Дочь друидов

Глава вторая

Туризинд ни разу еще не терял свободы. В воображении он всегда рисовал себе всякие ужасы: темное подземелье, куда не проникает ни один луч света, сырая и гнилая солома в углу, склизкие цепи, удерживающие его за ногу или за шею… И вдобавок ко всему – отвратительная вонь.

Должно быть, некоторые узники именно так и проводили свои дни. Однако сам Туризинд после долгих приключений очутился вовсе не в подземелье.

Стражники выгнали своего пленника на двор таверны и крепко скрутили ему руки за спиной, невзирая на раны. Кинжалы из его тела удалили без всякого сострадания – их попросту выдернули, предоставив крови течь, как ей заблагорассудится. Туризинд чувствовал, как с каждым мгновением все больше теряет силы.

– Я не смогу идти, – предупредил он стражников.

Его не услышали. Теперь, когда он был схвачен и связан, с ним обращались так, словно он был бессловесной скотиной, вообще не достойной человеческого внимания. Стражники переговаривались между собой, словно бы не замечая пленника. Один сказал:

– Нужно забрать Иареда.

Другой вызвался:

– Я схожу.

На мгновение раненный Туризиндом стражник встретился с ним глазами, и пленник не увидел в этих глазах ничего хорошего. Что ж, ничего иного ожидать и не приходится, ведь Туризинд убил одного из них и еще двоих ранил.

Сдерживаясь изо всех сил, чтобы не застонать, Туризинд ждал, пока стражники закончат свои дела в таверне.

Неожиданно Туризинд усмехнулся. Тайна таверны «Напиток бессмертия» была раскрыта: кувшин с заманчивой надписью разбит – он оказался пуст! Таковы, по всей видимости, все великие тайны человечества.

Туризинд покачал головой. Что за мысли появляются в самый неподходящий момент! Должно быть, он и впрямь испуган, коль скоро заботится сейчас о такой ерунде, а не о том, как бы сбежать.

Он пошевелился, и резкая боль тотчас отозвалась в ранах. Нет уж, лучше поберечь силы. Их и без того осталось совсем немного. Судя по всему, стражники намерены гнать его по улицам до самого герцогского замка. Трудно представить себе, что будет, если Туризинд упадет. Вряд ли они понесут его на руках, это он знал точно.

Притащили убитого стражника: его волокли, положив на плечо, так что руки и ноги мертвеца бессильно болтались. Большая черная рана на горле зияла жуткой ухмылкой.

Туризинд отвел взгляд. Он не хотел убивать, но слишком уж неожиданно произошло нападение. Кроме того, он злился. На себя – что позволил себя выследить; на стражников – что так ловко обошли его и превратили таверну в настоящую ловушку. В первое мгновение он растерялся и потому наносил удары как в обычном бою – так, чтобы сразу убить. И только потом все-таки взял себя в руки и даже, кажется, никого серьезно не покалечил.

Для Туризинда всегда легче было убить противника, чем вывести его из строя, не нанося серьезных увечий. Этому искусству господин Муадвин так и не обучил его… Не успел.

Муадвин. Еще одна лишняя мысль. Туризинд сильно зажмурился, изо всех сил стиснул веки, так что перед глазами поплыли желтые и красные круги.

– Эй, ты! – послышался голос того стражника, что ранил его. – Что закрываешь глаза? Боишься смотреть? Хе, правду говорят, что самые лютые убийцы боятся видеть плоды деяний своих.

Туризинд почувствовал толчок в спину и едва не вскрикнул, такой сильной была боль.

– Открой глаза! – рявкнул стражник. – Гляди! Гляди и запоминай, потому что когда тебя потащат вешать, ты не должен будешь считать себя невинной жертвой.

– Проклятье, я убил его в бою, – пробормотал Туризинд, мысленно проклиная себя за слабость.

– В бою? – Стражник громко захохотал, широко разевая рот, точно намереваясь зевнуть. – В бою? Да ты даже оружие не дал ему вытащить! Ты нападаешь первым и не задумываешься о последствиях. Ты считаешь, что дерешься честно? – В голосе стражника зазвенела нехорошая, дрожащая струна, и Туризинд догадался: в свое время этот человек уже имел с ним дело.

Где и когда – этого Туризинд вспомнить не мог. Слишком многих он за свою жизнь задел, слишком многим причинил боль. Иногда – сам того не желая.

Между тем стражник продолжал:

– Ты – машина для убийства. Никто из тех, кто вышел сражаться с тобой один на один, не имеет шанса. О какой честности можно говорить? Ты знаешь то, что для других остается тайной.

Стражник вынул кинжал и поднес к горлу пленника.

– Оставь его, – устало приказал другой, очевидно, старший над прочими. Он вздохнул. – Он надоел мне. Давайте скорей покончим с делом и пойдем выпить.

На шею Туризинда набросили веревку. Старший из стражников сел на лошадь, взял конец веревки в руку. Конь недовольно заплясал на месте, вскинул морду, заржал: животное чувствовало близость мертвеца.

Раненого стражника посадили на коня, позади старшего, и он стал держаться за пояс сидящего впереди. Прочие отправились пешком. Туризинд поплелся за лошадью. К счастью, стражник ехал шагом.

Туризинду казалось, что он провалился в какую-то черную бездну. Никогда за всю свою жизнь он не испытывал такого отчаяния. Царившая вокруг ночь как нельзя лучше соответствовала его состоянию. Никакой надежды для него не оставалось.

В первые мгновения он еще пытался бороться с этим чувством, думать. Вспоминать прошлое. Вспоминать людей, которые учили его. Его первый командир утверждал, что безнадежность – прекрасное состояние: когда человеку нечего терять, он становится непобедимым.

«Чем меньше ты боишься умереть, тем меньше вероятность твоей гибели», – говорил он. Отказавшись от надежды уцелеть, человек побеждает.

Туризинд растянул рот в кривой усмешке. И ведь он побеждал – побеждал когда-то! Он выводил свой отряд из самых безнадежных засад, они ухитрялись уцелеть в самых кровопролитных сражениях. И вовсе не потому, что находились на сравнительно безопасных участках – нет! Наемников никто не жалел. Напротив, ими всегда затыкали самые жуткие дыры. И они выходили оттуда почти без потерь – потому, что не боялись. И потому что их командир учил этому.

Туризинд командовал наемниками больше двух лет и потерял за эти годы всего пятнадцать человек. Нет, семнадцать. Семнадцать. Последних двоих он повесил сам. Он вспомнил тот день, когда закончилась последняя междоусобная война между герцогом Эброндума и графством. Армия герцога получила приказ возвращаться. Победа! Спорные территории отошли к герцогству.

Кругом смеялись и пили, безудержно пили. И только один человек не был счастлив посреди общего веселья. Туризинд сидел в лагере, возле своей палатки, и, уронив голову на большой полковой барабан, безутешно плакал. Слезы изливались из самой глубины его души. Он рыдал, как ребенок, и не мог остановиться. Так он не плакал, кажется, никогда за все двадцать семь прожитых им лет. Даже в детстве, даже похоронив родителей, даже в годы голодных скитаний по всему Аргосу, по Зингаре и Аквилонии.

Он и сам не мог бы сказать в тот день, что оплакивает. Свою молодость? Да, тогда, в миг окончания войны, закончилась его молодость, и он знал это – знал так хорошо, словно некто сказал ему об этом. Может быть, он плакал над погибшими товарищами? Может быть…

Ни раньше, ни потом Туризинд не уронил ни слезинки. Все выплакал тогда. Вернулись другие солдаты, пьяные и счастливьте, и смеялись над ним. А он что-то кричал им, захлебываясь рыданиями и проклятиями, и, кажется, пытался лезть с ними в драку, но он слишком ослабел от слез, а они – от выпитого, и потому вышла обычная веселая беспорядочная свалка.

И ведь вышло так, что Туризинд действительно оказался прав! Не прошло и года, как все его товарищи оказались мертвы… Он остался из всего отряда последним.

Надежды нет. И никогда не было. Для таких, как он, не может быть надежды. Вероятно, в этом обстоятельстве скрыт некий глубинный смысл, да только от Туризинда он постоянно ускользает. Кто знает? К старости, возможно, он поймет… если дотянет до старости.

Теперь только Туризинд понял, что первый командир, тот, что оставил ему свой отлично обученный отряд отборных наемников, обманывал его. За той чертой, которую Туризинд переходил, теша себя мыслью о том, что ситуация безнадежна и смерть близка, – за той чертой была надежда. И еще какая надежда! Сверкающая, как принцесса. Она предназначалась лишь для тех, кто забыл о себе и своем страхе.

А безнадежность – вот она: ночь, веревка на шее, связанные за спиной руки, безмолвный человек на коне – человек, который ненавидит и презирает пленника. Человек, который никогда не согласится увидеть в нем такое же живое существо, как он сам. Человек, который сделал все, чтобы Туризинд был пойман, как зверь, и позорно убит.

Герцогский замок в Эброндуме был старше города: его заложили еще в те годы, когда не было ни города, ни герцогства. На скале, возвышающейся над быстрой речкой Тирсис, притоком большой пограничной реки Коротас, некий воин устроил себе настоящее орлиное гнездо. Здесь была разбойничья крепость, взять которую было почти невозможно. Только предательство открыло ее ворота спустя сорок лет после того, как она была основана.

Немного позже, когда замок уже перешел во владение к герцогу, на берегах Тирсиса начали строить дома. Спустя сто лет выросла вторая стена; Эброндум превратился в настоящий город и скоро обрел статус столицы герцогства с тем же названием.

Гордое наименование «герцогства» было присвоено этому владению, совсем, в сущности, небольшому, потому, что первые властители его были полководцами и хорошо защищали аргосские рубежи от зингарских набегов.

Название так и осталось, хотя считать Эброндум «великим герцогством» мог лишь человек с манией величия.

И все же для многих эта земля была единственной, которую они знали. Люди готовы были сражаться ради нее и умирать. Особенно в случае последнего конфликта – с графом. Немногие знали, что этот конфликт имел не только территориальное значение – в дело были замешаны куда более серьезные силы, и причина для разногласий была куда важней, нежели несколько акров пахотной земли, пусть даже, и очень плодородной…

Туризинд потерял сознание где-то на середине подъема к замку. Он не помнил, как входил в ворота. Должно быть, стражник взвалил его на коня и последние шаги провез. Если бы его тащили по дороге, то порвали бы одежду и изранили бы гораздо сильнее.

Туризинд очнулся в комнате, которая ничем не напоминала ему то мрачное сырое подземелье, которым он пугал сам себя, когда размышлял о возможности попасть в плен. Комната эта, несомненно, находилась в замке и помещалась где-то в угловой башне, под самой крышей. Из узкого оконца была видна долина Тирсиса; блестящая полоса речки и красные черепичные крыши домов, выглядывающие из-под густой листвы, а чуть правее – ровная светлая зелень полей.

Туризинд никогда не занимался крестьянским трудом и, щедро пользуясь его плодами, никогда не считал подобный образ жизни достойным. Он без жалости мог пустить отряд прямо через поля, если в этом возникала надобность. Не раз и не два ему доводилось биться с врагами среди спелых колосьев. Зная, что обрекает на голодную смерть целую деревню, он, не колеблясь, принимал бой и губил урожай.

И все же он любил смотреть на нивы. Он видел их глазами солдата, бездомного путника; они представлялись ему красивыми – и вместе с тем напоминали о той жизни, от которой Туризинд и его люди решительно отказались, раз и навсегда, сочтя ее скучной и слишком для себя тяжелой.

Вот и опять он смотрит на созревающие поля взором стороннего наблюдателя. Взором пленника.

Поля ничуть не изменились. Все та же радостная зелень, все то же обманчивое обещание сытости и счастья. Слегка изгибаясь под легкими порывами ветерка, нива как будто говорила человеку: будут пироги, будет эль, будет долгая, ничем не омраченная радость. И, разумеется, она человека обманывала. Никогда не бывает довольно зерна, чтобы благоденствие сделалось прочным.

Туризинд отвел взгляд от окна, вздохнул. Многое он бы отдал сейчас за возможность беспечно, как прежде, шагать по той дороге, мимо полей и лесов, навстречу веселой смерти.

Пока он был без сознания, его освободили от веревок и перевязали ему раны. Туризинд схватился за стену, чувствуя подступающее головокружение. Должно быть, он потерял много крови.

Одежда на нем была прежняя, запачканная кровью и забрызганная уличной грязью. Зато обувь с него сняли. Стоять на каменном полу было холодно, и Туризинд вернулся к своему ложу – дырявому покрывалу, которое для пленника специально бросили в углу.

Устроившись там, он уставился в потолок. Комната была маленькой, но светлой, и воздуха в ней было довольно. Сквозь узкое окошко залетал туда ветер. Башня находилась очень высоко, там, где всегда царили сквозняки. В редкие летние дни там бывало душно.

Туризинд вдруг почувствовал лютый голод. Он облизал пересохшие губы. Ни еды, ни питья в комнате не было. Голые стены и кусок тряпки, больше ничего.

Он лежал в углу и старался расслабиться – сделать так, чтобы воспоминания тихо проплывали сквозь мысли, не задевая и не причиняя боли. Раньше ему это удавалось, удастся и теперь.

Туризинд шел за человеком, которого должен был убить. Воспоминание было таким ярким, словно Туризинд спал и видел до странного реальный сон. Сон, где любую вещь можно было потрогать рукой и ощутить ее плотность и фактуру.

Человек шагал впереди, не торопясь, и, как будто, дразня убийцу. Туризинд крался за ним следом, чувствуя, как внутри него закипает злобная ненависть. Что он о себе возомнил, этот ничтожный человечишка? Что он сумеет отбиться от Туризинда? От капитана самого отчаянного отряда наемников, от убийцы, который ни разу не упустил свою жертву?

Туризинд прижимался к стенам, ощущая холод и влагу камней. Улицу перед ним постепенно заволакивало туманом, но Туризинд был уверен в том, что не потеряет идущего впереди человека.

Вот темный силуэт обрисовался под фонарем, раскачивающимся над дверью какого-то дома…

Странно. Туризинд остановился, провел по лбу вспотевшей ладонью. Ему только что казалось, будто стоит день, светит солнце. Когда же наступила ночь? Неужели преследование заняло столько времени? Но почему, в таком случае, будущая жертва ведет себя столь странно? Неужели он так и бродил по городу – целый день, сворачивая из одной улицы в другую?

Или в дело вступила магия?

Туризинд коснулся меча – холодная сталь под ладонью всегда успокаивала его. Но меча на месте не оказалось, не было и кинжала. Они забрали.

Туризинд так и подумал: «Они забрали».

«Кто такие – они?» – хотел было спросить он сам себя, но вместо этого злобно засмеялся и решил: «Что ж, в таком случае я убью голыми руками!» Он не сомневался, что, подкравшись к человеку сзади, сможет без труда задушить его.

«Дождусь, чтобы хрустнули шейные позвонки»…

Он выждал удобный момент и прыгнул. Прыгнул, как дикий кот из укрытия. Человек без сопротивления поник в его руках. Туризинд все крепче сжимал пальцы на его шее. Затем раздался тот самый звук, о котором думал убийца: слабый, но отчетливо слышный хруст.

Тело мягко осело на мостовую, пушистая прядь волос мазнула убийцу по обнаженной ступне. Туризинд глянул вниз. Так и есть! Он босой, и мертвец доверчиво лежит щекой возле самой его ноги, а прядка щекочет пальцы ног.

Туризинд брезгливо оттолкнул от себя труп ударом ноги. Покойник перевернулся на спину, медленно, лениво раскинул руки. Туризинд бросил на него последний взгляд и обомлел.

Перед ним, разметавшись на камнях мостовой, лежал он сам, только постарше лет на десять. Туризинд узнал собственное лицо. Он закричал и увидел залитый бегающим светом потолок комнаты, в которой был заключен.

Тотчас отворилась дверь, и на пороге показался здоровенный детина с кожаным ведром в одной руке и глиняным горшком – в другой.

Он поставил свою ношу у порога и захлопнул дверь. Туризинд снова остался один. Тяжело дыша, весь покрытый липким потом, он приподнялся на локте и вновь бессильно повалился обратно на покрывало. У него начинался жар.

«Проклятые костоправы», – пробормотал он.

Должно быть, воспалилась рана на ноге, потому что рука почти не болела. То, что принес стражник, вероятнее всего было едой и питьем. Если Туризинд хочет жить, ему нужно добраться до подношения. Он полежал на спине, глотая ртом воздух и собираясь с силами. Затем перевернулся на четвереньки и прополз несколько шагов. Полежал, чувствуя под щекой каменный пол. Снова бросок – и снова отдых.

В третий раз он повалился, утыкаясь макушкой в кожаное ведро. Плеснула вода. Так и есть! Он сунул голову в ведро и начал жадно пить, захлебываясь и постанывая.

Еда в горшке выглядела, против ожиданий, вполне пристойно. Вместо ожидаемой похлебки, по виду, вкусу и запаху напоминающей помои, там были тушеные овощи и, о чудо, кусок мяса!

Туризинд жадно проглотил их, чувствуя, как с каждым куском к нему возвращаются силы. Вероятно, стражники знали об этом, потому что больше к нему никто не заходил. Обессиленный пленник – это одно; но Туризинд, знаменитый наемник, капитан головорезов и убийца, внушал к себе уважение. Рисковать не стоило.

Свет в узком оконце постепенно угасал. Туризинд спал. Лихорадка то принималась трепать его, навевая жуткие сновидения, то отступала, и тогда сон пленника был спокоен и черен.

Так прошел первый день, и так минула первая ночь.