьми роли мужчин и женщин противоположные. Именно матери проявляли знаки внимания, а сыновья должны были вести себя целомудренно. Но одно дело — понять роль матери, и совсем другое — играть ее. А Дар не имела любовного опыта даже с мужчинами. Выражать свои чувства к орку было для нее вдвойне сложно. И все же она должна была попытаться. Она встала на колени и втянула носом воздух.

— Допустим, я чувствую атур, — сказала она, — но на самом деле я не знаю, чувствую или нет.

— Он есть, Даргу.

— Прикоснись ко мне, — сказала Дар.

Ей неловко было произносить эти слова. Она словно бы умоляла об этом — или, что еще того хуже, требовала этого.

— Матери не говорят такого, Даргу.

— А что они делают?

Ковок-ма показал ей.

Для людей такой жест был бы развратным, порочным, но Ковок-ма убедил Дар в том, что так делать правильно и учтиво. Дар попробовала сделать, как показал Ковок-ма, и он нежно прикоснулся к ее щеке своей рукой со скрюченными когтями.

— Даргу, я… — он запнулся, не зная, как выразить свои чувства словами, — Даргу, мое сердце полно тобой.

И он неуклюже поцеловал Дар.

Когда Ковок-ма и Дар вернулись в круг «Объятий Мут ла», там горел костер. Орки не спали. Дар остро ощущала, что они прекрасно знают о ее чувствах. Ковок-ма сел на землю. Она забралась к нему на колени. Дар, чувствуя себя очень неловко, взяла его руку и приложила к своей груди. Орки держались так, словно не происходило ничего необычного.

Зна-ят улыбнулся.

— Значит, Ковок-ма не расстроил тебя.

— Тва, — ответила Дар, — я недовольна собой. Я плохо вела вас.

— Я так не думаю, — возразил Зна-ят.

Остальные согласно кивнули.

— Мы можем погибнуть, — сказала Дар.

— Может быть, — отозвался Дут-ток, — но нас не убьют вашавоки.

— Ты все делала хорошо, — сказал Варз-хак.

— Они говорят мудро, — подхватил Зна-ят, — ты показала нам тропу Мут ла, как бы ни заканчивалась эта тропа.

Он склонил голову и знаками изобразил дерево.

Дар утешилась, несмотря на обреченный тон орков. Уж лучше встретить свой конец в горах Блат Уркмути, чем в Сосновой лощине. И все же Дар не могла избавиться от мысли о том, что им все равно грозит гибель.